'Ну вот, — подумал Дмитриев, — приехал, взбаламутил и уехал, а нам расхлёбывать, словно других дел нет. Сейчас Яшин ныть начнёт, что людей не хватает и в Толмачёво отправить некого. Лучше б этот гость и не появлялся'. Как его взгляд зацепился за невзрачную надпись по борту: 'Dust to it'. Значение этих слов он не понял, но пообещал себе, что выяснит.
Ещё когда стоял вопрос об использовании траншеекопателя для прокладки кабелей я заказал построить в компаниях 'Car Wood Industries', 'Barber-Green' и 'Charles Machine Works' определённую часть прототипа по предоставленным чертежам. На заводе в Кливленде его собрали, а дальше он отправился морем в Советский Союз. По большому счёту это и был КГ-65, только глубоко модернизированный, гораздо мощней и с максимально упрощённым управлением. Ход как у гусеничного трактора, один рычаг включал движение ковшей, второй регулировал глубину погружения. Приборная панель сообщала давление и температуру жидкостей, запас топлива и скорость. На нём можно было менять размер ковшей, и если в Ваганово было достаточно ширины траншеи в один ярд, то для противотанковых рвов нужно было ставить максимально допустимые. Тем не менее, даже при всём желании за один проход он бы не вырыл полноценный ров, но имел возможность сильно облегчить труд ленинградцев. Вот эти 'копатели' и появились под Лугой, когда я прибыл к полевому штабу трудового десанта, где старшим был двоюродный брат Рахиль Исааковны.
В образовавшейся ложбине между незаконченным противотанковым контрэскарпом и начинающимся болотом стояло несколько палаток и привязь с лошадьми. Тут же, в шаговой доступности протекал ручеёк, и располагалась полевая кухня с длинными сколоченными из досок столами и лавками. Отрабатывавших трудовую повинность называли 'Эшелон'. Отчего так, мне виделся лишь один ответ — люди приезжали по железной дороге, на машинах и лошадях, или шли пешком одним составом. На месте или на сборных пунктах разбивались на сотни, те на бригады и звенья. Выстраиваясь неким тактическим боевым порядком, они строили фортификационные сооружения не в разнобой, а как единый механизм. Одни сменяли других как составы на железной дороге: колонна за колонной и кто-то, подметив это, придумал название. Ещё не пришло время создания трудовых армий, и выезжали всего на семь дней, но это уже была та самая первая ласточка, сообщавшая, что война затронет все слои населения. И если заводчане, в большинстве своём воспринимали повинность как одной дополнительной трудной работой, то со стороны интеллигенции после первого дня рытья земли начинался ропот. Обострение взаимоотношений общества и власти достигало апогея на третий-четвёртый день, после чего начиналась физическая расправа. Так как нормы распределялись не только на отдельного человека, а ещё и на коллектив, общество реагировало со всей жестокостью. И если звено не отрывало траншею, то, ни о каком прекращении работы даже речи ни велось, двенадцать часов в сутки становилось нормой. Люди видели кризис и не знали, как из него выйти. Прямо как в той старой книжке, когда давно не было дождя, и народу предложили копать рвы за рвами, обещая приход долгожданной влаги. Что бы ни говорили на собраниях и митингах, а система стимулирования труда подразделяется на три группы: материальное вознаграждение, морально-нравственные побуждения и обязательства, и принуждение с наказанием. И как ты не крути и не рви горло, фундаментальная наука с места не сдвинется, а военное время стало тем водоразделом, который отсёк все социальные процессы, происходившие до него. Поэты стали прятать ссадины и синяки, сокрушаясь о непонимание людьми лирики. Музыканты с ужасом посматривали на кровавые мозоли, и прикидывали, когда смычки вновь согласятся служить и дружить со струнами. Лишь будущие архитекторы с открытыми ртами и перевязанными бинтами ладонями копали и одновременно слушали лекцию своего профессора о подневольном труде в Древнем Риме, принятом Указе ВС СССР от 26 июня 1940 года и их небольшой разнице. Профессор умудрялся декларировать, бросать землю и расспрашивать своих учеников про векторы, изометрию и проекцию на примере противотанковых рвов. За этим занятием я и застал ленинградский трудовой десант, отправленный в помощь строительному управлению армии, и мой призыв прерваться на четверть часа для фотосессии вызвал шквал недовольства и рекомендацию проверить начальство. Что ж, так даже лучше. Дело в том, что любая подготовка чего бы то ни было всегда начинается в атмосфере маловерия. В душе каждого из нас открывается духовная пустыня и непонимание. Не всегда то, что поддаётся логике, есть последняя истина. Иногда, приходится мыслить иррационально, и то, что произошло дальше, только укрепило во мне эту идею. В палатке, вместо трудящихся в поте лица за картой и чертежами начальства я застал странную компанию из пяти девиц и одного хлыща, пьющих вино. Тут и предугадывать ничего не нужно: социальное равенство во всей красе. Одного только я понять не мог, как эти женщины с завышенной социальной ответственностью, со следами косметики, дорогими причёсками и кружевным бельём оказались здесь, а не решили проблемы ещё на стадии формирования трудовых батальонов. Или там слишком много запросили за отсрочку и липовые справки или попались нетерпимые к любому виду коррупции? Тем не менее, висящий на груди фотоаппарат оказался в моих руках, и вспышка осветила весь этот сложившийся вертеп. Боже мой, да тут сплошь известные люди! Не иначе идёт репетиция по Еврепиду, где афинские женщины попали под буйное влияние Диониса и предались греху.
— Здравствуйте, товарищи! — сказал я, пряча фотоаппарат. — Как отдыхается, пока страна жилы рвёт?
Девицы взвизгнули и, расталкивая, друг дружку локтями, бросились прочь. Понятно, что попавшиеся будут отдуваться за всех, и мало кто хотел оказаться на этой роли. Посему неслись как овцы из загона. Бегству я не препятствовал, отойдя на шаг в сторону, дабы не затоптали и даже удержался от желания вмазать по жирному заду одной артистке известного театра, то ли Покобатько, то ли ещё как-то.
— А ты кто есть такой? Почему стоишь, присаживайся за стол, угощайся, — нетрезвым голосом сказал капитан госбезопасности, натягивая на майку гимнастёрку. Заметив по моему взгляду, что петлицы никакого пиетета не добавили, просто пожал плечами и произнёс: — Знаешь, как на востоке: 'Гость в дом — радость в дом'. Чаю будешь?
Брезговать гостеприимством я не стал. Я сюда не ругаться и выявлять приехал, а сугубо по делу. Поэтому вытащил из портфеля документ с полномочиями, дал прочесть, а следом извлёк бутылку 'Шато де Лобад', булку, масло и икру. Присев в одно из двух плетёных явно где-то реквизированных кресел из лозы я уставился на капитана и всем своим видом дал понять, что готов его выслушать. Тот недолго суетился возле тумбочки у примуса и наконец, выставил на стол угощение. Налив из пузатого самаркандского чайника на ножках недурственного по вкусу чая, он поведал мне, как оказался здесь. Капитан госбезопасности Наум Давыдович Раппопорт был человек большого масштаба и невероятной удачи, раз до сих пор находился при деле. Да, он любил деньги, но это он списывал на специфику места прошлой своей службы, где у уважаемого человека они должны быть априори. Да, он любил женщин, но это легко объяснялось семейными неурядицами и опять-таки долгим пребыванием в местах, где мужчина — господин, а женщина раба его, невзирая на декларацию о равноправии. Да, чревоугодие был тем недугом, с которым он бороться не собирался и если бы бог вызвал бы его на высший суд, то он бы всегда мог сказать, что проявлял исключительную заботу о выданном его душе теле. Наум Давыдович жил хорошо, но без размаха и не мешал другим. Он воровал, но умел при этом не переходить граней, когда всё становилось слишком явным, ведь главным его козырем в любых разбирательствах было то, что он умел показать проделанную им работу с выгодной стороны. Он ловко орудовал с документацией по климатическим зонам и смело применял там, где только допускалось пуццолановые, магнезиальные портландцементы, шлаковые и другие, стремящиеся к нолю марки. Если можно было строить из глины и соломы, он не испытывал сомнений, занижал марки цементов на местах и завышал их на бумаге. Начальство даже не спешило его представлять к наградам, понимая, что вечно так длиться не будет, и не допускало до масштабных строек. Но год за годом Раппопорт закрывал все мелкие и средние подряды в срок, не рвался к гулу медных труб и устраивал практически всех, от низа до верха. При всём при этом он первым появлялся на рабочем месте и последним покидал его, а бывало и сутками напролёт жил на объекте, обходя каждый закуток и обстукивая каждую арку, словно душу вкладывал.
В углу палатки, распространяя пьянящий аромат, стояла корзина с грушами. Не церемонясь, я подтащил её к себе, удобно расположился и с жадностью принялся их уплетать. Наум Дваыдович груши проигнорировал и стал откусывать большие куски от бутерброда. На аппетит, он похоже не жаловался, да и выпить был не дурак. Как я вскоре выяснил, заслуженный строитель, сорокачетырёхлетний, с иссиня-чёрной шевелюрой, широкий в плечах и крепкий ещё мужчина с огромными ручищами, не любил фруктов. Врач, обращая его внимание на опасную предрасположенность к полноте, посоветовал ему умерить свой аппетит. 'Ешьте фрукты, как можно больше фруктов, центнер в год!' — говорил он прибывшему на осмотр пациенту. К несчастью, сказано это было в присутствии жены, и с тех пор его завтраком, полдником и ужином были фрукты. Бедный Раппопорт держался только за счёт внутренней столовой, поскольку давать указания поварам жена всё-таки не могла. Но тут, привычного мясного рагу, плова или на худой конец наваристого украинского борща не оказалось и даже не предвиделось.
— Ты ж пойми, пять лет в Средней Азии. Я на эти фрукты смотреть не могу. Совсем за горло взяла. Никакой отдушины. Но жрать ту бурду, что варят в котлах... поэтому пью виноградный сок, перебродивший.
На лице при этом у него запечатлелась уверенная улыбка, но в глазах этой уверенности отнюдь не было. Более того, он уловил начинавшуюся у гостя скуку, а это был тревожный знак и худшие предположения сбылись. На днях его предупреждали об инспекции, но ему казалось, что времени подготовиться у него много, да и проверяющий был знакомый. Однако в хорошо выверенной схеме что-то не срослось.
— Наум Давыдович, а главный в Главгидрострое, пока ещё старший майор госбезопасности Яков Давыдович, кем тебе приходится?
— Брат же! Ты знаешь, какой он? Ух!
В принципе, всё стало на свои места, и теперь можно было завершать начатую эпопею с Лужским рубежом.
— Пока не знаком, — сухо ответил я. — Но обязательно встречусь или пошлю кого-нибудь к нему. А вот от твоей двоюродной сестры передаю привет.
Произнеся последнюю фразу, я достал из портфеля сложенный вдвое листок и вручил его Науму Давыдовичу.
Читая письмо, капитан искоса поглядывал на меня, а потом даже застегнул воротник, когда постукивая пальцем по столу, я хлопнул ладонью.
— Рахиль сказала, что с тобой можно вести дела, и просила помочь 'непутёвому братцу' (в письме вместо 'братцу' было написано 'засранцу', но лезть в семейные отношения я посчитал лишним). Поэтому я закрою глаза на то блядство, которое ты учинил здесь и надеюсь на безоговорочное сотрудничество.
Наум Давыдович и секунды не взял на размышление, как дал ответ:
— Я готов.
— Сейчас мы с тобой прогуляемся в сторону города. В четырёхстах шагах от ручья есть плохенькая дорожка в горку и там стоит КПУ.
— Там ещё нет ничего, — как-то несмело сказал Раппопорт. — Цемента не везут, щебня не везут. Только колышки поставили.
По моему взгляду была понятна вся глубина его заблуждения и объяснения прекратились, так толком и не начавшись.
— Нужно меньше вино пить и со своими женщинами вовремя разбираться, раз ты прохлопал наличие такого объекта возле своего носа. Никогда не ставь мои слова под сомнение. В том помещении теперь разместится твой штаб. Там хотя бы радиосвязь есть, электричество и горячая вода. Напишешь в отчёте, как ты это умеешь, что выстроил из сэкономленных и привлечённых материалов. А зенитные 37-мм 'русские пом-помы' , если спросят, скажешь что нашёл в гроте.
— Там уже и пушки?
— А ты как думал? Всё серьёзно. Когда наткнувшись на старое строение на холме, начали раскапывать, то там и обнаружили. Или из памяти вышибло, как отправил доклад начальству?
— Э-э... — попытался что-то сказать Раппопорт.
Пришлось подсказать.
— Есть пропавшие шкуры среди трудового десанта?
— А как же. Был тут один случай по фамилии Гриб.
— Вот с этим дезертиром ты доклад и отправил.
— Точно, именно с ней.
— Да ты на лету всё схватываешь, — похвалил я капитана. — Вернёмся к КПУ. Временно устрой туда своих 'телефонисток', и заставь их вымыться. От смеси пота и духов дышать в палатке нечем.
Раппопорт было открыл рот, пытаясь как-то объясниться, но в итоге просто кивнул. Оправдательных отповедей от него не ждали.
— Кстати о ней, сегодня же передай сей шатёр под отдых передовикам. У тебя шестидесятилетний профессор эскарпы роет. Дедушке на мягком полежать надо. 'Вестник архитектора' полистать.
— Понял. Устрою.
— Нихера ты не понял! Живо привёл себя в порядок и на выход! — рявкнул я.
Когда мы шли по дорожке, я продолжил беседу.
— Тебе придётся много перемещаться, поэтому прямо за казематом, на бетонной площадке стоят новые пять-три доджы (Dodge WC-53). Машины доработанные, надёжные и удобные. С этого момента один из вездеходов числится за тобой, а второй подари своему начальнику.
— Какому из них?
— Непосредственному, блин! Капитан, не порти моё мнение о себе окончательно. Включай мозги.
Мошеннической чуйкой он уже сообразил, что сегодня перешёл играть в лигу повыше. Это не подряд на строительство военного городка или рытья арыков, тут иное. Вот только всё никак не получалось подстроиться под собеседника, что всегда легко удавалось прежде.
— Извините, это всё вино, — произнёс Раппопорт.
Похоже, ответ удовлетворил.
— Теперь о материально-техническом обеспечении, без которого твоё будущее мрачно и неприглядно. За обвалованном продуктовым складом, возле дороги найдёшь три бульдозера D-7 и два траншеекопателя КГ-65, Всё на низкорамных тралах с тягачами под брезентовыми тентами и маскировочной сетью; поэтому ни сверху, ни с боков никому было не видно. Техника заправлена, а в дальнейшем будешь брать ГСМ из бункера, возле правого дота ПТО. Шестьсот бочек солярки, по десять бочек бензина и масла. Материальные ценности надлежащим образом оформить.
— Как же я приход оформлю?
Остановившись, я посмотрел на капитана. Страсть, страх и азарт как-то уживались в нём. Но сейчас больше было боязни.
— Тебя научить или сам сообразишь?
— Так это же подлог. У кого я мог такую технику реквизировать? Тут ни одной МТС по близости нет.
— Вся твоя трудовая деятельность сплошной подлог. Если нет МТС — придумай её на бумаге. Только не вздумай списывать под это денежные средства. Слушай задачу: в течение часа найти семерых, кто худо-бедно умеет управляться с трактором и предоставить мне. Они пройдут курс под гипнозом, и завтра же начнут работу, а ты сдашь объект с опережением. Доложишь генералу Зайцеву, какой ты молодец.
