— Граф Бернт, леди Ароди хочет видеть вас.
Слуга почтительно замирает у входа, а он вскакивает радостно оглядываясь. Сон! Конечно, сон. Он просто напился, вот и снится всякое. Где Яхин? Он выискивает брата среди людей, все еще толпящихся в гостиной. Они смотрят так странно: с испугом, сожалением, некоторые со злорадством. Почему они так смотрят?
— Граф Бернт, что мне передать леди Ароди?
Рекем встречается взглядом со слугой и наконец понимает, что тот обращается к нему. Ну конечно. Теперь он не маркиз Цаир, а граф Бернт. А безголовый Элдад сегодня стал маркизом Цаиром.
— Этого не может быть, — твердо повторяет он вслух. — Лошадь не может сломать ногу на ровном месте.
— Не надо об этом так... громко, — выдыхает маркиза Чанер. — Говорят, ведьмы могут слышать издалека.
И гости начинают торопливо расходиться. Что если ведьма и видеть может издалека? Тогда Сайхат не понравится, что они поддерживали семью Ароди. Никому не хочется погибнуть, совершая верховую прогулку...
— Я совершу молитву.
Голос принцессы звучал виновато, хотя извиняться следовало ему. Он даже открыл рот, чтобы сделать это, но слова застряли в горле. Солнечный свет освещал Мирелу со спины, создавая вокруг нее золотое сияние, как обычно рисовали на картинах у святых.
Рекем склонил голову, но не услышал из молитвы ни слова. Напрасно он приехал сюда. Как эта девушка поможет ему? Она сама нуждается в защите...
— Кушайте, граф, — предложила принцесса. — Письмо отцу я уже отправила. Уверена, все будет хорошо, — она мягко улыбалась.
Характером она походила на мать: и простотой в общении с подданными, и стойкостью, когда дело касалось ее принципов. Завтракая, девушка задавала вопросы, намеренно избегая болезненных тем. Рекем сам не заметил, как разговорился. Он рассказывал об общих знакомых, о происшествиях в детстве. Она весело смеялась, затем тоже рассказывала что-то. Завтрак давно закончился, горничная убрала со стола. Правила этикета требовали закончить аудиенцию, но он никак не мог уйти.
— Мы встретились в печальное время, — Мирела будто прочла его мысли. — Но ваш приезд утешение для меня. До сих пор единственное, что я делала, — это читала Священные книги и молилась в часовне.
— О здешней часовне ходят легенды, — улыбнулся Рекем. — Я едва приехал — уже слышал некоторые от слуг.
— Наверно, вы имеете в виду священника, которого пригласили, чтобы молиться об одной из предыдущих графинь Зулькад, потому что она никак не могла зачать наследника? — подхватила принцесса. — Да здесь любят эту легенду. Священник молился почти целыми сутками, но выходил из часовни, пылая здоровьем: бодрый, с румянцем на щеках. А некоторые даже говорили, будто от него пахло костром и жареным мясом. Но главное — наследник все же родился. Вам об этом рассказали?
— Да, — рассмеялся Бернт.
— Это было почти первое, что я услышала, когда вступила в этот замок...
— Госпожа! — в комнату, запыхавшись, вбежала горничная. — Госпожа, что делается...
Принцесса вмиг переменилась: она умела быть властной, когда это требовалась.
— Что случилось, Векира? — строго спросила она.
— Госпожа, там какой-то граф от короля приехал, мне кажется, это Даут...
— Даут? — принцесса дрогнула.
Граф Даут когда-то познакомил короля с Сайхат — она приходилась ему племянницей. Когда Сайхат казнили, он тоже впал в немилость, но это проявлялось лишь в том, что он меньше времени проводил в обществе короля. И теперь, когда Манчелу желал наказать кого-то из подданных, он посылал Даута. Его визит вселял трепет, потому что без причины он не приходил.
— Граф Бернт, — Мирела встала. Рекем тоже поспешно вскочил, ожидая указаний. — Идите в свою комнату и там ожидайте... Будьте готовы... Если что...
Принцесса хочет, чтобы он сбежал, если Даут прибыл из-за него.
— Я буду готов, — он вышел.
В комнате он взял меч. Если его пришли арестовывать, он не сбежит и не сдастся. Все равно умирать, так лучше в бою. А если помощь потребуется принцессе, он вступится за нее.
Мирела попросила горничную открыть дверь в гостиную и передвинула стул так, чтобы он стоял точно напротив входа. В коридоре послышался шум, тяжелые шаги, шелест платья. Видимо, Даут шел по коридору, а следом спешила графиня Зулькад.
— Леди Шедеур только что завтракала. Может быть... — послышался ее холодный голос.
Они появились в дверях. В последний раз Мирела видела графа Фихол около девяти лет назад, но он будто совсем не изменился: напыщенное, самодовольное лицо сильно сужается к подбородку, щеки выбриты до синевы, слишком большой, мясистый нос возвышается горой среди впалых щек. Ему исполнилось уже пятьдесят пять — он был немного моложе короля, но выглядел значительно лучше Манчелу, потому что, в отличие от короля, нисколько не поправился. Даут никогда не улыбался, всех подозревал. Немало дворян закончили жизнь на плахе из-за того, что они не понравились этому человеку. Выгоду это приносило и государственной казне, и карману графа. Даже графиня Зулькад боялась его, хотя она всего лишь сделала свой дом тюрьмой.
— Вина с дороги? — казалось, она заискивала перед графом, но принцесса, знавшая эту аристократку много лет, понимала, что это всего лишь маска. Граф этого не почувствовал.
— Позже, — отрезал он, пристально глядя на принцессу, гордо вскинувшую подбородок.
Мирела не знала, что делать. Даут с порога унизил ее, не только не преклонив колени, но и не поздоровавшись. Встать ли ей и произнести протест, как учил ее духовник, или же сидеть, демонстрируя такое же пренебрежение?
— Леди Шедеур, — граф соизволил обратиться к ней, и Мирела вскочила.
— Я принцесса Кириаф-Санна и требую, чтобы ко мне обращались согласно моему титулу. Я не позволю, чтобы...
— Что ж вы так с порога? — Даут удовлетворенно оглядел строптивицу. Он горой возвышался над ней. — Вы ведь не знаете, с какой вестью я приехал к вам, а уже возмущаетесь.
— Я требую...
— Подождите требовать, — чуть насмешливо перебил мужчина. — Я к вам, даже не отдохнув, чтобы по приказу короля вслух прочитать его письмо. Выслушайте его, а после этого будете требовать, — граф достал из-за пазухи сложенный и запечатанный сургучом листок. Сломав печать, он выставил его перед собой и с пафосом прочитал. — "Моя дорогая дочь, Мирела, — отец не назвал ее "леди Шедеур", как приказал, отметила девушка, а значит, хочет примириться. Принцесса вслушивалась в письмо, стараясь уловить то, что грубый голос графа не мог передать — хотя бы малейший намек на то, что отец любит ее. Граф высокопарно продолжил. — Я рад был услышать, что ты хорошо себя чувствуешь. Я скучаю по тебе и, надеюсь, мы скоро сможем увидеться. Я направляю к тебе брата Жамберу, он священник Святой церкви. Ты можешь доверять ему, как себе. Он будет проводить богослужение для тебя и твоих слуг, а также приготовит тебя и всех желающих к посвящению в Святую церковь. Как только ты пройдешь обряд, ты вернешься в Беероф, где публично заявишь об этом, и мы сможем встретиться после долгой разлуки. Король Манчелу".
В комнате стояла мертвая тишина. Муха с мерным жужжанием летала вокруг Даута, ища, куда приземлиться. Справа и чуть позади графа замерла фигура, в сером длинном балахоне, капюшон которого был сильно надвинут на лицо. Смутно виднелась лишь длинная борода.
— Брат Жамбера, — наконец произнесла принцесса. — Снимите капюшон, у нас не холодно.
— Священники Святой церкви, не показывают лица, согласно уставу, — Жамбера говорил глухо и хрипло. — Вы ведь знаете это, не так ли? Так было и в церкви Хранителей Гошты в ордене Избранных, откуда я вышел.
— Орден Избранных весь присоединился к Святой церкви? — уточнила девушка. — Не случайно он мне не нравился. Никогда не понимала это установление. Отец согласен с тем, что священники должны прятать лицо?
— Он одобрил эту традицию, — охотно пояснил Жамбера.
— И священники согласились сделать это? — расспрашивала она, будто обладала властью изменить что-то. Даут с насмешкой наблюдал за ней. — Так, может, это не Святая церковь, а преступная? Только разбойники прячут лица.
— Мы скрываем лицо, — возразил Жамбера кротко, — чтобы наша паства знала, что наш голос — это голос Божий, а не человеческий. Эль-Элион говорит тебе, Мирела, что если ты не смиришься перед отцом, то навсегда останешься в тюрьме, а если смиришься — вновь станешь первой леди королевства. Преклони колена, чтобы я благословил тебя, и мы можем немедленно начать духовные уроки, — предложил он.
— Эль-Элион говорит тебе, Жамбера, — смело откликнулась Мирела, шагнув вперед, — что люди, предающие веру, предадут и короля. Я не изменю ни королю, ни убеждениям. И от того, что я и моя мать находимся в тюрьме, мы не перестали быть первыми леди королевства.
— Ты отказываешься исполнить волю отца? — вступил Даут.
— Я буду присутствовать лишь на богослужении, проводимом отцом Иавином, моим духовником.
— В таком случае, его арестуют.
— Тогда я буду читать слово Божие и молиться в часовне, но к брату Жамберу я не приду.
— Вы и в этом противитесь отцу, леди Шедеур?
— Я принцесса Кириаф-Санна, и буду повиноваться отцу во всем, что не противоречит воле Эль-Элиона.
— Я доложу об этом королю, а до его особых распоряжений, вы лишаетесь всех привилегий, — скривил губы граф.
Он обернулся. Графиня Зулькад с фальшиво-подобострастной улыбкой сообщила:
— Стол накрыт в большой зале. Или вы сначала искупаетесь?
— Графиня, — словно не слыша ее лепета, обратился Даут, — отныне король освобождает вас от обязанности присматривать за леди Шедеур. Она переходит под мою опеку, а вы должны позаботиться, чтобы мне и моим людям понравилось у вас в гостях, — он вновь повернулся к принцессе. — Сейчас вы, леди Шедеур, пройдете в спальню и не выйдете оттуда до особого распоряжения короля. А чтобы вы исполнили это повеление, двое моих людей будут караулить возле дверей.
— Вы не имеете права назвать меня, не упоминая моего титула, — Мирела начала произносить протест, который выучила наизусть. — Вы не имеете права...
Даут повернулся спиной, отдавая приказ:
— Имна, Кеназ, проводите леди Шедеур в спальню. Если она будет сопротивляться, примените силу, — с этими словами он вышел.
Мирела вспыхнула, но спорить больше не имело смысла. Если она не хочет, чтобы ее унизили перед обитателями замка, ей придется подчиниться.
Принцесса безучастно сидела возле письменного стола, не слыша, что воркует суетящаяся вокруг нее Векира. Все вернулось. Она надеялась, что жизнь налаживается, что отец любит ее и, освободившись от ведьмы, захочет вновь увидеть. Он ведь даже по ее просьбе помиловал несколько дворян. Но все вернулось. Неожиданно ей стало душно, и она рванула ворот платья.
— Госпожа, госпожа, дать вам вина? — переполошилась горничная.
— Нет, — Мирела стиснула зубы, чтобы не расплакаться. — Оставь меня, все будет хорошо.
"Я выдержу, я смогу, — твердила она себе. — Разве не написано в Священной книге Кашшафы, что Эль-Элион посылает лишь столько, сколько мы можем вынести?"
... — Ты выдержишь. Разве не написано в Книге Вселенной, что Эль-Элион посылает лишь столько испытаний, сколько мы можем вынести? — рука отца Узиила, духовника ее матери, который привез ей добрую весть, пахнет ароматным маслом. Она сморщенная, но теплая. Когда девочка касается ее губами, ее наполняет сила, потому что Узиил любит ее. Любит, возможно, больше, чем собственных детей. И наверняка больше, чем ее отец.
— Я так устала, отец Узиил, — она опускает голову ниже, чтобы духовник не заметил ее слабости: по щеке скатилась слеза, хотя она так старалась ее сдерживать. — Мне только четырнадцать. Я больше не могу бороться в одиночку.
— Ты не одна, — в голосе старика нет упрека, только утешение. — Пусть твоя мать, да и я, чаще всего далеко от тебя. Но мы молимся о тебе и желаем тебе добра. Отец захочет подкупить тебя своей добротой, но ради матери, ты должна быть непреклонна. Ты принцесса Кашшафы. Не соглашайся на меньшее.
Манчелу приехал в замок верхом. Большинство подданных, сопровождавших его, отстали, после бешеной скачки. Несмотря на возраст и полноту, король выглядел молодо, хорошо держался в седле. Отец легко спрыгнул на землю, бросил поводья кланяющемуся конюху. Для дальней дороги он надел темно-синий кафтан, из-под которого виднелись декоративные доспехи из синей кожи с золотыми клепками. Темные волосы придавали моложавость, но в небольшой бородке появились седые волосы. В каждом шаге, в каждом движении сквозила уверенность и величие. Он добродушно смеялся над шуткой очередного фаворита, семенящего следом. Зубы сверкали на загорелом лице, от короля исходила энергия и здоровье. И в сердце девочки закралась надежда: отец доволен и счастлив, и возможно, сжалится над ней. Возможно, ей не придется с ним бороться.
Когда он вошел в комнату, Мирела встала на колени и смиренно склонила голову. Смех короля тут же утих. Девочка не могла видеть его лица, но, казалось, тяжелый недобрый взгляд скользит по ее голове, сгибает спину ниже. Ничего не изменилось. Он не любит ее, поэтому сейчас он скажет только одно...
— Я вижу, леди Шедеур смирилась. Ты готова признать, что мой брак с твоей матерью не был законным?
— Господин, — он не знала, откуда взялись силы, как она смогла справиться со страхом и отчаянием. — Я люблю и уважаю вас, как отца и короля. Я буду повиноваться вам во всем, что не противоречит моей совести. Я не могу согрешить перед Эль-Элионом и оправдать то, что вы сделали с моей матерью. Я принцесса Кириаф-Санна, Ваша законная дочь.
Она сделала все так, как ее учил духовник.
— С...!
Грубое слово будто плетью стегнуло по спине. Никто и никогда не обращался с ней так. А в следующее мгновение король уже вылетел вон. Возможно, он боялся, что убьет непокорную дочь, если задержится еще немного. Но она слышала, как он рычит в бешенстве:
— Графиня Зулькад, если мне доложат, что вы слишком мягко обращаетесь с леди Шедеур, я прикажу казнить всю вашу семью по обвинению в государственной измене.
