— Нет, спасибо! И не надо за мной ухаживать, у тебя есть Бель! А я пойду к Эмили, если позволишь. Ты прервал нас на самом интересном!
— О, прошу прощения, леди. Наслаждайся вечером. И если хочешь, порадую — возможно, по домам мы отправимся раньше.
— Ой, директор же, — охнула Санни. — Так он правда в Мунго? Ты не знаешь, что случилось?
— Тебе его жаль?
— Руди! Не надо делать такое лицо, — отчитала его Санни. — Не знаю, что там случилось, поэтому не могу сказать, жаль мне его или нет. Не нужно навязывать мне своё мнение.
— Да ладно, даже не собирался. Иди к кузине, она уже проявляет нетерпение. А о чём вы беседуете, можно узнать?
— Нет!
Руди весело фыркнул, глядя вслед Санни, решительно пробирающейся обратно к Эмили Гамп. Хотелось уберечь и защитить её от всех разочарований в жизни. Но оставалось надеяться, что Басти сумеет сделать её счастливой. Вот только, что бы там у них не произошло, до хорошего завершения, желательно свадьбой, ещё далеко.
Захотелось срочно вернуться к Беллатрикс, заманить в спальню и поклясться в сотый раз, что будет только её душой и телом, навсегда. И пусть смеётся, пряча удовольствие в глубине глаз. Пусть дразнит параноиком, но только сначала пусть выслушает так серьёзно, как умеет только она, его Бель! И шепнёт в ответ одними губами: "Твоя навсегда!"
Только вид Уолли, прячущего недопитую бутыль огневиски в карман брюк, заставил резко сменить направление.
МакНейр охнул, ощутив железные пальцы у себя на ухе. Молча вернул бутылку на стол и обиженно засопел. Люциус неподалёку равнодушно разглядывал свои ногти, делая вид, что совершенно ни при чём. Малолетний пижон!
— Отпусти... Пожалуйста! — наконец взмолился Уолли.
— В следующий раз оторву и заставлю сожрать! Понятно? — ухо он всё же отпустил, и любовался, как МакНейр, держась за пострадавший орган, метнулся к Малфою и что-то горячечно ему прошептал. Люциус встретился глазами с Рудольфусом и покраснел. Вот-вот, маловат ещё, строить из себя принца! Но потенциал есть, как бы не пострашнее своего папаши получился этот "павлин".
Сделав внушение ещё двоим пятикурсникам, Руди уже совсем собрался подойти к Беллатрикс, когда дверь издала знакомый звук оповещающих чар.
Руди распахнул дверь и уставился на мрачного рыжика. Подумал и вышел, плотно прикрыв за собой дверь.
— Что здесь забыл Гриффиндор? — поинтересовался лениво.
— Буду краток, — даже вид рыжего Уизли был необычным. Костюм, отглаженная рубашка, ботинки начищены так, что блестят, плечи расправлены и в глаза смотрит без лишних ужимок и даже без привычной от него ненависти. Так, лёгкая неприязнь. — Мне поручено сообщить тебе о директоре Дамблдоре.
И снова этот бестрепетный взгляд, мол лучше бы я тебя, Лестрейндж в гробу увидел! Либо мир сошёл с ума, либо Рита Скитер способна сотворить чудо.
— Слушаю тебя внимательно, Уизли! — немного презрения в голос и в голубых глазах загорается бешенство.
— Мне плевать, как ты слушаешь, Лестрейндж, — всё-таки не сдержал свой нрав Рыжик. — Будь моя воля, ни хрена бы ты от нас не узнал. Но так уж вышло, что меня попросили. Повторять не буду.
— Не страшно, у меня думосбор есть, — не удержался Руди. Хорошая драка сейчас не помешала бы.
Рыжик мерил его посветлевшим от незамутнённой ненависти взглядом не больше пяти секунд, после чего отвернулся. А жаль!
— Сегодня, около трёх часов дня, Альбус Дамблдор шёл куда-то из своего кабинета. Какое заклинание он применил и зачем — никто не знает. Ясно одно, заклинание было тёмное и последствия необратимы. — Голос рыжика был абсолютно холодным и твёрдым. А правильное построение речи, без немыслимого числа вводных слов, привело префекта просто в восторг. — Что бы там ни произошло, но в результате применения этого заклинания, директор получил ожоги лица, травму черепа, и похоже, навсегда лишился бороды и правого глаза. Это всё. На вопросы отвечать не стану. И всего хорошего желать тоже. Можешь не благодарить!
Этот уникум развернулся и, печатая шаг, утопал в сторону лестниц. Руди присвистнул, но только новый Уизли даже головы не повернул. Что ж, Лестрейнджу оставалось решить, что сообщить широкой общественности. Ну и подарок Рите придётся сделать очень ощутимый. И не денежный, богатая выскочка не оценит.
И хотя новости были озвучены только избранным, Лестрейндж всего через час своими ушами услышал трёп трёх пятикурсниц о том, что директору кто-то выколол глаза, отрезал язык и, возможно, ещё кое-что. Назывались даже предполагаемые злоумышленники. Неизвестный сбрендивший с ума полулепрекон, выведенный лесником Хагридом, и почему-то Слизнорт. В чём пятикурсницы были уверены твёрдо, так это в мотиве — месть Гриндевальда на почве ревности. Вот так!
Даже не смешно, но Рудольфус слишком устал, поэтому сбежал в спальню, где ржал минут пять, после чего ополовинил флягу с чистым магловским коньяком, зажевал грейпфрутом и нетвёрдым шагом пошёл всех разгонять. К завтраку, где сообщат печальную новость, слизеринцы должны были явиться в полном составе, несмотря на выходной и любое недомогание.
* * *
Новости, услышанные на вечеринке, поразили Санни. Она сама не понимала, как относится к тому, что неизвестный напал на директора, изуродовав старого человека до полусмерти. Невероятные подробности и вовсе вызывали тошноту — море крови и плавающие в ней пальцы и глаза... Хорошо набравшегося Флинта хотелось пристукнуть за столь красочные фантазии.
И пусть она не могла простить старому манипулятору Обливиэйта, и того совета попечителей, где её практически растоптали до прихода отца, но подобной участи она бы и врагу не пожелала. Лучше бы совсем убили, чем так.
Но и жалости не было. Наверное, потому, что и он не пожалел бы её, случись что. В этом она была уверена твёрдо. Как и в том, например, что как бы ни чернили Тёмного Лорда, тот был способен по крайней мере на сочувствие. И это ломало всю и без того запутанную картину мира.
Сильно опасаясь, что теперь ей приснится кошмар, Санни забрала из кресла проснувшегося Монстрика и устроилась в постели. Котёнок утробно замурчал у неё на подушке, разгоняя тени и страхи, она взяла с тумбочки письмо мамы, чтобы просто перечитать полностью, что гарантированно должно было избавить от всяких бородатых страшил в её снах.
"Родная моя, — писала мама, первыми же словами вливая в душу Санни покой и какое-то умиротворение. — Спасибо тебе за твоё письмо. Счастлива, что его получила, и горда за твои успехи. У нас с папой всё хорошо, мальчики не пишут почти, но ты же их знаешь. Приедут на Рождество и всё расскажут про своих драконов. У меня и малышей тоже всё хорошо. Целитель Сметвик навещает нас раз в неделю и уверен, что детки развиваются как положено. Так что причин для опасений нет, хотя твой папа и уверен в обратном, окружая заботой и развлекая, как никогда. Я этому очень рада, потому что ты права, нам повезло, мы до сих пор любим друг друга. Во всяком случае, в себе я уверена. А Джейсон... кто его знает, что у него на уме. Только когда он смотрит, я всегда ощущаю, словно я — единственная для него во всей Вселенной. Не могу объяснить лучше.
И ещё ты права, что я никогда не делилась своими воспоминаниями с тобой, но сейчас, вероятно, настало время. И даже лучше, если я об этом напишу, а вопросы ты сможешь задать, когда приедешь на каникулы.
Начать придётся издалека, хотя я понимаю, почему тебе интересно узнать именно про любовь, как она возникла и как я поняла, что люблю. Но чтобы это понять, надо знать, что я была за человек до того, как любовь пришла в мою жизнь, изменив всё.
Очень рано я потеряла родителей. В нашем доме о них вспоминать не принято, но это оттого, что никак уже не узнать, кто они были, какой была их фамилия, где жили. Первые воспоминания у меня появляются лет в пять. Дом, где я жила, был очень мрачным и старым. Кроме меня, других детей там не было. Да и людей, кроме меня, в доме жило всего двое — мой строгий опекун и полубезумная старуха, какая-то его дальняя родственница.
Опекуна звали Джарвис Форгет, отчего и я получила такую фамилию, потому что моя прежняя неизвестна до сих пор. Но официального усыновления или оформления опекунства сэр Джарвис не проводил. И я чуть позже объясню почему.
Тем не менее в письме, пришедшем мне в одиннадцать лет, было указано очень чётко: Летиции Александре Форгет, живущей на чердаке дома с привидениями, Годрикова Впадина.
Собственно говоря, дом находился под чарами, а приписывали его к Годриковой Впадине, хотя до неё от дома точно не меньше пятнадцати миль. Что касается привидений, то это были совершенно безобидные юноша и девушка, ставшие моими единственными друзьями. Они ни с кем не общались, кроме меня, даже с сэром Джарвисом.
Теперь о нём. Джарвис Форгет был очень тёмным и страшным магом со множеством врагов и без единого друга. За всё время совместного проживания нас ни разу никто не навестил. Зато я неоднократно слышала, уже учась в школе, что Джарвиса Копта мечтает убить чуть ли не каждый.
Ты не подумай, что я училась с кровожадными людьми, речь идёт скорее о ковенах боевиков, их дети и дети их вассалов учились на Слизерине и Рэйвенкло, но было несколько и на Гриффиндоре. С главами ковенов ты даже знакома — Нотты и Лестрейнджи. Были ещё Крафты, но их вырезали полностью во время войны, и виной тому был как раз мой опекун, если люди не врут.
Я и поныне не знаю, какая из его фамилий была настоящей — Форгет или Копт. А может, и Крафт, бродила у меня в то время такая романтическая мысль, в конце концов, ковен этих профессиональных убийц, по воспоминаниям некоторых людей, был сплошь тёмным и даже диким. Что вполне соответствовало характеру мрачного сэра Джарвиса.
И я благодарила небо, что мне дали не столь известную фамилию. Хотя и её я не любила, и опекуна своего боялась, сколько себя помню.
Ах да, был ещё домовик, старый и молчаливый. Он готовил и прибирал в доме, а также занимался закупкой всего необходимого. Каким образом — не представляю. Всегда подозревала только, что Джарвис запретил ему говорить. Я и забыла о нём, потому что он был как тень, да и выглядел как тень. И звали его тоже Тень.
Как я попала в этот дом — отдельная история. Я услышала её лишь однажды, и мне запретили вспоминать и расспрашивать о ней впредь. Мои настоящие родители были проездом в Англии, такой вывод сэр Джарвис сделал из того, что я помнила из прошлого лишь пару слов на итальянском. Какие, он не говорил. Так вот, родители вроде бы сняли комнату на несколько дней, но буквально на следующую ночь начался пожар, не спасся никто, кроме меня. Видимо, это был магический выброс. К счастью или несчастью, меня вынесло на тротуар прямо под ноги проходившего мимо сэра Джарвиса. Было мне тогда, по его словам, полтора года.
Не сказала бы, что меня обижали или как-то притесняли. Меня кормили, одевали, даже учили. А ещё у меня были книги, много книг в огромной библиотеке. И эти книги стали моими единственными друзьями, если не считать привидений.
Стоит ли говорить, что в Хогвартсе я поначалу всех дичилась. Я впервые видела столько народу, столько детей, столько нового. И очень всего боялась, хоть и мечтала подружиться со всеми, или хотя бы с кем-то одним. Затворническая жизнь не могла не сказаться, и ни о какой дружбе поначалу не было и речи.
По прихоти Шляпы я попала на Гриффиндор. Честное слово, гораздо комфортней я чувствовала бы себя среди трудолюбивых и приветливых хаффлпаффцев или в крайнем случае — среди умных одиночек Рэйвенкло. Но не вышло, и я была окружена шумными и буйными ребятами, которые не приняли меня в круг своего общения. Моя вина тут тоже есть. Я всех сторонилась, одевалась весьма старомодно и бедно, а о правилах приличия знала только из книг.
Друг у меня появился только на третьем курсе, как раз мальчик из ковена Лестрейнджей. Звали его Трой Хейли. К сожалению, мы рассорились к шестому курсу, и я даже не знаю, жив ли он, и, если да, как поживает, есть ли семья. Знаешь, а ведь я о нём и не вспоминала толком, и возможно, написав тебе, попробую отправить сову и ему.
Трой защитил меня от мальчишек, напавших на меня после квиддичного матча. Причины помню смутно. Это были свои, гриффиндорцы, которые за очередную мою "непохожесть" устроили мне бойкот. А видя, что это никак на меня не действует, решили проучить сильнее.
С того дня Трой стал таскаться за мной повсюду. Он и сам был одиночкой, только его и не пытались травить. Ребята из ковенов для всех были немного психами и драчунами. Их уважали или ненавидели, но лезть к ним боялись.
Сначала я сама страшно его боялась, но не смела попросить оставить меня в покое. Но постепенно привыкла, через несколько месяцев мы даже начали разговаривать. Немного и только по делу, но и это было немалым достижением.
От него я узнала и про ковены, и про опекуна, и про негласные правила и традиции магического мира, о которых не пишут в книгах. Мне с моим неизвестным происхождением и непонятным статусом даже в голову не приходило, что это вообще важно. Только сейчас я понимаю, как мне сильно повезло с таким другом.
Мальчишки вообще перестали меня замечать после появления такого телохранителя. Но девочки, а нас в спальне было пятеро, продолжали пакостить по мелочи, на людях неизменно улыбаясь Трою и никак не показывая неприязни ко мне. Конечно же, жаловаться на мелкие неприятности я не могла, да и просто боялась, он ведь и убить их мог, по моему наивному мнению.
Не говорить же, что пропадало нижнее бельё, что утром в волосах я находила пауков, что в тапочки мне наливали что-то липкое. Это стыдно. Но я неплохо знала бытовые заклинания, магия давалась легко, а пауков я с детства считала добрыми вестниками.
Так что до определённого времени не придавала их выходкам большого значения, предпочитая не замечать. Не самая лучшая тактика, но не было никого, кто бы мог посоветовать мне иной подход.
Пожалуй, самое неприятное было, когда портили, например, заливая чернилами, мои книги или готовые эссе. Не раз я плакала из-за этого, хотя другие вещи меня так не могли расстроить. Но однажды Трой спросил прямо перед уроком, отчего у меня испорчена работа. Громко спросил, оглядев всех. Я попыталась его утихомирить, обещая рассказать всё позже. И видимо этим испугала девочек. Почти месяц меня вообще не трогали, потом опять началось. Только вот книг и эссе больше не касались и мне этого было достаточно. Остальное можно было пережить.
И несмотря на то, что в Хогвартсе жизнь меня не слишком баловала, возвращение в дом с привидениями было для меня трагедией. Опять замкнутое пространство, тёмные лестницы и коридоры, пыльная библиотека и сумасшедшая Мархет, которую я видела только во время ритуалов.
Кстати, о ритуалах. Их я знала много с самого раннего возраста. Смысла не понимала, но участвовала неизменно по нескольку раз в году. Надо ли говорить, что все они были тёмными — то есть с принесением жертвы. К счастью, это не были младенцы или девственницы. Обычно сэр Джарвис использовал петухов, кроликов или кошек. Последних мне было жальче всего, какими бы страшными они не выглядели.
