— Принято винтовочных патронов и немного к револьверу Нагана.
Я тут же вынул из портфеля новый список и, вооружившись карандашом, подчеркнул несколько строк.
— Позвольте, этой ночью, когда на аэродром садились транспортные самолёты, была произведена выброска контейнеров на парашютах чёрного цвета. Под эту операцию Ленинградский НИИ привлекли, были разработаны специальные платформы. Насколько я знаю, мука, концентраты и махорка точно приземлились в сквере. Патроны 7,62 х 25 и 12,7 х 108 чуть западнее. В районе колхоза имени Коминтерна выстрелы для гаубиц и мины для миномётов. Там же посылки собранные колхозниками и целый тюк с газетами и письма в дивизию. Вот, я даже захватил с собой несколько.
Вытащив пару-тройку газет с тоненькой стопочкой писем, я отложил их в сторону, со словами: — 'Правда', 'Известия' и почта для командиров штаба.
— Неожиданно, — промолвил генерал. — Мне сообщили, что парашюты снесло ветром к вражеским позициям, а оно вон как обернулось.
Следом за корреспонденцией на стол лёг подписанный детским почерком конверт.
— А это письмо от Надежды Фёдоровны. Девочки из Шавли. Она просила передать это письмо самому храброму советскому воину. У неё нет права награждать орденами и медалями, и это всё, что она может сделать. Юра из Выборга, простите, из Красногвардейска передал часы своего дедушки. Мы, в свою очередь, так же передали кое-что для награждения отличившихся. Так что если политотдел сообразит...
Во взгляде Романова читалось и удивление, и недоверие и даже восхищенье. Он взял в руки столичное издание, пробежал глазами по передовице и, отложив её в сторону, провёл пальцами по письму, словно погладил дорогого человека, потом подошёл ко мне и обнял.
— Спасибо. Спасибо преогромное. Вы даже представить себе не можете, насколько это сейчас важно. Ведь это означает, что мы всё делаем правильно, стоим насмерть ради наших детей.
— Михаил Тимофеевич, боеприпасы вряд ли унесут, но если промедлить, продуктов вы точно не увидите. Поэтому прошу срочно выслать людей. Не только ваша дочь передала письмо, красноармейцы тоже ждут весточки из дома. Со мной ещё письма Катюшину и Черниченко. Если вы найдёте пару минут времени и напишите ответ, я смогу его забрать на обратном пути.
— Конечно, конечно, — быстро произнёс Романов, подошёл к двери и что-то сказал адъютанту Осинину. — Юра сейчас проводит вас к майору Катюшину. В его распоряжении сводный полк и в подчинении местные милиционеры с капитаном Владимировым, передайте ему координаты сброса боеприпасов. Они точно всё разыщут.
Начальник оперативного отдела штаба дивизии Василий Александрович Катюшин был немногословен, твёрд характером и смертельно уставшим. Развернув на столе карту города, он попросил показать места выброски, координаты склада и тут же распорядился выслать поисковые команды из милиционеров. Лишь после того, как с делами было покончено, он позволил себе расслабиться, произнеся: — Мечтаю о шести часах сна, — как тут же появился его помощник, напомнивший о лётчике. Младший лейтенант из 313-й ОРАП, с его слов, неудачно приземлился на парашюте с вышки и попал в госпиталь. Правда, злые языки отрицали наличие тренажёра на втором этаже женского общежития, но иногда лучше соврать. Когда его выписали, выяснилось, что полк уже перебазировался под Вязьму. Подобное случалось, и ничего страшного в этом не было, кабы не оказался он в окружённом Могилёве. Но и это было поправимо, найдись исправный самолёт или те, из которых его можно было собрать, как он бы убыл в свою часть. Лётчик даже отыскал среди отбуксированных на край поля несколько пригодных для донорства машин, но появилась новая проблема, которую разрешить он не смог, в городе не осталось авиатехников. С того момента, как аэродром мог подвергнуться артиллерийскому обстрелу, всё, что могло взлететь — убыло. Механиков так же эвакуировали и единственный человек, который мог ему помочь находился в дивизионном госпитале по ранению. 'Нужно лишь дать с утра распоряжение военврачу второго ранга Кузнецову о выписке почти выздоровевшего Семёна Семёновича', — говорил младший лейтенант, чувствуя, что времени уже нет.
— Василий Александрович, — произнёс я. — А ведь можно подсобить молодому человеку. Я как раз сейчас направляюсь в госпиталь, а оттуда в Луполово.
— Буду признателен, — тихо сказал Катюшин. — Он здесь всем мозги выел за эти два дня. Каждый раз обещает нажаловаться то папе, то маме, то дяде. Вы когда его фамилию узнаете, всё сами поймёте.
— Может, его проще в окопы, на передовую, взводом покомандовать?
— И угробить взвод? Нет, пусть лучше будущий комбриг с парашютом прыгает. Ещё пару раз головой стукнется, и глядишь, поумнеет. Мальчишка он смелый и неплохой, только критически оценивать реальную действительность ещё не научился, в общем, даже этот Семён Семёнович, которому шесть дней в неделю море по колено не в восторге от его идей. А ему за работу пообещали полную флягу спирта.
— Разберёмся.
Лётчик и механик мне пригодятся.
— Сколько у меня есть времени написать ответ родным? — поинтересовался майор.
— До утра точно есть. Передайте остальным, я заберу всю почту.
— Не беспокойтесь, передам.
— Тогда у меня одна маленькая просьба, выделите грузовой транспорт на пару часов и кого-нибудь для сопровождения. Мне до рассвета нужно посетить пару учреждений.
— Если не секрет, каких?
— Бывший Земский банк и психиатрическую больницу в Печорской усадьбе. Заодно на обратном пути подберём груз. Там приземлился контейнер с радиостанциями и элементами питания.
Катюшин как-то виновато склонил голову.
— Рации, безусловно, нужны, но и о людях помнить надо. Мы им ничем помочь не смогли, да и не сможем, наверное. Главным врачом в больнице Клипцан. Тысяча двести больных... немного продовольствия по линии областного военного комиссариата им выделили, но вы сами понимаете...
— Я знаю, у меня с собой предписание для полковника Воеводина на оказание содействия М.М. Клипцану, М.П. Кувшиновой и О.Н. Гутковской. Есть информация, что немцы физически уничтожают эту категорию больных.
— Не может быть, они же гражданские, — возмутился майор. — Они даже не понимают ничего, душевнобольные.
— Для нацистов это не имеет значения, даже наоборот. Так что, выделите?
— Знаете, а заберите с собой младшего лейтенанта. Мы ему стараемся подыскать какое-нибудь занятие и используем как посыльного штаба дивизии. За ним закреплена полуторка. Я распоряжусь на счёт сопровождения.
— За это спасибо.
С рассветом, на окраине лётного поля из подземных гаражей выгоняли технику, и свободных людей не было. Лётчик с техником сами крутили ручки привода домкратов, поднимая палубу с самолётом. Платформа потихоньку двигалась, пока не сровнялась с землёй. Тут же кто-то с миномётного взвода подогнал лошадь с постромками, и выкатили Р-10, известный в гражданской авиации как почтовый самолёт ПС-5. Тучи вновь затянули небо, обещая проливной дождь, и без крепкого ругательства смотреть на него не было сил. Постоянные осадки надоели всем. А перед моими глазами всё ещё стояла уставшая до смерти санитарка Мария Миронова, нарезающая хлеб для больных и её слова: 'Три кочана капусты на всех и один бурачок с цибулькой. Хоть сегодня поедят по-человечески'; я уже давно чувствовал в Могилёве запах людского горя, но там иное, там горе безнадёжное. Главврач больницы Клипцан ночевал в городе, и мне не удалось переговорить с ним, зато вышло с Гутковской. Она даже не стала выслушивать все перспективы, как тут же согласилась на эвакуацию всей больницы в Аджарию следующей ночью. Её не интересовало, как это будет осуществляться, в спасении принято просто доверять. Тяжёлые ящики, которые вынесли якобы из спецхрана бывшего Земского банка, перекочевали на кухню и в больнице впервые за эту неделю будет полноценный обед и надежда.
Пока прогревался мотор, я украдкой посмотрел на младшего лейтенанта, поправляющего ремни своему Семён Семёновичу. Меня не покидала одна мысль: ведь занимавший совсем не маленький пост его отец, или дядя, фактически второй человек в одном наркомате могли откомандировать чадо в какой-нибудь Тихоокеанский военный округ или в Баку, но нет. Младший лейтенант был направлен на самое опасное западное направление, где жизнь такого лётчика измерялась неделями. Стоит ли сравнивать с последующей эпохой, где, такие же 'дети Арбата' успешные бизнесмены?
— Вы, почему без парашюта? — спросил у меня лётчик, когда я подошёл попрощаться.
— Люблю путешествовать с комфортом и не хочу изменять привычкам. Терпеть не могу тесноту. Да и мне на север, а вам на восток, в свою часть.
— Я думал, мы полетим все вместе.
— Вместо меня вы заберёте шесть вещевых мешков с письмами дивизии, которые передадите начальнику связи полка. Он лично встретит вас на аэродроме и ещё Михаил Тимофеевич просил передать на словах: 'Самолёт оборудован аэрофотоаппаратом АФА-13. Постарайтесь использовать все сто пятьдесят кадров'. Сейчас под Смоленском решается многое, эти снимки могут помочь, и они же станут вашим боевым заданием.
* * *
(день оставления города Могилёв советскими войсками)
Последние реактивные снаряды с осипшим воем и рёвом измученного ишака покинули направляющие и, оставляя за собой жирный чёрный дым, полетели в сторону немецких позиций. Шесть установок накрыли одну милю фронта 23-й пехотной дивизии, выпустив по врагу восемнадцать 158-мм фугасных мин каждая. Ущерб незначительный, но залп был рассчитан вовсе не на уничтожение. Приданные мне бойцы сапёрного взвода из роты майора Ковалёва по-деловому, подтащил ящики с динамитом под колёса реактивных минометов, и пока лейтенант проверял детонаторы на заминированной позиции, стали размещаться в 'трофейных' ганомагах. Проведённые на Корабле сутки не сделали из них универсальных солдат, но кое-что они уже могли, по крайней мере, имели представление, что делать и как. Не дожидаясь меня, машины рванули к точке сбора. С этого момента у нас разные дороги и провожая ребят взглядом, я пожелал им удачи. Успех сегодняшней операции во многом будет зависеть от их слаженной работы и профессионализма. А тем временем окрестности Могилёва сотрясались от канонады, вся дивизионная артиллерия, начиная от ротных миномётов и заканчивая извлечёнными из подземелий 155-мм гаубицами, расходовала оставшийся боекомплект, посылая снаряды в последний раз. Земля на южной и восточной части города вздыхала и охала. И в какой-то момент всё прекратилось, чтобы спустя пары минут отметиться серией взрывов в самом городе. На позициях советской артиллерии стали рваться заряды. Всё, что нельзя было взять с собой, не должно было достаться врагу. Исключение сделали для лошадей.
Поддёрнутую влажным туманом улицу я проскочил на одном дыхании. Моросить так и не перестало. Ещё накануне лето добавило пару градусов тепла — а теперь... снова сыро и промозгло. Ворота в госпиталь были распахнуты, возле подъезда одиноко стояла запряжённая в телегу лошадь, похрапывая и постукивая копытом. Возница укрылся от дождя под плотной плащ-палаткой и если бы не вспыхнувший янтарный огонёк зажжённой спички из-под огромного капюшона, то подумал бы, что он уснул. Заскочив на ступеньки, я еле удержался на ногах. Кровь, буквально лужицы крови заливали их, и эти пятна на полу привели в полуподвальное помещение.
Я посмотрел на свисающую с потолка лампу, убогий источник света. Прикрученный до самого низа фитиль, сильно коптил. Сажа и пыль толстым слоем лежали на выщербленном, треснувшем стекле. Но именно это наслоение, давившие тусклые лучи как раз и придавало в глазах лежавших бойцов сводного полка капельку надежды, исходящей от лампы, как некое особое очарование последнего шанса. Такой же неяркий, как самый блеклый цветок, он мягко ласкал взгляд санитарки, полный слёз и отчаянья, страха и веры. Это слабое рассеянное свечение преобразовывало нищету, грязь, запах, все неприглядные стороны превращённого в приёмный покой подвала корпусной больницы им. Семашко и его обитателей. В эту ночь свет закоптелой лампы стёр в помещении полуразрушенного госпиталя все его недостатки.
— Внимание! — громко произнёс я. — Все, кто способен передвигаться, идём на выход. Эвакуация. Персонал дивизионного госпиталя получил приказ забрать всех. Осталась последняя машина. Будем прорываться.
Несколько человек пробовали приподняться и со стонами падали вновь. Все, кто мог хоть как-то ходить уже убыли. Возле меня появился мужчина в белом халате и шапочке.
— Вы кто?
— Пашанин, Фёдор Ионович, младший врач отдельного медико-санитарного 224-го батальона. Нам приказали находиться здесь. Владимир Петрович просил. Сюда наверняка ещё будут доставлять ранбольных со станции. Если все покинут госпиталь, кто им окажет помощь?
— Есть ещё раненые? — спросил я у санитарки.
— Безнадёжные, — почти одними губами произнесла она и указала рукой вглубь помещения.
Как по мне, то безнадёжные были перед моими глазами, но видимо я ошибался.
— Как звать?
— Катя.
— Веди.
Девушка помогла с носилками и понуро побрела к завешенному простынёй проходу, разделявшую ещё живых от почти мёртвых. За пологом располагалась бойлерная и прямо на полу, на окровавленном брезенте, тряпках, плащ-палатках и составленных снарядных ящиках лежали умирающие солдаты. Среди них почти бездыханным я заметил майора Катюшина. Грудь Василия Александровича была пробита пулями, и наложенные прямо поверх гимнастёрки бинты не особо сдерживали кровь. Рядом с ним хрипел от боли Владимиров, тот самый капитан милиции, удерживающий позиции в Пашково.
— Спасибо, дальше я сам, — сказал ей, — принимая отчёт Помощника, и сразу же активировал расширенный портал, захватывая всех находящихся в подвале.
Времени на разговоры уже не осталось. Многим действительно отвадились минуты, и ставить на весы целесообразность объяснения оставления раненых в руках врага без медицинской помощи теряло смысл. Пашанин, если согласится, вновь окажется тут, и мне показалось, что своей уверенностью он уже всё сказал.
'Корабль, требуется срочно оказать помощь раненым'.
'Семьдесят восемь объектов приняты. Тридцать четыре объекта в критическом состоянии. Двум объектам угрозы здоровью нет'.
Два объекта это Пашанин и Катя. И как скоро выяснилось, они сознательно согласились остаться в госпитале, плюнув на угрозу оказаться в плену, на репрессии, которые могут последовать и даже потери самой жизни. Что Корабль мог сделать для этих, безусловно, смелых людей? Повысить квалификацию в теории, улучшить здоровье и устранить последствия перенесённых стрессов, дать знание языка врагов и немного навыков? — даже не обсуждается. Всё это им пригодится прямо сейчас, ведь утром они передадут четверых солдат вермахта, которых лечили наравне со всеми и обгоревшего лётчика из Дрездена, сбитого над городом два дня назад. 24 июля расстрела пленных возле здания комендатуры не случилось. Что бы ни говорили, а врачам, в большинстве случаев, между собой можно договориться, даже невзирая на боевые действия сторон. И пока было время, Корабль создавал в подвале ещё один этаж с галереей и ответвлениями, заполненный всем необходимым для работы Могилёвских больниц. В сентябре, собранных со всей округи раненых должны будут перевести в здание культпросвета, а потом всех объединят на Виленской. К тому времени развернётся подполье, и врачи будут играть далеко не последнюю роль.
