9. Орешек ещё держится.
За округлой купольной крышей яхт-клуба, омытой последними летними дождями, шумело озеро. Гребни волн, словно языки пламени, лизали пирс, силясь дотянутся до мачты с фонарём или хотя бы облизать резиновые кранцы по бокам причала. По серому небу торопливо проплывали облака и, теряясь за пеленой тумана, спешили куда-то на восток. На берегу, у самой воды, промеж кривоватых сосен громоздился ангар, выкрашенный в песчаный цвет берега и накрытой сеткой. За ним, у дороги размещались три площадки с направленными в хмурое небо орудийными стволами муляжей зенитной артиллерии. Справа от ангара ютился маленький домик с открытой верандой, столиками и составленными на них стульями. Напротив кафе на волнах покачивалась 'Ведьма', волны били в её борт как колотушка в бас-барабан, и над этим многоголосым шумом волн и ветра дрожал поднятый у гакаборта флаг. У флагштока, на корме стоял Смоллетт и всматривался на дорогу. С утра прошла погрузка и заполненные трюмы верный признак дальнего похода. Вечный пленник корабля, прикованный мёртвым якорем, он напоминал старого пирата, продавшего морскому дьяволу свою душу и не смеющего покидать судно. Наконец на берегу показался свет фары, и мотоцикл буквально ворвался на пирс. Соскочивший с седла человек в военно-морской форме с нарукавной повязкой быстрым шагом дошёл до трапа и перебрался на борт яхты.
— Приказ для капитана, — сказал посыльный, приложив к бескозырке правую ладонь, после чего порылся в переброшенной через плечо холщовой сумке и, зажав в руке искомое, стал ожидать.
Кое-как понимавший русский язык, Смоллетт представился, так же прикоснувшись кончиками пальцев к козырьку фуражки отдав честь и, расписавшись в получении, принял пакет у краснофлотца. 'Вот и пришло время сослужить настоящую службу', — тихо, почти про себя произнёс он, отправляясь в свою каюту, и гаркнул, как простуженный морской волк, с хрипотцой: — разбудите Янсена, камбалу мне за ремень! Пусть старый филин шевелит поршнями!
Катание детей по Ладоге и проходы по Неве за последние месяцы в расчёт он не брал, это не служба, а так, увеселительная прогулка, хотя о некоторых моментах он бы предпочёл забыть. Как бы не был опытен капитан, тем не менее, с первого раза пройти Неву без лоцмана у него бы, скорее всего не получилось и снаряды для 'эрликонов' с испанским вином в конце июля не добрались бы до Кронштадта. Теперь Ричард мог бы и сам провести яхту через Ивановские пороги ночью, но со старым проводником было надёжнее и в силу обстоятельств — необходимо. Поднятый под краспицу до упора красный гостевой флаг, обязывал соблюдать законы предоставившей стоянку страны даже во время войны. Убелённый сединой ингерманландский финн по Crew-List (Судовая роль) числился штурманом и помполитом на яхте и неполных сорок лет исполнял обязанности лоцмана на Неве, пока колени не перестали сгибаться, а сверху не спустили приказ о выселении. И быть бы старому сейчас где-нибудь на Енисее, кабы судьба не распорядилась иначе. К счастью и взаимной выгоде, с недавних пор он проживал с семьёй дальнего родственника в Коккорево, и начальство случайно вспомнило, что с тридцать девятого имелся за ним кандидатский стаж в партии. Последнее обстоятельство позволило занять должность, без которой казалось немыслимо существование команды на кораблях в Советском Союзе и оставаться лоцманом. Старик никуда не лез, когда надо — делал свою работу, а в основном, борясь с подушкой, отрабатывал свой номер и всех устраивал. Но всё чаще команда стала замечать, что кэп и помполит подолгу говорят за жизнь, перемешивая английские и русские слова, потягивая пиво, а иногда и кое-что покрепче.
На глаза капитану Янсен попался даже раньше, чем ожидалось. С помощью словаря, интуиции, штурманского транспортира и старика, Смоллетт стал переводить послание, делая пометки на карте. Едва маршрут был проложен, как в каюту постучался радист, просивший капитана прийти в радиорубку.
'Кэп, — произнёс он. — Босс на связи, поторопитесь, погода портится'.
Первые сказанные слова, когда капитан покинул закуток с рацией между переборками, не касались ремня и камбалы. Он вообще не проронил ни слова и уже в кают-компании, когда весь экипаж ждал от него известий, произнёс:
— Будет жарко. Русские эвакуируют свой флот из Таллинна. Мы станем подбирать тех, кому не повезло искупаться в море. Роберт, — Смоллетт перевёл свой взгляд на молодого матроса, — босс уверен, что в этот раз тебе найдётся работа. Проверь машинку от и до. Хоть мы и выполняем миссию по спасению, я не намерен корчить рожу и слать проклятья, если по нам будут ссадить с неба.
Смоллетт пронзительно посмотрел на членов команды, словно выискивал незначительную слабину в душах своих ребят. Все молчали и следили за его глазами.
— Думаю, нам стоит взять дополнительную помпу? — прервал тишину механик. — Близкий разрыв может способствовать образованию течи.
— Возьми, — хотя как по мне, угроза надвигается совсем с другой стороны. Из Таллинна мы пойдём с пассажиром и это ни кто иная, как Виктория Бэссил.
— Та самая? Из газеты?
— Да, та самая и как подсказывает мне моё воображение, эта дамочка и спокойная жизнь не уживаются в одной лодке.
* * *
От причалов, захлёстанных морской водой, перевёрнутых лодок, просмоленных баркасов, стальных катеров, стоящих на туго натянутых пеньковых канатах, тянуло смолой, рыбой и крепким дёгтем. Смоллетт посматривал на часы и в небо. Рядом суетились таллиннские рыбаки, зло косясь в его сторону, но капитану на эти взгляды и ругань было наплевать. Пусть захлебнутся в своей ненависти. Не он дал распоряжение затопить суда. Вряд ли кому-нибудь из находящихся здесь людей война принесла счастье. Точно уж не этим рыбакам и ему. Смоллетт знал цену труду, но был чужд сочувствию. Он относился к тому типу людей, которые считали, что с каждым прожитым годом человек поднимается на пару шагов в гору и видит чуточку больше. И эти знания укрепили его в мысли, что у каждого своя радость и своё горе. Всё сугубо личное. В компании только пить хорошо. Впрочем, отнять затопленные баркасы у моря не такая уж и невыполнимая задача: взморье Балтики не пугает своими глубинами. Не зря же они выносили всё мало-мальски годное на берег. Сложнее будет со сброшенными в море вагонами, но только лишь сложнее. Стало быть, злость не только за имущество. Наконец катер по соседству отдал швартовы и, набирая ход, стал выходить на фарватер бухты. Как только расстояние превысит два кабельтовых, настанет пора уходить и 'Ведьме'. Окутавшись дымом из труб, третий караван судов покидал Таллинн. Море не противилось, а небо пока было чистым. Всё изменилось через пару часов.
Корабли сопровождения вели огонь. Дальномерщики и артиллеристы, минёры и электрики, радисты и машинисты и даже вестовые — все они — от командиров, стоящих на мостиках, до трюмных и механиков, находившихся в глубинах кораблей на своих постах, — все слились в одном стремительном, слаженном действии. Нанести как можно больше урона противнику и уцелеть самим. Все боевые корабли, их орудия, механизмы и люди как бы превратились в грозные и могучие существа, нацеленные для разящего удара. Но редко бывает так, что с противоположной стороны смиренно ждут снарядов, небо прозрачно и приветливо, а с глубин не поднимаются мины. Без потерь не обошлось. Невозможно скрыть от противника такое массовое перемещение кораблей. И если первый налёт бомбардировщиков с горем пополам отбили, то следующий наделал бед. Корабли сопровождения ставили дымовую завесу, но немецкая бомба всё же нашла свою цель и старый пароход, перевозящий станки и какое-то железо стал крениться на правый борт. Всё, что было плохо закреплено, поспособствовало дальнейшей трагедии. За неполные двадцать минут, отчаянно дымя трубами, судно пыталось сохранить остойчивое положение, экипаж боролся за живучесть, как следующая бомба поставила на этом крест. До острова Родшер было рукой подать, но не успели.
* * *
'С вами Виктория Бэссил и мы находимся на борту прогулочной яхты 'Ведьма', порт приписки Сити-Айленд, штат Нью-Йорк. На рассвете мы покинули порт древнего города Таллинн, фильм о котором я представлю в ближайшем будущем. Три дня погода не давала нам выйти в море, но нашими молитвами всё наладилось. Отдельно хочу поблагодарить нашего русского спонсора, предоставившего новейшее киносъёмочное оборудование. Съёмка ведётся на пока ещё не запатентованную камеру снимающую изображение и записывающая звуковую дорожку одновременно. Сейчас время чая и капитан Ричард Смоллетт любезно согласился на интервью'.
Камера дала общий вид, показала несколько судов вдалеке, развивающийся на корме флаг и сосредоточилась на капитане яхты в строгом кителе с фуражкой со значком 'Hudson River Yacht Club' на лацкане и чашкой в руке. Смоллетт выглядел довольным и высокомерным, как и положено американским капитанам. Столовые приборы сверкали на кремовой скатерти, из носика чайника поднимался лёгкий пар. И если капитана яхты показали до пояса, то девушку во всём великолепии от головы до ног. Виктория красовалось в безупречном белом костюме и шляпке. Полувоенная одежда выгодно подчёркивала все её достоинства, оставляя широкое поле для фантазий и желаний. Лет пять назад её бы назвали концентрацией пошлости, но сейчас это был стиль, которому вскоре многие начнут подражать. Она уже как-то демонстрировала этот наряд на Финляндском вокзале, только сейчас длина юбки скрывала немного меньше восхитительных ножек.
— Мистер Смоллетт, — произнесла Виктория, — я поражена вашими наградами: победитель гонки на буерах на Гудзоне, десятки побед в гандикапах, победитель кругосветной регаты, кубок 'Сотни гиней' (кубок Америки).
— Да, задали мы тогда на старом 'Энтерпрайзе' с Гарольдом Вандербильтом жару. У нас стояла четыре тысячи фунтовая дюралюминиевая мачта, позволявшая ловить парусами столько ветра, сколько могли. Ни у кого такого не было, и Хирд уступил нам в четырёх гонках на пятом 'Шэмроке'. В тридцать четвёртом я свалился с простудой, 'Рэйнбоу' ушёл без меня, а в тридцать седьмом Майк вновь позвал вашего покорного слугу на 'Рэйнджер' и снова 4:0.
— Майк это...
Капитан сделал глоток чая и важно произнёс:
— Не все могут называть Гарольда Стирлинга Вандербильта Майком.
Бэссил подмигнула на камеру, мол, теперь стоит ожидать интервью и со знаменитым в определённых кругах Вандербильтом.
— Да вы самый настоящий герой, — продолжала она.
— Просто я хорошо делаю свою работу.
— Мистер Смоллетт, не скромничайте. Вы представляете старейшую династию моряков. Ваш прапрадед был знаком с Бенджамином Франклином, участвовал в бою в составе эскадры Джона Пол Джонса у мыса Фламборо-Хед, командовал бригантиной. Я знаю, что вы не расстаётесь с одной реликвией, которую Джонс передал за заслуги вашему предку, а именно флаг с 'Серапис', первый флаг США, увиденный в Европе. Насколько я помню курс истории, этот 44-х пушечный корабль в итоге оказался во Франции.
— Ваша правда, миссис, — ответил капитан. — Джон был вынужден передать 'Серапис' в дар французам. Мой прапрадед был в составе делегации на аудиенции у Людовика XVI. Тогда это была необходимость, но отдавать с кораблём флаг, на такое никто из моряков пойти не мог.
— И эта реликвия храниться сейчас на этой яхте?
— Абсолютно верно, миссис. Камбалу мне... хм...
— Вы не боитесь, что с этой ценностью, я бы сказала с достояние нации, может что-нибудь случиться? Ведь по своей значимости, первый военно-морской флаг США можно сравнить и с Декларацией Независимости.
— Не беспокойтесь миссис, в случае беды, я поступлю как мой прапрадед, оберну флаг вокруг своего тела и спасу его.
— Скажите, мистер Смоллетт, а могли бы вы показать для меня и американских зрителей этот флаг?
— Это можно устроить, — недолго думая, произнёс Смоллетт. — Я дам команду поднять 'John Paul Jones'. Давненько оно не покидало рундука. Пусть полотнище почувствует свежий запах моря.
Пока матрос побежал к рундуку, Виктория задала неожиданный вопрос:
— Мистер Смоллетт, я не прощу себе, если не выясню, откуда появилось ваше выражение про ремень и камбалу.
— Я начинал простым матросом и работал на канатах, — охотно стал делиться воспоминаниями Ричард. — Чтобы пеньковые канаты не гнили, их смолят, и тягать их можно только в рукавицах. Эти рукавицы плоские, как эта рыба. Новички часто, по причине бестолковости, где ни попадя оставляют грязные рукавицы, а боцман заставлял матросов прятать их под ремень. Наш так часто повторял это, что у меня вошло в привычку.
Камера показала лицо Виктории, и она, делясь своим мнением произнесла:
— Я просто млею, когда капитан произносит эти слова, — и улыбнулась той самой улыбкой, которую мужчины и женщины называют с одной и той же буквы 'Б'. Только в первом случае можно посмотреть на небеса, а во втором это слово сходно с незаурядным ругательством.
Когда шёл подъём флага, Виктория звонким голосом пропела несколько куплетов 'Знамя, усыпанное звёздами' как звук на общем фоне сменился противным гулом и буквально в кабельтове от яхты вырос фонтан из воды от разорвавшейся бомбы. Камера тут же задрала объектив в небо и сняла немецкий самолёт, а потом еще один и ещё. Все они сбрасывали бомбы. Вдруг по воде прошла отчётливо видимая линия из всплесков и несколько пуль угодили в яхту и даже в рынду, отчего колокол издал несвойственный 'бом-м-м', а флаг на флагштоке стал сползать. Перебитый линь завертелся и поспешил вверх, как погибшая душа.
'Камбалу мне за ремень! Нас атакуют! Защищайте флаг! — кричал Ричард Смоллетт, оказавшись под обстрелом.
В какой-то момент из люка яхты высунулась голова.
'Кэп, получен сигнал 'SOS', санитарный транспорт терпит бедствие'.
'Идём на помощь!' — отдал последнюю команду капитан.
После этих слов водяной столб обрушился на яхту, и камера потеряла равновесие.
В кинозале, где происходил просмотр ещё не вышедшего в прокат документального фильма, воцарилась тишина. В помещении находились президент Рузвельт и Джозеф Дэвис, принёсший бобину с киноплёнкой.
— Прокрутить ещё раз, мистер президент? — раздался голос из динамика распорядителя кинозала.
Рузвельт отрицательно покачал головой.
— Нет, благодарю вас. Думаю, смотреть такое дважды — это уже слишком для моего здоровья.
Президент стукнул пальцами по краю коляски и моментально появившийся слуга развернул кресло к Дэвису. Ничего нельзя было прочитать на лице Рузвельта, словно паралич коснулся не только ног, а всего тела сразу. Только пальцы, вцепившиеся в мягкие кожаные подлокотники кресла, выдавали его настроение.
— Джо, есть возможность не знакомить широкую публику с этой лентой? — произнёс он.
— Время упущено, Фрэнк. Эта грымза Сисси Паттерсон уже организовала шоу. Показ начнётся сегодня вечером. Я получил копию три часа назад, и нет гарантии, что она не единственная.
— Как это всё не вовремя, — проворчал Рузвельт. — А может, найдётся пару парней, которые устроят своё шоу?
— Я бы не советовал. В доме Сисси соберётся весь рафинад. Да и что в этой хронике такого, из-за чего ты хочешь рискнуть?
