Спустя полчаса после зачистки мастерских на стол Жукова легло донесение подполковника Фрумкина о захвате силами 'разведывательной роты' плацдарма в северо-западном районе Шлиссельбурга с просьбой о подкреплении и помощи артиллерией повышенного могущества по указанным квадратам. Георгий Константинович хмыкнул и пробурчал, что стоило лишь приложить крепким словечком и стукнуть по столу, как все разговоры о невозможности рассыпались подобно карточному домику. 'Нет на войне слова невозможно! — в очередной раз повторил он свой тезис командирам штаба. — Есть только приказ и доклад о его выполнении'.
Утром штаб командующего фронтом получил данные о захваченных трофеях и пленных. Четыре новенькие 88-мм зенитки с тягачами, которые Коновалов обозвал 'Краус-Маффей', две возвращённые из плена 76,2 мм полковые пушки образца 27 года, шесть 5-см миномётов, четыре станковых пулемёта и под сотню карабинов. В сводке так же указывалось большое количество боеприпасов и продовольствия, вот только кое-что в донесении выглядело странным — графа о потерях. Вернее её пустое поле, что было воспринято, как неспособность подсчитать безвозвратную убыль личного состава при переправе через Неву в неблагоприятных условиях. Погода стояла не приведи господь и точные данные, скорее всего, появятся позже. То, что успеху десанта способствовал 'градус' упреждения, иными словами, на каком этапе своего развёртывания в Шлиссельбурге и окрестностях силы 424-го пехотного полка германских войск попали под удар войск советских, что и определило многие показатели успеха — уже мало кого интересовало. Справились и молодцы. Жуков был прав, торопя с наступлением. Сколь не были расторопны немцы, успеть везде и всегда быть сильными не получается ни у кого. Завтра такого успеха уже не было бы, а послезавтра оставалось только поражение. Своим приказом к канонерской лодке 'Селемжа' Георгий Константинович добавил сторожевой корабль 'Конструктор' и канонерскую лодку 'Лахта' в сопровождении катера МО-205 с бронекатерами под номерами 99 и 100. Они и должны были осуществлять артиллерийскую поддержку Шлиссельбургского десанта. Крупнокалиберной артиллерии выделено не было, а 'финские' пушки отправили на другой участок.
Через несколько дней, вместе с письмом заместителя наркома обороны Мехлиса, на столе Жукова появилось и ещё одно донесение, но уже из политуправления фронта от дивизионного комиссара Пожидаева, в котором сообщалось о моральном разложении десантников проявившееся в присвоении военных трофеев и предметов гражданского имущества (спальных принадлежностей и одеял). Особо отмечался тот факт, что при перлюстрации корреспонденции 8-м отделом были замечены случаи, когда красноармейцы и моряки писали о значительных денежных выплатах за захваченную немецкую технику и выполнение заданий связанных с повышенным риском, советуя родне при получении переводов прикупить корову или козу, пока ещё можно. Сообщалось о часах, бритвах, пистолетах, продуктах питания и денежных знаках — как советских, так и немецких. Рекомендации были категоричны — строго наказать. Так же указывалось на недопустимость премирования отличившихся бойцов дополнительными пайками и подарками от общественных организаций Ленинграда, о которых писали награждённые. Читавший этот документ Жуков однозначно был информирован об инициативах Мехлиса и санкционированных им расстрелах командарма Качанова и генерал-майора артиллерии Гончарова. Оказавшись в сороковом на месте Народного комиссара Наркомата государственного контроля, он вроде бы нашёл свою идеальную должность; вот пусть бы там и оставался. Бить своих, чтобы чужие боялись, практиковалось Львом Захаровичем по поводу и без повода, и он не мог не понимать, что могло произойти с Фрумкиным, который в силу своей должности редко показывал успехи на сухопутном театре военных действий. Там, где ищут виновных, оказавшиеся рядом попадают под одну гребёнку за просто так. К тому же к трофеям он относился как к неизбежному спутнику войны, а как бывший крестьянский сын прекрасно понимал мысли бойцов. И то, что у красноармейца нет одеяла, то это потому, что в лодку на переправе положили дополнительную гранату, так как предыдущий транспорт не дошёл по назначению. Поэтому в своём донесении Верховному о выполнении приказа Военного совета фронта номер 0050 просто отметил начальника разведки флота в проведённой операции и ни о каком разложении не упомянул.
Тем временем на размещённой в вестибюле санатория карте красная тесёмка изменила своё положение и прибывшие на работу люди с радостью восприняли это событие. Отданные врагу сотни километров территории отвоёвывались назад по метрам. Любая, даже мало-мальски успешно проведённая операция на Ленинградском фронте поднимала настроение. Мрачные события последних дней внушали полную безнадёжность, уже никому не казалось, что вот, наступил тот момент, когда противник обратится вспять и станут освобождать один город за другим. Все давно понимали, что до этих событий ой, как далеко, но веры в победу не теряли. Даже тот факт, что на 'чёрном рынке' города спекулянты стали принимать к оплате немецкие марки не смог поколебать в сознании ленинградцев надежды на лучший исход. Искренне верили и с нетерпением ждали, несмотря на то, что чёрным пятном на плане оставались Синявинские высоты, без обладания которых все потуги оказались напрасными. Там, на передовой не только духовно, но и всем нутром, каждой клеточкой своего организма научились ненавидеть врага. В этом постоянном единоборстве, бескомпромиссным и безжалостном бою за право жить, каждый боец превратился в своеобразную реторту с бурлящей кислотой, какой до сих пор нигде не было. И стоило им схлестнуться с противником, как из них высвобождалась своеобразная реакция ненависти. На фронте и в тылу сутью бытия, задачей и судьбой каждого вставшего на защиту отчего дома было — нести смерть всем кровопийцам, взявшим в клещи блокады город. Если бомбёжки ленинградцев надломили духовно, то смотря в глаза противнику, они чувствовали себя словно исполинские деревья, поваленные тысячелетия назад и давно уже превратившиеся в каменный уголь, огонь которого способен приводить в движение мощные жернова, безжалостно размалывающие всё, что попадётся. Город Революции держался, стонал, обливался кровью и беспощадно разил, насколько хватало сил.
В течение последующих дней о наступлении на узловую железнодорожную станцию Мга речи уже не велось. Противник перешёл в контрнаступление, и в мечтах было не потерять отвоёванное и контролировать хотя бы насквозь пропитанный кровью километровый кусочек побережья Ладоги, который переходил из рук в руки. Сам же Шлиссельбург оказался в незавидном положении города, где шли ожесточённые бои. Переправившиеся через Неву отряды пытались выжать врага с ситценабивной фабрики, а контролировавший гору противник, успешно противодействовал. Заградительный огонь вёлся с такой интенсивностью, что не высунуться. Городок и прибрежная зона постоянно подвергались авиационным налётам. Ни дня не было, чтобы немцы не проводили контратаки, и линия фронта представляла собой две сцепившиеся и постоянно вращающиеся шестерёнки. Сегодня дом с огородом находился в нашей зоне, а завтра наоборот и бывало так, что за сутки от строения оставались одни головешки, но даже за них шёл бой на смерть. Иногда, на улицах города, устанавливали короткое перемирие, позволяя похоронным командам убрать тела с нейтральной полосы. На картах уже не писали номера батальонов полков и дивизий. Пополнения бросали на самый ответственный участок, где по соседству в домах, траншеях и дзотах были и моряки Балтийского флота, и Ладожской флотилии, и дивизии НКВД, и стрелковой дивизии армии, ДНО и 'госпитальный резерв'. Проще было написать фамилию или позывной командира или присвоить нарицательное имя местности. Впрочем, и немцы поступали аналогичным образом.
С продвижением на юго-восток так же не всё получалось. За нами оставался Александровский канал, а Петровский за немцами. Велись бои за деревню Липки и слаженного наступления с двух сторон не вышло. Обескровленные полки сравнялись по численности с батальоном, а кое-где и того меньше. Как сообщал батальонный комиссар Борщенко: 'Сердце обливается кровью, когда видишь батальон в 50-60 бойцов, больше месяца находящихся на фронте, в боях, усталые и измученные, в то время как тылы забиты людьми'. На помощь гитлеровцам выдвигалась 96-я пехотная дивизия и получалась патовая ситуация, при которой немцы не смогли переправиться на другой берег Невы и почти лишились выхода к Ладоге, а мы не смогли пробить надёжный коридор в 'бутылочном горлышке' и занять господствующие высоты. В ночь на 25-е штурмовая группа деда Семёна сумела выбить гитлеровцев из укрепления 'Огурец' возведённого нашими военными строителями на юго-восточной окраине Шлиссельбурга и это был последний успех советских десантников в сентябре. Способствовало этому принятое решение о передислокации войск с островов Коневец, Валаам, Баевых и Крестовых. Эвакуируемые части переходили в резерв командующего, и появилась возможность надавить на других участках фронта.
Тем временем в осаждённом Ленинграде обсуждалось необычайное происшествие в Осиновце, куда после штормов прибило два парома Зибеля с финскими опознавательными знаками. Соединённые между собой буксировочным тросом их подвели к причалу, после чего специальная комиссия обследовала каждый закуток. Экипажи, как и средства индивидуального спасения на них отсутствовали, и, судя по свежей краске, чистоте помещений, и практически не тронутым личным вещям можно было сделать вывод, что взбунтовавшаяся водная стихия застала перемещение новеньких паромов внезапно. Хотя Природа и способна на подобные сюрпризы, как это произошло с нашим пароходом 'Ульяновск', выброшенным на камни 17 сентября, многие возникшие вопросы остались без ответа. По крайней мере, последние записи в корабельных журналах сообщали о начале маневрирования из Ландехпохья, а потом как чернила закончились, как собственно и люди. Отправленные разбираться с механизмами двигателей призовые команды обнаружили отсутствие запасов топлива, зато полные боекомплекты к зенитным орудиям и пулемётам. А потом как прорвало. Рыбаки из Коккорево подобрали бесхозный финский буксир, так же без топлива и спасательных кругов, а на прибрежной косе обнаружили самоходную баржу, правда, уже нашу, с овсом. Судно уже трое суток числилось как затонувшее, но чудеса, как оказалось, случаются. Много чего было найдено в тот день: и остатки груза барж на банке Северная Головешка и немецкие надувные лодки и, к сожалению, тела погибших людей с БОП 117. Правда, обсуждение шло не только об этом. Шушукались, что всё западное побережье усеяно бочками с топлёным салом (лярд), а с разбитых барж мешками выносят горох и рис. Об этом говорили и даже предъявляли доказательства. Рынки заполонили колхозные подводы из рыбацких посёлков с небывалым запасом окороков и продавщицы даже не скрывали тёмных от воды дубовых бочонков, выуживая оттуда балыки с грудинкой и продавая на развес белоснежный смалец. По карточкам на мясо (мясопродукты и их заменители выдавались 1 раз в 10 дней) стало возможно получить не только солонину с кониной, а вполне себе приличный кусок говядины или баранины, ни говоря о консервах. Более того, крупу на рынке перестали продавать стаканами и как-то сами собой исчезли кровопийцы-спекулянты. Стоит знать, что незадолго до конца фашистской Германии булка хлеба в Мюнхене продавалась за тридцать рейхсмарок, а сигареты по марке за штуку. В Ленинграде до такого ещё не дошли, но отдать недельный заработок за пшеничный каравай домашнего ситного хлеба уже можно было. На какое-то время снизили гарантированное хлебное довольствие, однако оно с лихвой компенсировалось баранками с галетами и сухарями. В буфете Финляндского вокзала в продаже вновь появилось пиво и вроде бы для лечебных настоек продавали спирт в аптеках. Заработали социальные бесплатные столовые для эвакуируемых лиц. И если в США в голодные годы заведения с надписью 'Free soup coffee and doughnuts for the unemployment' обещали пончики только безработным, то в столовых эвакуационных пунктов любой желающий мог получить кружку куриного бульона или ухи с тарелкой перловой или ячневой каши без карточек. Чем, кстати, активно злоупотребляло младшее поколение коренных ленинградцев. Школы с централизованным питанием должны были заработать лишь с третьего октября, и на детские головы за столами старались не обращать внимания. Более того, даже приветствовали. Ячменная крупа, основа питания римских гладиаторов и их предводителя Спартака, о чём сообщали детские плакаты на стенах столовых, выручала осаждённый Ленинград. Её запасы были случайно обнаружены в припортовом складе, где вместо приготовленных на экспорт досок дожидались своего часа тысячи тонн крупы. В отделениях соцобеспечения (собес) открывались пункты по оказанию немедленной помощи нуждающимся. Не стоит забывать, что карточки давали только право на покупку и оставшимся без копейки в кармане нужны были денежные средства. Эти изменения быта горожан отразились в газетных статьях, где к удивлению можно было прочесть не только о дополнительных завозах продовольствия, полезности корнеплодов произрастающих в области, но и о скорой расправе с расхитителями социалистического имущества и спекулянтами, оказавшиеся работниками торговли или связанные с ними граждане. Однако детективные истории быстро закончились, как и сало с колбасами на рынках и в магазинах.
* * *
'Срочное сообщение. Сегодня, около семи утра 1 октября семёрка ЛаГГ-3, возглавляемая майором 'Ш', перехватила южнее Ораниенбаума 20 Ju-88, шедших под прикрытием шести Bf-10 из III/JG27. В ходе воздушного боя бомбардировщики противника беспорядочно сбросили бомбы и легли на обратный курс. Потери противника четыре бомбардировщика, три 'мессершмитта'. Наши потери три самолёта. Лётчики приземлились на нейтральной полосе, идёт бой'.
Диктор прочитал сообщение, не уточнив, что 'юнкерсы' были лишь повреждены, а не сбиты и вновь перешёл к международным новостям.
'Завершилась Московская конференция представителей СССР, США и Англии по вопросам взаимных военных поставок'. Были перечислены наименования техники и их количество, сырьё и время обязательств, до 30 июня 1942 года. После новостей шли поздравления с Днём Рождения проходящих лечение бойцов в госпитале и прогноз погоды, огорчавший дождём и сильным ветром. Оставив в покое телевизор, я попросил через коммутатор соединить меня с аэродромом и вместо майора трубку поднял Бурков.
'Самолёт майора Штоффа не вернулся с задания'.
Нельзя сказать, что новость оказалась из тех, что появляется неожиданно. Война идёт и случается всякое. Значит, нужно срочно послать запрос на спутник и посмотреть, что же там произошло южнее Ораниенбаума?
В этот момент зажглась лампочка на приборной панели, сообщавшая о вызове с КПП. Включив тумблер громкой связи, я услышал голос Никитича: 'Что же ты в меня револьвером тычешь, внучок? Не положено без пропуска'.
'Ого, да у нас гости незваные, — подумал я. — Похоже, стоит известить товарища Сергея, тем более без его содействия попасть на Ораниенбаумский плацдарм окажется затруднительно'.
