Сэр Джеймс поспешил спросить обескураженную таким заявлением даму:
— Хотите официальное подтверждение своей безопасности?
— Было бы неплохо, — повернувшись к нему, произнесла Семпрония.
— Я обязательно подумаю, как нам прийти к согласию. Просто вы первая, кто обратился к нам с подобной просьбой.
— Первая? Тогда, конечно, подумайте и скажите ваше решение. — На этом гостья поднялась с места и, направляясь к двери, произнесла, — Учтите, обычно не мужчины отказывают мне, а я им.
— Где же вас искать, прекрасная Семпрония? — с наигранной улыбкой поинтересовался полковник.
Она спешно вынула записку и швырнула её на стол.
— Приходите, инспектируйте.
— В Брук-Грин? — уточнил полковник, читая текст и не без ехидства добавил, — Кто бы сомневался.
Поцокав каблучками до выхода, Семпрония обернулась к полковнику, чтобы с обидой в голосе произнести:
— То, что я пью молодую кровь, ещё не делает меня чудовищем. Я никогда никого не убивала в отличие от вас, граф.
На этом Семпрония хлопнула дверью, и в кабинете наступила тишина. После минутного пребывания в тяжких раздумьях, сэр Джеймс, не скрывая возмущения и удивления, обратился к полковнику:
— Нет, вы слышали что-нибудь подобное ранее? Просить у нас разрешения на проживание в Лондоне! Никогда такого не было.
— Семпрония умная и прагматичная женщина, — пояснил полковник Кристиан, — хоть по ней этого сразу и не скажешь.
— Так вы знаете её? — тут же не скрывая интереса, приступил к расспросам сэр Джеймс. — Что это за особа?
— Она гетера.
— Гетера? Это ведь что-то не совсем нравственное...
— Она не проститутка, нет. Всего лишь профессиональная содержанка. Выбирает платежеспособный объект, позволяет ему себя любить, и время от времени развлекает его беседами о философии, науке и искусствах. Не самый изощренный способ красиво жить, но с её вечной молодостью и хорошим вкусом он весьма эффективен.
— Вы знали её ранее?
— Нет, что вы, просто был много наслышан. Может, вы и не обратили внимания, но на её плаще была брошь в виде сирены. Это символ гетер.
— Сирены? Как те, что в "Одиссее"?
— Они самые. Обычно эти полуженщины-полуптицы символизируют искушение мужчины чувственными соблазнами. Но древние греки считали сирен злобными тварями, желающими испить человеческой крови. Хотя, в Риме сирены были всего лишь символом музыкального искусства. А Семпрония очень ценит все искусства.
— Да, эта брошь подходит ей при всех толкованиях. Так она настоящая римлянка, или это всего лишь слухи?
— Так о ней говорят, — пожал плечами полковник, — и она этого не отрицает. Стало быть — римлянка. Если вы позволите, я пойду. Хочу удостовериться, что наша гостья ничего не напутала с адресом.
— Идите, конечно. Только не переусердствуйте. Всё-таки, пока она ещё ничего не натворила.
— Вот именно, что пока.
Стоило полковнику Кристиану выйти за дверь, как молодые люди, до того притихшие в сторонке, налетели на сэра Джеймса с расспросами.
— Как же это? Она ведь спутала полковника с кем-то, а он ей подыграл? Не может в Обществе служить кровопийца? Ведь не может же! Да и полковник совсем не похож...
— А на кого он похож? — строго вопросил их Джеймс Грэй, но ответа не последовало. — Лично для меня он похож на самого себя двадцатилетней давности — ни на миг не постарел.
— Но, почему же нам ничего не сказали?
— А это был экзамен, как скоро вы догадаетесь. Считайте, что вы его не сдали.
— Но ведь это неправильно, дядя, — настаивал Томас Вильерс. — Как же вечноживущий кровопийца может служить против своих сородичей? Рано или поздно, он всё равно станет им подыгрывать и...
— А ты, племянничек, — резко оборвал его сэр Джеймс, — вижу, так и не понял предназначение Общества. Мы ни с кем не боремся, потому что не способны. Мы только держим в узде и ищем способы мирного сосуществования. Подумай, если до тебя так и не дошло, что может простой смертный сделать против вечноживущего бессмертного существа, так на нас похожего, что не отличить, но пьющего только нашу кровь? А что они могут сделать против нас, если захотят? — Грэй выдержал паузу, чтобы Вильерс осмыслил его слова, и продолжил. — Может, человек и привык считать себя венцом природы, но мы как посвященные в тайны кровопийского мира должны понимать, это относится только к человеку вечноживущему. Он высший хищник, и только наша кровь его пища. Стало быть, мы его добыча и ничего с этим не поделать. Другое дело как к этому относятся сами кровопийцы. Обычно они содержат своего дарителя крови, холят и лелеют его и берут не больше стакана крови в полмесяца. Есть те, кто кровь просто покупает, без всяких обязательств. А есть и другие, кому хочется пить и убивать. Вот их-то боятся и презирают не только простые смертные, но и, уж поверьте, добропорядочные вечноживущие. Они не для того поднимались из своих подземелий, привыкали к солнцу и вновь обретали краски лица, чтобы и их считали кровожадными душегубами. В конце концов, когда-то и вечноживущие были смертными, и они знают нашу природу как свою собственную, и даже лучше.
— Значит, — заключил Хьюит Стэнли, — полковник Кристиан хороший кровопийца, сам не убивает и другим не дает.
— А ещё он единственный из служащих Общества, кто может спуститься в под-Лондон и, в относительной целостности, вернуться обратно. Он способен говорить с белыми на их территории как наш посланник и посредник. Он может общаться и доносить пожелания Общества и до тех вечноживущих, что обитают под солнцем. В конце концов, полковник знает многих своих собратьев лично. По своей природе он человек недюжинной силы, прекрасно владеющий любым видом оружия, и это тоже немаловажно. Пока он с нами, Общество может исполнять свою охранительную функцию.
— И вы не опасаетесь его? Вы в нём всегда уверены?
— Больше чем в вас двоих вместе взятых, — признался Джеймс Грэй. — Когда-то и мне доводилось побаиваться полковника, но всё это в прошлом. Я был немногим старше вас, когда возглавил Общество после смерти сэра Артура. Тогда я был растерян и зачастую не знал, что и как делать, а полковник Кристиан помог мне освоиться, потому что он знает об Обществе всё и с самого дня его основания. Память вечноживущих такая же нетленная как и их тела, она абсолютна. Они помнят каждую секунду своей жизни, все имена, все лица и места, где побывали, дословно могут воспроизвести услышанное или сказанное единожды многие столетия назад... Да, тридцать три года полковник служит в Обществе, но я вижу, ему это успело наскучить. Думаю, скоро он уйдет от нас, если и не в ближайшие годы, то после моей смерти, точно — просто не станет присягать новому главе и уедет из Лондона. Глупо думать, что вечноживущий до скончания времен станет служить Обществу. Но когда-то полковник очень помог мне, без его опыта я не смог бы стать руководителем достойным своего поста. Так что для меня полковник Кристиан всего лишь человек, только старый, не едящий обычной пищи и никогда не спящий. Я к этому привык и вы привыкнете.
— Но кто же он тогда на самом деле? Кем был до службы здесь?
— Не знаю, откуда он взялся, — покачал головой Грэй, — как его настоящее имя, что он пообещал основателям Общества, а что они ему. Но факты таковы, что представители восьми семей единодушно приняли помощь полковника, когда создавали Общества. Тогда он представился им как Старый Секей — это его прозвище, у вечноживущих они с годами заменяют многочисленные имена.
— Но Семпрония назвала его графом. Значит, он аристократ?
— И этого я не знаю, — честно признался сэр Джеймс.
— Было бы забавно, — усмехнулся Вильерс, — если бы нам, джентри, прислуживал настоящий граф.
— Полковник не прислуга, а наш коллега, — поспешил одернуть его Грэй, — и не забывай об этом никогда. Единственное, что я знаю о полковнике Кристиане наверняка, так это, что его предки были крестоносцами, а сам он в ранге военачальника отражал на Балканах нашествие турок и, кажется, не раз. Потому он и называет себя полковником Кристианом, на что имеет полное право. Его настоящее имя никому в Обществе не известно, и меня, если честно, совсем не волнует, как оно звучит. Право полковника не называть себя.
— А может, — предположил Вильерс, — его имя осталось в истории, и сам он слишком известен? Может, он был тираном, жестоким балканским деспотом или безжалостным убийцей и истязателем своих врагов? Что если его настоящее имя навсегда запятнано кровью? Тогда понятно, почему он не склонен его озвучивать. Семпрония ведь не просто так назвала его убийцей.
— Да ладно тебе, — одернул приятеля Хьюит Стэнли, — ты что, первый день знаком с полковником? Какой из него тиран и душегуб? А Семпрония, скорее всего, имела в виду его военное прошлое, а на войне, знаешь ли, принято убивать. А насчет истории, ты прав...
Хьюит так и не закончил свою мысль и погрузился в неведомые остальным раздумья. Но Томасу не терпелось выяснить, что такое пришло в голову его другу:
— Так в чем прав-то?
— Если полковник помнит времена османского вторжения в Европу, то ему лет пятьсот, ведь так, сэр Джеймс?
— Что-то около четырёхсот пятидесяти, — подтвердил Грэй. — Во всяком случае, так он говорил мне несколько лет назад.
— Но это же потрясающе! — воскликнул молодой человек. — Он ведь живой свидетель истории. А раз полковник участвовал в сражениях, то его воспоминания могут стать бесценными для исторической науки.
— Ты же занимаешься древней историей, — напомнил Хьюиту Вильерс. — Лучше расспроси Семпронию о временах Римской Империи.
— А ведь в мире наверняка есть вечноживущие ещё старее, — продолжал рассуждать Стэнли. — И кто-нибудь из них мог видеть Древний Египет, Грецию эллинов, Америку инков в период расцвета и...
— И племена времен палеолита, — насмешливо произнёс Томас, — а может, и живых мамонтов видел.
— Ведь вечноживущие, — не слыша его усмешек, продолжал Хьюит, — могут рассказать такие подробности о быте былых времен, о правителях, религии, да о чём угодно, чего наука самостоятельно узнать не в состоянии.
А сэр Джеймс слушал и думал, что проклятия Эдварда Харриса с того света, похоже, возымели действие, и в Обществе появился тот, кто готов увидеть в вечноживущих нечто иное, чем племя кровопийц.
13
Проводив Семпронию до её дома, действительно в Брук-Грин, полковник поспешил вернуться в штаб Общества. Случайно краем уха он уловил в толпе за спиной немецкую речь. Женский голосок встревоженно вопрошал не менее взволнованного мужчину:
— Пауль, что случилось? Куда ты смотришь?
— Это он, тот мужчина, о котором я тебе рассказывал.
— Ты, наверное, обознался.
— Нет, Ида, это точно он.
Почувствовав давление в затылке, полковник Кристиан невольно обернулся и встретился взглядом с доктором Метцем. Тот в ужасе взирал на полковника, словно перед ним стоял оживший мертвец.
— Вы уже на ногах? — еле вымолвил Метц по-английски.
— Как видите, — вынужден был признать полковник. — Разве профессор Книпхоф вам не говорил?
Судя по реакции хирурга, дед не спешил делиться с внуком интересными наблюдениями.
— Но это же просто недопустимо с вашим ранением! — возмутился Метц. — Доктор Рассел обещал мне, что присмотрит за вами. Я и подумать не мог, что он так халатно отнесется к своему долгу...
— Не ругайте понапрасну Рассела, — заверил хирурга полковник. — Не его вина, что я быстро поправился.
— Поправились?! Да мне пришлось удалить вам сегмент из левой доли из-за некроза. Вы убьете себя, если сейчас же не вернётесь в постель!
— Прошу вас, не нужно ультиматумов, доктор, — как можно более сдержанно ответил полковник. — Я в состоянии и сам о себе позаботиться.
— Я вижу! — продолжал напирать Метц. — Я вижу, как вы безответственно убиваете себя. Вы что, совсем не понимаете, что в любой момент может открыться внутреннее кровотечение?!
— Пауль, пожалуйста, перестань, — по-немецки успокаивала его рыжеволосая девушка по имени Ида. Резкие интонации спутника не на шутку перепугали её. Видимо она совсем не говорила по-английски и оттого не понимала его речей. — Что тебе сделал этот господин?
— Я всего лишь, — ответил ей по-немецки полковник, — посмел выжить после операции, что провел ваш супруг.
— Это моя кузина, — поправил его Метц, — и ваш сарказм совсем не уместен...
Но полковник уже не слушал его, а с интересом взирал на рыжеволосую девушку.
— Прошу простить мою невнимательность, фройляйн...
— Бильрот, — смущенно ответила она, — Ида Бильрот.
— Послушайте, полковник Кристиан, — всё не отступал доктор Метц, — если вы сейчас же не вернетесь домой, то...
— То сэр Джеймс урежет мне жалование за недобросовестную службу.
— Значит, вы поднялись с постели из-за службы? Тогда я сегодня же приду к сэру Джеймсу и потребую...
— В таком случае, желаю удачи, — откланялся полковник, — а мне пора идти, — и на этом он поспешил удалиться.
Слишком давно полковнику не приходилось получать выговор, а от врача так и вовсе впервые. Посетив на следующий день Джона Рассела, полковник решил поделиться с ним своими переживаниями:
— Если бы не наша разница в габаритах, Метц, пожалуй, затащил бы меня в кэб и насильно отвез домой.
— Не сердитесь на него, — успокаивал полковника доктор Рассел. — Ему просто не безразлично, выживите вы после его манипуляций, или нет.
— Так пусть не беспокоится, я того не стою, — буркнул в ответ полковник Кристиан.
— Доктор Метц не может не сердиться на вас, — уверял полковника Джон Рассел. — Это нормальная реакция любого ответственного врача на поведение безответственного пациента.
— Это мне стоит сердиться. За всю жизнь надо мной так не издевались, как он во время той бессмысленной операции. Мало того, что истыкал кожу иглой, запихнул в живот какую-то тряпку и зашил её там, так ещё настойчиво предлагал мне виски.
Выслушав полковника, Рассел с улыбкой заключил:
— Доктор Метц сделал всё как должно. Будь вы простым смертным, непременно бы выжили.
— Признайтесь, Рассел, — не без ехидства вопросил полковник, — тот кусок печени, что он вырезал, теперь у вас.
Доктор немного помолчал, прежде чем спросить:
— Вы хотите, чтобы я вам его вернул?
— Нет уж, спасибо, — отмахнулся полковник Кристиан, — оставьте себе, если он вам так нужен. Просто я начинаю чувствовать себя Прометеем. Надеюсь, вы не сделали из моей печени вытяжку или настойку.
— Зачем?
— Откуда мне знать, что у вас на уме? Может вы задумали предложить этот бессмертный эликсир королевским внукам.
— Вы превратно понимаете круг моих интересов, — холодно заметил доктор.
— Знать бы мне, что за интересы заставили сэра Джеймса отдать меня на растерзание старому падальщику и его птенцу.
— С чего вдруг такое неприятие к моему учителю? — недовольно вопросил Рассел.
— А вас не тревожит, что Книпхоф мог увидеть слишком многое, когда его внук копался в моем чреве?
— Нисколько. Я стараюсь посвятить их обоих в проблему кровопийства и делаю это не спеша. Ваше ранение очень мне в этом помогло.
