— Сон убивает нас? — удивился Стэнли. — Как же так может быть? Ведь наоборот, сон придает сил, а без него их и вовсе можно лишиться.
— Может и так, — пожал плечами доктор Метц, — а может человечество находится в рабстве у сна, вовсе об этом не подозревая, и как всякий раб, покорно служит своему хозяину. В любом случае, каждый может хотя бы попытаться побороться со сном за ясное сознание.
— Но ведь есть ещё один мифологический образ, связанный со сном, — неспешно, будто что-то выжидая, произнёс Стэнли. — Это легенды о спящих королях. Они есть в любой европейской стране. Я насчитал таких два десятка.
— Да-да, — кивнул Метц, довольно улыбаясь. — В Нюрнберге мне приходилось слышать, что в подземелье тамошнего замка спит Карл Великий и его рать, и однажды, когда над Германией нависнет опасность, император со своим войском воспрянет ото сна и поднимется на поверхность, чтобы сразить всех врагов. Да-да, есть такая легенда. Но я сильно сомневаюсь, что сон может длиться тысячу лет.
— Исходя из подобных легенд и о короле Артуре в том числе, получается, что столь долгий сон делает королей и императоров бессмертными.
— Такой сон больше похож на летаргию. И вы правы в главном — это только легенды, что-то вроде восторженных поэм, будто правитель оберегает своих подданных даже после своей смерти.
— Все эти короли, — не отступал Стэнли, — спят в пещерах, в подземельях, под горами. Откуда такая странная подробность?
Рассел не сводил с него глаз, видимо, пытаясь дать понять, что не стоит говорить при баварцах лишнего, но Стэнли в пылу дискуссии и не думал осторожничать.
— Действительно, странно, — согласился доктор Метц. — Говорят, первобытные люди жили как раз в пещерах. Сейчас в Пиренеях находят наскальные рисунки первых художников, и, стало быть, именно из пещер вышла человеческая цивилизация. Может поэтому после смерти туда возвращаются лучшие её сыны, и какой-нибудь король и вправду покоится под горой
— Покойники должны лежать в своих могилах до скончания века, — недовольно пробурчал профессор Книпхоф. — Мертвое должно быть мертвым и обратиться в прах.
— Да, такова участь любого из нас, — заключил Рассел улыбнувшись. — Если нам не суждено разгадать секрет бессмертия, конечно.
— Вечная жизнь ничто без вечной молодости, — продолжил свою мысль Метц. — Все что говорят о продлении жизни, сводится лишь к продлению старости. Нужно что-то иное, другой подход, — и он кивнул Стэнли. — Ваш мне тоже нравится. Может и вправду в седой древности и скрывается крупицы истины, осталось только применить к ней современный медицинский подход. Может даже, хирургический.
23
Наконец, день посвящения в адепты Ордена золотой Зари для Томаса Вильерса настал. Безумно волнуясь, он прибыл по назначенному адресу в вечерний час, где его встретил незнакомый мужчина лет сорока в необычном облачении — черной мантии с эмблемой в виде глаза на груди. Голова мужчины была покрыта черно-белым платком в полоску, завязанным на египетский манер, как у статуи Сфинкса в Гизе. Без лишних слов мужчина проводил Томаса в небольшую комнату, где для него уже было оставлено ритуальное облачение.
— Проходите и подготовьтесь. Когда наступит время, за вами придут.
— И что делать потом, когда придут? — встревоженно спросил Том.
Мужчина мягко улыбнулся.
— Просто делайте всё так, как вам скажут. — С этими словами он удалился, оставив Вильерса наедине со своими раздумьями и страхами.
Стоило только Томасу приступить к переодеванию, как из соседней комнаты донеслись четыре глухих удара. Затаив дыхание он стал прислушиваться к происходящему, но вскоре всё стихло.
Закончив с облачением, Том опустился на стул и стал ждать. Вереница дурных мыслей лезла в голову: а вдруг его выведут на чистую воду, узнают, что он не искатель тайных знаний, а подослан Обществом? Тома страшили последствия разоблачение, но беспокоило его не то, как поступят с ним орденцы, а что скажет Флоренс, когда узнает, что он действительно обманывал её? Томас готов был снести истязания, проклятия и судебные иски. Но если Флоренс отвергнет его, он точно не сможет больше жить.
Снова послышался стук, а Вильерс в напряжении принялся считать удары. Один, два, три... четыре, пять, шесть, семь, восемь, девять, десять, одиннадцать, двенадцать. Словно молотом по наковальне раздался тринадцатый удар.
С замиранием сердца Том прислушивался к каждому шороху. Когда в соседней комнате скрипнули петли массивной двери, он услышал звук быстрых шагов — словно удары сердца, что вот-вот вырвется из груди, маленькие каблучки отстукивали ход времени.
В комнату вошла Флоренс. Облаченная в белую тунику она ещё больше походила на античную богиню, чем прежде — чистая и безгрешная, величественная и непостижимая.
Ничего не говоря, она сделала Тому знак подняться, и он тут же исполнил её просьбу. Её безмятежная молчаливая улыбка заставляла забыть обо всех треволнениях и страхах, но лишь на миг. В руках Флоренс появилась черная повязка, и Том умоляюще глянул на возлюбленную, но она лишь покачала головой. Когда глаза Вильерса покрыла непроницаемая черная материя, он осознал, как теперь слеп и беззащитен. В следующее мгновение Том явственно ощутил, что Флоренс обвязывает его веревкой вокруг пояса, и когда она потянула концы веревки на себя, Томас невольно подался к ней.
— Сын Земли! — торжественным голосом произнесла она, будто исполняла роль в театре. — Поднимись и шагни на путь тьмы!
И Вильерс подчинился, ведь теперь он был весь в её власти. Ведомый Флоренс и ослепленный черной тканью, он медленно следовал за своей проводницей, словно осел на веревочке.
Стоило им только остановиться, как началось действие — спектакль для одного ослепленного зрителя.
— Сын Земли! — разрезал тишину суровый мужской голос, — ты не очищен и не освящен! Ты не можешь войти в наш священный зал!
В следующее мгновение Том почувствовал прикосновение мокрых пальцев ко лбу, и незнакомый женский голос мирно произнес:
— Я очищаю тебя водой.
— Я освещаю тебя огнем, — продолжил другой мужской голос, и в нос ударил запах курений.
— Подведите соискателя к алтарю, — произнёс ещё один незнакомец, скорее всего мужчина в летах, и его приказание тут же было исполнено. — Сын Земли, зачем ты хочешь вступить в наш Орден?
Понимая, что вопрос обращен к нему, Том растерялся, но тут же услышал по правую сторону шепот Флоренс, тихий, но внятный:
— Душа моя блуждает во тьме...
— Душа моя блуждает во тьме, — тут же повторил Томас, слегка дрожащим голосом.
— ... но ищет света сокрытого знания, — продолжала напутствовать Флоренс.
И Том послушно повторял каждое её слово:
— Я верю, в вашем Ордене я обрету знание этого света.
— Томас Фрэнсис Вильерс! — обратился к нему вопрошавший, — мы получили от тебя письменное обязательство хранить тайны Ордена. Сейчас же я спрашиваю тебя, готов ли ты поклясться перед нашим собранием, что сохранишь наши секреты? Смею заверить тебя, ничто в предстоящей клятве, что ты произнесешь, не противоречит твоему гражданскому, нравственному и религиозному долгу.
Стоило Тому произнести "я готов", как отовсюду раздались шаги и шорох одежд. Как только все стихло, удила в руках Флоренс потянули его вперед.
— Преклони колени и протяни мне свою правую рука, — потребовал всё тот же голос, и Том не заставил его ждать. — Я возлагаю её на сей священный символ, — тут говорящий опустил ладонь Тома на что-то холодное и явно металлическое. — Вложи свою левую руку в мою и склони голову. А теперь, назови свое полное имя и повторяй за мной.
Повинуясь, Том послушно вторил голосу незримого служителя, принося клятву, сам ещё не зная в чём:
— Пред ликом Владыки Вселенной, в этом зале неофитов внешнего Ордена Золотой Зари, собирающегося по предписанию достопочтеннейших вождей второго Ордена, я, Томас Фрэнсис Вильерс, по доброй воле обязуюсь и торжественно клянусь хранить втайне от непосвящённых существование этого Ордена, его название, имена его членов и все, что происходит на его собраниях. Я также обязуюсь поддерживать доброжелательные и дружеские отношения со всеми братьями и сестрами Ордена...
Томас и дальше механически повторял за служителем все реплики, но вместе с тем, с тревогой понимал, что клянется в том, чего никак не сможет выполнить. Его гражданский долг как служащего Общества по изучению проблем инженерной геологии, велел доложить обо всем увиденном и услышанном полковнику Кристиану, а религиозный долг христианина так и вовсе диктовал никогда никому и ни в чем не клясться.
Но Томас и дальше безвольно продолжал заверять собравшихся, что со всем усердием станет изучать тайные науки и не употребит их во зло, а также он не даст себя загипнотизировать или ввести в беспомощное состояние и не потеряет контроль над собственными мыслями, словами и действиями. Со слов говорящего, выходило, что сделать беспомощным Тома могло непосвященное лицо или некая загадочная "иная сила". Что это за сила, Том подумать не успел, ибо наступила самая важная, заключительная часть клятвы.
— Если же я нарушу хоть одно из обещаний, да буду я изгнан из Ордена как клятвопреступник, недостойный стоять в обществе справедливых и честных людей. И, коли я нарушу присягу, пусть тайные вожди направят на меня смертоносный поток воли, под ударом коего паду я мертвым и бездвижным, пораженный без оружия, точно молнией.
Путеводный голос стих, и Том явственно ощутил на шее прикосновение стали, холодной и острой — кто-то держал меч за его спиной. В голове молнией вспыхнула жуткая догадка — он разоблачен, и расплата не заставила себя ждать. Но в следующее мгновение меч от шеи Тома был убран, и всё тот же мужской голос продолжил подсказывать:
— И да будут мне...
— И да будут мне в помощь Владыка Вселенной и собственная моя высшая душа.
Отныне клятва была произнесена и не имела обратной силы. Том гадал, что его ждет, когда он расскажет полковнику Кристиану о церемонии своего посвящения. Если тайные вожди Ордена и есть белые кровопийцы, каким же смертоносным потоком воли они станут его карать? А может они просто подкараулят его в ночи и выпьют всю кровь, после чего падет он мёртвым и бездвижным?
А церемония продолжалась, и Томаса, ослепленного и беспомощного, потянули вперед, как сказал распорядитель "в символическую область величайшей тьмы".
— Однажды моя высшая душа взмолилась, — продолжал торжественно по подсказке говорить Том, — "Позволь мне ступить на путь тьмы и, быть может, я найду свет, ибо я — единое сущее в бездне тьмы, до рождения вышла из безмолвия первозданного сна". И голос веков ответил моей душе: "Я — тот, кто творит во тьме, я — тот свет, что светит во тьме, но тьма не объяла его".
И началось странное. Тома водили по кругу, и он потерял всякую ориентацию во времени и пространстве, когда заслышал шаги перед собой и позади себя. Отовсюду, куда бы он ни подходил, раздавался стук, будто чем-то ударяли об пол. С каждым кругом ему снова и снова чертили водой крест на лбу и окуривали благовониями, а неизвестный мужской голос продолжал наставлять:
— Запомни, Сын Земли, неуравновешенная сила есть зло, неуравновешенное милосердие — всего лишь слабость, а неуравновешенная суровость — в сути, угнетение.
А после, неизвестный стал взывать к некой высшей силе, от чего невольно мурашки поползли по коже. Тому показалась, что величественные слова были обращены вовсе не к Богу.
— Владыка Вселенной, необъятный и могучий, повелитель света и тьмы! Мы склоняемся пред тобой и взываем к тебе! Взгляни на сего неофита и ниспошли ему свою помощь, дабы сбылись устремления его души, дабы стал он верным и преданным братом — одним из нас во славу твоего неизречимого имени!
Над головой Тома раздался лязг металла, и мысли его помутились. Незримая сила волной пробежала по позвоночнику вверх и вниз. Поток жидкого тепла проникал в голову вспышкой света, наполняя восторгом и иллюзией полета, будто душа отделилась и воспарила над бренным телом. Ничего подобного Тому не приходилось испытывать в жизни — он даже не догадывался, что такое возможно.
А восхитительный голос Флоренс справа провозгласил:
— Наследник погибающего мира! Мы зовем тебя к красоте, что не умирает.
— Скиталец во тьме свирепой! — продолжил новый голос слева. — Мы зовем тебя к свету, что не ослепляет.
Чьи-то руки сняли черную повязку с лица Тома, и свет действительно не ослепил его. В полумраке от нескольких свечей он, наконец, увидел зал и служителей. Впереди на него взирал грозного вида пятидесятилетний мужчина с окладистой бородой, чьим одеянием была алая мантия с белым кельтским крестом на груди и черно-белый египетский платок. Справа от Томаса стояла восхитительная Флоренс в сияющих белых одеждах, а слева — неизвестный ему мужчина. Все трое служителей вытянули руки вверх, каждый держа что-то продолговатое. Невольно Том поднял голову и увидел меч, скрещенный с двумя скипетрами прямо над его головой, от чего в горле невольно запершило.
— Сын Земли, — заговорил служитель в алом, — Ты долго жил во тьме. Расстанься с ночью и призови день.
Тут за спиной Тома раздались многочисленные хлопки в ладоши, и он к своему смущению понял, что с лишком много людей стало свидетелями его посвящения.
А трое служителей продолжали ритуал:
— Брат Cognosce te Ipsum, мы принимаем тебя в Орден Золотой Зари, — провозгласили они хором, и принялись выкрикивать непонятные слова, сопровождая их ударами своих орудий.
— Khabs!
— Am!
— Pekht!
— Konx!
— Om!
— Pax!
— Свет!
— В!
— Устремлении!
Затем служитель в черной мантии и с мечом показал Тому знаки приветствия и безмолвия, научил тайному рукопожатию и назвал пароль степени неофита. После, он подвёл Вильерса к двум колоннам, что были испещрены египетскими иероглифами с рисунками, и провозгласил:
— Да свершится последнее освещение соискателя.
Тут же к Тому подошла высокая и стройная женщина с чашей в руке. Обмакнув пальцы в воде, она провела ими по лбу Тома:
— Брат Cognosce te Ipsum, в последний раз я очищаю тебя водой.
За ней последовал рыжеволосый здоровяк сорока пяти лет и взмахнул кадилом. Знакомый запах курений ударил в нос.
— Брат Cognosce te Ipsum, в последний раз я очищаю тебя огнем.
Грозный служитель в алом обратился к Флоренс:
— Теперь, когда свершилось последнее очищение соискателя, повелеваю тебе снять с его пояса веревку, эти тройные оковы смертности — последние из оставшихся знаков пути тьмы.
Как только Флоренс освободила Вильерса, бородач в алой мантии стал разъяснять неофиту Томасу, что он только что пережил и увидел. Он говорил о символизме убранства зала и одеяний, перемежая разъяснения с оккультными доктринами:
— Пройти между двух колон, значит взойти на путь к сокрытому знанию. Этот путь прямой и тесный, в отличие от пути природы, извилистого словно змея. Ты стоял меж двух колон, между абсолютным светом и абсолютной тьмой, в месте, где две силы противостоят друг друга, а третья объединяет их. Таково начало творения, такова великая триада жизни, что преграждает путь легионам спящих при свете дня, и пробуждающихся в сумерках.
