Книга 2. И придет волчица... Часть 1

— Пап, а ты так умеешь?

— Нет. Это средний комплекс мечника школы Огненного клинка. Этому долго учиться надо.

Несколько лет на Каэлере. Или пару месяцев тайком от него, где-нибудь в близлежащем лесочке.

— Что у вас здесь? — появилась в дверях разбуженная криками сына Мариза.

— Смотри, — подозвал ее Лайс. — Как думаешь, ей это не вредно?

Женщина поглядела на танцующую на морском берегу фигуру, оценила резкие удары длинного меча, стремительные развороты и глубокие выпады.

— Если не поранится этой штукой, то пока можно. Будем считать гимнастикой для беременных. Только... — она прищурилась, всматриваясь, — волосы ее где?

— Что?! — теперь кард и сам заметил.

— А вон они! — махнул рукой мальчик, не отрываясь от удивительного зрелища.

Взрослые проследили за его жестом и одновременно остановили взгляды на письменном столе, в центре которого свернулась змеей тугая льняная коса.

— Знаешь, Эн-Ферро, — поежилась Мариза, — ей не генетик нужен, а психиатр.

— Не преувеличивай.

Захотелось девочке прическу сменить, с кем не бывает? А вот сложенные тут же на столе аккуратной стопкой книги и тетради — хороший знак: собралась, значит, в школу пойдет.

Жить будет, значит.

Глава 2

Галла

Я не строю иллюзий, но все же попытаюсь собрать то немногое, что у меня еще осталось, и слепить из него свою новую жизнь. Да, в ней не будет теперь столько тепла и света, потому что гревшее меня солнце закатилось навсегда. В ней не будет уже той безумной любви, что в одно мгновенье заслонила от меня целый мир. Но останется этот самый мир. И тысячи других миров Сопределья, в которые приду я однажды. И моя "кошачья" семья. И мои друзья. И все те, кого я пока не знаю, но встречу когда-нибудь, чтобы впустить их хотя бы ненадолго в свое сердце. А еще в моей новой жизни есть уже замечательный малыш. Неожиданное чудо, живая память о тех днях, что я не променяла бы и на целые столетия.

— Постой-ка, — Лайс внимательно оглядел меня и удовлетворенно кивнул. — Молодец. Даже я ничего не вижу.

В школе достаточно целителей, способных заметить мое интересное положение, а поскольку драконий цикл — не привычные девять месяцев, моя затяжная беременность может вызвать у тарских эскулапов нездоровый интерес. Чтобы не рисковать, я решила скрыть ото всех факт своего ожидаемого материнства. Пока хватает искажающих щитов, а позже, если к тому времени мы не уедем из Марони, придется накладывать еще и зрительную иллюзию.

— Теть Гал, — выбежал на крыльцо Ласси, — ты не поздно вернешься?

— Нет, а что?

— Может, в Улики сходим?

— Девчонки понравились? — предположила я.

Накануне мы с ним побывали у пасечников, купили меда и воска. Пока я, тренируя забытое умение общаться с людьми, разговаривала с Лирой, молодой смешливой хозяйкой хутора, и ее мужем Саем, Ласси играл с их дочерьми. Девочки, одной лет десять, второй не больше семи, и впрямь были премиленькие: рыженькие, синеглазые, с вздернутыми веснушчатыми носиками — все в мать. А Лайс-младший в том, что касалось прекрасного пола, видимо, удался в отца...

— У них кошка недавно окотилась, — одной фразой развеял мои домыслы племянничек. — Мне потом одного котенка отдадут, пусть только подрастет немного.

— Так у нас еще и котенок будет? Вас мне что ли, хвостатых, мало?

Достоверно изобразить негодование не получилось, да я и не стремилась, но о том, что в Улики придется идти без меня, предупредила сразу: еще не известно, в каком состоянии я вернусь из школы.

— Ты там аккуратней, Галчонок. С отдачей не перегибай и внутренний резерв не задействуй, и...

— Я помню, Лайс. Не волнуйся.

Застоявшийся за три длани Яшка, предвкушая прогулку, радостно перебирал лапами, а чешуйчатая морда расплывалась в несвойственной нормальным керам улыбке. Впрочем, это же мой кер, с чего ему быть нормальным? Едва я взобралась в седло, как он, не дожидаясь команд и понуканий, помчался прочь со двора, хвостом оставляя в дорожной пыли извилистый след.

Наверное, оптимизм ящерки передался и мне. Расправила плечи, сделала глубокий вдох.

Ветер сегодня был восточный, и пах не морем, а цветами и травами: горечь полыни мешалась с нежным ароматом душистого горошка и полевых колокольчиков, свежестью дикой мяты и терпкостью тысячелистника, а все это разбавляли знакомые бодрящие нотки — сосновая хвоя, подхваченная воздушным потоком в ближайшем подлеске.

Школа пахла иначе: камнем и деревом, металлом и кожей, бумагой и чернилами. Она пахла весенней грозой — запах озона сопровождал почти все заклинания Воздуха и открытие телепортационных проходов. Дышала жаром расплавленного металла — давала знать о себе стихия Огня. Вода пахла морем, а Земля — свежевспаханной нивой. Аромат магии, который ни с чем не перепутаешь. И лишь вдохнув этот запах, я поняла, как сильно не хватало мне его в последние дни.

Несмотря на ранний час во дворе уже собирались ученики, знакомые и незнакомые, но, очевидно, хорошо осведомленные о том, что за девица въехала только что в замковые ворота. Пойманный джевул и сорванное жертвоприношение внесли имя некой Галлы Эн-Ферро в анналы школьной истории. А судя по тому, как многие отводят сейчас глаза или как стихают, переходя в заговорщический шепоток, разговоры, поджог Посольского дома и смерть одного из эльфийских стражей тоже связывают теперь с этой особой. Вымученной улыбкой поприветствовала меня Лейна, коротко кивнул, приложив к груди руку, и тут же отвернулся Верлан — эти двое еще помнят тот печальный визит на старое кладбище. На мгновение замер у входной двери магистр Келай, и на его обычно бесстрастном лице промелькнуло что-то похожее на удивление. Даже мальчишка-грум, принявший у меня в керсо Яшку, взирал в равной степени смущенно и ошалело: известие о моей кончине произвело бы меньшее впечатление.

По пути к парадному крыльцу мельком бросила взгляд на прислоненную к одной из стен Северной башни лавочку и сама себе не смогла объяснить, что почувствовала в тот момент. Сожаление? Облегчение? Лавочка пустовала.

Пустовали пока еще школьные коридоры, не было толчеи на лестницах. Все так, как я и хотела: минимум встреч, никаких ненужных разговоров. До кабинета Медведя дошла в полнейшей тишине, нарушаемой лишь тихим шорохов моих же шагов и скрипом новой кожаной перевязи, которую я, видимо, неправильно закрепила. Ил ведь всегда нес мечи в руках, когда мы выбирались на свои секретные тренировки. Ил...

Пришлось остановиться, сделать несколько глубоких вдохов и с силой зажмурить глаза. Не сейчас.

Успокоившись, решительно отворила дверь:

— Доброе утро, наставник.

— Я знал, что она вернется, — заявил магистр Триар, опускаясь в продавленное кресло.

— Нужно было поставить на это, — невесело усмехнулся Медведь, — выиграл бы. Вы слышали, что ученики делали ставки на ее возвращение?

— Ставки? — Мара прижала ладонь ко рту. — Какой ужас!

— Да. Сначала на то, выживет она или нет. Потом — вернется ли в школу. Дети бывают невероятно жестоки в своей легкомысленности.

— Детям это простительно, — хмуро вставила Кьярна. — А наши ученики давно не дети. Многие из них сами успели стать родителями, и подобное отношение к чужому горю не делает им чести. Мы такими не были, да, Баг?

— Нас учили, что чужого горя не бывает, — ответил со своего места магистр Багур. — И, видимо, у нас были куда лучшие наставники, чем мы сейчас. А мы слишком увлеклись воспитанием магов и забываем воспитывать в них еще и людей.

— Вы правы, — вздохнула целительница. — Помните Алию? А тот жуткий обряд? Я видела столько смертей, но те мальчики до сих пор мерещатся мне в кошмарах... А они уже не помнят.

— А если и вспоминают, то лишь как повод для хвастовства, — дополнила Гейнра. — Айна и Верлан до сих пор не могут определиться, кто из них убил того колдуна. Хвала богам, Ферт немного поостыл. В свое время он тоже претендовал на победу в этом споре со своим "световым клинком", но после того, как Галла... Как она вообще, наставник?

— Неплохо. Совсем неплохо для человека, на жизнь которого ставили один к четырем.

— Она спрашивала о расследовании?

— Нет. Мы не поднимали этой темы. И просил бы всех придерживаться официальной версии: девочка долго болела. Я не хочу, чтобы по школе ходили сплетни о каком-то наведенном проклятии или, что еще хуже, о ее отношениях с тем эльфом.

— Слухи давно уже ходят, — произнес Багур. — И не только по школе, но и по городу. Но не волнуйтесь, тэсс Мара права, говоря о том, что у нынешней молодежи короткая память. Они забыли об Алии, о Томасе и Кайте. Забудут и это. Тем более, впереди выгулки.

— Выгулки, — встряхнулся старший наставник. — Мы ведь собрались обсудить летние курсы, а вместо этого завели разговор о моей ученице. Она, кстати, от занятий не отказывается. А что у вас, списки готовы? Гейнра, Багур?.. Кьярна, тебя не спрашиваю — поедешь к разлому?

— Как всегда, — пожала плечами заклинательница.

— Никос? Виана?.. А куда опять подевался Эвил?

Галла

Все оказалось сложнее, чем я себе представляла, но начало было положено: я выбралась из дома, побывала в школе. Чтобы убедиться, что я не растеряла способностей и не выплакала их в подушку, наставник заставил меня выложиться на полную, пройдясь по всем изученным формулам, от бытовой до боевой магии. В Малом испытательном дым и пыль стояли столбом, и в какой-то момент мне показалось, что мощи наложенных на стены защитных чар не хватит, и века простоявшая каменная кладка рассыплется в труху.

Но там, в школе, на пределе знаний и сил, мне было почти хорошо — я смогла забыться и не думать об Иле. А стоило собрать в сумку книги и проститься с Медведем, как отступившая на время тоска нахлынула с новой силой.

Возвращаться в таком состоянии домой, чтобы вновь запереться в комнате наедине со своей бедой, не хотелось, и, выехав из замка, я направила кера в сторону города. Нет, не спешила встретиться с друзьями, с которыми разминулась в школе: к этому я была еще не готова. Прежде, чем начать новую жизнь, следовало проститься со старой. Туда я и отправилась. Прощаться.

Недавно в Марони появился новый парк. За одну ночь выросли на месте сгоревшего посольства стройные красавцы-тополя и раскидистые клены. После разбили несколько клумб, на которых взошли и тут же расцвели пышным цветом азалии и герань. Наши маги-садовники знают свою работу. Здесь очень красиво. Только вряд ли это место облюбует для своих свиданий молодежь, а мамочки и нянюшки никогда не приведут сюда звонкоголосых малышей. Этот зеленый парк — самое прекрасное на свете кладбище.

И пусть тут нет могил и надгробий, но есть гладкий серый камень в конце аллеи.

Я спешилась и опустилась на колени рядом с гранитной плитой. Коснулась пальцами нагревшейся на солнце поверхности. Ни имени, ни дат. Прислушалась к себе и с удивлением поняла, что не чувствую ничего... Ничего нового: привычная боль, знакомая грусть. Это место ничего не меняло. Оно было чужим и пустым, и ничто тут не напоминало о нем. И этот камень все-таки не надгробие.

Мне даже могилы твоей не осталось, любимый...

Я взобралась в седло и сама не знаю, как, — то ли по какому-то наитию, то ли свернула не туда на одном из перекрестков — минут через десять оказалась на Храмовой площади. Огляделась и вместо того, чтобы ехать дальше, остановила Яшку у смотра. Вспомнила, как мы с Илом гадали, как на Таре называют коновязь, если коней тут заменяют ящерки, а потом узнали у Лайса: смотр. Одинокая слезинка все-таки сорвалась с ресниц. Я утерла ее рукавом, сунула присматривавшему за керами мальчишке положенную красненькую и снова осмотрелась, решая, куда идти теперь.

На огромной, мощенной булыжником площади мирно соседствовали пять храмов, ведь местные боги приходились друг другу братьями и сестрами, не имели повода для ссор и по-родственному делили приход. На небольшой рукотворной возвышенности стоял Храм Илота — верховного божества тарского пантеона, покровителя всего, что только можно было вспомнить или придумать. При могуществе означенного кумира непонятно было, зачем нужны еще четверо. Видимо, для того, чтобы не загружать его верховенство мелкими проблемами. К Илоту шли по большим праздникам и просили, как правило, чего-то большого и светлого, вроде мира во всем мире. А за такой ерундой, как хороший урожай, удачная торговля или здоровое потомство обращались к Сане Всемилостивой. Ее святилище располагалось справа от главного храма. А слева возвышалась обитель Мигула, бога случая. Этот тоже не страдал от недостатка просителей: как известно, случай решает многое.

Но все же особым почтением пользовались младшие члены божественного семейства, чьи святилища, построенные бок обок, замыкали храмовый круг. Точнее сказать — пятиугольник.

На высоких ступенях храма Аурэли толпились женщины всех возрастов и сословий: спешили опустить мзду в ящичек для пожертвований и бросить бумажку с именем возлюбленного в специальный чан. Эти записки сжигались жрецами на торжественной службе, чтобы просьбы о взаимной любви вместе с дымом унеслись в небеса и достигли жилища пресветлой матери ауров. Были среди почитателей Лучезарной и мужчины — те, кто не стеснялся признаться себе и окружающим, что питает страсть к некой особе, расположения которой не может добиться без вмешательства высших сил. В храм Аурэли бегали даже чародейки-атеистки. Но мне в нем делать нечего. Во-первых, поздно и бесполезно молить о том, что разрушила своими руками. Во-вторых, в святилище нельзя входить с оружием. Я машинально нащупала шершавую рукоять. Только в обитель одного божества меня впустили бы с мечом в два гиара, ибо и сама богиня красовалась почти с таким же на каждом известном изображении. Омста. Сестра-близнец Аурэли, уважаемая и почитаемая не менее чем та, а то и более: ведь любви порою удается избегать всю жизнь, а от смерти никуда не денешься.

Служители в длинных кроваво-красных мантиях вежливо поклонились, проговорив невнятные слова благословения, я ответила легким кивком и прошла в центр огромного, озаренного тысячей свечей помещения. Прямо напротив массивной входной двери возвышался алтарь, а по обе стороны от него красовались яркие, величиной во всю стену фрески. Справа — золотоволосая красавица пронзает мечом рухнувшего на колени рыцаря — Омста Карающая. Слева — она же с благостной улыбкой протягивает руки к распростертому на постели больному — Омста Милосердная.

Знаешь, Ил, по-моему, здесь не хватает еще одного изображения: та же девица, только в ластах и акваланге поверх вечернего платья, в бигуди и с сачком вместо меча. И называться она будет...

— Омста Нелепая, — прошептала я.

— Омста не бывает нелепой, — произнес кто-то рядом со мной.

Ожидая увидеть преисполненного укора храмовника, я повернулась, на ходу придумывая оправдания, и вздрогнула, наткнувшись на взгляд серьезных черных глаз.