Poor men's judge

— Что это?

— Завод, — коротко ответил Фролов. После небольшой паузы он продолжил: немецкий еще, для производства синтетического горючего.

— Почему он тут?! — изумился Виктор. Здесь же рядом куча месторождений!

— Они почти пусты, — ответил Егор Васильевич. — Нефть на переработку уже лет десять как завозят. Своей не хватает. Зато лигнита здесь — на пару веков. Прямо рядом, под той долиной, что мы пересекли, когда сюда добирались.

-Лигнит... явно от lignum... То есть дерево, древесина...

— Не мучайся. Это просто-напросто бурый уголь. В нем иногда встречаются куски, сохраняющие структуру древесины. Так что латынь твоя правильная, — тут же пояснил Фролов.

— А много его тут? — заинтересованно спросил Виктор.

— Под долиной пласты идут километра на полтора. Добывать можно открытым способом. Тут грунта всего метра три и есть, да и тот — песок пополам с камнями. Потому и не растет ничего толком. Мне рассказывали как-то, что угля в мире вообще намного больше, чем нефти. Примерно, на 2-3-4 порядка. Точно неизвестно. В общем, еще правнукам достанется.

— Что-то я такое припоминаю, — сморщил лоб Виктор. — Было такое в учебнике по химии. И в журнале Техника-молодежи я схему производства синтетического горючего видел. Кажется, за август 1943 года журнальчик...

— Не умничай. Я тебе и так расскажу, — буркнул Фролов. — Чего уж проще. Процесс Бергиуса. Того, самого, лауреата Нобелевки за 1931 год. Оборудование — ИГ Фарбен. Досталось нам по контрибуции. Здесь смонтировали потому, что рядом и уголь, и гидроресурсы. Выше в горах — река Алу. От нее сделаны отводы. Трубами. Перепад — больше километра, так что запускать генераторы можно хоть завтра, лишь бы их механики посмотрели.

— Помню, читал в учебнике, что делать бензин из угля дорого и невыгодно.

При этих словах, Фролов расхохотался. Смеялся Васильевич долго и со вкусом. Просмеявшись, пояснил.

— Все время своего существования, Рейх был Империей, держащейся именно на синтезах Бергиуса и Фишера-Тропса. Так получалось 85 процентов горючего. И в Первую, и во Вторую мировую, и между ними. Потому клали немцы с прибором на любые морские блокады. Топливо и удобрения у них были в любом варианте.

— А качество?

— Бензин производился двух видов, синий B4 и зеленый C-2/C-3. Если оценивать их, как принято сейчас, то они соответствуют европейским октановым числам RON 100 и 130. Солярочка тоже получается исключительно высокого качества, с чрезвычайно высоким цетановым числом. Каким — точно не помню.

— Ни хрена себе, низкокачественные! Как у составителей учебников только язык такое сказать повернулся?! Но наверное, все-таки дорогие?

— Как бы тебе сказать ... К примеру, Германии почему-то всегда было выгоднее производить синтетику из своего, чем тащить откуда-то чужое. В 38 году она производила от 10 до 14 миллионов баррелей топлива, в 43 — примерно 36-40 миллионов баррелей. Помимо топлива и смазочных масел из того же сырья синтезировались парафин, жирные кислоты и искусственные жиры, в том числе пищевые.

Из одной тонны топлива германские углехимики получали 0,7 тонны аммиака или примерно столько же метанола, или тонну с небольшим более тяжелых спиртов, или почти три центнера жидкого пищевого жира или жирных кислот — на мыло и стиральные порошки. Использовался тот же метод Бергиуса, усовершенствованный Фишером и Тропсом.

Немцы с презрением смотрели на Масличный Клуб, перед которым пресмыкается руководство бывших советских республик, включая Россию. Им не было необходимости травить своих граждан молочными продуктами с пальмы, от которых трескаются ногти, выпадают зубы и секутся волосы. Немцы делали правильные жиры. Тот самый пальметиновый радикал, который в кокосовом масле сбоку, у бошей стоял, где ему и положено. Потому немецкие синтетические продукты были лучше нынешних фальсифицированных. Кальций, калий и натрий они из организма не вымывали.

— Так все-таки, что насчет цены? — переспросил Виктор.

— А какова может быть цена бензина из недорогого сырья? — удивился Фролов. — Работай, и из тонны уголька будет тебе полтонны бензина. Высокая себестоимость немецкого топлива — дурная сказка. Сколько там ныне на заправке бензин стоит?

— Примерно доллар за литр. В тонне — примерно тысяча двести литров.

— А тонна мягкого бурого угля, добытая открытым способом? Ради которой надо пару раз ковшом махнуть...

— Пару копеек.

— Прибавь цену переработки и транспортировки. Немцы в 1934 году определяли ее примерно в 52 марки на тонну бензина. Потом процесс отработали, и стало дешевле. Рабочий средний квалификации получал в те годы 600 марок за месяц.

— По тогдашнему курсу марка стоила примерно четверть доллара, но тот доллар и нынешний — две разницы. На десять, примерно, умножать надо. Получается, тонна бензина в себестоимости около полутора сотен на теперешние доллары. Даже с трехкратной накруткой, втрое дешевле кататься бы могли! — с удивлением озвучил итог подсчета Вояр.

— Вот тебе и ответ, дорого оно или не очень. Кстати, цену ты прилично завысил. Столько стоит синтин, получаемый из опилок и палой листвы. Бурый уголь позволяет удержаться в пределах 105-107 долларов. Разумеется, в современных ценах. В 26 году производство тонны горючего стоило немцам 12 долларов. Ну просто запредельная дороговизна!

Не зря руководитель отдела научных разработок фирмы 'Стандарт Ойл', в 1926 году, побывав на предприятиях BASF, писал своему руководству: 'BASF получает высококачественное моторное топливо из лигнита и других низкосортных углей в количествах до 50-57% от веса угля. Это означает абсолютно полную независимость Европы в вопросе снабжения бензином'

— Похоже, нефтяники тогда здорово перепугались.

— Перепугались — не то слово. 'Стандарт Ойл' решила выкупить у немцев эти технологии за любые деньги. Только чтобы немцы ничем таким не занимались.

Но боши не соглашались, причем категорически, хотя нужда в деньгах у них была отчаянная. В итоге нашли компромисс: Farbenindustrie передавала Standard Oil права на продажу и производство синтетического топлива по всему миру, кроме Германии, и еще американцы обещали участвовать в будущих разработках и помогать немцам деньгами.

Но, как только соглашение о том, что немцы с их топливом никуда не лезут, было заключено, хитрые янки сразу потеряли к проекту интерес. Им было проще развивать нефтедобычу, потому как техасскую нефть надо было куда-то девать. Так производство искусственного топлива осталось чисто германским бизнесом.

После окончания войны все заводы по производству синтетических видов топлива были закрыты и вывезены в качестве репараций. Один из них ты видишь. Всего вывезли восемь. Так, во всяком случае, мне рассказывали химики. Аналогичный завод работал до начала пятидесятых в Освенциме. Куда делся потом, понятия не имею.

— А почему же не запустили, если так все здорово?

— Не знаю, Виктор. Спроси чего-нибудь полегче. Оборудование это смонтировали в 51-52 годах, соблюдая режим строгой секретности. Если монтировали, стало быть, думали запустить.

— А потом?

— Потом, видать, что-то не срослось — вздохнул Фролов. — Думаю из-за того, что Сталин к тому времени ушел от нас. Сначала пришла команда все законсервировать. Потом пришел приказ порезать оборудование на металл, но тот приказ быстро отменили. Даже к работам толком не успели приступить. Потом вновь велели законсервировать, и как будто забыли.

— И это все при том, что до открытия тюменской нефти Союз испытывал отчаянную нужду в нефтепродуктах! — возмутился Виктор.— Приходилось даже возить нефть из-за границы, что старались не афишировать. Сидя на озерах синтетического бензина! Высочайшего качества масел! Пищевых жиров! Аммиака! На сколько, Егор Васильевич, в долине уголька хватит?

— Говорил уже, — как о чем-то давно отболевшем, буднично сообщил Фролов. — На века. И по всей стране так. Бурый уголь много где есть.

— Может, катализаторы дорогие или редкие? — предположил Виктор.

— Ага, — саркастически хмыкнул Егор Васильевич. — Железная окалина. Исключительно редкий и дорогой ингредиент. Фишер с Тропсом экспериментировали с торием, но оно получалось ненамного лучше, разве что стало возможным вести реакцию при менее жестких условиях. Впрочем, они и так не запредельны 300 атмосфер и 420 градусов. С торием можно работать при 250 атмосферах. В общем, выигрыш небольшой. Так, по крайней мере, в учебниках написано.

— Так что, — бешено сузил зрачки Вояр, и медленно сказал, тщательно подбирая слова, — следует понимать, что ради прибылей Стандарт Ойл и Арамко наши дорогие руководители, верные ленинцы и пламенные марксисты были готовы на все уже давным-давно?

— Так многие говорили, ты не первый, — пожал плечами Егор Васильевич, — кто бы знал, Витя, сколько и чего вывозили под видом интернациональной помощи...

— Вам откуда знать? Вы же, вроде как, хлебопашествуете.

— Я, Витя, почти тридцать лет был депутатом Верховного Совета, с разными людьми общался, в комиссию по Госрезерву входил. — с тем же безразличием ответил Фролов. — Зерно от нас тоже вывозили. Помимо всего остального. Когда хлеба в Новочеркасске не было. Но негры его не получали. Такие дела, Витя.

— А я еще удивлялся, когда ЮАР быстренько и деловито придушили, — примирительным тоном добавил Вояр. — Вот оно как, оказывается. Не за негров их. Они тогда синтетическое горючее делать вздумали!

— Срок давности на те патенты давно вышел. Уголь много у кого есть. Но, кому надо, знают, чем дело кончится. Священна частная собственность, если это — собственность сильного!

— 'Хорошо известно, что Фридрих Великий 'в порядке меры возмездия' отказался в 1752 г. признать силезский долг по займу у британских подданных. С тех пор подобные попытки не предпринимались ни разу', — процитировал Виктор. — Классика. Всем заинтересованным лицам известно, чего нельзя делать ни в коем случае.

Цены на энергоносители гуляют вверх-вниз, биржи лихорадит. Но никто из тех, кто пока в здравом уме, крупнотоннажное производство не затевает. Экспериментальные установки не в счет, конечно. Они на мировых ценах не сказываются.

Виктор постоял, обводя внимательным взглядом панораму полутемного цеха, поржавевшие пути, паутину трубопроводов и тросов, разверстые челюсти камнедробилок. Повернулся к Фролову и тихо спросил:

— Значит, мечтали заводик запустить? Да, Егор Васильевич?

Ни капли не смутившись, Фролов подтвердил:

— Хотел, конечно. И сейчас хочу. Можно сказать, что мечтал, так тоже правильно будет. А что, для себя одного, что ли?! Мне, поверь, и того что есть, хватило бы!

— Егор Васильевич, почему вы это мне показываете? Свои дети, небось, есть.

— Им такое не поднять и не удержать, — досадливо отмахнулся Фролов. — Девки, что с них возьмешь. А ты удержишь, и даст Бог, совесть сохранишь. Так им сладенький кусочек и перепадет. Ты ж моих не обидишь?

— Ну, Вы и спросили, — улыбнулся Вояр.

К вечеру мины были сняты, подъездные пути, раскатисто рокоча мощным двигателем, расчищал армейский бульдозер. Через пару дней должен был прилететь из Питера старенький профессор, один из последних оставшихся в живых специалистов по законсервированному оборудованию. Дело пошло...

Ближе к вечеру, Вояр нанес визит Светличному, под управление которого был передан в райцентре небольшой, но изрядно разграбленный прежними хозяевами механический завод.

Юрий Иванович, несмотря на позднее время, был на заводе. Бросив текучку, повел Виктора в кабинет. Сразу бросилось в глаза, что интерьер директорского кабинета резко изменился.

На стене закрепили обыкновенную школьную доску, помимо компьютера на столе, в углу появился кульман и большой стол, заваленный железками.

Стоя рядом с кучей деталей, Виктор с интересом разглядывал небольшой, похожий на игрушку пистолетик. Два вертикально расположенных ствола, курок, короткая, буквально под два пальца рукоятка, отделанная шлифованными деревянными накладками. Черно-фиолетовое, цветом как грозовое небо, воронение и невероятная, буквально не от мира сего, чистота отделки поверхностей. В руке оружие сидело очень плотно, как влитое.

Внимательно приглядевшись, можно было заметить, что мастер все-таки отступил от классической конструкции. В ручке нашлось место для двух запасных патронов. Их, если аккуратно сдвинуть выполненную заподлицо с поверхностью тягу, пружина подавала прямо в руку.

Величина калибра, наличие нарезов в стволе и удобство удержания — все внушало уважение к маленькому пистолетику. Не удежавшись, Виктор за малым не засунул оружие в карман. Тут же смутился, положил на стол, и демонстративно заложил руки за спину.

— Возьмите, если понравилось. Порывшись в карманах, Вояр достал кошелек. Нашарил монетку, протянул ее оружейнику.

— Денег Вы не возьмете. Но есть примета.

— Да, я знаю, Виктор... Подарил бы автомат, да конструкция еще не доведена.

— Видел, как она не доведена. Впечатлен, если честно. Да и не я один.

— Ну как вы не понимаете?! Стрельба велась, почитай что в лабораторных условиях. Идеально вычищенное оружие, калиброванные патроны, отсутствие вокруг пыли, песка, грязи.

-Слегка понимаю, Малимона читал, интересовался, как проводятся испытания.

— Вот потому пока и не предлагаю. А так, Вам не жалко.

— А вот это, значит, уже отработанная конструкция? — поинтересовался Вояр, баюкая на ладони дерринджер.

-Это — да! Патент Элиотта, аж 1865 года. Излюбленное оружие картежников, дам полусвета, авантюристов и нищих. За океаном оно выпускается больше столетия. И признаков, что уйдет с рынка совсем — нет. Совершенство, в своем роде.

Дешево и очень серьезно. Два всегда готовых к бою ствола. Запредельная надежность и дешевизна производства. Осаленная свинцовая пуля, наносящая страшные раны. Антибиотиков в 19 веке не было. А сейчас — микробы уже к ним адаптировались. Плюс — тупое рыльце пули, буквально вбивающее в рану частицы грязной одежды. И никакого, в принципе, ограничения по калибру в пределах разумного.

— Как оно разбирается, не покажете?

— Чуть хуже, чем системы, привычные Вам, — с улыбкой ответил оружейник. — Без отверточки не обойтись. Зато, просто. Вот, извольте видеть: снимаем накладочки, и механизм как на ладони.

— Да, действительно просто. А этот крестик, значит, ставит боек то в верхнее, то в нижнее положение?

— В патенте эта деталь названа cam, кулачок. С ее помощью боек колеблется от верхнего до нижнего положения, однозначно устанавливаясь в одно из них. Обратно провернуться ему мешает плоская пружина, вот она, посмотрите.

— Да, вижу.

— И еще одна маленькая хитрость, заложенная автором патента 51440: ось качания расположена строго на линии симметрии блока стволов.

— Это как раз очевидно. Ось вращения строго посредине, а разница высот сторон кулачка как раз и обеспечивает удар то по верхнему, то по нижнему капсюлю. Действительно, просто и остроумно! Ни отнять, ни прибавить! И все-таки, Юрий Иванович, неужели Вы не внесли в конструкцию чего-то от себя? Не поверю, знаете ли.