Poor men's judge

— Они намекнули, что не видят в предстоящих событиях никаких нарушений законности. Потому, вмешиваться не будут.

— Чтобы эти, да не вмешивались?! Не верю, — тоном Станиславского высказался Яков. — Скорее всего, все идет именно так, как они и надеяться не могли. Иначе обязательно бы влезли.

— Бросьте, — отмахнулся Роджерс. — История учит нас, что никакая активность спецслужб не может противостоять воле решительно настроенных людей. Максимум, на что они способны, это реагировать на доносы и реализовывать отдельные оперативные разработки. Могут кого-нибудь тайком придавить шарфиком, подсыпать отраву или ткнуть зонтиком. Но когда идет барагоз, эти клоуны профессионально прячутся по щелям, чтобы в дальнейшем предложить свои бесценные услуги победителю.

— Но когда победитель уже известен, — задумчиво протянул Брешковский. — А в данном случае это так...

— Совершенно верно.

— Cкажите, Берни, когда материал должен пойти в эфир?

— В ближайшие часы узнаем, Яков. Пока что подготовьтесь к приему картинки из автономии. Радиорелейные линии будем использовать отечественные, спутниковый канал — арендован лично мной. Главное, не волнуйтесь, и не переживайте, я буду рядом.

— Тогда по пять капель за удачу, Берни? — Имеет смысл, дружище!

— Дорогие взрослые, — внезапно перевоплотившись, произнес Брешковский тоном бессменной ведущей передачи "Спокойной ночи, малыши". Он все-таки был неплохим актером, этот состоявшийся во всех отношениях бизнесмен и администратор.

Затем, наслаждаясь удивленным лицом собеседника, Яков щедро расплескал янтарную влагу по тяжелым низким стаканам, и тоном тети Вали продолжил:

— Настало время рассказать вам сказку о том, как в некотором царстве-государстве жили-были президент и его любимый парламент. О том, как эти извращенцы были счастливы, как нежно и с выдумкой любили друг друга. И как они умерли. В один и тот же день и час.

Закончилась четвертая по счету бессонная ночь, наступило серое, дождливое, безнадежное утро, промелькнули насыщенные краткими докладами дневные часы, и когда сумерки потихоньку начали превращаться в ночную тьму, в оперативном зале прозвучало:

— Товарищи, похоже, нам пора глянуть на дело рук своих!

И начальник штаба включил самый обыкновенный телевизор.

Усталые от хронического недосыпа люди с интересом разглядывали картинку. Каждый из них сделал очень многое для того, чтобы самая важная в их жизни телепередача передача радовала глаз.

Надо отдать должное: тандем блестящих профессионалов превзошел каждого из них по отдельности. Остальные каналы, дабы случайно не пострадать, вынужденно включились в работу, конечная цель которой их попросту пугала. В итоге, по всем каналам показывали одно и то же.

Передача была оформлена как прямое включение регионального телеканала. Вроде бы, ничего особенного, но если учесть, что дело происходило в прайм-тайм, а из сетки полностью выкинули рекламу и популярнейшую передачу про поле чудес (не будем уточнять, где), то сразу становилось понятно, что повод экстраординарный.

Так оно и оказалось. Репортажи сменяли друг друга. И каждый ошеломлял, будто выстрел в упор.

Первым дали съемки поля боя. Бешено ревущее пламя пожирающее Зил-131, от которого буквально за несколько минут осталась искореженная сизая рама, покрытая хлопьями копоти.

Неубранные тела боевиков, вперившиеся в низкое, плачущее дождем небо залитыми водой глазницами. Оборванная, понурая колонна пленных с безнадежными, заросшими густой щетиной неопрятными лицами.

Краткие выдержки из показаний многих людей, из которых следовало, что власть покусилась совершить страшное злодеяние: во имя сохранения себя, спалить Юг собственной страны в испепеляющем огне цепной реакции.

Фрагмент разговора генерала Рябцова с генерал-полковником Карасиным на фоне их фотографий и старой кинохроники с рвущимся в небеса зловещим, подсвеченным адским пламенем багрово-черным, заворачивающимся внутрь и одновременно расползающимся вширь, грибом.

Соблюдая законы жанра, дали слово приглашенным экспертам.

— Да, предательство, — уныло констатировали должностные лица высоких рангов на фоне фотографий Хиросимы, которыми украсили стены студии.

— Действительно, налицо признаки государственной измены, — подтверждали слегка растрепанные военные в высоких чинах, неведомо как принявшие решение поделиться известными им фактами с телезрителями.

— Решение принималось с ведома Президента, Министра Обороны и глав парламентских фракций, — подтверждали и те, и другие.

Комментаторы выглядели кающимися грешниками. Костюмы от лучших дизайнеров производили впечатление рваных рубищ изобличенных еретиков. Гостей студии била нервная дрожь, они периодически дергались и отводили глаза, будто на них направляли не безобидную камеру, а как минимум, пушечное жерло.

Безжалостная оптика подробно, останавливаясь на малейших деталях, крупным планом показывала судорожные сокращения мимических мышц, подергивающиеся кадыки, капли пота, ползущие по коже, серые, землистого цвета лица, так непохожие на прежние самодовольные физиономии хозяев жизни.

— А это уже Берни. Его стиль, — подумал Виктор. — Он таки сумел заставить людей, говорящих о справедливости лишь ради личных выгод, предлагающих честность по заказу и хамство по прейскуранту, создать настоящий шедевр.

Тем временем, по экрану поплыли крупные планы пожелтевших от времени машинописных страниц .

Седой, слегка сгорбленный Председатель Конституционного Суда Хорькин тут же пояснил, что данное постановление РВСР имеет силу закона, является документом прямого действия и никем не было отменено, а потому обязательно к исполнению.

На таком фоне возрождение РВСР и Совета Народных Комиссаров выглядело совершенно естественным и логичным. Куда деваться, правительство и парламент оказались испачканы в известной субстанции по самые брови, а хаос в стране никому не нужен.

Так же естественно прозвучало сообщения, что назначенные в ключевые министерства и ведомства комиссары из числа проверенных в боях товарищей, уже приступили к работе. Пошла картинка из министерств — воины, не успевшие сменить камуфляж на деловые костюмы, деловито осваиваются в коридорах власти.

С телеэкрана вновь повеяло давно знакомыми образами, уважение к которым воспитывалось поколениями. Телезрители, особенно из тех, кто постарше, довольно улыбались, одновременно зябко поеживаясь. Понимание, что легко не будет, пришло мгновенно.

Закончилась передача, как в таких случаях и положено, призывом к спокойствию с сдержанности. Многие сочли, что наступил праздник, и ринулись за спиртным.

В ночном небе расцвели всполохи купленной в ближайших лотках дешевой китайской пиротехники.

Кто-то достал бутылку из кладовки или буфета, кто-то сбегал на угол, к ближайшему ларьку.

Окна на многих кухнях горели в тот день до самого утра утра, на улицах толпилась возбужденная молодежь, а пиротехники сожгли как бы не больше, чем в новогоднюю ночь. Однако, в целом, все прошло более или менее мирно.

К утру в народе окончательно укрепилось мнение: СССР возрождается, и такому благому делу неплохо бы и помочь. Люди стали неторопливо приглядываться, а что из изгаженного и исковерканного можно поправить прямо у себя на улице, во дворе, на работе.

Может, начать с того, что послать лесом фирмочку, через которую директор банкротит некогда процветавшее предприятие, да спасти уникальные станки, обреченные на переплавку? Пожалуй, что и господ акционеров, тоже пора наладить по известному адресу. А то повадились, понимаешь, отсылать в Турцию поверочные чугунные грузы на переплавку и гнать в Индию корабли на металлолом. Хотя, какой там лом...

Много мыслей возникло у людей, внезапно осознавших, что появилась возможность вернуться в казалось бы, навсегда потерянный мир. Мир, где не было безработных и бездомных, а чтобы умереть с голоду, надо было иметь недюжинную силу воли.

Это правда, в том мире не было рулетки, олигархов, бандитов и шлюх. Воры не купались в бассейнах с шампанским и не летали на личных самолетах. Там не было безудержных наслаждений, но и страдания было намного меньше. В том мире дети безопасно гуляли в парках в любое время года и суток. А родители знали, что их всегда будет чем накормить. При ближайшем рассмотрении, за такое был смысл побороться.

— Ну, держитесь, господа! — решило обычно молчаливое большинство.

Мятеж вступил в самую страшную для властей предержащих фазу. Поняв, что их жестоко обманули, надругавшись над самым святым для русского человека — понятием справедливости, к активным действиям приступили гармоники — становый хребет любого общества.

Это вам не готовые митинговать за деньги и халявную выпивку субпассионарии — в дело вступили несуетливые мужички средних лет. Такие, как те, что когда-то сломали хребет тысячелетнему рейху. Реставрация прикзала долго жить, а самые умные из новоявленных демократов рванули из страны, еще не представляя себе, как жестоко из обезжирят в краях обетованных.

Уже через час после того, как закончилась передача, на российско-украинской границе пограничники деловито паковали вещи, старясь сохранить максимум полезного для семьи и дома.

— Неровен час, завтра все бульдозерами сгребут без разбора, а тут добрая половина своего, честно нажитого, — думали по обе стороны границы.

Они не сильно ошибались — бульдозеры к пограничным переходам, созданным для кормления новоявленных феодалов, пришли уже к утру.

Похожий на согнутого заботами ушастого Добби, которому так и не подарили заветный носок, Президент воздержался от комментариев и спешно уехал на дачу, где его предшественник так любил работать с документами.

Может быть, он рассчитывал переждать неразбериху подальше от опасного во всех отношениях эпицентра событий, может, просто поехал, куда глаза глядят. От безнадежности и еще потому, что соваться в войска было никак нельзя.

В войсках, говорили знающие люди, и так никогда не любили безопасность и выходцев из нее за неизбывную подлость характера, а уж теперь...

Бесцельно перебирая на столе безделушки, гарант выслушал доклад руководителя администрации. Реальная ситуация оказалась намного хуже чем можно было предполагать.

Первым, еще при выезде из Кремля, исчез немногословный, флегматичный полковник с чемоданчиком кодированной связи. Неожиданно оказалось, что спецсвязь не работает уже пару часов как. Сотовая — выключена по всей стране. В проводном телефоне — ничего, кроме длинных гудков.

Армейская радиостанция при попытке установить связь, разразилась дикой какофонией из шипения, треска, волчьего воя и щелчков. Теперь службы РЭБ работали против прежней администрации.

Постоянно закрепленный за объектом вертолетчик, не говоря никому худого слова, улетел в неизвестном направлении. Да что вертолетчик, обслуги и то, осталось меньше половины.

Все, что оставалось у бывшего владыки — это горстка лично преданных ему бойцов из службы охраны, глава аппарата, да машины кортежа. По раскладу выходило, что беглецами займутся в лучшем случае завтра, в худшем — с минуты на минуту.

И тогда гарант отдал последний приказ:

— Вот список. Эти заговорить не должны ни при каких обстоятельствах. Вытаскивайте семьи. На посольства не надейтесь — джентльмены и на порог не пустят. Вот номера счетов и коды. Я остаюсь.

После того, как верные соратники ушли, ждать пришлось недолго. Будто сорвавшийся с фиксаторов нож гильотины, ударил по нервам звонок телефона.

— Господин, Президент, — извиняющимся тоном доложил охранник. — Тут к Вам приехали.

— Кто?

— Полковник Степанов и двое сопровождающих.

— Всего двое? Что им надо?

— Говорят, по поручению СНК. К вам.

Несколько секунд охранник слышал в трубке лишь тяжелое дыхание.

— Покажи им дорогу, — наконец ответил президент, ставший таковым в качестве новогоднего сюрприза для нации.

Про себя же гарант подумал:

— Эти не отвяжутся. Откажешь, через полчаса здесь будет батальон или рота со средствами усиления. Надо будет — и полк. Захотят — поволокут за ноги.

Из интервью Председателя СНК "Комсомольской Правде".

— Наши читатели хотели бы знать, что новая власть планирует делать дальше. Некоторые опасаются репрессий, поговаривают даже, что не за горами новый 1937 год.

— Это несколько вопросов. Начну отвечать с последнего. Нового 1937 года не будет. Кстати, картина того 1937 года, что был, чудовищно искажена пропагандой. Если посмотреть реальную статистику, то получится, что у простого рабочего шанс попасть под репрессии был порядка полутора процентов, у руководителей среднего звена — около двадцати, а вот у верхушки партийного и армейского руководства — приближался к восьмидесяти. Кого действительно зачистили жестко, так это карательные органы, занявшиеся под шумок элементарным сведением счетов и мародерством.

Теперь о будущем. Если вы представляете его как нескончаемый митинг под барабанный бой. Если воображение рисует развевающиеся знамена освещаемые отблесками пожаров, хоровое скандирование лозунгов и прочую непотребщину, то спешу заверить читателей: такого не будет. Тотальных репрессий ожидать не стоит.

— А как же милые сердцу ура-патриотов картинки? — задал очередной вопрос журналист.

— Это как? — недоуменно приподнял брови Виктор.

— Ну примерно так: патриоты, поймавшие за штаны рыжего Чуба. И сам Чуб, истошно орущий, что отдаст все, совсем все, до последнего миллиарда... Фигура диктатора, в мундире, но без лица, произносящая нескончаемую, но такую нужную и умную речь, — обнаруживая неплохое знакомство с классиками, близко к тексту процитировал корреспондент.

— Вы это серьезно говорите?

— Да нет, конечно, — слегка смутился корреспондент, — Просто многие интересуются, не пойдут ли отбирать у людей то, что при крахе социализма прилипло к рукам. Боятся люди.

— Пусть не боятся. Я же уже сказал: репрессий не будет, хотя не скрою, горячие головы в движении есть. Но мы просчитали ситуацию, и решили, что овчинка выделки не стоит. Кто что успел стащить, пусть оставит себе. Не из страны вывез.

Крупные предприятия, месторождения нефти, газа, металлов и прочего, вернутся в собственность государства. Частных банков не будет. Но если управляющий был эффективен, пригласим поработать.

— Как-то не верится.

— Убедитесь в дальнейшем. На данный момент ясно: средства от повальных конфискаций не смогут компенсировать нанесенного стране урона. Сейчас важнее согласие и гражданский мир.

— Амнистия, получается? — задумчиво переспросил журналист.

— Нет, просто забвение. Открыта новая страница в жизни страны. И сразу же пачкать ее девственную белизну кровью просто некрасиво. Это не означает индульгенции воришкам на будущее. Напротив, забыв о прошлом, за то, что будет совершено с завтрашнего дня, спросим полной мерой.

— Означает ли это пересмотр уголовных дел?

— Да. Более того, мы считаем, что человека нельзя унижать неволей. Вдумайтесь, более девяносто процентов из тех, кто попал в тюрьму, рано или поздно возвращаются обратно. Тогда, какой смысл содержать за счет общества воровские академии, кормить омерзительную свору законников и крючкотворов, мало чем отличающуюся от своих клиентов? Симбиоза власти и бандитов не будет.