Poor men's judge

Рядовой Веревочкин был горд: первый караул, и ни одного замечания пока ему не сделали. Обязанности караульного рядовой выучил и рассказал как стишок. Все тринадцать запретных для часового пунктов (есть, пить, курить, говорить, оправляться, передавать, принимать...) были доложены на разводе с выражением. Его похвалили. В общем, служба начинала налаживаться, и это не могло не нравиться.

Он строго соблюдал маршрут движения, и через каждые пятнадцать минут пунктуально втыкал телефонную трубку в гнездо и докладывал о том, что на посту все в порядке; происшествий не случилось.

— И что такого? — думал Паша. — Не так это сложно, отстоять какие-то жалкие 4 часа. Так, прогулка на свежем воздухе.

Так он думал ровно до того момента, как солнце скрылось за горизонтом. Совсем скоро Паше послышались легкие шаги. Сердце екнуло. Кто-то очень торопливый, грохоча металлом, совершил перебежку прямо за рядом стоящих у забора машин.

— Стой, кто идет! — выдал бравый часовой строго уставную фразу.

Никто не отозвался. Более того, неизвестный, задев что-то железное, переместился на пару метров левее. Тут же щелкнул металл справа, так, как будто кто-то очень большой неудачно прислонился к обитому профилированным листом ангару.

Далее боец действовал, как ему представлялось, строго по уставу: сделал предупредительный выстрел в воздух. В ответ тоже стрельнули, но как-то тихо и глуховато. На голову рядового Веревочкина посыпались щепки от ворот бокса.

— У них глушитель, — с тихой жутью подумал насмотревшийся боевиков Паша.

Стоять под обстрелом — непростительная, жуткая глупость. Паша быстренько плюхнулся на живот, перекатился налево (как учили!), и быстренько отполз за угол, по-крабьи подкатился к ближайшей телефонной розетке. В караул пошло сообщение о нападении на пост.

Доложив, Веревочкин придушил страх и храбро пополз воевать обратно. У него было пять гранат, сто пятьдесят патронов и чувство ответственности.

Стирая колени и локти на уляпанном маслом гравии, Паша дополз до места. Внимательно прислушался, и с колена выпустил по ворочающимся за стоянкой диверсантам щедрую, патронов на десять, очередь. Пули, прилетевшие в ответ, снова выбили из гаражного бокса щепу и каменную крошку.

В ответ полетела граната. У забора громко хлопнул металл, и Паше почудилось, будто кто-то протяжно застонал.

Отличник боевой и политической попробовал прижать супостата к земле парой коротких очередей. После чего метнул в подозрительное место еще одну гранату, и стал экономить патроны, отсекая в сторону нарушителей короткие, экономные и редкие очереди по два-три патрона.

Так продолжалось до прибытия тревожной группы.

Почти одновременно с докладом о нападении на автопарк, начальнику караула пришел доклад о нападении на склад ГСМ. С тем лишь отличием, что часовой сразу сообщил, что в него стреляют из оружия с глушителем.

С этого момента все пошло в строгом соответствии с древними, как экскременты мамонта, инструкциями, составленными лучшими теоретиками военного дела.

Выслав единственную тревожную группу в автопарк, начкар доложил о нападении оперативному дежурному. Тот, в строгом соответствии с должностной инструкцией, проделал следующее: поднял по тревоге подразделения усиления, объявил боевую тревогу в части и сообщил о своих действиях начальнику штаба и командиру части.

Через пять минут соединение напоминало развороченный муравейник. С грохотом распахнулись ворота батальона, заскрипели решетчатые двери оружейных комнат. По домам офицерского состава прошел шквал телефонных звонков и, громко топоча сапогами, побежали посыльные.

Начальник КЭЧ, он же старший по говну и пару, честно отрабатывая инструкцию, включил режим светомаскировки. Проще говоря, рванул рубильник, и света не стало. Формально он был прав.

Хотя, это еще как посмотреть, говорили потом въедливые дознаватели... Ведь, строго говоря, инструкция составлялась на случай войны и бомбежек, но кто же обращает внимание на такие мелочи в состоянии стресса?

Бесследно светопрекращение не прошло. В точке сбора инженерно-технической службы при погрузке в автотранспорт отттоптали руки двум майорам. Третий, до погрузки даже не добежал. С разгона налетев лбом на ствол растущего между двумя пятиэтажками дуба, он только мотал головой, и сидя на земле с разбросанными поперек тропинки ногами, тупо повторял:

— Мужики, за что?!

Старого образца полевая фуражка, откатившись, застыла на траве с треснувшим пополам лакированным козырьком.

Стоит ли говорить, что рядовые срочной службы не избежали поломанных и оттоптанных при посадке -высадке рук и ног. Про шишки, синяки, вывихи и царапины говорить вообще не стоит.

Тревожная группа, прибыв на территорию автопарка, с ходу отстрелялась по неизвестному супостату, успевшему переместиться куда-то за забор. Тот бойко ответил длинными очередями.

Тем временем прошло почти сорок минут, и в строгом соответствии с графиком, прибыли подразделения усиления из расположенного неподалеку ДШБ. Они бодро замкнули кольцо по периметру части, и принялись прочесывать лес, стреляя в подозрительные места.

Канонада, раздающаяся со стороны Объекта, такому modus operandi только способствовала. Итог: трое раненых от дружественного огня, пара подвернутых в горячке ног.

Чуть-чуть подстрелили мужика из соседнего села, который, выехав с дамой сердца на природу, не нашел места для утех получше, чем в посадках неподалеку от части. Приняв во тьме бойцов за грабителей и душегубов, мужик отчаянно отбивался, и, пока был в сознании, сумел монтировкой нанести травмы средней тяжести двоим десантникам.

Личный состав принял активнейшее участие в завертевшейся вокруг командиров мирного времени неразберихи. Было бесследно утрачено шесть единиц стрелкового оружия, погнут ствол РПК, утеряна пара штык-ножей, травмировано четверо рядовых и один сержант. Про разбитую майорскую голову я, кажется уже...

Сводная тревожная группа лейтенанта Вояра прибыла на склад ГСМ практически одновременно с теми, кто сейчас упоенно стрелял из автопарка. Оценив ситуацию, Виктор скомандовал часому:

— Отставить стрельбу.

По инерции, тот выпустил последние полрожка в сторону предполагаемого противника, но команду выполнил.

С той стороны стрельба вспыхнула с новой силой.

— Всем следовать в курилку, — отдал распоряжение лейтенант. Там и отдохнем от всего этого дебилизма.

— Разрешите вопрос, товарищ лейтенант? — обратился к Вояру сержант Сапожников.

— Разрешаю.

— Так нападение же... Стрелять надо.

— Вот я и говорю, — раздраженно ответил лейтенант. — Когда кажется, сначала креститься надо. Пусть идиоты стреляют. Им, видать, нравится.

Вы что, не замечаете, что пули идут намного выше емкостей?! Значит, стрельба ведется из-за горки и неприцельно. Иначе тут давно бы был жаркий пионерский костер. А там у нас что? Там у нас автопарк. С вооруженным придурком, которому явно что-то почудилось. Теперь всем все понятно?

— Так точно, — раздалось несколько голосов.

— Так почему вы еще не в курилке? — удивился Вояр.

Рассевшись вокруг врытой в землю бочки, изображающей пепельницу, личный состав дружно дымил пайковым "Памиром", когда в крытую беседку вошел лейтенант. На попытку вскочить, он напомнил:

— В столовой и в курилке команда "Смирно" не подается.

— Так мы чисто из уважения, — прозвучало в ответ.

— Ребята, — сказал Вояр. — О том, что я вам только что пояснил, желательно молчать. Кому положено, конечно, поймут, но тоже молчать будут. А вот если ответственные товарищи осознают, что шила уже не утаишь, у часовых, стоявших по обе стороны пригорка, будут боольшие неприятности. Оно нам надо?

— Да нет, нам оно ни к чему — дружно прогудели собравшиеся.

— Сапожников!

— Я!

— Бери фонарик и составляй ведомость расхода боеприпасов. Как самый дотошный и сознательный. А я, пожалуй, напишу пока рапорт... И даже в двух вариантах. Оно по-разному повернуться может. Но военный должен быть готов ко всему, а потому, писать часто и много.

— Не трусись, — добавил он, глядя на покинувшего пост часового. — Глядишь, еще в отпуск поедешь!

Кстати, в дальнейшем выяснилось,что лейтенант как в воду глядел...

Когда стрельба стала затихать, наблюдатель, засевший на высотке 182,4, нервно поинтересовался:

— Ваха, нас что, кто-то неудачно опередил?

— Нет, гяуры с ума сходят, — лениво протянул Ваха, чисто ради сохранения лица сделавший вид, что все ясно. На самом деле, причины развернувшегося перед глазами действа, он понимал ничуть не лучше напарника.

Глава 5.

Как от века заведено, инцидент долго и тщательно разбирали. При такой масштабной порче имущества, утере оружия, большом (не спишешь!) расходе боеприпасов и зашкаливающем травматизме без этого никак. Командиры частей, подразделений и начальники служб извели кучу бумаги и стерли языки, объясняя свои действия.

В итоге, отцы-командиры пришли к очевидному выводу: нападение неизвестных террористов обязательно было, и его следует считать успешно отбитым. Эта версия устраивала всех как нельзя лучше. Смущало только отсутствие мертвых вражьих тел, но написали, что противник всех своих унес с собой. В итоге, все получилось вполне правдоподобно. Были и пятна крови, и обрывки одежды, и след, взятый собакой и обрывающийся на асфальте ближайшего шоссе.

Раненый пособник зловредных террористов и крепко помятая шпионка (в смысле колхозный тракторист и его дама сердца), дали признательные показания. Селянам, конечно, фатально не повезло, но их судьба, в общем-то, никого особо не интересовала. Покалечив двух сверхсрочников из группы быстрого реагирования, да еще десантников, да еще обыкновенной монтировкой, механизатор, фактически, подписал себе приговор. Признать, что вояки пострадали не от глубоко законспирированного фундаменталиста, а от обычного обывателя, для командования было невозможно. Это ж потеря лица, позор, это ж как расписаться в собственной никчемности. Такое просто понимать надо...

Паша Веревочкин, так же, как и рядовой Смыслов, доблестно охранявший ГСМ, поехали в отпуск. Предсказания сбылись.

Как положено отличившимся, их отпустили на 10 суток, не считая дороги. С собою каждый вез фотографию у развернутого Знамени части и благодарственное письмо родителям с собственноручной подписью генерала.

Вы будете смеяться, но оба часовых так и остались в блаженном неведении относительно того, кто стал детонатором грандиозного бардака, царившему всю ночь на территории Объекта 'С'.

Начальника караула, скрепя сердце, представили к медали "За боевые заслуги". Помните, наверное: несение службы в карауле является выполнением боевой задачи.

Начальники рангом повыше, начиная от командира части и заканчивая начальниками отделов, становящихся по тревоге командирами специальных тактических групп, получили ордена.

Про остальных просто не знаю. Однако, пострадавшие вскоре были забыты, имущество — списано, жизнь пошла своим чередом.

И никто, никогда, ни при каких обстоятельствах уже бы не признался, что на уши часть поставил всего лишь один мнительный рядовой первого года службы. Тем более, отцам-командирам стало невозможно признать, что утеря и порча оружия и техники, травмы личного состава, подъем по тревоге прикрывающих Объект подразделений — просто грандиозная глупость и живая иллюстрация некомпетентности офицеров мирного времени.

Любого, кто решился бы заикнуться о том, что все дело в тотальном служебном несоответствии командиров и глюках одного, отдельно взятого рядового, зарыли бы заживо. Это, кстати, и называется круговой порукой...

У нас частенько говорят о награждении непричастных и наказании невиновных. Так вот, правильней было бы говорить о награждении виновных и казни праведных. Так оно честнее будет.

А вот злом ли это было в данном конкретном случае, стоит задуматься. Рядовому-раздолбаю многие были даже до некоторой степени благодарны.

К примеру, начальник штаба задумался, а стоит ли слепо придерживаться "планов на все случаи жизни", разработанных и утвержденных лет тридцать назад.

Начальники отделов и главный инженер тоже о многом размышляли. В частности, стоит ли вообще в сложившихся обстоятельствах тащить в лес заветные зеленые контейнеры. Может, лучше отсидеться в прекрасно оборудованных фортсооружениях? Их ведь не всякой ядреной бомбой возьмешь. Там запасы воды и продуктов. А подступы великолепно простреливаются.

Что если действительно полностью развернуть тактические группы, положенные по штату, сделать оборону активной, но никуда при том не бежать — заработала командирская мысль.

— Опять же, — думало командование, — налицо угрожаемый период, а мы почему-то убрали все оружейные шкафы с сооружений в штаб? И бронеколпаки до сих пор пустые стоят... Вопрос-то получается серьезный. Нас же потом за это первых...

И закипела работа. В бронеколпаки судорожно, часов за шесть завезли вооружение и боеприпасы. Обязали офицеров и прапорщиков постоянно, как и положено в такое время, быть при оружии.

До начальника КЭЧ неожиданно дошло, что включать светомаскировку при отсутствии бомбежки — глупо. Да и до — в принципе, тоже. GPS никто не отменял.

— Надо будет, — думал он, — и в полной темноте достанут. Зато людям-то какое неудобство. И вообще, обидно выглядеть в глазах сослуживцев тупым уродом, чуть что, хватающимся за рубильник.

Даже генерал-майор Рябцов, и тот в итоге остался доволен, думая примерно так:

— Если бы даже этого Веревкина и вовсе никогда не было, то стоило бы его придумать. Это ж надо, — восхищался генерал, — на ровном месте устроить части абсолютно объективную комплексную проверку боеготовности, причем без особых жертв и разрушений! Не зря Миних говорил, что Русь управляется напрямую Богом, ох не зря!

Вслух, правда, командир ничего такого не озвучивал. Рябцов действовал. Жестко и быстро. Ближайшие подчиненные получили весьма нелицеприятную оценку своей деятельности. И, осознав, волей-неволей зашевелились, как будто получили клизму из скипидара и патефонных иголок.

Утром следующего после инцидента дня, Виктор докладывал начальнику штаба свои предложения по организации и дополнительным задачам группы усиления.

Слушая Вояра, начальник штаба полковник Петров задумчиво барабанил костяшками пальцев по письменному столу. Получалось фальшиво. Что-то все время мешало сосредоточиться. Весь его прошлый опыт аж вопил, сопротивляясь проекту приказа, который озвучил стоящий перед ним молоденький лейтенант.

Задачи и полномочия формируемого по указанию Главного Управления подразделения 'с учетом сложившейся обстановки и местных особенностей' оказывались весьма широкими. А меру ответственности, которую брал на себя лейтенант, иначе, как неподъемной, назвать не поворачивался язык. И эти чертовы сборы... В такое время... С другой стороны, а как еще?

Возникало впечатление, что Вояр твердо вознамерился сломать себе шею или сделать карьеру, что в исполнении двухгодичника смотрелось вообще абсурдно.