Poor men's judge

— Сам-то что думаешь?

— А что тут думать? Через пару месяцев, когда спасать будет некого, а вайнахи окончательно оборзеют, власть внезапно прозреет. И объявит что-нибудь вроде войсковой операции по наведению конституционного порядка.

Ротный тяжело вздохнул, и полез в крашеный зеленой краской металлический ящик, по недоразумению называемый сейфом. Откинувшись, задребезжала дверца, сваренная из тонкого листа.

— Странный ты парень, Виктор. Вроде, пиджак, да еще и математик. Форму носишь, как кадровый, но с первого взгляда видать — штатский до мозга костей. Однако солдатики тебя ни разу "ботаником" не обозвали. Ни в глаза, ни за глаза. А уж они-то умеют ярлычок прилепить! Службу ты тянешь исправно, видишь, лучший взвод тебе доверил! Командование лишний раз не задевает,— задумчиво произнес он, извлекая из недр заполненного макулатурой ящика, литровку водки. Потом неожиданно подытожил:

-Хотел бы я знать получше, с кем меня служба свела. Странный ты, Витя. Чужой.

По радио передавали старые записи Утесова. Кузовлев сделал звук чуть громче.

Потом вздохнул, зачем-то встряхнул емкость, посмотрел сквозь нее на свет, будто созерцание мелких пузырьков в водно-спиртовом растворе успокаивает, и, наконец, сказал:

— Ладно, болтать ты все равно не будешь, а разговор у нас такой, что без бутылки никак. Только смотри, не попадись кому в городке!

— В роте останусь.

— И то дело. Я как раз хочу послушать, что ты думаешь о том, как оно дальше-то. Начну с вопроса: почему считаешь, что власть даст дорезать гражданских?

— Потому как власти они более не нужны.

— Что так?

— Люди видели, как милиция изымала оружие и принимала участие в грабежах. Видели, как испортив на прощание воздух, бесследно исчезли депутаты, директора, завы и замы. Бросив электорат на разграбление, поругание и лютую смерть.

Не все начальство бежало, кстати. Кто совсем потерял берега и разум, нынче записались в националисты и фундаменталисты. Грабят и режут. Повторилась то, что уже было в ту войну. Не хватает только дуче или фюрера. Тряпкоголовые обязательно подарили бы ему белого скакуна и шашку.

-Уже. И именно белого. Джохар доволен был. Конник, правда из него, — буркнул Кузовлев. — Вчера по телевизору показали. И вообще, Витя, вне службы можешь со мною 'на ты'.

— Хорошо, Гена. Слушай дальше. Постарайся понять, что те, кто останется в живых, никогда не смогут власти доверять, уважать ее, слушаться. Бояться — тоже не будут.

— Почему?!

— Они ей теперь враги навечно! Они всемогущих владык с голой задницей в упор разглядывали. Они теперь знают, чего стоят все ужимки и прыжки слуг народных. И цена та — сложена окончательно.

Замечал, наверное: в анкетах есть два вечных пункта. Первый: а не сидел ли ты часом? Второй: был ли на оккупированных территориях? Хотя война та, сколько уж лет как закончилась, пунктик тот никто не убрал. И не по дурости, кстати, оккупированные территории, они в разной местности и в разные времена случаются...

Лютость к бывшим сидельцам — по той же причине. Они уже прошли СИЗО и зону. И кое-что усвоили. К примеру, как родная милиция встречает этап, прогоняя его через строй с дубьем. И много еще чему можно там, Гена, научиться. К тому же, сам должен понимать, порядочному человеку сесть даже проще, чем откровенному мерзавцу.

— Понимаю. У нас от сумы да от тюрьмы... Да кого ни ткни из старых большевиков — все с тюремным стажем! Опять же, и нынешние, все где-то рядом проходили. Кто-то и задерживался, факт ведь. Казалось бы, могли бы и погуманнее, сами же когда-то...

— Нет. Не могли. И не смогут никогда, — спокойно и уверенно сказал Вояр. — Потому как знают они, что и к чему, откуда и почем. Тут понимать надо: обе названные мною категории граждан для любой власти — враги.

Следовательно, вайнахам дадут максимально зачистить местность. Чужими руками такие дела делать всегда предпочтительнее. И не будем об этом больше!

— Хорошо. Не будем. Но все-таки, Витя, ты не слишком категоричен?

Утесов из репродуктора затянул: 'Есть море, в котором я плыл и тонул...'

-Не-а, — мотнул головой уже слегка захмелевший Вояр. И, кивнув в сторону репродуктора — Хочешь, расскажу, как в Одессе это выглядело. При самой в мире гуманной советской власти?

— Тебе-то откуда знать?

— Дед рассказывал в качестве примера, когда объяснял мне про сущность власти.

— А кто он у тебя был?

— У него, Гена, партбилет еще дореволюционный. Он, товарищ капитан, из тех был, кто Ленина даже не Стариком называл, а просто Володей. Четвертый день ему сегодня...

— Помянем? — предложил Кузовлев.

Помянули. Похрустели немудреной закуской, подумав, как же все-таки здорово стало, когда скинулись, и купили в ротную канцелярию холодильник. Потом Вояр продолжил:

— Да и потом, там у нас родня, друзья. У многих старики еще живы. Так я их спрашивал. Кто отмолчался, а кто и рассказал...

— Так что там было-то?

— А было там, Гена, вот что: уходя, советские войска подорвали в нескольких местах водопровод и буквально стерли с лица земли КНС. Чтобы, значит, все в дерьме утонули. Это, заметим, в городе с двухсотпятидесятитысячным населением! В Причерноморье, где эпидемическая обстановка всегда напряженная! Про чумной курган на Водопроводной я тебе рассказывать не буду, это и так все знают.

Задумка была примерно такая: столкнуть оккупантов с угрозой эпидемий.

-А население?

— Да черт с ним, с населением! Электростанцию на прощание, тоже, разумеется, взорвали. Люди помнят, в городе месяца два было темно и жутко.

Починили все только при помощи румын... И электростанцию, и канализацию, и водопровод. А еще злые румыны бесплатно кормили в школах детей.

Те же румыны долго вытаскивали из-под пирсов машины, затопленные Советской Армией вместе с ранеными. И освобождали от трупов портовый холодильник, где раненых красноармейцев забыли без пищи и воды. Двери там, понимаешь, герметично закрываются, так что, помирали люди трудно и муторно.

За воспоминания о том, что и почем можно было в те годы купить на Привозе, после войны закрывали сходу, и, не размышляя давали десятку. Как за подрыв и вражескую пропаганду. Это ж действительно никуда не годится, что разнорабочий в Одессе имел за день 20 марок, при том, что буханка белого стоила полмарки, мясо — три марки, а водка — пять. Или около того.

У Лехи Макарова дед именно так и нарвался. Вспомнил как-то по бусу в неподходящей компании, как сытно и здорово жилось при Германе Пынте. Стуканули, конечно. И поехал человек...

— Положим, в Одессе я тоже бывал, — с легкой неприязнью заметил Кузовлев. — И знаю, что добрые румыны расстреляли на бывших пороховых складах 26 тысяч человек. В основном, евреев.

— А я и не говорил, что они хорошие... — ответил Вояр. — Я говорил об одинаковости, или, скорее, схожести повадок. Власть проявляет гуманность и доброту только когда это ей выгодно.

И, ясное дело, в каждой избушке — свои игрушки. Кому нравится стрелять жидов и комиссаров, кто желает истребить эксплуататоров, кому-то поперек горла встали вейсманисты-морганисты, врачи-убийцы или безродные космополиты — выбор есть на любой вкус, всегда, особенно, если дело идет о пострелять или защитить. Вот к примеру, возьмем секс-меньшинства...

— А при чем тут они? — удивился ротный.

— А при том, что когда в Одессу пришла Советская Власть, обыватели ощутили себя в роли гонимых пи... Просто тогда люди не знали, в массе своей, кто это такие, геи. Но гнобили их именно в таком стиле.

НКВД устроил в городе форменную войну с народом. За длинный язык и неподобающее поведение из города вывезли от восьмидесяти до девяноста тысяч человек. Тысяч двадцать впоследствии вернулись. Кого могли призвать — призвали. Заодно выгребли у крестьян в области продукты, включая и то, что было на семена. Люди потом очень трудно выживали, поверь. На мерзлой картошке и том, что все-таки удалось утаить. И всем было ясно до слез: вернулась родная и любимая власть. Теперь, пусть и без штанов, но необходимо изображать радость.

И знаешь, ведь искренне радовались! Например тому, что румыны, уходя, ничего взрывать не стали. Так что, и канализация, и водопровод, и электричество — все осталось в целости. Анекдот, но здания ЧК, синагоги и ментовки на Еврейской, тоже не пострадали. Как тут не радоваться?

А Пынтю потом многие годы люди добрым словом поминали. Его ведь наши, когда Румынию захватили, зачем-то выловили. А потом — выпустили. Ну не было за человеком грехов!

Так вот оно все. По-разному бывает. Когда и свой — хуже врага, а когда и оккупант лучше друга.

Собеседники еще раз разлили, выпили, закусили немудреной, собранной на скорую руку закуской. Ротный понюхал горбушку, сморщил лоб, помялся и выдал:

— Значит, ты...

— Можешь записать, капитан, что лейтенант Вояр к любой власти относится презрительно. Далее — по известному тексту, — жестко ответил Виктор.

— И все-таки, оккупанты, о которых ты рассказывал, фашистами были, — упрямо повторил ротный.

— А вот это уже вообще ни в какие ворота не лезет, — огорчился Виктор. — Впрочем, Гена, ты у нас неграмотный, тебе простительно. Только не обижайся, Бога ради!

— Да чего уж мне, сапогу, на тебя обижаться. Ты у нас, оказывается, из тех еще мальчиков, правильных, — не удержался от колкости ротный.

— Слушать будешь, или включишь дурочку про тяжкое детство и деревянные игрушки? — с ледяным безразличием поинтересовался Вояр.

Иногда после вопросов, заданных таким тоном, мужчины сходятся в рукопашной. Но чаще, кто-то признает безусловное превосходство собеседника, и действительно, начинает внимательно слушать.

Взгляд Виктора оказался ощутимо тяжел. Он буквально согнул ротного, заставив опустить глаза и сгорбить плечи.

— Рассказывай, — после минутного молчания тихо попросил Кузовлев.

— Кого другого, кстати, оставил бы в неведении, — примирительным тоном произнес Виктор. И продолжил:

— Пойми, абсолютно все социальные теории, составленные без учета физиологических особенностей человека разумного — обыкновенный бред, с умным видом подсовываемый под нос простому, неискушенному в плетении слов человечку.

Коммунизм, анархизм, социализм, капитализм, феодализм, рабовладельческий и первобытно-общинный строй — пустышки первого ряда. Постиндустриал, неолиберализм, бюролизм и все такое, включая концепцию конца истории — химеры для продвинутых пользователей.

И для самых крутых интеллектуалов свои миражи спроектированы. Критерий один: учитывает ли теория физиологию высшей нервной деятельности, особенности закладки и реализации социальных инстинктов и базовых программ.

— Базовые, это у нас теперь что? — переспросил Кузовлев.

— Это насыщение, размножение и доминирование. Старый мозг. Древняя кора. Идиотус по фамилии Бехтерев пытался мерить длину извилин Вождя при помощи бечевок, и делать на основании этого какие-то выводы. Лучше бы занимался разработкой практических приемов, как трудящимся мозги заморачивать. Там у него получалось.

Однако, вовремя опамятовались и обратились к Оскару Фохту: тот подсказал, что надо делать послойные срезы при помощи микротома, и дело пошло на лад. Содержимое черепушки Ленина покромсали на 8563 слоя.

Это и позволило заключить, что мозг Вождя, массой 1320 грамм, ничем выдающимся в области неокортекса не блистал. Но вот древняя кора у Ильича была: закачаешься! Стремление к тотальному доминированию по ней читается прямо как по букварю. Это как раз база и есть.

Впрочем, отвлекся, об этом потом, если вдруг интересно будет.

— Мы про учет физиологии говорили.

— С этим просто: если социальная теория физиологию человека и психологические законы взаимодействия не учитывает, то это — очередное вероучение. И не более того.

— Значит, в какой-то степени мы просто марионетки, органчики с программой, как у Салтыкова-Щедрина? — поинтересовался Кузовлев.

— Ага, — легко согласился Виктор. — И не в какой-то, а преимущественно. Ведущие физиологи высказывали предположения относительно программируемости человеческого сознания сразу после войны. Той, которая Вторая.

Наши, конечно, не соглашались. Но скандал с кардиналом Мидсенти и возвращающиеся из Кореи американцы с промытыми до хруста мозгами перепугали весь мир.

Разумеется, кроме тех, кто читает газету 'Правда'.

Если бы тут была приличная библиотека, я бы выписал тебе целую кучу книг, от Лилли до Моора. А еще, есть такая замечательная книжка. Называется 'The Rape of Mind'...

— По сравнению с тобой, я, Витя, неграмотен. Думаешь, никто не заметил, что у тебя в общаге книги на пяти языках лежат? Ты мне коротенько, для военных, конспективно так расскажи.

— Попробую,— Виктор сосредоточился и выдал:

-На самом деле, в период закладки социальных рефлексов, человека можно заставить поверить в любую хню. Желательно, конечно, чтобы у той хни были простые заповеди, вроде христианских или морального кодекса строителя коммунизма. Это для того, чтобы мозг принявшего учение получал возможность экономить ресурсы. Условие абсолютно необходимое.

Не лишними будут ссылки на высший авторитет и простые, жесткие правила поведения. Ну, а мозг в обмен на экономию ресурсов организма, всегда готов принять к исполнению любую заложенную в него ересь. Главное, чтобы закладка была сделана вовремя, поскольку перепрограммирование возможно только в состояниях импринтной уязвимости, которые в мирной жизни еще создать надо.

Носителей неправильных социальных программ приходится выпиливать. Так проще всего. До некоторой степени, цивилизация и развивается за счет того, что природа и заинтересованные человеки периодически пробуют по-разному набивать лобные доли расходного материала.

Вот в чем тот же Бехтерев был прав, так это в том, что история последних ста лет — это история наведенных психозов и бессмысленных сражений психов разных мастей. Хотя, в каком-то смысле рациональное зерно было: прибыль. Первое крушение России дало правильным финансистам более триллиона золотом, Первая Мировая — примерно вдвое больше. Через два десятка лет масштабы грабежей выросли на пару порядков. Так что, Гена, выгодное это дело — людям мозги дурить. Государство за свою монополию в таком деле глотки рвет.

-Да уж, — ошарашено выдохнул Кузовлев. — Не до того, впрочем. Лучше скажи, до чего еще по дороге додумался.

— А тут и думать особо не о чем. Джохар — какой-никакой, а генерал. Любой генерал — способный организатор. Академию, худо-бедно окончил, советники уже подтянулись. Потому действовать будет по стандартной программе начинающего диктатора. И в первую очередь, ему понадобится оружие.

Часть у нас стоит как раз у границы с автономией. Следовательно, вскорости надо ждать гостей. А дальше думайте, отцы-командиры. Вас этому как-никак учили.

-Так, Витенька, я, кажется, тебя понял — врастяжку произнес ротный. — Только ты наверное знаешь: в соединении еще и командир с начальником штаба есть.

— Думаю, руководящие указания у них уже имеются. Типа, сохранность обеспечить, но без перегибов и конфликтов с местным населением. Товарищи командиры нынче чешут лысины, и прикидывают, как оно, и на елку взгромоздиться, и не поколоться при этом.