Poor men's judge

— Ну что тут стоять?! — решил Вояр и сделал шаг вперед, к центральной двери великого творения Казакова. Рябцов махнул рукой, привлекая чье-то внимание.

И едва Виктор сделал первый шаг по ступенькам, дверь распахнулась. Сенатский дворец встречал нового хозяина. Сзади, в полушаге, шли спутники. Охрана и прочие близко не подходили.

Не оборачиваясь, Виктор попросил:

— Войдем вместе, товарищи! Дверь достаточно широка, и это наш общий триумф. Жаль, Фролова нет.

— Завтра прилетит.

Прошло всего несколько секунд, и под ноги военного диктатора и его комиссаров легло великолепие Шохинской лестницы, украшенной изрядно потертой ковровой дорожкой. Богиня правосудия проводила пришедших благосклонным и слегка усталым взглядом.

В бьющий по глазам роскошью Екатерининский зал они вошли вместе, буквально шаг в шаг.

— Рабочий кабинет подготовлен, — проинформировал Рохин.

— Как ... все прошло?

— На удивление спокойно, — разочарованно ответил Рябцов. — Даже удивительно. Охрану заменили буквально за сорок минут. Признаться честно, мы настраивались на жуткую кровавую резню и погони со стрельбой по всем коммуникациям. И людей инструктировали в том же духе. А тут — тишина, как на погосте. Никто даже не шевельнулся лишний раз. Только и слышали: да, конечно, чего изволите.

Вояр понимающе пожал плечами. Он видел: оба генерала не то чтобы в шоке, но явно обескуражены, что им не оказали даже видимости сопротивления.

Он тоже настраивался увидеть поражающее до глубины души дворцовое великолепие, но оказалось, как в средней руки провинциальном музее. Много лепных украшений и осыпающейся позолоты. Не хватало только табличек: руками не трогать. Так, обычный музей, причем не в лучшем состоянии.

Осталось только еще раз пожать плечами и сказать:

— Все прогнило. Сверху донизу. Сгнило и воняет! Если даже отборные войска не пожелали это защищать, значит, Кремль стал помойкой. И действительно, что общего у воинов со сборищем жуликов и воров, которых по недоразумению именовали АП и Правительством?

У дверей кабинета на втором этаже, того самого, что так часто показывали в фильмах про войну, их встречали двое мужчин. Один — грузный и бородатый, теребил в руках папку с тисненой надписью: к докладу. Второй, слегка постройнее, с явно угадывающейся военной выправкой и бесстрастным лицом, держал в руках обтянутый черной кожей чемоданчик.

Рохин сделал отстраняющий жест и трое вошли в кабинет отделанный дубовыми панелями. Огромный письменный стол с узнаваемым орнаментом на передней стенке. Два потертых кресла коричневой кожи перед ним. Над столом — портрет Ленина, читающего "Правду".

На краткий миг Виктору захотелось проснуться. Он даже прикрыл глаза, мотнул головой. Вновь открыл. Но ничего не изменилось. Высокие двери, ковровая дорожка, лампы с зелеными абажурами, стол для совещаний, зеленое сукно, радующее цветом усталые глаза.

Тишина, царящая в самом сердце Кремля давила плечи, как многотонная каменная глыба. Слышно собственное, обычно беззвучное дыхание, биение сердца и ток крови. Голоса спутников то звучат набатным колоколом, то кажутся тонкими и высокими, будто писк комара.

Устало опустившись в кресло, Виктор в полной мере ощутил всю непомерную тяжесть взятой на себя ноши. Той самой ноши, сбросить которую на Руси чаще всего можно лишь вместе с головой.

Глава 26

К запоздалому воздаянию можно относиться как угодно, но оно чаще всего бесполезно. Особенно, спустя годы, когда сильные чувства выдыхаются. Тогда, даже в случае самой свирепой, но запоздавшей казни, всегда найдутся люди, готовые сделать вывод, что предавать — выгодно, правильно, допустимо и даже желательно. Надо только аккуратнее уворачиваться от разозленных лохов.

А что? Новогодний шутник, любивший дирижировать оркестрами и мешать водку с шампанским, спокойно умер в своей постели. Его разбежавшийся по заграницам клан чувствует себя превосходно, и ничуть не страшится нищеты. То же самое можно было сказать про сотни и тысячи негодяев, причастных к краху Державы.

— Поздно, — устало думали многие, смотря за прямой трансляцией. — Месть, настигшая больного старика, всегда смотрится плохо, даже если тот старик — четырежды негодяй. Но, хоть так, хоть и хотелось бы — по другому...

Человека с отметиной, давно не способного заснуть без барбитуратов и вернуться к активности без кокаина, негодяя, чье предательство было оплачено со сказочной, невероятной щедростью, повесили в слякотную оттепель на полях орошения г. Москвы, очень сожалея, что его верная жена умудрилась умереть раньше.

Лауреата 32 престижнейших премий, включая Нобелевскую, почетному гражданину 12 городов мира, человека, удостоенного почетными званиями в 25 университетах, кавалера целой груды больших крестов и прочих медалей свободы, тихо удавили по просьбе его бывших соотечественников.

Сбылось: многих невозможно обманывать всегда. Потому особенно активно требовали засунуть в петлю любителя достичь консенсуса и что-нибудь углубить, именно те, кто поначалу Михал Сергеевичем искренне восхищался. Впрочем, уже говорил: всех и всегда — невозможно...

Чтобы выманить христопродавца и иуду из-за границы, спецопераций не потребовалось. Жадина, соглашавшийся даже на 25 тысяч за рекламу пиццы, не устоял перед предложенным ему миллионным гонораром. А РВСР не счел разорением перевод бывшему Генеральному Секретарю скромного аванса в полмиллиона, ибо многие на такое дело были готовы отдать предпоследний грош.

Странное дело, но многие клялись, что буквально за минуту перед повешением, они явственно видели облегчение на лице иуды. Маразматик, уставший бояться даже собственной тени вдруг понял, что все правильно, так и должно быть, он наконец обретает покой. Тот самый покой, который не мог и действительно не был куплен за пахнущее предательством золото.

На фоне урода с вывалившимся языком и каиновой печатью на лысине, сообщение о том, что отопление с Нового Года для семей, где в доме или квартире на человека не больше 25 квадратных метров, становится бесплатным, прошло почти незамеченным. Это потом, когда граждане стали получать платежки, где осталась только плата за обслуживание сетей, люди сказали:

-Наконец-то власть дает нам нашу честную долю не на бумаге.

Большинство из тех, кто постарше, меланхолично подумали, что до такого они дожить даже и не надеялись.

Решению РВСР предшествовал до крайности занимательный диалог с газовщиками.

— Значит, стабильно низкие температуры в районах распространения вечной мерзлоты — следствие распада метангидратов? — почти безразличным тоном спросил Виктор.

— В какой-то мере, — предчувствуя неладное, попытались уклончиво отмолчаться знающие люди.

— В какой конкретно, не подскажете? — упорствовал Председатель РВСР. — И не потому ли, случайно, полюс холода именно в Оймяконе? Там как раз мерзлота под полкилометра будет. Что же ее так успешно охлаждает, граждане, что ветры с полюса несут в Оймякон лишь тепло, а в шахтах на километровой глубине от плюс 40 до плюс шестидесяти?

— Клатраты и охлаждают, — играя желваками, недовольно уточнили капитаны нефтегазовой отрасли. — Температура кипения чистого метана примерно минус 161, клатратов — как раз около минус 82. Примерно такова и бывает температура на полюсе холода.

— Таким образом, большинство наших месторождений — клатратного происхождения?

— Ну да, — пожали плечами ответственные товарищи. — Известно со времен начала разработки Мессояхского месторождения. Вечная мерзлота интенсивно тает, вот и высвобождается газ. В единице объема метангидрата до 180 объемов метана.

— Стало быть, если пробить пробную скважину на границе мерзлоты, то чаще всего она даст газ?

— Так и есть, — подтвердили газовщики. — Причем, каждая третья — в промышленных объемах. Мерзлота — она потому и мерзлая, что там от притока тепла из недр потихоньку выкипают клатраты. Как в холодильнике. Кипят, и уносят тепло. Пока кипят — мерзлота существует. Но приток тепла из недр относительно стабилен, коэффициенты теплопроводности известны, можно даже сроки предсказывать, что и когда. Как выкипели — так нет мерзлоты. В таких случаях газа остается мало и лишь там, где осадочные породы достаточно плотные. И вообще, Союз разработал технологии разработки гидратных месторождений, в том числе и морского залегания, еще в пятидесятых, просто это не афишировали сильно.

Про себя Вояр отметил, что товарищи вновь и крайне профессионально недоговаривали. В частности, скрывая, что клатраты — крайне характерное для морского дна образование. Своего рода, стадия в циркуляции просачивающихся из земных недр метана и водорода. При этом, только вокруг Крыма, запасы легкодоступных гидратов составляют в пересчете на свободный метан 24 триллиона кубометров. По крайне заниженным данным восьмидесятых годов.

— Так получается, что большую часть непроданного газа вы либо сжигаете, либо позволяете ей просто выйти в воздух?

— А что еще делать? — вновь пожали плечами ответственные товарищи. — Цену надо держать. Прибыль необходимо максимизировать. Живем-то единожды!

— Так значит, люди, наши люди для вас — всего лишь часть кормящего ландшафта? — с обманчивым спокойствием поинтересовался Вояр.

Знающий человек уже увидал бы, как в его глазах неторопливо раскручивает обжигающе холодные вихри пьяная от ярости вьюга. Не приняв изменения в выражении лица Председателя близко к сердцу, товарищи с циничной прямотой пьяных легионеров подтвердили:

— Так своих-то удобней всего доить! В холоде как-никак живем. Так что, поддержание цены — дело правильное, даже если ради него приходится половину газа на воздух пускать. И больше, бывало, в небеса улетало!

— Ага, — совсем по-простому присвистнул Виктор. — Значит, выпускаем ценнейшее топливо в воздух, делаем нерентабельными целые отрасли, заставляем людей клацать зубами в плохо протопленных жилищах, и это ради мелкого ведомственного гешефта?

— На том гешефте почитай, добрая половина бюджета стоит, — с приличествующей отвисшим щекам солидностью, огрызнулись газовщики. Так ничего и не поняв, уже бывшие люди решили по отечески вразумить потерявшего берега мальчишку. — Да и потом, много у нас этого добра. Только под Байкалом мало не километровый слой метангидратов.

— Теперь все ясно, — с горечью констатировал Вояр. — Богатство, доставшееся нам ценой страшной гибели тех, кто жил до нас, наследство людей, по которым ударил километровой высоты сель, принесший из глубин морских, камни, глину и тот самый газ, вы, ничтоже сумнящиеся, пускаете на ветер. Это даже не растрата таланта из Книги. Таким делам я и определения-то подобрать вот так сразу не могу... Наверное, придется Трибунал просить.

Каждый день, с трудом доползая до кровати, Вояр понимал, что многочисленные и разноплановые реформы, на самом деле проявляются либо как воздаяние тем, кого простить было никак нельзя, либо как судорожное затыкание дырок.

Деятельность реформаторов в течение последней пары лет вызвала жертвы и разрушения, сравнимые с тем, которые принесла Отечественная. Разве что, они не сопровождались бомбежками и виселицами на площадях. А так... По многим показателям стало даже хуже, чем после войны на уничтожение.

Обиднее всего было сознавать, что у людей из душ цинично, с корнем, вырвали стержень, на котором держатся Державы и Империи. Способность поверить в немыслимое и воплотить в жизнь невозможное намного нужнее и человеку и стране, чем о том принято думать. Взгляд Председателя приобрел выражение, с которым погорельцы иногда смотрят на чадящие головешки подворья. Теперь в нем причудливо мешались решимость отстроиться и сохранить семью во что бы то ни стало, отстраненная безжалостность к самому себе и запредельная, безнадежная усталость. Которая для вставших на дороге бывает как бы и не опаснее всего остального.

И билось в виске: дети должны расти в радости, иначе потом, во взрослости, им будет неоткуда черпать силы. Наворовавшаяся сволочь, отравляющая воздух на километры в округе от себя, должна быть уничтожена любой ценой.

Было очевидно: скрепы, объединяющие общество, кто-то обильно полил кислотой. Цепи, связи и растяжки, удерживающие сложнейшую конструкцию, были готовы лопнуть. Тщательно простроенная со времен императоров система общественного взаимодействия, на которую не посягали даже большевики, была готова в любой момент рухнуть в пыль, до самого первого, примитивного уровня. Семьи, клана, рода, племени.

Времени до События почти не оставалось. И негде было взять времени на то, чтобы вырастить поколение, способное к свершениям.

Здесь необходимо сделать отступление. Возможно, некоторым читателям градация уровней общественного взаимодействия и их характеристики могут быть незнакомы. Итак, определим понятия.

Уровень общественного взаимодействия или, что то же самое, степень упорядоченности, определяется двумя базовыми характеристиками.

Первое: максимальным количеством согласованных технологических процессов.

Второе: плотностью потока энергии.

Третье: обе базовых характеристики с течением времени меняются в зависимости от прогресса (регресса) общества.

К примеру, уровень державы мирового значения в пятидесятых годах определялся 5-6 тысячами согласованных технологических операций (цветной кинескоп — тогдашняя вершина доступных одному государству технологий) и плотностью энергии, соответствующей ядерному взрыву. Несколько позже — способностью создавать процессоры по технологии скольких-то нанометров и плотностями энергии термоядерного взрыва.

Различные ступени упорядоченности общества существуют на Земле одновременно, взаимодействуя с ущербом или выгодой, зависящей от конкретной ситуации. Иногда более высокие уровни подпитывают примитивные, щедро делясь с ними ресурсами и возможностями. Так было в Союзе. Но чаще — стоящих на более низких уровнях тупо грабят. Так было и есть везде, кроме Союза.

Уровней организации всего семь — от уровня планетарного, до уровня семьи или рода. Характеристики крайностей вам известны, потому несложно экстраполировать и уровни города, местности, страны. Для отдельного государства почти недоступен или слишком дорог космос, для местности, области пределен уровень вертолета, для крупного города вершиной технологии можно смело считать легкий самолетик, для общины или местечка — ремонт грузовика или создание простейших сельскохозяйственных машин. Все просто. Описанные уровни существуют и работают, причем именно как уровни упорядоченности систем общественных отношений.

Почему разговор вообще зашел об уровнях организации общества, немыслимом холоде выбирающегося на волю метана и Событии, неотвратимо надвигающемся на планету?

По простейшей причине: с одной стороны, уже лет двадцать-тридцать, как разумные люди отмечают признаки глобального системного кризиса. Возникшие противоречия силами и средствами сложившейся на планете системы, решить невозможно. Возникающие по ходу развития противоречия, завели систему в тупик.

С другой стороны, столь же элементарно и то, что сообщество, сохранившее более высокую степень интеграции, более совершенную систему разделения труда, с большей эффективностью мобилизует ресурсы на ликвидацию последствий стихийного бедствия, в очередной раз ставящего цивилизацию на грань гибели.