Poor men's judge

Осознание, что плодами Революции, как всегда, воспользуются шакалы, бесило не на шутку. Как и то, что из классического сюжета просматривались исключительно классические, многократно обкатанные историей выходы.

— А если идти с другого конца, предположив, что сейчас мы как раз заняты разгоном Директории? — думал Виктор. — И тогда получается ничуть не лучше. Гвардейцы разгонят продажных дельцов и власть свалится в руки, словно перезревший плод. Это — нестареющая классика, 'караул устал'. Параллели прослеживаются и там, и там. Только в одном случае — Мюрат, а во втором — матросики. Но в общем, не суть важно.

Важно — другое! В любом варианте неминуемо оказываешься рабом ожиданий тех, кто вознес к вершинам. Конечно, будут еще славные денечки! Да и были уже, что греха таить. Тулон, точно уже был. Просто у меня он чуть по-другому назывался. Хотя, чем слово 'Солжа-Пале' хуже слова 'Тулон'? Да ничем, пожалуй...

Суть в том, что ты без идущих за тобой — никто. Но, в то же самое время, чтобы пнуть страну вперед, надо стать страшным, свирепым, кровожадным чудовищем, диктатором, узурпатором и прочая. Кто не верит, пусть почитает биографии Генриха 8, Кромвеля, Вильгельма Первого Оранского и всех остальных, кому хоть что-то удалось совершить. Боже, куда я влез...

Сорок веков не смотрели на меня с верхушек пирамид, это правда. Но в ближайшие годы вряд ли кому удастся потушить горящую нефть.

Всяких там неприкосновенных Энгиенских придется душить на счет раз, это без вопросов. Иначе просто не выжить. Но ни Аустерлиц, ни Бородино, ни, тем более Ватерлоо мне и даром не нужны... Как бы увернуться от такой чести-то, а?

Директорию, сидящую в столице, вскорости разгоним, они это и сами понимают. Газеты и ТВ проглотят и оправдают все, что угодно, достаточно вспомнить знаменитый когда-то ряд заголовков, начинавшийся статьями типа 'Корсиканское чудовище выползло на берег в бухте Жуан' и 'Людоед идет к Грассу', а завершившийся вполне верноподданным 'Его императорское величество ожидается сегодня в своем верном Париже'. Мы на том этапе, когда уже важна лишь сила.

Вот только, видит Бог, как неохота воевать потом с половиной мира. Да и то сказать, диктаторов и полководцев теперь не травят на маленьких островках в океане, оказывая, так сказать, уважение личности. Теперь — время шакалов, закапывающих кости павших титанов в грязи.

— Тогда все просто! — одобрительно отозвался тот, который внутри. — Осталось лишь выпрыгнуть из колеи, как в песне, понимаешь?

— Понимаю, — улыбнулся Виктор, — будем выбираться своей колеёй.

Ноги передвигай! — ругался путник, заставляя себя сделать еще один шаг. Помогало слабо. Нижние конечности шевелились с трудом. Свинцовая тяжесть заполняла все тело, каждый шаг требовал серьезного волевого усилия. Воздух входил в обожженые легкие с надсадными хрипами, сердце билось где-то под горлом.

Рюкзак с походным барахлом был давно сброшен в пыль. Он был невыносимо тяжел, и с ним было не дойти. Затем в кусты полетела пропитанная потом куртка, и останавливаться стало совсем нельзя. Мягкая зима предгорий убивает не хуже до звона промороженной тайги или влажного ада сельвы. Путник знал это точно.

Более всего хотелось присесть и немного отдохнуть. Но человек понимал, что присев, он уже не встанет. Потому шел. Под конец пути, он перестал прятаться и выбирать дорогу.

Свое задержание патрулем, путник воспринял как избавление от немыслимой, гнущей плечи и душу тяжести. Облегченно повиснув на руках бойцов, он с паузами прохрипел, что ему непременно и срочно надо к генералу Рябцову. Потом глаза у бедолаги закатились куда-то вверх, лицо приобрело синюшный оттенок, и задержанный потерял сознание.

Привести странного бродягу в чувство путем обливания его холодной водой не удалось. Не помогли ни пощечины, ни громоподобные матерные тирады — куда уж без них! Насмерть загнавший себя человек, слабо улыбаясь, уплывал туда, где забот не бывает. Дыхание становилось все более редким, пульс слабел.

Начальник патруля, спинным мозгом почувствовав какую-то грандиозную пакость, припомнил инструкцию по оказанию первой помощи, трясущимися руками извлек шприц-тюбик боевого стимулятора, и вызвал из госпиталя машину с дежурным врачом. В итоге, это многим спасло жизнь. После спешно проведенной интенсивной терапии, к утру состояние задержанного опасений больше не вызывало.

Первое, что сделал больной, придя в сознание — вновь потребовал встречи с генералом, отказавшись что-либо сообщить по сути. Разве что, слабым голосом сказал:

— Полковник Степанов, Главное управление. Ваш командир знает меня лично.

Вечером собрался Военный Совет. Генерал -майор Рябцов коротко доложил:

— Это, действительно провокация. Мне, как и предсказывал Степанов, пришло указание подготовить отправку всех имеющихся инженерных мин и мин в десантном варианте на завод-изготовитель. Якобы по соображениям секретности, перегрузка назначена на разъезде двадцатый километр, что раньше не практиковалось никогда. Ранее мы вывозили специзделия из части не автомобильным, а железнодорожным транспортом и сопровождали их до завода, благо, в части имеется собственная железнодорожная база.

— А насколько опасны эти ваши игрушки? И главное, сколько у нас есть времени? — поинтересовался Фролов.

— Крайне опасны товарищи. И, согласно полученным из главка указаниям, у нас семьдесят два часа. Уже семьдесят один, — уточнил Рябцов, глянув на часы.

— Про опасность хотелось бы поконкретнее, — заметил герой штурма Солжа-Пале, генерал-лейтенант Лев Егорович Рохин.

Вояр вместе с остальными офицерами пока что хранил молчание.

— Чтобы вы осознали размеры опасности, поясню, — с неловкостью, говорящей о вопиющем нарушении режима секретности, ответил Рябцов. — Инженерная мина — это 20-30-50 килотонн. Мина десантного исполнения — это почти полный аналог американской ХМ-128. Ее тротиловый эквивалент от 500 тонн до трех килотонн. Позволяет уничтожать важные объекты, не слишком к ним приближаясь.

Если это добро попадет в руки боевиков, сложившийся баланс сил будет нарушен. Никто не сможет предсказать, где в очередной раз разверзнется ад. Хотя бы потому, что боевая часть инженерной мины легко помещается в багажник легкового автомобиля.

Более того, в силу того, что государство оказалось не в силах обеспечить охрану арсеналов, ее обеспечат наши заклятые друзья. На полностью законных обстоятельствах, ради мира на Земле, безопасности человечества и прочих правильных слов.

Они и так нашим демократам новые системы охранной сигнализации оплатили, а тут еще такое...

— Почему Вы думаете, что нападение произойдет на территории автономии? До Урала дорога длинная, удобных мест и тихих полустанков много. Дорогой бдительность охраны неминуемо притупится, все можно будет разыграть как по нотам. Так почему обязательно здесь?— спросил Вояр.

— По словам Степанова, чтобы повесить на новые власти республики всех дохлых кошек в округе, — ответил генерал Рябцов. — Это, своего рода, провокация в провокации. Столица остается в выигрыше во всех случаях.

Предположим, боевикам захват удался. Тогда нам конец. А столица обретает право на сколь угодно жесткие меры зачистки территории. Точнее, той ее части, что не будет выжжена боевиками.

Есть вариант, что отобьемся. Тогда последует заявление, что ополчение перехватило контроль над ядерным оружием. Новый член Ядерного Клуба?! Такого не допустит никто. И в результате опять — сколь угодно жесткая зачистка с участием международного контингента. Под такие дела его соберут быстро, особенно если учесть, сколько народа на нас точит зубы по поводу ближневосточных событий.

— А как же кодоблокировочные устройства? — поинтересовался Лев Егорович, нервно дернув бровью. — Помнится, в Академии нам объясняли, что их обойти нереально.

— При полной разборке — реально, хотя и не просто, и времени требует — жестко ответил Рябцов. — В конце концов, бомба это всего лишь корпус, заряд и система автоматики. Достаточно найти грамотного электромеханика, и он проложит новую взрывную цепь от разогревного источника тока на токовые детонаторы через схему удвоения или учетверения напряжения. Напрямую. Не настолько уж это и сложно. Как выглядит детонатор, понятно. Боевые разъемы туда приходят непосредственно от преобразователя напряжения. Разогревной источник — маркирован. Получается, остается грамотно провода проложить, а на это даже у среднего радиолюбителя мозгов хватит. Главное, чтобы ему объяснили, что все степени предохранения включены по схеме 'И', дальнейшее становится после этого делом техники.

Вся эта кодовая муть, о которой вам долго рассказывали в Академии, работает лишь в одном случае: когда предполагается, что внутрь никто не полезет. А они и полезут, и электромеханика грамотного найдут. Если уже не нашли.

Неожиданно, осунувшееся от хронического недосыпания лицо Командующего, озарила радостная улыбка. Никто из присутствующих не удивился. Они привыкли — для их лидера безвыходных ситуаций нет, он видит дальше, чем кто-либо, он думает по-другому. Главное — это просто верить и делать, даже если до конца и не понял красоту замыслов Команданте. Все подтверждалось, и не один раз, наверное, именно поэтому взрослые, битые жизнью люди признавали бесспорное лидерство Вояра. Он не только был решительнее и жестче многих. Главным было другое — он видел ситуацию сразу со всех сторон, как гроссмейстер видит неочевидный для любителя форсированный мат на десятом ходу.

Разве что, некоторые привычно поежились от пробежавшего по спине холодка. Они уже усвоили мимику Виктора и потому знали: улыбка поставленного в сложное положение Команданте означает скорую и бесславную гибель тех, кто заставил его ТАК улыбаться.

Военные качества, знаете ли, это не упражнения на ящике с песком. В итоге, это триада из интеллекта, упорства и решительности, важнейшими качествами в которой, бесспорно, являются последние два. Гениальность — абстракция, если она не основана на настойчивости и фантастической решимости. Мировую историю делают те, кто ставит на кон все, без остатка. Виктор был твердо намерен менять ход истории, потому, в отличие от многих, увидел в сложившейся ситуации не только угрозы, но и возможности.

— Трое суток, товарищи, это почти что вечность, — мечтательно улыбаясь, сказал Вояр. — Трое суток, это очень много, товарищи.

Затем, резко посерьезнев, коротко распорядился:

— Запись совещания остановить.

Любой из бойцов, воевавший Там ( так, почему-то избегая прямого упоминания конкретных мест, говорили в народе), оказавшись в краткосрочном отпуске, сам того не осознавая, становился и агитатором, и пропагандистом. Чаще всего, тогда, когда мужчины, уже неплохо посидев за накрытым столом, выходят покурить. Как известно любому, именно в такие моменты чаще всего и случаются разговоры "за жизнь и текущий момент". Впрочем, значения таких дискуссионных площадок, как заводские курилки, кухни и гаражи я бы тоже отрицать не решился.

Семен Плетнев, приехавший в краткосрочный отпуск к родне, ощутил в себе талант проповедника как раз между салатами и горячим, стоя на балконе с сигареткой в руках.

— И что за чушь вам в души пихают, а мужики? — с легким недоумением спросил он. — Какой, к лешему русский фашизм, какой геноцид, какие такие попытки реставрации проклятого тоталитарного прошлого?

— Так говорят. Так пишут.

— А вы, значит, рады. Уши развесили и греетесь на солнышке. Приходи, значит, любой-всякий, и вешай нам на них макароны подлиннее!

— По делу говори! Остряков тут каждый второй, да и шутки твои — старые.

— Могу и по делу. С чего начинать-то?

— А вот хотя бы с геноцида. Вы там, говорят, совсем маленький гордый народ к ногтю взяли... Как фашисты какие!

— Народ никто не трогал. Кто землю пахал, да пас баранов — тот чист, к тому вопросов нет. Но вот беда: нет таких, кто всегда только баранов и абсолютно честно. Смотришь, а во дворе подвальчик хитрый или ямка там в лесу вырыта, а в ямке — поганое ведро да остатки заплесневевшего сухаря на гнилом тряпье валяются. Спросишь с пристрастием, где люди, глядишь, испугаются и ответят. Один сосед другого заложит, чтобы выжить, а тот сосед — еще кого. Так и разматываем. Цепочку за цепочкой.

Сначала до рвоты противно было. Теперь попривыкли, и твердо усвоили: эти люди предпочитают заместо работы наших девок в гаремы на экспорт слать. Любят детей наших убивать, чтобы у ихних больше воздуха было. Любят отрезанными головами в футбол играть, чтобы молодняк к крови да жестокости приучать. Девок наших, кого продать не надеются, любят насиловать с выдумкой и до смерти. За такие фильмы им западные извращенцы платят неплохо, потому и стараются нохчи.

И знаете, каков итог? Вот сколько ни спрашиваем, бородатые до сих пор ответить затрудняются, куда это они две сотни тысяч душ отправили.

Так это ничего, мы до каждого дойдем и каждого спросим. Может, кто и сподобится вразумительно объяснить, откуда в ушах его бабы сестрины сережки, а у дочки — женино колечко.

Вам что, до сей поры непонятно, что этих, — брезгливо сплюнул Семен, — следует зачищать до золы. Они родоплеменные, понимаете?

-А что в этом такого страшного? — тут же недоуменно спросили Семена. — У нас все равны. Хоть бы и родоплеменные, а хоть бы и первобытно-общинные.

— Да не в равенстве, мужики тут дело! Просто постарайтесь понять: они как думали своим диким способом двести лет назад, так и сейчас продолжают. То, что некоторые из них получили образование, это только хуже.

-Так почему это тебя так задевает?

-Потому как их способ жизни и мышления — всем остальным ну как нож острый. Они же индейцы, только с Кавказа! Понимаете?

Оглядев собравшихся, Семен с тоской понял, что понимание никак не наступает, и продолжил пояснять:

-Там, на Кавказе — сотни народцев и тысячи кланов, состоящих из кровных родственников. Любой чужак — потенциальная жертва, что бы ему ни говорили. Врать и притворяться миролюбивыми дикари умеют получше любого из вас. Их мало, потому хорошо притворяться — вопрос выживания.

Фактически, это потомственные двуличные мрази. Только великий народ может позволить себе великодушие, порядочность, честность и прочее такое по отношению к чужакам. Малый род, захудалый клан или тейп с сотней-другой членов, так себя вести не будет.

У них бедная земля и злые, подлые соседи. В точности такие же, как они, только из других кланов. Потому, сельским хозяйством дикарь заниматься не будет. Или будет, но так, от случая к случаю, без души. Он, из поколения в поколение — хороший охотник, наемный головорез, работорговец, вор, разбойник. Если бы я шел на какой криминал, лучших подельников было бы сыскать трудно. Но, только до момента дележки. Удачным разбоем они кичатся, хвалятся удалью среди своих.

Культурность их проявляется ныне в том, что кавказские дикари не коллекционируют уши, черепа и скальпы. Да и то лишь потому, что кругом враги, и лишние изобличающие улики никому не нужны.

В остальном, как ходили они на разбой века назад, так ходят и сейчас. Как держали пленников в земляных ямах во времена Толстого, так и держат. Историю про Жилина и Костылина кто-то в школе читал?