Poor men's judge

Зато было ясно, что парень здорово подставился. В случае чего, а каким этот случай может быть, начальник штаба сообразил давно, на лейтенанта можно будет списать многое. Чуть ли не все, что заблагорассудится. И это решило дело в пользу Виктора.

— Ладно, — наконец сказал полковник. — В конце концов, другие варианты еще хуже.

— Так точно!

— Иди уже... Суворов...

Обидно, кстати, полковник выразился. В армии кутузовыми, нахимовыми и наполеонами обычно называют совсем уж бестолковых прожектеров. Виктор, впрочем не обиделся, его предложение было принято. Все остальное становилось несущественным.

Сделав четкий поворот налево-кругом, лейтенант вышел из кабинета, аккуратно, но плотно прикрыв за собой дверь.

— Пусть попробует, — подумал Петров. — Офицер он неплохой, понимающий. В ситуации с мнимым нападением на пост разобрался как бы не первым. Но вот какое дело, ни словом, ни жестом не стал намекать, что он тут самый умный. Рапорт написал ровно такой, какой был нужен. Правильный мальчишка. Пусть пробует. Помогу.

В итоге, приказ был подписан еще до обеда. А следующим утром, еще до восхода солнца, когда горизонт только-только начал сереть, в Грибовку въехала небольшая колонна . Несколько тяжело груженых машин и полевая кухня. Телефонная связь была отключена еще с вечера, неожиданно для всех. Подавлением мобильной занялась служба РЭБ Объекта.

Узнав, сколько разных дел успел сделать Вояр за какие-то двадцать часов, полковник Петров убедился в правильности своего решения, и доложил командиру перед утренним разводом.

— Лейтенант Вояр уже работает с местным населением, как предусмотрено утвержденным Вами планом. Связь в радиусе тридцати километров блокирована полностью.

Генерал довольно улыбнулся. Кажется, желательная ситуация создавалась сама собой. Или руками не в меру шустрого лейтенанта, что не имело абсолютно никакого значения.

После того, как связи не стало, у парочки соглядатаев, болтавшихся возле деревни, не осталась другого выхода, кроме как попытаться передать хозяевам срочную информацию лично. Однако, наскоро завербованные пособники боевиков оперативной подготовки не имели. Да и и иметь не могли. Потому, попали в добрые и надежные руки выставленных накануне начальником ОО секретов.

Собранные перед правлением люди недовольно гомонили, вполголоса ругаясь на непонятную председателеву блажь и зряшную, по их мнению, потерю времени.

Наконец, у крыльца остановился УАЗ с открытым верхом, и из него легко выпрыгнул молодой офицер в полевой форме старого образца. Поднял руку, привлекая внимание, и произнес:

— Извините, что отвлекаю. Но ситуация такова, что вы должны быть проинформированы и принять решение осознанно.

Сотни глаз пристально, испытующе смотрели на молодого человека, стоящего перед толпой без тени смущения.

У юного, но полностью седого лейтенанта с пронзительно яркими, василькового цвета глазами, оказался неожиданно сильный голос. Говорил он спокойно, вроде бы и не слишком громко, но слышно было всем. И говорил он так, что собравшиеся примолкли, боясь проронить хоть слово.

— Те кто могут, вывозите детей и женщин. Немедленно. После разгрузки вещевого имущества, каждый автомобиль может спокойно взять на борт 20-25 человек. Рейс до ближайшей станции — 20 минут. Далее — электричкой по известным вам адресам. Родственники, знакомые, друзья — кто куда может. Ориентировочный срок — два месяца.

Мужчины, кто в себе не уверен, уезжайте тоже. Худого вам никто не скажет. Не всем, как говориться, дано. Кто-то пахарь, кто-то воин. Тут позора нет. Стыдно сгинуть ни за грош, будучи неспособным к бою.

Командование выделяет вооруженное сопровождение. Я лично отвечаю и обеспечиваю вашу безопасность. Вплоть до применения оружия на поражение.

Второго шанса не будет. Время на сборы — два часа. До конца дня — вывезем всех.

— И чаго это ради? — прозвучал в настороженной тишине глумливый тенорок местного алкоголика, Володи Мухина. Этого невысокого, всегда слегка пьяного жилистого мужичка со скверным характером в деревне терпели исключительно за талант к механике.

— Вопроса ждал, — спокойно ответил лейтенант. — Сейчас утро, туман, не все видно. Но кто помнит, за вон тем полем и лесополосой — воинская часть. Склады. Разные. Много. В том числе и вооружения. Тряпкоголовые заигрались. Теперь им позарез нужно оружие. И они за ним вот-вот придут.

Потому, если бы мы сюда не приехали, случилось бы так: в Грибовку прикатили бы автобусы с вооруженными людьми. Послушайте, что было бы дальше.

Тех, кто решится не то что оказать сопротивление, возразить — сразу пристрелят. Остальных погонят через поле прямо на склады, заставляя кричать, чтобы часовые не стреляли. Нохчи не спеша пойдут сзади. Чтобы никто не сбежал и не свернул. Кто-то попытается. Таких застрелят. Остальные — потопают как миленькие.

Теперь поймите: Устав никто не отменял. Часовые будут стрелять. Вы или Ваши близкие погибнут. Плохо погибнут. Там минные заграждения и пулеметные точки есть, чтоб вы знали.

Всех и сразу не убьют. Закон войны: раненых всегда больше, чем убитых. Представьте: вы лежите на молодой травке, и мир потихоньку меркнет от потери крови. Понравилось? Нет? А ведь это — легкий вариант. Может случиться, осколком порежет живот, из него выпадут кишки. Скот тут резали многие, знают: вонять будет мерзко. Вы, не в силах поверить в случившееся, будете пытаться запихнуть сизые грязные клубки обратно. Еще вопросы?

— Что-то ты, лейтенант, нагнетаешь, — послышался блатной говорок откуда-то из середины толпы. — Сами разберемся, не дети малые.

В толпе послышалось напряженное шевеление, и оратор неожиданно замолк.

Лейтенант, как будто стирая с лица напряжение, провел по нему ладонью, и негромко заметил:

— Недавно я вернулся из предгорий. Ездил хоронить деда. Похоронить успел, но там была резня. Один, примерно такой же умный, сосед, кстати, взял, да и сказал: "Сам разберусь"!

Оказалось, ошибался. Разобрались как раз с ним. Лично наблюдал, как выглядели его кишки на заборе.

Здесь такого не будет. От автономии полторы сотни верст. Развлекаться со вкусом и снимать кино про расчлененку боевики не будут. Просто порежут-постреляют всех, кто будет не согласен бежать на посты и громко орать: "Не стреляйте, родненькие!"

В общем, так: сход может принять любое решение. Тут вы в своем праве. Жизнь ваша, вам и распоряжаться ей. Думайте. Пять минут у вас есть. Потом разворачиваю колонну обратно.

-Лейтенант, — очень серьезно спросила скромно одетая сероглазая женщина, — ты, получается, сам уже хлебнул того, о чем говоришь?

— Да, — ответил Виктор.

— Так может, ты просто перепугался или из мести все затеял?

— Не месть, но лишь возмездие, — тихо, будто размышляя ответил Вояр, слегка наклонив голову. Собравшиеся заметили, как волосы молодого офицера вдруг вспыхнули режущим глаза серебряным отблеском. Затем голос лейтенант окреп и стал слышен в самых дальних уголках площади. Вслушивались все, и по спинам слушающих бежал озноб.

— Если за замученных не придет возмездие, — говорил Виктор, — если оставшиеся в живых будут думать только о том, как избежать, спрятаться или убежать, мир кончится. Дети будут рождаться уродами, солнца не станет, наступит вечная, черная, безнадежная и беззвездная ночь.

У многих, стоявших в эти минуты на площади, от стыда и осознания собственной беспомощности прихватило сердце.

— Достоинство и память, -услышали люди, — главное из того, что хранит в сердце каждый из нас. Достоинство и память — это то, что мы выражаем борьбой, когда иначе поступить нельзя, ибо всегда, везде и во всем существуют предел и мера. Ныне — мера переполнена и предел достигнут.

Закончив, лейтенант подернул левый рукав и внимательно посмотрел на часы. Потом почти безразлично, буднично добавил:

— Маме моей бабушка говорила: Если кто-то угрожает тебе смертью, ему надо поверить сразу, безоговорочно. И действовать немедленно, исходя именно из того, что тебя хотят убить. Иное — неразумно.

В ту войну все, кто вел себя по-другому — погиб. Всех, кто верил в гуманизм и европейское воспитание оккупантов — регулярно закапывали в братских могилах или просто заваливали землей в ближайшем овраге.

Тряпкоголовые уроды открыто заявляют, что русские нужным им в сильно ограниченном количестве, только молодые и только как рабы. Остальных обещают пустить под нож, и уже начали это делать. Из того, что я виде, кишки соседа на заборе — самое невинное и почти безобидное зрелище. Потому в натурализм вдаваться не буду, подумаете, что пугаю и преувеличиваю.

Но все же, товарищи, подумайте, есть ли смысл мне поверить? Или проще не делать ничего и потерять все, включая имущество, здоровье и даже жизнь?

Взгляды собравшихся скрестились на бессменном, как Кащей, председателе колхоза. Егор Васильевич некоторое время поперхал горлом, и выдавил:

— Согласны. Баб, детишек — к родне. Правление копеечку выделит. Вот прямо сейчас. Эй, Наталья, составляй ведомость!

Про себя Фролов подумал, что лейтенант разговаривает с людьми так, как человек, специально обученный это делать. Ишь как сказал: 'каждый из нас', 'мера переполнена'! Будто он — один из тех, кто стоит перед ним. Такой же, как те, кто собрались, кровь от крови, плоть от плоти. Будто он живет лишь интересами тех, кто сейчас стоит перед ним. Более того, в данный момент так оно и есть — некоторые вещи не сыграешь.

Так говорили разве что, некоторые комиссары Гражданской. Из тех, вымерших ныне редких волшебников слова. И люди по их слову делали невозможное. Когда говорят так, оратору не отказывают, он не логикой оперирует, чувствами, — анализировал когда-то окончивший ВПШ председатель, сохраняя на лице маску сельского до мозга костей жителя, — И речи в записи кажутся плоскими, а живьем воспринимаются как чудо. Как откровение, получив которое, нищие, безоружные люди голыми руками рушат престолы и гонят прочь орды до зубов вооруженных врагов.

Другой вопрос, — зло прищурился Фролов,резко нарушив своим недовольным ворчанием все очарование момента, — что делать оставшимся? Их как думаешь защищать, а лейтенант?

— Командование объявляет сборы и переподготовку воинов запаса. По месту жительства и без отрыва от основной работы.

Остается только вписать в приказ фамилии, поставить на довольствие и вручить оружие. Иного способа дать его вам, у меня нет.

После слов 'у меня', Егор Васильевич, привычно изображавший на людях простоту, чуть не поперхнулся снова. Теперь уже по-настоящему, с кашлем и посиневшим лицом. Глотку перехватило нешуточно.

Товарищ Фролов мгновенно понял: перед ним, в образе не по чину берущего на себя голубоглазого паренька, материализовалось вполне приемлемое решение мучающих его в последнее время проблем. И не только его, кстати.

Если воспринимать сказанное не по форме, а по сути, то только что, принародно было объявлено: времена Гуляй-Поля вернулись. А Батькой, только что! этот парень назначил себя. Тут же обещал народу защиту.Не просто обещал. Вот они, грузовики. Оружие и боеприпасы явно там . Теперь лейтенант всей округе — хозяин. И очень возможно, что потом — тоже. Такие, если уж что берут, то потом держат мертвой хваткой. Хрен его кто теперь из предгорий выковыряет, понял Егор Васильевич.

-Что ж, парень, посмотрим, как оно будет, — подумал председатель, — Но вообще-то такого тебе, лейтенант, никогда не простят... Потом...

Глава 6.

Откинувшись в эргономичном кожаном кресле, ведущий аналитик Vinland Research Group Грегори Старк устало закрыл покрасневшие от бесчисленных бумаг и созерцания монитора глаза.

От стимуляторов и кофеина мутило, в затылке тупо пульсировала боль. Тщательно спланированный для партнеров список мероприятий никто всерьез и не планировал выполнять.

Как только 'партнеры' почувствовали вкус крови и бесконтрольного грабежа, у них, по меткому выражению русских, 'слетела крыша'. Приставленные к новоявленным воинам ислама инструкторы докладывали, что подопечные вышли из повиновения и только что не отрывают бывшим благодетелям головы.

В солнечном сплетении ворочался наглый скворчонок с острым клювом. Боль отдавала в локоть и за грудину.

Стоило прикрыть глаза, и мозг услужливо извлекал из тайников хронику стертого гусеницами русских Берлина и старые гравюры 18 века, на которых одетые в лохматые шапки воины брали европейцев на штык.

Раба назовешь рабом — он засмеется или заплачет. Свободного -будет сражаться'. Карлейль был прав, меланхолично прикидывал последствия Грегори. Гнуть, но не ломать. Тем более, никто не знает, на что окажутся способны люди предгорий, если им повезет отойти от шока.

-За убежавших я спокоен, — они вне игры, — прикидывал Спарк, — за лагеря беженцев — тоже, там все под контролем. Но все-таки, почему меня не оставляет чувство, будто что-то не учтено...

С отвращением глянув на кофемашину, Грегори вздохнул, и полез в холодильник за минералкой.

— Zaigralis, vkonets, или как там это у них говорят, — думал он. — Совершенно ясно, что фоновый уровень террора многократно превысил допустимые значения. Статистику посчитают только к вечеру, но выводы уже просматриваются. Надо срочно докладывать руководству.

— Это что ж теперь будет?! — в который раз пошел Спарк по замкнутому, безысходному кругу умозаключений. — Мягко надо было, осторожно, выверено. Следовало не громить и уничтожать, а выдавливать с досадными инцидентами. Последовательно, но неотвратимо. Как лягушку в кипятке варят, потихоньку. А эти что творят?!

Уму непостижимо, ополоумевшее ничтожество с вислыми ушами, которому можно играть роль эльфа-прислуги Добби без грима, и лощеное сановное ворье ради прикрытия безудержного воровства, спустили с цепи бородатых младенцев!

Те не нашли ничего умнее, чем объявить подлежащим уничтожению целый народ! К слову сказать, значительно более многочисленный и цивилизованный. Не иначе, как ислам приводит к разжижению мозгов и полной потери чувства самосохранения.

Последствия настолько очевидны, что для их оценки аналитики не требуются. Ну почему никто не желает понять, что пренебрежение устоявшимися законами войны, гибельно именно для слабейшего. В данном случае слабей cattlefuckers из предгорий (наедине с собой Грегори стесняться в выражениях не считал нужным).

Они почему-то никак не хотят поймать, что крысе не стоит дразнить мельника, рвать мешки, гадить в муку и уж тем более, с громким писком лезть на глаза.

Уж больно у мельника широк спектр возможных воздействий. Просто наступить , с хрустом переламывая хребет, прибить палкой, отравить приманку, которую жадная крыса обязательно съест. Мельник может привести терьера, вырастить крысиного волка, поставить капкан.

А что может крыса? С разозленным писком попытаться броситься в лицо? Неприятно, конечно. Но решимость придавить вредителя от таких демаршей только окрепнет. Бить уродов будут везде и всем, что попадет под руки.

И если, не дай Бог, там найдется лидер, которого мы просмотрели, отходную придется заказывать не только этим грязным, свихнувшимся от крови фанатикам. Может не поздоровиться всем, кто вкладывал в эту историю средства ...