Poor men's judge

Битым моджахедам, поддерживать слухи было еще выгоднее, чем кому-либо. Ибо поддаться необоримому — не позор, а просто факт биографии. Это, собственно, и требовалось Берни, умело подливавшему маслица в информационный пожар.

Логика простая и старая как мир: от жутких слухов до полной потери способности к сопротивлению — дистанция тоньше волоса.

Теперь главным было — набрать темп и не останавливаясь, наращивать давление.

... Короткая очередь практически в упор разносит голову благообразного старца.

Только что он с напором и патетикой, достойной Картофельного Батьки, настаивал на том, что в селе действует законно сформированный отряд самообороны. Потому, дескать, ополчение обязано поделиться, и отдать бедным селянам сорок автоматов.

Пока ноги болезного еще подергиваются, аксакалам выдвигается встречное предложение:

— Сдадите сто. Срок — два часа.

Аксакалы впечатлены лицезрением разбросанных по земле мозгов и запахом, исходящим от мертвеца. Пытаясь сохранять достоинство, уходят.

Через сорок минут джигиты приносят ровно сто автоматов. Клейма на них в основном, южноевропейские, иногда попадаются изделия китайского производства. Советское оружие и патроны — редкость.

Тут же следуют неудобные вопросы:

— Откуда? Кто? Когда?

Затем подворья проверяются на предмет наличия зинданов. Стоит ли конкретизировать судьбу тех, в чьих домах их находят?

Экстренный полевой допрос подозрительных лиц. Далее — по стандартной процедуре. Куски обоссаного мяса, уже не способного даже шипеть, утилизируются.

Попутно собирается взрывающееся и стреляющее железо, которое уже никогда не пригодится его бывшим хозяевам.

Рутина. Но необходимая. Вернувшись, люди должны жить, не опасаясь удара в спину. Эти, которых сгребает бульдозер — не люди.

Никто не занимается оценкой происходящего в категориях мирного времени. Мораль проста: политика и дипломатия хороши для партнеров, держащих себя в неких рамках.

Для нелюдей, потерявших берега, набор инструментов воздействия несколько иной. Тотальный террор, это такая штука, ...обоюдоострая.

Ополченцы — не политики. Простые люди, взявшие в руки оружие, чтобы вернуться домой. Соответственно, им нравились исключительно простые и эффективные решения.

После первого же удачного дела, они при помощи мобилизованных рабочих депо разобрали ведущую к Солжа-Пале железную дорогу и обрушили насыпи. На большом протяжении было взорвано полотно неподконтрольных Советам шоссе, сделав их непроходимыми для грузового транспорта.

Повалили опоры электропередач и проводных линий связи. Сотовая связь устойчиво блокировалась мобильными армейскими комплексами РЭБ. У правоверных остались разве что проводные телефоны времен Второй Мировой и современные спутниковые терминалы. Что того, что другого было до обидного мало. Для воинов аллаха местность стала непроходимой. Просто потому, что было произведено ее тотальное минирование вокруг крупных населенных пунктов и на путях вероятного прорыва блокады. Люди не желали гоняться за волосатыми уродами по лесам и гибнуть при штурме мелких аулов. Не желали стоять мишенями на блок-постах. За них работали мины. Разные. Стеклянные, бетонные, малые, большие, похожие на кусок грязи и сделанные из патрона ТТ — всего не перечислишь, ибо богата фантазия обозленных людей.

Но преимущественно, использовались маленькие неизвлекаемые игрушки, рассыпаемые с самолетов сельскохозяйственной авиации, мобилизованных аж с трех областей. Они даже не убивали, те мины. Сложно убить человека таким маленьким зарядом. По большей части, боевику всего лишь отрывало или калечило стопу. Но этого оказалось достаточно.

Со складов отходящих частей оружия и боеприпасов воинам Пророка удалось получить сущие крохи. Ополчение успело раньше, а военные в ответ на претензии заявили, что не разбираются в сортах гражданских вооруженных формирований, так что вы, ребята, там как-нибудь уж сами бодайтесь, что чье.

Воистину велика была беда, постигшая воинов пророка: в их распоряжении остались разве что козьи тропы на Юге, по которым, сами понимаете, серьезных грузов не подашь. Можно было пробовать прорываться по полевым дорогам, но дело это ненадежное. Блокпостов, методы борьбы с которыми отработаны еще в раннем Средневековье, просто не было.

Зато на обочинах дорог стояли предупреждающие плакаты о действии заградотрядов. Отчаянные прорывы автоколонн с блокированной территории беспощадно пресекались огнем на поражение.

Попытки просочиться с гражданскими также не имели успеха. Кто не ложился на минах, выходил на заслон. Потом попадал в фильтрационный пункт. Организованные по древним смершевским методичкам, фильтрационные пункты надежно выявляли гордых джигитов, привычных к тяжести оружия, после чего путь у них был один — до регулярно пересыпаемой хлоркой ямки. Согласно старинному, но никем не отмененному приказу Верховного .

Ошибиться было затруднительно — больно характерные отметины на теле остаются у тех, кто долго носит оружие и пользуется им. Для того, чтобы боевика не опознали сразу, необходимо, как минимум, пару недель отмокать в радоновых ваннах. А такие возможности имеет далеко не каждый.

Есть еще одна мелочь: можно свести характерные мозоли, залечить потертости, но в короткий срок убрать характерную моторику практически невозможно. Тем более, непроизвольные реакции.

Началась методичная, тошнотворно-медленная, всего по 10-12 километров в день, но неотвратимая, как движение древнего парового катка, зачистка территории.

Столичные политтехнологи пребывали в полном замешательстве. Совместно с работодателями и Генпрокуратурой. Все, что делалось ополчением, полностью соответствовало законам, которые отменить было нереально.

Посланные из столицы следственные группы либо таинственно, бесследно пропадали, либо начинали делать вещи, прямо противоречащие негласно полученным инструкциям. К примеру, тщательно протоколировать зверства, совершенные фундаменталистами. Родилась известная ныне всем "Белая книга".

То, что невозможно запретить, следует возглавить. Центральная власть объявила о начале операции по наведению в автономии конституционного порядка и спустила с цепи правозащитников.

Самозваный президент, получивший в свой адрес традиционную для Востока посылку, мгновенно осознал: счет пошел на дни. С ним не воюют и не договариваются.

Это не разборка с партнерами из столицы, кто и почему украл не по чину. Его травят, как волка-людоеда. Когда зажмут в угол, забьют попавшим под руку дубьем, и сказочка о гордом народце и его единственном генерале кончится. Может, потом историки когда-то вспомнят, как о майя или ацтеках. Сделать такой вывод бывшему боевому офицеру было несложно.

Времени оставалось мало. При глубине планируемой операции в 170 километров и средней скорости продвижения 10 км в день, на удушение автономии уйдет 17 дней. Если отбросить пятидесятикилометровую полосу гор на южной границе, куда никто не будет лезть, то и того меньше. Но если учитывать необходимость отводить часть бойцов на отдых, то до месяца. Не более.

— Городских боев не будет. Очаги сопротивления обойдут, блокируют и методично зачистят, — прикидывал он перспективы ближайшего будущего.

И тогда он решил: неверным следует объявить джихад. Генерал в очередной раз ошибся.

Глава 17

Погоны капитана и орден Красной Звезды Вояр получал без всякой торжественности, просто заглянув на минутку в строевой отдел. Командир соединения сделал вид, что занят, а потом и вовсе пропал. Разговаривать с Виктором желания у него в тот день не было.

— Вот. Прими, — буднично-спокойным тоном произнес подполковник Шеховцев, протягивая коробку с орденом, погоны. Сложенные в хрустящий, как конфетная обертка, файлик, выписки из приказов лежали на столе.

— Служу России! — безо всякого выражения произнес Виктор положенные по Уставу слова.

— Доволен? — уже неофициально спросил подполковник.

— По идее, я просто обязан быть довольным, — искренне ответил Вояр. — Еще Драгомиров как-то сказал, что честолюбие, оно как х@й: иметь надо обязательно, но демонстрировать не стоит. Однако, ничего такого не чувствую. Наверное, это неправильно?

— Это правильно, — хмыкнул Шеховцев. — Демонстрировать не надо. Не те обстоятельства и не те игрушки, чтобы радоваться погонам, которые носят ротные. Сколько у тебя сейчас в строю?

— В строю, боеготовых — три тысячи сто двадцать семь человек.

— А в учебке твоей хитрой?

— Еще без малого десять тысяч. Точно не скажу, цифра меняется , идут люди.

— Я слышал, не только наши.

— Да. Добровольцы не то, что из других областей едут — есть люди, из Югославии, Франции, Штатов, Англии. Утром приехала большая группа немцев. Говорят, дома с тряпкоголовыми уродами власть разобраться не дает, так хоть здесь душеньку отведем.

Спасибо товарищу генерал-майору, если бы не его кадры из запаса — зашился бы!

— Эту заботу ты лучше цени молча.

— Понял.

Шеховцев, собираясь с мыслями, замолчал. Наморщил лоб, тяжело вздохнул и наконец, слегка запнувшись, сказал:

— Главный подарок — другой. Капитан Вояр уволен в запас. Три дня назад. По состоянию здоровья. Ты ж контуженный, Витя. Понял?

В общем, благодари всех богов, которые тебе известны. И командира. А еще — полковника Мазницу в главке. Если бы не он... Но в училище мы на соседних койках... В общем, действуй, как считаешь нужным.

— Вот за это — спасибо! — отозвался Виктор. — Значит, могу быть абсолютно свободен?

— Сдашь взвод, и свободен, — всем своим видом показывая, что разговор окончен, сухо произнес Шеховцев. — Иди, что ли. И на всякий случай оставь себе пропуск. Я распорядился.

— Есть!

— Спасибо, товарищ генерал, — думал Вояр, сбегая по ступеням штаба. — Можно сказать, с крючка сняли. Или Вам просто неохота за меня отвечать, ежели что не так?

Те, кто в те дни интересовался происходящим в предгорьях, почти безуспешно пытались разобраться в потоке противоречивой информации. Власть еще не определилась, точнее, не получила свежих инструкций, но на всякий случай действительно значимую информацию если и не замалчивали, то топили в потоке ничего не значащих фактов.

Однако, сколь-нибудь внятной информационной политики пока не было. Зато было одно обстоятельство, которое никак не могли учесть младореформаторы, подготовленные по заграничным лекалам: наш народ умеет читать между строк и пока что больше верит не телевизору или газете, а рассказу, переданному из уст в уста. Смутные времена приучили людей, что рассказаннная случайным собеседником сплетня слишком часто оказывается надежнее любых официальных сообщений.

Вы, конечно же, читали "Тюремные тетради", написанные Антонио Себастьяно Франческо Грамши . Уклончиво-лукавую, мудрую и страшную книгу о том, как захватить и удержать власть.

Закономерности, выявленные Грамши, позволили проводить безошибочно-результативные рекламные компании, заставляя потребителя покупать все, что угодно, хоть фекалии на развес. Закономерности, по которым обыватель делает выбор, позволяют навязать электорату в президенты хоть бывшего заведующего автобазой, хоть ушастого завклубом с юбилейной немецкой медалью. Да что там завклубом, можно хоть бегемота Гошу из столичного зоопарка. За бегемотов, кстати говоря, (такое тоже пробовали!) избиратель голосует охотнее всего. И в самом деле, бегемот никого не обманывал, не предавал, взяток точно не берет, родню в министры не потащит, в связях с криминалом не замечен, пенсионный фонд не разграбит. И таких 'не' уже оказывается достаточно для осознанного выбора, как бы вы не смеялись.

Вы же читали, и вероятно отметили, что в нынешние времена у руля можно удерживать сколь угодно мерзких типов, главное, чтобы были соблюдены определенные правила, главнейшее из которых — внедренное в электорат чувство усталого безразличия.

Что, Грамши на русском нет?! У нас издавалась только первая часть? В сокращенном варианте? Мизерным тиражом? Жалость-то какая! А ведь именно там, в этой книге, и описаны технологии, опираясь на которые бодрые ребята из Идеологического отдела заставили людей разрушать страну своими руками.

Сила и согласие, вслед за Макиавелли повторил Грамши — вот две опоры любого государства. Согласие — значительно важнее. Если хотя бы пассивного согласия управляемых нет, сила не поможет. Ее попросту не будет. Источник власти — людская воля. Только она, и ничего кроме нее. На самый крайний случай подойдет и тотальное безволие, но это не комильфо. Стоит в обществе пояавиться достаточно большой группе людей с активной жизненной позицией, и пиши пропало. Осознанное 'неодобрямс' миллионных толп — страшнее фугасов террористов. За границей — не знаю, но в наших толпах как бы не каждый тридцатый — как минимум, младший братишка, а то и папа Терминатора. Именно так, не смейтесь! И заодно попробуйте понять, что остальные двадцать девять человек — потенциальные соучастники. А уж молчать будут точно.

Потому, главная задача власти — добиться согласия управляемых. Как угодно, любыми способами. Главное, чтобы люди хотя бы не возражали.

Но вот ведь незадача, незадолго до описываемых событий власть решала как раз обратную задачу — задачу смены формы правления. И надо отдать ей должное, решило успешно.

После таких деяний культурное ядро почти беззащитно. Прежние установки были грубо заменены новыми идеологическими конструкциями. Слабыми, еще толком не устоявшимися. Коллективная воля — полуразрушена.

Тем и страшен переходный период, что новым властям во многом приходится опираться на старые идеологические конструкции. В такое время возможно всякое.

И это время может продолжаться десятилетиями. Для того, чтобы общество устоялось, проросло невидимыми скрепами, требуется, как минимум два-три поколения.

"Молекулярная агрессия в культурное ядро общества", как установил сеньор Антонио, не есть изречение некой истины, неизвестной доселе. Это вал книг, журнальных статей, телепередач, в которых нужные власти установки повторены бесконечное количество раз. То самое, детально описанное сеньором Антонио, длительное усилие аппарата управления, из которого рождается коллективная воля народа.

"Пассивная революция" была спроектирована в соответствии с разработками Грамши. Советник вечно пьяного и вечно молодого дирижера-любителя писал откровенно: "Трансформация российского рынка в рынок современного капитализма требует новой общественной организации и радикальных изменений в ядре нашей культуры".

Не учли только одной мелочи. Люди советской страны за последнее столетие пережили столько негуманных экспериментов властей, что говорили сами о себе: 'Нас и дустом пробовали. Но живем'. В их подсознание с молоком матери впитался безусловный императив: власть всегда врет. Не потому ли наш человек, плоть от плоти многократно обманутых родителей, внимательно прислушивается к слухам и более всего доверяет информации, почерпнутой из личного общения?

Слухи о невероятных событиях в предгорьях, от которых официальные новостные агентства презрительно отмахивались, ширились, находили подтверждения и потому заставляли обывателя серьезно задуматься.