Но Радемахер не показывался. Позже выяснилось, что его успела предупредить сестра Инге, и он сбежал. Однако намерение поступить в Иностранный легион, то есть последовать примеру многих заметавших следы преступников, не осуществилось.
Побег Радемахера закончился уже у Келя на Рейне. Вместо того, чтобы пересечь границу на поезде, он вышел в Келе "попрощаться с отцом Рейном". А при переходе границы вел себя так скованно и неуверенно, что пограничники почувствовали неладное и задержали его.
9 февраля, через 24 часа после побега Радемахера, сотрудники специальной комиссии Б приехали за ним в Кель. Радемахер не пытался изворачиваться и отрицать свои преступления. Еще в поезде по пути в Люнебург он полностью признал свою вину. Попутно Радемахер покаялся еще в дюжине преступлений, в которых уголовный розыск и не собирался его обвинять.
Будучи хвастливым и ограниченным человеком, он легко попался на удочку сотрудников полиции, беседовавших с ним "доверительно", с лицемерным восхищением. Казалось, что ему доставляет удовольствие доказывать сомневающимся следователям, какой он чертовски ловкий парень. По мнению уголовной полиции, некоторые взломы невозможно было совершить в одиночку, предполагали участие двух преступников. Радемахер опроверг приведенные аргументы.
Этот 19-летний преступник вовсе не соответствовал представлениям полиции, прессы и населения об "Огненном дьяволе". Он был ограниченным и довольно безразличным типом, и даже не подозревал об историческом характере и ценности подвигавшихся им зданий.
Процесс против Герберта Радемахера состоялся в июне 1960 г. в отделении по уголовным делам несовершеннолетних земельного суда Люнебурга. Прокурор д-р Финк на 122 страницах предъявил обвинение в 53 преступлениях и проступках, нарушающих, в общей сложности, 16 параграфов уголовного кодекса. Все они были совершены с мая 1959 по февраль 1960 г. Прокурор потребовал наказания отдельно за каждое преступление общим сроком в 163 года и 6 месяцев тюремного заключения.
Суд признал Радемахера виновным "только" в 48 случаях и приговорил как "особо опасного рецидивиста" к 15 годам тюрьмы. Оба — и обвиняемый и обвинитель — подали кассационную жалобу, которая была отклонена Верховным федеральным судом.
(Файкс Г. Полиция возвращается. Из истории уголовной полиции ФРГ. М, 1983)
"БОСТОНСКИЙ ДУШЕГУБ"
Серия убийств началась в четверг, 14 июня 1962 г., в день, когда первый американский космонавт под восторженные крики сотен тысяч бостонцев прибыл в свой родной город за почетной наградой аэроклуба Новой Англии. Среди тех, кто, выстроившись вдоль улиц, размахивал флажками и кричал "ура!", была и 55-летняя Анна Слезерс, работница фабрики декоративных тканей. После демонстрации в честь космонавта она сходила к себе домой на Гэйнсбороу-стрит, 77. Она жила там одиноко и замкнуто с тех пор, как рассталась со своим 25-летним сыном Юрисом, с которым у нее происходили постоянные ссоры.
В тот вечер Юрис собирался навестить свою мать, чтобы окончательно договориться о разделе совместно нажитого имущества. Все дальнейшее известно только с его слов и не подтверждено никем из свидетелей.
Около 19 часов Юрис Слезерс на своем купленном в рассрочку и еще не оплаченном подержанном автомобиле подъехал к дому матери, поднялся на третий этаж и постучал в дверь. Не получив ответа, он прижал ухо к замочной скважине и прислушался. Из квартиры не доносилось ни звука. Раздосадованный отсутствием матери, о встрече с которой он условился заранее, Юрис снова вышел на улицу и, сев в машину, стал наблюдать за подъездом. Тут он заметил, что к дому приставлена лестница. Он просидел в машине три четверти часа, выкурив за это время четырнадцать сигарет, окурки которых были позднее обнаружены полицией на мостовой.
В 19 часов 45 минут Юрис опять поднялся и постучал в квартиру, а когда и на этот раз никто не отозвался, отошел на несколько шагов и затем с разгона высадил дверь плечом. Стремительно влетев в переднюю, он наскочил на стул, непонятно зачем оказавшийся здесь. В обеих комнатах царил беспорядок: двери шкафов были раскрыты, ящики комодов выдвинуты, повсюду как попало валялись вещи. Все это вызвало у Юриса подозрение, что в отсутствие матери в квартиру по приставной лестнице забрался вор, который в поисках денег и драгоценностей перевернул все вверх дном.
Юрис, однако, не вызвал полицию и не обратился к соседям по дому, а продолжал почему-то искать свою мать, хотя считал, что ее нет в квартире. Он нашел ее на пороге двери из кухни в ванную. На ней был только голубой домашний халат, полы которого распахнулись обнажая ноги и низ живота. Пояс халата был затянут у нее на шее. Нагнувшись к матери, Юрис убедился, что она мертва.
По телефону он сообщил в полицию:
— Моя мать покончила самоубийством, повесилась на дверной ручке.
Так же представил он дело прибывшему через пять минут полицейскому патрулю и охотно объяснил мотивы самоубийства:
— Мы давно уже с ней не ладили, поэтому я три недели назад и переехал отсюда. Сегодня я хотел договориться с ней, чтобы она отдала мне ту мебель, за которую я сам платил. Должно быть, она так из-за этого расстроилась, что решила покончить с собой. Я считаю, что она сделала это с единственной целью — досадить мне, чтобы меня обвинили, будто это я довел ее до самоубийства!
Инспектор Меллон заявил:
— И это вы называете самоубийством? Женщина задушена, а возможно и изнасилована! — Он торжественно прошествовал к телефону и начал набирать номер:
— Говорит инспектор Меллон. Свяжите меня с начальником отдела!
Через полчаса в квартире уже орудовала дюжина сотрудников уголовного розыска.
Юриса Слезерса подвергли многочасовому изматывающему перекрестному допросу. Снова и снова должен был он объяснять, почему, с какой целью явился сюда, какие взаимоотношения были у него с матерью, почему он ушел от нее и какой характер носили их ссоры. Когда к пяти часам утра с первыми следственными действиями было покончено, не оставалось никаких сомнений в том, что члены комиссии не верят ни в ограбление, ни в изнасилование и подозревают в убийстве Анны Слезерс только одного человека — Юриса Слезерса.
Инспектор Меллон без обиняков заявил ему это прямо в лицо:
— Говорите что хотите, а только вы-то и убили вашу мать. Вы задушили ее, потому что она не отдала вам вашу мебель.
А беспорядок в квартире, положение трупа, одежда — все это лишь инсценировка, созданная с целью ввести нас в заблуждение.
Юрис Слезерс сидел на кушетке, вымотанный до основания. Силы его явно были уже на пределе, однако он вовсе не намерен был в чем-либо сознаваться и только жалобно, почти нечленораздельно причитал:
— Это не я... Ведь она моя родная мать... Я не стал бы убивать ее... Это не я...
Он был арестован по подозрению в убийстве, и в последующие трое суток его почти беспрерывно допрашивали. Он стоял на своем:
— Это не я. Я не убивал свою мать.
В понедельник, 18 июня, комиссия по расследованию убийств вынуждена была отпустить Юриса Слезерса. Одни подозрения, как бы сильны они ни были, не позволяли все же дольше держать его под арестом. А доказательств того, что он убийца, не было.
Однако для сотрудников комиссии, как и для обитателей дома Љ 77 по Гэйнсбороу-стрит, Юрис оставался единственным подозреваемым. В их глазах он был хладнокровным, зверским убийцей, ради какой-то мебели задушившим родную мать. Так продолжалось в течение 16 дней, до 30 июня 1962 г.
К концу этого знойного, душного субботнего дня всего в нескольких милях от Гэйнсбороу-стрит было обнаружено второе убийство. На пороге своей спальни, одетая, как и Анна Слезерс, в один лишь халат, лежала 68-летняя медицинская сестра Пина Нихольс. Ее нашел привратник Томас Брюс. На шее убитой была петля, сделанная из пары нейлоновых чулок. Все шкафы были раскрыты настежь, все перерыто и перевернуто. Следы преступления в равной мере позволяли предполагать как ограбление, так и изнасилование. Ничего больше установить не удалось, и сотрудникам инспектора Меллона на этот раз некого было даже задержать по подозрению в убийстве. У них оставалась лишь весьма шаткая гипотеза: если убийцей Анны Слезерс все-таки был ее сын, он мог специально убить и Нину Нихольс, чтобы этим вторым убийством полностью снять с себя подозрение в первом.
Но эта гипотеза продержалась только два дня. Уже в ближайший понедельник, 2 июля, вечерняя газета известила о третьем ужасном убийстве. В предместье Бостона Линне жильцы дома Љ 73 по Ньюхолл-стрит потребовали, чтобы привратник открыл своим ключом дверь квартиры 65-летней Эллен Блэйк, так как с субботнего вечера старую даму никто не видел и соседи опасались, не стряслось ли чего-нибудь с ней.
Миссис Блэйк лежала задушенная в своей постели. На ней была только пижама. Вокруг шеи обвивался затянутый узлом на затылке нейлоновый чулок. С пальцев правой руки убитой были силой содраны два брильянтовых кольца. Во всем остальном место преступления выглядело так же, как и в двух предыдущих случаях. Двери и окна были закрыты и не носили никаких следов взлома. Следовательно, старая дама сама отворила своему убийце дверь. Эллен Блэйк, тоже медсестра по профессии, 35 лет назад разошлась с мужем и с тех пор была принципиальной мужененавистницей. Никогда не водила она знакомств ни с кем из мужчин. Было немыслимо допустить, что она в одной пижаме отворила чужому мужчине дверь.
Если первые два убийства могли еще пройти незамеченными в общей массе преступлений (согласно уголовной статистике, в 1962 г. в Бостоне было совершено, преимущественно гангстерами, 71 убийство по разным мотивам), то третье удушение давало уже повод для газетной сенсации. Получалась целая серия нераскрытых и ужасных, а потому особенно щекочущих нервы убийств, и ни один главный редактор не упустил случая поднять тиражи своей газеты.
3 августа все утренние выпуски самым крупным и жирным шрифтом извещали: "Бостонский душегуб продолжает действовать!", "Бостонский душегуб убил свою третью жертву!", "Бостонский душегуб преследует старух!". А ниже более мелким шрифтом сообщались подробности. Начало опасной легенде о бостонском душегубе было положено!
Первыми это поняли члены комиссии по расследованию убийств. Как опытные криминалисты, они знали: за этим последует целая волна аналогичных преступлений. Ничто так не способствует претворению в жизнь преступных наклонностей, как подымаемый газетами шум вокруг уже совершенных правонарушений. Опасения криминалистов не замедлили оправдаться. Теперь зверские убийства женщин последовали чередой. Газеты, раздувая сенсацию, не упускали в своих отчетах ни единой детали, давая таким образом подробные письменные указания о способе совершения убийств.
28 июля 85-летняя Мэри Муллен, 19 августа 75-летняя Ида Ирга и 20 августа 67-летняя Джейн Сюлливан были найдены задушенными в своих квартирах. "Бостон превратился в охваченный паникой город. Со времени Джека Потрошителя, который 75 лет назад на ночных, освещенных лишь газовыми фонарями улицах лондонского квартала бедноты Уайтчепеля убил и до неузнаваемости изуродовал семерых женщин, ничто не вызывало такого страха и ужаса в целом городе..." — писала бостонская "Геральд Трибюн".
5 декабря 1962 г., всего в двух кварталах от места первого преступления была убита в своей квартире 20-летняя красивая студентка-негритянка Софи Кларк. Зашедшая к ней сокурсница нашла ее лежащей на полу и задушенной тремя врезавшимися глубоко в тело нейлоновыми чулками. Под подбородком концы чулок были затянуты тугим узлом. Софи Кларк была изнасилована. Место преступления выглядело так же, как при ранее совершенных убийствах старух. Ничто не свидетельствовало о том, что преступник силой проник в квартиру, хотя из-за охватившей весь город паники Софи Кларк заказала для входной двери двойной замок и не впускала в квартиру никого из незнакомых людей.
Полицию же убийство молодой девушки повергло в полную растерянность. Начальник главного полицейского управления Макнамара не нашел ничего лучшего, как обратиться ко всем женщинам в городе с призывом покрепче запирать двери и не впускать в квартиры посторонних людей. Это было откровенным признанием в собственном бессилии.
А зловещие убийства продолжались. В канун Нового года жертвой стала 23-летняя привлекательная секретарша Патриция Бизетт, 8 мая 1963 г. — ее ровесница студентка Беверли Сэменс, 8 сентября — 58-летняя Эвелин Корбин, 23 ноября, в день, когда вся Америка провожала в последний путь своего убитого президента Кеннеди — 23-летняя студентка художественного института Джоанна Графф и, наконец, 4 января 1964 г. — 19-летняя Мэри Сюлливан.
Бостонская полиция давно уже сложила оружие и теперь только регистрировала новые случаи и составляла протоколы осмотра мест преступлений. Свои последние силы она расходовала на бездумное следование фантазиям, преподносимым ей всевозможными ясновидцами, гадалками и доносчиками.
Последнее убийство самой молодой из жертв — 19-летней Мэри Сюлливан — пробудило и публику и власти от летаргии. Может быть, причиной этого явился впервые помещенный в газете фотоснимок изуродованного трупа, около которого видна была оставленная убийцей цветная открытка с поздравлением по случаю Нового года. Это отвратительное, кощунственное оскорбление убитой явилось последней каплей, переполнившей чашу общего терпения. Паника, страх, апатия сменились возмущением против бессилия полиции.
Убийство Мэри Сюлливан было последним в этой серии преступлений. Новая специальная комиссия в составе 40 человек, возглавленная бывшим сотрудником ФБР Эндрю Туни, могла спокойно заняться обработкой и анализом материалов, относящихся к прежде совершенным убийствам, так как серия чудовищных преступлений окончилась так же внезапно, как и началась. Уже за одно это жители Бостона были благодарны членам комиссии и генеральному прокурору Брокку, не замечая, что действия новой комиссии столь же безрезультатны, как и мероприятия местной полиции. Спустя шесть месяцев специальная комиссия тихо, без шума была распущена под злобные насмешки сотрудников бостонской полиции.
Дело о "бостонском душегубе" было сдано в архив, и люди старались не вспоминать об этом.
Итак, с роспуском осенью 1964 г. специальной комиссии дело о серии зверских убийств женщин в Бостоне было прекращено. Однако самая позорная глава этой истории, связанная с извлечением миллионных прибылей, началась 16 февраля 1965 г.
К зданию главного бостонского полицейского управления подъехал гигантский "студебеккер", из которого вышел 32-летний спортивного вида мужчина, чье имя и внешность были известны по газетам как принадлежащие одной из самых ярких "звезд" американской адвокатуры. Звали этого человека Ли Бэйли, и целой серией сенсационных процессов об убийствах он заставил говорить о себе.
Ли Бэйли достал из своего портфеля тоненькую папку, на которой стояло: "Альберт де Сальво, монтер по отопительной системе, 29 лет, женат, двое детей, живет с семьей в, Флоренс-стрит, 11. Обвиняется в грабеже, нарушении неприкосновенности жилищ и оскорблении".
