После победы

Он его знает? Ждал? Но откуда?..

— Где ты? — позвал Артано вслух. — Я не вижу тебя!

В ветвях шевельнулась потревоженная птица. Тишина...

И внезапно из этой тишины Мелькор шагнул ему навстречу.

Сжал руки.

-Здравствуй...

От неожиданности Артано едва не вскрикнул. Он замер, вглядываясь в это лицо — показалось, он всегда его знал.

"Не может быть..."

Мелькор молчал, — только смотрел на него, а в глазах был вопрос. Какой ты? каким ты стал — там, далеко, среди них? без меня? Зачем ты пришёл, что ты ищешь?..

"Враг... Это он. Не может быть. Все складывается. Они лгут, лгут намеренно, и перед собой тоже... Это страх, как у Ауле... Страх наказания? Но ведь это не жизнь! И они должны же знать правду! Я чувствую тут их следы! Но для чего тогда? Для майар? _Этот_ говорил — придут его дети. Для них? Или все не так? Или они и вправду считают это — хаосом, а красотой — свой непрестанный блеск? Но Ауле создал наугрим..."

— Ты тоже был в Валиноре? — спросил Артано.

Мелькор покачал головой.

-Я был в Чертогах Эру. Дальше братья и сёстры жили уже без меня.

— Почему? — Артано всматривался в странные глаза Врага, пытаясь угадать ответ.

-Потому что я мятежник, — просто сказал Мелькор, но в голосе была скрываемая боль. — Они верны Эру. Они не хотят даже слышать о том, что он чуть не искалечил Арду. А что говорили тебе?

— Что есть Враг... который жаждет все уничтожить. Они создавали, а Враг искажал. И разрушил он Столпы Света, и погрузилась вся Арда во мрак, и там воцарился хаос, и поныне над ним властвует Враг... — Артано осекся. — А они были вообще?.. Эти... Столпы?

Мелькор засмеялся.

-Ну, до такого они всё же не дошли бы, я надеюсь. Были. Если хочешь — я покажу.

— Покажи. Я хочу понять... Ауле отпустил меня. Он боится Эру. Ауле создал наугрим, а этот... этот говорил с ним... надменно, он причинял ему боль... Но и Ирмо жалел о Столпах. Он говорил о них с болью. Как Ауле о наугрим. Почему ты их уничтожил?.. Покажи!

Мелькор прикрыл глаза. Вспомнить...

...Он задыхался; каждый вздох причинял ему боль — острые мелкие горячие иглы кололи легкие изнутри. На лбу и висках его бисеринками выступил пот. Ему казалось — он дышит раскаленным, душным, влажным сладковатым туманом...

Что это?

Незачем было спрашивать. Он знал: Арта. Жизнь Арты была его жизнью, боль Арты — его болью.

Он снова вступил в Арту. Это было нелегко: словно какая-то упругая, пружинящая невидимая стена не пускала его; словно огромная ладонь упиралась ему в грудь, отталкивала настойчиво и тяжело. Он с трудом преодолел сопротивление.

И страшен был мир, встретивший его, ибо мир умирал; но даже в мучительной агонии своей был он прекрасен.

Вечный неизменный день пробудил к жизни семена и споры тысяч и тысяч растений. Огромные деревья тянулись к раскаленному куполу неба, и поднимались травы в человеческий рост на холмах. Но в лесах плющи и вьюны медленно упорно ползли вверх, впиваясь в бугристую шершавую кору, и ни один луч света не пробивался сквозь тяжелую листву. И под сенью исполинских деревьев кустарники, травы и побеги душили друг друга, рождались и умирали, едва успев расцвести. В душном жарком воздухе умершие травы, увядшие цветы, опавшие листья быстро начинали гнить, и запах тления смешивался с запахом раскрывающихся цветов. Пыльца — золотистое марево — была повсюду; все было покрыто ее мягким теплым налетом, и медовый приторный привкус не сходил с языка, и губы были липкими и сладкими, и от густого тяжелого аромата цветов кружилась голова. Влажный теплый воздух наполнял легкие. Растения давили и пожирали друг друга, и в агонии распада цеплялись за жизнь; и хищные плющи высасывали жизнь из деревьев, и деревья упорно тянулись вверх, стремясь опередить друг друга...

Симметричный мир, где нет ни гор, ни впадин.

Здесь некуда течь рекам, и озера становятся болотами, затянутыми тиной и ряской, и буйным цветом цветут они, и в них копошатся странные скользкие мелкие твари, и тяжелый золото-зеленый туман ползет с болот, стелется по земле: удушливый запах гниения и густой, почти физически ощутимый аромат болотных трав...

Растения сплетаются, движутся, ползут, стискивают друг друга в смертных объятиях; и в сумеречных чащах темные мхи разъедают стволы деревьев, как проказа; и пятна ядовито-желтой плесени на их скрюченных корнях похожи на золотые язвы, и деревья гниют заживо, становясь пищей для других, и животные сходят с ума...

Такой была Весна Арды.

Такой увидел Арту Мелькор.

Он стиснул виски руками.

Мир кричал: первый крик новорожденного переходил в яростный вопль — и в предсмертный хрип. Арта глухо стонала от боли, словно женщина, что не может разрешиться от бремени; огонь, ее жизнь, жег ее изнутри.

Крик пульсировал в его мозгу в такт биению крови в висках, не умолкая, не умолкая, не умолкая ни на минуту.

Боль стиснула его сердце, словно чья-то равнодушная рука.

На мгновение Властелину Тьмы показалось — все кончено.

Ему показалось — это гибель.

Для Арты.

Для него.

И тогда он поднял руку.

И дрогнула земля под ногами Валар.

И рухнули Столпы Света.

В трещинах земли показался огонь — словно пылающая кровь в открывшихся ранах.

По склонам вулканов ползла лава, выжигая язвы на теле Арты, и с оглушительным грохотом столбы огня поднимались в небо.

Из глубин моря поднимались новые земли, рожденные из огня и воды, и белый пар клубился над неостывшей их поверхностью.

И была ночь.

...И над ночной пылающей землей на крыльях черного ветра летел он и смеялся свободно и радостно. С грохотом рушились горы — и восставали вновь, выше прежних. И кто-то шепнул Мелькору: оставь свой след...

Он спустился вниз и ступил на землю. Он вдавил ладонь в незастывшую лаву, и огонь Арты не обжег руку его; он был — одно с этим миром.

И на черной ладье из остывшей лавы плыл он по пылающей реке, и огненным смехом смеялась Арта, освобождаясь от оков, и молодым, счастливым смехом вторил ей Мелькор, запрокинув лицо к небу, радуясь своей свободе и осознанной, наконец, силе.

Очнувшись, Артано обнаружил, что уже не стоит, а сидит на земле. Он потряс головой: видения, как живые, стояли перед глазами.

— Они... — он сглотнул; голос не слушался. — Они хотели, как лучше... Старались... И ты — тоже.

-Старались, — кивнул Мелькор. — У них почти получилось. Сделать мёртвый мир... Они — не знали. И не хотели ничего слушать. Всеотец всегда прав...

— Ауле не такой, — возразил Артано. — Он создал наугрим. Он хочет творить, и умеет... но боится, потому что Эру следит за ним. Может, и остальные тоже?..

-Он создал — живое? — поразился Мелькор. — После того, как на него Эру обрушил свой гнев, он всё же решился? Я звал его, звал за собой, давно...

"Смотри, — перед глазами Артано вспыхнуло воспоминание. — Вот так... Он боится. Я звал его за собой. Но он боится уйти... Может, Эру держит их там, потому что только там властен над ними? "

-Не знаю, — тихо отозвался Мелькор. — Хотел бы верить, что здесь его власти нет. Но... не знаю. И никто из них не пойдёт сюда. Не встанет рядом со мной. Даже если считает, что я, быть может, в чём-то и прав.

— Но почему? Почему вы враждуете? Почему ты не слушаешь Эру, как они?

-Потому что я видел Эа. Я видел другие миры — и знаю, _как_ должно быть так, чтобы было — живое. Если следовать правилам Эру, получится мёртвый правильный мир, который существует только для того, чтобы петь ему хвалу. Но для жизни, для того, чтобы в мир приходили и уходили живые существа, он непригоден. Жизнь только тогда обретает движение, когда встречается со смертью, день — с ночью, вода — с огнём, а земля — с воздухом. И никак иначе. Что такое свет без тени? Что такое тепло без холода? Неужели ты веришь, что эта чёрная бездна с мириадами звёзд создана тем, кто сам не позволяет творить? Какой же он Творец, если он не позволяет быть ничьему творению, кроме собственного? Тогда зачем нам даны способности к творению? Как можно запрещать быть — самому? как можно требовать жить с оглядкой, жить в страхе? Это — всеблагой Творец?

Артано посмотрел на небо.

— Значит, где-то там есть настоящий Творец? А этот — пытается его изображать?

-Должен быть, — уверенно сказал Мелькор. — Иначе, знаешь, бессмыслицей становится сама жизнь.

— И Эру оставит тебя? Позволит жить здесь, так, как ты хочешь?

-Он мне много чего сказал на прощанье, — ровно отозвался Мелькор. — Перед тем, как мы покинули Чертоги и спустились на Арду. И что всё, что я ни делаю, уже есть в его Замысле, и что всё, что я ни делаю, всё равно служит к вящей славе его. И что в конце концеов я буду повержен, а Арда — уничтожена, и настанет Вторая Великая Музыка, и главными в ней будут его Дети, предпетые Третьей Темой, и что они-то и повергнут меня окончательно. В отличие от него, я не считаю, что жизнь понесётся точно по этой дороге. По крайней мере, я буду мешать этому всем, чем только смогу. Встречу Детей Третьей Темы, например... да и Старших тоже. Посмотрим...

— Так можно на все оправдаться — я тоже могу сказать, что задумал все сущее, и никто не проверит! — не выдержал Артано.

-Можно, — Мелькор явно думал о чём-то совсем другом. — Послушай. Что бы ни было дальше, в своём будущем я не вижу одного: покоя. Моё восстание в Великой Музыке, война с Валар — это лишь начало, увы. Чего ищешь ты? Почему пришёл ко мне?

— Я не могу там. Они лгут, лгут постоянно, одни запреты вокруг... — Артано посмотрел ему в глаза. — Я не знал, куда иду. Но там уже не мог. И Ауле сказал мне — уходи.

Мелькор вздохнул.

-Когда я создавал вас, то хотел, чтобы вы были крылатыми... не только телом, но и душой. Попробуй раскрыть крылья. У тебя должно получиться. Просто — представь, как они раскрываются за спиной. И я покажу тебе всё, что знаю... Ты сам решишь, что тебе делать — в этом мире, в жизни. Быть ли тебе рядом со мной или... — он не смог сдержаться, голос на миг прервался, — или быть одному. Арда большая, места всем хватит. Захочешь — уйдёшь. Но ты ничего не знаешь здесь, и я просто хочу — показать. Согласен?

— Конечно... Значит, это и вправду ты создал нас? Я помню — музыку. А потом твои глаза, что ты смотришь на меня, словно бы сверху...

-Помнишь, — в голосе Мелькора было тепло и удивление. — Когда вас забрали, сначала я подумал — вас убьют, Эру не допустит, чтобы кто-то ещё был со мной, чтобы жили мои Сотворённые. И я боялся почувствовать, что вас — нет. Потом я понял, что это не так, что вы живы, испугался, что у вас там отнимут память, бросился через море, хотел крикнуть — отдайте!.. Духи огня преградили мне путь и сказали: если ты двинешься дальше, то тебе придётся вступить с нами в бой. И я остановился. Потом, когда немного пришёл в себя, то осознал, что они были правы. Там, в Амане, они были на своей земле, там я был бы один против них всех. Это отсюда они отступили, потому что Эндорэ стало иным, — живым. А там...

— Ауле послал меня к Ирмо, чтобы тот исцелил мою душу, — задумчиво сказал Артано, — но тот отказался, ничего не стал делать. И тогда Ауле показал мне наугрим. Они сами там — как в ловушке. Эру запугал их.

-Да.

Он вдруг шагнул ближе.

-Дай мне руку. Летим?

— Но я не умею летать! Только без тела...

Мелькор покачал головой.

-Смотри.

Он поднял голову, и Артано вдруг увидел: за его спиной струится чёрный плащ, но нет, — это не плащ вовсе, ткань меняется на глазах, она оживает... Миг — и к небу взметнулись крылья.

-Просто — подумай, представь себе мысленно. Себя — крылатым. Попробуй.

Майа улыбнулся.

— Попробую. Только не торопи...

А действительно, почему он уверен, что не может летать? Да, там, в Валиноре, это просто не было нужным. Там никто не летает, кроме орлов Манве. Но ведь создавший его облик должен знать, на что он способен. Крылья... У Мелькора и крылья странные. Без перьев. Разве бывают птицы с такими крыльями?.. Таких больше нет ни у кого...

Артано закрыл глаза, и ощутил свое тело, мысленно представил, что вырастают из плеч два крыла, таких же черных, больших... сильных... способных удержать тело в полете...

И вдруг ощутил совершенно по-новому, как в них ударил ветер.

А сильная рука сжала его кисть, и потянула вверх, и ночное небо распахнулось перед ним, и был ветер, и звёзды ласково сияли, как будто радовались тому, что он вернулся... Вернулся. Ну да, конечно же, ведь он воплотился — здесь, и вот разлука закончилась...

-...Он всё хотел спросить тебя про Эрегион, — несмело сказал Фродо. — Он не верит, что ты мог сделать что-то подлое. Мы с ним говорили, только я не передавал... он сказал, что ты вернёшься, и он сам всё увидит. Он-то увидит. А я?

— Я был за шаг до его возвращения, Фродо. За шаг. Подлость... Вопрос в мере — что считать подлостью? Феаноринги резали женщин и детей собственного народа, и их никто не считает подлыми. Воины Ар-Фаразона убивали, насиловали, угоняли в рабство, обрекали на голодную смерть — десятки тысяч ни в чем не повинных людей, и все равно они считаются "благородными королями Заморья".

-Ты... ты жил среди них, а потом привёл на них войско. И Келебримбор погиб, его убили орки. Мелькор... я думаю, он-то тебя простит, потому что это всё ради него.

— Он не простит, Фродо. Просто этого не изменишь. А он и так знает, что я могу быть жестоким.

Фродо вздохнул, отвернулся.

Слез с кровати, подобрался к окну.

-Так хочется наружу. Хоть на чуть-чуть.

— Если бы я мог летать, я бы тебя покатал, — вздохнул Гортхауэр. — Пока, увы, не могу. Еще пару дней — попробую менять облик, должно получиться.

-Летать? — ахнул Фродо. — Я думал, у тебя просто плащ... странный такой, для красоты. А как тебе удалось так быстро вернуться?

— Очень хотелось к Мелькору, — честно сказал Гортхауэр. — Я-то все же был не за Гранью. Просто развоплощенный призрак.

-Я... понимаю, — тихо отозвался Фродо. — Может, будь я на твоём месте, я бы тоже...

— А теперь я буду его ждать. Когда он вернется...

Фродо отвернулся к окну, за которым синело небо и загорались звёзды. Жизнь менялась на глазах, стремительно и неудержимо, и казалось — ты не успеешь за ней, как ни старайся, не сможешь оказаться ей нужным, и стоит только немножко привыкнуть к очередному головокружительному повороту, как на тебя обрушивается следующий...

— Сила Арды, — Эгленн сел рядом с ним, положил ему руку на плечо. — А если она проснется в тебе, эта способность? Это умение?

-Не знаю, — искренне сказал Фродо. — Правда не знаю, я не очень понял, как это вообще действует. Может, тогда это потому и проявилось, что меня довели до крайности... извини... что я готов был хоть об стенку расшибиться, а что-то сделать. Ну, не расшибся... о Стену Ночи.

— Опасное умение. Кольцо исчезло, но ты сам словно стал Кольцом...

-Ну, огнеустойчивости у меня не прибавилось, да и живучести тоже, — усмехнулся Фродо. — Да и надписи на мне тоже нету.

— И от убийцы это тебя не спасло, — кивнул Эгленн. — Ты отнюдь не испепелил его взглядом, а просто упал вниз.