После победы

Он мысленно пожал его руку — как приветствовал бы любого из своих друзей.

"Что там, Фродо?.."

Фродо отшатнулся, почти исчез.

"Да так... Арвен попросила. Сказала — надо кого-то найти. Сказала, чтобы я тебя позвал. Хотя найти надо того, кого знает Торнар. Я не знаю, зачем ей это надо, чтобы я с тобой говорил."

"Надо найти тех, кого видел Торнар, да. Если бы мы могли просто увидеть его память — нам было бы легче понять, что там происходит. А так — приходится просить кого-то из вас: Арвен, может быть, тебя... Иначе нам придется действовать вслепую."

"Она отложила суд, — тихо сказал Фродо. — Ты что, ей... представился?"

"Я назвался Голосом Саурона... это правда. Но, по-моему, она сама все поняла."

На этот раз Фродо не слышал никаких чувств Эгленна, даже отголосков — словно тот закрылся от него. Мысленный голос... и все. Словно тот говорил, стоя у Фродо за спиной...

"Она поняла, да. И... она могла бы вовсе обойтись без этого... без того, чтобы уговорить меня позвать тебя. Это вовсе не нужно, на самом деле, я мог бы всё узнать про мальчика и так, и чтобы она тебе передала. Она просто... она не хочет, чтобы мы вновь оказались по разные стороны. Она не говорила, но я чувствую. Ты вот сейчас молчишь... молчишь, и сделал так, чтобы я тебя не слышал, — Фродо не удержался, вздохнул. — А я не могу вот так. Знаешь, я очень хочу, чтобы доказали, что ты ни при чём, что... что Мелькор прав, и это всё только харадское самоуправство!"

"Никто не докажет, Фродо... если кто-то хочет верить во врага, то так и станет. Это как с верой в то, что от Эру — только благо и добро. Нуменор вон утопил, сотни тысяч жизней погубил — все во благо, а то бы они стали моими рабами. Добрый Эру... а от нас — все, что мы делаем, зло. Людей вытащили — чтобы заронить в их души семена тьмы, изощренная хитрость... С Ордой помогли — а может, мы сами ее и взрастили..."

"Не прячься от меня, — попросил Фродо. В горле стоял ком. — Я не могу так..."

"Я боялся."

Фродо почувствовал его прикосновение снова — уже не просто голосом, а так, словно Эгленн, обнаженной душой, стоял рядом.

Да. Тревоги, планы, задачи, а через все это — страх.

Страх потерять то, что открылось. Доверие Фродо, взгляд Айсы, полный надежды, благодарность в глазах спасенных гондорских женщин... все, что могло в одночасье растаять — и обернуться другой стороной.

Фродо долго молчал — ошеломлённый, растерянный, он чувствовал себя отчаянно виноватым за то, что отвернулся, за то, что не поверил — даже не Гортхауэру: себе самому, своему внутреннему голосу, который чуть не кричал о том, что Гортхауэр не лгал...

"Пожалуйста, не бойся меня... больше. Не надо."

"Я все равно буду бояться. И тебя, и за тебя. Чем больше ты будешь о нас узнавать — тем больше буду готов, что ты отвернешься. Сейчас тебя пугают надуманные страхи — но придут и реальные. А рассчитывать на сознательную дружбу, когда ты будешь знать по-настоящему все... Я всегда готов к тому, что человек может уйти. Чтобы не пачкаться, будучи рядом со мной. Так уже было."

"А... кто-то оставался, узнав всё? Такое было?"

"Люди разные. Всякое бывало. Те же улаири..."

Фродо невольно вздохнул. Чтобы спросить про _это_, у него не хватало духу.

"Они были разными. И воины, и те, кто не любил сражаться — как Маг, Еретик и Элвир. Но они знали все. Мне жаль, что теперь они ушли — и, наверное, уже навсегда. Три тысячи лет мы были вместе."

Фродо не знал, что сказать. Утешать? тем, что они всё-таки люди, а людям положена смерть? что сам он не выдержал бы столько времени жизни? И жгло, как огнём, — несправедливо, не так, неправильно... не должно было так сложиться.

"Почему всё так плохо... — это не было вопросом, просто эхо мысли в пространство. — Почему никто не нашёл с тобой общий язык, ведь я же вижу, что это вовсе не невозможно... Или ты отказался бы с ними говорить? Или шанса не было? А тогда, когда был Исилдур? Нет, не отвечай, я не спрашиваю, это всё так... то, что вертится в голове и не находит ни ответа, ни выхода."

"Почему — никто. Находили. Но наследники древних врагов... Не смеши, Фродо. Они живут этой враждой. Это их героизм, ценность их рода, их память. Что же — признать, что их предки сражались впустую? что прославленные герои ошибались? пересмотреть всю историю? Ну что ты..."

"А как же быть? просто ждать, пока пройдёт время, и пока потомки врагов не будут вместе сидеть у костра и с улыбками говорить о том, что — мол, ну то наши предки, мир их праху, а мы-то живём сейчас? Да?"

"Я не знаю, будет ли такое время. Я не могу лишить "светлые" народы их истории, и не могу заставить их переосмыслить ее. Как?.. Они не хотят связей с нами — никаких. А нас и без того — мало."

Фродо — чтуь не впервые за всё это время — попробовал мысленно дотянуться до него, взять за руку.

"Леди Арвен замяла суд. Суда не будет. Она не хочет, чтобы я... в общем... Послушай. Я должен что-то сделать. Я не могу больше сидеть там взаперти, да и повода нет..."

Голос его вдруг стал странно меняться: то громче, то тише, то как будто стал отдаваться эхом в пространстве... он страшно волновался, и от этого что-то происходило, что-то — с ним, там, далеко, в Минас-Тирите, как будто волны _силы_ сотрясали тело, его словно тянуло куда-то — и душа рвалась, и это каким-то образом сказывалось и на живой плоти...

"Ты хочешь быть с нами?.. Я скоро отправлюсь снова в Харад, но это опасно. И вдвойне опасно, что я сейчас — почти как простой человек. Меня можно убить... И тебя — тем более."

"Я знаю, — голос Фродо неожиданно стал твёрдым, но на короткое время. — Эти способности... Подожди. Пожалуйста. Не исчезай. Мне плохо..."

"Я не исчезну. Что ты хочешь сделать, Фродо?.."

"Подожди... я должен... должен справиться."

Он замолчал. Было полное впечатление, что от страшного эмоционального перехлёста он теряет контроль над собой, что _сила_, которую он теперь ощущал — сила Арды — как огромная волна, захлёстывает его, а он пытается выплыть, удержаться на поверхности...

Эгленн не ответил — но издалека протянулась незримая рука, как будто кто-то подхватил, поддержал, не дал погружаться дальше в глубину новых, чужих пока ощущений; стало легче, надежнее. Незнакомая, пугающе огромная сила была по-прежнему рядом, но теперь Фродо уже не тонул в ней — он словно плавал на ее волнах.

"Куда уж мне с тобой в Харад... — донёсся отголосок мысли. — А если меня там вот так унесёт в самый ответственный момент, и что?"

"Надо научиться не тонуть в этой силе, а плавать в ее потоках. Не как пловец в океане, что может захлебнуться и пойти ко дну, а как рыба в воде, понимаешь? Я пока не знаю, сможешь ли ты это... Если сможешь — это будет нечто новое. Раньше это могли только майар. Не только пользоваться, не просто чувствовать; быть частью Незримого, оставаясь в физическом мире."

"Я должен, — отозвался Фродо и нашёл в себе силы улыбнуться. — А иначе мне не жить."

"Пытайся. Я постараюсь поддержать. Хотя я сейчас сам мало что могу."

Гортхауэр чувствовал, — Фродо набрался духу и... и куда-то унырнул. И, как пловец под водой, впервые — открыл глаза.

Там было удивительно и странно, — потоки цветов, которые не в состоянии уловить глаз, которым не было названий в языке, причудливые, рождающиеся и тут же растворяющиеся силуэты, сплетения чужих чувств, стрелы-молнии, прочерчивающие всю эту безбрежную толщу — приход и уход душ... всё это — жило, колыхалось, изменялось... и пело.

Музыка пронизывала Незримое, она была его сутью, заветной тайной и основой. Фродо слышал её, впитывал в себя музыку бытия, тихо изумлялся — и не хотел, чтобы эта недостижимая ранее полнота ощущения уходила.

Где-то здесь были тени всех сказок, которые Фродо слыхал в своей жизни. Отголоски песен — приблизься, и они запоют снова, такими же, как звучали когда-то. Здесь были тени Мелькора, Эгленна, и леди Галадриэль, и Элронда, и многих, многих и многих — почти незнакомых, знакомых по древним легендам и вовсе чужих.

Океан, бесконечно далекий, без берегов и без дна...

А потом — этот океан стремительно отхлынул, как будто находиться долее Фродо здесь было нельзя... или как будто он сам того захотел.

Захотел вернуться в реальную жизнь.

"Не знаю, прав ли я — но, кажется, у тебя получилось."

Голос Эгленна теперь прозвучал так, что Фродо невольно оглянулся — не очутился ли майа рядом?

Нет. Но теперь казалось, что он совсем близко.

"Я... — Фродо встряхнулся. — Мне надо будет придумать какой-нибудь убедительный предлог, чтобы уйти из Минас-Тирита. Меня ведь ещё кое-кто просил, чтобы я поговорил с тобой... наверное, знал, что оно вот так вывернется. Он умный..."

"Кто?"

"Он просил не выдавать. Сказал — ты на него обидишься..."

"Кто же может обо мне так сказать?" — невольно улыбнулся Эгленн.

Фродо не успел закрыться — или ещё не научился, и Эгленн уловил всплеснувшееся воспоминание: страшно встревоженный голос Мелькора, почти умоляющий, его страх — за то, что Гортхауэр потеряет друга, отчаяние, что он ничего не может сделать, потому что самое тяжкое и сложное — это тонкие нити, тянущиеся от души к душе, те, которые так трудно найти и так легко разрушить... и разрушение это хлёстко бьёт, оставляя глубокие шрамы...

"Обиделся, надо же так подумать!.. Разве я могу обижаться — на него? Да, он, конечно, прав. Он же знает меня, видит насквозь."

Фродо досадливо мотнул головой: всё-таки выдал.

"Ну... я не знаю. Это же ваши отношения... В общем, я что-нибудь придумаю и тихо уйду из города. Только так, чтобы потом вернуться! я без Минас-Тирита не могу. Он ведь почему просил-то... он знает, что у меня реакция... ну, что эта _сила_ пробуждается, если я сильно разволнуюсь. Ну и... хотел, чтобы я её освоил — и помог тебе. Вот и всё. Но это он мне не говорил, это я как-то сам... знаю. Он боится, что ты пойдёшь в Харад, влезешь во что-нибудь, как тогда, и тебя убьют."

"Других убить могут тоже. А опыта у меня больше, чем у остальных. Я буду не один: меня будут поддерживать наши. К тому же, если меня убьют... Я смогу вернуться снова. А другие — не смогут."

...Рыжий парнишка больше не мог подняться с кровати. Раненое сердце болело, не переставая, и от боли спасали только настои — жизнь превратилась в ожидание, когда же наконец ему принесут этот одурманивающий напиток, тогда боль отступит, превратится в тягучую, ноющую, но уже не сводящую с ума...

Из дурмана порой появлялась странная белая фигура, она сходила с небес, и за нею шёл шлейф покоя — покоя смерти. Он не мог сказать точно, была ли эта песня в реальности, или это только чудилось: волны, набегающие на берег, замедляющаяся жизнь, останавливающиеся облака в небе... и спускающиеся с неба, рука-об-руку, луна с солнцем. Они двое, неразлучные, вели землю к блаженной смерти, в которой рядом будут вечно жить люди и животные, эльфы и боги, и никогда более не будет ни войн... ни тягот... ни зла... ни боли...

Сколько еще оставалось жить безвестному рыжему мальчишке — сказать было трудно. С такими ранами не живут, но мальчик жил уже несколько дней. Это были чары, не столько сильные, сколько хитрые: срастить разорванное сердце они были не в состоянии, но чужая сила снова и снова гнала кровь по сосудам, не давала ране воспаляться.

Знакомо. Все это явно исходило от одного из людей, неотлучно бывших в доме: он не носил огненно-желтых цветов Гневного Солнца, но и не думал скрывать талисманы, висевшие на шее на золоченых цепочках. Символ свернувшейся змеи, символ Солнца... Символы тайного знания и власти.

Этого нужно было убить так, чтобы он не успел ничего увидеть: он мог быть мысленно связан с другими жрецами.

Их в доме семеро, считая охрану, не считая мальчишки. Жрец, двое торговцев-слуг — эти с наступлением ночи будут спать, всё просто. Четверо охранников. Напьются пьяными почти наверняка... Что-то шевельнулось в душе майа: не любил убивать так, не на поле боя, а почти безоружных, тайно. Пусть они сами — убийцы, пусть мерзость их дел очевидна...

Над кривыми улочками наступала ночь.

...Под светом масляных ламп в коридоре растекавшаяся по полу кровь казалась черной. Два тела — у лестницы, ведущей наверх, вглубь здания. Пахло скисшим вином. Наверху слышался смех — как всегда, похвальбы о девках, о чем же еще говорить доблестным воинам...

Эгленн бесшумно поднялся наверх, и распахнул дверь. Точно: кувшин с вином, пьют из горла.

Маленький метательный кинжал вонзился в горло одному из пьяных харадцев. Через долю секунду рухнул на пол со вспоротой шеей его товарищ, не успев толком понять, что произошло.

Не смотреть в застывающие глаза — Фродо потом может это увидеть, не нужно...

Пять секунд, из них две — на то, чтобы забрать кинжалы. Только всколыхнулось пламя на скрученных в связки свечах. Тишина.

Дальше, через темные коридоры. Большие, богато обставленные смежные комнаты-спальни. Хорошо идут дела у работорговцев, чтобы нажиться на этом деле, не нужно быть главным...

...Быстрее.

Не прошло и двадцати секунд, как Эгленн вышел из второй комнаты. Двое торговцев умерли в своих постелях, так и не проснувшись.

Мальчишка — внизу, в каморке на первом этаже, снова спускаться по лестнице, уже другой; там же, рядом — и маг, вернее, человек с талисманами. В комнате неподалеку, где хранят смеси для дурманных напитков.

Высоко в небе, затмевая звезды раскинутыми крыльями, парил дракон — чтобы ринуться вниз по мысленному зову.

Тот дёрнулся в дурманном сне, — смерть, смерть, та самая, которая стояла рядом, оскалилась, начала забирать жизни, она всё ближе, ближе... Он хотел закричать ей, — да забери же и меня, скорее! — только не было голоса, не было сил, он задыхался от безмолвного крика, но всё равно его никто не слышал.

Эгленн впервые увидел его. У мальчишки были ярко-рыжие нечесаные патлы; на вид он был — лет четырнадцати, не старше. Такой худой, что кажется — кожа да кости. Мальчишка лежал на старом топчане, прикрытый какой-то старой тряпкой, сейчас почти съехавшей с его тела, напряженные пальцы впиваются в топчан...

...Вспышка.

Другое лицо — сильное, красивое, искаженное ненавистью и бессильной злостью, в обрамлении тех же ярко-рыжих волос, алый порванный плащ бьется на ветру, а над головой у них — черное небо, вокруг — черные скалы, их взгляды скрещиваются, утопают друг в друге. Они враги, этот, рыжеволосый — побежден, но не сломлен...

Старший сын Феанаро, Майтимо. Да нет, что за бред, как такое может быть... Нет, вздор. Вздор.

— Не бойся, — вслух проговорил он, зная, что маг его услышит, и готовясь отразить удар.

Пол под ногами вдруг исчез, как не было, разверзлась бездно... и Эгленн полетел в подвал. Жрец надёжно охраняли свои тайны — не подобраться без ведома, не пройти.

Светлый квадрат наверху, метнулась фигура "жреца", который не был жрецом... Правильно. К мальчишке не подойти иначе, чем по краю разверзшегося люка.

Напрасно.

Подвальный этаж здесь был глубоким, человек вполне мог бы свернуть при падении шею или сломать себе ноги. Не вина здешних обитателей, что к ним в гости заявился майа, хоть и лишенный своих чар. Хорошо хоть днище не уставлено кольями — верно, попавшего в западню человека убить всегда успеется, живой всегда ценнее мертвого.