— Почему двести? — поинтересовался Дэвид. Собеседник нравился ему все
больше и больше.
— Для ровного счета. Он решил, что оставшиеся обязательно уйдут куда-нибудь. Ну, на всякие там подарки, что ли.
— Ваш дед был глубоко прав.
— Я тоже так считаю. Но обошлось ему это в немалую сумму. Дед специально оговорил, чтобы бутылки делали из старинного стекла, как триста лет назад. И фирме пришлось построить для этого специальную фабрику.
— Для двухсот бутылок? Здорово, — вторично одобрил Дэвид.
— Всего они производят около тысячи, — уточнил Генри. — Узнав о договоре деда, к фирме примазалось еще несколько аристократов. А потом, они по традиции поставляют напитки английскому Королевскому двору.
Оба некоторое время помолчали.
— А не разлить ли нам по второй, граф? — осторожно намекнул Дэвид.
— Видите ли, — ответил Генри. — Я специально не спешу. Шестидесятиградусный ром — серьезный напиток. А мы не можем позволить себе больше двух рюмок. По Уставу, десантник всегда должен быть готов отразить внезапное нападение противника. А алкоголь, к сожалению, здорово сбивает рефлекторные навыки.
— Разве в такой день нельзя немного поступиться правилами? — осторожно
намекнул Дэвид. — Ведь никто не узнает.
— Нельзя, — твердо ответил Генри. — Честь не позволяет. Я сам себе самый
строгий судья.
Дэвид задумался.
— Тогда можно сделать так. Налить по полной, а выпить половину. Чтобы
растянуть на два раза. Треть рюмки, это как-то не серьезно.
— Здравое предложение, — согласился Генри и потянулся за бутылкой.
Тут Дэвид услышал слабый сигнал комма.
— Это ваш, — сказал он.
Генри кивнул.
— Я его специально приглушил. — Генри вытащил комм, поднес к уху, некоторое время молча слушал, а потом бросил:
— Ладно, скоро буду.
И сунул обратно в карман.
— Эх, жаль у нас нет хорошего коньяка, — протянул Дэвид. — Вот тогда
наступило бы полное счастье.
— Простите, — напрягся Генри. — Что вы сказали? Вы упомянули коньяк, я не ослышался?
— Нет, — осторожно подтвердил Дэвид.
— Коньяк? А зачем?
— Глупая привычка, — признался Дэвид. — Знаете, я его смешиваю, с ромом.
И замер. Генри смотрел на него, выпучив глаза. Потом встал, вытянулся по стойке смирно и твердо произнес:
— Есть бог на Земле!
И после этого опять сел.
Дэвид некоторое время молча смотрел на него, но поскольку больше ничего не происходило, решил осторожно поинтересоваться:
— Я вас случайно не задел... своим некорректным замечанием? Я не хотел никого обидеть.
Генри мотнул головой, ничего не говоря. Потом осторожно выдохнул:
— Фу-у... Отпустило.
Затем он опустил руку, повозился в своей сумке и вытащил из нее бутылку. Но это была другая бутылка. Пониже и пошире, со слегка наклоненным в сторону горлышком. Он поднял ее и с легким стуком поставил на стол.
— Вот это да, — потрясенно выдохнул Дэвид, разглядывая этикетку.
— Арманьяк! — торжественно произнес Генри. — Выдержка — двадцать пять лет. И сегодня исполнилось ровно восемь лет, как я таскаю эту бутылку за собой по всему Космосу.
— За это нельзя не выпить, — с чувством произнес Дэвид.
Генри откупорил бутылку, налил ему полрюмки, а потом дополнил ромом. Себе он налил чистого рома, опять спрятал обе бутылки в сумку и провозгласил:
— Тост.
— За вашего замечательного деда! — торжественно произнес Дэвид.
— И за наш винный погреб, — дополнил Генри. — Прозит!
Оба торжественно осушили по полрюмки и поставили их на стол. Некоторое время царило торжественное молчание, которое нарушил Дэвид.
— Генри, — взволнованно произнес он. — Такой Арманьяк — это не шутка. Вы просто обязаны рассказать мне, откуда он взялся.
— Это длинная история, — вздохнул Генри. — Боюсь, мне не дадут ее закончить.
— А вы начните, — посоветовал Дэвид. — А там посмотрим.
Генри подумал и кивнул.
— Видите ли, я недаром постоянно упоминаю деда, — неспешно начал он. -Дело в том, что мои родители с нами не жили. Такое бывает, знаете ли, особенно в старинных аристократических семьях.
— Они не ладили с дедом? — осторожно поинтересовался Дэвид.
— Нет, они не ладили друг с другом. Поэтому я видел их не чаще двух раз в год. А все остальное время получал видеонапоминания. Не скажу, что меня это сильно удручало, но некоторые неудобства все же ощущались. Особенно в раннем возрасте. Поэтому с делом мы были не разлей вода.
— Дед тоже жил один?
— Я как раз к этому подхожу. У нас была бабка. Поскольку она тоже была из старинной аристократической семьи, а иногда, в запале, даже утверждала, что ее семья древнее нашей, то дед частенько искал забвения в своем погребе. Естественно, я его сопровождал.
— Мне его немного жаль, — посочувствовал Дэвид.
— Теперь мне кажется, — подумав, отозвался Генри, — что дед немного преувеличивал свои душевные раны. Ну, да не нам его судить.
Дэвид кивнул.
— По-моему, пришла пора выпить за всю вашу замечательную семью. Они это несомненно заслужили.
— Я благодарен вам за такое предложение. Но поскольку это последний тост, предлагаю в конце мельком упомянуть и нас.
— Не против, — согласился Дэвид.
Оба торжественно подняли рюмки и чувством осушили их до дна.
— Так вот, — продолжил Генри. — С бабкой у меня были несколько натянутые отношения. Поскольку в их размолвках с дедом, я, хоть и молчаливо, но всегда стоял на его стороне, то бабка меня иначе как бездельником и оболтусом, не называла.
— Это было не совсем справедливо? — осторожно поинтересовался Дэвид.
— Сложно сказать, — вздохнул Генри. — Думаю, что некоторые основания у нее все-таки были...
В этот момент в бар влетел взмыленный лейтенант и заорал:
— Капитан! Ваш служебный комм не отвечает! Командор рвет и мечет! Если вы сейчас не появитесь на старте, вас разжалуют в рядовые!
— Вот видите, — грустно бросил Генри, неспешно поднимаясь. — Я же говорил, не судьба. Жаль, но приходится разбегаться.
— Мне тоже, — быстро сказал Дэвид. — Давайте обменяемся карточками.
— Заметано, — ответил Генри и они быстро проделали эту процедуру. — А теперь, Дэвид, позвольте презентовать вам на прощанье эту замечательную сумку.
— Я не могу принять такое сокровище, — горячо запротестовал Дэвид. — Как же вы, Генри, обойдетесь без рома?
— На базе у меня есть еще, — отмахнулся Генри. — А к коньяку я равнодушен.
— Огромное спасибо, — с чувством поблагодарил Дэвид.
Генри отсалютовал ему, повернулся к двери и выскочил наружу. А Дэвид
остался сидеть в баре, нежно прижимая к груди драгоценную сумку. Ром с коньяком сделали свое дело. Теперь ему казалось, что они с Генри знакомы уже много-много лет.
3
Прилетев через неделю в штаб, Дэвид понял, что его направления пока нет. Поэтому ему предложили немного подождать. Послонявшись по знакомым, Дэвид понял, что отрывает людей от дела и вздохнув, отправился в бар.
Он занял в баре самый крайний столик и теперь, лениво поглядывая по сторонам, прихлебывал сильно разбавленный джин-тоник. Звучала тихая мелодичная музыка. Народу в зале было не много, но все немногочисленные столики были заняты.
Стилизованная под старину дверь распахнулась и внутрь вошел невысокий светловолосый парень. Он огляделся, ища свободное место, а потом, немного поколебавшись, подошел к его столу.
— Вы разрешите?
Дэвид кивнул и отвернулся к окну, искоса наблюдая за новоприбывшим. Наверное, из новичков, решил он наконец. Недавно прибыла очередная партия молодого пополнения и хотя парень был не в форме, военная выправка в нем чувствовалась.
К незнакомцу подкатил робот-официант. Парень что-то негромко сказал и тот, повернувшись, резво покатил к стойке бара. Дэвид немного удивился. Обычно робот угадывал напиток с первого раза — выбор большинства присутствующих был достаточно традиционен. Что же такого мог заказать этот парень?
Робот шустро подкатил обратно, с высоким стаканом в руке. Однако отъехать к другому столику он не успел. Парень отхлебнул из стакана, скривился и резко поставил его на стол.
Робот быстро убрал стакан и покатил к стойке во второй раз. Дэвид смотрел во все глаза. Ответ был получен довольно скоро и он чуть не поперхнулся от неожиданности: на длинной гладкой бутылке из дымчатого стекла, которую привез робот, красовалась скромная, но известная всем этикетка. Три разноцветные стрелы. Желтая, синяя и красная. Рядом, наискосок. И все три горели ярким пламенем!
Парень взял бутылку и махнул рукой роботу, отпуская его. Он залпом осушил стакан и сразу налил второй. Видимо, его мучила жажда. Правда второй стакан он пил уже медленнее.
Дэвид едва заметно покачал головой. Напиток был очень специфичным, чтобы не сказать резче. Правда немного алкоголя в нем действительно присутствовало, так что в запасниках бара он находился на законном основании. Но Дэвид сильно сомневался, что в этом месте его пил еще кто-нибудь. А бутылку с такой этикеткой он вообще видел впервые. Чаще всего пили три бледные стрелы. Иногда одна из трех светилась немного поярче. Однажды Дэвид видел этикетку, на которой рядом горели две и мысленно поздравил себя с таким редким событием. Но три...
Ведь главным-то в этом напитке был совсем не алкоголь. Дэвид однажды сам попробовал его — разумеется, в самом бледном варианте, другой его бы просто убил. Попробовал один единственный раз — когда попал в Центральный военный госпиталь. И конечно, пил он его не по своей воле: в него эту штуку насильно влили врачи. И хотя напиток несомненно помог побыстрее выбраться из госпиталя, воспоминания о его вкусе оказались настолько яркими, что намертво врезались в память.
Парень между тем достал свой комм и продолжая лениво прихлебывать, стал что-то внимательно разглядывать на его экране. На Дэвида он по— прежнему не обращал никакого внимания. Дэвид взял свой стакан, допил его и встал. Делать в баре было нечего.
В канцелярии было довольно людно. Как всегда, проблемы у новичков, подумал Дэвид. Он быстро нашел своего оператора, получил ожидаемый кристалл и повернул к выходу. На экране у двери висел список новоприбывших. Дэвид подошел поближе. Интересно, кто этот парень, подумал он.
Он пробежал глазами по списку и сразу получил ответ. Пилотов в списке было немного: всего один. Петер Харанский. И рядом с фамилией высветилось лицо его соседа по столику.
4
Боевое поле не сильно отличалось от того, которое было у них в училище. Оно было заметно больше, располагалось подальше от помещений с людьми и разумеется, хорошо охранялось. Свой бот Петер нашел без труда, новая машина стояла последней в левом ряду. Около нее крутились два серворобота, людей рядом не наблюдалось. Петер пожал плечами и полез внутрь. В кабине сразу вспыхнул свет, а новенькое кресло приветливо разложилось, приветствуя пилота.
Петер сел, подождал, пока зарастет люк и только после этого повернулся к пульту.
— Привет, — сказал он, по привычке немного поерзав в кресле, чтобы оно
поскорее адаптировалось. — Меня зовут Петер. Петер Харанский. А тебя?
— Эрми, — послушно отозвалась нейросеть. — Ты новенький, да?
— Ага. Только что прилетел. Для начала можем просто поговорить.
Нейросеть с любопытством спросила:
— А ты что, любишь разговаривать с нейросетями?
— Да, — ответил Петер, оглядывая панель управления. Машина немного отличалась от той, на которой он летал в училище. — А что?
— Тогда тебе после смены нужно зайти к психиатру. Люди должны общаться с людьми, это немного ненормально.
— Эрми, — укоризненно сказал Петер, подгоняя шлем. Он не любил, когда тот болтался на голове. — Ну почему сразу к психиатру? Я и с людьми люблю поговорить, почему же нельзя с тобой?
— Так написано в инструкции.
— Инструкции пишутся для большинства, — сказал Петер. — Но ведь бывают и исключения. Так?
— Это что — ты? — с интересом спросила нейросеть. Чувствовалось, что она
совсем молодая. Наверное, это у нее первый боевой бот, подумал Петер. Как и
у меня.
Он вздохнул.
— Сейчас сама посмотришь.
Петер вставил свою карточку в щель пульта. Машина привычно проглотила ее. Порядок.
— Двигатели — запуск.
— Есть, — ответила нейросеть. Пульт засветился крохотными голубыми
индикаторами, а прямо перед Петером в воздухе вспыхнул полупрозрачный экран, по которому поплыли активированные модули.
— Разрешение на взлет.
— Получено.
— Разгон движков.
Двигатели мягко заурчали, быстро набирая положенную мощность, а потом, выйдя на режим, тихонько засвистели.
— Старт.
Бот приподнял нос и круто пошел вверх...
Когда они аккуратно сели и двигатели умолкли, Петер немного помолчал, а потом спросил:
— Что скажешь?
Эрми ответила не сразу.
— Пока не могу сделать окончательные выводы, — наконец произнесла она. — Если суммарно, то пилотируешь ты неплохо. Даже хорошо. Но ты шел практически на пределе, поэтому ограничители везде отрезали вводные. Полет из-за этого получился рваным. Нужно раза в два увеличить допуски, тогда я и смогу оценить тебя полностью.
— Молодец, — сказал Петер. — Быстро схватываешь, сразу попала в яблочко.
Он осторожно достал из кармана карточку Браухича и вставил ее. Нейросеть немного помолчала, а потом уважительно произнесла:
— Сам Браухич, надо же... Если бы не его слова, не поверила бы. Расскажешь, как он ее тебе дал?
— Потом. Насколько можешь увеличить разрешенный разброс?
— В два с половиной раза, больше нельзя.
— Выполняй.
Когда они сели во второй раз, Петер приказал креслу разложиться и стал
ждать заключения.
— Здорово, — резюмировала нейросеть. — Но в пиках ты все равно упирался,
необходимо еще увеличить.
— Напрасный труд. Нужно убрать ограничители совсем, — хмыкнул Петер. — Знаешь, они мне совсем не нужны. Все равно где-нибудь упрусь.
— На такое изменение программы полета дать разрешение может только командующий, — нейтральным тоном ответила Эрми. — Это его прерогатива.
— Без разницы, — Петер снял шлем. — Летать так для меня лишено всякого смысла. Пустая трата времени, это я понял еще в училище. Отдыхай пока. Вернусь с разрешением, попробуем еще, но тогда уже по полной.
Он аккуратно положил шлем на пульт и поднявшись из кресла, легко сбежал по трапу.
Хотя Петер прекрасно понимал, что ему действительно придется добраться до самого командующего, тем не менее играть следовало строго по правилам. Поэтому сначала рапорт попал к его непосредственному командиру. Через пару дней, украсившись резолюцией: "В принципе не возражаю" и размашистой подписью, рапорт полетел дальше по компьютерной сети. По расчетам Петера, полет до командующего должен был занять неделю, не меньше.
Насчет положительного ответа на самом верху он вовсе не был уверен, однако пока еще не придумал, что ему делать дальше. Вообще, после вероятного отказа, делать в армии ему было нечего. Но подавать тут же второй рапорт о немедленном увольнении было бессмысленно, окончившие Высшую пилотную школу были обязаны отслужить не менее трех лет. А просто менять одно место службы на точно такое же... Смысла в этом не было никакого.
