Коля посмотрел в сторону Людмилы Зверевой. На её лице ясно читалось одобрение пополам с лукавством.
"Эх! Пропадать, так с музыкой!" — подумал Коля и его понесло.
— Они имеют над нами власть. — вперившись в брошь на воротнике платья зама по воспитательной работе выговорил с обидой он. — А вы для них — никто. Потому, что вы им "делаете замечание", а они нас продолжают грабить и бить. Вы им ничего не можете сделать! А они нас избивают. И грабят.
— Что-о?!! — выпучилась зам на Колю. Видно, что она ожидала чего угодно от школяра, да ещё слывущего тихим, но не такого. Ведь такие чаще всего под массированным психологическим давлением ломались, начинали плакать и дальше из них можно было вить верёвки. Вынудить сказать всё, что угодно. И они говорят, лишь бы избавиться от этой лютой моральной пытки. А этот!... "Воспиталка" растерялась.
— Вы нас сделали рабами сволочей. — хмуро выговаривал, тем временем, Коля. — Потому, что власть имеет тот, кто в столкновении имеет меньшие потери.
— Да как ты смеешь говорить такое о своих школьных товарищах?! — пришла на выручку директриса впавшей в ступор заму. — И вообще! Не он тебя, а ты его избил до состояния, когда он попал в больницу! Не хочешь на себя примерить свои эпитеты?!
— А зачем мне примерять? Не я напал. — пожав плечами дерзко ответил Коля.
— Драться — нехорошо! — заклинило замшу. У неё явно от шока слова кончились.
— Да. Нехорошо. Вы это повторяете им. Но они выслушивают, а потом идут и нас избивают.
— Надо было мне докладывать! — сказала директриса, но Коля лишь бросил на неё скептический взгляд. Он хорошо помнил тот случай с младшеклассниками. — Или своему классному руководителю.
— О да! Только её они и боятся. — с готовностью согласился Коля и с благодарностью посмотрел на оторопевшую классрука. — Спасибо ещё раз, Ольга Дмитриевна, что тогда прогнали их.
— Только она не может нас всегда и везде сопровождать, чтобы вовремя прогнать... разных. — продолжил он обернувшись к комиссии.
— То есть, ты хочешь сказать, что это не первая с ним драка? — с угрозой спросила Дубовая. — И после такого заявления ты будешь пытаться у нас выпрашивать прощение?
Последнее явно было сказано на автомате. Вот привыкла директриса к другим реакциям детей. Когда у неё именно что просили прощения. Но и тут её ждало очень серьёзное разочарование.
— Не буду просить. Потому, что вы нас не защитите... И не защищаете!
— И что ты будешь делать?! — растерялась директриса.
— Драться. Потому что иначе — размен неравноценный.
— Какой такой ещё размен?! — на этот раз и директриса, вслед за замом, похоже впала в ступор.
Коля же с обречённостью глядя на танец золотистых пылинок в свете солнца монотонным и злым голосом продолжил.
— У меня: подбиты оба глаза, разбит нос и вся одежда — в грязи. А что было Федьке? Замечание? Поэтому, пока я надеялся на вашу власть, размен был таков: разбитый нос — на замечание. Или весь в грязи, с разбитой мордой на замечание. Как-то неравноценно. — Коля поднял взгляд, склонил голову на бок и уже решительно посмотрел в расширившиеся от изумления глаза директрисы. — Так что я буду лучше разбивать носы и хари, в ответ на то, что кто-то попробует разбить мою или рискнёт это же сделать с моими друзьями.
— Стоп! А как фамилия пострадавшего? — вдруг побледнев спросила Дубовая. Она только сейчас сообразила, что до этого никто ни разу не назвал её.
На лице Людмилы Зверевой мелькнуло удовлетворение пополам с лёгким разочарованием. Она явно надеялась что Коля ещё чуть-чуть продержится, прежде чем...
— Глава сорок восьмая,
Где Коля сильно обижается на всех
— Попал в больницу, с сотрясением мозга — Шпинёв Фёдор. Ученик восьмого "А" класса. — С невинным видом с лёгким налётом удивления незнанием заявила Людмила Зверева. Артистизм, с которым она проделала это был просто изумительным. Если бы Коля не знал заранее, что фамилия Федьки до сих пор не названа, то наверняка бы тоже изумился. Как и комиссия.
— К-ка-ак?!!! — выпучив глаза выпалила зам. — Нет, вы что-то путаете! Не может такого быть! Ведь Шпинёв из ВОСЬМОГО "А"!
— Вы не доверяете заместителю главы "Подразделения К" Комитета Госбезопасности? — не удержался от ехидной реплики "бюрократ" еле сдерживаясь, чтобы не рассмеяться.
"А интересно: этот "бюрократ" — он заранее знал? Или просто наблюдал как всё разворачивается, изображая верховного арбитра?". — подумал Коля.
— Но ведь... он... в восьмом классе! Как это могло случиться?!! — заклинило воспиталку. Директриса же выглядела так, что никак не может решить — это в реальности происходит или это ей снится.
— Я же вам сразу сказала, что дело неоднозначное. — как туповатой школьнице пояснила мама Иры.
"Тётя-лошадь" из детской комнаты милиции — как окрестил про себя её Коля — при этом тоже медленно выходила из ступора. Непонимание на её лице постепенно сменялось изумлением. Её сосед милиционер откровенно смерил взглядом Колю и тоже счёл за норму удивиться. У депутатского же корпуса с родительским комитетом поотвисали челюсти. Только папаня Коли тихо скалился сдерживая смех и гордился сыном.
В учительской надолго повисло молчание.
— Так неоднозначность дела заключается в том, что разбираемый подросток дал сдачи ученику на два года старше его? Так это не повод! Ведь нарушен "Кодекс К"! — нашёл к чему придраться бюрократ.
— Не только в этом заключается неоднозначность. — мягко возразила Людмила Зверева и обратилась к дочери. — Ну-ка Ира, как свидетель драки скажи нам, сколько было нападавших? Вместе с Фёдором Шпинёвым.
— Пятеро! — хлопая ресницами с готовностью ответила та.
— Они все были старше вас?
— Да. Все пятеро!
— Ты их раньше видела?
— Ага! Это те самые, что напали на Колю... — сказала Ира и запнулась. Но Людмила Зверева утвердительно кивнула и после кивала на каждое предложение дочери. — И... его товарища... двадцать второго марта... Когда их обоих в грязи вываляли... Ольга Дмитриевна тогда этих... старших прогнала...
Также мягко, как и в беседе с дочерью, Людмила обратилась к классному руководителю.
— А вы что можете по этому поводу сказать, Ольга Дмитриевна?
Видно Кук тоже была в некотором ошеломлении от поступившей информации, так как она встрепенулась и в довольно агрессивном тоне высказалась.
— Всё так, как сказала Ира Зверева. Я как раз подоспела, когда Шпинёв и Савельев повалили в грязь Змиева и Зорина, и избивали их. На мой окрик вся компания Шпинёва ударилась в бега.
Но тут пришла в себя директриса.
— Почему мне не доложили?! — с подвизгиванием выкрикнула она. — Вы должны были немедленно мне доложить!!!
Видно Дубовая поняла чем грозит дальнейшее разбирательство и решила выставить во всём виноватой классного руководителя. Но не тут-то было! Лицо Кук немедленно закаменело она выпрямилась и уже сквозь зубы стала цедить.
— Я предоставляла докладную на ваше имя по тому инциденту. Могу предоставить комиссии заверенные копии всех своих докладных. Вы сказали, что разберётесь, но до сих пор никаких мер воздействия на эту группу восьмиклассников так и не было наложено. Также, на следующий день, эти же устроили большую драку в коридоре второго этажа. Аналогично — никаких разбирательств я так и не дождалась. По крайней мере меня не приглашали.
— Родители всех участников драки были вызваны в школу. — попыталась спасти положение зам по воспитательной работе, но Ольга Дмитриевна даже не взглянула на неё, продолжая сверлить взглядом директрису.
— И где они? — ядовито спросила у неё Кук, сверкая стёклами очков. — Я их здесь не вижу. Вот отца пострадавшего ученика — вижу. Но ни одного из родителей тех, кто его тогда вывалял в грязи и избил — нет. И вообще: мне здесь, пред этой представительной комиссией больше хотелось бы видеть отца самого Шпинёва Фёдора, а не родителей кого-то из его дружков. Ведь именно Фёдор является заводилой и организатором большинства хулиганств в школе.
— Мы слегка уклонились от темы. — мягко влез бюрократ и напомнил. — Был нарушен "Кодекс К".
— Как становится ясно из только что прозвучавшего, — мягко и лукаво выговорила Зверева канцеляризм, — Кодекс не был нарушен.
Выделение последних слов было явным.
— Но ведь Николай... Зверев...
— Николай Змиев. — поправила его Зверева.
— Да! Николай Змиев... Применил против Фёдора Шпинёва специфический клановый приём. Причём из потенциально опасных. — выговорил бюрократ и после припечатал. — По классификатору он именно к таковым и относится.
— Что за "клановый приём"?! — встряла директриса. — Вы издеваетесь?
— Здесь присутствующие Николай Зверев и Ирина Зв... извините, опять перепутал, — хмыкнул бюрократ и поправился. — Николай ЗМИЕВ и Ирина Зверева принадлежат к Народу Макоши.
— А причём тут народ?
— Вы, я вижу, не в курсе специфики нашего города. — уже в упор посмотрел на директрису председательствующий. — Вы не из коренных? Когда вы переехали в город?
— Четыре года назад. И три года назад получила эту должность что сейчас занимаю.
— Тогда ясно. Чтобы не вдаваться в длинные пояснения, с Народом Макоши дела обстоят как с японскими кланами... Да-да, как в том кино, что неделю назад в кинотеатрах шёл. И если в Японии есть кланы развивающие карате, дзю-до и прочие рукомашества и мордобойства, то в нашем случае нечто подобное есть у Народа Макоши. И "Кодекс К" как раз регулирует применение ими специфических навыков и приёмов.
Видно директриса заметила взгляды, бросаемые на неё родительским комитетом и депутатами. А взгляды были... ну как на последнюю дуру. Она очень сильно смутилась. И лицо у неё медленно но верно покраснело соревнуясь в цвете с ярко-рыжим париком.
Кстати с этим стало понятно первоначальное удивление депутатов — они-то были в курсе что такое "Кодекс К". Были в этом компетентны и Коля в них ошибся. А удивились они тогда невежеству директрисы.
— Опасный приём? — уже очень осторожно спросила зам.
— При определённой сноровке им можно убить. — как ни в чём ни бывало заявил бюрократ.
— Положим, у подростка сил для этого просто не хватит. — вдруг подал голос некто, сидящий в торце стола президиума, напротив Зверевой. — В той форме, что применён, он годится разве что для отбрасывания противника.
"Оба-на! Оказывается там действительно сидел некто под "отводом глаз"! — вытаращился на появившийся персонаж Коля. Также обратил внимание на то, что сидящие рядом депутаты горсовета даже ухом не повели — восприняли как должное.
— Но, товарищ Саблезубый, — вскинулся бюрократ, — вы же не будете отрицать то, что ученик попал в больницу с сотрясением мозга!
Проявившийся товарищ, улыбнулся во всю ширь своих зубов и ответил.
— Это говорит лишь о том, что тому хулигану сильно не повезло. И любая экспертиза это подтвердит. Но это только во-первых.
— И что же во-вторых? — с интересом спросил бюрократ.
— Во-вторых за нашего хм... подсудимого говорит пункт три главы три: "...При реальной опасности для здоровья и жизни" и далее по тексту. В данном случае, нападение аж пяти хулиганов, каждый на два года старше, да ещё уже давно прославившихся хулиганствами и избиениями...
Бюрократ лишь кивнул и вперился взглядом в Колю.
— Николай! Ты какой приём применил? Только честно!
— "Силу ветра" — буркнул он и опустил взгляд. К танцующим пылинкам в солнечном свете.
— Солидно! — почему-то выговорил председательствующий. — А ты, Ира?
— Так она тоже?!! Тоже дралась?!! — выпучилась директриса на худенькую маленькую девочку, явно недавно перенёсшую какую-то тяжёлую болезнь.
— Да. — Почему-то удивившись подтвердил представитель горкома КПСС. — А вы думали, что она только свидетель? Она же и пострадавшая.
— Э-э... — выговорила знаменитую во всём мире фразу директриса и надолго потеряла дар речи. Видно количество выходящих за всякие рамки новостей перешло у неё таки в качество и теперь она находилась где-то на грани умопомешательства.
Бюрократ, увидев это, лишь хмыкнул и снова обернулся к Ирине.
— Так всё-таки? Твой приём...
— Стан. Из латинских. — сделав печальное лицо ответила Ира.
— Угу... Последний приём не из перечня...
— ...Потенциально опасных. — Подсказал товарищ Саблезубый, на что Людмила Зверева улыбнулась своей лисьей улыбкой, а Ира словив взгляд товарища Саблезубого испуганно попятилась за спину Коли. Уж очень улыбочка у этого волшебника была... саблезубой.
— Да... Ну да! — поддакнул "закоренелый бюрократ" и посмотрев по сторонам на комиссию, хлопнув по столу ладонью спросил:
— Я думаю, что учеников можно отпустить. Так как с ними всё ясно!
* * *
**
"Конвоировать" пару учеников обратно в класс, вдруг оказалось некому, так что пришлось отпускать без сопровождения.
Впрочем... куда они могли деться? Всё уже решилось!.. Или ещё не?
Как-то всё вышло неопределённо. Коля хребтом чуял, что что-то ещё будет. Какая-то подляна. Либо ему, либо Ире, либо им обоим, либо.... Нет! Вот про Андрюху тут никто не знает. Удалось умолчать о его подвигах и его талантах с доблестями.
Некоторое время шли молча.
Но потом Ира таки сообразила: ведь они пробыли на комиссии почти целый урок и вот-вот должен был прозвучать звонок на перемену. Они не сговариваясь свернули к окну и дружно уставились на школьный двор. Там, внизу, по расчерченному для школьных линеек асфальту, увлечённо гоняли две местных бродячих собаки. Впрочем эти две псины уже года так два могли не считаться бродячими. Школьники их подкармливали так, что они умудрялись изрядно растолстеть за зиму. Вот они и шарахались по всему двору школы выпрашивая подачки, считая эту территорию своей.
Но Коля следил угрюмо за весёлым кувырканием местных кабыздохов. У него из головы никак не шло то, что проделали с ним на комиссии. Чувство беспомощности и никчёмности, когда его так беспардонно использовали взрослые в своих взрослых играх, бесило. Он никогда до этого не оказывался в ситуации, когда с ним обращались как с марионеткой, как с пешкой, которую двигают, но никак не предполагают за ней своего мнения или воли.
Его в семье с малых лет приучали к самостоятельности, всё более и более нагружая обязанностями, поощряя инициативу. Да, при этом не забывали и об ответственности напомнить. Иногда болезненно, но справедливо. Говорили что так будет всегда. И когда он вырастет он должен вести себя инициативно и ответственно за своих! А тут... как какого-то деревянного болвана!
Общее молчание нарушила Ира.
— У тебя очень громкая "тихая речь". Ты в курсе?
— Не-а! — сильно удивился Коля, мгновенно забыв о своих тяжёлых думах. — Но это как?
— Тебя начали учить совсем недавно?
— Ага. Бабушка учила.
Ира лукаво улыбнулась, явно копируя маму.
— У тебя ошибка всех начинающих. У меня такая же была. Когда ты применяешь тихую речь, ты напрягаешься и выходит очень громко. А когда волнуешься, твои мысли выходят на тихую речь и потому слышно.
