— Откуда ты знаешь, что говорил часть Линии? Ведь ты в то время была...
Грохот драконьей речи снова заполнил подвал.
— СЕЙЧАС ЭТО НЕ ВАЖНО. ТАК ВОТ, ПОД УГЛОМ РАЗЛИЧИЙ МЕЖ МАГАМИ И ПОЛИТИКАМИ ОШИБКА ЧЁРНОГО ФОРМУЛИРУЕТСЯ ТАК: ОН ОТКАЗАЛСЯ ОТ МАГИИ В ПОЛЬЗУ ПОЛИТИЧЕСКОЙ ИГРЫ И ПРОИГРАЛ СВОЮ СТАВКУ. ИНОЕ БЫЛО НЕВОЗМОЖНО: ВСЯКИЙ ИГРАЮЩИЙ КОГДА-НИБУДЬ ПРОИГРЫВАЕТ. ЕСЛИ БЫ ОН ДВИГАЛСЯ ПО ПУТИ МАГА, КАК В САМОМ НАЧАЛЕ СВОЕЙ КАРЬЕРЫ, НА НЕГО НИКТО НЕ НАШЁЛ БЫ УПРАВЫ. ДА НИКТО БЫ ЭТУ УПРАВУ И НЕ ИСКАЛ. ТИГРЫ НЕ ВРАЖДУЮТ С ОРЛАМИ. НАСТОЯЩИХ МАГОВ НЕ ВОЛНУЕТ ПОЛИТИКА. ПРОЖЖЁННЫЕ ПОЛИТИКИ НЕ МОГУТ РАССЧИТЫВАТЬ НА РЕВОЛЮЦИИ В МАГИЧЕСКОМ ИСКУССТВЕ. ОНИ МОГУТ РАЗВЕ ЧТО ПРИНЯТЬ ВО ВНИМАНИЕ ПОСЛЕДСТВИЯ ЭТИХ РЕВОЛЮЦИЙ ДА ЕЩЁ ВВЕСТИ РЯД ЗАКОНОДАТЕЛЬНЫХ ЗАПРЕТОВ. КОТОРЫЕ, ЗАМЕЧУ, ВСЕГДА БУДУТ БЕЗНАДЁЖНО ОТСТАВАТЬ ОТ ПЕРЕМЕН. А ТЕПЕРЬ ПОЗВОЛЬТЕ УДАЛИТЬСЯ...
Пронзительная зелень приугасла было, но тут же разгорелась снова.
— ДА, ЧУТЬ НЕ ЗАБЫЛА СООБЩИТЬ НОВОСТИ. ЛЁД ПРЕДАТЕЛЕЙ МЫ НАШЛИ И ДАЖЕ ОТОБРАЛИ У МАГА, ИГРАВШЕГО В МЕЛКУЮ ГРЯЗНУЮ ПОЛИТИКУ. МИЛОСТИ ПРОСИМ ВСТУПИТЬ В ПРАВА НАСЛЕДСТВА, КОМАНДОР. ДУМАЮ, НОВЫЙ ТРОН И ВСЁ, ЧТО К НЕМУ ПРИЛАГАЕТСЯ, ПОНРАВИТСЯ ОБЕИМ ВАШИМ ИПОСТАСЯМ.
— А как же ты?
— ДОГАДАЙТЕСЬ САМИ.
Череп опустился на прежнее место, зелень не-жизни погасла полностью.
— Клянусь всеми богами и атрибутами их, — выдохнул Сухтал. — Это была Эйрас?
— Она, она, кто ж ещё... — проворчал некромант, буравя взглядом пол. — Вот мерзавка! Я бы люто возненавидел её, если бы восхищался ею хоть на полпальца меньше.
"Стоишь как в помоях с ног до головы, а возразить по существу нечего, — мысленно добавил он. — Страшное это оружие — правда. Особенно в таких беспощадных устах".
Командор ничего говорить не стал. Он просто посмотрел на Стилета, в очередной раз бросил взгляд на костяк, мирно лежащий на столе... и вышел из подвала вон. Если бы некромант не был занят своими невесёлыми мыслями, он мог бы заметить, что Сухтала новость насчёт "нового трона" не особенно обрадовала.
Смерть оказалась чертовски странной штукой. Похоже, "напряжение ткани событий вокруг коллапсирующего и восстанавливающегося разума" (прямая цитата из уст Джинни-Тамисии) оказалось "достаточно велико для приближения к трансцендентности" (тот же источник). Иначе просто невозможно объяснить, каким образом я вспомнила не только диалог Сухтала со Стилетом около моей драконьей оболочки, но также слова части Линии Сехем-ру, обращённые совсем не ко мне, и то, что вспоминал и говорил Клин, в упор глядя на Лёд Предателей, и ещё многое, многое другое. Даже разговор Эрендина с его братом, Эритаром, оказался известен мне — а ведь у того заповедного места я появлялась лишь в виде тени, вызванной Эрендином на основании его собственных воспоминаний!
В общем, странно это всё, если не сказать больше. Но, наверное, смерть, пусть временная и слегка ненастоящая, должна быть странной. Иначе за что во многих мирах, не только человеческих, её зовут старшей сестрой сна?
Отметившись около драконьего костяка, я вернулась в лишённые материальности слои, а оттуда, воспользовавшись искусством воплощений, в место и время, где меня при естественном ходе событий не должно было быть. На это Джинни в своей лекции о структурах пространства-времени лишь намекала. Ну а я взяла и воспользовалась её намёками.
Если бы я не умерла, или "информационная связность континуума Больших Равнин" была немного больше, провернуть такой трюк было бы невозможно. Нормальная логика при любых последовательных расширениях запрещает удвоение реальных объектов; вероятность существования двух одинаковых женщин по имени Эйрас сур Тральгим в двух разных точках одного мира в одно и то же время обычно строго отрицательна.
Но, как уже было сказано, "информационная связность континуума" оказалась достаточно мала. А та Эйрас, которая отдыхала после скоротечной драки с мастером Риконом и излагала командору Сухталу свои воззрения на классическую схему воспитания магов, существенно отличалась от другой Эйрас. От той, которая пережила собственную смерть, вторично побывала на Поле Крови, заново собрала по кусочкам своё сознание, память и волю — и воплотилась в одном из заповедных лесов экари, в каких-то двадцати шагах от Великого мага по имени Альминар, которому только что доставили весть о поражении отряда, посланного к стенам Шинтордана за головой некоей Иглы, женщины-некроманта расы людей.
— Приветствую тебя, Сердце Лесов.
Чтобы не эпатировать публику сверх меры (а кроме Альминара, на поляне собрались ещё и несколько глав наиболее влиятельных семей экари), я воплотилась не как костяной дракон, не как лич и не в иных промежуточных формах, а в том облике, в котором родилась и выросла. Никакого оружия, никаких амулетов, никаких заранее подготовленных заклятий.
Но мантия мага (чёрная с широкой радужной каймой по вороту и рукавам) намекает всем, имеющим глаза: трижды подумай, прежде чем напасть!
Трижды подумай... и откажись.
Что касается эпатажа, довольно было уже того, что я воспользовалась не срединным диалектом, а древним наречием экари, священным и тайным. С людьми на нём не общались. Знание этого наречия было одним из условий моего временного воплощения.
— Кто ты, женщина? — прогудел Альминар.
— Я та, кто победила, не убивая. Хотя возможность убивать имела. Я — некромант, маг и воин. Также я костяной дракон и молодой росток. Моё имя — Эйрас сур Тральгим. Ты можешь называть меня Иглой.
— Как ты проникла сюда, отродье?! — крикнул кто-то из глав семей.
— Ты не поймёшь, даже если я снизойду до объяснений, фанатик. А я не снизойду.
Одним взмахом руки Альминар оборвал поднявшийся ропот.
— Зачем ты здесь? — спросил Великий маг негромко.
В его глазах не полыхало пламя эмоций, как у многих других экари, стоявших рядом. Лишь безбрежное спокойствие отражалось в них — спокойствие, что сродни молчанию лесов. Этот маг прочно сроднился с чем-то большим, чем просто сила. Мудрость жизни, стойкость жизни, жестокость жизни и её неразрывное единство со смертью... вот какова, при поверхностном взгляде, была сущность Альминара. А заглянуть в его сущность глубже я не рискнула. Слишком опасно.
Да, в общем, и не нужно.
— Тебя не звали сюда, женщина, — продолжал величайший из друидов, — и радости твоё появление не вызвало. Назови свою цель.
Переливы древнего наречия слетали с моих губ легко и естественно. Так журчит лесной ручей. Так опадает осенняя листва. Так ветер шумит в кронах.
— У меня нет цели, у меня есть путь. У меня нет конца, у меня есть начало. Бессмысленно спрашивать меня, зачем я здесь. Но можно спросить: "Почему?". И тогда я отвечу: потому что вы напали на меня. Зачем вы напали? Бессмысленный вопрос, не правда ли? Вы напали не "зачем", а "почему". И ответ прост: вы побоялись появления второго Чёрного.
Экари слушали. Никто не возразил.
— Эрендин Хромец, отступник, послал весть своему брату Эритару. По моим следам был направлен один из тахелис, и слова Эрендина подтвердились. Но только слова, а не страхи! А теперь целый отряд адептов типтах пострадал — и ради чего?
— Убей отродье Тьмы! — крикнул тот же фанатик, который уже пытался поднять волну. Поразительно, как некоторые ревнители традиций ухитряются безнадёжно испоганить, изуродовать, извратить именно то, что якобы ценят и защищают! Голос этого экари был подобен отнюдь не шороху листвы и тем более не пению родника, а скорее вороньему граю. — Ты по праву зовёшься Великим, она слаба против тебя!
Да, Альминар звался Великим по праву. На вопли бесноватого соотечественника он обратил не больше внимания, чем на писк комара. Даже меньше.
Потому что не прихлопнул крикуна.
— Что ты предлагаешь, Игла?
— Мир. Свет дня питает рост лесов, дарит жизнь зелени и по великой цепи превращений — вообще всему растущему. Но ночь тоже нужна, пока находится на своём месте. Если бы нарушилось равновесие, если бы вместо времени, когда одни спят, а другие выходят на охоту, продолжался день, из этого не вышло бы ничего хорошего. Лес и ночь не враждуют. Зачем враждовать нам?
— Убей!..
— Крикун, ты надоел мне, — сказала я. — Или ты пытаешься подарить мне причину для атаки? Но эта причина не стоит сотрясения воздуха, которое ты учиняешь. Ну, пусть даже Сердце Лесов послушает тебя, хотя для этого он кажется слишком мудрым. А что дальше?
— Ты умрёшь, отродье! Умрёшь и не возродишься более!
— Умру? Возможно. Такое уже бывало. Но вот помешать мне возродиться... тут я тебя разочарую, крикун. Сердце Лесов не кажется мне достаточно могущественным, чтобы убить меня насовсем. Сила его не в смерти, а в жизни и возрождении.
— Почему ты так уверена в этом? — спросил Альминар.
— Мне, некроманту, как магу, рождённому с этим даром, пути возрождения также небезызвестны. Только я наблюдаю их с изнанки... пока — только так.
— Выходит, ты стремишься перерасти свою суть?
— И преобразовать её, — ответила я, проводя рукой по радуге ворота, — не отказываясь от существующего, но дополняя его и расширяя. Да.
— Тогда нам поистине нечего делить. Ступай своим путём, каким бы он ни был. И покуда ты не создашь к тому причин, леса не станут враждовать с тобой, женщина...
— Великий!!
— ...а с отдельными потрясателями воздуха, — добавил Альминар, — поступай, как сочтёшь нужным. Быть может, досрочное перерождение пойдёт неразумным на пользу. Но, надеюсь, даже самый громкий крик не заставит тебя призвать в мир окончательную смерть.
— Меня трудно заставить. Проще убедить. И задача эта не для... неразумных. Прощай, Сердце Лесов. Прощайте и вы, многочтимые. Желаю вам согласия и понимания.
36
— Ну и недотёпа же ты, Хиро. Она женщина, а ты — ты мужчина. Тебе и не положено её понимать. Она не этого хочет.
— Но чего, по-твоему, она хочет?..
— Она [...] хочет, чтобы ты самого себя понял. Об остальном можно договориться.
Н. Стивенсон "Лавина"
Лицо у Клина при виде меня стало глупое-глупое. У Зайоса и остальных, впрочем, тоже. Но первым голос подал всё-таки мой ученик.
— Игла?!
— Ну да, это я. Не так-то просто меня убить. С этим даже экари не стали спорить...
— Но как? Ты же...
Питомцы Школы Нарш, вылезая на поверхность, тихо и молча огибали нас, уходя прочь, к лошадям. Беседовать с покойницей никто из них, в отличие от Клина, не рвался. И даже становиться свидетелем такой беседы им не хотелось.
— ...размазалась по стенке. Знаю-знаю. И как ты разобрался с Горлатом, тоже знаю. Я даже знаю, чем сейчас занимаются и о чём беседуют в цитадели Шинтордана Стилет с командором.
— А чего ты не знаешь?
Растёт. Вопрос задал, скажем прямо, непростой. Хороший такой вопрос.
Я сказала — растёт? Нет, пожалуй, это не совсем верно.
Вырос.
— Я пока что совершенно не представляю, что мне делать дальше. Может быть, у тебя будут по этому поводу какие-то идеи?
Ученик посмотрел на меня с подозрением.
— Шутки шутишь?
— Нет, Клин. Я вполне серьёзна.
— Тогда и я скажу кое-что серьёзное. Мне пора отвыкать от кличек. Зови меня по имени.
Точно вырос.
— Как скажешь, Устэр.
Подозрительности во взгляде прибавилось.
— Слишком ты смирная, — сказал он будто бы в шутку. — Это смерть на тебя так повлияла?
— Откуда ты знаешь, что я именно умерла?
— Не надо проверок. Я всё-таки некромант. Как ты умудрилась воскреснуть — это пока выше моего понимания. Но твою смерть я почувствовал.
"Пока выше". Гм. Похоже, кроме магии, он набрался от меня и кое-каких дурных привычек.
Ну так что с того? Пусть меня затопчет воробей, если у Клина... тьфу, Устэра нет целого веера причин для самоуверенности!
— Почему молчишь?
— Думаю.
— И о чём?
— Да всё о том же. Не знаю, что теперь делать...
— Это просто. Сперва вернёмся в Белую Крепость, а там видно будет.
"План не хуже любого другого", — подумала я.
Так мы и сделали.
В камине горел огонь. Блики пламени танцевали на полу, стенах, потолке, мебели, ложились чередой неверных отсветов и теней на одежду и лица. Почти не задумываясь о том, что делает, почти небрежно, мимоходом Устэр Шимгере по прозвищу Клин заставлял языки огня меняться. Запертый в камне Красный Зверь то медлительно подрагивал на ложе раскалённых углей, то вскакивал, замахиваясь лапами на воображаемую угрозу из дымохода, то кружился вокруг собственной оси в погоне за синими завитками, наливаясь солнечной желтизной, — и снова ложился, прикидываясь, что дремлет. Удивительное дело, подумал Стилет. Почти чудо. Некромант, так вольно обращающийся со второй по непокорству стихией. Я вот и близко так не могу: привык. Старые барьеры трудно ломать и долго обходить... впрочем, обходные пути в таком деле не помогут. А Устэра когда-нибудь ещё назовут повелителем тёмного огня и ночного ветра.
Возможно, даже Повелителем. И возможно, раньше, чем ему кажется.
"Но сейчас ему ничего ещё не кажется. Он, вон, к мантии-то пока не привык. Вроде бы спокоен, а всё равно чувствуется подавленная неловкость. Даже когда он сидит.
Или это не просто неловкость?"
— Ты видел Эйрас после возвращения из похода?
— Да. Один раз. Она заходила в подвал, где хранится её дракон и где я работаю над своей второй... вторым истоком. Изучила сделанное, дала несколько дельных советов, ушла.
— И как тебе она показалась?
— Клин, что ты хочешь услышать?
Пламя в камине вздыбилось, клокоча негромким рыком... и утихло. Опало.
— Не знаю. Просто Эйрас ведёт себя... не так. Словно после смерти в ней что-то...
— После смерти?
Устэр развернулся к Стилету.
— Разве ты не... ну да. Конечно, не знаешь, — снова взгляд на огонь. — В пещере Льда Предателей Эйрас умерла. Пожертвовала собой. Всплеска переброшенной мне силы оказалось достаточно для победы над клопом, который сидел на артефакте. А потом, когда мы вышли на поверхность, она ждала нас там, целая и невредимая. То есть мне поначалу показалось, что она... невредима. То, что случилось внизу, изменило её.
— Не в первый раз.
— Да, не в первый. Но раньше она с каждым изменением лишь горела ярче, а теперь... ходит, как во сне, думает о чём-то своём, реагирует сразу, но так, будто находится где-то адски далеко, а не здесь и сейчас. На пять минут раскроет какой-то томик — и снова часами смотрит куда-то...
— Что за томик?
— Да я его толком и не видел. Но бумага очень тонкая, а знаки будто не от руки написаны, а специальным големом выведены — строго по линейке, одного размера и без единой помарки...
Устэр тряхнул головой.
— В пропасть! Дело вовсе не в этой загадочной книге, а в самой Эйрас!
— А говорить с ней ты пробовал?
— Конечно. Только что толку? Как она пребывала где-то вдали, так и остаётся там.
— Она что, отвечает невпопад? Запинается, теряет нить беседы?
— Да нет же! Ничего такого, иначе я бы вовсе...
— Что — вовсе?