Ужасно хотелось попросить символически истолковать слово "стилет", но было заранее понятно, чем закончится такая просьба. Поэтому Клин спросил просто:
— К чему ты клонишь?
— Простоты ради ты можешь предположить, что я всё никак не могу наговориться после одиночного заключения. И заявленные темы не имеют для меня значения. Но если всерьёз надеешься стать хорошим магом, привыкай искать у каждого действия и каждого высказывания не менее трёх-четырёх причин. И столько же следствий. Быть может, по полёту птиц нельзя предсказывать смерть королей, но, пока не доказано обратное, стремиться к такой тонкости восприятия всё равно надо.
На этом повозка, вожжи которой держал Стилет, въехала на замощённый кирпичом просторный гостиничный двор через арку, на которой было написано "Тихая гавань", а чуть ниже и мельче — "4 стихии к вашим услугам".
18
Жертвоприношение происходило в спокойной, можно сказать, дружественной обстановке.
О. Громыко "Профессия — ведьма"
Раньше я иногда ненавидела своё положение. Заставляла себя любить его — сквозь ненависть, вопреки всему. И любя, продолжала ненавидеть. Но только теперь я по-настоящему поняла, как сильна может быть ненависть человека к самому себе. Прочувствовала до тончайшей жилки. Вникла. Напиталась.
За собственную глупость, следствием которой стало моё положение полукалеки; за непослушное тело, которое раньше было достаточно ловким для танцев с клинком, и вдвойне — за непослушные мысли в непослушной голове с непослушным языком; за ускользающую простоту и скудость сил, которыми может распоряжаться разум в живом, мягком, дышащем теле — маленьком, слабом, неудобном... за всё это и многое другое я возненавидела себя с неведомой ранее силой. Голод и жажда, почти забытые, грызут нутро — ненависть. Незаметно ускользнул контроль над сфинктером — ненависть. Горло отказывается издавать членораздельные звуки, выдавая лишь звериный рык или омерзительный скулёж, на выбор, — ненависть.
Ешь её и пей, ныряй в неё, продирайся через неё, лепи из неё куличики, возводи стены и башни, собирай в один душащий ком или разбрасывай в бессмысленном посеве... всё едино! Ненависти не станет меньше.
Ненависти всегда слишком много.
Слишком.
И я, обречённая, иду по дороге любви, не имеющей развилок. Я должна, я обязана любить своё новое/старое/изменившееся тело, если хочу, чтобы костёр моей ненависти уменьшался хотя бы по искорке, хотя бы по малому угольку. Если хочу просто приблизиться к норме, если хочу снова ходить, не шатаясь, и думать, не сбиваясь. Если — то. Без вариантов.
Интересно, как подобные вещи переносят светлые? Неужели им, чтобы двигаться к выздоровлению, так же необходимо будить в себе злость, как мне необходимо взращивать любовь?
Бессмысленный вопрос. Пустой интерес. Работай, Эйрас сур Тральгим. Работай.
Выздоравливай.
К деловым переговорам — даже случайным, даже не особенно важным — лучше готовиться как можно тщательнее. Конечно, по-настоящему разумный человек не ограничивается одной только видимостью, когда судит о других; но даже по-настоящему разумный человек обращает на внешность внимание. Более того: основываясь исключительно на складках, пятнышках, волосках и иных следах на одежде, опытный наблюдатель может сделать о вас такие выводы (что самое удивительное, верные выводы!), получить столько информации, сколько не всякий менталист вытянет из чужого сознания при прямом мысленном контакте.
Кроме того, опытному некроманту гораздо проще создать препятствия для сканирования менталистом, чем помешать проницательному взгляду тороватого купца или привратника со стажем. С магами-иллюзионистами всё обстоит ровно наоборот, но Стилет был совсем не иллюзионистом. Поэтому перед тем, как переговорить — в порядке возрастания ответственности — со старшей по этажу, с привратником и с господином управляющим "Тихой гавани", некромант предпринял ряд действий. А именно: вымылся, переоделся в новую и идеально чистую, но недорогую мантию, купленную и подогнанную по фигуре в ближайшей лавке готового платья. Под конец, в качестве завершающего штриха, он прихватил оставшийся незаконченным "дневник Орфуса" — тот самый, который он переписывал в своей камере и который, вместе с оригиналом и ещё кое-какими мелочами, вынес в свёрнутой простыне.
Хоть копия древнего дневника и не отличалась пугающей аурой оригинала, она всё равно производила на мало-мальски чувствительных людей впечатление предмета, от переплёта до самых кончиков страниц пропитанного тёмным могуществом. А Стилету требовалось именно это.
После беседы со старшей по этажу и с привратником некромант получил немало косвенной информации и приступил к разговору с управляющим, можно сказать, во всеоружии.
— Добрый день.
— Добрый, добрый, хвала богам. Вы...
— Стилет, ваш новый постоялец.
— Понятно. Какие-то вопросы, пожелания... жалобы?
Последнее слово было произнесено с восхитительной небрежностью. Господин управляющий явно не верил в то, что его — его! — служащие могут подать повод для жалоб. И одновременно давал понять, что, ежели случилось такое недоброе чудо и гость оказался чем-то недоволен, любые недочёты будут устранены ещё до окончания разговора.
Мгновенно. Можно сказать, по волшебству.
— Нет-нет, ничего такого! — Стилет плавно повёл рукой; таким или почти таким жестом успокаивал пациентов один его знакомый целитель, большой мастер умиротворяющих поз и расслабляющих интонаций. — Я просто хотел получить... ну, назовём это советом. Или даже, если угодно, консультацией.
Слово было сказано, и слово, вне всяких сомнений, было услышано. Совет — вещь приятная, но ни к чему не обязывающая. А вот за консультации в среде профессионалов принято платить. Пусть порой символически, но всё же.
— Если я чем-то могу помочь одному из постояльцев, я всецело к вашим услугам.
— Отлично. Я не стану утомлять вас перечислением обстоятельств, изложу только суть моих затруднений. Мне и моим спутникам необходимы деньги для продолжения путешествия. Такое случается сплошь и рядом, вы знаете. Поэтому я хотел бы предоставить нуждающимся свои профессиональные услуги. За приемлемую, но вместе с тем не слишком низкую плату.
— Понятно. Кто вы по профессии?
— Некромант первой ступени, — а вот здесь главное — не удариться в рисовку. Минимум подробностей, максимум впечатлений. — Мои вторая и третья специальности — магия стихии воды и артефакторика.
— Вот как...
Стилет молча отвесил короткий поклон.
— Вы позволите задать вам несколько вопросов?
— Разумеется.
— Вы недавно прибыли в Дериг?
— Буквально сегодня. И задерживаться мы, в общем-то, не планируем.
— Это... не очень хорошо.
— Понимаю. Клиенты предпочитают качественную работу известного мага. Но в то же время не все достаточно состоятельны, чтобы оплатить усилия мастера с устоявшейся репутацией.
— Недостаточно состоятельные, как вы выразились, обычно вдвойне осторожны в выборе, потому что не смогут заплатить во второй раз, — сказал управляющий, разводя руками. — И предпочитают обращаться к младшим членам гильдии магов Антарда, потому что гильдия даёт ряд гарантий в случае профессиональной неудачи мага. Быть может, вы знаете кого-нибудь из местных магов, способных дать вам рекомендацию? Не лично, так хотя бы по переписке? Некромантия — не самая распространённая специальность, и каждый магистр первой ступени, должно быть, широко известен в среде коллег...
— Боюсь, вы переоцениваете общительность некромантов. Вряд ли кто-то из моих деригских коллег наслышан обо мне... впрочем, меня знают некоторые достойные части Олшис, Сехем-ру и Эссаш, — добавил Стилет таким тоном, словно и впрямь только что вспомнил об этом.
Не помогла никакая выучка. Глаза управляющего на целую секунду округлились.
— Это меняет дело. Лучшей рекомендации, чем слово эйлони, просто не существует. Я наведу справки и, как только кому-нибудь потребуется ваша помощь, магистр, сразу дам знать.
— Заранее благодарю за помощь и понимание. До встречи, господин управляющий.
— У неё иногда бывают... припадки. Сейчас она понемногу оправляется после очередного. Но вы не беспокойтесь, это... не заразно.
Ложь, даже заранее продуманная и отрепетированная, никак не желала становиться гладкой. Клин даже сам не подозревал, насколько правдоподобно звучат его слова. С их мучительным смущением, с их натужным, на грани разлома, спокойствием. Невозможно было не поверить: да, действительно бывают.
И нет, ничуть не заразно.
— А кем вы ей приходитесь? Неужели... мужем?
Горничная спросила — и сама смутилась от собственной дерзости. Ну кем же ещё может быть этот южанин, раз до третьего этажа на руках донёс и так переживает?
Клин также смутился, но по совершенно иным причинам. И из-за смущения, не иначе, ответ вышел излишне резким:
— Нет. Я её ученик.
Ну да, как же. Здоровый мужчина, вольный охотник — и вдруг ученик какой-то тощей припадочной? Быть того не может!.. Впрочем, желание клиента — закон. Как повторяет госпожа старшая по этажу, если гость желает считать себя мокрицей, хорошо вышколенная горничная должна, не моргнув глазом, отвечать на каждое его требование:
— Разумеется, ваша членистость! Только платите в срок, ваше многолапие!
Впрочем, этот вольный охотник настолько-то дыроголовым не кажется. И лишнее доказательство тому — его следующий вопрос:
— Вам доводилось ухаживать за больными?
— Разумеется. У нас, в "Тихой гавани", каждая горничная обязана иметь соответствующий опыт. Новеньких, которым не доводилось приглядывать за недужными родственниками, хозяин отправляет на пару недель в городскую больницу вольнонаёмными санитарками.
— И как оно, в санитарках?
— Говорят, жутковато. Но я полтора года ухаживала за бабушкой: с того часа, как её хватил первый удар, и до самой кончины. Так что в больнице — слава Мелине! — не бывала.
— Это хорошо...
",.**,/.*.."
— Конечно, скажу, — Клин снова повернулся к горничной и сказал: — Должен предупредить ещё об одном. Игла — маг. Если она сделает что-нибудь необычное, сохраняйте спокойствие. Вредить вам она не станет.
"Маг?!
Помни: мокрицы всегда правы".
— Ясно. Что-нибудь ещё?
"*/.,.!"
— А тебе, — хмыкнул Клин, глядя на Иглу, — обязательно надо её разубеждать? Ладно, я пошёл. Вернусь через пару часов. Может быть, и позже. Пока.
Стилет нашёл его неподалёку от "Тихой гавани", в заведении под названием "Серебряный волк". Заведении, надо отметить, вполне достойном отдельного рассказа.
Хозяин обустроил это чистое и спокойное место в стиле, характерном почти исключительно для "вольных" городов южного Антарда. При маленькой кухне имелось несколько отдельных кабинетов, но большинство овальных столиков со стульями стояло прямо под открытым небом. Только треть столиков располагалась в тени большого матерчатого навеса, остальные не имели и такой защиты. При климате Дерига, постоянно подправляемом местными магами погоды (не эйлони, людьми), этого вполне хватало. Если дождь идёт не особенно часто и только ночами, а ветер никогда не бывает настолько сильным, чтобы поднять пыль — почему бы не поесть и не выпить вина прямо под открытым небом, подальше от кухонного чада и суеты тесных трактирных залов?
Правду сказать, в "Серебряного волка" приходили вовсе не за вином и едой. То есть и за этим тоже, но Стилет быстро сообразил, что к чему, стоило обратить внимание на повышенную концентрацию вооружённых мужчин расы людей в возрасте между 16 и 45. Похоже, в "Волке" коротали время между наймами вольные охотники. Здесь сбивались команды, заключались (а также перехватывались — куда без этого?) контракты, рассказывались истории и затевались споры. Вполне возможно, что иногда здесь высказывались оскорбительные предположения, ведущие к кровавым дуэлям. Но, насколько Стилет разбирался в принципах сообщества вольных охотников, прямо в "Серебряном волке" драк никто не затевал; для дуэлей также избирались места не столь неудобные. А уж любого дебошира со стороны, да хотя бы и компанию дебоширов, собирающиеся в "Волке" вышвырнули бы прочь в две секунды. Нейтральная территория для деловых встреч была слишком важна, чтобы вести себя в её пределах без оглядки на установленные правила.
На Стилета, как на потенциального работодателя, оглядывались. Кто-то откровенно, кто-то исподтишка, но полного равнодушия не проявил никто. Колоритный старик — одноглазый, со стальным крюком вместо кисти левой руки и гордо торчащей над плечом рукоятью изогнутого кавалерийского меча — встал из-за столика на самой границе тени от тента и сделал шаг навстречу вошедшему гостю.
— Вы кого-то ищете, господин маг?
— Благодарю вас, почтенный. Я уже нашёл. Клин!
Вольный охотник прервал разговор с парой коллег по "цеху", поднялся и подошёл.
— Пойдём.
— Куда?
— Туда, где нам заплатят деньги, дружок. Я нашёл клиента... вернее, клиентов.
Не задавая новых вопросов, Клин махнул рукой недавним собеседникам и отправился следом за некромантом.
— Что за клиенты? — спросил вольный охотник, когда они уже шли по улице.
— Семья торговцев. Муж, жена и сын. Сын тяжко болен. Почти неизлечимо. Светлые целители запрашивают сумму, которая семейству не по средствам: они и так уже спустили на лекарей и лекарства больше половины своего состояния, причём, если я что-нибудь понимаю, вдобавок влезли в долги. Зато ты станешь свидетелем ритуала, который в наши дни — огромная редкость.
— Что за ритуал? — спросил Клин. Объяснения Стилета его насторожили, даже встревожили. Уж больно голос у некроманта был... странный.
— Человеческое жертвоприношение.
— Что?
— То самое, — буркнул Стилет уже откровенно мрачно. — Недавно обнаружилось, что мать также больна, причём она-то неизлечима без всякого "почти". Некоторые виды атрофий, увы, неподвластны даже сильнейшей магии. Самое большее, что можно пообещать больной синдромом Мурта, — некоторое замедление развития процесса, скажем, полтора года жизни вместо одного, и облегчение страданий. Благо, ближе к финалу разрушение нервной ткани заходит так далеко, что болевые ощущения практически исчезают. Примерно как при проказе.
Клин поёжился.
— Мне, — продолжал некромант, — предстоит превратить двух безнадёжных тяжелобольных в одного здорового и один труп. Если подумать, не самый худший размен.
— А можно ли...
— Нельзя.
— Ты не дослушал!
— А мне этого не нужно. Я и так знаю, что ты хотел спросить. Да, высшая некромантия может помочь человеку с синдромом Мурта. Но тоже путём жертвоприношения. Если превратить больного в посмертного слугу, развитие его болезни прекратится. Вместе с жизнью. И нет, заменить мать кем-то ещё было бы чрезвычайно сложно. Связь матери и ребёнка очень сильна, куда сильнее, чем связи ребёнка и его отца. Мать может быть чужой своему ребёнку духовно, но целители — не менталисты, нас духовные связи волнуют меньше физиологических.
— Но замена всё же возможна?
