— Конечно. Если положить на алтарь целое стало свиней, голов этак в сто, и потратить на ритуал вместо нескольких часов дней десять. Вот только даже с уплатой штрафа за человеческую жертву заклание стада свиней будет стоить куда дороже. А нас позвала семья торговцев, находящаяся на грани разорения. И ещё. Если ты думаешь, что максимально болезненно умертвить женщину, которая сама согласилась лечь на алтарь, чтобы жило её дитя, намного легче, чем зарезать сходным образом хотя бы ту же кошку, которая ни на что согласия не давала, — ты напрасно решил учиться некромантии.
Грязь омерзительна. А когда тебя освобождает от неё посторонний человек, поскольку вымыться самостоятельно ты не можешь, это унижает. Пока горничная раздевала меня и готовилась к процедуре обмывания, я старалась не обращать внимания на её действия. Просто молча лежала, стараясь не шевелиться, поскольку уже хорошо знала, чем заканчиваются попытки такого рода.
Мысли её я тоже игнорировала. Но стоило этой... фифочке открыть рот, как притворяться бесчувственным бревном стало стократ труднее.
— И чего он в тебе нашёл? Сплошная кожа, жилы да кости. Или ты действительно ведьма, а? По части хитрых женских штучек.
На моё счастье, после этого замечания она замолкла. Но ненадолго. Пересказывать дальнейший монолог даже пытаться не стану. Только одно более или менее примиряло меня с болтовнёй про отдельные части моего тела и странные вкусы моего якобы супруга, Клина: фифочка ухаживала за моим неподвижным телом действительно и уверенно, и ловко.
А чтобы ей было удобнее, я в точно рассчитанный момент взлетела. Невысоко, всего на локоть. Переворачивай — не хочу. Левитировать мне теперь было куда легче, чем стоять (а про ходьбу вообще промолчу).
Слышали бы вы фифин визг!
И поделом. Я — не твоя парализованная бабка. Я не слепа и не глуха, ясно?
Отец: Инкрат Лойт, 53 года. Человек, торговец тканями. Кареглазый брюнет среднего роста, полноватый — но видно, что недавно он был толст, а сейчас просто резко похудел. Прозвище Живчик тоже утратило актуальность.
Мать: Альха Лойт, 51 год. Супруга вышеупомянутого Инкрата, домохозяйка. Невысокая черноглазая брюнетка с неуверенными замедленными движениями. Когда-то, наверно, была хорошенькой и заводной. Прозвище Плясунья за просто так не дадут.
Сын: Кетрун Лойт, 31 год. До болезни помогал отцу в лавке; вероятно, справлялся неплохо. Тёмно-серые глаза, голый череп с остатками седых прядей, худоба уже не просто болезненная, а на грани полного истощения. Прозвище — Цапля.
Дэргинец Устэр Шимгере, он же Клин, опасался, что этих троих он будет помнить даже в свой смертный час. Бывают вещи, которые просто не получается забыть. Возможно (и даже наверняка), магия могла бы помочь ему избавиться от воспоминаний. Стирание лишнего содержимого головы, чужой и своей собственной, относится именно к тёмной стороне магического искусства. Но бывают также вещи, забыть которые означает запятнать свою честь. Как говорил сагин Вератрис, "если они имели довольно мужества, чтобы это вынести, нам должно хватить мужества хотя бы на то, чтобы помнить, что можно вынести даже это".
К семейству Лойтов слова сагина можно было отнести в полной мере. Клин не стал бы клясться, что в подобных обстоятельствах держался бы так, как они. Или — что просто держался бы.
Стилету происходящее также не было безразлично. Но он прятался в коконе делового подхода так ловко, что даже Клин, знавший его лучше, чем клиенты, периодически забывал, что некромант — вовсе не такой непрошибаемо уверенный профессионал, каким хочет казаться. Первая у него ступень или не первая, а заниматься закланием людей ему вряд ли доводилось.
Впрочем, кто знает? В том, что Стилет впервые видит на жертвенном алтаре человека, Клин также не стал бы клясться. Слишком мало вольный охотник знал о прошлом мага.
С другой стороны, много ли Стилет знал о нём? В дороге никто из них троих особо не откровенничал. Дорогу скрашивали беседы на абстрактные темы, вроде обсуждения тонких концептуальных отличий творчества венедрийских и "своих", острасских поэтов. Кроме того, Игла и Стилет по очереди устраивали для Клина лекции по магическому искусству, временами переходящие в профессиональные диспуты. Но личное прошлое? Нет, нет и нет.
Первой этот негласный, но действенный запрет попыталась расшатать Игла со своим ритуальным распитием шихема. Но чем кончилась та попытка, Клин помнил прекрасно. А последовавшие за тем вечером события к откровенности... не располагали. Да.
— Клин.
Вздрогнув, вольный охотник обнаружил, что пропустил всё обсуждение заключительных деталей соглашения, которые обговаривали Инкрат Лойт и Стилет. Пропустил, поскольку впал в транс. Самый настоящий, с полной потерей чувства времени и отключением от реальности (но не от воспоминаний — те как раз были так же убедительны, как видимое, слышимое и ощущаемое впервые). Говоря кратко, то, что никак не давалось Клину в дороге, удалось в совершенно неожиданном и мало подходящем для магических экспериментов месте. Всего-то и понадобилось, что острейшее нежелание воспринимать происходящее здесь и сейчас.
— Обсудим твой прорыв позже, — сказал Стилет не оборачиваясь, едва шевеля губами и очень тихо, неприятно напомнив при этом части Линий эйлони. — Следуй за мной, внимательно наблюдай — если сможешь, то иным зрением. Запоминай детали. И ни во что не вмешивайся.
— Ритуал начнётся прямо сейчас?
Ещё не закончив вопрос, Клин сообразил, насколько он глуп.
— Конечно, нет! Сейчас я буду готовиться к нему. Этап первый, диспозиция[9] — помнишь? А сам ритуал начнётся, когда солнце окончательно скроется за горизонтом.
Рука. Правая рука. Ладонь, пять пальцев. Большой палец — прижать. Выпрямить. Снова прижать. Выпрямить. Прижать... прижать! Вот так, хорошо. Выпрямить. Теперь указательный палец, то же упражнение. Сгибаю, разгибаю, сгибаю, разгибаю, сгибаю... один указательный сгибаю, а не со средним вместе! Вот так...
Кошмар.
Моторная память — одна из самых стойких. Лишь болевые ощущения запоминаются лучше, но они (до определённого предела, который можно увеличить тренировкой) и вытесняются быстрее. Это означает, что если человек научился, допустим, прыгать на одной ноге, то потом, пройди хоть десять лет, он сможет воспроизвести этот перескок. Более сложные комплексные навыки, вроде игры на музыкальном инструменте, могут "заржаветь" без постоянной практики, но полностью всё равно не уходят. И при случае вспоминаются куда легче, чем мелодии и краски. Я, конечно, имею в виду средние случаи, исключая из рассмотрения профессиональных художников или музыкантов. Но и опытный музыкант скорее забудет последовательность тональностей в какой-нибудь мелодии, чем положение пальцев на грифе, требуемое для взятия определённого аккорда.
Оборотная сторона всего сказанного выше состоит в том, что неправильные действия тоже запоминаются прекрасно. И разучиться, к примеру, хромать, даже когда нога зажила после перелома, не так-то просто. Бывает, этот дефект походки сопутствует излечённому весь остаток жизни.
...мизинец — согнуть, разогнуть... безымянный, не двигаться! согнуть, разогнуть, согнуть... безымянный на месте!.. разогнуть, согнуть, разогнуть. Всё. Аж виски сдавило. Ей же ей, привести к повиновению собственные конечности теперь сложнее, чем затвердить алхимическую рецептуру на две полных страницы!
Ладно. Отдохнула немного? Переходим к пальцам левой руки...
Думаю, меня поймёт всякий, кто хоть раз в жизни был вынужден проводить время в постели не из-за беспамятства или лихорадки, а от общей слабости, паралича или иной причины, оставляющей свою жертву в полном сознании, но притом физически недееспособной. Поговорить не с кем. Почитать нечего. Даже медитацией заняться невозможно, потому что живой мозг слушается команд сознания немногим лучше, чем живые конечности.
...мизинец левой ноги — согнуть. Мизинец, ничего больше! Что с того, что движения отдельно взятых пальцев стопы мне вряд ли когда пригодятся? В теле дракона я могла шевелить любым пальцем любой конечности, смогу и в человечьем! Итак, мизинец левой ноги и ничего, кроме этого клятого мизинца — согнуть... больше точности... согнуть! вот так-то лучше...
Боги, как же мне это надоело!
А может, обратиться к ясновидению? Теоретически оно почти не зависит от плотного тела. Вдруг да получится? Лучше такое занятие, чем набившие оскомину упражнения на координацию. Главное — быть уверенной в своих силах. И помнить, что на территорию эйлони мне лучше не соваться. Во избежание.
Ну что, получается? Получается!
Клин снова и снова терял ощущение времени. Стилет милосердно отключил почти всю мускулатуру Альхи Лойт, в первую очередь голосовые связки, а также взял "на маятник" её сердцебиение и дыхание; о боли, терзающей несчастную женщину, нельзя было догадаться ни по воплям, ни по судорогам, ни даже по учащённо вздымающейся груди. Однако ещё в самом начале магического действа Клин обнаружил, что всё равно ощущает чужую боль.
Иначе, чем ощущал раньше. Не сочувственно, не со страхом испытать нечто подобное самому, нет. В ЭТОЙ боли присутствовало нечто от движения. Сложный ритм, нарастающее и спадающее напряжение... и сила. Энергия. Некромант аккуратнейшим образом направлял почти весь тёмный поток в подготовленное ритуалом русло, но даже крохи, мелкие брызги этого бурного потока заставляли Клина трепетать.
От удовольствия.
Или же чего-то, очень на удовольствие похожего.
Сладость тайного нарушения запретов, отвращение к происходящему и неудержимое, едва ли не физиологическое возбуждение смешивались в душе, как кисло-сладкий с горчинкой коктейль. Был момент, когда Клин поймал себя на сексуальном возбуждении от кровавого зрелища. Волна отвращения почти сразу оборвала непристойное поведение мужской плоти... почти сразу. А уничтожить память об этом моменте не могло никакое отвращение. Словно пребывающий в трансе, не способный ни бежать прочь, ни хотя бы зажмуриться (бежать — и остаться, зажмуриться — и глядеть во все глаза хотелось одновременно и почти с равной силой), Клин стоял столбом чуть позади Стилета. Стоял. Стоял... несмотря ни на что — стоял.
И удивлялся, как ухитряется выдерживать происходящее некромант. Ведь к Стилету потоки силы, рождённые болью, страхом и бессильной злостью жертвы, были гораздо ближе. Не мог же он их игнорировать! Тогда он и управлять бы ими не смог...
Ого! Вот, значит, чем занялись мужчины вдали от женского взора. Такой магии я не творила и даже не видела, только читала иллюстрированные описания. Тёмное исцеление посредством человеческой жертвы... более того: исцеление сына жертвенной кровью матери. Средство сильнейшее из сильных. В арсенале светлых целителей просто нет ритуалов сопоставимой эффективности. Даже прямое переливание энергии целителя уступает... вот этому. Причём часть задействованной в ритуале энергии выполняющий его маг может присвоить; а даже малая часть такого "пирога" — весьма лакомый кусок. Человек под ножом, не животное... можно продлить себе молодость года этак на два или три, если не больше. Ай да Стилет, ай да ловкач!
Клин стоит за его плечом. Наблюдает. Блевать не блюёт, но и пускать слюни невольной радости себе не позволяет. Хороший самоконтроль. Впрочем... нет, выводов делать пока не стану. В конце концов, Стилет, пусть и с известными затратами сил, мог повлиять на моего... ученика в требуемом ключе. Примерно так, как на жертву или на её исцеляемого сына. Или на мужчину (похоже, её мужа и отца пациента, хотя тут можно ошибиться), с открытыми глазами прикорнувшего в углу. Наведённый транс. Из плоскости, где пребывает мой дух, такое видно сразу.
Настроившись тоньше, я обнаружила ряд нюансов. И важнейшим из них стал приговор из двух слов: синдром Мурта. Выходит, Стилет не так прагматичен, как мне казалось. Не ради одной лишь жертвенной силы и звонкой монеты взялся он за ритуал. Вряд ли ему пришлось вымогать согласие жертвы, скорее, всё вышло с точностью до обратного. Сейчас та, кого он режет живьём, испытывает муки ада. Но эти муки окончатся достаточно быстро, в отличие от месяцев почти столь же болезненной агонии. Милосердие на тёмный лад.
Ещё нюанс: Стилет использует не только боль матери, он и Клина пристроил к делу. Быть может, без постороннего вмешательства мой ученик действительно утратил бы самоконтроль. Но как только его страх, отвращение или злость перехлёстывают через край, некромант аккуратно забирает излишки. Правда, излишков этих не особенно много. Всё-таки Клин действительно имеет все задатки хорошего некроманта — иначе говоря, не боится ни боли, ни смерти, ни ненависти. В том числе своих собственных. Вот только сознаёт ли мой коллега, что своими фокусами может пробудить в Клине противоестественную любовь к чужим мукам (а то и, хуже того, своим собственным)? Или же он просто пытается избавить Клина от лишнего, на его взгляд, чистоплюйства? Не знаю, не знаю... в любом случае его игра рискованна. Не чрезмерно, и всё же...
Пока я изображала незримого свидетеля, актуализация благополучно близилась к финалу. Новообразования в теле сына жертвы, от самых крошечных до уже набухших опухолями, меняли свои свойства. Расти, отнимая силы у организма и сдавливая окружающие ткани, эти зёрна смерти больше не будут. Стилет очень точно рассчитал скорость, с которой им предстоит исчезнуть: чуть медленнее, и процесс выздоровления неоправданно затянется, чуть быстрее — и органы, отвечающие за вывод шлаков, могут не выдержать возросшей нагрузки. Что ж, не зря ему присвоили первую ступень. Хотя я тоже углублённо изучала целительство, не поручусь, что справилась бы со столь сложным случаем с равным изяществом и блеском. Но дальнейшие муки матери по окончании исцеления уже не имеют смысла. Ни для её сына, ни тем более для неё.
Пора вмешаться. Например, ослабить вот этот, уже и так ослабленный кровеносный сосуд. "Маятник" — штука хорошая, но поддерживать жизнь в теле он может лишь до тех пор, пока не повреждён мозг. А самая прелесть в том, что на фоне иных магических воздействий, которых в месте ритуала — целое озеро, моё собственное будет совершенно незаметным.
Вот и результат моих стараний. Пока он виден мне одной, но коллега тоже скоро заметит. Обширный инсульт. Без подготовки и в одиночку такое не лечится: пока предельно сосредоточенный целитель убирает вытекшую кровь и латает прорвавшийся сосуд, лишённые питания участки мозга всё равно успевают отмереть. Если же бросить все силы на снижение температуры тела (дело не такое простое, как, скажем, одномоментно заморозить кусок уже мёртвого мяса), очаг кровотечения станет слишком обширным, кровь начнёт сворачиваться...
Безнадёжно. Это не тромб, возникший в одной из артерий миокарда, это действительно необратимо.
Надо отдать Стилету должное: он не разозлился. В конце концов, смерть жертвы была неизбежна. Если некроманту хотелось отдалить её гибель ради выкачиваемой силы (а ему, конечно, хотелось — как хотелось бы и мне, будь я на его месте), относительную неудачу он воспринял философски. В конце концов, исцеление свершилось — значит, всё было не зря.
