"Сеятели..."
Степан несколько минут смотрел на телефонную трубку и чувствовал, как отходит тёмная волна животной ярости, уступая место холодной профессиональной злости. Федорчук благоразумно молчал, пережидая вспышку гнева.
— Подтверждения из других источников, кроме радио, есть? — теперь голос Матвеева звучал ровно, даже подчёркнуто ровно, и холодно.
— Пока нет... газеты... они все пьют из одной лужи, Майкл. Независимых еще, вроде, нет. Праздники всё-таки, да и нахожусь я сейчас не в самом цивилизованном месте, хоть и в центре Европы, — Виктор говорил по существу, не размениваясь на дурацкие вопросы, типа: "Ты в порядке?" — или на ничего не значащие слова ободрения. Лишнее это всё.
"Мы знали, во что ввязывались, и подобный исход прогнозируем для любого из нас... Особенно в той крутой каше, что заварилась здесь... и не без нашей помощи. А вот каково сейчас Олегу, я даже представлять себе не хочу..."
— У нас что-то было завязано на Оль... — Степан осёкся, выругался про себя, и продолжил, как ни в чём не бывало — ... на "кузину Кисси"? Если да, то кто может её заменить?
— А это, собственно, уже второй вопрос... — откликнулся из далекого далека Виктор. — Похоже, Майкл, тебе придётся прервать отпуск... Или, нет! Как ты относишься к отдыху в Италии? Активному отдыху? — Федорчук внешне легко подхватил деловой тон друга, хотя, кто знает, чего это ему стоило на самом деле.
— Горные лыжи? — шифр, пусть и примитивный, но непосвящённому человеку, слушающему со стороны, совершенно непонятный.
— Скорее, коллективный санный спорт и обязательная игра в снежки, команда на команду...
"Значит, планировалась какая-то силовая акция, и, не исключено, что со стрельбой".
— Из меня саночник, сам знаешь, аховый... Да и снежки я сто лет уже не кидал, боюсь промахнуться, — содержание фраз слабо соответствовало тому тону, с которым они произносились, но ... плевать!
— Тебе доверена почётная обязанность тренера и разработка командной тактики для наших друзей, заявленных на мероприятие. Впрочем, ты их знаешь...
— Национальная команда? Или университетская сборная? — "ребята Тибо или Олеговы боевики?"
— На этот раз — сборная. Они будут ждать тебя примерно через неделю в чудном месте, где, вполне возможно, лет через семьдесят пройдёт настоящая Олимпиада.
"Турин? А там-то что нам потребовалось, под задницей у дуче? За шесть дней добраться туда — практически выполнимо, но, учитывая возможности современного транспорта и пограничный контроль, выезжать нужно уже сегодня... Ещё и Фиона..."
— Уважаемый пан Раймонд, а как вы смотрите на то, что я приеду в эти прекрасные места не один, а с дамой? — игра интонациями в разговоре двух друзей могла сказать гораздо больше любого, даже самого изощрённого шифра. — "Бросить сейчас Фиону, значит, потерять её... Возможно — навсегда. А вот хрен!"
— Надеюсь, дорогой Майкл, вы не хотите приобщить её к зимним видам спорта? — и эту подачу Виктор подхватил на лету, но сдержать недоумения не смог, — "ты, что, с ума сошёл, какую-то левую бабу туда тащить?"
— И не надейтесь! Думаю, для юной леди найдётся более благопристойное и менее травматичное занятие, нежели грубые развлечения мужчин. Да и она сама вряд ли захочет... — "всё я понимаю, но постараюсь не впутывать Фиону в наши игры, по крайней мере — пока".
— Значит, договорились? Через неделю в Италии? — "ты всё правильно запомнил?"
— Конечно, договорились! Тем более что мне стоит развеяться по-настоящему, а без перемены климата это вряд ли получится. — "Да запомнил я всё! Точно, своей смертью не помру с нашими-то играми..." — Пришли мне только телеграмму с деталями... на обычный адрес.
Это называлось "Подробности письмом... на главпочтампт... в данном случае, на местный главпочтампт..."
— Тогда, до свидания, Майкл!
— Do vidzenia, Raimond!
Глава 7. Разнообразные обстоятельства
Хроника предшествующих событий:
3 января 1937 года — Парижская газета "Ce Soir" опровергает слухи о гибели на фронте или смерти от ран австрийской журналистки Кайзерины Альбедиль-Николовой. "Госпожа Альбедиль-Николова, — сообщает собственный корреспондент газеты Герда Таро. — действительно была ранена во время штурма Саламанки, но ранение не было тяжелым, и сейчас она поправляется в военном госпитале в Эль-Эспинар.
Начало января 1937 года — формирование второй бригады Дер Нойе фрайкор.
6 января 1937 года — В США президент Рузвельт вновь вводит в действие Закон о нейтралитете, запрещающий поставки оружия в Испанию.
7 января 1937 года — Польша подписывает Соглашение с вольным городом Данцигом (современный польский г. Гданьск).
7 января 1937 года — генерал Радола Гайда назначен военным министром Чешской республики.
1. Испанская республика, провинция Альбасете, дорога Альбасете — Ла Рода, 7 января 1937, 8.20 утра
Идею подал Тосканец. Ничего толком не сказал, но намекнул, что там, где его учили, рассматривался и такой вариант. Во всяком случае, — по его словам, — именно так боевики из ОВРА убили в тридцать четвертом товарища из руководства Коминтерна, нелегально перешедшего австрийско-итальянскую границу (и Янек Блум подтвердил, что вроде бы помнит эту историю). Так вот, тот товарищ, — нормально добрался аж до Виченцы, где его встретил человек из ЦК КПИ, но, видимо, где-то в цепочке оказался предатель. А овровцы не хотели устраивать политического процесса, наподобие того, что "учудили" немцы над Дмитровым и Таневым. В общем, они просто подождали на дороге грузовичок зеленщика, на котором вывозили товарища Мартина, и положили всех, и зеленщика, и представителя ЦК, и того деятеля из Коминтерна. Все всё поняли, но что с этим пониманием делать, никто не знал.
— Он же всегда ездит этой дорогой, — сказал Тосканец, его в свое время исключили из компартии вместе с Амадео Бордига.
— Ездит-то, ездит... — возразил Майкл Келл по кличке Электрик. — Но кто ж его знает, паскуду, когда он поедет в следующий раз!
Говорили они по-французски, но это был очень странный французский, чтобы не сказать дурного слова.
— Я узнаю, — сказал Роберто Бергман.
Он — старший группы, и все знали, что слов на ветер Роберто из Монтевидео не бросает. Возможно, и даже, скорее всего, у тех, с кем связан Бергман, имелся свой человек в штабе интербригад. И это не странно. Раскол в комдвижении произошел не так чтобы давно, и многие люди до сих пор не определились, кто же они теперь, или с кем. А некоторые, вполне определившиеся, просто "забыли" вовремя сообщить товарищам по партии, что они им больше не товарищи.
Ну, а в среду после обеда все и решилось. "Гевалт, товарищес!", в общем, как выражается в таких случаях, Янек. Роберто прибежал на базу, как наскипидаренный, и сразу же начал раздавать указания, и был прав, — времени оставалось в обрез. Времени, оставалось мало, очень мало, совсем чуть-чуть, и все-таки они успели. На место добрались еще ночью, благо она выдалась лунной, и до утра укрылись в рощице на повороте дороги, не позволив себе не то что костра развести, но даже и покурить по-человечески. Курили по очереди, ужами отползая вглубь, и даже там дымили в кулак, опасаясь, что кто-нибудь высмотрит огонек. По-умному, как не преминул заметить Тосканец, и этого делать не следовало, но таких "профи", как он, в группе больше не нашлось, а Матео — так его звали — и не командир им даже. Прикомандированный руководством спец — тоже неплохо, но все-таки командир — Роберто, а он если где и учился, то только в университете. А вот где "натаскивали" Тосканца, определить трудновато, но от догадок сосало под ложечкой, или по яйцам холодок проходил, — это уж у кого какая реакция.
— Едут! — тихо сказал Роберто, услышав чьи-чьи-чьив чи-чи-чьив — условный сигнал голосом птички-каменки с противоположной стороны шоссе. Там тоже росли деревья, и кусты — целые заросли, за кустарником сразу начиналось поле, и оттуда хорошо просматривался большой кусок дороги, как бы с полупетлей в этом месте. Под деревьями прятались Янек и Ференц, — чешская винтовка и испанский револьвер — один наблюдал за изгибом шоссе, ожидая "важного гостя", другой держал связь с основной группой.
— Едут!
По эту сторону шоссе их было пятеро. Четыре винтовки и чешский ручной пулемет с торчащим вверх прямоугольным магазином на двадцать патронов. Ну и французские ручные гранаты "F-1", разумеется, да и не только они.
Услышав сигнал, Тосканец достал из рюкзака большую — двухлитровую — жестяную банку, в таких обычно продают краски и лаки, но вот начинка там теперь была специфическая: тротил, да рубленые гвозди, — и именно в ней сейчас Матео и ковырялся. Работал он споро и красиво, даже жаль, что никто этого не видел. Все смотрели на дорогу. А там вроде бы пыль поднялась над деревьями, или это им только казалось от великого нетерпения?
Тут раздался второй короткий сигнал, и означал он , что все идет по плану, и ждать осталось недолго. Прошла томительная минута, показавшаяся всем такой долгой, что впору сбегать в лес помочиться напоследок или быстренько перекурить. Но время все-таки иссякло гораздо быстрее, чем прикидывали сначала, и вот уже из-за деревьев, скрывавших поворот дороги, вырвалось несущееся с ветром пыльное облачко, чуть обогнавшее колонну, а затем появился и серебристый радиатор большого штабного автомобиля, черного, припудренного мелкой желтоватой пылью. Секунда — не более, — и машина оказалась на виду целиком, засверкала на солнце стеклами, а за ней из-за поворота уже выезжал грузовик с охраной.
— Кретин! — прошипел сквозь зубы Тосканец, не устававший демонстрировать свою осведомленность в военных делах практически по любому поводу. — Он все-таки оставил охрану позади себя!
Вообще-то так делали почти все начальники. Даже советские товарищи предпочитали "возглавлять", а не глотать в безопасности дорожную пыль, поднятую чужими колесами. Но с другой стороны, и Матео был хорош. Если честно, он был полным и окончательным психом, но обычно у него все получалось, как следует, да и конфликтовать с таким — себе дороже.
— Слушай, — сказал Бергман, когда они только устраивались в засаде. — А не лучше ли прикопать ее на дороге, — кивнул он на банку в руках Матео. — И запалить бикфордов шнур?
— Думаешь, не попаду? — ровным голосом откликнулся Тосканец, поднимая взгляд.
— Думаю, что вероятность... — начал было Роберто, но Матео его прервал.
— Я все знаю о вероятностях, командир, — сказал он голосом, от которого могло скиснуть даже только что надоенное молоко.
— Ты думаешь, ты один учился в университете? Сила броска, командир, — оскалился Тосканец. — Траектория полета бомбы, скорость автомобиля... Ведь так? А есть еще метеоусловия, сила моих мышц и форма банки... Вот только на бикфордов шнур действует такая же прорва факторов, и ни один из них не поддается контролю, а свои руки я знаю. Я с ними давно знаком...
Еще несколько секунд эти двое играли в "кто-кого переглядит", а потом молча разошлись. Бергман пошел присматривать позицию для пулемета, а Тосканец с прикрывающим его Келлом сдвинулись еще на десяток метров вдоль дороги. Матео и тогда уже подозревал, что грузовик, как всегда, окажется сзади.
И вот грузовик поравнялся с позицией "спеца", но Тосканец сделал резкое движение вперед за мгновение до того, и банка из-под краски, легко взлетев над дорогой, — Матео был чертовски сильным мужчиной — упала по дуге прямо в кузов, где сидели сопровождающие комиссара бойцы. Рвануло почти сразу. Грузовик едва ли проехал больше пятнадцати метров, интербригадовцы не успели даже сориентироваться и понять, что с ними случилось. А случилась с ними большая беда: и их, и шофера, и офицера, сидевшего в кабине, — всех убило сразу. Однако обломки грузовика с мертвыми, разорванными в клочья людьми, все еще "ехали" вперед по инерции, разлетаясь в стороны и рассыпаясь по дороге. А пулемет и пять винтовок уже били по легковушке, разнося в дребезги стекла, дырявя дверцы, калеча и добивая сидящих в машине.
Бубухнуло. Это рванула бомба Тосканца. Хлопнул первый — револьверный — выстрел, и сразу же последовало множество разнообразных звуков: "треск ломаемого хвороста" — это лупили, стреляющие в упор чешские "Кратки пушки" и американские "Спрингфилды", звон бьющегося стекла, басовито-отрывистое "бу-бу-бу" заработавшего пулемета, свист проносящихся над головой осколков, скрежет тормозов, крики... А потом как отрезало. Звуки разом прекратились, и все, кто остался жив, услышали колотьбу собственных сердец и хрип тяжелого — заполошного — дыхания, словно они не расстреливали только что легковой автомобиль, с комфортом разлегшись в тени придорожных деревьев, а бегом "на своих двоих" — догоняли по пыльной дороге мощную машину.
— Надо бы проверить... — ни к кому прямо не обращаясь, бросил в повисшую тишину подошедший к основной группе Тосканец.
— Надо, — согласился Роберто Бергман, передал свою винтовку Курту Хенигу и, вытащив из-под куртки револьвер, пошел к машине.
Шел он осторожно, так, словно опасался, что земля провалится под ногами. И все остальные тоже чувствовали себя не в своей тарелке и, забыв обо всем, смотрели только на командира. Не потерял хладнокровия только Тосканец. Вот он — быстро перезарядил винтовку, и теперь следил "за всем вокруг". А Бергман дошел на медленных тяжелых ногах до авто, дернул ручку задней двери, и та со скрежетом распахнулась, позволив навалившемуся на нее телу выпасть из автомобиля. От неожиданности командир вздрогнул и отступил назад, едва не выстрелив в мертвеца, упавшего на дорогу.
И вот он — лежит перед ними. Большой грузный человек в черном гражданском пальто с перепутавшимися ремнями кобуры револьвера и планшетки. Знаменитый берет сполз набок, обнажая залысины, но рассмотреть лицо убитого невозможно. Его заливала кровь.
— Он? — спросил Тосканец.
— Он, — подтвердил Бергман, узнавший покойника по двойному подбородку и характерным мохнатым бровям.
— Он, — подтвердил вышедший на дорогу Янек, хорошо помнивший комиссара по работе в Париже. — Он...
Газета "L'HumanitИ", 9 января 1937
Центральный Комитет Коммунистической партии Франции, секретариат Коммунистического Интернационала с глубоким прискорбием извещают о безвременной кончине видного деятеля международного коммунистического движения, члена ЦК ФКП, секретаря Коминтерна, товарища Андре Марти.
Перестало биться сердце верного сына Французской компартии, пламенного борца с мировым империализмом, целиком отдавшего все свои силы и саму жизнь сражениям за дело рабочего класса не только во Франции, но и во всём мире. Его жизнь, подло оборванная на пути к победе всемирной Коммуны пулей фашистских убийц, наёмников самых реакционных и мракобесных сил испанской контрреволюции, вечно будет служить примером для живых товарищей.
Ещё в годы Гражданской войны в России, он, воодушевлённый идеями пролетарской солидарности, не страшась смерти, поднял восстание на французском флоте...
