Банкетный стол был скромным и стоял здесь только для проформы. Гости быстро разбрелись по такому же скромному залу и разбились на несколько групп по интересам. Джеймс решил не торопиться с примыканием к той или другой. Но начал разумеется с той группы, в центре которой звучал голос Кровавой Мэри.
-...разумеется, викторианские агрессоры должны быть наказаны. Но я не понимаю, каких активных действий ожидают от нас союзники. Война идет слишком далеко от наших границ. Наш флот предназначен исключительно для обороны морских рубежей СССР, и вряд ли от него будет большой толк в тропических океанах. Наши солдаты не подготовлены к войне в джунглях и других экзотических местах. Да и что им там делать, если столько храбрых мужчин в красивых мундирах готовы мстить виксам и рвутся в бой? — иронически заметила "пани Мария". — Нет, вряд ли мы покроем себя славой в этой войне. Разумеется, мы готовы и дальше поставлять союзникам оружие и другое военное снаряжение — по самым смешным ценам. Мы бы их и даром отдавали, но должны же наши советские рабочие что-то кушать? Полицейские функции в тылу, охрана лагерей для военопленных — мы и это готовы на себя взять. Разве этого недостаточно?
— Разве вы не хотите вернуть себе Гавайские острова? — поинтересовался один из гостей-британцев.
— Тюрьма народов и кавайские...
"Ка-у-аи", — вспомнил про себя Хеллборн.
— ...кавайские недобитки-монархисты могли бы этого захотеть, — равнодушно заметила Кровавая Мэри, — но когда белголландская тирания падет, мы будем рекомендовать — и голосовать за полную и подлинную независимость Гавайской республики.
— А разве это не укладывается в вашу программу, мадам президент? — это был капитан Лисимахис. — Кенигсберг, Кишинев, Константинополь, Кауаи...
— Нам и Константинополь даром не нужен, — Маша Спиридонова продолжала изображать равнодушие. — Пусть остается вольным городом под контролем Лиги Наций. Так будет лучше для всех.
Посыпались новые вопросы со всех сторон. Это стало слишком напоминать пресс-конференцию, и Хеллборну стало скучно. Пусть кто-нибудь другой эти потоки анализирует. Вот, капитан-резервист Фосс тоже среди гостей, и он очень внимательно слушает. А мы пойдем отсюда. Поищем другую компанию.
Несколько шагов спустя Джеймс увидел знакомое лицо. "Неужели все-таки еврей?" — подумал он, но спросить не решился. Больше того, он собирался улизнуть, но не успел. Товарищ генерал Андрей Карлович Дюзенберг узнал его и заговорил по-немецки:
— Лейтенант Хеллборн, если не ошибаюсь?
— Уже суб-коммандер, Kamerad General.
— Поздравляю. Ваш немецкий заметно улучшился с нашей прошлой встречи, — заметил завоеватель Свальбарда.
"Он и тогда был неплох, просто я валял дурака". Интересно, что теперь? Будет бить?
Нет. Очень скоро Хеллборн понял, что имеет дело с одним из последних солдат "галантного века". Такой солдат не умеет ненавидеть врага. Он сражается с тобой, потому что должен. Как только наступает мир, он становится твоим лучшим другом. Особенно если война велась не за родные berezki полковника Горлинского, а за холодные острова в ледовитом океане.
— А здорово мы тогда вам врезали! — улыбнулся товарищ генерал.
— Вам просто повезло — вы имели дело с данорвежскими растяпами! — не остался в долгу Хеллборн. — Будь на их месте хотя бы рота альбионской морской пехоты...
Не прошло и пяти минут, как они устроились за ближайшим столом и принялись переигрывать сражение, используя пустые бокалы вместо солдатиков и тарелки вместо кораблей. Вскоре вокруг них собралась целая толпа морских офицеров дюжины союзных и нейтральных держав, и со всех сторон посыпались советы и комментарии. Но и это развлечение быстро надоело коварному альбионцу. Он незаметно передал полномочия очень азартному французскому адмиралу и растворился в толпе.
Следующий собеседник, найденный на другом конце банкетного зала, превзошел все ожидания.
— Вы альбионец? Да, конечно, я узнаю этот мундир, — сказал незнакомец, носивший русскую униформу и звездочки старшего полковника Красной Армии. Ровесник старшины Коппердика, прикинул Джеймс. Хорошо выглядит, только избыток старых шрамов. Шрамы не дуэльные. Неплохо в молодости повоевал. Черт побери, да он же говорит по-английски с альбионским акцентом!!!
— Вы меня не узнаете? — спросил собеседник.
— Никак нет, — признался Хеллборн.
— Тогда позвольте представиться, — незнакомец щелкнул каблуками и поклонился. — Николас Ливермор, генеральный секретарь НСДАП. Народная Социал-Демократическая Альбионская Партия, — на всякий случай уточнил собеседник.
Хеллборн крепко задумался над подходящим ответом.
— Неужели мое имя ничего вам не говорит? — удивился товарищ Ливермор.
— Не стану вам лгать, — наконец-то заговорил Хеллборн. — Мы в Альбионе просто-напросто забыли о вашем существовании.
— Конечно, ведь прошло столько лет, — погрустнел вождь альбионских коммунистов.
— Генерал Маклин или адмирал де Спиллер покинули нас гораздо раньше, но мы их прекрасно помним, — сказал Джеймс. — Что же касается вас...
— Альбион еще не созрел для социалистической революции, — горько заметил вождь НСДАП. — Слишком сильны феодальные пережитки. С тех пор, как полицейские каратели расстреляли наше восстание...
— Вы имеете в виду ту мелкую заварушку в порту? — не сразу понял Хеллборн.
— ...альбионский рабочий класс фактически отказался от продолжения борьбы. Соглашатели, захватившие власть в профсоюзах... Впрочем, я не думаю, что вам это интересно, — грустно вздохнул товарищ Ливермор.
— Вы не собираетесь вернуться на родину? — спросил Джеймс.
— Вы, должно быть, шутите? — усмехнулся собеседник. — Куда? Прямо в лапы вашим карателей?
— Какие каратели? — удивился Хеллборн. — Двадцать лет прошло! С тех пор добрую дюжину раз была объявлена амнистия! А лучшего момента, чем сейчас, вам не дождаться: вступайте добровольцем и все грехи далекой молодости будут забыты.
— В уверены в этом, товарищ Хеллборн? — печально посмотрел на него беглый коммунист.
— Абсолютно, — кивнул коварный альбионец. — Завтра же с утра отправляйтесь в наше посольство. Вы знаете адрес?
— Я подумаю, — медленно покивал головой товарищ Ливермор. — я обязательно об этом подумаю. Спасибо вам, товарищ Хеллборн. Был рад пообщаться с соотечественником. К сожалению, мне пора. Рот фронт!
— Аминь, — ответил Джеймс. Николас Ливермор еще раз кивнул и направился к ближайшему выходу.
Хеллборн посмотрел ему вслед. "Ублюдок-Ник в Харбине?! Шеф будет в восторге!"
Перебрав еще несколько компаний разной степени интересности и раскланявшись со старыми знакомыми — Гириным, Потаповым, супругами Петровыми — Джеймс вышел в сад. Возможно, аналогичные елки процветают в реальном московском Кремле — такие подробности Хеллборну не были известны. Здесь тоже были люди. Гуляли по дорожкам, беседовали или просто курили.
Джеймс зашагал к ближайшим воротам. Интересная у них тут охрана. Сторожевые гепарды! Это Хеллборну не понравилось. Ладно бы собаки, но с этими зверями он обращаться не умел. А придется ли? Кто знает.
Звуки радиоприемника, доносившиеся из будки дежурного офицера, привлекли его внимание. Хеллборн прислушался.
...и с каждым днем становится все краше!
Ты только прикажи, и мы не струсим,
Товарищ Маша, товарищ Маша!
Ты только прикажи и мы не струсим,
Товарищ Ма-аша!
пум-пум-пум
Нам жить в эпоху массовых волнений
Придется — ради всех потомков наших!
Вперед, как завещал великий Ленин,
Товарищ Маша, товарищ Маша!
Вперед, как завещал великий Ленин,
Товарищ Ма-аша!
пум-пум-пум
Но есть еще патроны в револьвере,
И есть еще заряды в патронташе,
И мы тебе судьбу свою доверим,
Товарищ Маша, товарищ Маша!
И мы тебе судьбу свою доверим,
Товарищ Ма-аша!
пум-пум-пум
"Этого не может быть", — удивился коварный альбионец. Конечно, русские обожают своего президента, но он затруднился понять, чего в этой песне больше — пафосного культа личности или издевательства. Джеймс подошел поближе.
— Добрый вечер, мы продолжаем передачи станции "Азиатский рассвет", и с вами снова ваш любимый ведущий Веник Мордобойцев.
"Все ясно, это же анархисты. Интересно, откуда они сегодня вещают? Вряд ли из Китая, британцы наверняка прикрыли эту лавочку на время войны".
— Сегодня у нас в гостях знаменитый профессор Унчипунчи, главный специалист по всем вопросам. Добрый вечер, профессор!
— Добрый вечер, Веник.
— Как вы уже знаете — но я напомню нашим дорогим слушателям — товарищ Маша Спиридонова, известная также как "Пиковая Маша", "Плутовка Мэри" или "Мария-Магда-Лена" явилась собственной персоной на Харбинскую конференцию поджигателей войны. Что принесла она в лукошке? Войну хижинам или мир дворцам? ФАБРИКУ рабочим или Землю (планету) крестьянам? Штык в землю или маслину — в лоб?! Что вы об этом знаете, профессор?
— Дело в том, дорогой Веник, что Россия, во главе которой сегодня имеет несчастье стоять Мария Александровна, всегда была, есть и будет непредсказуемой страной. Страной, где громогласно объявленные декларации редко имеют нечто общее с делом — тем самым делом, о котором я упомянул в самом начале своего выступления. Так и сейчас. Стоит ли ожидать невероятных откровений от социал-революционеров — известных предателей рабочего класса?! Особенно сегодня, когда они втравили многострадальный народ в очередную империалистическую войну!
— Профессор, но я всегда считал, что эсеры — хорошие и добрые. Совсем не то, что эти плохие и злые большевики!
— Знали бы вы, уважаемый Веник, сколько бывших большевиков сегодня прикидываются эсерами! Больше того, в партию эсеров принимают даже посмертно!
— Посмертно?! Я вижу здесь корейское влияние, профессор, и длинные ручки императора Юри!
"Из Кореи они тоже не могут вещать. Неужели все-таки Харбин?"
— Нисколько этому не удивлюсь, мой милый Веник, особенно если мы вспомним о Сахалинском вопросе... Но вернемся к посмертным эсерам. Так, например, они приняли в свою партию — кого бы вы думали — первого и главного большевика — Владимира Ульянова-Ленина! И это после того, как за границей были неоднократно опубликованы документы, неопровержимо доказывающие, что Ленин собирался расправиться с эсерами. Но ему не повезло. Или повезло — все зависит от точки зрения. Белголландская... простите, я хотел сказать белогвардейская бомба отправила Владимира Ильича в альтернативные миры.
— Это ведь официальная версия, не правда ли?
— Совершено верно. Боюсь, правду мы не узнаем уже никогда.
"А этому офицеру не влетит за прослушивание подобных передач?" — подумал Хеллборн.
— И вот, — продолжал профессор Унчипунчи, — как только Ленина разорвало на куски, верные спиридоновцы поспешили присвоить ему звание вдохновителя революции и отца-основателя рабоче-крестьянского государства. Вот такие пироги с котятами! Между прочим, раз уж мы заговорили о котятах...
"Сейчас ведущий его прервет", — предположил Джеймс — и угадал.
— Разумеется, профессор, все наши слушатели с удовольствием прослушают вашу декцию, посвященную котятам! Но перед этим — небольшая музыкальная пауза.
И вновь продолжается бой,
И сердцу тревожно в груди,
И Ленин такой молодой,
Но снова Пусянь победил!
И Ленин такой молодой,
Но снова Пусянь победил!
Отважно шагали на бой,
Бойцы, не жалевшие сил,
Был Троцкий такой молодой,
Но снова Пусянь победил!
Был Троцкий такой молодой,
Но снова Пусянь победил!
Был Троцкий отважен и смел,
Но сердце тревогой горит,
А Ленин совсем устарел,
И снова Пусянь победит!
А Ленин совсем устарел,
И снова Пусянь победит!!!
"Вариантов не осталось, только Халистан. Это не виксы, не их стиль. Странные дела происходят в мировом эфире".
Хеллборн вздохнул и вернулся в банкетный зал. Кажется, вовремя. Назревало какое-то маленькое, но важное представление.
— Просим, просим Леонид!
"Каннегисер, — вспомнил альбионец. — Министр пропаганды. Опять пафосные речи?"
Джеймс угадал, но не совсем. Товарищ Каннегисер забрался на сцену и действительно произнес речь. В рифму. По-русски и по-английски — для гостей.
The sun makes their bayonets glisten —
Foot soldiers. Don Cossacks in force.
Beyond, at attention to listen:
Maria astride a white horse.
Her eyes are fatigued with endeavor.
Long silence in corps upon corps.
Her voise, to remember forever.
Of Russia, of Freedom, of Wars.
Fire, iron — the heart alchemozes,
The spirit — green oak against threats,
And the eagle, Marseillaise, arises
Aloft from our silver cornets.
To arms! And the demons will cower.
As darkness descends over all,
Archangels of limitless power
Will envy our cavalier fall.
If rasping my racking death rattle,
O Mother, O land I love best,
If arter defeat in some battle,
In agony, shot in the chest,
Near death, with a dream of pure pleasure
In bliss at that entrance and source,
With Russia and freedom, I'll treasure
Maria astride a white horse.
На солнце, сверкая штыками —
Пехота. За ней, в глубине, —
Донцы-казаки. Пред полками —
Мария на белом коне.
Открыла усталые веки,
И речь говорит. Тишина.
О, голос! Запомнить навеки:
Россия. Свобода. Война.
Сердца из огня и железа,
А дух — зеленеющий дуб,
И песня-орёл, Марсельеза,
Летит из серебряных труб.
На битву! — и бесы отпрянут,
И сквозь потемневшую твердь
Архангелы с завистью глянут
На нашу весёлую смерть.
И если, шатаясь от боли,
К тебе припаду я, о, мать,
И буду в покинутом поле
С простреленной грудью лежать —
Тогда у блаженного входа
В предсмертном и радостном сне,
Я вспомню — Россия, Свобода,
Мария на белом коне.
Браво, бис, апплодисменты. Кровавая Мэри обняла и трижды расцеловала своего министра. Впрочем, один из русских генералов остался недоволен:
— Нехороший ты человек, Леня. Лет двадцать назад эти стихи другого вождя прославляли.
— Это было давно и неправда, — покраснел товарищ министр.
— Я его прощаю, — заявила мадам президент. На том и порешили.
— Господин Джеймс Хеллборн? — услышал он у себя за спиной и обернулся.
Перед ним стояла молодая и симпатичная дама в русском мундире. Нет, не совсем молодая. Выглядит на тридцать, но на самом деле ей тридцать шесть-тридцать восемь, не меньше, определил опытный глаз Хеллборна. Просто она старается следить за собой. Носик-пуговка, глазки-маслинки; ах, какие кудряшки...
"Какой же ты пошляк, Джеймс".
— Мне сказали, что сегодня вечером вы находитесь в нашем посольстве. Я могу с вами поговорить? Простите мой английский, если вы плохо меня понимаете...
— Я могу понимать и говорить по-русски, — решил признаться коварный альбионец. — Если у вас есть трудности, не стесняйтесь использовать русские слова и фразы.
