Месье Берг все же проверил линии связи. Как ожидалось — или треск, или глухая тишина. Ну что ж...
— Всем боевым постам! — вдруг зашелестел по внешней связи бесплотный голос. — Цель — флагман Седьмого флота! Проломите ему корпус, очень прошу! Обратный отсчет: десять, девять...
— Яволь, Der Dreizehnte! — прошептал месье Берг. — Есть проломить корпус!
И вспыхнул свет...
— Ferdammte Kacken! — прошипел генерал Зееленбиндер.
— А неплохо русские освоили трофейную технику! — согласился Штерн. — Это "Локи"! Тоже как-то прошел хваленую защитную сферу Клондайка! Генерал, обратили внимание, как упорно они пытаются вас убить? Именно вас? Бьют раз за разом по самому защищенному кораблю Седьмого флота! Наша сраная разведка утверждает, у бунтовщиков сейчас в ходу принцип личной ответственности. Вас это не пугает? Настырность русских достойна восхищения!
— Еще десять минут боя, и от их настырности ничего не останется! И от них самих! А "Локи" и "Рейн" уничтожим немедленно!
Адмирал вгляделся в карту боя и согласно кивнул. Да, отчаянность русских снова проигрывала надежной, добротной европейской машине. Если только не...
И тут взвыла сирена.
— Генерал, угроза ядерного поражения! — доложил побледневший оператор внутреннего контроля. — Истребитель русских у нас внутри, и у него на подвеске две нуклеар!
— Этого не может быть! — неверяще сказал генерал. — Этого — не может — быть!
— Почему не может быть? — удивился адмирал. — "Торы" только что проломили нам корпус! Что мешает ракетоносцу под невидимостью проникнуть внутрь?
— Специальная программа идентификации, вот что! Она совершенно секретна и мало кому известна даже в Седьмом флоте — потому что мы ее установили неделю назад! По запросу систем защиты медицинское оборудование компенсаторов истребителя сличает биометрические данные пилотов с имеющимися в базе флота и включает самоподрыв двигателя при малейшем несовпадении! В европейский корабль может проникнуть только истребитель с европейским пилотом в компенсаторе!
Адмирал подпрыгнул на месте и развернулся к адъютанту с ошалелым видом.
— Ежи! — быстро сказал Штерн. — Ну-ка убеди меня в обратном!
Полковник Радзивилл сжал губы и испуганно помотал головой.
— Только бы Лючия не сделала глупость! — пробормотал адмирал и стремительно двинулся к выходу. — Впрочем, мы об этом сразу узнаем — не так ли, Ежи?
Адъютант облился холодным потом и поспешил следом.
Они нашли истребитель в технических помещениях около боевых постов. SS, пугающий своей неподвижностью, почти полностью перегородил проход. Рядом, естественно, никого не наблюдалось, хотя не было совершенно никакой разницы, где встретить ядерный взрыв — здесь или на другом конце матки.
— Я впечатлен исполнительностью наших сервис-служб! — признался бледный адъютант. — На борту две нуклеар, готовые взорваться, а они тем не менее заделывают пробоину и восстанавливают внутреннее давление!
— Каждый борется со страхом, как умеет! — буркнул адмирал и бесцеремонно полез внутрь истребителя. — Ты потеешь и писаешься, они тупо исполняют обязанности... и чего стоишь?! Мне ее одному не вытащить!
Адъютант завистливо проследил, как ловко, не выпуская из рук гранатомета, ввинтился в люк адмирал, бросил на пол автомат и постарался не отставать.
Девушка в пилотском компенсаторе подняла на них измученное и заплаканное лицо.
— Я не смогла, Людвиг! — жалобно всхлипнула она. — Я хочу жить!
Адмирал бросил взгляд на ее закованные в медицинские фиксаторы ноги и разом потерял самообладание.
— Почему, ну почему я не могу застрелить эту сволочь еще раз?! — беспомощно сказал Штерн и опустился на колени перед компенсатором. — Сейчас, моя девочка, потерпи немножко...
Вдвоем они осторожно опустили пилотессу в люк. Внизу адмирал взял девушку на руки с такой страстностью, как будто боялся, что ее отнимут.
— Прикажи прекратить бой...
— Смерти моей желаешь? — криво улыбнулся адмирал. — То, что прячется на Клондайке, определит наше будущее! За такие секреты и мы, и русские будем биться до последнего корабля!
— На Клондайке уже нет того, что ищете, — прошептала девушка. — Экипаж "семерки" погиб в самом начале атаки... амазонки погибли... так много смертей...
И она снова беззвучно заплакала.
Адмирал напряженно подумал — и свирепо развернулся к адъютанту:
— Слышал, что она сказала? Бегом в центр управления! И автомат не забудь! Если этот, как его, сраный командующий еще не наигрался в войну, пристрели к чертовой матери!
— Сэр! — воскликнул шокированный адъютант. — Как можно? У нас есть шанс добить наконец русского медведя!
— Дурак ты, Ежи, хоть и умный! — проворчал адмирал. — Я сказал — бегом!
И осторожно забрал из слабой девичьей ладошки пульт управления подрывом ракет. Полковник проследил за его движением, изменился в лице, подхватил с пола автомат и побежал в центр управления, на ходу уныло размышляя, что он действительно дурак, хотя и умный. Потому что лично он продолжил бы бой — и наверняка нарвался б на засаду, которую адмирал заметил, а он нет, хотя смотрел изо всех сил.
Адъютант на бегу подумал еще — и пришел к выводу, что и в вопросе с автоматом адмирал прав. Потому что если командующий Седьмым флотом тоже засаду не заметил — а он не заметил, видно по всему — то придется действительно его пристрелить, и лучше, чем автомат, для такого дела инструмента не найти. Разве что гранатомет — но гранатомет очень неподходящее для внутренних помещений оружие.
Не буду выстраивать интригу — в истории интригам не место — да и в двадцать пятом, далеком от нас веке наверняка любой желающий может легко узнать, почему отступил адмирал Штерн.
Дело в том, что... да, старый адмирал ужаснулся потерям европейского флота. И трезво оценил угрозу приближающихся русских карательных корпусов. И так и не решился послать корабли на прямой штурм Клондайка. И... объяснений много, но причина — одна.
Адмирал Штерн боялся "тринадцатого".
И в страхе своем, как настоящий мужчина, не признавался даже себе.
Но когда появилась возможность отступить, не теряя уважения в глазах любимой женщины, сразу отступил.
Вы скажете — трус. Ну... попробуйте сами столкнуться с "тринадцатым". Если выживете — получите право судить.
И вот еще что: сам адмирал себя побежденным не считал. Он держал на руках любимую девушку, она сама прилетела к нему — что это, как не победа? Не верите? Проживете, сколько адмирал, поймете сами.
Я прожил не меньше, я знаю.
Я — ветер, летящий в степи,
Я — пыль бесконечных дорог...
Клондайк, третий центр сил
Выжившие бунтовщики стояли в госпитальном парке. Недалеко от них техники проверяли аппаратуру для интерактивного выступления — предстояло объяснить Клондайку и всей обитаемой вселенной, кто такие сыны Даждь-бога, чего хотят и как будут жить дальше.
— Неужели победили? — пробормотал генерал Кожевников. — Давить бунт некому, флот на нашей стороне... и европейцы отступили... но тошно-то как!
От группы стоящих в стороне старших офицеров отделился один и решительно направился к бунтовщикам.
— Мы — представители флота Российской империи, прибыли для координации действий с сынами Даждь-бога, но почему-то ждем уже не первый час, а вы...
— Не до вас, подождите, — обронил генерал Кожевников и отвернулся.
Полковник-делегат недоуменно замолчал.
— Андрей идет, — сказал лейтенант Гром предупреждающе.
Майор Быков, бледный до синевы и исхудавший, оглядел бунтовщиков ищущим взглядом.
— Где император? — спросил он хрипло.
Ответом ему было неловкое молчание.
— Где мой заместитель?
— Капитан погиб, защищая императора от террор-группы, — виновато доложил лейтенант Гром.
— Капитан Михеев?
— Заменил канонира лазерной батареи, погиб в бою.
— Экипаж "семерки"? — неверяще спросил десантник.
— Погибли, — коротко отозвался лейтенант.
— Они не могли! Они — точно не могли!
— Взрыв их истребителя зафиксировали все средства контроля пространства! — громко сказал генерал Кожевников и неловко развернулся на протезах. — Они погибли, Андрей! Они — погибли!
— А техник-лейтенант Еремеев?
— Погиб! Прямое попадание ракеты, от батареи "Торов" ничего не осталось! Капитан Гончар — погиб! Капитан Овчаренко — сгорел в истребителе! Амазонки... погибли! Не вернулись из атаки на европейские матки! Десант погиб! Андрей, нас нет, мы погибли все!
— Лючия?..
— А вот она лучше б погибла...
Майор-десантник растерянно огляделся.
— А я, получается, жив, — прошептал он. — А... для чего я жив, а?
Ему не ответили.
— Сходите на "Локи", товарищ майор, — пробормотал лейтенант Гром. — Прямо сейчас. Там... Клаудия пока что комендант, командует ремонтом. Она будет рада вам. Сходите.
Десантник посмотрел на него тусклыми глазами, кивнул и медленно убрел к транспортной кишке.
Подошел техник и, смущаясь от странной тишины, доложил, что аппаратура готова.
— Вы как хотите, ребята, но я выступать не готов, — глухо сказал генерал. — Не могу. Извините.
— Так сыны Даждь-бога убиты? — недоуменно спросил полковник-делегат. — А с кем тогда договариваться? Кто у вас сейчас командует вообще?
— Не дождетесь! — вдруг громко сказал лейтенант Гром, рубанул воздух ладонью и решительно шагнул в сферу трансляции.
— Мы дети Даждь-бога, и правила наши просты!.. — загремел над площадью его яростный, многократно усиленный голос.
Генерал Кожевников качнулся на непривычных протезах, поморщился от боли и положил руку на твердое плечо лучшего выпускающего "Локи", пацифиста, интернационалиста и стихийного философа-рутеника месье Берга.
— Не плачь, старина, — пробормотал он. — Жизнь — она... идет. Мы живы — нам и тянуть эту ношу, так получается. Ты да я, да Клаудия, да Андрей поправится, да еще вот этот художественно одаренный мальчик... и вообще нам везет на талантливых лейтенантов, месье Берг. Справимся.
— ... И мы — не погибли! "Тринадцатый" жив! — грянуло над площадью и всей обитаемой вселенной...
— Ты откуда все это взял? — удивленно спросил его генерал.
— Из философии рутеников, — пожал плечами лейтенант. — Из концепции Даждь. Но вообще это просто логичное продолжение начинаний нашего императора, очевидные решения.
— Очевидные, говоришь? — усмехнулся генерал. — Кому как. Лично мне император сказал, что взял идеологию из старых песен. Вроде как они — отражение чаяний народа. Я посмотрел из любопытства, и знаешь, что скажу... не столь важно, о чем там поется. Гораздо важнее — о чем НЕ поется. О деньгах там ни слова, вообще о богатстве. И о карьере. И о превосходстве над ближними. И о многом другом, к чему мы прежде так стремились...
— Я тоже посмотрел, — кивнул лейтенант. — Все посмотрели. Из любопытства. О чем поется — тоже важно. Как там... "просто надо быть правдивым, благородным, справедливым, умным, честным, сильным, добрым — только и всего". Вот это можно прямо считать одним из постулатов Даждь. Даждь — это в принципе очень просто...
— Просто?! — возмутился генерал. — Простые решения — самые сложные в реализации! Ты представляешь, как это сделать? Я — нет!
— Никто не представляет, — подал голос месье Берг. — Но нам везет на лейтенантов. И "тринадцатый" с нами. Справимся.
Кто-то скажет — так не воюют. Кто-то скажет — так не пишут. Это правда, но... для сказок. А все, кто бывал на войне, подтвердят — там убивают. Летно-подъемный состав выбивают в среднем за три месяца боев, таков непреложный закон, не обойти его, не обмануть.
Я сам был там и еле уцелел, я знаю.
Мои герои замахнулись на устои общества, были готовы заплатить за это — и заплатили самой надежной из валют. Жизнь бесценна, перекроет любые кредиты.
И вообще — кто из начавших революцию смог увидеть ее результаты?
Только я, но я живу вечно.
Да, так не пишут, но я следую правде и не отступлюсь.
Сыны Даждь-бога погибли, но успели сделать то, о чем в двадцатом веке мечтали мы. Почему не удалось нам? В двадцатом веке не было сынов Даждь-бога. И не было "тринадцатого". Откуда им взяться в обществе прямоходящих хищных?
Я сам из тех времен, я подтверждаю.
Я тот, кто молчит...
Жизнь продолжается
Луна-1, европейский сектор
— Мой адмирал! Не вернете Клондайк в лоно Европы — откажусь от бремени кайзера! — заявил Ежи Радзивилл и непреклонно уставился на Штерна.
— О, уже монаршие нотки в голосе прорезались! — проворчал адмирал, примеряя рубашку. — Значит, в очередной раз откажешься... Зачем тебе война за Клондайк?
— Адмирал! Там наш основной завод расходников! Мы на чем летать будем?!
— Сыны Даждь-бога... — адмирал придирчиво осмотрел себя в зеркало, поморщился и снял рубашку, — так вот, сыны Даждь-бога обещали, что... не станут препятствовать нам получать с Клондайка продукцию... у них нет намерений вмешиваться в ценовую политику наших предприятий...
— Там — ремонтные доки! Военные ремонтные доки!
— ... и они не полезут в работу ремонтных доков. Наши учебные заведения их также не интересуют, как и наши пансионники, наша администрация и наша полиция... Что тебе еще надо, Ежи?
— Откуда у вас такие невероятные сведения? — угрюмо осведомился Радзивилл.
— От разведки. От моей личной разведки.
— Вашей личной разведкой вообще-то я и руковожу. Но ко мне эти сведения не поступали.
— От моей личной, Ежи, личной разведки!
— Лючия?
— Лючия, — подтвердил адмирал и раздраженно отшвырнул рубашку. — Ежи! Какой дебил мне это подсунул? Какой дебил это вообще придумал?!
— Это одежда бисекс, — еле заметно улыбнулся бывший адъютант. — Если вы не заметили, адмирал — мы теперь на Луне-1. Здесь все так одеваются. Здесь и на Земле. Мода, сэр.
— Зачем? — с тихим недоумением спросил Штерн. — Вот это... зачем?
— Одежду бисекс носят люди бисекс, адмирал. На Луне-1 и Земле их абсолютное большинство, остальные подстраиваются под моду. Ваши имиджмейкеры разумно решили, что придерживаться общепринятого стиля — правильный вариант.
— Разумно? Они бы мне еще лифчик подложили! — буркнул адмирал и полез в гардероб. — Ежи, ты еще чего-то хотел?
— Адмирал! — возмутился Радзивилл. — Но Лючия Овехуна...
— Да, я понимаю, что Лючия представляет у нас интересы сынов Даждь-бога, — спокойно сказал адмирал и удовлетворенно улыбнулся, наконец обнаружив подходящую по стилю рубашку. — Она сама из них.
Штерн оглядел себя в зеркало, расстегнул верхние фиксаторы, расправил на плечах ворот и повернулся. Радзивилл удивленно моргнул: перед ним стоял одетый в спортивном стиле, спокойный, уверенный в себе мужчина с легкой сединой в волосах, вовсе не тот сумасшедший шустрый старикан с крупнокалиберным пистолетом в руке, каким он привык видеть своего начальника и кумира.
— Я понимаю, что Лючия — русская разведчица, — усмехнулся адмирал. — И всегда понимал. А понимаешь ли ты, что она — моя жена? Она — Лючия Штерн, понимаешь?
— Да, но...
— Все же не понимаешь. Присядь. Вино?