Хоть и не до того мне было, а все же оглянулась. И обмерла: из высокой травы, у свежеразмытых огородов, невидимые до сих пор, выскочили три мужика и кинулись к нам. Здоровые, все с оружием. Пока не видно, что именно дробовики у них или, не дай Бог, автоматы. Бежать им еще далековато, но если добегут, то в спину всех нас тут постреляют. И что делать? Кого послать? Вроде, выбор однозначен. Там — десяток, тут — трое. Да еще Дзетта в засаде сидит. Авось, вдвоем троих-то завалим.

Я схватила "саежку", и на четырех костях поковыляла туда, к домикам. За ними хоть укрыться можно будет. Винтарь с обоймами оставила на позиции: сейчас бой накоротке пойдет, а с ним не особенно-то развернешься. Да и скорострельность и моего дробовичка повыше будет. Десять патронов в магазине — тоже немалый плюс.

Меня заметили сразу, и те, и эти. Сзади засвистели пули, им в ответ размеренно бахала винтовка маленькой вьетнамки. А пулеметы молчат... Что же там случилось? Те, что впереди, стрелять не стали. Значит, у них точно дробовики, на такой дистанции они не играют. Сейчас добегут, а я — на открытом месте! И кончат меня они втроем влегкую.

Я наплевала на пули, поднялась на ноги и, припадая на левую (черт, больно же!) поскакала вперед. Добежала до домика медпункта и сходу заскочила в дверь. Перевела дух. А тут — стоит Сара, бледная, как мел, рядом — помощница ее, ничуть не краше. Остальные здесь больные и увечные. Ну все, передохнула, надо бежать дальше. И тут из палат выплывает привидение, то есть, министерва. Чесслово, она, пожалуй, сейчас выглядит поживее наших врачих.

— Анна Аркадьевна.

Я обернулась к ней.

— Дайте мне какое-нибудь оружие, хоть двустволку, хоть даже нож. Меня все равно убьют, так я с собой лишнего гада заберу.

Спокойно так она мне все это изложила. И голосок-то не дрожит! Чесслово, ее бы сперва на необитаемый остров, да к бандюкам, а потом уже в нормальное общество. Глядишь, и многих проблем сейчас бы не было. Но не доверять ей сейчас повода не было. Я вынула из кобуры свою "беретту" с запасным магазином и молча подала ей. Она так же молча взяла, проверила патроны, не слишком ловко, но все же дослала один в ствол и поставила пистолет на предохранитель.

— Спасибо, Анна Аркадьевна. Вы не пожалеете.

Я только кивнула в ответ. Говорить уже времени не было: уже был слышен топот бегущих бандюков. Как там вещал медведь из американского мультика? "Хватит говорить, пора сражаться!"

Я даже не стала выходить из дверей больнички. Только чуть качнулась наружу, ровно настолько, чтобы окинуть взглядом картину. Вот он, голубчик, бежит, старается, в руках помповый дробовик. Только ему еще надо оружие поднять и к плечу приставить, а у меня уже все готово. Бах! И заряд картечи влетел неудачнику точно в грудину. Тот даже хрюкнуть не успел. Чао, бамбино! Придимаясь к стене, добралась до угла, а там у соседнего домика еще один стоит. И у него-то как раз оружие в полной готовности. Я хотела, было, отшагнуть назад, но неудачно встала на больную ногу. Меня повело, и, чтобы не упасть, я присела. И тут же у меня над головой в бревна сруба со смачным чмоком врезалась горсть картечин. Тот мазила, видя, что не попал, решил убежать за угол. Не беги, дурень, пуля все равно быстрее. Бах! И ответная порция картечи долбанула козлину прямо в зад, добавив ускорения. Из-за угла раздались вопли. Все, этот бегать уже никогда не сможет.

Где-то впереди жахнул выстрел. Это Дзетта, даже думать не надо. Кто же кроме нее приправляет картечь смачными итальянскими ругательствами! Ну вот, все трое готовы! Можно расслабиться и вернуться на берег, а то там, кажется, только Линь бьется. А, нет, вот опять "максимка" застрочил! Видать, перезарядились девки, и снова дают ублюдкам жару. Ну, тогда можно сходить, проверить, как там недобиток.

Я успела сделать только два шага, как где-то впереди резанул по ушам дикий визг. Не всех перебили? Суки! Сколько же их там? Опять похромала вперед. Только не прямо на звук, а обходя вокруг дома. Черт! Кто же тут камней-то столько накидал!

Все-таки плохо воевать с дырявой ногой. Вот она и подвела в критический момент. Прострелило болью от пятки до бедра, и я буквально рухнула плашмя. Успела только руки перед собой выставить, чтобы мордой о камни не приложиться. Упала неудачно, ружжо свое пузом придавила. Голову поднимаю — передо мной армейские ботинки сорок последнего размера. Незнакомые, у нас таких нет ни у кого. А в ботинках ноги в камуфляже. И несет от этих ботинок такой пропастиной, что я чуть не сблеванула прямо на эти тапки. А саежка-то у меня под брюхом, а палец-то на спуске, а ствол-то как раз в нужную сторону смотрит! Я голову повыше задрала, насколько смогла, зажмурилась и пальнула. Ботинок на земле остался стоять, и даже кусок ноги в нем остался, а вот вся остальная туша с воплем принялась на меня валиться. А подо мной, если кто не помнит, горячая ружбайка, да и при выстреле жигануло неслабо, лицо все прям горит. Я еле успела в сторону откатиться, чтобы этим двустворчатым шкафом не придавило. Приподнялась, добавила гаду свинца в бочину и принялась пробираться дальше.

У Дзеттиного хозяйства лежал труп без головы, а рядом визжал, катаясь по забрызганной мозгами земле и закрывая руками лицо какой-то урод. В буквальном смысле: из-под пальцев у него виднелись прилипшие рисинки и оранжевые кружки моркови. Один удар приклада — и тишина. На время, конечно.

— Дзетта, ты где?

В дверях показалась итальянка, затмевая солнце шикарным бланшем на левой скуле.

— Это ты его так? — кивнула я на страдальца.

— Нет, она.

На свет появилась Дзеттина помощница, крепко сжимая в руке ковшик с теми же прилипшими рисинками и морковинками.

— Молодец, подруга! Премию выпишу. А сейчас свяжите этого, пока в отключке, после его подробно обо всем расспросим.

Вроде, наступила тишина. Никто из травы не выскакивает, никто не стреляет, пулемет затих, "маузер" Фам Линь тоже замолчал. Неужели все? Получается, пятеро было этих, которые с тылу решили зайти? Проверить бы... Ну, пойду потихоньку к берегу, гляну, что там, да как, а по дороге ворогов пошукаю.

И вот иду я, ковыляю. Нога болит — спасу нет. И на ружбайку не опереться, коротковата моя "саежка". Вот и хромаю помалу. Медленно выходит, ну да и ладно. Мне больше по сторонам глядеть нужно, что я и делаю с большим успехом. И ствол, между прочим, наготове держу. Хватит уже сегодня, два раза только чудом уцелела. Сколько можно удачу-то пытать! Раз повезло, другой повезло, а на третий может и обломать.

Народ помалу выползает кто откуда. Как только затихло, как только стрелять перестали, так давай носы высовывать, нюхать, чем пахнет. Вдруг уже бабы всех ворогов упокоили? Так, потихоньку, добралась до больнички. Никого постороннего не встретила. А, в принципе, идея была хороша: обозначить угрозу с моря и, пока мы будем глядеть в ту сторону, спокойно зайти сзади и в две секунды поменять власть. А, может, просто вывезти отсюда все, что нами было добыто.

Вот и больничка. Отсюда видно, как невдалеке от берега качаются на волнах четыре лодки. Одна нормально, а еще три — носом кверху. Ничего, мы все поднимем, зачиним, а потом, может, и махнем на что-нибудь полезное. Сара с помощницей уже бегут к берегу, тащат с собой аптечки. Навстречу им поднимается вьетнамка, свой винтарь повесила на правое плечо, стволом вверх. Как-то пацаны во дворе спорили, как правильно носить оружие. До хрипоты, едва ли не до драки, но так ни до чего и не доспорились. Но это так, к слову. А что это Снегурку с Леркой не видно? И Архип не поднимается со своей позиции.

Где-то позади слышно — кто-то поглядел на свежих покойничков и сблеванул. Одно, что обеда еще не было. Но мне сейчас не до чувств этих баранов. Я гляжу туда, где воевали мои подруги. Да и Архипа, хоть я его и не успела толком узнать, можно смело в ближники зачислять. И тут... я и так не слишком ровно шла, а тут и вовсе с ноги сбилась. И вижу, как в замедленном кино: Линь скидывает с плеча винтовку и поднимает к плечу. В кого собирается стрелять, мне не видно, дом загораживает. Тому, кого не видно — три мишени на выбор: вьетнамка, медсестра, санитарка. И еще я понимаю, что Фам линь не успеть: все-таки этот "маузер" здоровая штука. Мне не успеть тем более, но я все равно начала ускоряться — в меру своей нынешней неуклюжести, конечно. Если не спасти своих людей, то хоть убийце отомстить.

Пах! Пах! Пах! Три пистолетных выстрела щелкнули один за другим. У меня прямо сердце упало. Но смотрю — никто не валится на землю, вьетнамка оружие опускает. Да что же там такое произошло? Я доскакала до угла больнички и открылась мне буквально картина Левитана: на земле в трех метрах от дома валяется невысокий жилистый мужичок. Сразу видно — неслабо был накачан... при жизни. Рядом с мужиком на земле лежит автоматик. Что-то с круглым диском снизу, но не ППШ, уж тот-то я бы сразу узнала. А за открытым окном, в больничке, стоит министерва. Это что, она? Ну да, больше некому. Ни у кого другого пистолетов не было. Она меня увидала и прямо так, через окно, мне мою "беретту" протянула. Я, конечно, взяла. И тут же — заранее углядела у покойничка на поясе кобуру — вынула свежий трофей и, не разглядывая, передала обратно.

— Спасибо, Марианна Викентьевна. Теперь это ваше личное оружие.

Я махнула вьетнамке, чтобы та сбегала к Архипу, а сама следом за медперсоналом кинулась налево, к девчонкам. Да, нерационально. Но если встать не могут, значит, ранены! Лерка — она ведь мне как младшая сестренка, если с ней что случилось — я в жизни себе не прощу! Доскакала, дохромала и чуть не рухнула: Лерка сидит рядом с пулеметом, прислонившись к камням, лицо в крови и слезы текут. С кровью смешиваются и выглядит это так, будто девчонка моя плачет кровью. А рядом лежит на спине фрекен Олсен, Снегурка моя. Рукав камуфляжной куртки потемнел, напитался кровью. Все ее сказочные белые волосы тоже в крови. Сама бледнющая, в лице ни кровинки. И синими губами что-то шепчет. Над ней Сара вовсю хлопочет, щупает, осматривает. Что я тут мешать буду? Обе живы, а медицина, если это в принципе возможно, вылечит. Пойду, что ли, узнаю, что там с Архипом.

Я не успела пройти и половины, как вижу: все плохо. Стоит Фам Линь, и смотрит куда-то вниз перед собой. Услыхала мои шаги, повернулась — губы трясутся, в глазах слезы. Я, добралась до нее, глянула — лежит мужичок ничком, пулемет обнимает. Мы вдвоем его на спину перевернули и сразу все стало ясно: Архип весь чистенький, весь благостный, умиротворенный, даже улыбается. Можно было бы подумать, что спит, только во лбу над переносицей у него маленькая такая аккуратная дырочка. Ох, Архип, Архипушка, как же это тебя угораздило-то, а? Я опустилась рядом, глаза ему закрыла, руки на груди сложила. И так, знаете, зареветь захотелось! Завыть по-бабьи, в голос, выплеснуть из души всю свою боль... Только нет, не сейчас. Рано еще. Там Михалыч от двух лодок отбивается, ему помощь нужна. Да и тут надо еще разок пройтись, проверить: не остался ли кто живой, а то еще стрельнет в спину... Я поднялась, выпрямилась, Линь с собой поманила и пошла обратно, к девчонкам. Надо ведь хотя бы узнать, что с ними.

— У Фрекен Олсен ранение плеча, перелом плечевой кости. Значительная кровопотеря, немедленной опасности для жизни нет, но требуется извлечь пулю, — доложила Сара.

— Ты сможешь это сделать?

— Я... я никогда не оперировала, но... я попробую, мисс Анна. Я очень постараюсь.

— А с головой что?

— Касательное. Зарастет.

— Понятно.

Я несколько успокоилась.

— А Лера?

— С ней все в порядке, только мелкие порезы лица: посекло каменной крошкой.

Фу-у-ух! Да, Архипа жаль, слов нет, как. Но девок, случись что, было бы много жалче.

Пока мы с Сарой разбирались, народ стал помалу вылезать из укрытий. А впереди всех, переваливаясь с боку на бок, колышет телесами Софочка. Увидала меня, мой пришибленный вид, и припустила туда, где мы Архипа оставили. Я внутренне съежилась: знаю, что сейчас будет, не раз видала. И, чтобы перебить, отогнать слабость — не к месту и не ко времени сейчас — принялась распоряжаться:

— Двое с носилками сюда! Остальным — обойти территорию, проверить все закоулки на предмет чужаков.

Я вокруг огляделась, выцепила из толпы мужичка из новеньких. Так-то я его давно приметила: человек больше делает, чем говорит. Поручила ему вооружиться лодками, кошками и организовать сбор трофеев, особенно лодок, пока не потонули или их в море не унесло. Пьяную и зареванную Лерку оставила на попечение Дзетты, а сама с остальными участниками героической обороны набрала оружия да патронов, погрузилась в свободный катер и отчалила Михалыча сотоварищи выручать. Задержалась только на добить недобитков из тех, что в чужих лодках остались.

Эпической морской битвы не получилось. После первых же наших выстрелов бандосы свалили. А я за ними гнаться не стала, не до того сейчас. Да и народа у них в лодках явно поубавилось. Молодцы мужики, премию им выпишу.

Я сделала круг вокруг кораблика — чисто полюбоваться. Красавец! В нескольких местах, все-таки, борта пулями покоцало, но ничего криминального: заделаем, зашпаклюем. Это я уж сама, собственноручно излажу. Не допущу, чтобы мой белый корабль был дырявый да щербатый. А как мы к борту подвалили, нам сверху целый трап спустили. И я первая наверх полезла.

На палубу выбралась — красота! Не совсем, конечно: вокруг беспорядок, гильзы стрелянные валяются, в паре мест — кровь. Я насторожилась, давай оглядывать мужиков. Так и есть: у Билла плечо перевязано, у Аджитки штанина в бурых пятнах. Михалыч взгляд мой перехватил и усмехнулся.

— Не переживай, Аннушка. Это царапины, скользом прошло. А индусу так вовсе щепка в мягкое место воткнулась.

Я расслабилась, а этот старый клоун рукой махнул, выстроил своих орлов в шеренгу, а сам мне навстречу и рапортует:

— Товарищ королева, разрешите доложить! По вашему приказу судно захвачено. Потерь среди личного состава нет. Доложил старшина запаса Каренин Федор Михалыч!

Грудь выпятил, глазами начальство, то бишь, меня, ест, и в этих глазах такое, знаете, проглядывает, словно он не из Рязани родом, а из Австралии, где ехидны на каждом шагу попадаются. А мне деваться некуда, я с подобающим видом рапорт выслушала, скомандовала "вольно, разойдись". И пока егерь далеко не разошелся, цапнула его за пуговку:

— Михалыч, а трюмы-каюты вы смотрели?

— Окстись, Аннушка! Да рази ж было время на такие глупости? Мы только и делали, что супостата гоняли.

— Тогда давай, посылай людей вниз. Я пока по ступенькам скакать не в состоянии.

Палуба в момент опустела, остался только дед. Ему, вишь, не с руки, то есть, не с ноги по трапам бегать. Ну и пока народ обшаривал корабельные закоулки, мы и пообщались. Он мне про свое доложил в деталях, я ему о своем поведала. Михалыч посидел, губами пошлепал, да и выдал:

— А знаешь, Аннушка, если бы не "максимка", у них могло бы все получиться. Стоило им на берег выскочить, и они вас бы всех положили.