Падре Игнасио, подумав немного, попросил у графа листок с обвинениями и внимательно его прочёл. Затем поднялся и, осмотрев сильно разросшуюся толпу зрителей, заговорил с видом глубокой задумчивости:
— Зависть — один из пороков, открывающих ворота Преисподней. Если же именно она толкнула одного из горожан на грех лжесвидетельства — то без его искреннего раскаяния даже мои молитвы не спасут грешную душу от Геенны Огненной! — падре перекрестился. — У меня никогда не было оснований сомневаться в благочестии сеньора Анри. Кроме того, внимательно прочитав сие послание, — падре поднял руку с бумагой, полученной от губернатора, — и послушав самого обвиняемого и его многоуважаемого адвоката, я прихожу к выводу, что это послание — дело рук человека, испытывающего глубокую неприязнь к подсудимому, а посему такие показания не могут быть приняты священной инквизицией. Я готов полагать этот донос за клеветнический, если же сеньор Анри, дабы успокоить все сомнения, зародившиеся в душах присутствующих здесь, сейчас же поклянётся в своей невиновности и для усиления своих слов поцелует святое распятие. Вы согласны принести клятву, что никогда не имели дела с врагом рода человеческого, сын мой? — склонившись через балюстраду, обратился он к Анри.
— Да, падре!
— Ну что же, в таком случае поднимитесь сюда, — по-отечески ласково сказал дон Игнасио.
Площадь, до отказа заполнившаяся людьми, заволновалась, загудела, высказывая одобрение происходящему.
Когда на балконе появился Анри, толпа взорвалась восторженными криками. Глядя вниз, Анри увидел рассредоточенных среди горожан и вокруг них множество людей в чёрно-синих колетах... Вне всякого сомнения, видели их и сидящие на балконе.
Падре Игнасио жестом подозвал Анри и указал рукой на пол. Затем, взяв двумя руками висевший на груди серебряный крест, приподнял его. Когда Анри, сняв шляпу и зажав её подмышкой, встал перед деканом на колени, провозгласил:
— Поклянитесь перед сыном божиим, смертиею своею искупившим грехи наши, в непоколебимости вашей веры и чистоте помыслов деяний, сын мой!
Осенил себя крестным знамением, Анри громко и отчётливо, с полной уверенностью в своей правоте и искренности, произнёс:
— Клянусь перед господом нашим Иисусом Христом и призываю всех святых и Пречистую Деву в свидетели, что я никогда даже в мыслях моих не обращался к Нечистому, ничего у него не просил и тем более не собирался продавать душу свою кому бы то ни было! Все деяния мои были чисты в умыслах, во имя справедливости и во славу Испании! — поднявшись, он вновь перекрестился и поцеловал крест.
Огромное живое море на площади замерло, внимая словам клятвы.
— Ну что же, я полагаю сие действие за наилучшее доказательство невиновности сеньора Анри Верна и потому предлагаю считать этот судебный процесс завершённым, а сеньора Анри оправданным по всем пунктам обвинения, — разбил повисшую тишину губернатор. — Вы согласны со мной, дон Игнасио?
— Да, сеньор губернатор, — важно ответил падре.
— А вы, сеньоры? — обратился граф Альменара к остальным членам совета.
Те дружно кивнули.
— Ну что же, решение суда одноголосное, о чем и будет сделана соответствующая запись в книге заседаний. А вы, сеньор Анри, можете быть свободны.
Отвесив губернатору поклон со словами благодарности, торговец тем не менее не спешил уйти. Не поднимая головы, он повернулся в сторону алькальда и спросил:
— Раз уж я оказался здесь, могу я поинтересоваться у их светлости сеньора алькальда, будет ли рассмотрено предложение их превосходительства о передаче мне асьенды на особых условиях в счёт погашения задолженности города передо мной?
— Подобного предложения от сеньора губернатора не поступало. Но, даже если бы оно было озвучено, кабильдо в данных обстоятельствах вынужден был бы отклонить его. Полагаю, вы понимаете, что в силу сложившейся ситуации и важности выдвинутых против вас обвинений мы вынуждены были также исключить вашу заявку на энкомьенду из списка претендующих, — не скрывая раздражения, ответил алькальд.
— Да, ваша светлость, понимаю. Но надеюсь, ваша светлость, как и их превосходительство, вспомнят и тоже поймут силу сложившихся обстоятельств, заставивших мои армады перейти на рейд Гаваны или Сан-Хуана, например, когда в одно из каких-нибудь утр очередная английская эскадра начнёт обстреливать Белиз, а в ворота города опять станут ломиться пираты, — сдерживая разливающийся гнев, смешанный с горечью обиды, Анри старался говорить спокойно и покорно, но голос был глухим и речь получилась скорее угрожающей, чем смиренной. Отвесив ещё один поклон в сторону губернатора, он повернулся к выходу и насадил шляпу, намереваясь покинуть балкон.
Заметив, как побагровел губернатор, падре Игнасио остановил торговца, обратившись к нему:
— Сын мой, гордыня так же принадлежит к списку смертных грехов. Очистите своё сердце от обиды и пустите туда смирение!
— Благодарю вас за мудрый совет, падре! — повернувшись к дону Игнасио, ответил Анри. — Смирение и скромность — ценные добродетели, и я стремлюсь к ним, но, к сожалению, я не могу призвать своих людей служить мне лишь за надежду попасть в Царствие Небесное, смиренно рискуя жизнями и скромно голодая. Они покинут меня, если я не буду платить им. Да и разве в святом писании сказано, что принимать плату за честно выполненную работу — грех?
Падре задумался, явно перебирая в мыслях библейские тексты, пытаясь вспомнить нужную цитату. Глядя на него, губернатор решил прервать затянувшуюся паузу:
— Не стоит принимать поспешных решений, сеньор Анри. Обещаю, что после вашего возвращения в Белиз с сеньорой Паулой и её служанками вы получите заслуженную награду в виде асьенды в любом подконтрольном моей власти месте по вашему выбору, а если же вы пообещаете производить на ней красители, то я увеличу надел на треть. Что вы на это скажете?
Анри повернулся в сторону графа Альменара:
— Лишь то, что ваше превосходительство чрезвычайно великодушны и умеют быть необычайно убедительным, — ответив, он отвесил губернатору учтивый поклон.
— Ну что же, тогда на этом и закончим прения по данному вопросу. И если у вас, сеньоры, — граф Альменара обвёл глазами членов кабильдо, — нет возражений, перейдём к обсуждению выплат пособий семьям погибших.
Анри же под одобрительное гудение присутствующих на площади зрителей покинул балкон.
17.
Выйдя из здания кабильдо, Анри направился к ожидавшим его дону Себастьяну и Фернандо, рядом с которыми ждали и трое капитанов из Птичьей армады: идальго Эрнесто Редондо Сан-Сегундо, сеньор Хуан Дельгадо и герр Йелле ван Лон. Позади этой группы толпились солдаты в чёрно-синих колетах, которые, завидев своего альмиранте, приветствовали его радостными возгласами.
Приблизившись к своим офицерам, Анри поздоровался с капитанами и, возвращая на положенные места своё оружие, поданное доном Себастьяном, обратился к Фернандо:
— Похоже, приведённые тобой аргументы добавили блестящей речи моего адвоката убедительности.
— Мне не составило труда собрать их. Перспектива остаться без работы кому угодно придаст решимости, — улыбнулся великан.
— Примите и моё восхищение вашей сообразительностью и расторопностью, коммодор! — дон Себастьян отвесил идальго Фернандесу лёгкий поклон.
Фернандо, враз посерьёзнев, принял комплимент аристократа ответным поклоном и похвалил выступление гранда перед судом. Его последние слова утонули в звуке колокола Святого Франциска, призывающего верующих на литургию третьего часа/176/. Не сговариваясь, все мужчины сняли шляпы и, повернувшись в сторону собора, перекрестились.
Когда звон утих, коммодор сообщил Анри, что уже имеет полный отчёт о состоянии Птичьей армады и подал ему свёрнутый трубочкой лист, который вытащил из манжеты потёртого камзола. Скинув связывающую ленту, судовладелец сразу же развернул бумагу и быстро побежал глазами по ровным аккуратным строчкам. Самым болезненным было сообщение о гибели Агустина Моралеса — капитана "Орла". Анри хорошо знал старого креола. Он был давним другом Энрике, и именно тот когда-то уговорил опытного моряка, за долгие годы не потерявшего ни единого сверенного ему торгового судна, перейти на службу к молодому торговцу, искавшему капитана отобранному у пиратов тридцативосьмипушечному галеону, тогда ещё носившему имя "Единорог". Мысленно попросив у Господа милостиво принять душу старого морского волка, Анри, взглянув на Фернандо, тем не менее испытал облегчение, подумав о том, что теперь поисками капитана галеона будет заниматься коммодор. Ему же предстояло искать капитанов на призовые фрегаты.
Продолжив изучение отчёта, он узнал, что "Сапсан", кроме потерь среди экипажа, другого урона не имел и тут же приказал идальго Редондо добрать солдат из присутствующих на площади и оттащить в доки "Льва", а его экипаж доставить к сеньору Хакобу.
В целом же ущерб, нанесённый Птичьей армаде согласно полученной от коммодора бумаге, был велик лишь у "Чайки", ремонт же остальных кораблей не предполагал больших затрат и много времени и вполне компенсировался захваченными призами. Быстро пролетев по перечислению трофеев, Анри свернул отчёт и отправил его за манжету. Условившись с Фернандо заглянуть к нему после полудня, вместе с капитан-лейтенантом отправился в доки. От его внимания не ускользнуло, как от солдат отделилось около десятка человек и отправились следом. Увидев во главе пехотинцев Сезара, Анри обрёл полную уверенность что шлюпка с "Победоносца" вновь ожидает его.
И не ошибся. Кормчий Андрес Мартинес высматривал своего сеньора, стоя рядом с солдатом, охранявшим ворота, время от времени перекидываясь с ним парой фраз.
— Ты передал мой приказ капитану, Андрес? — спросил его Анри, приблизившись.
— Да, сеньор!
— Зачем же он тогда послал капрала с мушкетёрами? — скорее подумал вслух, чем спросил Анри, посмотрев на Сезара. Тот, слыша разговор, отгадал ход мыслей альмиранте и поспешил заверить его, что и он сам, и присутствующие тут солдаты были в трактире, когда туда вбежал один из слуг коммодора. Посланный хозяином оббегать город в поисках людей обоих армад, тот призывал всех немедленно отправляться на Пласа де Монтехо, не объясняя причины, и лишь на площади солдаты узнали, что случилось.
— А ты, стало быть, вернулся, чтобы знать, чем всё закончилось? — вновь обратился Анри к кормчему.
— Да, сеньор. Оно ведь как было? Когда мы вернулись без вас, нам пришлось держать ответ перед капитаном. Он нас всех дотошно выспрашивал про то, что на пирсе деялось. Ну я ему и рассказал всё. И то, что вы, когда вас уводили, приказали доставить ваш сундук на корабль. Ну я и послал Диего и Анхеля, потому как они у нас самые сильные. А уж потом Диего стал рассказывать, что, когда они были в доме сеньора коммодора, они справились у слуг дома ли он. Ну а когда узнали, что дома, сочли справедливым рассказать идальго про то, как вас увели люди алькальда. Вот тогда капитан Энрике и послал нас всех обратно дожидаться вас, сеньор, сказав, что раз за дело взялся коммодор, то вы на пирсе будете раньше шлюпки.
— Похоже, капитан Энрике не очень высокого мнения о моих способностях, зато всецело уверен в оных идальго Фернандеса, — в тихом голосе дона Себастьяна ухо друга уловило едва заметную обиду.
— Он просто не знает вас так же хорошо, как теперь знаю я, — поспешил заверить его Анри и направился туда, где матросы на слегка покачивающемся скифе/177/ сушили вёсла в ожидании своего дуэнё.
Как только Анри вступил на борт "Победоносца", золотое солнце на синем полотнище, приспущенное в отсутствии судовладельца, вновь взмыло под самый клотик грот-мачты.
Ещё с берега он заметил принайтованные у кормы скифы и потому не удивился, увидев капитанов Победоносной армады, выстроившихся для приветствия на шкафуте. Тяжелораненого капитана Эскобара заменил его первый лейтенант Херардо Бласкес.
Обменявшись приветствиями, Анри пригласил Энрике, дона Себастьяна и прибывших в ратс-камеру. Когда все расселись за столом, Энрике передал ему списки погибших, подробный перечень ущерба, полученного кораблями во время боя и сведения о пленных и захваченной казне "Ньюбери". Пробежав глазами поимённый список, в котором для выплаты пособий и пенсий были особо выделены имевшие семьи, Анри вернул его Энрике с просьбой лично проследить за тем, чтобы его копии были переданы сеньору Хакобу, кабильдо и клирику перед поминальной мессой. Затем принялся изучать ущерб. Из шести кораблей Победоносной армады, находящихся в водах Белиза, трое — бриг "Дельфин" и фрегаты "Решительный" и "Упорный" так и не успевшие покинуть доки накануне, сейчас стояли на рейде в полной боевой готовности. Единственный оставшийся ныне галеон "Отважный" не получил больших повреждений, чего нельзя было сказать о его команде. Более серьёзно досталось "Победоносцу", однако, как отметил Энрике, ссылаясь на заверения мастеровых, несколько дней в доках вернут кораблю его живучесть и боеспособность. Последняя строка коротко сообщала о гибели галеона "Воин" ...
Отложив отчёт Энрике, Анри достал полученный от Фернандо и кратко информировал о его содержании присутствующих.
— Думаю, излишне спрашивать будешь ли ты на "Чайку" тратиться, — хриплый голос Энрике прозвучал непривычно тихо.
— Правильно думаешь, — ответил Анри и приказал слугам подать всем вина.
Когда выпили за упокой души капитана "Орла", не забыв помянуть разом и всех остальных погибших, вновь заговорил Энрике:
— Какие планы на призы, ми альмиранте?
Анри вновь взял в руки бумагу, полученную от Фернандо.
— Да вот думаю приватирскими фрегатами "Фортуна" и "Грифон" Победоносную армаду усилить. Надо будет их подремонтировать, переименовать и доставить в Сан-Хуан, под начало идальго де Калатаюда. Его "Неустрашимый" и три тридцативосьмипушечных фрегата — это уже хорошая эскадра для охраны Пуэрто-Рико, — ткнув пальцем в перечень захваченных кораблей, сказал он.
Капитаны одобрительно закивали головами и лишь лейтенант Бласкес нахмурился. Это не ускользнуло от внимательных глаз адмирала:
— Не волнуйтесь, лейтенант! Я не намерен отрывать вас от семьи. Команду на эти фрегаты я планирую поручить набирать капитану де Калатаюду, вы же с остальными выжившими с "Воина" переходите на английского "Льва", когда "Сапсан" доставит его в док. Надеюсь, по выздоровлению капитана Эскобара корабль уже сможет занять своё место в армаде.
— Да, адмирал! — оживился Херардо. — А имя кораблю менять будем? "Лев" звучит достойно!
— Негоже нам, испанцам, английского льва прославлять. Этот фрегат славно бился, так что быть ему "Славным", — недолго думая, ответил Анри.
— Да, я уже вижу, как отлично будут смотреться медные литеры "Glorioso" на его корме вместо английского герба, — прищурившись, сказал Энрике. — А для приватирских фрегатов новые имена ты тоже уже придумал, ми альмиранте?
— Не успел. А у тебя есть предложения?
