Анри, заметив солдат, наблюдающих за тем, как несколько английских матросов укладывают в только что завершённый гроб тело одного из погибших пехотинцев, подошёл к ним и спросил, кто из них старший.
— Я, сеньор, — выступил вперёд невысокий крепко сбитый мужчина лет сорока. — Моё имя Рубен Иглесиас, я капрал абордажников с фрегата "Сокол". Наш капитан приказал нам присматривать тут за пленными.
— Сколько их? — просил Анри, кивнув в сторону гробов.
— Не знаю, сеньор альмиранте, — смутился капрал.
— Около часу назад привезли из госпиталя тридцать восьмого, сеньор капитан, — раздался высокий голос управляющего.
Анри приказал убрать ещё не заколоченные крышки, снял шляпу, перекрестился и, тихо выговаривая на латыни слова молитвы: "Вечный покой даруй усопшим, Господи, и да сияет им Свет Вечный, да покоятся они с миром!" — двинулся между гробами, заглядывая в заострённые смертью черты побледневших обескровленных лиц. Жаркое карибское солнце делало своё дело, торопя людей вернуть земле то, что взял у неё когда-то Творец для создания человеческой плоти/190/, но верные католическим традициям испанцы терпеливо оплакивали почивших, дожидались третьего дня от кончины, не взирая на всё усиливающийся трупный запах. Вот и Анри, верный традициям и по зову благородного сердца ходил сейчас среди гробов, отдавая последнюю честь защитникам Белиза и прося у бога снисходительности к тем, за кого в силу тех или иных обстоятельств не было кому просить. Увидев знакомое лицо, торговец между словами молитвы вставлял его имя, невольно вспоминая связанные с этим человеком моменты своей жизни, а встречая незнакомые лица ещё горячее читал слова обращения к Матери Божьей, прося у неё заступничества за этих мужчин перед сыном её. Увидев среди погибших старого солдата Максима Гомеса, придавшегося к Анри ещё на "Чайку", он присел у его тела, ещё не успевшего упокоится в гробу и ожидавшего своего нового деревянного "дома" на земле, прикрытый старой парусиной. В памяти всплыл эпизод одного из первых боёв, в котором опытный каталонский вояка прикрывал собой молодого отважного торговца. "Покойся с миром, старый солдат!" — мысленно пожелал Анри душе каталонца и, самолично прикрыв лицо погибшего парусиной, поднялся. Неподалёку, вдоль рядов тел, прикрытых парусиной, медленно шёл дон Себастьян с оголённой головой, что-то бормоча. Прислушавшись, Анри различил слова молитвы: "Бенедикта Ту ин мулиерибус эт бенедиктус фруктус вентрис туи Йезус! Санкта Мария, Матер Деи, ора про нобис пеккаторибус нунк эт ора мортис нострэ...". Дождавшись, когда капитан-лейтенант завершил свой траурный обход, торговец насадил шляпу, дал сигнал батракам и, жестом приказав сеньору Хакобу следовать, под удары молотков, заколачивающих крышки гробов, направился к зданию торговой конторы.
Чехия, Прага, июнь 2011 года.
Как только кукушка на часах прокуковала четыре раза, Агата с печалью в голосе сообщила пациенту что при следующем визите проведёт ему небольшую медитацию, напомнила о необходимости неукоснительного выполнения её рекомендаций и попросив передать ожидающей в коридоре пани просьбу пару минут подождать, проводила пана Бенеша до двери. Подтягивая шишки-гири старых часов, специально для ординации выпрошенных у бабушки мужа, Агата несколько раз глубоко вздохнула, пытаясь избавиться от печали, передавшейся ей от Анри, узнавшего о гибели своего капитана и волнения, вызванного арестом испанца.
Когда прозвучали слова: "...в тяжких преступлениях против Испании и веры...", по спине Агаты побежал холодный ручеёк, а в голове тут же всплыли картинки застенков инквизиции с дыбой и знаменитым "испанским сапогом", "Молот ведьм" и Торквемада. Даже не задумываясь над тем, чей испуг облил её холодным потом, женщина, осознавая, что вместе с Анри и ей придётся прочувствовать все "прелести" допроса "с пристрастием", откинулась на спинку стула и закрыла глаза. Напряжение нарастало, а из глубины подсознания вылезал ужас. Лишь когда заговорил дон Себастьян, Агата почувствовала, как страх стал медленно покидать её сознание. Когда же рядом с Анри появился Фернандо, пришла надежда что всё обойдётся. Тем не менее пережитые волнения лишили женщину сил, и она позвонила мужу, попросив его приехать за ней на машине. Ярослав сразу понял, что случилось нечто неординарное — обременять кого-либо просьбами не было свойственно его жене, потому он, не задавая лишних вопросов, лишь коротко бросил: "Еду!" и положил трубку.
В ожидании вердикта суда и приезда мужа Агата, уверовав, что пытки им с Анри не грозят, окончательно успокоилась, но, тем не менее, решила поискать информации о испанской инквизиции. К моменту, когда падре Игнасио провозгласил готовность признать донос оговором, она уже знала, что, оказывается, в семнадцатом веке с инквизицией всё было совсем не так, как во времена Торквемады. Пока Анри клялся перед священником и выяснял насчёт энкомьенды, Агата успела узнать об истории испанской инквизиции много интересного. Оказалось, что в ней было два периода. Так называемая "старая инквизиция" не была централизована. Это были разрозненные группы монахов и священников, которые "по зову сердца" боролись по всей Европе с любым инакомыслием, но, конкретно в Испании, они не сильно зверствовали, предпочитая переубедить "заблудшего", а не сжечь его. Период "новой инквизиции" начался с момента соединения Кастилии и Арагона в одну монархию браком Изабеллы Кастильской и Фердинанда Арагонского. Именно эти двое при поддержке папы Сикста IV в 1478 году и создали самостоятельную структуру, не подчиняющуюся Риму, для насильственной христианизации евреев и мусульман, желая превратить Испанию в исключительно католическое королевство. В 1483 году назначением главой католической инквизиции Томаса Торквемады и начинается "эпоха костров". Главной целью становятся евреи.
Несмотря на преследование, еврейская община и спустя десятилетие остаётся сильной благодаря своим богатствам, ведь многие банки, выдававшие ссуды, принадлежали евреям. Кроме того, они занимали посты в органах управления и прежде всего в финансовых ведомствах. Всё это навлекало на евреев недоброжелательное к ним отношение со стороны народа и, в итоге, привело к подписанию правящими монархами сразу же после завершения Реконкисты/190/ указа от 31 марта 1492 года, получившего называние "Альгамбрский эдикт". Согласно ему те евреи, которые до 31 июля того же года откажутся принять христианство, лишаются правовой защиты. При этом ни сам эдикт, ни иные законы тогдашней Испании не предусматривали ни смерти, ни иного наказания за отказ от крещения. Но так как он делал евреев беззащитными от посягательств на их жизнь и имущество, те, кто не захотел уехать, крестились. При этом часть из них тайно продолжала исповедовать иудаизм. С точки зрения тогдашнего права такие люди были религиозными клятвопреступниками и подлежали суду инквизиции, который мог покарать за это заключением, штрафом или конфискацией имущества, а рецидивистов — сожжением на костре. Именно тогда же и появилось как символ презрительного отношения очень религиозных испанцев к тем, кто, как они считали, осквернял их веру своим притворством, оскорбительное для евреев прозвище "марран", что на испанском означает "свинья".
После 1609 года, когда из Испании изгнали морисков — мусульман, принявших христианство, но чья католическая вера была поставлена под сомнение, главной задачей инквизиции является борьба с протестантизмом, магическими практиками и сатанизмом. Заодно Священная канцелярия становится инструментом испанских монархов для избавления от неугодных аристократов. Поскольку в то время большинство придворных были грандами, а гранды пользовались неприкосновенностью как для суда светского, так и для трибуналов инквизиции, для начала любого следствия было необходимо личное разрешение короля. Ежели коронованной особе понадобилось убрать кого-то, имеющего влияние и своё собственное мнение, отличное от мнения Его Величества, не вызывая недовольства кортесов/192/, других аристократов и народа, достаточно было шепнуть духовнику нужное имя. В ближайшее время представитель инквизиции приходил к монарху с тем, что на некоего гранда есть подозрение на увлечение идеями протестантизма и для "установления правды" необходимо разрешение Его Величества на арест вышеупомянутого. Если же разрешение было получено, то, используя пресловутые методы дознания при помощи пыточных атрибутов следователи инквизиции "узнавали" нужную "истину". Возможно, именно для того, чтобы ещё более упростить этот процесс, Филипп III в 1618 году издал указ, согласно которому грандами являются лишь те, кого за величайшие заслуги именует этим почётным титулом король, высшие церковные чины, а из дворян потомственными грандами остаются только представители высшей аристократии — герцоги и их наследники и, само собой разумеется, король и его семейство. Тогда же для выделения грандов от остальных имущих граждан страны уважительное обращение "дон" остаётся лишь для грандов. Все остальные с тех пор просто "сеньоры".
В отношении же простого народа в XVI — XVII веках инквизиция очень даже лояльна. Согласно не так давно открытым архивам инквизиции, у неё были правила ведения следствия, в которых, например, специально отмечалось, что не подлежат аресту подозреваемые в незначительных преступлениях, типа богохульства, произнесённого в гневе. Не менее интересным фактом для исследователей, занявшихся их подробным изучением, был тот, что из содержавшихся 49 092 досье только 1,9% из них были переданы светским властям для исполнения смертного приговора после определения вины обвиняемого. Остальные 98,1% были либо оправданы, либо получали наказание в виде штрафа, покаяния или обязательного паломничества.
* * *
Когда Ярослав постучал в дверь ординации, Агата уже знала, что её страхи были напрасны — после слов губернатора что обвинения против Анри были выдвинуты завистником, суд инквизиции ему не грозил. Инквизиторы ещё на предварительном этапе следствия обязаны были расспрашивать, есть ли у подозреваемого недоброжелатели, которые могли бы оговорить его. Если тот, перечисляя имена своих врагов, называл среди них свидетеля или обвинителя, то правила дознания запрещали инквизиторам принимать в расчёт такие показания.
Поглядывая за тем, как Анри со своими капитанами придумывает имена новым кораблям, Агата, усадив мужа рядом с собой на диван, торопливо и сбивчиво рассказывала ему и о случившемся, и о том, что узнала.
— Я уверена, что солдаты, которых привёл на площадь Фернандо, на оправдание Анри губернатором и деканом имели большее влияние, чем речь дона Себастьяна, но, понимаешь, Яро, — продолжала без умолку просвещать мужа Агата, — в "наше" время даже при наличии свидетелей, подтверждающих вину подозреваемого в преступлении против веры, обычно достаточно было "чистосердечно признать вину" и очень эмоционально покаяться. После этого суд или, как там это называлось — аутодафе — заканчивались чаще всего штрафом. Если бы я это знала раньше, мне бы не пришлось пережить ужас, представляя себе, как будут пытать Анри, а тебе убегать с работы, — женщина виновато посмотрела на мужа.
— Не расстраивайся, милая. Главное, что ты в порядке. А если твоего испанца опять обвинят в поклонении дьяволу, ты сможешь подсказать ему, что делать и говорить, — успокаивающе погладил жену по руке Ярослав. — Пойдём, я машину поставил на место для инвалидов. Если какой-нибудь добропорядочный гражданин настучит полиции, сегодняшний день нам дорого обойдётся.
— Ой, не дай бог! Лучше сплюнь, Яро! — поднимаясь, сказала Агата. Даже в машине женщина, переполненная эмоциями и информацией, продолжила делиться с мужем новыми знаниями: — Яро, а вот ты знаешь, почему именно сожжение было выбрано церковью для казни?
— Наверное, священники хотели, чтобы грешник подольше мучился, — ответил мужчина, перестраиваясь в левый ряд.
— Наоборот! Этот вид казни считался "чистым", потому что не проливалась кровь. Вот такие в то время были понятия гуманизма!
— Да уж, — покачал головой Ярослав. — Хочешь, вдоль реки поедем, если тебе ещё есть что рассказывать? Или через тоннель?
— Поехали вдоль реки, а я тебе ещё про протестантов расскажу! — предложила Агата.
— А что протестанты? Жгли католиков? — съезжая с главной, поддержал разговор Ярослав.
— Ещё как! И не только католиков. У них был свой аналог инквизиции и зверствовал ещё почище католической! И прежде всего потому, что имущество признавшегося под пытками обвиняемого после казни "бескровным" методом делили между собой протестантский инквизитор, который, между прочем, не обязательно должен был быть священником, и доноситель, — воодушевлённо делилась знаниями Агата. — В общем, не могу сказать, что я воспылала любовью к католической инквизиции, но должна отметить, что её очернили англичане в XIX веке, сильно преувеличив жестокость и количество жертв для того, чтобы на её фоне то, что творили протестанты, к которым относится и англиканская церковь, с так называемыми еретиками или ведьмами, было менее ужасно. Кстати, тогда же они оболгали и историю испанской колонизации, в красках расписывая уничтожение инков, майя и ацтеков, потому что им надо было отвлечь мир от настоящего геноцида коренного населения Северной Америки. Ведь громогласные заявления в газетах прочли многие, а вот искать правду в документах того времени — удел единиц. Между прочим, англичане продолжают до сих пор обелять свою историю, отвлекая от неё внимание гипертрофированными фактами, выдернутыми из контекста истории других народов. Например, называют тираном Ивана Грозного, хотя в сравнении с их Генрихом VIII или Елизаветой I он просто невинный, как младенец!
— Историю пишут победители, как сказал какой-то немец/193/. Раз её пишут англичане, значит, они и "на коне", — заявил Ярослав. — А что там у тебя в Карибах сейчас происходит?
— Сейчас Анри с доном Себастьяном пытаются угадать, кто написал донос, — не задумываясь, тут же ответила Агата.
— И как? Угадали? — оживился Ярослав.
— Да ну, что ты! Они же не ясновидящие! — погрустнев, вздохнула женщина. — Они уже и губернатора подозревают!
— А ты что, думаешь, что губернатор не мог написать донос? — Ярослав бросил на жену удивлённый взгляд. — Может, он решил себе корабли твоего Анри забрать?
— Ерунда! По-моему, во всей Вест-Индии губернатор Белиза наименее заинтересован в смерти Анри! — махнула рукой Агата.
— Почему?
— Если бы ты тоже читал "Правила для Индий", ты бы не спрашивал, — ответила Агата мужу, прислушиваясь к разговору Анри с аристократом и разглядывая как по серой ленте Влтавы белый пароход приближается к порогу у Карлова моста.
В открытое окно влетел запах жареных колбасок из промелькнувшего ларька. В желудке заурчало и Агата предложила мужу перекусить в ресторане.
— Ладно, — согласился Ярослав, — но за это ты мне расскажешь почему губернатор не может быть тем, кто хотел избавиться от Анри, и почему правила для двух Индий, ведь у испанцев в Индии не было колонии.
