Право на месть

Стоя в тени, Брента осмотрелась, городской рынок... спасибо, сестра, выпусти меня вон там, с задней стороны лавки с амулетами, но сначала позволь попросить... Тень ласково дохнула в лицо — сохраню доверенное... Так, положить в мешочек горсть чешуи, в карманы по серебрушке, за пазуху свёрток с горстью серебра, в тощий кошелёк пяток медных монет и можно выходить. Спасибо, сестра, я вернусь и за чешуёй, и за травами. Сумрак аккуратно вынес её к задней стенке лавки, прямо под навес, где она едва не столкнулась нос к носу с хозяином лавки. Старый южанин подозрительно уставился на бродяжку:

— Что тебе, женщина? Кто тебя прислал? Что нужно?

Брента хмыкнула:

— Ничего. Никто. Ничего.

Старик молча уставился на неё. Брента шагнула вон из-под навеса, с чешуёй справятся только гномы, ну ещё эльфы. Но где искать эльфов, да и нужно ли? А гномы тут точно есть, должны быть, ибо император в доброте своей уже не обрушивает гнев на владеющих магией, даже если они не служат лично ему.

Имперские дознаватели-маги, они ведь, в основном, монахи... так вот, они могут чуять только магию заклинаний, то есть магию принуждения. Как это удачно, да, сестра? Сумрак тени мягко коснулся запылённых сандалий: да, сестра, ты права, не дано им понять, почему среди стихийных волшебников мужчины встречаются не слишком часто. Брента хмыкнула, а ведь причина так проста, просто лежит на поверхности: тень — женщина, вода — женщина, земля — женщина, огонь — мужчина, однако огневица — его мать, и она женщина! Ветер — мужчина, но буря — женщина!

Маги используют заклинания-принуждения, стихийные же договариваются со стихиями. А ещё были некогда и такие ведьмы, что сами становились стихиями в момент колдовства, этих чаще всего сами стихии любят и охраняют. Брента снова прислонилась к стене, аккуратно поставив в ногу в синеватую тень от навеса палатки. Таких, как она, из рода Договаривающихся с Тенями, на всю империю одна стараниями покойного императора, чтоб нему не дожить до утра... Сумрак мягко лизнул щиколотку.

Брента огляделась. В тени навесов и палаток торгуется небогатый люд, шумят покупатели и снуют туда-сюда неугомонные ребятишки, с утра глашатаи проталкиваются к помостам сообщить народу и миру волю императора. Горластые торговки, степенные купцы, владельцы дорогих лавок — все заняты любимым делом, торопясь продать подороже, купить подешевле.

Брента всегда любовалась уроженцами южных провинций, они сплошь черноволосые, нередко синеглазые. Красивый народ. Женщины тонкокостные и подвижные, как нервные породистые кобылицы, мужчины в большинстве своём такие же худощавые, высушенные южным солнцем и поджарые, как волки в конце зимы. Иноземцев тоже хватает, одни уроженцы Хасуна чего стоят, а на многих последователях святого Анты из дальней страны Отори белоснежные покрывала до земли. В тончайшем хасунском шёлке не жарко в самый зной, правда, формы тела он обрисовывает весьма рельефно. Стройным красавицам такой наряд придаёт прелести вдвое. К тому же шёлк зачарован при изготовлении, к нему не липнет пыль, почти не пристаёт грязь, да и в жару тело не потеет.

Поражает чистота самого рынка! Вот за что я люблю Юг, так это за чистоту улиц и колодцев. Бродяги и нищие есть, куда же без них, но здесь, в Тиране, даже за подаянием они протягивают руку с достоинством, пьяных вовсе нет. Никто не валяется в непотребном виде у забора, не горланит непристойные песни, не задирает прохожих.

Ловко уклонившись от владельца, волокущего на плече немаленький ковер, Брента выхватила из людского водоворота щербатую девчонку в лохмотьях. Малышка взглянула снизу-вверх серыми воспалёнными глазами, вот незадача, девчонка ослепнет через полгода, в лучшем случае — через год! Песчаная ящерица плюнула в глаза. Усталое, изнурённое личико, такое неприметное и одновременно запоминающееся.

— Поможешь мне? — спросила Брента, — я заплачу три медяка.

Девочка поманила её в тень дерева, обе они присели на корень, вылезший из земли.

— Что надо делать?

— Недорогую лавку с одеждой можешь указать?

Малышка задумчиво поскребла ногтём лодыжку:

— Ну, есть... лавка старого Джерома, недалеко тут, за поворотом.

— Старьём торгует?

— А как же! И новое есть.

— Пошли, покажешь.

— А деньги?

— Пошли, пошли, будут тебе деньги. Как тебя зовут?

— Оми.

Когда они обе окунулись в прохладный сумрак неприметной лавки, Оми облегчённо выдохнула воздух, постаравшись сделать это незаметно, но что можно сделать незаметно от ведьмы? Девочку беспокоит полумрак? Брента насторожённо огляделась и призвала госпожу Сумрак. Ах, всё ясно, просто малышка голодна и очень устала, глаза режет всё сильнее, этому можно помочь позже.

— Оми, разбойница! Ты что тут делаешь? — ехидный голос раздался где-то сзади.

— Дядечка Джером, дядечка Джером, — заверещала девчонка, — я тебе покупательницу привела!

— Тише, девочка! — старик мимоходом сунул Оми сладкую булочку и величаво выплыл на свет божий из темноты лавки.

Ох, а лавочник мало того, что приходится ростом чуть выше груди, так ещё и горбун.

— Что тебе, женщина? — светлые глаза насторожённо оглядывают посетительницу.

— Здоровья тебе, мастер Джером.

— И тебе.

— Мне нужна добротная одежда небогатой горожанки, обувь, желательно сандалии.

Старик окинул её внимательным взглядом, можно не сомневаться, всё им отобранное придётся впору, так что Брента пребывала в уверенности — даже её вес уже известен старому Джерому. Занятный старик.

Наказав Оми ничего не трогать и закрыть дверь на задвижку, Джером распахнул низкую дверцу:

— Рыться не вздумай, сам всё достану и покажу, сядь-ка в сторонке!

Плохо у него со спиной, и это не травма, явно чьё-то магическое вмешательство. И давнее к тому же. Брента взглянула сквозь сумрак на спину хозяина, привычно призывая сумеречное зрение. Да уж, повезло человеку — повреждение, самое малое, трёх каналов, одни лохмотья остались. Страшно представить, как всё это болит в сезон дождей... от такой боли на стену полезешь, проклиная всё и всех. Бывало, в таких случаях и головы разбивали о стены, обезумев от боли. Подобное повреждение за раз не получишь, ломали долго и вдумчиво, очень похоже на пытки палачей его преосвященства. Конечно, с горбом ничего сделать уже нельзя, время исцелять упущено в отрочестве, слишком уж старый перелом. Однако каналы ему поправить можно, по крайней мере, будет двигаться без боли, тяжести сможет поднимать, невеликие тяжести, но всё же...

— Эй, ты уснула?

Брента вынырнула из сумрака:

— Извини, мастер Джером, задумалась.

Горбун неодобрительно покосился, и буркнул под нос, мол, громко задумываешься, женщина.

Помочь ему можно, восстановить повреждённое — несложное дело, но время займет. Как бы девчонку спровадить ненадолго...

— Мастер, ты каву пьёшь?

— Пью. Как все южане.

Брента обернулась к двери:

— Эй, Оми! Ты ещё здесь?

— Здесь!

— Прекрасно! Вот тебе серебрушка. Бегом на рынок, купишь кувшинчик кавы, проследи, чтобы заваривали при тебе!

— Да знаю я!

— Не дерзи! Запоминай: купишь булочек, чего-нибудь вкусного и сладкого, чтоб на троих хватило. Считать умеешь?

— Умею.

— Добро, отсчитаешь три медяка, возьмёшь себе. Поняла? Стой! Это не всё. Купишь копчёного мяса, хлеба, фруктов. Словом, трать серебрушку наполовину. Ясно?

Оставив позади маленький вихрь, девчонка рванула в сторону рыночной площади.

Горбун хмыкнул:

— И что дальше?

— А дальше ты закроешь входную дверь на этот замечательный засов и разденешься догола. Ну что ты уставился, мастер? Догола разденешься, только не говори, что стесняешься, ладно? После чего ляжешь на этот топчан и позволишь мне осмотреть спину.

— И ты, добрая госпожа-целительница, станешь лечить мою многострадальную спину! — старик ехидно прищурился.

И осёкся — глаза гостьи уже наливались тёмно-зелёным пламенем. Ведьма! Джером даже зажмурился, боясь поверить, неужели госпожа ведьма поможет, да откуда бы ей взяться, ведь последних стихийных повывели лет уж пять тому...

Горбун внешне спокойно (а руки-то подрагивают!) разделся, улёгся лицом вниз на топчан, мысли метались бешеными кошками: ведьма! Стихийная ведьма, целительница, не иначе! А потом мыслей не стало вовсе, он тягостно боролся со сном, выплывая из мутного кошмара и ныряя в чёрные провалы безвременья. В конце концов сонная одурь победила его. Зато после пробуждения встал легко, легко же согнулся, неторопливо, с опаской оделся.

— Не спеши с упражнениями, мастер Джером. Пару седмиц побереги спину, а потом можешь танцевать.

Джером медленно опустился на колено и осторожно прикоснулся лбом к её руке:

— Что я могу сделать для тебя, драгоценная госпожа?

— Живи спокойно, мастер, храни тайну и не откажись помочь при случае — вот и всё!

— И всё? Я всем имуществом не смогу оплатить твою помощь. Другое прикажи, госпожа.

— Ну что же, тогда... помоги найти надёжное жильё, мастер. Недорогой домик, стоящий на отшибе. И навсегда забудь слово "госпожа".

Мастер широко повёл рукой, приглашая ведьму присесть.

— Разумеется, я помогу тебе, надо подумать, госп... А как тебя называть?

— Брентой зови, не ошибёшься.

Мастер отодвинул засов на двери, привычно оставил дверь наполовину открытой, привычно же насторожил слабенькие охранные чары и расположился напротив гостьи.

— О доме можно поспрашивать, это я беру на себя, не сомневайся. Старый аптекарь Хлад хотел продать свой домишко ещё месяц назад, но потом вроде бы передумал... Как раз завтра он вернётся из поездки в Хинол. Его домик невелик, две комнатушки, кухня, погреб, но самое главное, дом стоит действительно в конце нашей улицы и никаких соседей с трёх сторон. Правда, болтают, место там плохое.

— Пустяки, мастер, плохих мест в мире не бывает, а вот плохих людей сколько угодно.

— Ах, ну да! Самое позднее послезавтра я всё буду знать. И ещё, — спохватился Джером, — ты нашла ночлег? Окажи честь моему дому, Брента, живи у меня сколько нужно!

— Спасибо, мастер, я и мечтать не могла, что мне так повезёт!

— Ну, кому тут на самом деле повезло, я тебе не скажу... — маленький горбун расцвел улыбкой.

— Дядечка Джером, дядечка Джером!

Первой в дверь вплыла большая корзинка. И как только дотащила, ахнула Брента.

Мастер закатил глаза к потолку:

— Оми, ты бы ещё капитану стражи доложила, что я дядечка Джером.

Оми хлопнула богатыми ресницами:

— Так он же ж знает, дядечка Джером.

— Что принесла? — вмешалась Брента.

Оми суетливо выставила на стол кувшинчик кавы, три медовые лепёшки, три дрожжевые, орехи в меду, в отдельном туеске копчёность. Сглотнув слюну, выставила корзиночку пирожных, обсыпанных сахарной пудрой. Три апельсина. И осторожно высыпала перед Брентой сдачу. Оглянулась на мастера. Оба её собеседника понимающе переглянулись: да уж, сладкого явно больше, чем всего остального.

— Себе три медяка взяла?

Оми кивнула.

— Молодец, а теперь иди сюда, — мастер взял в руки кувшин, — знаю, что умываться не любишь, поэтому только руки мой.

Тяжело вздыхая, Оми вымыла украшенные ссадинами руки. Брента скрыла улыбку.

— Отлично! Мастер, предлагаю перекусить.

— Согласен! Оми, к столу!

Малышка начала с того, что аккуратно выложила каждому на чистую тарелку понемножку всего, разложила вилки и лопаточки. Однако! Девчонка непроста, лопаточки для еды в руках у простолюдинки? Сама же девочка начала с пирожного, слизывая сладкую пудру с блаженно закрытыми глазами и очень удивилась, когда перед ней оказались ещё два. Не веря в своё счастье, взглянула в глаза каждому из сотрапезников, они по очереди важно кивнули, и малышка вовсе выпала из реальности. А когда к трапезе благосклонно присоединился Варум... тут уж Оми впала в тихий восторг и, забыв о пирожном, несмело потянулась погладить. Варум оторвался от трапезы, чихнул и аккуратно обнюхал незнакомую руку. Заверещал и прыгнул девчонке на плечо. Парочка занялась друг другом, окончательно позабыв об окружающих. Обласканный Варум нежился в детских ладошках, Оми сияла — все при деле.

Девчонка вместо мяса купила изрядный кусок копчёной трески, невероятно вкусное мясо у этой рыбки, да со свежими дрожжевыми лепёшками... Мастер выставил на стол чашечки, Брента прикрыла глаза, наслаждаясь давно забытым ароматом. Ах, как кружит голову запах кавы... красивый, как эльф менестрель вынимает душу игрой на непонятном инструменте, и южная ночь неслышно заглядывает в приотворенную дверь... Менестрель играет так, что заслушалась госпожа Сумрак... Брента очнулась, когда две пары глаз уставились на неё выжидающе.

Мгновенным и привычным усилием Брента прогнала тоску, и вот уже потекла мирная застольная беседа. Пришлось основательно выспрашивать об особенностях жизни в столице, мастер Джером растолковывал старые и новейшие городские законы, а обычаи и общепринятые правила здешних низов охотно комментировала Оми. Оба собеседника втихомолку поражались, как, оказывается, глубоко девчонка понимала и насколько верно оценивала жизнь этих самых низов, не забывая оговаривать некоторые странности бытия бедняцкой части города.

Так, с удивлением Брента узнала, что Теневая гильдия вообще не суётся на этот край, как, впрочем, и святоши. Джером хмыкнул понимающе, ещё бы! Последняя война оставила такой фон от некогда смертных заклятий, что маги захлёбываются при попытке не только активировать, но всего лишь прочесть заклинание. Некоторые из них, особо нежные, даже теряют сознание! Теневой гильдии тоже нечего делать в рыбацкой части города, поскольку рыбакам нет дела до магических травм нежных колдунов, равно как и до трагедий преступного сообщества. Жители рыбацкой стороны охотно пользуются фоном для слабеньких заклинаний вроде охранных чар. Магичут хозяйки потихоньку, чтоб молоко не скисало, или, скажем, выстиранная одежда быстрее сохла.

Брента уставилась на собеседников:

— Все магичут?!

— Все, — девчонка мигнула, — а что? Удобно! Даже я могу.

— Можешь что-нибудь показать?

Оми прикрыла глаза, и чашка мастера Джерома медленно заскользила к краю стола.

Брента немедленно подхватила чашку:

— Стоп! — легко толкнула девчонку в лоб, малышка закатила глаза и сползла на пол, мгновенно засыпая.

Брента осторожно уложила Оми на топчан. Джером поднял на неё глаза:

— Не может этого быть...

Брента обречённо кивнула. Мастер выдохнул сквозь сжатые зубы:

— Стихийная ведьма! Страшно подумать, что с ней сделают монахи! Хорошо, если сразу убьют, но если начнут искать родню... и найдут, погибнут все.

— Где она живёт? Кто отец, мать?

— Сколько я знаю, живёт просто на улице, родных нет, о себе ничего не помнит. Её тут дурочкой считают. Появилась год назад в рванье и синяках, ничего не помнящий, маленький зверёныш с собакой.

— Где собака?

— Погибла, защищая хозяйку.

— Плохо. Кто-нибудь пытался приютить девочку?

— Пытались тут... всякие, да только она в руки не даётся, а если словят — сбегает.