— Ты скажи, в чём дело, мы разберёмся.
— Ну, проговариваются они. Получается, что Гермиона всё время жалеет, что я бестолковый и совсем не Поттер, а Рон, напротив, считает, что я хоть и бестолковый, зато не Поттер. Он тебя здорово ненавидит непонятно за что. Вы с ним вроде бы особо не сталкивались — я ничего такого не припомню.
— А Грейнджер?
— Она тебя уважает. И очень жалеет, что ты, по её словам, с пути сбился и что Слизерин на тебя плохо влияет. Она утверждает, что не доверяет тебе, но позвала же она тебя искать Блэка... и если бы не ты тогда, она бы умерла. Так вот, по этим оговоркам само напрашивается, что я у них вместо тебя, Поттер. Может, ты знаешь, для чего им это нужно? А то устал я от этих загадок...
Невилл утомлённо выдохнул и ожидающе посмотрел на меня. Я тянул с ответом, выбирая, что ему можно рассказать, если он не знаком с окклюменцией.
— Лонгботтом, мы ведь с тобой почти в один день родились. Я — тридцать первого июля, ты — тридцатого.
— Ты знаешь, когда я родился? — удивился он.
— Знаю, опекун рассказал. Видишь ли, за полгода до нашего рождения Трелони напророчила при Дамблдоре, что рождённый в конце седьмого месяца сможет победить Тёмного Лорда. Под пророчество подпали мы с тобой, но по известным только ему причинам Дамблдор заявил тогда, что это я. Предатель сообщил это Волдеморту, и в результате мои родители погибли, а я обзавёлся шрамом на лбу. Теперь Дамблдор считает, что я пошёл по плохой дорожке и поэтому не могу быть ребёнком пророчества. Значит, теперь это ты.
— Выходит, Рон с Гермионой нянчатся со мной, потому что меня напророчили?
Я пожал плечами.
— Это твои друзья, не мои. Тебе виднее. Ты спрашивал, почему они нас сравнивают — я ответил, что об этом думаю. Когда, говоришь, Уизли с тобой подружился?
— Примерно год назад.
— То есть, вскоре после того, как Дамблдора лишили опекунства надо мной и отдали это опекунство Малфоям?
Лонгботтом уставился на меня, прозревая.
— Точно... Но Гермиона и до этого хорошо ко мне относилась. Правда, столько внимания она мне не уделяла. Думаешь, она знает о пророчестве?
— Может, и не конкретно о нём, но Дамблдор наверняка убедил её присмотреть за тобой, потому что тебя ждут великие дела.
— Но я совсем не хочу быть этим... напророченным. Ну какой из меня герой?
— Ты идеально подходишь Дамблдору. Ему нужен именно такой герой, который никогда не скажет ему 'нет'.
Невилл тяжело вздохнул и надолго задумался. Я молча стоял рядом — это был не мой разговор, а его. Наконец он повернулся лицом к каменной балюстраде, облокотился на неё и, не глядя на меня, заговорил:
— Помнишь, я договаривался с тобой о встрече в первый раз? Гермиона с Роном выспросили у меня тогда, о чём я говорил с тобой. Я не думал, что от них это надо скрывать. Гермиона тогда пилила меня всю дорогу до общежития, говорила, что я наивный и что ты меня обманешь, а Рон, уже в общежитии, устроил мне целый скандал. Джордж с Фредом всё слышали и сказали ему — пусть он уймётся, потому что я никуда не пойду. Как будто меня рядом не было. Я сказал им, что им за меня это не решать и что их мои разговоры не касаются, а они только смеялись и говорили: 'Никуда ты, чудик, не пойдёшь'.
Он повернул кисть руки и показал мне видневшиеся на ней следы язв.
— Мадам Помфри обещала, что до каникул это пройдёт. Но, Поттер, я никогда не забуду, что Джордж с Фредом подлили мне эту дрянь. И никогда не забуду, для чего они её мне подлили. Представляешь, когда меня выписали, они подошли ко мне как ни в чём не бывало, похлопали по плечу — молодец, выжил — а когда я отвернулся от них, сказали, что я шуток не понимаю. Я их шуток никогда и не понимал, между нами.
Значит, близнецам Уизли всё-таки удалось докопаться до пределов терпения безответного Невилла.
— Дружные вы, гриффиндорцы, — отозвался я. — Вы как единый организм — если одна частица претендует на самостоятельность, остальные мгновенно ставят её на место.
— Надо было мне на Хаффлпафф идти. Там тоже все дружат, но между собой, а не против кого-то. Шляпа предлагала мне, а я упёрся. Из-за родителей, они оба гриффиндорцами были.
— Тоже дружили против кого-то? — вырвалось у меня.
— Да, против Того-Кого-Нельзя-Называть, — простодушно подтвердил Невилл. — Я видел их свадебную колдографию — там был весь... все свои, то есть.
— Весь Орден Феникса? — догадался я.
— Тебе о нём Дамблдор говорил?
— Нет, опекун. В Ордене был предатель — и, возможно, не один.
— Не один?! Их же было человек тридцать, не больше. Бабушка рассказывала, что на свадьбу весь Орден разместился в нашем особняке, а у нас только двадцать гостевых комнат. Свадьбу мои родители на Хеллоуин делали, с маскарадом и страшилками, чтобы интереснее было. — Невилл незаметно для себя заулыбался. — Начали за день до Хеллоуина, гуляли три дня. Готовились неделю. Там и твои родители были, и даже сам Дамблдор — он на колдографии в центре, довольный такой. Ты чего? — обеспокоенно спросил он, потому что я застыл на месте, охваченный догадкой.
— Чтобы мы с тобой родились в конце июля, нас должны были зачать на Хеллоуин.
— Ну да. Я родился ровно через девять месяцев после свадьбы, — до Невилла стало доходить моё озарение. — Или ты о себе? Но твои родители всё равно потом поженились.
— Да, конечно, — согласился я, делая себе заметку поразмыслить над истоками этого совпадения. — Ты узнал, что хотел, или у тебя есть ещё вопросы?
— Узнал, но вопросы у меня появились. Поттер, чем, по-твоему, это для меня кончится?
— Откуда мне знать, Лонгботтом. Я пошёл наперекор Дамблдору, потому что мне не понравилось, что он с моей жизнью уже сделал. Это было слишком... беспринципно.
— Но ведь в том, что случилось с твоей жизнью, виноват только Тот-Кого-Нельзя-Называть!
— Это ты сам узнал? Или тебе сказали?
— А как я ещё узнаю, если мне не скажут?
— Лонгботтом, ты всё-таки очень наивный. Люди гораздо чаще лгут, чем говорят правду.
— Но бабушка учила меня, что лгать нехорошо!
— Лучше прикинь, сколько всего от тебя утаивают друзья, если ты решился обратиться за разъяснениями ко мне. Ты же не поверил им, что я — конченое исчадие Тьмы?
Невилл помешкал, помялся, повздыхал.
— Но я ведь вижу тебя сам... Поттер, я зря тогда сказал тебе, в зале. Я сам в это не верил, но почему-то... — он беспомощно пожал плечами и снова вздохнул.
— Ясно, почему. Тебя наполовину накрутили, наполовину заставили. Сам подумай, при чём тут я? Мне тогда год с небольшим был.
— Я только вот чего не понимаю, Поттер... Ты же нормальный парень, почему ты на стороне Сам-Знаешь-Кого?
— Кто тебе сказал такую чушь? Ничего подобного, я на своей стороне.
— Все у нас так говорят. Ты же с Малфоями.
— Малфои давно уже не на стороне Волдеморта. Когда он возродится, они ему обрадуются меньше всех. Многие бывшие сторонники Лорда если теперь и примкнут к нему, то только потому, что им деваться некуда. Они были за него, только пока он был вменяемым, а войну он развязал, когда начал сходить с ума. Полностью зависеть от прихотей сумасшедшего садиста — удовольствие небольшое.
Невилл призадумался. Мои слова всё-таки нашли в нём отклик.
— Но достаточно посмотреть, каков этот ваш Малфой... — с сомнением протянул он.
— Зато Малфой-старший совсем не такой. Да, они с Нарциссой избаловали парня, но я их за это не осуждаю. Трудно воспитывать ребёнка для будущего, когда не знаешь, есть ли оно у него, это будущее. Они очень любят Драко, им хотелось побаловать его, пока он жив.
— Они хоть хорошо с тобой обращаются?
— Я доволен. Не то что те маглы, родня моей матери, которые чуть не свели меня в могилу.
Невилл подтверждающе кивнул. С Малфоями у него прояснилось, и его мысли потекли в другом направлении.
— Если кто-то из нас с тобой родился, чтобы уничтожить Того-Кого-Нельзя-Называть, почему ты не хочешь попытаться?
— Лонгботтом, это пророчество полностью не слышал никто, кроме Дамблдора. Если оно настоящее, для его исполнения нужен либо ты, либо я, и ещё Волдеморт. Дамблдор для него не нужен, и если я отвернулся от Дамблдора, это не значит, что я бегаю от пророчества. А если оно сфабрикованное, его вообще незачем брать в расчёт.
— Ты считаешь, что Дамблдор мог сочинить его? — ужаснулся Невилл.
— Я не отбрасываю никаких вероятностей, чтобы потом не удивляться.
Парень снова задумался. По крайней мере он не отрицал всё, едва услышав, а пытался соотнести с тем, что уже знал.
— И что же мне делать? — расстроенно спросил он. — Вот что бы ты сделал на моём месте?
— Лонгботтом, я как раз недавно оттуда.
— Да, верно, — он смущённо покрутил головой и усмехнулся. — Но это был ты, а я о себе спрашиваю.
— Не знаю, запасся ли Дамблдор третьим ребёнком пророчества, но тебя он постарается удержать. Подожди, может, не всё еще так плохо. Дамблдор, понятное дело, своего не упустит, но и тебе кое-что перепадёт от его славы, если ты будешь послушным. Свой герой ему нужен.
— Тогда и для тебя всё было бы не так плохо. Почему ты всё-таки отказался от руководства Дамблдора?
— После исчезновения Волдеморта Дамблдор раззвонил обо мне на всю Британию, тогда как от его молчания зависела моя жизнь. Затем он отправил меня к маглам, которые морили меня голодом и всячески издевались надо мной. За мной по его приказу следила миссис Фигг, значит, он всё знал и ничего не сделал, чтобы облегчить мою жизнь. Этих двух подстав уже достаточно, чтобы избегать его как чумы, не говоря об остальном... — я замолчал.
Невилл понял, что я не хочу больше ничего рассказывать, и не стал выспрашивать остальное.
— То есть, ты считаешь, что он способен поступить с человеком как угодно, никаких ограничений у него нет, — подытожил он вместо этого.
— Он сам не убивает, он же в светлые записался. Но подстроить ситуацию, в которой тебя убьют или ты погибнешь сам — это у него запросто.
— Твоя недавняя отработка...
— Хотя бы она.
— Мне правда нужен совет, Поттер.
— В сторону отойти у тебя пока не получится. Если начнёшь откровенничать со своими двумя друзьями, помни, что от них всё станет известно Дамблдору. Не знаю, сказала ли тебе это Грейнджер, но Дамблдор — легилимент, а как прикрыть себя от легилимента, ты должен знать сам. Не лезь туда, куда тебя подталкивают, или уж лезь с осторожностью. И вообще — живи с открытыми глазами. Время до возрождения Лорда у тебя еще есть — как минимум год, как максимум полтора. За это время постарайся разобраться, чего от тебя хотят, а там по-всякому может повернуться.
— Откуда тебе известно время его возрождения?
— По состоянию его меток. Сам знаешь, какие у Малфоев знакомства.
Он кивнул, принимая мои слова к сведению.
— Поттер, а если мне что-то покажется странным или подозрительным, я могу с тобой посоветоваться?
— Можешь. Пиши мне с совой, мы встретимся и всё обсудим. Но не пиши ничего лишнего, только договаривайся о встрече.
Невилл устало вздохнул, его нахмуренное лицо отчасти прояснилось.
— Хоть что-то стало понятно, — сказал он перед уходом. — Ничего не знать, конечно, было спокойнее, но... прятать голову под подушку хорошо, только если ей на самом деле ничего не угрожает. Ты мне очень помог, Поттер.
— Это не помощь. Я тебя ни от чего не защитил.
— Всё равно спасибо.
28.
То ли вследствие нашего разговора, то ли так совпало, но Невилл перестал бояться Снейпа. Нет, лучше варить зелья он не стал, он не понимал самого главного — что во время варки требуется магическое взаимодействие с зельем, которое насыщает продукт силой и позволяет чувствовать его малейшие изменения. Зелья по-прежнему были для Лонгботтома чуждой и мёртвой сферой деятельности, в отличие от его любимых растений. Его котлы всё так же взрывались, а его нарезки ингредиентов были всё такими же кривыми и неровными.
Зато он научился спокойно переносить вспышки ругани Снейпа. Вместо того, чтобы краснеть, бледнеть и заикаться, Невилл молча смотрел на беснующегося преподавателя, словно взрослый на ребёнка, колотящего ручонками и ножонками по полу в приступе истерики. На чужого ребёнка, которого нельзя отшлёпать, а можно только смотреть и дивиться педагогической несостоятельности его родителей.
Нетрудно догадаться, насколько такая перемена отношения задела Снейпа. Привыкнув наслаждаться ужасом бестолкового ученика, он не захотел сдавать позиции и усилил нажим на Лонгботтома. Баллы с Гриффиндора так и сыпались, но парень оставался невозмутимым, из-за чего пристрастность зельевара выглядела жалкой. Похоже, последние происшествия заставили Невилла наконец понять, что в мире существует кое-что по-настоящему опасное — и это не Снейп.
Мы с Ноттом раскусили нашего декана еще в прошлом году. Вернее, догадался Тед, а я осмыслил и подтвердил его догадку. Несмотря на выспренние речи о том, как прекрасно зельеварение и сколько усилий он тратит на обучение тупоголовых учеников, Снейп на самом деле не хотел никого обучить своему мастерству. Потратив бездну труда и времени, чтобы стать одним из лучших, он приходил на занятия с неосознанной потребностью снова и снова удостовериться, что никто из учеников не способен хоть сколько-то приблизиться к нему. Об этом неявно говорило хотя бы то, что у него никогда не было любимчиков, которым он стремился бы передать свои знания. Даже на спецкурсе для старших, куда ходили только самые прилежные и одарённые ученики, Снейп точно так же придирался и плевался ядом, словно это были неумелые первокурсники.
Считалось, что любимчики Снейпа — это слизеринцы, но с нами он всего лишь придерживал свой дурной характер. Обладая развитым инстинктом самосохранения, наш декан вполне понимал, что за нас ему придётся отвечать отнюдь не перед покладистым дедушкой Дамблдором. Но если Снейп обходился с нами не в пример лучше, чем с остальными учениками, то знаний он вкладывал в нас не больше, чем в распоследнего хаффлпаффца. Поэтому в его предмете разбирались только те из хогвартских учеников, у кого были дополнительные возможности обучения — дети из семей с традициями зельеварения, я со своими знаниями из прошлой жизни и, разумеется, Тед, а с ним и прочие слизеринцы, догадавшиеся эксплуатировать меня.
Снейп не давал нам другие знания — он ставил нам другие оценки. Это устраивало и самого Снейпа, и тех слизеринцев, кто не собирался посвящать себя зельеварению, и директора, потому что способствовало разжиганию ненависти к змеиному факультету. Недовольными были остальные факультеты — то есть, большинство, но в этом вопросе оно было бесправным. В их ненависти к слизеринцам была и доля Снейпа, причём немалая.
На нашем факультете считали, что Снейп за нас, но я воздержался бы от такого вывода.
Теперь он с нескрываемым удовлетворением внушал уже Лонгботтому, что слава — это еще не всё, намеренно упуская из вида, что слава — всё-таки больше, чем ничего. Я наблюдал за их противостоянием — и не могу сказать, что был на стороне декана.
