— Что же это за чары? — взыграло мое неуемное любопытство.
Учитель недовольно скривился. Вот я болван. Теперь он мне не скажет.
— Терпение, Поттер. Неужели я выгляжу недостаточно серьезным?
Я покачал головой.
— Итак, у каждого из нас могут быть случаи, когда ты окружен врагами, один-одинешенек, без возможности бежать и скрыться. Тогда, в игру вступают чары, призванные забрать как можно больше врагов с собой в могилу. Эта магия никогда не дается новичкам, дабы не застилать их взор ложным ощущением собственного могущества. По сути, это лишь мешает. Но у нас нет времени, а я должен, в отличии от твоих дражайших наставников, дать тебе как можно больше, за как можно меньший отрезок времени. Итак, первое заклинание — Адское пламя. Слышал о таком?
— Нет. Ни разу.
— Неудивительно. Подобная магия находится в числе запрещенных Министерством, да и в Хогвартсе тебе её не дадут. Но когда бежать некуда, враги рядом и выхода нет — чудовищно эффективное оружие против толпы. Самое важное в нем — уметь его останавливать, контролировать, укрощать. Практически вся высшая Темная магия требует укрощения, а Адское пламя — вдвойне.
У меня мурашки пробежали по коже. Конечно, я помнил о Адском пламени — могущественном орудии, уничтожающем крестражи, так неосторожно примененным Крэббом в Выручай комнате. Пламенем, ставшим причиной его гибели.
— Вы меня научите этому? — нервозно спросил я пересохшими губами.
— Не раньше, чем ты сможешь его укрощать, — предвкушающее ухмыльнулся мастер.
*
Солнце клонилось к закату. Изменчивые улочки Лютного переулка окутывала грядущая ночная мгла, по ногам тянуло стуженой прохладцей, а блеск засиявших уличных фонарей таинственно мерцал в подступающем сумраке. Шелестела листва деревьев, легкий сквозняк гулял в сочно-зеленой августовской листве. Я отдыхал на веранде круглосуточной кафешки магловского Лондона, теребя в руках бокал с красным вином, и наслаждался красочным вечером. Последнее время я выбирал магловские забегаловки ради уединения и хоть какого-нибудь стабильного одиночества, так необходимого после изматывающих тренировок. Только вот голову теребила навязчивая мыслишка, о некоем мистере Х, таящимся в темноте окружающих теней, ведущего свою игру, плетущего непостижимые планы, и готовящегося к чему-то… нехорошему. Кто отправлял письма? Кто вводил Дамблдора в заблуждение, одновременно попуская мое нынешнее состояние? Кому выгодна боевая подготовка Мальчика, который выжил? Куда не плюнь — чтобы выяснить, придется наведаться на Тисовую улицу, в злополучный дом номер четыре. Кто-то отправлял письма моим друзьям, моей же совой. Этот некто дурачил всех многие месяцы, плетя собственные таинственные сети. Но вначале — нужно пробить ещё одну ниточку. Я стремительным движением допил ароматный напиток, бросил на круглый, аккуратный столик пару монет на чай, и молчаливо удалился. В Лютном переулке все оставалось по-прежнему. Лишь один малюсенький, абсолютно незначительный нюанс портил всеобщую умиротворенную картину. Лавка Роберта-зельевара отсутствовала. Вообще. Словно его никогда и не было. На месте его домика стояла абсолютно незнакомая ранее мрачная забегаловка, со скрипучей потрескавшейся вывеской, и малюсенькими воротцами на уровне пояса, как из ковбойских фильмов. «Миссис Тайлер» — гласила надпись над воротами. Мне сразу пришла на мысль ассоциация с домом на улице Гримо 12, а также подобными ему прочими зданиями. Возможно, подобная аномалия являлась дырой в пространстве? Или тут использовали принцип магических палаток? Ответ не столь важен, как тот факт, что лавка Роберта мне внезапно пригодилась, а затем так же внезапно исчезла. Зельевар, твой отпуск так внезапно кончился? Все меньше и меньше мне нравилась окружающая атмосфера, и я, сцепив зубы, аппарировал в Лондон.
Мнимый вред аппарации магическому ядру несовершеннолетнего организма, оказался сущей выдумкой. Учитель рассказал, как под своим чутким руководством научил одного из своих бывших учеников перемещаться в двенадцать лет. Подобная деза, предназначалась в первую очередь для спокойствия взрослых и родителей, чье чрезмерно обученное чадо могло по малейшей прихоти оказаться в другой части страны.
На Тисовой улице царило привычное однообразное уныние, беспросветное и вечное. Потрескавшийся от жары асфальт, знойное солнце, скрывшееся за горизонтом и вспыхивающие то тут то там шарообразные светильники, излучающие столь ненужный мне нынче свет.
Я поднял волшебную палочку, сосредоточился, как советовал учитель, сложный волнообразный взмах: — хлоп! — Свет ближайшего светильника сжался в одну малюсенькую точку, и с едва слышным звуком втянулся в мою палочку. Подобную операцию я проделал с каждым светильником в радиусе ста метров, после чего, наложив на дом Дурслей чары невнимания, подкрался к окну.
В гостиной дражайших родственничков Поттера царила привычная атмосфера, двое супругов, не считая собаки, уютно устроились за обеденным столом и ужинали. Собаки?! С каких это пор у Дурслей настолько изменилось сознание, что приобретение «вонючих блохастых чудовищ» не вызвало сопротивления чудовищного аллергика дяди Вернона? Едва-едва шумел телевизор, через новостную ленту негромко раздавались позвякивания посуды. Я недоуменно помотал головой. Так-с.
Ещё один взмах палочкой, касание темечка, и на голове как будто разбили холодное яйцо, равномерные струи которого вязко растекались по всей коже. Дезилюминационные чары. Их тоже пришлось освоить в рамках садистской программы уважаемого Адольфа Гарфилда. Только сейчас, три дня спустя после окончания всех занятий, и отъезда учителя, я осознал, насколько сумасшедшим пыткам подвергался, какого комфорта был лишен подобным образом жизни. Впрочем, не без пользы, и теперь мне самому было невмоготу сидеть долго без дела, то отработка старых заклинаний, то изучение новых: всегда стоило чем-нибудь себя занять. Но любое занятие Гарфилда не шло ни в какое сравнение с последним, где я узнал секреты Адского Пламени и, я уверен, никогда не стану подобное применять. Крэб, применивший зловещую магию в Выручай-комнате, был явно не в себе, да и подробное изучение этого аспекта магии наводило на мысль скорее о некоем скрытом амулете, чем способностях самого слизеринца. Слишком уж опасная и одновременно сложная магия.
Но, мне дано ещё одно заклятие, поведанное Гарфилдом, при воспоминании о котором начинали дрожать коленки и становилось сухо во рту. Черная и чудовищная магия, не уступавшая по силе Адскому Пламени, а по полезности значительно превосходившая последнее. Мне так и не удалось его полностью освоить, но и имеющимся результатам учитель обрадовался безмерно. Говорил, мол, даже это здорово, пройдет годик-другой, и у меня все выйдет. Нет у меня этого времени! Война на носу! Я отогнал непрошеные воспоминания, стиснул покрепче волшебную палочку, и простеньким «Алохомора!» отперев замок, шагнул внутрь.
Дом Дурслей остался удручающе прежним. Все та же стерильная, будто в палате чистота тетеньки Петуньи, типичной женщины с прошедшей молодостью, пытающейся оправдать или придать значение своему существованию поиском и устранением, самых нелепых мелочей в своем доме. Подобные раздражающие придиры заметят любую крошку, упавшую с бутерброда по дороге ко рту, поднимут скандал из-за оставленных в неподобающем месте тапочек, позвонят куда угодно, исключительно для изрыгания недовольства по поводу не заправленной с утра постели. Бесящая личность, вызывающая сильнейшее отторжение, засела в памяти Поттера, а нынче и моей, стремясь выплеснутся наружу чем-нибудь разрывным, превращающим зализанную ухоженность в беспощадный хаос.
Я быстренько прошмыгнул на лестницу, минуя семейную чету, занятую совместной трапезой. Взбираясь по памятным ступеням, служившим потолком одиннадцатилетнему мальчишке, разглядывающему пауков в чуланном полумраке, я соблюдал максимальную бдительность и осторожность. Вот и знакомая дверь с заколоченным за ненадобностью кошачьим окошком, служившим проводником пищи двенадцатилетнему подростку. Я приклонил ухо к прохладному дереву, и вслушался в тишину. Ничего.
— «Гоменум ревелио!» — раздался тихий шепот. В Гаррином приюте пусто. Легонько, касаясь одними кончиками пальцев дверцу, приоткрываю. И на миг остолбенел.
В комнате кто-то обитал. Казалось, только час назад из нее вышел постоянный житель, по каким-то своим делам, или обязанностям. Расстеленная постель, творческий беспорядок на столе, школьная сумка на полу… Поттерова сумка! В довершение картины, из неприметного левого уголка раздалось знакомое уханье. Белоснежная Букля пронзала меня своим всепроникающим взором, нежно трепетала, и приветливо клюнула в палец, будто я ушел минуту назад, предварительно накормив сию снежную прелесть.
Дурсли не могли взять квартиранта. Исключено. Характер Петуньи и Вернона не позволит им ужиться с кем бы то ни было, окромя самих себя, и то, в умеренных дозах. Кто живет на моем месте, в доме№ 4 по Тисовой улице? Вот кто отправлял письма от моего имени Ордену, явно этот незнакомец выполняет некую таинственную миссию. И мне придется его разговорить.
Оставив обитаемую комнату за спиной, я начал постепенно спускаться к гостиной. Навязчивые звуки телевизора отбивали свой угрожающий, монотонный марш. От комнаты Дурслей веяло опасностью, диким необъяснимым ужасом. Из-под двери, вдоль пола, стремился туманный холод, струящийся по щиколоткам, проникающий под штанины, добирающийся до самого сердца. Телевизор шумел БОМ-БОМ. Почему стоит колокольный звон в ушах? Или кто-то бьет в гонг? Когтистой волосатой лапой, зажимая в руках череп, с чернеющими пустыми глазницами. ОНО ухмыляется, смотрит мимо меня, куда-то вдаль притворно счастливым взглядом, предвкушающее ухмыляется, продолжая поднимать и опускать многосуставную третью лапу — БОМ-БОМ, бьет мой череп по гонгу. БОМ-БОМ — пришло время поиграть!
Словно во сне, дверь гостиной приоткрылась. Каким-то непонятным образом, с меня слетели все чары — и защитные, и маскировочные. За столом трапезничало трое. Петунья и Вернон сидели ко мне спиной, держа в руках нож и вилку по всем правилам этикета. Только вот ручки столовых приборов были обломаны, и превращены в заточенные лезвия, пронизывающие раскрытые ладони в самом центре. Эти руки поднимались и опускались вверх — вниз с ужасающим постоянством и монотонностью, стукаясь о тарелки, сервированные красиво и со вкусом. БОМ— БОМ — супружество синхронно стучало пробитыми ладонями о тарелки. БОМ-БОМ — звенело в ушах.
Напротив Дурслей — находилось ОНО. Невысокий, черноволосый парнишка, с растрепанной, непослушной прической и шрамом молнией, сидел к лицом ко мне и ликующе улыбался. Глазницы взирали на меня мертвящим взором. В самих глубинах зловещих очей мелькали мертвящие сполохи, выражение лица — злое и жаждущее. Губы искривились в неестественной, ужасающей ухмылке, обнажившей ряд длинных, тонких зубов, скрытых под верхней губой. Оно будто глядело на то, что хотело больше всего уничтожить, и улыбалось безликой ухмылкой.
— Поздоровайтесь с гостем, — раздался тоненький, детский, девичий голосочек из его пасти.
Дядя и тетя одновременно развернулись, мгновенно и стремительно, будто запрограммированные дрессированные звери. Мой взгляд встретился с их пустейшими, бессмысленными глазницами. Это кое-что похуже Империуса.
— Гарри, как я рада тебя видеть! — пророкотала низким, грохочущим басом тетя Петунья. — Гарри, можно я обниму его?
— Можно, — позволил Некто.
Тетенька развернулась полностью и, распахнув материнские объятья, на шаг приблизилась в мою сторону. Я отступил, одолеваемый непередаваемым ужасом, нечто, или некто подавляло волю к сопротивлению, заставляя смотреть и переживать эту какофонию страха. Ещё шаг, тетя споткнулась о стул, на котором сидела, и полетела вниз. Её лицо встретилось с кафелем на полном лету, брызнула кровь. Вернон защебетал голосом Стюарт:
— Милая, ты не ушиблась? — и заботливо поддержал под руку супругу.
— О нет, дай мне поскорее обнять племянника, — как ни в чем не бывало, поднялась Петунья и, не обращая внимания на истекающее кровью лицо, вновь шагнула ко мне.
Лже-Поттер лишь таращил на меня глаза, бессмысленно выпучивая глазницы. Счастливое лицо безумно улыбалось, едва сдерживая хохот, единственной его задачей казалось, как можно больше выпучить глаза, шары его яблок почти отделились от крепящих сухожилий.
— Гарри, твои очи тебя подводят, — заключил Некто и, вздохнув, вынул глазные яблоки из глазниц.
— Держи, — прошелестел Некто, — мне они послужили плохо, может, тебе помогут? — и ОНО принялось двигаться ко мне, в обличье Гарри, но модельной походкой мисс Стюарт. Рядом, приближаясь, наступала Петунья, рокоча замогильным басом. Вернон упал на пол, и принялся слизывать языком кровавое пятно, оставленное женушкой.
ОНО улыбалось.
— БОМБАРДА МАКСИМА! — рвущий легкие оглушительный крик вспорол окружающее безумство.
«Протего!» — мелькнула припозднившаяся мысль.
Комната разлетелась. Меня, едва успевшего прикрыться простейшим из щитов, лишь отбросило далеко назад, впечатав спиной в раму окна, разлетевшегося на части. Дурслям повезло гораздо меньше, их тела погребло под тучей пыли и обломков, скрыв от взора. Но меня их жизнь волновала меньше всего. Бежать. Только бы оказаться подальше от этой твари. Только бежа-ать!!!
В доме № 4 по Тисовой улице затаилось Нечто… нечто опаснее пожирателей, ужаснее дементоров, смертоноснее Волан-де-Морта. ОНО — враг всего живого. Враг самой жизни.
Обессиленное тело распласталось на траве, переводя дух. За спиной дымились останки гостиной, все звуки исчезли, словно обрезали. Я прополз немного вперед, животом по летней, высушенной траве, собирая всю грязь и пыль. Руки сцепились на волшебной палочке.
«Все хорошо, все в порядке, все хорошо» — твердил я себе как заведенный, толкая свою тушку онемевшими конечностями. И замер, когда холодный, липкий туман лизнул мои босые ступни.
«Хи-хи-хи» — зазвенело в сознании басом Петуньи.
Тишину разорвал звенящий крик. Я вскочил и бросился бежать. Дальше от проклятого здания, от этого ужаса, угнездившегося в доме Поттера. Вот она — родовая защита. Вот они — хваленые Орденские телохранители!
Аппарация доставила в привычный номер. Моментально, руки оказались заняты защитными чарами, плетя различные обереги и заговоры. Сердце бешено колотилось, кисти дрожали, а зубы выбивали чечеточную дробь. Бледные щеки застилали слезы страха, незаметно когда выступившие от непередаваемого ужаса, охватившего все мое существо.
Я облокотился о столешницу, и бросил взгляд на клетку у окна, в которой находилась чужая сова. И поседел от ужаса. Внутри находилась угольно черная птица, с огромными, атрацитово-черными глазницами, которая склонив голову набок, изучала мое лицо. Клюва не было, была пасть. С длинными, узкими, изогнутыми шипастыми клыками. Из ноздрей птицы текла кровь, уже полностью наполнившая клетку, переполнившая её края, но не выливающаяся сквозь прутья. Я, остолбенев от ужаса, не мог оторвать взор. Внезапно, её глазницы вытаращились, и, брызнув кровью, выпали из глазниц. Пасть изогнулась в деланно-ликующей улыбке.
