— Понятно, — великий князь все это время внимательно следил за лицом Москвитина. — А хотели бы вы продолжить учёбу, при условии дальнейшей работы на моих заводах?
— Я, с радостью!
— Отлично. Семён Алексеевич, я прошу вас, снестись с горным и вернуть им студента, за мой кошт. Вас же Асклепиад Иоасафович, ждет не только учеба, но и работа здесь, за которую вам будет предоставлен пенсион. Учеба будет занимать большую часть времени, и я не жду от вас больших свершений, но поработать придется. Сейчас, приглашаю вас отобедать со мной, пока мы ожидаем Дорта с Сестрорецкого.
После обеда в бюро собралось совещание. Из Сестрорецка приехал Дорт и Поппе. Кларк привёз с собой Гогеля. Все окружили стол, на котором были разложены эскизы и привезенная с арсенала стальная труба.
— Итак, господа, — начал совещание великий князь,— нам предстоит изготовить опытный образец крепостного ружья по моим эскизам. Государь и Михаил Павлович с большим интересом отнеслись к этому моему уроку. Высочайшим распоряжением все расходы отнесены к нуждам артиллерийского департамента. Михаил Павлович прямо проявляет участие в этом деле. Исполняя высочайшую волю, мы и собрались здесь. В настоящее время в нашем распоряжении только один бланк для изготовления ствола. Потому с ним надлежит обращаться особенно бережно. Не смотря на то , что основным производителем определён Сестрорецкий оружейный, я считаю необходимым чтобы люди с моего опытного завода участвовали в работе. Сейчас мы в общих чертах распределим работу. Начнем с главного.
Великий князь достал из пачки эскизов рисунки со стволом и патроном.
— Вот основа ружья: ствол и применяемый патрон. Напомню желаемые свойства ружья, — великий князь достал из папки описание и зачитал: — Оно должно с трёхсот шагов пробивать габион толщиной в сажень. На этом расстоянии оно должно иметь точность для поражения ростовой фигуры первым выстрелом. Ружьё должно иметь возможность при стрельбе на версту быть убойным для незащищенного человека и попадать в мишень пять на пять саженей. Для этих целей предполагается применить чугунную пулю, снаряженную свинцовым пояском. но многое нуждается в уточнении. Например, вес пули. Возможно, имеет смысл заменить свинец медью. Также, необходимый пороховой заряд предстоит уточнить. Всё это будет влиять друг на друга и задаст крутизну нарезов в стволе. Калибр же определяется по возможности обточить имеющиеся бланки. К середине августа арсенал обещает отдать мне ещё четыре подобных бланка. К этому времени нам нужно хотя бы представлять, какой ствол необходимо из них сделать. Не более пяти вариантов. Возможно, стоит сделать на Сестрорецком несколько железных стволов для пробы. Однако, полагаю, что метод проб, должен применяться только после проведения предварительных расчетов. Этим и надлежит заняться в ближайшее время. Суть мною сказанного понятна?
— Ну-у-у, — протянул Гогель, — общее направление расчетов не вызывает сомнений. Опираясь на требуемую дальность и точность и действенность можно немного поэкспериментировав с прочностью преград предположить вес и скорость пули. а также соотнести её форму и качество стабилизации путем вращения приданного нарезами мне не представляется возможным. Также затруднительно рассчитать пороховой заряд. Полагаю, нам не удастся избежать обычного подхода. Сначала сделать, потом пробовать, затем переделывать.
— Я с вами согласен Иван Григорьевич, — кивнул великий князь, — избежать не удастся, но нужно методом расчётов по возможности сузить число вариантов. Совершенно очевидно, что обычного ружейного заряда будет мало. Не менее очевидно , что заряд трёхфунтовой пушки будет избыточен. Значит, уже есть рамки. Не можем рассчитать, давайте исследуем уже имеющиеся варианты, чтобы выбрать наиболее подходящие. Простейшее из этого, заряд к уже известным крепостным штуцерам. И раз проб не избежать, то необходимо заранее спланировать их. Я предлагаю следующее. Исходя из размеров бланка, ствол ружья будет длинной пять футов. калибр по полям девять линий или может быть дюйм. Глубина нарезов до пяти точек. Нарезы должны быть широкими. Полагаю шести нарезов достаточно, но возможно и изменить их число. В качестве пули используется чугунная болванка со свинцовым поясом. Ширина пояса в полтора калибра, но со временем может измениться. Длина пули в три калибра. Изготовление подобных пуль я хотел бы поручить Матвею Егоровичу. Полагаю, стоит изготовлять их малым количеством, парой дюжин для определённого отстрела. Вес пули я не готов предположить, но он может быть изменяем, например, за счёт толщины свинцового пояса. Для нужд испытаний я полагаю необходимым изготовить обычным способом десяток железных стволов такого же калибра и формы нарезов. Крутизну нарезов и вес заряда подбирать исходя из того что пулю необходимо разгонять в стволе до тысяча трёхсот футов в секунду. При этом при чрезмерной крутизне свинцовый пояс будет оставлять в нарезах облой или пуля вовсе сойдёт с них. Однако крутизна должна быть максимально возможной, чтобы обеспечить прицельность выстрела. И если в производстве я полагаюсь на Карла Ивановича, то вдумчивый отстрел хочу поручить Палу Генриховичу. Также я надеюсь что вы, Иван Григорьевич, поможете оценить результаты стрельб, чтобы сократить их число. Я полагаю было бы правильно получить эмпирические формулы учитывающие взаимосвязь между весом пули, скоростью, зарядом, калибром, крутизной нарезов. Как вы полагаете, такое возможно?
— Подождите, — останавливающе приподнял руку Гогель, — Мне представляется, что особенности выстрела много сложнее чем вы описали, и любые формулы, какие я мог бы составить окажутся крайне не точными. Ими не возможно будет уверенно пользоваться.
— Я в этом не сомневаюсь. Но если считать это, началом большой многолетней работы. Результатом, которой станет самая настоящая теория выстрела, которая позволит в дальнейшем без отдельных экспериментов предполагать область решений при создании будущего оружия. Позволит высчитать оптимальный заряд, вес ружья и многое другое. А наше крепостное ружьё лишь начало... повод чтобы начать работу над теорией стрельбы всерьёз.
— Хм, — Гогель почесал подбородок, — Безу условно для директора военно-учёного комитета это достойное дело, но мне представляется невозможным использовать высочайшее повеление как повод.
— Мой отец всегда в курсе моих дел и стремлений, — улыбнулся наследник престола, — более того, считаю необходимым по окончании этой работы учредить соответствующую стрелковую школу, в которой основы стрельбы не только изучались со всем тщанием, но и преподавались надлежаще.
— Хорошо, ваше высочество. Тогда, позвольте мне самому наметить необходимые стрельбы.
— Прекрасно, а Павел Генрихович будет вашим надёжным помощником. Тем временем, здесь на опытном заводе Асклепиад Иоасафович вместе со мной продумает механизм замка ружья и составит необходимые чертежи. После чего, наши мастера при помощи Александровского завода сделают пробный механизм. За этой работой буду надзирать я.
— Что ж, — улыбнулся Кларк, — я вижу от меня в вашем деле многого не требуется.
— В этом нет, но есть другое. Михаил Павлович распорядился предать в легион двенадцать полупудовых единорогов. Первые четыре уже через неделю будут здесь. Как, многим известно, Михаил Павлович имеет большой интерес к картечным гранатам. Именно их нам с Асклепиадом Иоасафовичем предстоит продумать, а вам изготовить в должном числе для августовских стрельб.
— Гранаты Шрапенела? — переспросил Гогель
— Не совсем, я намерен ввести некоторые усовершенствования.
— В таком случае я могу вам передать проект сенатора Дивова, представленный мной на рассмотрение Михаилу Павловичу. Полагаю, он будет вам полезен.
— С удовольствием ознакомлюсь, хотя я уже продумал свои гранаты, вот эскизы, — великий князь положил на стол два листа. — Асклепиад Иофсафович по ним сделает чертежи для опытных образцов. Дело представляется не сложным.
— Однако, вы излишне упрощаете, — задумчиво проговорил Гогель, разглядывая эскизы.
— Возможно.
20 июля 1828, Санкт-Петербург
* * *
— Дозвольте представить, Вашему Императорскому Высочеству, — Вжосек торжественно вытянулся, рапортуя великому князю, — господ, ищущих должности.
Великий князь прервал свою работу, отложив в сторону перо.
— Вы подготовили на них опросные листы по легионной форме?
— Да.
Вжосек протянул бумаги. Великий князь неспешно убрал со стола эссе, которое он переписывал с черновика и, только освободив стол, принял у поляка опросные листы.
— Хорошо, — он быстро пробегал глазами по строчкам и обратился к Юрьевичу: — Семён Алексеевич, я вынужден задержаться с отправкой почты к отцу. Полагаю, не более чем часа на два. Тут четыре человека.
Ещё какое-то время, почитав опросные листы, Саша распорядился:
— Пригласите Толкемита.
Вошёл сухощавый высокий мужчина лет тридцати. Одёрнув на себе цивильный сюртук, он стал смирно.
— Здравия желаю, Ваше Императорское Высочество, Даниэль Толкемит к вашим услугам.
— Здравствуйте. Сколько вам лет? откуда вы родом? Расскажите о ваших занятиях. Вам довелось служить в армии?
— Мне тридцать один год, Ваше Императорское Высочество. Я из небогатой семьи, дворянин...
— Имение где?
— К сожалению, имение в Мазовии было утрачено ещё моим отцом. В четырнадцать вступил под знамёна великой армии. Начав унтер-офицером, поручиком дошёл до Парижа. С пятнадцатого года служил поручиком по квартирмейстерской части при корпусном штабе. Но надежд на продвижение не было. Армия Царства Польского переполнена шляхтичами в низких чинах. Более того её размер постоянно сокращается, жалование задерживается. В двадцатом я подал в отставку...
— Сами решили покинуть место дающее кусок хлеба?
— М-м-м, произошла небольшая неприятность, — покраснев, пробормотал поляк.
— В чём вас обвинили?
— В нерадении к казённому имуществу.
— На какую сумму вы его продали.
— Э-э-э, четыреста тридцать злотых.
— И чем вы стали заниматься. Некоторое время литераторствовал, потом был цензором, работал судебным, последнее время был управляющим в небольшом поместье под Варшавой. Получив известие от пана Вжосека, я не раздумывал долго.
— Вы понимаете, что оставили службу очень давно, и я не смогу вас взять сразу в офицеры.
— Это не страшно, я готов послужить в унтерах, дабы доказать свою полезность.
— Прекрасно, тогда сначала вы пройдёте обычное обучение для рекрутов, только ускоренно. К октябрю вы получите унтер-офицерский чин, сообразно вашим умениям. Если покажете себя, то уже к февралю станете офицером. Конечно, первое время вам будет тяжело и жалование рядового не слишком высоко. Но я вижу, что вы по-настоящему образованы. Ваш русский почти безупречен. А в легионе за знание языков полагается надбавка к жалованию.
— Я свободно владею русским и польским, а также ещё немецким и французским.
— Прекрасно. Я уверен, что вы быстро наденете офицерские погоны.
— М-м-м, но я рассчитывал на жалование.
— Вы одолжились?
— Да, чтобы добраться до Санкт-Петербурга мне пришлось одолжиться.
— Сколько?
— Девятьсот злотых.
— Легион выплатит за вас, вы же погасите с офицерского жалования.
— Благодарю вас, Ваше Императорское Высочество.
— Вы хорошо знакомы с Арнолдом, Жреттером и Красновским?
— Красновского я знаю достаточно давно, а с другими познакомился только здесь.
— Прекрасно. Какого вы мнения об этих людях? Насколько они годны для службы?
— Хм-м, Станислав Красновский подпоручик артиллерии. На службе с двадцать третьего года. Положение его брата позволяло ему надеяться на повышение. Очевидно, что-то не удалось и, отслужив в подпоручиках пять лет, он ищет другой службы. Опытный, образованный, в делах рассудительный, всегда искавший карьеры и положения в обществе. Для службы в артиллерии он может быть весьма полезен. Что же касается Йозефа Арнолда и Станислава Жреттера, то с ними я знаком недавно оба пехотные поручики служат с пятнадцатого года. Родной брат Арнолда, служащий при генеральном штабе, пока так и не смог помочь ему с новой должностью. Жреттер же покровителей не имеет. Оба они утомились от службы в начальных обер-офицерских чинах и приехали сюда искать продвижения. Впечатление о них у меня положительное.
21 июля 1828, Санкт-Петербург
* * *
В офицерском собрании ракетного заведения, очередной раз используемым великим князем как личный кабинет, Юрьевич скучающе наблюдал за воспитанником. Саша делал наброски для очередного эссе. Он писал, иногда застывая над листом бумаги с карандашом в руке. Иногда он откладывал карандаш в сторону, вставал и, перебирая пальцами, глядел в окно. Когда он, наконец, удовлетворённо отодвинул от себя бумагу и, поставив на стол локоть, опёр на руку подбородок, Юрьевич решил, что настало время поговорить.
— Вы готовы, — воспитатель протянул руку, чтобы взять бумагу.
— Пожалуй, да — задумчиво растягивая слова, ответил великий князь, — можно обсудить.
— Надо же, — заметил Юрьевич, пробежав глазами первые строки, — я полагал, что вы продолжите своё эссе о комиссариате народного благополучия. Ведь ваш доклад о крестьянстве ещё не раскрыт полностью, но вы решили уделить время языку... Язык как основание империи и предпосылка к её уничтожению. Почему такая тема?
— Я давно обращал внимание на язык, но недавнее зачисление польских шляхтичей на службу, подтолкнуло меня к написанию именно по этой теме.
— Что ж, я слушаю, — Юрьевич сел в пол оборота к столу и Воспитаннику, заложил ногу на ногу и правую руку упокоил на столе поверх бумаги с тезисами эссе.
— Хм, итак... Имперский орёл простёр крыла над многими народами. И каждый из них, являясь либо подданным империи любо подъясачным населением, своим трудом возвышает величие орла. Но есть обстоятельства это величие принижающие. Они многочисленны и не могут во всём разнообразии быть определены сейчас. Однако многие из них связаны разным хозяйствованием, бытующем в провинциях и в желании местных элит иметь власть на своей земле большую, чем метрополия. Такое можно видеть и в исконно русских землях, но особенно такое заметно промеж инородцев. Тогда на службу противостояния метрополии становится разность веры, обычая и языка. И как единый язык улучшает управление в империи, так его множественность служит поводом для исключения провинций из общеимперского управления. Такое выделение служит естественным основанием для складывания в провинции нации ведущей борьбу за отделение от метрополии. Таким образом, для сохранения единства и величия империи необходимо принимать все возможные разумные усилия для распространения общеимперского управления над всеми землями. Тем самым первоочередным делом становится внедрение единого языка обеспечивающего данное управление... Несомненно, не только местный язык может стать поводом для отпадения провинции из общеимперского управления. Таким основанием может послужить удалённость, широкое задействование частного или иностранного капитала в провинции, наличие особой веры или обычаев, но сейчас я намерен говорить только о языке, не увязывая его напрямую с обычаями и нравами народа.
