— Княжество, по моему разумению, является не частью империи, а отдельным государством, получившем защиту от империи, но не дающим ей ничего взамен, кроме своей лояльности. Полагаю, что она слишком дешёвый товар, чтобы покупать его так дорого. Бытующие в княжестве порядки направлены исключительно на то, чтобы больше отделять Финляндию от империи, используя как можно полнее благосклонность русской короны. Если не положить этому конец, то лет через пятьдесят княжество окончательно станет независимым. Уже сейчас русским православным людям запрещено занимать государственные должности. Православные в княжестве платят церковный налог, который идёт на нужды лютеранской церкви. С девятого года на территории присоединённой Александром Павловичем построена только одна православная церковь и та ещё не освящена. Деловые люди охотно переезжают в княжество, ведь не обременённое уплатами в империю княжество может установить низкие налоги, в то время как податное население России оплачивает всё это, — щёки великого князя раскраснелись, фразы стали отрывисты, руки находились в непрестанном движении. — Торговые люди находят себе и ещё один заработок. Ввоз иностранных товаров в княжество идёт по низким пошлинам, а на границе с империей товар выдаётся как местный и проходит её вовсе без оплат. Княжество живёт по шведским законам и с каждым годом укрепляется судебная традиция решения споров не по законам империи. Финляндский корпус, расположенный в княжестве, вынужден деньгами из российской казны оплачивать финским торговцам их товары по завышенным ценам, поскольку ввоз из империи обременён пошлиной. Я вижу, что от данного приобретения империя несёт существенные убытки, а приобретает лишь покой для питерских барышень, которых не разбудят пушки, случись нам воевать со Швецией. Однако, оное приобретение зависит не от довольства финского народа, а от готовности Финляндского корпуса.

Наследник престола сделал паузу, убедился, что император слушает его. Лицо Николая Павловича хранило выражение вежливого слушателя, которое посещало его, когда он слушал доклады приближённых. Приветливая улыбка, спокойный подбадривающий собеседника взгляд, всё говорило: "продолжай", но отношение государя к услышанному угадать было невозможно. Он слушал, и этого говорящему должно быть довольно. Шумно выдохнув, великий князь продолжил, значительно менее эмоционально:

— В таких условиях я полагаю необходимым утвердить проект по превращению княжества в обычную губернию и последовательно его исполнять, не позволяя минутным слабостям нарушать его. В этом проекте предусмотреть устроение полковых церквей во всех местах, где стоят части Финляндского корпуса. При оных церквях основать приходские школы, в которых любой желающий может обучиться русскому языку. Содержание же корпуса, защищающего княжество от врагов, осуществлять целиком из доходов княжества. Освободить православных от уплаты церковного налога в доход княжества. Поскольку Ваше Императорское Величество не владеет шведским языком, но имеет нужду лично вникать в дела княжества все официальные документы должны исполняться на русском языке. Оные могут также писаться на шведском, но при возникновении разночтений между изложениями руководствоваться надлежит русским. В Императорский Сенат должно назначать только тех людей, кто выражает свою готовность неукоснительно исполнять указания Вашего Императорского Величества. Поскольку дела княжества требуют неусыпного надзора, указать генерал-губернатору постоянно проживать в Гельсингфорсе, пребывая в Санкт-Петербург только по неотложным служебным надобностям. Судебному департаменту должно быть определено: выявлять все несуразности шведского законодательства и руководствуясь оными отказывать в правосудии и отменять решения нижних судов по формальным поводам. При этом при генерал-губернаторе создать особую канцелярию для разрешения споров по законам империи с обязательством судебного департамента принимать оные решения как правосудные. Административный департамент обязать отменить таможню и пошлины на границе с империей, а ввозные и вывозные платежи установить не меньше оных в империи. Сенат обязан устранить всякое ущемление русских православных людей предоставляя им полные возможности в княжестве на равнее с коренным жителями, — великий князь шумно выдохнул и принял решение заканчивать затянувшийся монолог. — Вообще необходимо дать понять финскому обществу простую крестьянскую мудрость, что если в хозяйстве есть корова, то она должна давать молоко... или мясо.

— Бунтов не боишься? — буднично спросил император.

— Не боюсь. В Великом княжестве Финляндском не боюсь. Население в нём слишком малочисленно для полного восстания и сопротивления Финляндскому корпусу. А от народной войны у меня готов рецепт.

— И какой?

— Императорский Сенат должен создать летучий корпус. Оные войска должны быть подчинены Сенату, но служить в них могут не только подданные великокняжеской короны. На службу необходимо брать добровольцев с таким расчётом, чтобы не местных было не менее трети, но и чтобы местных было тоже не менее трети. Эти войска общим числом около трёх тысяч человек, должны выделять из себя партизанские отряды небольшого числа, которые должны самостоятельно вести поиск и уничтожение бунтовщиков, при надобности объединяясь или привлекая части Финляндского корпуса. Используя тактику партизан, они по сути будут выполнять карательные действия, защищая определённую территорию.

— Занятно. Впрочем, нет необходимости спешить. Великое княжество находится под Русской короной в таком положении почти двадцать лет, и год другой ничего не решат. Тебе же, Саша, поручаю подробнейше изучить все обстоятельства и сделать для меня диссертацию. Считай, что это первое тебе моё поручение не научения ради, а исполнения должности.

* * *

10 июня 1827, Финский залив

В восемь утра "Азов" поднял императорский штандарт и повёл всю эскадру на манёвры. Саша ещё вечером выпросил себе место в хозяйстве своего знакомца Нахимова, на левой баковой батарее и побудку встретил уже там. Он сразу смог отметить, что теснота кубрика императорской яхты для матросов линейного корабля была непозволительной роскошью, поскольку им приходилось жить прямо на батарее. Павел Степанович явно стеснялся столь пристального внимания наследника, который, пользуясь случаем, начал чудить. Саша устроился завтракать вместе с матросами, затем определился в помощники к пожилому канониру, с готовностью исполняя мелкие поручения, перенимая матросскую науку. Мердер и сопровождающие князя гусары некоторое время постояли на батарее, но теснота артиллерийской палубы вынудила их после подъёма флага остаться на юте. А великий князь продолжал играть в юного матроса-артиллериста. Как сумел, исполнил команду "по местам стоять". Вообще, будучи пятым колесом в телеге скорее мешал, но делал это столь по-детски непринуждённо, что казалось не вызывал обиды. Первое время Нахимов не считал Сашу за нового члена команды. Напрямую к нему не обращался, лишь искоса поглядывая на избалованного мальчишку.

"Когда ещё доведётся так...Бывал я на парусниках в своё время. Но вот так, на линейном корабле в составе эскадры. Да на манёврах. Должен же я получить представление, каково это — парусный флот. Вообще Четыре линейных корабля идущие в кильватере это красиво. Наверное, самое изысканное зрелище для этого времени."

Корабль, мерно покачиваясь на волнах, выходил к Красной Горке. Унтер-офицеры большей частью были заняты проверкой орудий и огневого запаса. Матросы исправляли то, что вызывало замечания. Нахимов прогуливался вдоль пушек, внимательно наблюдая, о чём говорят подчинённые и что они делают. Мерную работу экипажа прервал звук трубы "К бою!"

— Ядра! Товсь!... — подал команду Нахимов, и, перекрикивая боцманские дудки, стук открываемых орудийных ящиков, тюканье ядер и другой шум, производимый приставленным к пушкам корабельным механизмом, обратился к великому князю, — Ваше Императорское Высочество, прошу Вас подняться на ют, сейчас откроем пальбу.

— Нет, я должен почувствовать это, Павел Степанович, дабы потом хоть немного представлять каков он морской бой.

— М-м-м, — в нерешительности замер лейтенант, — Тогда прошу Вас стать у той переборки возле двери и никуда не отходить. В дыму орудия будут кататься, далеко ли до беды.

— Есть, встать возле двери! — звонко крикнул великий князь и сопровождаемый удивлённым взглядом лейтенанта, метнулся к означенному месту.

— Тов! — коротко отрапортовал кондуктор.

Нахимов моментально потерял интерес к юному наследнику.

— Порта откинуть! Выкатывай!

Пушки, неохотно подчиняясь усилиям матросов, высунули жерла за борт. Нахимов нагнулся, выглядывая в открытый порт.

— На правую калошу! Наводи!.. На банку!

Прислуга замерла сбоку от пушек в ожидании выстрела.

— Пали!... Товсь!

Ужасный грохот оглушил меленького князя, предусмотрительно открывшего рот, но не заткнувшего уши по соображениям престижа. Тут же по соседству заговорили пушки левого шкафута и шканцев. Корабль трясло и кренило отдачей. И хоть основной дым остался за бортом, в помещении тоже повисло белёсое облако. Пушки отдачей откатило из портов, и они резко бумкнули удерживающими канатами. Прислуга засуетилась возле них как няньки вокруг вельможных дитятей. Каждую пушечку пробанили водичкой, прочистили запальник зарядили, поставили затравку и выкатили на позицию

— Тов! — отрапортовал кондуктор

— Пали!.. Товсь!

И всё закрутилось по новой. После третьего залпа нижняя батарейная палуба погрузилось в серую пелену настолько, что Сашины глаза уже не различали не только людей, но и огромные пушки.

С четвёртым залпом прибыл вестовой с юта.

— Задробить пальбу! — гаркнул Нахимов.

Дождавшись, когда смолкли боцманские дудки, и прислуга немного отошла от своей шальной работы, лейтенант выдал новое целеуказание.

— Наводи на вторую слева калошу! Товсь!

— Тов!

— Беглым пали!

Пушки загрохотали беспрерывно. Довольно быстро Саша утратил представление о времени и впал своего рода прострацию, растеряно таращась по сторонам. Он почти ничего не слышал от грохота и не видел в дыму, он мог только чувствовать, как рангоут корабля отзывался на эту канонаду. Наконец раздалось: "Задробить пальбу!". Всё смолкло. Лейтенант вспомнил о наследнике престола, подошёл к нему, взял за плечо и, присев, заглянул в глаза.

— Вам плохо, Ваше Императорское Высочество?

— Я выживу, — внезапно, обрёл спокойствие духа растерянный мальчик и добавил уже с улыбкой: — Надеюсь, в этом дыму никто под пушку не попал?

— В этот раз, нет, — задумчиво ответил Нахимов, — полагаю, теперь Вы готовы подняться на ют.

— Вполне.

* * *

25 июня 1827, Петергоф

Раннее утро в преддверии белых ночей обычно светло будто день, но сегодня тучи заволакивали небо, грозя испортить праздник дождём. Император вышел из дворца к Большому каскаду и увидел слева наследника, сопровождаемого своими учителями и конвойными.

— Многая лета, Ваше Императорское Величество! — звонко крикнул наследник престола, сделав широкий шаг вперёд. Все присутствующие запели "Многая лета".

— Благодарю, господа! — Император был явно растроган.

— Государь, позвольте от своего имени, и от имени моих учителей, преподнести Вам подарок, — наследник обернулся к сопровождающим, протянув к ним руку. Стоящие расступились в стороны, пропуская торжественно вышагивающего Щербцова, несущего на вытянутых руках шкатулку, и неуклюже следующего за ним Дорта, держащего перед собой толстую тесненную золотым орлом папку из красного бархата. Наследник раскрыл перед государем шкатулку, в которой на красном бархате лежали три блестящие пулелейки и несколько матово-серых пуль.

— Что это? — улыбнувшись и слегка прищурившись, спросил император.

— Это подарок. Я придумал пули новой формы, и мы провели их полное испытание. Пули оказались весьма хороши. И теперь мы дарим их Вам, государь. Я бы хотел, чтобы они стали известны в мире под Вашим именем, — великий князь указал на папку. — А это результаты опытных стрельб.

— Ну-ка, позволь полюбопытствовать, — Николай Павлович взял документы и начал их бегло просматривать. — Что ж, в бумагах выглядит всё очень хорошо.

Государь широко улыбнулся и замолчал.

— И не только на бумаге, — поняв, что от него ждут, заговорил наследник престола: — Смотри Папа! Враги в красных мундирах пробрались в твой парк.

Николай Павлович посмотрел вдоль морского канала, куда указывал Саша. Внизу в метрах в четырёхстах краснела шеренга из пять десятков огромных, чуть меньше роста человека, кувшинов. Сверху на этих глиняных солдат странной армии какого-то государства, раскрашенных в красные камзолы, были нахлобучены треуголки. Наследник вытащил из ножен саблю и крикнул: "Вот мы их счас!". Николай Павлович рассмеялся. В чуть более чем двуустах метров от кувшинов выскочило пять польских конных-егерей и, построившись, принялись быстрым и точным залповым огнём уничтожать глиняного врага.

— Штуцера, — скорее утвердил, чем спросил улыбающийся Николай Павлович.

— Нет, карабины. А сейчас будут штуцера, — юный гусар вскочил на парапет возле одной из гипсовых ваз и взмахнув саблей закричал: — Бей их! Ура-а-а!

У подножия каскада выбежала и построилась пятёрка лейб-гусар, в то время как егеря спешно ретировались вглубь парка, уходя с линии огня. Николай Павлович крикнул стоящему у дверей лакею: "Шпагу". Государь, обнажив клинок, встал на лестнице, спускающейся к каналу. Вскоре всё было кончено. Меткий штуцерный огонь при быстром заряжании буквально смёл противника.

— За мной! Будем брать пленных! — приказал император и, смеясь, побежал вниз, — Ура-а!

Государь, тяжело дыша, задумчиво осмотрел остатки глиняной армии, пошевелил черепки кончиком шпаги и отметил:

— Здорово Вы их переколотили, — Он обошёл россыпь обломков кругом и как-то тихо, но вполне слышимо, добавил: — а может и будет толк.

Николай Павлович снова рассмеялся, приобнял Сашу за плечи и сказал:

— Пойдём, поблагодарим наших защитников.

* * *

27 июня 1827, Санкт-Петербург

По просьбе Карла Карловича, семейные дела которого требовали присутствия в Санкт-Петербурге, великий князь решился на пару дней посетить столицу, прежде чем вернуться в Гатчину. Надо отметить, что въезжая в город по Петергофскому шоссе Саша испытал некоторый трепет. Известные с детства места сейчас были неузнаваемы. По правой руке, вместо парков и жилых кварталов, в которых был известен каждый поворот, стояли мрачные леса. По левую руку простирались, сколько хватало взгляда, заросли камыша на заболоченном берегу Финского залива. Старинный район Автово был кучкой деревянных домиков, и только с Нарвской заставы возникло ощущение, что это всё таки город. Хотя привычных с детства зелёных ворот очень не хватало промеж деревянных изб. Санкт-Петербург встретил князя обычным для всех городских окраин запахом навоза. Впрочем, свернув вдоль Фонтанки, пробираясь из окраины в центр путникам быстро удалось от него избавиться по мере появления первых каменных зданий. В тоже время, чем ближе они были к центру, тем всё реже удавалось полюбоваться гладью реки. Фонтанка была просто запружена баржами и другими плавучими корытами доверху гружёными лесом.