— Дорога представляет собой железные полосы в сечении напоминающие гриб, вот так. В начале пути полосы укладывались на каменные блоки и удерживались на них распорными клиньями, вбитыми в отверстия в блоках. Но под конец строительства, из-за нехватки средств, полосы стали укладывать на деревянные чурбаки. Так же из экономии часть рельс сделана из чугуна...

— Чугун? Он же хрупкий.

— Да, но зато он дешёвый и любой рельс при поломке довольно легко можно заменить. Также из чугуна выполнены колёса Эктива. Из-за этого их приходится довольно часто менять. Кстати колёса эти не так просты, они снабжены рантом, дабы не соскальзывать с рельс.

— А делалась ли под дорогу специальная насыпь?

— Нет, только там где почва была слишком зыбкой. Поэтому дорога получилась весьма неровной... — Мельников задумался. — Да, песчаная насыпь по всей длине могла бы существенно выровнять её...

— Павел Петрович, меня не покидает мысль о возможности сделать такую дорогу в Гатчине. Однако мне предстоит более детально изучить текущее положение дел. Я прошу Вас следить за железными дорогами, устраиваемыми за границей и не реже чем раз в три месяца сообщать мне все новости, что станут Вам известны. Полагаю, Вам, инженеру путей сообщения, это поручение принесёт пользу. А так же я собираюсь серьёзно обдумать строительство в Гатчине. Пусть это выглядит как моя детская забава, но я чувствую потребность таких дорог в России.

— Ваше Императорское Высочество, Пётр Петрович, также весьма увлечён ими, и он может заинтересоваться Вашим желанием. И знаете ли, Ваше намерение заняться разработкой торфа, взамен дров, может весьма заинтересовать Императорское вольное экономическое общество. Оно своим авторитетом, знаниями и деньгами во многом может помочь Вам.

— Благодарю Вас за участие, но первое, что мне необходимо, это набрать достаточно доводов, чтобы государь благоволил моей детской затее. И тут я целиком полагаюсь на Вас, информация из заграницы, наглядно показывающая достоинства таких дорог, сильно поможет мне.

— Полагаю, этого окажется недостаточно, Ваше Императорское Высочество, — возразил Мельников. — Государь руководствуется не только выгодой от того или иного предприятия, его забота благоденствие всей державы, и от каждого нововведения он ждёт именно этого, а не прибыли учредителей.

— Вы правы, но доводы этого порядка я обдумаю сам, от Вас же хочу получить доводы относительно технического устройства и реальной прибыли учреждения. Впрочем, позвольте мне ещё обдумать свои намерения. Полагаю, через некоторое время тщательно всё обдумав и посоветовавшись с учителями. снова навестить Вас, — великий князь резко встал и слегка кивнул, желая подчеркнуть благодарность. — Караул!

В кабинет влетел конвойный и замер смирно, убедившись, что с наследником не происходит ничего плохого.

— До свидания, Павел Петрович, на сегодня мы достаточно долго поговорили, — внезапно великий князь широко улыбнулся. — А ведь молодым офицерам, на вроде меня, для скорого роста в чинах полезно браться за новые небывалые прежде дела. Ошибка в них не осуждается строго, а успех сулит многое.

* * *

29 июня 1827, Санкт-Петербург

За завтраком великий князь рассказал Юрьевичу о полученных от Мельникова знаниях и поделился своими планами. Однако учитель проявил некоторую осторожность в оценке начинаний воспитанника, закончив обсуждение советом: "Ваше высочество, я рекомендовал бы Вам ни с кем более не обсуждать Ваши намерения, покуда не будет получено на них высочайшее благоволение. Данные обсуждения могут породить толки и поставить Вас в неудобное положение, если таковое благоволение не будет сделано".

Первая половина дня была посвящена математике, естественной истории и чтению. А отобедав, наследник собрался навестить министра финансов, с целью лично напомнить о воле императора. Спускаясь по лестнице к выходу, он спросил у Юрьевича:

— Нет ли новостей от Карла Карловича?

— Новости есть, однако их вряд ли можно назвать радостными. Определённо его здоровье не позволит ему в ближайшее время быть возле Вас.

— Надеюсь, надлежащая забота о нём имеется?

— Да.

— Что ж тогда полагаю в скором времени направиться в Гатчину без него.

— Прошу вас повременить с решением, господин Арендт собирался завтра дать окончательное заключение о его здоровье.

— Наверное, уместно будет завтра посетить Карла Карловича, проявив тем самым участие?

— Полагаю, посещение больного императорской особой вызовет излишнее беспокойство для него. Надлежащее участие Вы можете высказать в письме, кое в отличие от личного посещения, выразив теплоту вашего отношения, не поставит боевого офицера в неловкое положение от своей беспомощности.

— Тогда завтра, после заключения Николая Фёдоровича, я напишу ему.

— Ваше Императорское Высочество, — прервал их беседу лакей, подавая на подносе конверт, — доставлено письмо из Военно-учёного комитета.

— Вот как, вскройте, — отдал великий князь распоряжение Юрьевичу, — что там?

— М-м-м, Он и приглашают Вас быть на обсуждении решения о включении в рассмотрение комитета вопроса о принятии на вооружение новых пуль в соответствии с высочайшим распоряжением.

— Когда?

— Двадцать пятого июля.

— И что они от меня хотят?

— Ничего, государь высказал пожелание о Вашем присутствии, потому Вас и приглашают "быть".

— Хорошо надо подготовиться.

— Ваше высочество, обращаю Ваше внимание, что на этом обсуждении само принятие на вооружение обдумываться не будет.

— Я понимаю.

— И не исключено, что Вам даже не представиться возможность высказаться.

— И это понятно. Тем не менее, подготовиться стоит. А там посмотрим, кто и что будет обсуждать. Однако, они не сильно торопятся, месяц почти ждать.

— За это время с Ваших материалов, подаренных государю, сделают списки, раздадут членам комитета, они ознакомятся.

— Да... делопроизводство...однако...

Кабинет министра финансов выглядел весьма просто. Небольшой, но массивный письменный стол с зелёным сукном, несколько стульев, небольшой шкаф для книг и тумбочка вот и вся мебель в данной комнате. В углу под большим зеркалом притаился, контрастировали с лепными и расцвеченными позолотой барельефами потолка, доставляющего посетителям хоть какое-то развлечение для глаз. Хозяин кабинета привстал из-за стола поприветствовать гостей:

— Ваше Императорское Высочество, Ваш визит неожидан. Я рад, что Вы нашли время дабы украсить мои будни своим присутствием. Чем я могу быть полезен Вам?

— Здравствуйте, Егор Францевич. Я прибыл с целью исполнить пожелание государя и забрать у Вас те книги, что Вы приготовили для меня.

— Ах, книги, — лицо Канкрина побледнело, — право же не стоило себя утруждать, я ещё не успел подготовить их для Вас. Я сам, непременно, направлю их Вам.

— Не смею утруждать Вас столь значительным образом, — улыбнулся великий князь, — поэтому прибыл лично забрать их, и если книг здесь нет, то готов направить одного из гусар за ними. Лишь укажите в записке, какую книгу и у кого получить.

— Ваше Императорское Высочество, сами книги я могу передать Вам немедля. Они здесь, — Канкрин указал на шкаф. — Но я полагаю, что без должных пояснений, подготовка которых требует значительного времени, оные будут совершенно бесполезны.

— Я полагаю поступить иначе. Передайте мне книги сейчас, а при возникновении потребности я обращусь к Вам за пояснениями. Это позволит сберечь Ваше время, затрачиваемое, возможно, на пояснение вещей и без того мне понятных.

— Тем не менее, — лицо Канкрина стало стремительно розоветь, — я опасаюсь, что учение господина Смита будет понято Вами неверно. И полагаю лучшим достигнуть с большим трудом правильного понимания с первого раза, чем с ещё большими усилиями исправлять неверное понимание... Если таковое вообще возможно будет исправить.

— Вы, во многом правы, — лёгкая улыбка не покидала лица великого князя, придавая ему вид скорее озлобленный, чем приветливый, — однако, в том и состоит основа любого научения. Ученик, не совершающий ошибок, научается вдвое хуже против того, который таковые совершает, осознаёт и научается их исправлять.

— Приятно слышать от Вас такое. Ваши учителя, должно быть, весьма горды Вами. И это справедливо. Но я не Ваш учитель. Моя обязанность всецело заботиться о государственной казне. Лишь за год я сохранил государю боле двадцати миллионов рублей. Вот цена моего труда и времени. И выбирая на что их тратить я, в интересах государства, их берегу.

— А я лишь трачу. Я трачу время, и своё и многих мужей государственных, но трачу с тем, чтоб сев на троне не посрамить отца и не навредить России. Поэтому сейчас я трачу не жалея. И Вам государь простит такие траты.

— Ваши стремления похвальны, но учителя должны были пояснить Вам всю важность последовательности в учении. Сначала надлежит...

— Они также отмечали необходимость желания в постижении сложных вещей, — прервал министра наследник престола, — стремление к которым показывает всю необходимость получения знаний начальных, побуждая их воспитанника к учёбе.

Лицо Канкрина побледнело, губы задрожали, кулаки непроизвольно сжались. Всё это, видимо, не ускользнуло от Юрьевича, встрявшего в разговор:

— Ваше высочество, я полагаю, мы злоупотребляем гостеприимством Егора Францевича, отрывая его от важнейших государственных дел. И Николай Фёдорович должно быть уже ожидает нас с новостями о здоровье Карла Карловича.

— Вы правы, Семён Алексеевич, — согласился великий князь, и протянул к Канкрину руку ладонью вверх. — Прошу передать мне книги, я не смею боле задерживать Вас, хоть мне и доставила большое удовольствие беседа с Вами.

Канкрин не пошевелился, только желваки ходили по скулам.

— Извольте передать мне книги, — повторил великий князь, не сводя взгляда с лица министра.

Канкрин не шевелился.

— Чернявский! — крикнул маленький наследник престола.

— Слушаю, Ваше Императорское Высочество! — гаркнул унтер-офицер и замер, зловеще улыбаясь, в ожидании приказа.

— Извольте передать мне книги, — впечатывая каждое слово, произнёс наследник, машинально полжив руку на эфес сабли.

— Позвольте мне помочь Вам, Егор Францевич, — шагнул вперёд Юрьевич, — они в шкафу? Какая полка? Позвольте...

— Вторая сверху, слева, четыре книжки в тёмно синем переплёте, — хриплым голосом ответил Канкрин.

* * *

30 июня 1827, Санкт-Петербург

Сразу после завтрака поезд великого князя неспешной рысью направился в Гатчину. Долгая дорога располагает к неспешным разговорам. Оставив позади городскую заставу и проехав около версты, Юрьевич поинтересовался у воспитанника:

— Какие Ваши планы на ближайшие дни? — не выдержал уныния дороги Юрьевич.

— Работы много. Завтра же в Батово. Потом хочу по Гатчине посетить все заводы окрест. Да и предместья осмотреть надо. Потом, есть на мне поручение гранд Мама. А там, глядишь, и в столицу можно будет вернуться за Карлом Карловичем. Неделя на всё уйдет, и не заметишь. Да мелких дел много, не забыть бы чего.

— Будете место искать, для железной дороги?

— Да.

— Дорогая это затея. Государь может сильно расстроить Ваши планы.

— Я чувствую, за этим будущее России. Представьте, что Англия решилась высадить в Крыму десант. Узнали мы об этом при погрузке войск. За сколько времени они морем пройдут и высадятся. А мы, за сколько сможем войска из Петербурга туда перебросить. Когда полки наши своим ходом туда придут, девки в Крыму от англичан уже родить успеют. А по железной дороге мы быстрее них войска в Крым доставим. И экономия будет. Не нужно в каждой провинции большие армии держать. Всюду можно будет поспевать одной из центра страны. А армия сейчас половину годовой казны съедает. Никакая железная дорога с этим не сравниться. Да и в мирное время от дороги польза, любой товар можно быстро доставить.

— Красиво звучит, — усмехнулся Юрьевич.

— Знаю, потому и нужна мне маленькая, но выгодная дорога. Чтобы пользу от неё можно было руками пощупать. И это без учёта того, что наши инженеры смогут поучиться дороги и паровые кареты строить.

— Это дело большой подготовки требует. Даже не знаю, как подступиться к нему.

— Никто не знает. У всех в первый раз. Но пробовать надо. Не попробуешь, не узнаешь. С пулями тоже не просто было. Сделали. И с этим справимся.

— Ещё не сделали. Не думайте, что комитет это пустая формальность. Тут всякое можно ожидать.

— Можно, потому как буду в столице, обязательно нужно посетить директора комитета, и вызнать, что он думает.

— А лучше, ваше высочество, сообщить ему о вероятных надеждах государя. Это, как я полагаю, — Юрьевич покраснел, — поможет делу более, нежели попытка убедить его при помощи каких-то расчётов или экспериментов.

— Ха! Вы правы. Однако ж и этого может быть недостаточно. Хотелось бы понять, каким интересом живёт этот человек, и помочь ему увидеть этот интерес в нашем деле.

— Кхе, — крякнул воспитатель, — Иван Григорьевич, Гогель, большой учёности человек. Когда я учился в первом кадетском, нам давали по его сочинению "Основания артиллерии и понтонной науки". А его наставление об изготовлении употреблении и сбережении огнестрельного и белого солдатского оружия свидетельствует однозначно, что в вопросах внедрения пуль в полках он разбирается изрядно. И судить о его мнении по данному вопросу можно будет из этого наставления, оно издано в три года назад и вряд ли генерал-лейтенант захочет его менять.

— Достаньте мне это наставление.

— Я уже распорядился, ваше высочество.

— Прекрасно, — коротко заметил наследник, и разговор прервался.

— Вы, ваше высочество, уже начали изучать сочинение господина Смита. И как Вам?

— Пока рано судить, я только начал. Одно можно сказать определённо, написано мудрёно, но что скрывается за этим. А Вы читали это?

— О, нет! — рассмеялся Юрьевич. — Не довелось, хотя и желания особого не было. Я достаточно много слышал о нём, чтобы составить себе представление и не утруждать себя излишне.

— Вот как, — вскинул брови великий князь, — и что же вы для себя определили?

— Данное сочинение во многом философское и ищет оно причины благополучия народов в стремлении каждого к наживе и вознесению своих желаний в абсолют. Возможно это годный поход для экономиста. Егор Францевич с большим уважением относится к такому. Михаил Михайлович также очень лестно отзывался... Но я не экономист и не юрист, я офицер. И хоть выдача жалования веселит моё сердце, но служу я не из денег. И мне невозможно представить, как руководимый жаждой денег поручик стоит в ста шагах от вражеской шеренги, делающей залп. Однако если Вам угодно услышать человека знакомого с данным сочинением, но не восторгающегося им, поговорите с митрополитом Серафимом, — заметив взгляд наследника, Юрьевич добавил: — Он образованнейший человек...

Они некоторое время проехали молча.