Маленький Саша. Отстойник.23-46

Глава 23

Даром преподаватели время со мною тратили

13 января 1827, Санкт-Петербург

Великого князя уже не удивляло, что каждый день приносит сюрпризы. Видимо, у Мердера вошло в привычку, каждое утро менять порядок дня воспитанника, вежливо предлагая, согласится с изменениями. Это вносило своё разнообразие в жизнь, но способ изменения порядка дня настораживал. Вечером, в десять часов, Мердер ложился спасть, не делая ни единого намёка на грядущие изменения. А утром, в семь часов, совершенно внезапно оказывалось, что министр народного просвещения, выразил желание придти именно сегодня. Очевидно, оно возникло у него где-то в полночь. И этим утром наследник престола утвердил аудиенцию министру Шишкову и согласился ещё раз побеседовать с законоучителем Сперанским. Во время завтрака, Саша раздумывал над происходящим:

"...Шишков придёт примерно через час. Живёт он не в Зимнем. Я дал согласие полчаса назад. По всему выходит, что Шишиков уже собирался на аудиенцию, когда Мердер предлагал мне принять его. А если бы я оказался?

А почему вообще об изменениях в распорядке становится известно с утра? Даже если моё согласие формальность, почему изменения утверждаются с утра? А вдруг я упрусь, что тогда они делать будут? А если они специально ждут, когда я упрусь? Почему "если". Они пытаются спровоцировать меня, это очевидно. Непонятно только, зачем им это надо. Точнее, ясно, что идёт проверка, недаром, они так резко заинтересовались мной, в последнее время. Но непонятно, что именно они считают нормальным. Возможно, это правильно, если великий князь и наследник взбрыкнёт за такое отношение к нему, как к мебели. Или маленький мальчик должен послушно кивать на всё, что ему говорят старшие. Не будь я наследником престола и будущим самодержцем, точно выбрал бы второе. Но я пешка, проходящая в ферзи. Причём мальчик, претендующий на взрослость. А чувство своего достоинства для будущего ферзя это важное качество. У меня, пусть чисто формально, собственная канцелярия есть, а я позволяю решать мои дела за меня.

Так быть или не быть..."

Александр Семёнович Шишков, несмотря на седины, являл собой пример человека деятельного. Был он высок и худощав. Когда говорил, то руки его беспрерывно совершали замысловатые пассы, будто он хотел не только произнести слова, но и, собрав их в комок, затолкнуть внутрь собеседника руками. Его морщинистое лицо было весьма подвижно, разнообразной мимикой беззастенчиво указывая отношение министра к произносимым словам.

— Ваше высочество, я с великим удовольствием слушал Вашу речь на вступлении в почётные члены, возглавляемой мной академии, — лицо, с высоко поднятыми бровями, источало наигранную восторженность, свойственную многим взрослым, слушающим откровения о великих познаниях от малышей. — Ваша идея о необходимости отменить обращение на "Вы" восхитила меня, своей обоснованностью и правильностью. В моём лице Вы приобрели преданного сторонника, но я просил принять меня не только затем, чтобы выказать своё восхищение. Меня несколько смущает Ваше предложение по исключению букв и русского письма.

— И что же именно смущает Вас?

— Ваше предложение упразднить обращение на "Вы" возвращает нашу речь к исконному состоянию, сближает людей в общении и придаёт словам их настоящий смысл. В то время как другое Ваше начинание превращает наш великий язык: опору русского мироощущения, помощника в обращении к Господу и основу истинного просвещения в нечто непонятное и непотребное.

— Александр Семёнович, я не совсем понимаю Вас. Я допускаю, что моё предложение об исключении некоторых букв из алфавита ошибочно. Я всецело доверяю Вашему опыту, но я не понимаю, почему новая орфография является непонятной и непотребной.

Шишков был явно смущён. Взгляд его растерянно перебегал с великого князя на его воспитателя и обратно. Мердер молчал, едва заметная улыбка запечатала его губы. Наконец, министр нашёл слова:

— Ваше высочество, русский язык есть великое творение нашего народа, достойное того, чтобы на нём было изъяснено слово Божье. Язык наш древний и славный, и относиться к нему надлежит как к святости, тщательно оберегая его. Многие образованные люди не понимают этого и стремятся внести в него чужеродные слова, изменить его грамматику и всячески уподобить его языкам иностранным, прежде всего европейским. Но забывают, что эти языки: английский, французский, немецкий, итальянский и другие не что иное, как языки варварские, искажающие святую латынь. Вспоминая историю возникновения лютеранства, должно помнить, что реформаторство в языке, неизбежно влечёт за собой оное в отношении веры. А реформаторство в церкви источник всех революционных идей и неурядиц.

Шишков замолчал, переводя дыхание. Воспользовавшись этой заминкой, великий князь предпринял попытку перевести разговор со святынь к более практичным вещам:

— Я рад видеть Александр Семёнович, в Вашем лице, столь ревностного защитника русского языка от вредного чужеродного влияния. Я сам разделяю многое из сказанного Вами. Но позволю себе заметить, что даже не просвещённый народ не говорит уже на языке времён крещения Руси. Народ — источник святости нашего языка, его силы и величия. Народ сам изменяет свой язык, не спрашивая дозволения ни у царя, ни у церкви, ни у нас с Вами. Это изменение не вызвано ни излишней образованностью, ни желанием реформаторства, а только насущной необходимостью. Русский народ, в отличие от образованных людей высшего общества, не рассуждает о святости языка. Он лишь осознаёт необходимость изменений в языке, связанную с течением самой жизни вокруг, ибо невозможно жить в девятнадцатом веке говоря языком времён крещения Руси. Вы согласны с этим?

— Ваше высочество, я не считаю, что эти изменения приносят пользу... — министр с трудом подбирал слова, невольно растягивая фразу. А под конец и вовсе многозначительно замолчал.

— Я готов согласиться с Вами, но не в наших силах изменить обстоятельства. Мы можем попробовать остановить все новшества в России, но не сможем мы запретить Англии строить пароходы и Франции писать кодексы. Весь мир меняет свою жизнь, и если мы ничего не будем менять в России, нас ждёт поражение. Нам тоже нужно менять свою жизнь, чтобы не отстать. А вместе с ней придётся меняться и языку. А дело людей образованных как раз и заключается в том, чтоб помогать тем изменениям, что идут на благо и противостоять тем, что во вред. Мы с Вами должны понимать, что изменения нужны, но нам должно осмотрительно содействовать им, как Вы считаете?

— Я уверен, государству, победившему Бонапарта, стоит опасаться поражения. Однако, вы точно определили роль образованных слоёв общества, ваше высочество. Вот именно, это опасение вреда от нововведения и привело меня сюда.

— Ах, Александр Семёнович, Россия победила в тогда. Её эскадроны гнали врага. Её батареи стреляли по нему. Её редуты, сдерживали контратаки, а офицеры вели в бой батальоны. И победили мы потому, что у нас это всё было. Это плоды полезных нововведений, и исключение букв из алфавита, я тоже полагаю полезным. В чём вы видите вред?

— Ваше высочество, вред я вижу уже в том, что данное нововведение не даёт существенной пользы, но приучает к мысли о возможности и желательности реформировать наш язык и всю жизнь. Какая разница сколько букв в русском алфавите? В чём надобность убирать некоторые из них?

— Вы не так задаёте вопросы, Александр Семёнович, поэтому и не находите ответов на них. Не наличие букв в алфавите важно, а порядок употребления их. Чем проще отражается слово произнесённое, словом написанным, тем легче человеку освоить русский письменный язык. Вы согласны со мной?

Шишков весьма неопределённо мотнул головой. Это движение одновременно напоминало и согласное кивание, и отрицающее покачивание. Великий князь продолжил:

— Любое малое дитё, начиная говорить, воспринимает речь устную. Оно естественным образом осваивает тот язык, на котором говорят люди вокруг. И лишь потом, пройдя через наученье, человек получает навык чтения и письма. Он может излагать звуки языка на бумаге и превращать написанное в устную речь. Для большего буквы не предназначены. Плохи те правила, что путают человека, мешая изложить устную речь на бумаге.

— Но путаницы нет, — вставил своё возражение Шишков. — Образованный человек, потому и считается таковым, что может без стесненья разбирать какую букву проставлять.

— Тогда, напишите мне слово "мир", — великий князь жестом остановил министра, пытающегося высказаться, и продолжил: — образованный человек, конечно разберётся. Но сколь труда бессмысленного и бесполезного потратил он, чтоб научиться разбираться. А ведь он мог своё старание приложить к иному. Ведь грамота не цель для человека, а лишь инструмент для постижения других знаний. Она должна даваться человеку настолько легко насколько это вообще возможно, чтобы силы все свои он направить мог на более важное наученье. Любой мастер Вам скажет, что инструмент должен быть удобен и прост, насколько это возможно... и дёшев. Вы видели два текста, что дал я за образцы?

Министр просвещения кивнул.

— Какой из них будет дешевле напечатать в газете? Или издать в книге? Я не жду ответа. Я знаю его. Моё новшество превращает письменное изложение великого русского языка в более удобный, простой и дешёвый инструмент. И это есть несомненная польза. А в чём же вред увидели Вы? — великий князь просящее протянул к Шишкову руку, предлагая высказаться.

— Мне представляется, — министр говорил с трудом, — что польза эта, скорее вред. Удобное и простое написание слов приведёт излишнему распространению грамоты. А в просвещении народном надлежит знать меру. Смута, внесённая в головы людей просвещением, может дать весьма горькие плоды. Вам стоит только припомнить о событиях, произошедших при восшествии государя... — рука Мердера пробила по столу дробь костяшками пальцев, и министр осёкся, не закончив мысли.

— Значит, Вы согласны с тем, что моё предложение, будучи введённым, усилит просвещение в народе? — ухватился за паузу наследник престола.

— Да, — Шишков был сдержан в ответе. Ему явно хотелось развить его, но покосившись на Мердера, он ограничился произнесённым словом.

— Этого достаточно. Прошу Вас, давая отзыв на моё предложение, доложить это Ваше мнение государю. А уж ему, суждено решать, что более предпочтительно: боясь смуты, приглашать из-за границы знающих людей, которые привозят с собой помимо знаний вольтерьянство и распространяют его по России; или же просвещать свой народ, находящийся в почтении к Богу и Государю, дабы можно было обходиться в науках без иностранцев. Истинное просвещение, опирающееся на русские традиции и православную веру, а не на западные идейки, лишь укрепит государство. Я уверен, что может собственных Платонов и быстрых разумом Невтонов Российская земля рождать, — остановив жестом готовившегося возразить министра, великий князь поинтересовался. — Я полагаю, мы поняли друг друга?

Несколько минут спустя, проводив Шишкова, Мердер обратился к воспитаннику:

— Я полагаю, мой милый друг, что Вы ещё довольно молоды.

Наследник престола выжидающе посмотрел на воспитателя. Мердер улыбался. Однако было в его лице что-то говорящее о недовольстве. Возможно, брови были слишком сдвинуты к переносице или глаза чрезмерно пристально следили за воспитанником. Подождав некоторое время, Мердер продолжил:

— Вы достаточно повзрослели, чтобы уверенно утверждать свою правду, но слишком молоды, чтобы почтительно выслушивать старших... Семён Алексеевич и Паткуль уже ожидают Вас на класс фехтования, прошу, — воспитатель указал рукой в сторону двери.

Юрьевич начал свой класс с доклада:

— Ваше высочество, выполняя возложенное на меня поручение по подготовке данных о Вашем имении в Батово, я посчитал полезным, обратиться за помощью к Константину Ивановичу Арсеньеву. Он, по просьбе моей, подготовил для Вас цифры и может доложить их, если Вы соблаговолите принять его завтра.

— Непременно. Просите его придти, и обговорите время удобное для него.

— Ещё одно дело, ваше высочество. Поступило сообщение от лейб-медика Виллие: он и доктор Арендт согласны оперировать.

— Прекрасно! Просите Якова Васильевича собрать всех медиков, которые будут участвовать, я хочу познакомиться с ними и обсудить ход операции. Пусть он соберёт их завтра вечером в медико-хирургической академии. Время и место обговорите с ним. Если это всё, то можем приступить к фехтованию.

— Прошу вас, — Юрьевич жестам пригласил учеников занять места, — стоит поторопиться. Ведь скоро придёт Михаил Михайлович. Ангард!

— Семён Алексеевич, узгоднилы, на своих заенцях мувиць в ензыку польским, — напомнил великий князь, приняв стойку.

— Przepraszam, zapomnia?em si?.

Сперанский появился в приёмной наследника точно в назначенное время. Своей улыбкой он демонстрировал весьма приподнятое настроение и закончив обмен приветственными фразами немедля взял быка за рога:

— Вчера мы остановились на том, что государственные силы должны быть из соображений гармонии частью едины и создавать державную власть, а частью разобщены создавая права подданных. Правление в такой гармонии будет благоудобным и благодетельным. Продолжая эту мысль, надлежит отметить, что права поданных можно разделить на политические, определяющие степень их участия в силах государственных, и гражданские, определяющие степень их свободы в лице и имуществе. И бытиё вторых не может быть твёрдо без первых.

Законоучитель сделал паузу, позволяя наследнику осмыслить сказанное, который незамедлительно воспользовался ею:

— Михаил Михайлович, мне помнится, что мы закончили вчера не этим. Мы говорили, что в законы положительные лишь дополняют нравственные и, обладая прочными и благостными нравственными законами, подданные не в пользу обретают права. Как не в пользу они сыну, находящемуся под опекой любящего отца. Мы утвердили, что законы нравственные не в наших силах, но не определили каковы они в России, и нужны ли права российским подданным, находящимся под опекой государя.

Сперанский, нисколько не смутившись, принял поправку от ученика.

— Припоминаю. Однако надлежит нам различать семью, в которой каждый человек знает другого, и государство, в котором правитель зачастую ни разу не видел своих подданных. Потому и невозможно прилагать нравственные законы семьи к государству.

— Подождите, Михаил Михайлович. Вы хотите сказать, что поскольку подданные не знают лично государя, то они не могут относиться к нему как к заботливому отцу, а он не может относиться к ним как к собственным детям. А отношения между ними суть отношения чуждых друг другу людей, и потому они должны быть упорядочены положительными, а не нравственными законами. Я верно понял?

— О, Вы точно ухватили суть, ваше высочество, — Сперанский был полон энтузиазма.

— Но тогда у меня есть другой вопрос. Если государь чужд подданным своим, то к чему он будет проявлять заботу о них. Не лучше ли государю держать своих подданных в рабстве столь долго сколь это возможно. А подданные, коль чужд им государь, и не достойны лучшего к ним обращения. Ведь движимые своею корыстью они будут стремиться уничтожить государя вовсе. Именно поэтому так важна гармония в соединении государственных сил?

— Ну...да... — Сперанский был явно растерян.

— И гармония эта будет определена количеством полков, которые сможет при необходимости выставить государь или собрать его подданные. Не кажется ли Вам, Михаил Михайлович, что эта гармония ведёт Российскую империю к революции? — не давая законоучителю ответить, великий князь, улыбаясь, обратился к Мердеру, издали наблюдавшему за беседой: — Карл Карлович, вот Вы подданный государя. Вы готовы вступить в полк, созванный революционерами, дабы заставить государя даровать права?

— Можете не сомневаться, ваше высочество, я поведу полк в защиту государя. И готов погибнуть за него как за отца. И не из страха и не из корысти я служу, а ради блага России, во славу Божью. Многие офицеры и нижние чины служат не из корысти.

— Так что же выходит. Хоть подданные и не знают государя, но относятся к нему как к отцу не в силу закона положительного, а в силу нравственного закона. Он движет полки под огонь вражеских пушек, а не корысть и не права и не личный интерес. И пока полки готовы по указу государя выйти под мушкетные пули, закон сей нравственный будет не в пример важнее закона положительного. И гармонию надлежит искать не между разъединением и слиянием государственных сил, а между законами положительными и нравственными. Только эта гармония не позволит правлению стать деспотичным. И помня об этом, любые законы о правах как гражданских, так и политических должны относиться к законам нравственным, бытующим в России.

Сперанский замер на мгновение, потом мотнул головой, будто стряхивая с себя наваждение, и продолжил:

— Отсюда возникают три отделения в законах коренных. Первое из них о правах державной власти, второе о законах, из этих прав следующих, и третье о правах подданных. Я полагаю, вашему высочеству должно сделать себе памятные записи.

— Михаил Михайлович, я предлагаю сначала побеседовать обо всех основах законоучения, а потом сделать памятные записи. Поскольку далеко не всё мне понятно из сказанного, и прежде чем делать записи я хотел бы понять. Вы определяете три отделения в коренных законах, но почему Вы утверждаете, что законы должны устанавливать права, мне это не понятно.

— Поясните, ваше высочество, что именно смущает Вас?

Великий князь встал, подошёл к окну и вернулся обратно. Он наклонился над столом, широко опёршись на него руками, начав тихо и медленно говорить:

— Сначала давайте утвердимся, что мы говорим о положительных законах. Они, как нам известно, исходят от государя. Так? — ученик дождался кивка от Сперанского и перевёл взгляд на Мердера. Воспитатель наградил его улыбкой, и он продолжил: — Допустим, государь и подданные относятся друг к другу как чужые люди и действуют каждый в своём интересе. Зачем же государю устанавливать в законах свои права и права подданных. Дав список своих прав, государь лишает себя возможности этот список удлинить. Дав список прав подданных, государь лишает себя возможности этот список укоротить. Не лучше ли для государя определять законом не права, а обязанности, которые он считает непременными для исполнения своими подданными, и те, которые считает нужными исполнять самому. А правом же будет являться то, что не запрещено и не обязано законом. А если допустить, что государь отец для своих подданных, тогда установление отцом прав детям своим нелепо. Как и установление прав самому себе. Опять же, разумно устанавливать обязанности... А знаете, в каком случае мне представляется разумным установление прав положительным законом?

Сперанский сидел с окаменевшим лицом, не реагируя на вопрос ученика. Тогда Мердер, немного выждав, переспросил, широко улыбаясь:

— В каком же, мой милый друг?

— В том случае, в каком оное появилось в Английской хартии вольностей или во французских законах. В тех законах установлены именно права, но те законы исходили не от государя, а от подданных. Они проявили своеволие и силой оружия заставили государя утвердить эти законы. Потому там и установлены права, соблюдать которые отныне вынужден государь и права, с которыми по-прежнему должны считаться подданные, — начав отвечать Мердеру, великий князь повернулся к Сперанскому. — Вот и выходит, Михаил Михайлович, что законы, исходящие от государя утверждают обязанности и запреты. Возможно, они могут утверждать и привилегии. А права утверждают законы, исходящие от подданных, которые заставляют государя, согласится с ними. И конечно, права утверждают законы республик, но мы с Вами живём в Российской империи. Наш государь единственный источник положительных законов и подданные не в силах заставлять его утверждать свои права, или в силах?

Законоучитель растеряно обвёл взглядом комнату.

-Ваше... высочество... — внезапно Сперанский как-то подобрался, поймал взгляд ученика и в ответ упёрся внего своим, — надеюсь, Вы уже знаете все обстоятельства смерти Вашего деда?

Мердер посчитал возможным вмешаться:

— Ваше высочество, напоминаю Вам, что Жилль уже готов к классу французского. Предлагаю прерваться, вы не возражаете? — не смотря на вопросительную интонацию, в голосе его угадывался приказ.

— Вы правы, Карл Карлович, — поспешно согласился Сперанский, — давайте продолжим в другой раз.

— Тогда, всего Вам доброго, Михаил Михайлович, — улыбаясь, кивнул великий князь.

* * *

14 января 1827, Санкт-Петербург

-... по последней ревизской сказке в деревне двенадцать дворов, а податных душ мужского пола сорок восемь. Всего в имении девятьсот пятьдесят десятин. На двухсот пятидесяти устроена лесная дача. Общине нарезано двести десятин пахотной земли и сорок лугов...

Арсеньев докладывал цифры, не заглядывая в бумагу, говорил сухо и уверенно давал пояснения по вопросам, чем произвёл хорошее впечатление на великого князя, который быстро оценив качество собеседника, предложил:

— Константин Иванович, у Вас наверно подготовлена эта справка на бумаге?

— Да, ваше высочество, — Арсеньев, столь уверено сыпавший цифрами, внезапно засуетился, роясь в ворохе принесённых с собой бумажек, силясь опознать обсуждаемую справку. — Вот она, прошу Вас.

— Позвольте, я ознакомлюсь, — Великий князь взял документ. — А Вас прошу обождать, возможно, мне понадобятся пояснения.

Быстро пробежав глазами текст, наследник престола кивнул и сказал:

— Всё понятно. Я весьма благодарен Вам, Константин Иванович. Надеюсь, Вы ознакомите меня с цифрами по Петербургской губернии. Особенно по благосостоянию крестьян, ценам на провиант, урожайности и оплатам труда. Мне нужно будет принять решение на предмет дальнейшего пользования имения.

— Я надеюсь быть полезным, вашему высочеству. В среднем на каждого крестьянина приходится по четыре с четвертью десятины земли. Оброк с каждого составляет в среднем около пяти рублей в год. На отходническом промысле крестьянин в среднем зарабатывает до пятнадцати рублей в год...

— Подождите. Константин Иванович, а готова ли у Вас справка на бумаге по этим цифрам?

— Разумеется, ваше высочество, — с этими словами он извлёк пачку листов.

— Превосходно, дайте мне несколько минут. А пока приглашаю Вас выпить чая, — великий князь повернулся к Юрьевичу. — Семён Алексеевич, распорядитесь, пожалуйста. А я скоро буду.

Великий князь вышел из столовой и у себя в спальне погрузился в чтение статистических данных:

"Радует то, что само понятие статистика местным уже знакомо. Хотя сами статданные не впечатляют, похоже, кроме простого среднего арифметического местные ничего не используют. Ещё возможно весовое среднее им известно. Вряд ли они цены считали как простое среднее, хотя надо уточнить."

Через четверть часа он присоединился к чаепитию. Осторожно пробуя горячий напиток, он ещё раз поблагодарил Арсеньева:

— Константин Иванович, я чрезвычайно благодарен Вам, за справки, а Вам, Семён Алексеевич, я благодарен за это знакомство, — приняв от собеседников положенный ответ, великий князь продолжил. — У меня есть большая просьба к Вам, Константин Иванович, Вы не хотели бы дать мне несколько классов по статистике России. Я готов просить государя об этом.

— Я почту за честь преподать Вам классы, ваше высочество, — Арсеньев, слегка покраснел.

— Прекрасно, тогда предлагаю немного поговорить о статистике как науке. Цифры, что Вы подали мне, весьма познавательны, однако мне хотелось бы большего. В Ваших справках часто указывается среднее значение по губернии или по волости. Будь то обеспеченность землёй или цена за четверть пшеницы. Но нигде не пояснено правило расчёта этих цифр. А ведь возможно считать по-разному и получать различные цифры, и все они будут весьма полезны.

— Я не совсем понимаю Вас, ваше высочество.

— Я поясню примерами. Допустим, есть три крестьянина. У одного одна десятина, другого три, у третьего пять. Всего девять десятин на трёх человек. Разделим и получим, что в среднем на душу приходится три десятины. Это всё просто. Я верно излагаю?

— Вы совершенно точно изложили суть, ваше высочество.

— А теперь посмотрим цены на товар. Есть три купца. Один продаёт рожь по рублю за четверть, второй по два рубля, третий по три. Можем ли мы сказать, что средняя цена составляет два рубля за четверть? — великий князь не стал ждать даже кивка и тут же ответил сам себе. — Нет. Это будет среднее из всех предложений, но не средняя цена за четверть. Чтобы узнать среднюю цену за четверть, нужно знать количество продаваемых четвертей. Допустим, первый продаёт сто четвертей, второй и третий по пятьдесят. Всего двести четвертей и их общая цена составит триста пятьдесят рублей. Средняя цена за четверть ржи будет один и три четверти рубля. Каждое предложение купца должно быть, как бы взвешено тем количеством ржи, что он продаёт. Вот такоё получается у нас среднее, как бы взвешенное. Вы согласны со мной?

Арсеньев молчал.

— Разница кажется не большой, — продолжил великий князь, — но что будет, если первый будет продавать десять тысяч четвертей по одному рублю, второй десять четвертей по пять, а третий одну четверть по десять рублей. Вот тогда мы увидим существенную разницу. Вы согласны?

— Я раньше не думал об этом так... Мне кажется, Вы во многом правы... — Арсеньев задумчиво глядел на улыбающегося наследника престола.

— Отлично тогда обдумайте ещё несколько методов подсчёта среднего. Допустим, есть десять крестьян. У девяти из них заработали за год по пять рублей, а у один сорок пять. В среднем на одного придётся доход в девять рублей. Однако, если я, как барин, обложу крестьян подушной податью в восемь рублей, то почти все они будут голодать и умрут. Мне нужно знать не их средний доход, а наиболее частый доход. Доход в пять рублей встречается девять раз, в сорок пять — один. Поэтому наиболее частым доходом крестьянина нужно считать доход в пять рублей в год, и подать нужно установить четыре рубля, чтобы меньшее число людей голодало. Это будет цифра наиболее часто встречающегося у крестьян дохода, его можно назвать средним доходом. Так?

Арсеньев что-то бормотал под нос.

— А вот и ещё один способ. Допустим, есть шесть крестьян у первого и второго по две курицы, у третьего три, у четвёртого по пять, у пятого восемь, у шестого десять. На одного крестьянина приходится пять кур. Чаще всего встречаются крестьяне с двумя курицами. Но если мы посчитаем что число кур у крестьян равно четырём, то число крестьян, у которых кур больше, будет равно числу крестьян, у которых кур меньше. И если установить оброк в виде четырёх кур, то число голодающих крестьян будет равно числу сытых. Все эти цифры по-своему интересны, Вы согласны со мной?

— Что? Ах, да. Вы во многом правы, ваше высочество, но позвольте мне тщательно обдумать сказанное. Я обещаю доложить Вам свои соображения позднее.

— Вот и прекрасно, а пока давайте продолжим пить чай...

Было уже семь часов вечера, когда великий князь, в сопровождении Мердера и Юрьевича, вошёл в центральную залу Императорской Медико-Хирургической академии. Президент академии Виллие встречал их на правах хозяина.

— Здоровья Вам, ваше высочество, прошу Вас в ординаторскую на консилиум.

Великого князя повели длинными, кажущимися бесконечными, коридорами, и уже совсем отчаявшегося дойти остановили возле белой массивной двери. Виллие с видимой торжественностью распахнул перед наследником престола дверь со словами:

— Прошу Вас...

Они прошли в весьма просторное помещение. У противоположенной двери стены красовался огромный стол, явно предназначенный для высокого начальства. Центр комнаты был свободен, а все присутствующие врачи располагались вдоль стен. Было их восемь человек, они проворно встали, приветствуя Его Императорское Высочество.

— Здравствуйте, господа, прошу вас садиться. Яков Васильевич будьте любезны Вас вести консилиум. С Вашего разрешения я сяду вот здесь, — великий князь выбрал место немного в уголке сбоку от начальственного стола, потеснив при этом довольно молодого, лет тридцати, врача.

— Как вам угодно. Прошу устраиваться господа, — немного растерянно согласился лейб-медик.

Юрьевич счёл правильным сесть невдалеке от великого князя, а Мердер расположился у противоположенной стены. Виллие занял место за шикарным столом в гордом одиночестве. Но видимо ему было слишком неуютно одному, и он обратился к Арендту:

— Николай Фёдорович, садитесь подле.

Наконец все заняли свои места и успокоились. Виллие поднялся и произнёс вступительную речь:

— Господа, по воле Его Императорского Высочества, Великого Князя и Наследника Престола Александра Николаевича мы собрались здесь, чтобы обсудить операцию над одним из больных, находящимся под надзором доктора Роза на литейной. Его Императорское Высочество настаивает на проведении этой операции. Прошу Андрея Ивановича ознакомить нас со скорбным листом.

Уже знакомый великому князю Андрей Иванович Роз поднялся, слегка поклонился присутствующим и принялся зачитывать:

— Гордей Волосов, сын Иванов. Двадцать шесть лет. Женат. Двое детей мужского пола. Из дворцовых гатчинских крестьян. Был на отхожем в Кронштадте. Зарабатывал на перегрузке судов. Двадцатого октября в результате неловкости деревянный ящик упал и раздробил ногу. Поступил в больницу на литейной двадцать четвёртого октября. Диагноз: musculus obliquus externus abdominis umbraticis fractura tibiae et fibula direct fractura...

— Андрей Иванович, — вскочив, бесцеремонно прервал специалиста великий князь, — Я прошу Вас, докладывать исключительно на русском языке. Я, к своему стыду не могу похвастать знанием латыни. А также прошу всех собравшихся изъясняться понятным мне языком, учитывая, что я не имею медицинского образования. Я прошу извинить меня, но если я настаиваю на совершении операции, то я должен понимать всю её сложность.

Врач, находящийся возле великого князя как-то неопределённо хмыкнул. Кто-то из врачей издал тихое:

— М-м-да...

Роз в растерянности смотрел на маленького наследника престола, то и дело, перебрасывая взгляд на Виллие. Президент Медико-хирургической академии тоже был растерян, он неотрывно смотрел на Мердера. Наконец, Карл Карлович соизволил кивнуть. Тогда и президент академии Виллие нашёлся, он встал и обратился к наследнику престола:

— Прошу извинить нас, Ваше Императорское Высочество, мы привыкли использовать латынь, — и добавил, уже обращаясь к окружающим: — коллеги, прошу учесть, что инициатива операции исходит от великого князя, и он не имеет медицинского образования. Надеюсь, вас не сильно затруднит излагать своё мнение словами доступными для его понимания.

— Извините, Ваше Императорское Высочество, диагноз: косой перелом со смещением большой берцовой кости и прямой перелом малой берцовой кости без кровотечения, — Роз сделал лёгкий поклон и выжидающе замолчал.

— Это Вы простите меня, Андрей Иванович. По причине моей необразованности Вы вынуждены утруждать себя подобным изложением, — великий князь сделал ответный поклон и сел, изображая прилежного слушателя.

— Конечность была иммобилизована... — Роз осёкся и вопрошающе посмотрел на великого князя.

Наследник ободряюще кивнул и спросил:

— Каким способом обездвижили?

— Зажали между двух дощечек и закрепили тканью. Однако кости были смещены ещё до поступления... в больницу. Мы их выровняли. Однако после снятия иммобилизации стало очевидно, что большая берцовая срослась не правильно. Во время посещения Больницы Его Императорским Величеством, он движимый состраданием к больному предложил разрезать кожный покров, разломить неверно сросшиеся кости и сложить их снова. С этой целью он обратился к президенту Императорской Медико-хирургической академии Якову Васильевичу, — Роз сделал поклон Виллие и сел.

— Коллеги, вы все представляете, насколько опасна такая операция, и какова вероятность смерти больного при ней, — вступил со своим словом Виллие. — Однако, Его Императорское Высочество полагает необходимым её проведение и предлагает несколько нововведений которые, по его мнению, должны пойти во благо. Я предлагаю внимательно выслушать его.

— Господа, я не врач, и потому не мне в итоге принимать решение об операции, — великий князь сделал паузу и обвёл присутствующих взглядом. — Однако я полагаю необходимым и возможным поставить на ноги молодого полного сил мужчину, кормильца семьи. Жизнь инвалида, которую мы можем без опаски предложить Гордею, есть ни что иное как медленная и мучительная смерть для него и его семьи. Он просит нас о милости, он умоляет рискнуть его жизнью, дабы вернуть ему здоровье. Многие врачи мне уже говорили о сложности такой операции. Посему я предлагаю совершить её не только во благо больного, но и ради медицинской науки. Я предлагаю вам испробовать новые подходы в операционном деле, которые будучи утвержденными, могут спасти тысячи жизней.

Великий князь сделал слишком долгую паузу, которой воспользовался Арендт.

— Если я правильно, понял Якова Васильевича, роль оператора ваше высочество предлагает мне. И прежде чем дать окончательное согласие, я бы хотел услышать от Вас всё более подробно. Вы хотите использовать эфир, но как Вы предлагаете его использовать? Вы хотите, чтобы я сложил кости, но как Вы предлагаете соединить их вместе? Почему Вы считаете, что они не разойдутся, как до этого разошлись при иммобилизации? Ответьте подробно, что я должен сделать, и я готов сделать это по Вашему приказу.

— Николай Фёдорович, верно ли я понимаю, что Вы предлагаете мне предусмотреть весь ход операции?

Арендт не соизволил ответить великому князю. Он лишь улыбнулся и, подавшись вперёд, продемонстрировал ладони, как бы предлагаю князю решать всё самому. Возникла неловкая пауза, во время которой Саша силился понять мысли, скрытые за улыбкой Мердера, спокойно-равнодушным лицом Виллие, страдающими приподнятыми бровями Юрьевича и откровенно-любопытствующими взглядами медиков.

"Гады..."

— Я начал это дело значит, мне и вести его до конца, — великий князь вышел в центр комнаты, уткнул сабельку в пол и опёрся на неё, ещё раз обвёл окружающих взглядом и продолжил: — Перед тем как начать операцию больной должен быть усыплён эфиром. Для этого нам будет потребна маска, препятствующая больному вдыхать воздух без эфирных паров и эфир...

Он повернулся к молодому врачу, возле которого сидел ранее.

— Как Вас зовут?

— Енохин, Иван Васильевич, Ваше Императорское Высочество, — врач встал и продемонстрировал свою высокую атлетически сложенную фигуру.

— Вас, господин Енохин, полагаю должным в обеспечении операции всем необходимым. Вам надлежит прибыть ко мне завтра утром и уточнить конструкцию маски, после чего получить у господина Юрьевича деньги на заказ оной и приобретения иного необходимого инструмента. Всё должно быть приобретено в кратчайший срок. Далее, — великий князь назначил следующую жертву, стараясь выбирать врачей на вид чуть постарше тридцати , — как Вас зовут?

— Буяльский, Илья Васильевич, к Вашим услугам.

— Вы, будете усыплять больного. Эфир будете подавать в маску каплями. До операции посетите больного и сосчитаете его пульс во время сна. Во время операции прекратите капать эфир, как только больной уснёт, в чём убедитесь, проверив его зрачки. Они должны быть расширены более обычного и больной не должен реагировать на проверку. После чего будете считать пульс больного. Он должен быть как у спящего. Если пульс будет учащаться, Вы будете добавлять каплю эфира. Основным оператором я полагаю господина Арендта. Вы можете выбрать себе потребное число помощников. Как только Вы получите сигнал от, что больной спит, вам надлежит осуществить разрез и освободить кость от мяса и кожи. После чего зубилом и киянкой разломить кость в месте неверного соединения. Потом Вам следует сложить кость надлежащим образом. И закрепить её части золочёной пластиной и золотыми шурупами. Для чего необходимо будет засверлить кость. После чего разрез надлежит зашить, — наследник повернулся к Енохину. — Иван Васильевич, вам надлежит заказать эту пластину и шурупы, а также закупить необходимый инструмент по указанию Николая Фёдоровича. Теперь о подготовке больного...

Великий князь замолк и развернулся к Розу. Внезапно его поразила царящая комнате тишина, не желая дать ей исчезнуть по чужой воле, князь поспешно продолжил:

— Вас, Андрей Иванович, я полагаю должным подготовить больного к операции. Больной должен поступить на операционный стол с пустым желудком и кишечником. Для чего за сутки до операции больного не кормить, и за восемь часов не давать пить. Непосредственно перед операцией сопроводить больного в отхожие места. Перед операцией тщательно выбрить ногу, на которой будет проведена операция, и лицо, — заметив некоторое замешательство на лице врача, наследник престола добавил: — Чтобы волосы не мешали наложению маски. Теперь о послеоперационном уходе. Его так же надлежит организовать Вам. Сразу после операции ногу надлежит зафиксировать гипсовым раствором... Иван Васильевич. Вам надлежит подготовить гипс. Для этого вы должны взять полоски ткани и обильно натереть их гипсовым порошком. Помимо этого потребуется гипс в порошке... Андрей Иванович. Сразу после операции Вы обернёте ногу плотной тканью в два слоя. После этого, размочив в воде ткань натёртую гипсом, Вы обернёте ею прооперированную ногу. При необходимости вы будете добавлять гипс из растворённого порошка. Дождавшись пока гипс застынет, вы аккуратно разрежете его вдоль. У Вас на руках окажется плотная форма повторяющая ногу больного. Вы расширите разрез, чтобы эту форму можно было ставить на ногу и снимать по необходимости. У Вас появится возможность менять повязки на ране и сохранять положение костей. Теперь об обработке инструментов. Как Вас зовут?

На этот раз великий князь выбрал самого молодого на вид врача. Тот поспешно встал:

— Елезар Никитич Семельский, Ваше Императорское Высочество.

— Вас полагаю должным подготовить инструменты к операции. Для чего оные тщательно очистить и протереть спиртом. По итогу этих действий инструмент должен выглядеть как новый, ни разу не использовавшийся. Если такого вида достичь невозможно, то Вам надлежит обратиться к Ивану Васильевичу, он приобретёт новый инструмент. Непосредственно перед операцией весь металлический инструмент прокипятить в воде в течении пятнадцати минут, а не металлический инструмент протереть спиртом. Место разреза, перед операцией протереть спиртом. После операции шов также время от времени протирать спиртом, — великий князь вытянулся во весь рост, убрав саблю на положенное место. — Операция будет назначена по докладу Ивана Васильевича о готовности. Якова Васильевича полагаю должным предоставить операционную в надлежащем виде. Все расходы, связанные с операцией, я готов понести. Прошу господ медиков составлять списки потребного и передавать их Ивану Васильевичу. Я закончил.

Не дожидаясь реакции слушателей, наследник престола прошёл на своё место и сел. Молчание тянулось долго. Наконец один из пожилых медиков поднялся. Был он сед и невысок ростом, и хотя лицо его не было по-старчески морщинистым, груз прожитых лет чувствовался в каждом движении. Он откашлялся:

— А Вы знаете, Яков Васильевич, что-то есть в предложении Его Императорского Высочества. Мне было бы интересно последить за операцией.

— Вы находите, Иван Фёдорович? Тогда я прошу Вас помочь Его Императорскому Высочеству в проведении операции, — поспешно проговорил Виллие.

Пожилой врач, неопределённо хмыкнул, встал возле великого князя и сказал:

— Не беспокойтесь Ваше Императорское Высочество старого Буша сложно напугать, а в Вас я вижу хорошие задатки. Полагаю, Вам будет интересно побеседовать со мной... как-нибудь.

— Я рад Иван Фёдорович, что смог заинтересовать Вас. Если Вы сочтёте возможным, то я буду рад видеть Вас завтра утром вместе с Иваном Васильевичем.

Глава 24

15 января 1827, Санкт-Петербург

Мердер занял своё любимое место в стороне возле окна, а они, два опытных врача, сели напротив великого князя. Енохин внимательно изучал эскизы пластины и маски. Лицо его было непроницаемо. Буш лишь мельком глянул на рисунки и в крайнем удивлении воздел руки, демонстрируя свою беспомощность открытыми ладонями. Он поспешно заговорил, всем своим видом выказывая восторг:

— Ваше высочество, это поразительно! Как Вам пришла в голову такая восхитительная идея. Эфир! Кто бы мог подумать. Как?

— Я просто предположил, — Саша чувствовал себя неуверенно. — Когда мне сказали, что Гордей не перенесёт боли, я подумал, что его надо опоить до сонного состояния, и вспомнил как однажды, будучи в аптеке Рюля, видел колбочку с эфиром. Провизор тогда предостерёг меня, что от вдыхания паров я могу сильно опьянеть. Вот я и подумал, что можно опоить Гордея эфиром, и он уснёт.

— Но маска, ваше высочество... эфир подавать каплями...Как?

— Тут просто, — маленький наследник терялся от такой восторженности почтенного медика, — нужно дать эфир, одной капли явно мало. Ведра явно много. Значит надо по капле подавать, пока не уснёт.

— А зрачки?

— А как ещё понять, что человек уснул настолько, что его резать можно? — раздражение накапливалось.

— Можно было бы опиумом усыпить. Проверенный, надёжный способ... — нехотя произнёс Енохин и выжидающе посмотрел на великого князя.

"Ну его, только наркоманов плодить. С этими практиками кончать надо жесточайшим образом. В двадцать первом веке не знают, как от этой дряни избавиться, а здесь врачи предлагают."

— Вы медики, вам виднее, но я полагаю разумным опробовать новое средство. Возможно, потом оно спасёт тысячи жизней. А если усыпить больного не удастся, то всегда можно применить опиум, я прав? — полувопросительным, полу утвердительным тоном закончил свою фразу великий князь.

— Несомненно, ваше высочество, — вернулся в разговор восторженный Буш, — именно так и надлежит действовать. Впрочем, довольно об эфире, Ваша идея с пластиной сильно впечатлила всех нас. Так просто и изыскано решить проблему сведения костей. Но почему золото? Может можно найти материал дешевле?

— Железо ржаветь будет. Даже серебро чернеет, только золото не боится времени.

— Великолепно! но крепление шурупами, будет ли оно надёжным? Золото мягкий металл.

— А как ещё? Я сужу по столярному делу. Если мне нужно две рейки соединить, я накладываю поверх третью и креплю её шурупами или гвоздями. В кость гвозди не вобьёшь...

— Две рейки можно соединить широким хомутом, — задумчиво заметил Енохин, — И концы кости можно стянуть золотым хомутиком.

— Можно... — растерянно согласился наследник престола.

— Так что мне заказывать у ювелира?

— И то и другое. Оператор должен иметь возможность выбрать по обстоятельствам. А что не будет использовано, не пропадёт, — постановил великий князь.

— А можно соединить концы, вставив в них скобу.

— Это слишком не надёжное соединение, — отыграл очко великий князь.

— Конечно, это ненадёжно! — тотчас, с не соответствующей возрасту горячностью, поддержал его Буш. — Я полагаю решение с пластиной наилучшим. Она хорошо закрепляет кость и довольно легко устанавливается. Думаю изготовление хомута излишне.

— Пожалуй, Вы правы, — согласился Енохин, — но возможно Александр Николаевич полагает изготовление хомута необходимым.

Саша побледнел, он переводил взгляд с Енохина на Буша и обратно и, наконец, решился ответить:

— На ваше усмотрение, Иван Фёдорович. Вы медик, а не я. Вам довелось провести не одну операцию. Вам лучше знать, что будет удобнее для оператора.

— Конечно, пластина, — ни на секунду не задумавшись, ответил Буш.

— Однако, Вы указали толщину пластины в пол линии, не слишком ли тонка? — поинтересовался Енохин.

— Полагаю толщину достаточной и даже, возможно избыточной. Цель установки пластины, удерживать сведённые концы вместе и только. При ходьбе больной должен опираться на кость, а не на пластину. Оная, после того как кость срастется, и вовсе может быть удалена. Обратите внимание, — перехватил инициативу наследник престола, — в пластине проделана дюжина отверстий, в то время как крепиться она должна четырьмя или пятью шурупами. Эти отверстия облегчат пластину и позволят оператору закрепить её наиболее удобным способом...

— Великолепно! — вставил Буш.

— ...Но я хочу обратить Ваше внимание на гипсовую повязку. Гипс в строительстве используется давно. Он удобен тем, что принимает любую форму. Этим он удобнее дощечек. Однако, он становится слишком хрупок когда высохнет. Наматывая ткань на гипсовый раствор можно избавиться от этого качества. Полученную тонкостенную форму разрезать ножницами и сделать съёмной. Это позволит осматривать шов при необходимости.

Великий князь замолчал и слегка ошарашенный таким потоком слов Енохин только кивнул, сказав:

— Это понятно.

— Тогда, что ещё пояснить. Обработку спиртом? Здесь тоже всё просто. Любая грязь, которая попадёт в рану, принесёт больному только вред. Поэтому всё, что связано с операцией должно быть как можно чище. Спирт давно известен очищающими свойствами, как и горячая вода. Это тоже понятно?

Медики машинально кивнули.

— Прекрасно. Я прошу Вас Иван Фёдорович, как опытного оператора, продумать ход операции вместо меня. Я же готов всячески содействовать Вам.

— С удовольствием сделаю это, ваше высочество. Однако я слышал, что Вы хотели, чтобы Вас учили в области медицинской науки. Рюль весьма занят, в то время как обучение юных медиков, это моё занятие. Могу ли я предложить вашему высочеству свою помощь в получении образования.

— О, я буду рад этому несказанно. Однако мне предстоит получить соответствующее разрешение у государя.

— Не беспокойтесь, ваше высочество, я сам озабочусь этим.

* * *

17 января 1827, Санкт-Петербург

Весь понедельник прошёл для наследника престола в учёбе. Тяжелее и интереснее всего прошла очередная беседа со Сперанским. Теперь, когда позади остался весь суматошный день можно было спокойно переварить ужин зделать несколько записей в дневнике и одно большое дело. Только перед самым ужином Юрьевич принёс великому князю письмо от Грибоедова. Теперь самое время было ознакомиться с ним и по возможности незамедлительно написать ответ.

"Грибоедов это Персия. Он считает полезным для себя поддерживать со мной ничего не значащую вежливую переписку, и это очень хорошо. Нужно только превратить её в более дельную. И дай бог мне удастся создать треугольник я-Грибоедов-Паскевич. Впрочем, как мне рассказали, Грибоедов и так с Паскевичем в родственных отношениях, так что эта сторона треугольника готова. Осталось только этот отрезок подтянуть к себе. А посему писать, писать и писать."

Он не ушёл из столовой, ему почему— то нравилось разбираться с делами здесь за большим столом, нежели в учебной комнате за столиком для письма. "Большого начальника всегда тянет к большому креслу и большому столу" — подумал он. Семён Алексеевич подал письмо и встал, ожидая дальнейших распоряжений. Великий князь жестом посадил начальника своей канцелярии, и также молча, потребовал от Агафонова добавить света.

Устроившись между двух больших канделябров, он углубился в чтение. Александр Сергеевич явно стремился написать много, но не о чём. Он довольно подробно описывал быт в Тифлисе, последнюю встречу с Паскевичем, и передавал от Ивана Фёдоровича приветствия и извинения за длительное молчание. При всей своей безобидности адресованное ребёнку письмо содержало детали, которые Александр Сергеевич упомянул мимоходом, но возможно с глубоким смыслом. Где-то мельком проскочило, что с подачи Паскевича государь прочит его заниматься дипломатическими делами в Персии. Чуть ниже он посетовал на излишнюю медлительность со стороны Несельроде. Вскользь упоминал Ермолова, с которым оказался дружен, сетуя на судьбу, столь безжалостную к "этому преданному слуге". Саша так и не понял, намеренно ли Грибоедов закидывал удочки или это вышло само собой, но он твёрдо решил попасться на крючки.

— Востриков! Письменные принадлежности принеси, — И уже обращаясь к Юрьевичу. — Семён Алексеевич, я хочу незамедлительно написать ответ. Прошу Вас сделать с него список для моего архива, а сам отправить скорейшим образом. Кстати кого Вы определили в моей канцелярии на ведение кавказских дел?

— Я полагаю назначить Вилентайна. Он весьма старателен.

— Я в целом доверяю Вашему выбору, но мне хотелось бы обсудить его с Вами. Поскольку выбор исполнителя мне представляется важным.

— Как Вам будет угодно, — на лице Юрьевича застыла улыбка, но интонация в конце срезалась, указывая на возникшее напряжение.

— Как Вы знаете, в работе моей канцелярии есть несколько направлений. Дальневосточным заняты Вы и Парнышев, — дождавшись кивка от Юрьевича, великий князь продолжил. — В своё время Вы спрашивали о причинах моего выбора. Настало время их пояснить. Я не буду удивлён, если теперь познакомившись со своими подчинёнными по ближе вы дадите Парнышеву весьма нелестную характеристику.

— Вы правы, ваше высочество, он весьма небрежен и медлителен. Я неоднократно уже делал ему замечания.

— А о ком ещё Вы можете отозваться столь же нелестно?

— Дорт весьма небрежен и позволяет себе опаздывать на службу. Зарубцкий, тоже совершает много ошибок, но он находит в себе силы признавать их и стремиться исправиться.

— Это Вас не удивляет?

— Что?

— Из четырёх человек направленных в мою канцелярию, трое оказались весьма плохи, а один великолепен. Вам не кажется, это странным? В то время как, будь я управляющим канцелярией его величества, то направил бы или всех самых лучших, радея за наследника, или избавил бы себя от самых нерадивых подчинённых.

— Очевидно, Вилентайн, обратился с прошением, надеясь, что в канцелярии вашего высочества его достоинства будут быстрее замечены и служба станет более успешной.

— Я тоже так полагаю, и меня смущает это.

— Чем же?

Наследник престола вздохнул. Долго и внимательно рассматривал лицо Юрьевича. Как бы смутившись, упёр взгляд в стол и, ещё раз тяжело вздохнув, произнёс, время от времени бросая исподлобья испытующие взгляды:

— Семён Алексеевич, наступит время, когда я стану первым человеком в империи, и люди, что находятся подле меня, станут вторыми. Но произойдёт это очень не скоро. Всяко не раньше, чем я стану совершеннолетним. Пока же я не являюсь даже вторым. Сейчас перейти из канцелярии первого в России человека, в мою — потешную, это как уехать из Санкт-Петербурга в Тамбов. Мне не верится, что это можно сделать ради карьеры. Вилентайн либо чрезмерно дальновиден, либо наивен. В любом случае он вызывает опасения. Дальневосточные или Кавказские дела связаны государственной политикой, и доверить их ему я не могу. Пусть занимается Батово, учётом моих расходов или учёбой, а к делам государевым я остерегаюсь его подпускать.

— Это весьма дальновидно, ваше высочество. Тогда полагаю поручить это Дорту, — брови Юрьевича слегка ушли вверх, придав лицу странное выражение, чем-то похожее на удивленное. — Что же касается Вилентайна, я предлагаю обратиться к Александру Христофоровичу.

Великий князь кивнул и взялся за перо. Разговор сам собой прекратился. Юрьевич молча ожидал пока из под пера не появятся последние буквы.

"Что же написать Вам, любезный Александр Сергеевич...

А так и начнём.

17 января 1827, Санкт-Петербург

Любезный Александр Сергеевич! Сегодня получил ваше письмо и крайне обрадован им. Спешу своим ответом выразить Вам свою радость. Описание Тифлиса и окрестностей доставило мне несказанное удовольствие. Буду крайне признателен Вам, если далее Вы будете просвещать меня об обычаях и нравах, бытующих среди местного населения. Нам, живущим в Санкт-Петербурге, так сложно понять жизнь чеченцев, адыгов, черкесов и прочих горцев, а без такого понимания невозможно установить прочный мир на Кавказе. Не с меньшим нетерпением я жду от Вас рассказа о народе персиянском. Мне интересно всё о нём, как ест, в чём ходит, что делает. В каких областях растят лошадей и почём ими торгуют, в каких хлопок, в каких железо добывают. Не сочтите это за праздное мальчишеское любопытство, хотя во многом то оно и есть. Вижу я необходимость вечной дружбы с персидским шахом. Должен он стать государю российскому младшим братом, а Персия верным союзником России в Азии. Поскольку соперничество между Персией и Великой Портой ещё не окончено, то много общего есть у наших государств.

Однако же передайте Ивану Фёдоровичу, что я, лишь зная его занятость, принимаю от него извинения. И пусть он вместо писем шлёт в Петербург реляции о славе русского оружия, это извинит его молчание, сколь бы длительным оно не было. Решительность его действий восторгает меня. Только так и можно бить супостата в Азии, но то касаемо лишь врага организованного, для коего взятие Тегерана положит конец сопротивлению. В войне же с горскими племенами прошу его быть осторожнее, поскольку невозможно саблей разрубить воду. Их надлежит медленно и уверенно теснить в горы. Не вижу для Ивана Фёдоровича ничего зазорного перенять у Ермолова его способ ведения войны с горцами, ежели государь пожелает отозвать Алексея Петровича с Кавказа. А пока же он там, желаю каждому во славу Императора и России заниматься тем, что у него лучше выходит: Паскевичу бить персов, Ермолову — горцев. Тогда для каждого хватит наград у нашего государя.

Наши же дела в Санкт-Петербурге скучны и серы. Нового не бывает почти ничего, да и мне, по молодости лет, многое становится известным лишь случайно. И чем чаще получаю от Вас весточки, тем ценнее для меня становятся Ваши письма. Прошу простить меня за краткость и сбивчивость слога, чувства переполняют меня.

Ваш юный друг. Александр.

... достаточно. Ответ дан, и сделано это незамедлительно, а вслед напишу второе письмо чуть позже. Только сначала поговорю с Папа и Несельроде."

Великий князь передал письмо Юрьевичу, который спрятал бумагу в папку.

— Семён Алексеевич, подготовьте мне справку о генерале Ермолове.

— Что именно Вы хотите узнать? — Юрьевич удивлённо вскинул брови.

— Всё, что только возможно, включая слухи и сплетни. Всё, что Вы способны мне доложить через три дня.

— Буду стараться, ваше высочество.

* * *

21 января 1827, Санкт-Петербург

К Медицинской Хирургической академии Великий князь подъехал верхом на Буране, в сопровождении Мердера и Юрьевича. Он привычно воспользовался случаем совместить необходимость с классом по выездке. В кабинете у Виллие его ожидали медики, участвующие в операции. Наскоро поздоровавшись, наследник нетерпеливо спросил:

— Готово? Начинаем?

Буш ответил за всех:

— Мы готовы. Можем начинать.

— Прекрасно! Тогда начинаем! — внезапно великий князь замер задумавшись о чём-то. Он внимательно посмотрел на свои руки. Понюхал их и обратился к Бушу: — Иван Фёдорович, распорядитесь принести мыла и тёплой воды. Мне необходимо умыть руки.

Видя лёгкое замешательство на лице врача, Саша поспешно пояснил:

— Я приехал верхом, и мои руки пахнут лошадью. Я не думаю, что мне придётся лично оперировать или хотя бы подавать инструменты, но случиться может всякое. И конский пот, если он попадёт в рану, не пойдёт на пользу больному. Поэтому я бы хотел вымыть руки.

— Я распоряжусь! — выразил энтузиазм Буш.

Виллие ещё раз проговорил ход операции, определяя действия каждого. От великого князя уже ничего не зависело, он тихо сидел, наблюдая за этой подготовкой, а врачи были увлечены озвучиванием своих ролей. Через минут пятнадцать Виллие повёл всех в операционную, возле которой их уже ожидал Буш, санитар с водой и десяток молодых людей. Великий князь помыл руки и тщательно вытер их. Буш сразу же последовал его примеру. Остальные врачи посмотрели на это несколько озадачено. Наконец взглянув на свои ладони и сказав: "хуже не будет", главный оператор Арендт тщательно вымыл и вытер руки. Виллие лишь пожал плечами. Больше желающих помыться среди врачей не нашлось. Испытывая на себе давление от взгляда наследника престола, чуткий Юрьевич присоединился к сообществу чистых рук. Его примеру последовал Мердер.

Яков Васильевич пригласил всех в операционную. Это помещение представляло собой весьма просторную комнату с огромным окном и стеклянным куполом. Помимо входа из коридора она имела ещё один, ведший в соседнюю комнату. По середине находился операционный стол возле которого своим места заняли врачи. Вдоль стен были установлены длинные лавки разной высоты, и все незадействованные люди расположились на них. Первыми это сделали студенты, они встали на лавки ногами, тем самым оказавшись существенно выше операционного стола. Николай Фёдорович Арендт походил вокруг стола, проверил насколько удобно лежат инструменты и сказал:

— Я готов.

Дверь в соседнюю комнату открыли, от туда донеслось басовитое пение священника, и два дюжих санитара внесли на плечах Гордея. Его оголили и уложили на стол. Буяльский одел на больного маску и замер в ожидании. Все посмотрели на Виллие. Он вздохнул, перекрестился и сказал:

— С богом!

Саша не стал забираться на хоры, поскольку ничего высмотреть не ожидал. Он очень сильно волновался, и был слегка бледен. Его внимание было целиком обращено к Буяльскому. Но к своему изумлению он чётко разгледел как скальпель раздвигает кожу. И ему тут же стало дурно. Он побледнел как полотно. Сознание стало затягивать какой-то липкой ватой, мысли стали путаться. Не в силах оторвать взгляда от скальпеля, он развернулся к дверям и выскочил в коридор. Юрьевич вбежал следом за ним, и нагнал воспитанника метров через двадцать. Саша уже не бежал. Он опирался на подоконник низко склонив голову. Его рвало. Неспешным шагом к ним подошёл Мердер и сунул великому князю что-то под нос. Резкий запах выдернул Сашу из тумана.

— Всё хорошо, Карл Карлович. Я уже пришёл в себя. Позвольте умыться.

Великий князь помылся и отдышался. Он посмотрел на лёгкую улыбку Мердера и от чего-то разозлился. Он сделал шаг назад в операционную, но Мердер преградил ему путь.

— Я намерен вернуться.

— Полагаю, мой милый друг, что Вам достаточно переживаний на сегодня.

— Я затеял эту операцию и мне надлежит быть там до конца.

— Вы уже сделали всё, что могли для больного. Остальное не в Ваших силах. Вы будете только отвлекать медиков от их дела. Позвольте им закончить самим. А мы подождём окончания операции в кабинете Якова Васильевича.

Минут через двадцать шумная ватага врачей, обменивающихся какими-то колкостями, ввалилась в кабинет Виллие.

— Всё прошло успешно! — объявил хозяин кабинета. — Николай Фёдорович был просто великолепен. Остальное в руках Господа. А теперь, я предлагаю отобедать.

* * *

24 января 1827, Санкт-Петербург

Карл Карлович наблюдал за уроком фехтования своих воспитанников. Он был чем-то сильно озабочен, взгляд его, направленный на мальчиков, уходил куда-то сквозь них. Его окаменевшее лицо не реагировало ни на победы великого князя, ни на поражения, ни на крики боли. Он дождался окончания класса и встал, обращаясь к великому князю:

— Ваше высочество, я ожидаю Вас, дабы доложить о плане будущего учения. Посему прошу скорее привести себя в порядок для этого разговора.

Умывшись и переодевшись в чистое, Саша сел подле воспитателя и замер в ожидании. Мердер начал говорить не сразу:

— Иван Фёдорович Буш, настойчиво просит меня включить в Ваше обучение класс медицины... — он замолчал на некоторое время, наверное, ожидая реплики от наследника престола, но не дождавшись продолжил: — Весь порядок учения, придуманный Василием Андреевичем, стал полностью негоден. С одобрения государя, решил я изменить его. Добавить классы естественной истории, статистики и медицины, и класс истории теперь будет читать Арсеньев. А также решил государь в дополнение к классам приглашать Вас на заседания государственного совета, синода и на беседы к министрам и их товарищам. Однако есть опасения, будет ли это Вам полезно, готовы ли Вы к этому, имеете ли Вы должное стремление.

— Тогда, полагаю необходимо убедиться в моей готовности. Назначьте экзамен. Что же до моих желаний, то я искренне рад возможности от бесплодного ученья приблизиться к реальным делам. Оценивая свой труд по видимым итогам осваивать науки не в пример легче.

— Или наоборот труднее, поскольку каждое реальное дело имеет слишком много подробностей, учесть которые весьма сложно и далеко не всегда возможно.

— Меня это не пугает, Карл Карлович. Скорее наоборот радует. Жизнь сложна. И чем раньше я начну приучаться к этой сложности, тем лучше. А если у меня не будет получаться, то внимательные учителя всегда будут рядом. Я рад попробовать свои силы в сложных делах. Меня это не пугает.

— Ваша решимость похвальна. Я не сомневался, что Ваш ответ будет таким. Вы становитесь достойны уважения.

— Не уверен, — уши Саши залило теплом. — В моих стремлениях пока слишком много порыва и мало обстоятельности, столь необходимой для любого серьёзного дела.

В зал вернулся Юрьевич и, с молчаливого согласия Мердера, стал проверять амуницию для класса фехтования. Мердер посмотрел на воспитанника, слегка подняв левую бровь, и улыбнулся.

— Полно, ваше высочество, для отрока, Вы обстоятельны чрезмерно. И Ваше стремление всё взять под свой надзор, порой вызывает опасение, но не может не рождать удивления, той взрослостью, с которой Вы, оставив прежнее ребячество, берётесь за дела. Ничто не может вызывать большее уважение, чем похвальное постоянство в отношении к труду.

— Я просто вынужден многим заниматься сам... — у Саши уже горело всё лицо, а сердце бешено колотилось. Ему стало сложно говорить.

"Почему я расцвёл как институтка... На какие кнопки он давит... Ведь ничего особенного он не сказал. Или сказал... Сказал что-то... Что-то от чего сердце мальчика колотится как... Что он сказал?"

— Однако же никто, не понуждает Вас прямо. За многие дела Вы берётесь сами, из понимания своей должности, а не из удовольствия. Это было высоко оценено государем, и он решил доверить Вам большее, нежели доступно отроку Ваших лет. Уверен, Вы оправдаете его надежды.

Мердер замолчал. Он, приподняв левую бровь, выжидающе смотрел на великого князя, но Саша не мог ничего ответить. Кровь стучала в висках, заливая колокольным звоном сознание. Губы подрагивали, руки судорожно вцепились в штанины. С трудом сообразив, что от него ждут, он выдавил из себя:

— Я буду стараться... быть достойным...

— Я так и передам государю, — улыбнулся Мердер, ободряюще кивнул и оставил воспитанника наедине со своими мыслями.

Пытающийся разобраться в своих чувствах Саша, подошёл к окну и замер. Он отключился от внешнего мира. Шорохи издаваемые увлечённым ревизией Юрьевичем, как и спешащие по своим делам прохожие уже не оставляли своего следа в сознании. Впрочем, нельзя сказать, что он погрузился в размышления, поскольку ни одной внятной мысли в его голове не было. В сознании крутились обрывки фраз, лишённые какого-либо смысла. Из них самая законченная выглядела так: "Ну, как же это так".

Глава 25

25 января 1827, Санкт-Петербург

Путь конной прогулки, запланированной с целью посещения медицинской академии и её привилегированного пациента, был проложен через Васильевский и Крестовский острова. Неспешная рысь, молчание Мердера и дальняя дорога располагали великого князя к раздумьям.

"Правильно я сделал, что вчера вызвал Ильина. Без его крестьянского опыта мне с Батово не справиться, сделаю из него консультанта. А вот как мне использовать открывающиеся предо мной перспективы присутствия на государственном совете. Надо будет речь какую-нибудь заготовить. В первую очередь надо задвинуть про деньги.

Cделать их не обеспечиваемыми, чтобы эмиссия зависела только от необходимости в ней. К чему это приведёт? С одной стороны деньги будут не конвертируемые. Точнее их курс станет настолько управляемым, что иностранцы будут остерегаться вкладываться в рубли. Видимо, значительную часть внешней торговли придётся исчислять в валюте. С другой стороны внутри государства деньги утратят значение стратегического ресурса. Для той же стройки железной дороги необходимо будет опираться на количество железа, дерева и рабочих рук, а не денег для покупки этого внутри страны. Можно будет свободно балансировать, поддерживая ту инфляцию или дефляцию, которая потребна, не ограничивая себя внешними условиями, количеством серебра или наличием валюты. Деньги это смазка экономики и их должно быть столько сколько потребно, а не столько сколько имеется золотовалютных резервов.

Чтобы так жонглировать, придётся контролировать всю финансовую систему. Для чего придётся построить банковскую пирамиду с императорским центральным банком на вершине. И через неё нормативно контролировать все частные финансовые конторы. А следом придётся подмять внешнюю торговлю. Придётся не только бороться с контрабандой товаров, но и следить за финансовой дисциплиной во внешнеэкономических сделках. Однако жёсткая политика в области конвертации валют может породить чёрный рынок. Придётся снять валюту с внутреннего оборота. Тогда объём чёрного рынка станет экономически несущественным и будет просто замыкать контрабандистскую цепочку.

Вот это и будем вталкивать на государственном совете. Главное речугу написать чуть по-детски, но забористую. И надо подумать в какие кабинеты дорожку протоптать и массировать чиновникам мозги. И первый в этой очереди Папа. Без его одобрения никто не дёрнется даже думать по поводу финансовой реформы. Только нужно ли это Папа. Хотя этот бардак с ассигнациями нормальным положением вещей не назвать. От серебряного рубля надо отказываться впрочем, от восприятия ассигнаций как долговых расписок государства тоже. Нужно ввести в оборот платёжные билеты..."

С такими мыслями великий князь подъезжал к зданию императорской медико-хирургической академии.

Гордей, бесшумно шевеля губами, лежал на кровати. Его лицо было красным и блестящим от пота. Наследник вошёл в палату почти бесшумно, только шпоры предательски позвякивали. Больной посмотрел на него и улыбнулся.

— Ну, что Гордей? Нога болит?

— Побаливает, Ваше Императорское Высочество.

— Нужно потерпеть. Без боли лечения не бывает.

— Спасибо, Вам. Век бога молить за Вас буду.

— Лучше побольше детей роди и в люди выведи, это будет лучшей благодарностью. Ты выздоравливай Гордей, а я пойду. Здоровья тебе.

— И Вам здоровья Ваше Императорское Высочество.

В коридоре наследник престола встретил Буша.

— Здравствуйте, ваше высочество. Не желаете ли зайти ко мне в ординаторскую.

— Здравствуйте, Иван Фёдорович. С удовольствием.

В ординаторской великий князь сел возле стола и выжидающе посмотрел на медика. Буш замялся и смущённо взглянул на Мердера. Пришлось наследнику престола взять инициативу в свои руки:

— Прошу, присаживайтесь, — он показал рукой на стулья. — Иван Фёдорович, вы хотели мне что-то сообщить?

— Да, ваше высочество. Я имел беседу с государем и, к моему сожалению, он не изволил дать Вам полноценное медицинское образование. Но мне удалось уговорить его позволить мне дать Вам начальные представления о предмете. Для чего я полагаю достаточным, если Вы будете посещать нашу академию раз в неделю, — и улыбаясь добавил. — Заодно Вы будете иметь возможность чаще навещать своего клиента.

— Полагаю государь, как всегда, принял мудрое решение, — улыбаясь, проговорил наследник престола. — Подобное обучение является вполне достаточным для будущего императора. Однако, операция прошла весьма успешно. Вы полагаете Гордей выздоровеет?

— Он молод. И потому должен справиться. Что же до операции, то полагаю её вполне успешной. Хотя Ваши требования по обработке инструмента и мытью рук были излишни, но вполне объяснимы для человека не сведущего в медицине.

— Но мне казалось, что соблюдение чистоты пойдёт на пользу... в крайнем случае не нанесёт вреда.

Буш снисходительно улыбнулся и сказал:

— Если оператор будет переступать порог операционной правой ногой, это тоже не нанесёт вреда больному. Однако введение подобного правила при проведении операции не разумно. По вашему указанию потрачен спирт, на кипячение воды затрачены дрова, а на мытьё рук — мыло. Персонал был занят несколько часов этой работой. А необходимости в от этой работе не видно никакой. Остальные ваши идеи весьма интересны и при должном осмыслении принесут не малое благо, но эта представляется совершенно бесполезной.

— Но Вы ведь согласитесь со мной, что грязь в ране не допустима?

— Соглашусь, но только современная операция производится в достаточной чистоте.

— Вы уверены, что чистота достаточная? Вы полагаете, что малозаметные глазу частички засохшей крови прежних больных или трупов из анатомического театра это достаточная чистота? Не кажется ли Вам что достаточной можно назвать только такую чистоту, при которой отсутствует не только видимая грязь, но и грязь обычному глазу не видимая.

— Но если она не видима, то, может, её нет? — возразил Буш.

— Её можно увидеть под микроскопом. Конечно, не разумно всё рассматривать под микроскопом. Это долго и трудно. Нужно просто исходить из того, что эта грязь есть всегда.

— А Вы пробовали увидеть эту грязь под микроскопом?

— На медицинских инструментах нет, а на обычных предметах видел. В Эрмитаже стоит микроскоп достаточной для этого силы.

— Этак, ваше высочество, вы скоро будете пытаться избавиться от анималькули.

— От чего?

— От мелких животных, живущих в воде. Они более ста лет назад были описаны Левенгуком.

— И от них тоже. Поскольку им не место в ране больного.

— Это представляется полной бессмыслицей. Смыть водой, анималькули, живущие в воде. Прошу Вас, Ваше Императорское Высочество, оставим этот разговор.

Великий князь резко встал и улыбнулся.

-Оставим. Вообще на сегодня полагаю с меня довольно медицины. Желаю Вам здоровья, — сказав это, наследник престола направился к двери.

Он шёл по коридору, ругая про себя врачей. Не было ни малейшего представления о том, как заставить их поверить во вред микроорганизмов и начать с ними борьбу. Этими мыслями его голова была занята до самого вечера. Хорошо, что классы немного отвлекали его. Но вечером мысли резко переключились, После занятия по истории он вышел в столовую, то увидел там императора. Государь сидел возле окна, взглянул на сына и коротко бросил присутствующим:

— Оставьте нас!

Мердер и Арсеньев, поспешили удалиться. Агафонов прилежно закрыл двери.

— Возьми стул, и садись, — государь рукой указал место.

Николай Павлович молча, наблюдал за сыном, и даже когда тот устроился рядом, не спешил прерывать своё наблюдение. Он разглядывал лицо Саши, пытаясь высмотреть в нём что-то. Что-то очень важное для себя. Наконец он заговорил:

— Ты повзрослел, Саша. Я знаю, что Карл Карлович уже донёс до тебя об изменении плана обучения. Полагаю тебя уже достаточно обстоятельным, чтобы позволить тебе принять участие в решении государственных дел. Это поможет тебе лучше исполнять свою должность. Ты рад?

— О, я надеюсь быть достойным уважения. Я постараюсь принести пользу и сделать Россию ещё более сильной...

— Не торопись, — прервал сына Николай Павлович. — Тебе пока рано думать о том, что надлежит сделать. Тебе надо будет делать только одно: сидеть и слушать. На заседаниях Государственного совета ты сможешь присутствовать только вместе со мной. А на других государственных комиссиях только с Карлом Карловичем. Ещё я запрещаю тебе без особого моего разрешения даже пытаться участвовать в обсуждении дел на тех комиссиях и собраниях, в которых тебе доведётся бывать.

— Но в частных беседах я смогу сообщать государственным мужам моё мнение.

— Сможешь. Но я хочу предостеречь тебя. Ты слишком молод и твои суждения во многом ошибочны. Посему я прошу тебя тщательно обдумывать их прежде чем высказывать. Будучи достойным сыном, ты озаботишься моим одобрением любой своёй мысли. Мне будет весьма неприятно слышать, что ты убеждаешь убивать англичан, предлагаешь лишить людей всех прав или побуждаешь нарушить должность.

— Ах, Папа. Я с радостью доносил бы до тебя все свои мысли, но ты император. Ты слишком занят государственными делами, и я не могу тратить твоё время на свои не зрелые мысли.

— Тем не менее, я буду рад чаще говорить с тобой. Помнишь, как весной мы гуляли по городу. Я и теперь совершаю свои прогулки почти ежедневно. Приглашаю тебя быть моим всегдашним спутником.

— Это большая честь. Я буду рад сопровождать тебя. Во многом я неправ в своих мыслях, но об Англии я мыслю как о первейшем противнике России в современном мире. После победы над Наполеоном, в любом бою мы неизменно находимся с ней на разных сторонах. Мы воюем с горцами, Англия поставляет им оружие. Мы воюем с Персией, английские офицеры готовят персидскую армию. И даже Мальта, провинция российская теперь находится под английским флагом.

— Зато Россия получила Польшу.

— Государь, я полагаю, с Царством Польским всё обстоит не просто. Мальта это мощная база для флота в сердце Средиземного моря. А Царство Польское это гнойный нарыв, грозящий прорваться в любую минуту. Одно лишь достоинство есть у Польши — русским войскам идти не далеко, чтобы подавлять бунты.

— Так для того ты попросил себе поляков в конвой? — усмехнулся император. — Чтоб далеко не ходить подавлять бунт?

— Для этого, — кивнул головой наследник, — а ещё для того, чтобы понять как сделать из поляков верных подданных империи.

— Вот и замечательно. Кстати, я обдумал твоё предложение о назначении Щербцова командиром твоего конвоя. Полагаю это предложение разумным. Более того, исходя из соблюдения правил субординации, а так же выражая тебе своё благоволение и отмечая значительные успехи в науках, сделанные тобой в последние время, я присваиваю тебе чин подпоручика лейб-гвардии гусарского полка.

Саша вскочил, щёки его раскраснелись. Он замер, вытянувшись в струну, и отрапортовал:

— Благодарю, Вас Ваше Императорское Величество. Я оправдаю Ваше высокое доверие верной службой Российскому престолу.

Император встал, лицо его было серьёзно. Он сделал шаг к наследнику, обнял его за плечи и поцеловал. Они ещё постояли друг напротив друга несколько мгновений. Наконец, государь сказал: " Я доволен тобой." и направился к двери. Воле неё он остановился, обернулся и, широко улыбаясь, сообщил:

— А знаешь, я тоже решил учредить свой конвой, — император рассмеялся и вышел.

* * *

26 января 1827, Санкт-Петербург

Рядовой лейб-гвардии гусарского полка Иван Ильин, стоял в столовой наследника престола и внимательно вслушивался в речь великого князя.

— Я тебя, Иван, полагаю основным знатоком крестьянского быта среди людей, что меня окружают. Поэтому есть у меня к тебе поручение. Поедешь в Батово. Это моё поместье возле Рождествено. Поедешь и посмотришь: чем там люди живут, как богато, как барское хозяйство при прежних господах поставлено было, пригодна ли усадьба для проживания, дельно ли поставлена лесопилка, стоящий ли лес. Обязательно поговори с крестьянами. Подумай, что можно было бы улучшить. В общем, задача твоя всё разузнать подробно и доложить мне. Поедешь послезавтра. Всё понятно.

— Да, ваше высочество, понятно.

— Вот и прекрасно. Как там Василий Константинович, доволен ли новым назначением? А вы довольны новым командиром?

— О, Ваше Императорское Высочество, Василий Константинович был очень рад. Мы несколько дней праздновали его назначение. И лучшего командира для Вашего конвоя я не могу себе представить. Мы все довольны таким назначением.

— Все? И Малышев?

— Артём Иванович очень уважителен к Василию Константиновичу.

— Это понятно. Однако не может ли ему показаться, что его обошли повышением.

— Я не готов судить об этом, ваше высочество.

— Пусть, тогда сообщи Щербцову и Малышеву новость. Весной сюда прибудет полувзвод конных егерей из войска Царства Польского. Они составят второй полувзвод моего конвоя. Малышев по-прежнему будет командовать полувзводом гусар, а Щербцову предстоит взять под своё начало и гусар и польских егерей. Это понятно?

— Да, ваше высочество.

— Тогда ступай. Доброй дороги.

Великий князь направился в прихожую одеваться для поездки в гости к Сперанскому.

Михаил Михайлович принял великого князя и его воспитателя у себя в кабинете. Широкий стол, за которым он сидел, был завален бумагами настолько, что невозможно было разглядеть цвет обтягивающего столешницу сукна.

— Я рад приветствовать Вас, ваше высочество, и Вас, Карл Карлович, в моём доме!

— Здравствуйте, Михаил Михайлович, — поочерёдно приветствовали хозяина наследник престола и Мердер.

— Прошу вас присаживайтесь. Я уже распорядился, скоро подадут обед.

— Я буду очень признателен Вам, Михаил Михайлович, если Вы расскажете о своей работе во втором отделении канцелярии его величества, — немедля приступил к делу великий князь. — Ведь именно она послужила причиной, для того чтобы сделать Вас моим законоучителем.

— С удовольствием расскажу Вам. Второе отделение под началом Балудянского, Михаила Андреевича занято созданием Полного Собрания Законов Российской Империи. Работа пока не окончена, но я полагаю туда включить все указания, начиная с первого Соборного уложения одна тысяча шестьсот сорок девятого года, а также важнейшие судебные решения.

— Это прекрасно, а почему Вы решили начать с этого соборного уложения? Можно ведь было начать с Русской Правды, это показало бы благородную древность наших законов?

— Я не вижу в этом большого смысла. Более древни законы представляют скорее духовную ценность, чем практическую. А Полное Собрание должно послужить основой для последующего издания Свода действующих законов. Поэтому вполне осознано я решил ограничиться государственными указаниями правящей династии.

— Мне это кажется правильным решением, — согласно кивнув, сказал великий князь, — однако почему именно с этого соборного уложения Вы начали?

— Это первое уложение, принятое при Романовых.

— Понятно. Но Соборное уложение было принято уже в царствие Алексея Михайловича. И не может являться законным основанием для самодержавной власти. Поэтому правильней было бы начать с решения Земского Собора одна тысяча шестьсот тринадцатого года, Утверждённой грамоты Михаила Фёдоровича и Крестоцеловальной записи. Именно эти документы лежат в основе самодержавной власти и на них основано первое Соборное уложение. Как Вы полагаете?

Сперанский был бледен. Он был смертельно бледен. Губы дрожали. Взгляд его упёрся в лицо Мердера. Руки его судорожно теребили бумагу, схваченную со стола. Создалось ощущение, что он не слышал великого князя. Поэтому наследник престола повторил:

— Михаил Михайлович, так как Вы считаете, может правильней начать с решения Земского Собора?

— А? Что? — кровь вернулась в лицо Сперанского. — Это был не мой выбор. Михаил Андреевич указал, что необходимо начать именно с первого уложения, и я его решение полагаю верным. Со времён Петра Великого ставился вопрос о сведении вместе всех уложений, поэтому с первого уложения и надлежит начинать. Но сейчас уже подадут обед. Я буду плохим хозяином, если задержу вас здесь. Прошу в столовую.

За столом Сперанский был неестественно говорлив, а в недолгие паузы бросал очевидные для всех испытующие взгляды на Мердера. Однако Мердер был сдержан как никогда.

Глава 26

28 января 1827, Санкт-Петербург

К завтраку в столовую великого князя прибыл Фома с известием от государя. Поскольку земледелием в Зимнем дворце Фома Ислентьев заниматься не мог, то его пристроили придворным скороходом при наследнике престола. Весть, принесённая Фомой, взволновала Сашу так сильно, что он вынужден был прервать завтрак.

"Папа приглашает на вечерний чай меня и Сперанского. Это не спроста. Надо вооружаться."

— Карл Карлович, я полагаю должным изменить сегодняшний порядок дня. Сразу после завтрака мы направимся к Арсеньеву. Пробудем там час или больше. От него сразу направимся в Казанский собор к митрополиту Серафиму. И только после этого вернёмся сюда, чтобы я мог получить назначенные на сегодня классы.

— Но, ваше высочество, Арсеньев сегодня после обеда будет давать Вам историю. Нет надобности ехать к нему с утра.

— Я помню, Карл Карлович, но мне нужно поговорить с Константином Ивановичем как можно раньше. Будем считать, что мы перенесли класс истории на более раннее время.

Уверенный в себе Саша вошёл в кабинет отца. Но слабость в ногах появилась незамедлительно, стоило ему увидеть, как доброжелательно и уважительно разговаривает государь со Сперанским.

— Здравствуйте, Михаил Михайлович, — наследник уже встречался сегодня с государем.

— Здравствуйте, Ваше Императорское Высочество.

Николай Павлович жестом предложил сыну сесть и продолжил, как бы прерванный разговор:

-Так, поясните ещё раз, почему Вы решили, что самым древним документом в Полном Собрании Законов, должно стать первое Соборное уложение.

— Государь, Соборное уложение одна тысяча шестьсот сорок девятого года — это самое первое уложение в истории России. И я, полагая своей конечной целью, создание нового совершенного уложения, посчитал, что начинать собрание надо именно с него, — Сперанский говорил спокойно, его пальцы медленно потирали ручечку фарфоровой чашечки. — Включать же утверждённую грамоту одна тысяча шестьсот тринадцатого года я не решаюсь. Сам факт избрания государя Земским Собором подрывает устои самодержавия, отказывая оному в божественной сущности. Более того, в горячих головах может родиться мысль о переизбрании царя, а мы все помним ужасные события декабря позапрошлого года и не хотим их повторения.

Император, улыбаясь, кивнул Сперанскому и посмотрел на наследника. Саша не среагировал на это приглашение, и государю пришлось говорить:

— Я хочу услышать тебя, по этому поводу.

Саша начал весьма нерешительно, слегка запинаясь и растягивая слова:

— А кто не знает об избрании Михаила Фёдоровича? Кто не читал Историю Карамзина? Крестьяне только. Так они и полное собрание законов не прочтут. А все остальные и так знают, — постепенно он обретал вдохновение. — Все династии когда-то начинались. Кто-то пришёл с мечом и захватил землю, кто-то влез на трон убив монарха. И глядя на западных монархов призвание Рюрика, основателя российской государственности, указывает нам отличительную русскую традицию, согласно которой монарх не только указуем перстом Божьим, но и народ, в своём природном боголюбии, добровольно признаёт монарха. О том говорит и Утверждённая грамота. Михаил Фёдорович был избран Господом на трон, а народ российский на Земском Соборе лишь подтвердил свою согласность воле Божьей. И надлежит людям, считающим себя образованными, вспомнить о том. Сейчас же многие из них в невежестве своём считают ,что это Земский Собор избрал Михаила Фёдоровича. Что есть не только крамола, но и презрение к воле Господней. И полагаю, что не придание этому документу должной публичности, может быть воспринято как попытка скрыть нечто постыдное. А это ещё больше утвердит невежд в том, что Собор, а не Господь избрали монарха.

Великому князю пришлось замолчать, чтобы перевести дыхание. Государь уже хотел было повернуться к Сперанскому, но наследник поднял руку моля, дать продолжить.

— И кроме того, Утверждённая грамота, содержит основу самодержавия. И устанавливает полное единение народа в том, что самодержавная власть династии божественна и ответственен царь перед Господом одним. И всякий, кто попытается против сего пойти, будет проклят и отлучён от Святой Троицы. Этот документ лежит в основе всех уложений и указаний, поскольку обосновывает саму природу царской власти. Без него все уложения лишь замки на песке, неизвестно по какому праву возведённые, — Саша улыбнулся и продолжил. — И в горячих головах может родиться мысль, что царь, избранный не Богом а народом, должен поделиться властью с просвещённым обществом, а может и вовсе передать её ему. А мы все помним ужасные события декабря позапрошлого года и не хотим их повторения.

Николай Павлович, склонив голову набок, посмотрел на сына, чему-то улыбнулся, жестом приказал замолчать и повернулся к Сперанскому, который поспешил ответить императору:

— Тем не менее, документ весьма древний. Понимание мироустройства с тех пор существенно изменилась, и он будет столь же отторгаем обществом как и судебник кровожадного царя Ивана Четвёртого. Посему я полагаю, для сохранения общественного согласия в империи, ограничится первым Соборным уложением. Тем более, что во вступлении и первых главах уложения есть достаточно ясные указания на божественную природу самодержавной власти. А новое же совершенное уложение окончательно закрепит власть самодержца, в том понимании, которое существует в наше просвещённое время, а не в архаичном понимании семнадцатого века, в котором полагалось возможным побивание камнями, закапывание живьём и пытки.

Сперанский замолчал в ожидании реакции на свои слова, но государь не торопясь наполнил чашку свежим чаем и, глядя куда-то вдаль, пил его. Пауза давила. Великий князь последовал примеру отца и занялся чаем. А Сперанский не мог скрыть своего волнения. Чай, в его подрагивающей в руке чашке, почти остыл. Вскоре государь улыбнулся, и переводить взгляд с одного собеседника на другого и обратно. Саша понял, что можно нарушить тишину.

— Михаил Михайлович, ваш чай совсем остыл, позвольте я подолью Вам горячего. Вы во многом правы. Старые уложения, в том числе и первое Соборное во многом устарели. Собрать их в одном сборнике важно, это покажет развитие нашей государственности. А для текущего законоприменения надо создать новое, совершенное уложение. Но только новое должно основываться на нашей старине, а не на кодексе Наполеона. Слишком многое из того, что придумано там, — Саша махнул рукой в направлении Финского залива, — не может быть применено в России. Потому работа Ваша, Михаил Михайлович, крайне сложна, Вам надлежит сделать в России свои, российские законы, основанные на русских обычаях так, чтобы они позволяли России быть более великой чем другие державы.

Государь откинулся на спинку стула и небольшими глотками отпивал чай, поглядывая на собеседников.

— Ваше высочество, не кажется ли Вам, что великие западные державы наглядно показывают какой путь необходимо выбрать России. Мы должны взять их законы за образец, и постараться сделать свои такие же. Конечно не всё может быть перенято нами, но мы должны стремиться к этому, вдохновляемые образом Петра Великого. Русские же обычаи следует учесть скорее как мешающие созданию совершенного законодательства, — взял слово Сперанский. — Благодаря непросвещенности нашего народа и дикости его обычаев, мы до сих пор вынуждены закупать у Западных держав не только машины и порох, но даже сукно. Если мы не организуем нашу жизнь на западный манер, нам не сравниться с ними. Мы навсегда останемся в глазах просвещённого мира страной варваров. А наше государство нуждается в людях свободной инициативы, которые могли бы строить заводы и корабли, осваивать новые земли и торговые пути. Нашему государству не хватает людей знающих, а приезжающие иностранцы хотят европейских законов. Мы либо станем страной европейской, либо простимся с надеждой на величие.

— Ах, Михаил Михайлович, Вы хотите, чтобы в России, жили как Англии или Франции, и полагаете что это принесёт успех. Ну а кого вы намерены одеть в рубашку бедного Карла или Луи Капета? Николая Павловича или Александра Николаевича? — Саша не стал ждать ответа, и тут же продолжил: — А скольких русских крестьян Вы хотите уморить в Великой Русской революции, или в борьбе за Русскую Хартию Вольностей? Сколько дворян должны лечь под русскую гильотину? Вы надеетесь сделать из России страну такую же, как Франция или Англия, но при этом избежать того, что их сделало нынешними. Вы надеетесь, что самодержавная власть может сочетаться с правам гражданскими и политическими. С правами, которые должен будет соблюдать самодержец ответственный единственно перед Господом. А если он не станет их уважать, то что будет, Божья кара или всё-таки гильотина? Мы живём в России. У нас есть Богом данное самодержавие. У нас православие. У нас русское крестьянство и тысячи племён проживающих в империи как подданные государя, а не как рабы. И из нашего государства вторую Англию или Францию сделать невозможно. Для нашего государства нужно найти другой способ возвеличиться над чужими державами. И этот способ предстоит найти Вам, уважаемый Михаил Михайлович, и сделать новое уложение так, чтобы этот способ можно было воплотить. С учётом этого, Вам предстоит создать конституцию для государства Российского прежде всего остального.

Последние слова включили какую-то неведомую кнопку. Император пристально уставился на сына. Сперанский поперхнулся.

— Но, ваше высочество, создание конституции полагает введение в основание государства парламента и прав.

— Я так не считаю. Конституция есть ни что иное как закон, лежащий в основе всего устройства государственного. Закон этот может предусматривать парламент и права, но может и не содержать этого. Его отличает от других законов то, что он содержит твёрдые, положенные на века, указания, которые касательны самого важного и должны отражать: сущность власти, основы творения законов их применения и исполнения и основные обязанности государя народа и общества. Только создав твёрдый закон об этом, можно творить уложения гражданские, уголовные или административные, менее твёрдые и подлежащие более частой смене. Вот их уже можно разделять как Вы, Михаил Михайлович, предлагали на законы коренные или переходящие. Но все они должны покоиться на незыблемом порядке созданном основным законом — конституцией.

— И кто же, Саша, сможет изменить эту конституцию, если возникнет в том нужда? — внезапно спросил Николай Павлович

— Император, но для избегания поспешной горячности в изменении основ, полагаю разумным утвердить правило обязательного испрошения согласия Земского Собора. И в случае несогласия, такое испрошение должно проводиться трижды, по одному в год.

— А если император не захочет ждать три года? — Николай Павлович улыбался.

— Никто из людей не может противится воле помазанника божьего. Но если государь ведёт себя не подобающе, не сообразно с заповедями господними, то такой государь идёт против воли божьей, теряя свою благодать, и подчинятся ему не следует. Так говорил преподобный Волоцкий.

— Преподобный Иосиф Волоцкий! — рассмеялся император, и спустя некоторое время обретя спокойствие спросил: — Какое делу Господу до людских законов? То дело кесаря, как он пожелает так и будет законы менять.

— Оно так, конечно, тут главное крестоцеловальную клятву не нарушать...— улыбнулся Саша.

Государь встал, подошёл к окну, некоторое время постоял, глядя в него. Наконец он вернулся к столу.

— Повеселил ты меня, Саша. Да поздно уже, пора тебе ко сну готовиться, — император обратился к Сперанскому, — Михаил Михайлович, я полагаю необходимым, чтобы Вы проводили классы с Александром Николаевичем ежедневно. Ему будет весьма познавательно получше ознакомиться с Вашей работой над составлением свода законов.

* * *

29 января 1827, Санкт-Петербург

Государь старался держать слово, и наследник почти каждый день сопровождал отца на послеобеденной прогулке. Они уже успели обсудить и перспективы картофеля, и реформу русского языка и ещё много других тем, по которым успел проявить себя наследник. К некоторым вопросом Папа возвращался не однократно. Государь имел такую манеру ведения разговора, как переспрашивать спустя некоторое время слегка меня формулировку вопроса. Иногда это было в одной беседе, иногда он переспрашивал спустя несколько дней. Беседа с государем всегда начиналась с вопроса. Обычно Николай Павлович просил сына пояснить, как ему в голову пришла та или иная мысль, или хотел узнать его мнение.. И наследник пользуясь неспешностью кучера, обстоятельно рассказывал отцу о своих мыслях и почему он считает их хорошими. Однако сегодня Саша взял инициативу на себя:

— Михаил Михайлович включит утверждённую грамоту в собрание законов?

— Да, — и чуть подумав государь добавил: — Только тебя не этот вопрос должен беспокоить?

— А какой?

— Почему? Почему он не включил её раньше? Этот вопрос гораздо важнее.

— Мне кажется ответ на него очевиден.

— Вот как, — Николай Павлович посмотрел на сына, слегка приподняв бровь, — и что ты думаешь?

— Я полагаю, что он видит будущее России, как второй Англии. Не задумываясь о том насколько это достижимо. Он просто верит, что это возможно, и пытается там где в его силах сделать всё на английский манер, — Саша улыбнулся, — Прямо как Пётр Великий.

— Так ты полагаешь, что он не будет верен российской короне?

— Каждый человек верен тому, что он считает справедливым и правильным. Михаил Михайлович мечтает сделать из нас англичан. Если он посчитает, что для этого надо предать корону, он это сделает. Однако, он достаточно умён, чтобы понять, предательством короны англичан из русских не сделать. Но он недостаточно умён, чтобы понять, из русских невозможно сделать англичан. Он живёт среди русского дворянства, в котором половина иностранцы. А значительная часть даже по-русски говорит с трудом. И ему кажется, что для того чтобы стать западной державой нужно исправить не так уж и много.

— Но ведь дворяне опора государства. Изменив их можно, изменить и его.

— Конечно, только это государство не станет Англией, в которой опора не дворяне, а торговцы. Оно будет другим — страной аристократии. Пример такого государства хорошо известен — Речь Посполитая. И итог аристократического правления ясен. Страны не похожи друг на друга. И не следует из России делать Англию или Речь Посполиту. Из неё нужно делать великую Россию, основанную на русских обычаях и русском законе. Нужно то, что сейчас есть улучшить, а не сломать наше родное и построить нечто чуждое.

Император задумчиво смотрел на проплывающие мимо дома. Молчание тянулось долго, наконец государь улыбнулся и спросил:

— Для этого ты хочешь конституцию учредить?

— Да. Название любое может быть, например, Исконное уложение. Главное содержание. Это уложение должно стать твёрдой опорой самодержавной власти, при этом оно должно на твёрдых началах включить в государственное управление все сословия и народы империи. Сделав их сторонниками этого закона, а стало быть сторонниками самодержавия им закреплённого. Но давая им доступ к управлению надо быть осторожным, чётко определяя границы его. При этом все сословия должны иметь возможность участвовать в самом высоком управлении.

— И это при полном самодержавии? Такое не возможно.

— Возможно. Вспомни Земские Соборы. Поставь их на твёрдую основу Исконного уложения и будет то, что требуется. Конечно будет невозможно проводить реформы как Пётр Великий, но нужно ли поступать именно так. Чтобы ослик вёз тележку не обязательно его бить сзади, можно спереди нести морковь.

— Мне кажется ты недопонимаешь. Ты делаешь слишком большую уступку сейчас, завтра от тебя потребуют большего.

— Не от государя. Завтра пусть требуют от Земского Собора. Проходят те времена когда государь был единственной силой в стране. Гвардия и дворянство, всё более набирает силы. Государь всё чаще оказывается один против тех, кого считают опорой государства. Нужно дать больше силы крестьянам и мещанству и пусть дворяне состязаются с ними за свои привилегии, А государь будет богомудрым судьёй в этих играх. Помогая то мещанам, то крестьянам, то дворянам. И разделяя их будет властвовать над ними. Но для таких игр нужны точные правила, признанные всеми. Вот эти правила и должны содержаться с Исконном уложении.

— Легко предположить что эти правила есть, но сделать их не просто.

— Изволь дать мне такую задачу, Михаил Михайлович поможет мне. А ты оценишь. Разве может наука освоена лучше чем во время настоящей работы.

— Ха-ха! — рассмеялся император, — Михаилу Михайловичу придётся по душе твоя мысль. Благо у него прожект уже давно написан, тебе останется его лишь прочитать...Ха-ха!

— Прочитать, — улыбаясь повторил Саша, — перечеркнуть и сделать по своему! А государю останется сравнить мой прожект и его.

Николай Павлович пристально посмотрел на сына и хлопнул его по плечу, сказав: "Делай!".

* * *

30 января 1827, Санкт-Петербург

Император оказался прав, Сперанский с огромным энтузиазмом воспринял данное ученику задание. Уже к завтраку посыльный доставил изрядную стопку макулатуры, исписанную рукой Михаила Михайловича. А после обеда Михаил Михайлович энергично вошёл в учебную комнату. Его явно радовала возможность ещё раз показать высочайшим особам своё творение. Впрочем скептицизм великого князя довольно быстро охладил учителя. Многочисленные мелкие придирки к тексту, выдавали в его ученике натуру мелочную, склочную и не способную понять всю глубину проекта. Примерно такие мысли демонстрировал интонацией и выражением лица Сперанский к концу занятий, когда великий князь не выдержал и поинтересовался:

— Михаил Михайлович, прожект безусловно интересный, но мне хотелось бы знать показывали ли вы его государю?

— Да, ваше высочество. Этот прожект был подан на рассмотрение Александру Павловичу и был им высочайше одобрен, но по некоторым причинам его воплощение было отложено.

"Может это у них так принято. Но полноценной конституции нет. Законы на неё не опираются а содержат в себе нормы разной уровни значимости: От глобальных целевых, до совершенно мелочных. Вот, в основном уложении про государственный совет полслова, да название. А в коренных законах всё от целей и состава государственного совета, до формирования отчётов различными департаментами. Я понимаю, что тут видимо так принято, но системы нет."

— Я с удовольствием изучу Ваш прожект, ещё внимательней, чтобы воспринять всю его глубину. Лишь после этого я приступлю к созданию своего прожекта. Надеюсь что работа над ним под Вашим руководством научит меня правильно воспринимать действующие законы.

Этот вечер перед сном Саша решил провести в Эрмитаже. Где ещё можно спокойно замереть возле картины и думать о чём-то своём. Одно удручало, Мердер определил ему в сопровождающие Жилля и говорливый француз всё время отвлекал. А ведь было о чём серьёзно подумать.

"... Итак сэр, вам предстоит выпускная квалификационная работа по курсу конституционного права. Задача: продемонстрировать полученные ранее навыки в области юриспруденции и по возможности написать чего-нибудь умное, годное для дальнейшего применения.

Костяк документа. Первый раздел: Основы. Второй: о царе. Третий: муниципальная власть или земство и государственная власть. Четвёртый: Законодательная власть. Пятый: Судебная. Шестой: Исполнительная. Седьмой: порядок пересмотра.

Что необходимо закрепить в основах. Самодержавие как единая суверенная власть в полном подчинении законам божьим. Царь помазанник божий поставленный наместником для определения порядка. Крестоцеловальная клятва при вступлении на престол обещающая соблюдать конституцию. Вся земля и недра и прочее принадлежат лишь Господу, который передал это в пользование народу — подданным Царя. Для установления порядка Царь указывает что никто не может быть ограничен в пользовании даром Божьим иначе как по закону или приказу, из закона следующему. Подданные не зависимо от сословий и народности, во исполнение промысла Божьего, обязаны оказывать царю помощь в исполнении власти как личной службой так и вещественной. Для установления извечного порядка Царь указывает, что никто не может быть обязан иначе как по закону или основанному на законе приказу. По заповеди Господней не различает царь подданных своих по языку, народности и вере, но говорит с ними на языке русском, как православный монарх. Будучи православным и почитая оную веру за истинную, во имя любви и мира царь позволяет своим подданным в православие не креститься, а исповедовать веру своих отцов. Никто из подданных не должен иметь судьбы предопределённой иначе чем промыслом Господнем. Посему царь устанавливает возможность для всякого изменить своё сословное, должностное и иное состояние в порядке предписанном законом.

Переформулировать немного и на бумагу. Во втором разделе, просто перепишем с проекта Сперанского. Благо он взял и переписал закон о престолонаследии немного добавив от себя случай с пресечением династии. Вообще странно что с такой добавкой он проигнорировал утверждённую грамоту. Может просто ошибся, без всякого умысла?

В третьем, необходимо разграничить государственную власть и самоуправление. Это вопрос очень скользкий тут надо всерьёз подумать. С листом бумаги посидеть. И то скорее всего не угадаю. Понятно, что нужно сохранять мировой суд, урядников и всякие мелкие вопросы управления на совершенно автономном уровне самоуправления, но где конкретно провести черту, это большой вопрос.

С четвёртым просто. Установить иерархию законов, разбить их на конституцию, коренные уложения, обычные и указы царя. Приказ определить как распоряжение должностного лица во исполнение законов. Установить особый режим войны и чрезвычайщины, когда указы сильнее уложений. Также установить, что указы могут действовать независимо от уложений, но не противореча им. Для уложений прописать процедуру принятия Государственный Совет — Земский Собор — Царь. Совет пишет. Собор высказывает одобрение, если хочет. Царь принимает, если посчитает нужным. Совет будет назначаем царём. Собор будет избираться двухступенчатыми всесословными выборами раз в четыре года. Причём выборщики будут идти от округов, а не от сословий. А самих выборщиков нагрузить дополнительно вопросами самоуправления в округах. Но с самоуправлением надо отдельно и вдумчиво разбираться. Число членов Собора будет равно числу губерний и областей. А царь решит сколько и каких губерний ему нужно для удобства управления. И чтоб делегаты так и сидели в губернях, как народные трибуны, а в столице собирались лишь в конце своего срока. Например за полгода до его окончания одобряли или не одобряли законы и по домам.

С пятым ещё проще. Установить иерархию судов. Начать с мирового судьи избираемого в местном самоуправлении прямыми выборами. Он в одиночку будет решать мелкие вопросы. Это уровень деревни, района в городе. На уровне волости или города выборщики будут избирать трёх волостных или городских судий. Он в одиночку будет решать дела покрупнее. Разбивку по делам надо уточнить. В уезде судью назначит Государственный Совет и он вместе с двумя волостными или городскими, в равных правах, будет вести заседание. Сколько судьей нужно в каждом уезде тоже будет решать Совет. В уезде можно попробовать и суд присяжных применить по отдельным делам. В губернский суд и в верховный судей назначит царь. За Царём так же право окончательного решения по любому делу, но с обязательным соблюдением стадийности производства. Здесь же будет прокуратура — око государево.

В шестом разделе придётся помучиться. С описанием системы министерств поскольку просто обозначить кабинет министров вряд ли будет достаточно. Разумеется надо отметить что все министры назначаются царём. Царь является главой кабинета министров и верховным главнокомандующим. Какие министерства должны быть и чем заниматься? Министр иностранных дел, военный министр — с ними всё ясно. Министр финансов — в его ведении будет, бюджет, выпуск денег в оборот, вопросы создания и контроля банковской системы, вопросы торговли внутренней, и внешней. Министр промышленности транспорта и связи, министр сельского хозяйства — с ними тоже всё ясно. Министр просвещения будет занят образованием, наукой, средствами массовой информации, контролем над политической, религиозной и общественной деятельностью. Министр общественного благоденствия — здравоохранение, рождаемость, вопросы труда и благосостояния населения. Министр внутреннего порядка — полиция, места заключения, уголовный сыск, внутренняя стража. Министр государственной безопасности — разведка, контрразведка, политический сыск, жандармерия, пограничная стража. Сама необходимость упоминания именно в конституции министерских постов, необходима для ограничения роста числа ведомств. Кроме того сейчас все министры автоматически входят в Государственный совет, на ряду с людьми назначенными государем. Это правило следует закрепить и ограничить число членов совета восемнадцатью человеками.

Седьмой раздел не интересен. С ним всё ясно изначально.

Забыл про финнов и поляков. Впрочем они в состав империи не входят юридически. Вот переделаются в губернии тогда всё станет на свои места.

Вот это и надо будет обмозговать и обговорить со Сперанским. Что получим? Получим монарха ограниченного довольно общим законом, и тем будет заложено, то самое, твёрдое основание. Именно данный закон будет клясться исполнять монарх. Общество будет счастливо самоуправляться внизу, что оно и сейчас делает, и иметь представительный совещательный орган наверху. Но поскольку конституция получится очень общей. То для Папа надо сделать записку о возможных направлениях, в которых можно издавать уложения. Причём надо показать возможность как усиления царской власти, так и возможность в дальнейшем ослаблять её, при желании монарха. И готовиться сделать следующий уровень законов."

* * *

15 марта 1827, Царское село

Встав на час раньше обычного, великий князь поспешно позавтракал и вышел на крыльцо дворца. Надлежало торопиться, дорога до Батова грозила занять весь светлый день. В предрассветном сумраке его встретил конвой. Корнет Щербцов бодро доложил о готовности к походу. Приняв рапорт и не желая тратить время на осмотр, великий князь сел в седло и направил коня неспешной рысью, предоставляя возможность спутникам догонять его. Гусары вскочив на коней быстро заняли ставшие уже привычными номера в эскорте. Лишь коляска Мердера, тронулась в путь настолько поздно, что смогла занять свое место только на выезде из царского.

Тряска на строевой рыси не давала возможности заснуть, но совершенно не мешала сосредоточится. Наследник престола довольно быстро углубился в воспоминания:

"...Хороший мужик, Михал Михалыч. Я когда ему свои наброски конституции показал, он идею быстро схватил. А вот детали мы месяц доводили. Но главное не это, а то как он потом наш проект перед Папа защищал. Я то спокоен был, знал что не пройдёт. А вот он переживал, аж руки тряслись. Вообще он как-то слишком близко к сердцу всё воспринимает. Понятно, что он мой проект стал уже как свой воспринимать, столько времени вложил. Причём сильно помог, без него я бы земство от коронной власти отделить не смог бы. Все мои предложения из первого раздела пришлось переформулировать. Но смысл сохранился, а варианты предложенные Михалычем оказались настолько хороши, что Папа суть выхватил сразу.

Изрядно Папа над нами тогда по веселился. Вообще, странная у него манера, не просто критиковать или выяснять, а скорее подтрунивать. Если вопрос, то с подковыркой, если замечание так с улыбочкой. Но главное достигнуто. Сама идея принятия основного закона содержащего самые общие положения и введение его в крестоцеловальную клятву императора проскочила на ура. Над Земским Собором Папа задумался и думаю согласился. Как с судом будет пока не знаю, но это и не важно. Сама идея закрепления самоуправления была воспринята нормально, благо ничего отличного от существующего она не содержит. Когда Михалыч рассказал мне о том как общины что крестьянские, что городские живут сейчас, стало ясно, там лишь упорядочить. А вот описание исполнительной власти как-то не восприняли ни Сперанский ни Папа. И если Михалыча я тупо проломил, то Папа мне не по зубам.

В целом всё неплохо обошлось. Проект наш лёг под сукно. Но последствия проявились незамедлительно. Теперь я занимаюсь со Сперанским один раз в неделю, но зато пол дня. Михалыч сообщил мне, что государь поручил ему в готовящемся своде законов империи отдельно выделить Конституционное уложение. Что это будет пока не совсем понятно, но Сперанский настроен дорабатывать нашу с ним болванку. А самым главным последствием стало то, что мы с Михалычем нащупали друг друга. Дружбой это не назовёшь, но деловое взаимопонимание налажено. Мы теперь скорее беседуем о праве нежели он учит меня, а я указываю ему нестыковки. Совсем недавно идею кодификации обсуждали, вроде договорились, что в кодексы нужны именно как отдельные законы со сквозной нумерацией статей. И их должно быть не меньше трёх: уголовный, гражданский и процессуальный. Вернусь, углубимся в уголовку, как наиболее прозрачную область..."

Глава 27

15 марта 1827, Царское село

Догнав конвой великого князя, коляска Мердера некоторое время плелась в конце. Однако вскоре воспитатель воспользовавшись шириной тракта и велел занять место подле своего ученика. Погружённый в свои размышления великий князь не обратил на поравнявшуюся с ним коляску внимание, но голос Мердера выдернул его из раздумий:

— Ваше высочество! Дорога предстоит довольно долгая, и Вы и Буран ещё успеете устать от неё. Пересаживайтесь ко мне, за приятным разговором время потечёт быстрее.

Тон Мердера, не смотря на улыбку, не допускал отказа, и великий князь, осознав, что это не простая забота, послушно остановился, спешился и, оставив бурана на попечение Ильина, занял место возле учителя.

— Надо будет научиться пересаживаться с коня в коляску и обратно без остановки, — улыбаясь, проговорил наследник престола.

— Вы полагаете в этом есть какой-то смысл? — удивлённо поднял бровь воспитатель. — При такой акробатике легко получить увечья или проститься с жизнью, Вы готовы к этому, но ради чего?

— Вы правы, Карл Карлович, это я сгоряча, — промямлил воспитанник.

— Я рад, что рассудительность вернулась к Вам, — улыбаясь, пошёл на примирение Мердер. — Но, о чём вы так глубоко задумались?

— Да... — великий князь на секунду замялся, решая стоит ли откровенничать, но вскоре продолжил: — ...вспоминал, как представлял государю свой проект конституции.

— О, да! Государь весьма был доволен Вами.

— Мне так не показалось. Он всячески обадривал меня, но большинство моих предложений было им отвергнуто.

— Это не совсем так, — Мердер улыбнулся. — Многие Ваши предложения весьма понравились Его Императорскому Величеству. Я уверен, что многие из них будут использованы Михаилом Михайловичем, хотя не все они могут быть применены именно в том виде, в котором Вы их изложили. Более же всего порадовало государя, как Вы рассуждали и объясняли свои предложения. Это показывало Вашу способность ясно мыслить и внятно излагать.

— Тем не менее, мне показалось, что я допустил слишком много ошибок и неточностей. Государю не понравилось очень многое, даже название "Земский Собор" вызвало его неудовольствие. А ведь это просто название.

— Это не удивительно, Вы ещё слишком молоды, чтобы понимать такие нюансы, важные, но не заметные для малоопытного взгляда. Позвольте, я подскажу Вам. Надеюсь, Вы помните, как законосовещательный орган был назван в проекте Сперанского?

— Да, "Государственная Дума", — растерянно вскинув брови, ответил воспитанник.

— Я предлагаю Вам поразмыслить, почему Михаил Михайлович именно так назвал его. Это название появилось в результате раздумий, а не секундного порыва, и можете быть уверены, что история Земских Соборов Михаилу Михайловичу была известна.

— Я несколько теряюсь...

— А Вы не торопитесь, Позже подумайте над этим, и над другими вещами, показавшимися государю не правильными. А пока я предложу Вам иной предмет для размышлений, — Мердер ухмыльнулся. — Ведь исполняя Вашу волю, мы сейчас едем в Батово. Вчера мы переехали в Царское село, а сегодня выехали по Вашему приказу. Ведь так?

— Да.

— В Батово мы приедем за полдень. Надо будет где-то накормить людей и дать коням отдых, поскольку нас будет ждать обратный путь. Ведь обратно мы приедем лишь к полуночи. Надеюсь, что Вы обдумали все это?

"Чёрт. Дурацкая привычка, в двадцать первом веке это не поездка, а прогулка. На автомобиле час туда, час обратно. А здесь по шесть часов в дороге только туда. Да и ещё кони не авто, они совсем чуть-чуть устанут сто двадцать километров за сутки отмахать. Ладно, поздно метаться, будем сдаваться."

— Я не подумал об этом, Карл Карлович. Раньше все мои поездки подготавливали Вы, и я не привык заботиться о подобном. Эта поездка показалась мне слишком короткой, чтобы я задумался о питании. Я понимаю, что допустил ошибку и надеюсь, что Вы поможете её исправить.

— Я готов помочь Вам, милый друг. Давайте определим, что у нас есть и что необходимо и подумаем, где нам взять потребное.

— У нас двадцать человек и девятнадцать лошадей. Перед нами лежит путь протяжённостью около шестидесяти вёрст в одну сторону. Есть ли у нас деньги?

— Ваше высочество может рассчитывать на любую сумму, которую Вы можете потратить с моего одобрения, — улыбаясь, уклонился от точного ответа воспитатель.

— Тогда так. Добираемся до Гатчины. Там закупаем провиант. Обедаем в Батово. Возвращаемся в Гатчину и ночуем на постоялом дворе. Завтра, позавтракав, выезжаем в Царское.

— Хорошее решение, — кивнул Мердер, — однако я предлагаю заночевать в Гатчинском дворце. Не пристало члену императорской фамилии останавливаться в постоялых дворах.

— Нет! Гранд Мама не давала своего согласия, — решительно возразил великий князь. — Я во дворец не въеду. Постоялый двор!

— Вы радуете меня. Признаюсь, я предвидел возможные неудобства и, выезжая из Санкт-Петербурга, заручился согласием Марии Фёдоровны.

— Щербцов! — позвал великий князь, и дал указания подъехавшему корнету: — Сделаем остановку в Гатчине. Закупите провиант необходимый для обеда в Батово. Деньги возьмёте у Карла Карловича. На обратном пути ужинать и ночевать будем в Гатчине. Всё понятно?

— Разрешите уточнить меню для Вашего Императорского Высочества и генерал-адъютанта Мердера.

— Все будут есть из солдатского котла. Кто не захочет, останется голодным, — наследник престола мельком взгляну л на воспитателя, и заметил лёгкую улыбку на его лице. — Если остальное понятно, исполняйте.

— Слушаюсь! — Щербцов пришпорил лошадь, желая догнать едущего первым Чернявского.

* * *

15 марта 1827, Гатчина

Гатчина всегда вызвала в Саше сложные чувства. Ощущение болота наседало на него при каждом посещении этих мест. Однако Гатчинский дворец и расположенный подле него парк всегда нравились ему. И теперь великий князь не спеша подъезжал к дворцу, любуясь этим строением. Его смущало что-то. Наконец он осознал — высота Арсенального и Кухонного каре. В двадцать первом веке их крыши выходили практически вровень с центральной частью, а здесь они были существенно ниже. Тем временем неспешным шагом лошади вынесли своих седоков на плац перед дворцом, и до него долетело: "В перед равн-Яйсь!". Возле парадного крыльца в три шеренги выстроилось под командой прапорщика около трёх десятков солдат. Они явно ожидали высоких гостей и, стоило великому князю приблизиться, раздалось:

— Слушай!...На кара-Ул!

Офицер направился навстречу, демонстрируя почти идеальный "гусиный шаг". Подойдя, он замер, отсалютовав полусаблей, и отрапортовал:

— Ваше Императорское Высочество, взвод дворцового караула для приветствия построен. Караульный офицер Лейб-гвардии Гарнизонного батальона прапорщик Семёнов!

Наследник престола спешился и пошёл вдоль строя, Семёнов следовал за ним. В строю находились весьма пожилые солдаты. И молодость прапорщика, выглядевшего лет на двадцать, совершенно не гармонировала с их сединами. Пройдя вдоль строя, великий князь сделал несколько шагов от него, развернулся и подождал, пока Семёнов займёт своё место перед строем и отдаст должные команды:

— Взвод, глаза направ-Во!... Слушай!...На пле-Чо!

Теперь можно было встать напротив середины построения дождаться: "Смирно!" и поздороваться. Только закончив с этими церемониями, он смог послать за управляющим одного из инвалидов. Тогда и выяснилось, что дворец готовился принять наследника на несколько дней. Уже полным ходом идёт подготовка комнат для ночлега, а дворцовая кухня занята приготовлением обеда. Совершенно неразумно было уезжать до обеда, чтобы на не отдохнувших лошадях преодолеть тридцать вёрст и потом, пообедав по-походному, проскакать ещё тридцать. Ехать же после обеда показалось довольно поздно. Не было никакой необходимость мучить людей и лошадей, крестьяне в Батово вполне могли подождать денёк своего барина. Коротко посовещавшись с воспитателем, великий князь остался ночевать в Гатчине.

* * *

16 марта 1827, Батово

Усадьба выглядела убого. Одноэтажная деревянная изба, отличающаяся от крестьянских только размерами. Крытая доской крыша настораживала наличием травы, угнездившейся в щелях. Нижние венцы сруба имели явные признаки гнилья. Окна на центральном фасаде, белея окладами, смотрелись бодро, но перекошенные боковые глаз не радовали. Крыльцо противно скрипело, даже под лёгкой ногой наследника. Впрочем, дом был ещё достаточно крепок. Сложенный из массивного бревна, он стоял уже лет сто. Он умирал, но совершенно невозможным для жилья он станет ещё не скоро. Хозяйственные постройки находились в полной гармонии с домом, только овин был существенно подновлён года три назад. Видимо, тогда он грозил совсем развалиться. Все строения сохранили следы криминального деяния под названием кража. Дверь в амбар явно вскрывали. В конюшне не нашлось не только лошадей, но и навоза. Дом не был взломан, но по комнатам явно прошлись чьи-то заботливые руки.

Осмотрев хозяйство великий князь слегка вздохнув заметил:

— Амбар ломали, конюшню и ломать незачем. А на доме запоры целые. Как думаешь, Иван, — полушёпотом обратился он к Ильину, — может спросить с людей, у кого ключи?

— Толку не будет. Лошадей продали давно, что ценное взяли тоже продали, побоялись у себя держать. Если и найдётся чего, то мелочь какая. Да и то, если по чести дознавать, то тяжко, а если по барской воле, то обиды наделать легко. Воля Ваша, прикажете, перетряхнём деревню.

— Пусть их, краденое в прок не пойдёт всё одно. Пока Чернявский мужиков собирает, пойдём лесную дачу оглядим.

То что так красиво звучит "лесная дача", на просторечном языке двадцать первого века обозначается словом "вырубка". Наскоро осмотрев следы хищнической повальной рубки леса, великий князь загрустил.

"Надо лес восстанавливать, тут рубить осталось, если рьяно взяться год не более. И лесопилку надо свою ставить. Речка вот она, под боком. Оредеж довольно крупная река должно мощи хватить чтобы колесо поставить. Вот только, как бы реку запрудить, не потопив соседей. Надо промеры сделать. Юрьевич фортификатор, его и подключим. Надо лесопилку нормально ставить. Тут хлеб растить неинтересно совсем. Картохой, птицей и лесом надо заниматься. Ну мож ещё текстиль пойдёт если с сырьём решить."

— Пойдём, Ваня по берегу пройдёмся. А куда прежние хозяева лес продавали?

— На лесопильный завод в Рождествено.

"Душить надо конкурентов."

— А это что за деревня на том берегу?

— Домищи. Имение Марии Федотовны Данауровой.

— И большое у неё имение?

— Весьма. Ей принадлежат окрестные сёла и Выра. В Выре тоже есть лесопильный завод.

"Займёшься тут бизнесом, как же."

Внезапно выросший из под земли мальчишка доложил, что мужики собрались во дворе усадьбы и новый барин направился на встречу с крепостными. Немного не дойдя до дома, великий князь услышал гул крестьянских голосов, который заставил его остановиться и направить вперёд Ильина с наказом:

— В гостиную их веди. Всех усадить, кто за столом не поместится, вдоль стен рассадить на стульях, лавках даже на диванах, но чтоб гуртом не стояли. Конвой пусть за дверями будет наготове, подле меня ты и Чернявский. Будет готово, выйдете во двор, я там буду ждать.

Когда наследник престола вошёл в гостиную, мужики повскакали с мест и отвесили новому барину поклон.

— Здоровья вам, мужики!

— Здравствуй, барин, — ответил нестройный хор.

— Кто староста?

— Я, — откликнулся видный седой мужик лет пятидесяти.

— Звать как?

— Клим.

— Вы садитесь, мужики, а ты, Клим, расскажи мне о том, как вы живёте тут, — Видя, что крестьянам явно неудобно сидеть в присутствии барина, Саша подал знак конвойным и повторил предложение: — Садитесь мужики. Садитесь.

— А ну, сели! — рявкнул Чернявский. — Вас уговаривать надоть!?

— Клим, я слушаю, говори, — оставил стоять старосту великий князь.

— Ну, дык. Как все живём.

— Хлеба до лета хватает?

— Бог милостив. В этом году тяжелее, но мы как-нибудь...

— Уже голодаете?

— Не то, чтоб очень...

-Хлеба дать?

— Тк...

— Могу дать в долг. Вернёте работой.

— Не, даст бог обойдётся.

— Нет, так нет. А как оно обойдётся ещё увидим. У Вас теперь новый барин и порядки будут новые. Земли я знаю за деревней сто двадцать десятин.

— И лугов тридцать, — поспешно вставил Клим, — и то без дворов с огородами.

— Ладно по весне обмерим. Барщину с вас требовать не стану. Но оброк и подушную задам не малые. С десятины, что запашной, что луговой. буду брать по сорок рублей. Если земли вам мало, из барской запашки уступлю и за неё буду брать по пятьдесят рублей с десятины. Подушную же ставлю вам по пятьдесят рублей с души мужского пола в возрасте с двадцати, до пятидесяти лет. С младых и старых подушную брать не буду.

По гостиной прошёл вздох и следом за ним шёпот.

— Барин...— у Клима явно не хватало дыхания, — такие подати невмочны.

— Много!? Знаю. Но я не только брать , но и давать тоже буду. За каждого ребёнка и отрока в возрасте до пятнадцати лет мужского пола по пять рублей в год, женского пола — два рубля. Работу тоже дам. За полный год буду платить от ста рублей и до двухсот. Смотря по прилежанию. Подати будете платить всем миром с круговым ручательством. Считаться будем на Покрова.

Шёпот нарастал. Клим беспомощно озирался. Пожилой мужик хотел было встать и наверное сказать что-то, но Чернявский резко одёрнул его:

— Сиди, вставать не разрешали.

— Но... Барин... — замямлил Клим, — нам не собрать столько.

— Работать будете, соберёте. Я вам работы достаточно дам, и заплачу за них достаточно, чтоб все подати смогли выплатить... Эй, Клим, ты что, болен? — заметил наследник престола кровь в углах рта старосты.

— Тк, пошатка у меня. Да она у многих по весне бывает.

— Зубы покажи...Сколько зерна осталось в деревне?

— Ну, как бы, на посев.

— А едите что?

— Ну, кто как...

— Ладно, пошли по избам. Ильин со мной. Остальные здесь. Мужики пусть тоже здесь подожут... Пошли Клим, чего стоишь.

— Позвольте мне пойти с Вами, ваше высочество, — подал голос всё это время молчавший Мердер.

Вчетвером они вышли во двор и направились к деревне. Клим шёл впереди, показывая дорогу. Он то и дело оглядывался, порывался что-то сказать, но вздохнув отворачивался. Когда подошли к первой избе, великий князь не выдержал:

— Ты что сказать хочешь, Клим? Говори не бойся.

— Барин, невмочно такие подати. Мужики взбунтуют. И так последнюю краюху весной доедаем.

— Вот что Клим, — Саша встал на завалинку возле избы и его глаза оказались на одном уровне со глазами старосты. — Будете работать хорошо, буду хлеб покупать и вас кормить. Не дам пропасть ни вам, ни детям вашим. Хорошие работники мне нужны. Будете плохо работать, под землю всех спущу, не пожалею. А теперь пойдём житьё ваше смотреть.

Через полчаса великий князь прекратил осмотр. Худшие его опасения сбылись. Он вышел к деревенскому колодцу и посмотрел на старосту, долго не отпуская его взглядом. Климу явно было не по себе.

— Карл Карлович не могли бы Вы выдать Климу сто рублей.

— Вы уверены, что в этом есть необходимость?

— Есть. Вы же сами всё видели.

— Хорошо, — Мердер протянул несколько ассигнаций.

— Бери Клим, — велел великий князь. — И слушай. На эти деньги будешь кормить мир. Помрёт кто, я велю тебе выдать двадцать ударов кнутом за каждого умершего. Ещё. Купишь зерна. Вымочишь пол дня в тёплой воде. Потом воду поменяешь. И продержишь зерно в воде ещё три дня. Зерно даст ростки. По пять пророщенных зёрен в день будешь давать каждому, и бабам, и детям. И следить будешь чтоб все эти зёрна ели. Варить или печь их запрещаю. Тебе понятно, что делать надо?

— Ну, это...

— Понятно?

— Ну, понятно.

— Тогда повтори, что ты должен сделать, и что с тобой будет, если помрёт кто... Повтори!

Глава 28

17 марта 1827, Царское село

Послеобеденную прогулку великий князь совместил с посещением своих подопечных, оставленных под надзором Яковлева. В сопровождении Юрьевича он отправился в полковые мастерские. Ещё вчера предупреждённый Ильиным, Яковлев встретил наследника престола у порога мастерских уже готовый к поездке.

— Здравия желаю, ваше высочество. Они Вас ожидают в доме Кривоноса, если желаете, можем ехать не медля.

— Здравствуй Семён Фёдорович. Едем.

Жильё бывшего купца третьей гильдии произвело на Сашу благоприятное впечатление. Мощный добротный бревенчатый сруб, крытый тёсом. Большие окна в разноцветных окладах. Мощные резные ворота, через которые великий князь со спутниками проехал в достаточно просторный двор, однозначно говорили о зажиточности хозяев. Сдав коней на попечение маленького отрока, и ответив на приветствие хозяев, гости поднялись на высокое и широкое крыльцо и, пройдя за массивную дубовую дверь, оказались внутри. И сени и следующая за ними большая комната уже не производили такого хорошего впечатления. Находящиеся в доме вещи были слишком малочисленны, и в комнатах складывалось ощущение пустоты и дисгармонии. Большой стол из плотно сбитой строганной доски и простые лавки не сочетались с ажурными занавесями и тонкой фарфоровой посудой. Во главе стола расположилось большое резное кресло с мягкими вставками. Хозяин дома, гостеприимно и несколько подобострастно сопровождающий высокого гостя от ворот, указал на это кресло рукой:

— Прошу-с Вас, Ваше Императорское Высочество присаживайтесь.

Усевшись в кресле, которое оказалось довольно высоким, великий князь коротко указал присутствующим:

— Садитесь.

Пока все рассаживались, он задумчиво рассматривал Кривоноса.

"Боюсь, что это лицо не может быть лицом нашей компании. Никто ему рубля в долг не даст."

Кривонос, по утверждению Яковлева, уже давно не пил, но предыдущий образ жизни оставил неизгладимый отпечаток на нём. Странного желтовато-серого оттенка кожа, измятая и рыхлая. Одышка несмотря на скрывающуюся под просторной одеждой худобу. Мешки под глазами. Да и сами глаза были подкрашены подозрительной желтизной. Всё выдавало в нём тяжело больного человека. Если верить Яковлеву, то Петру Савовичу тридцать шесть лет, но выглядел он на пятьдесят. Поведение Кривоноса также не располагало к нему. Он всё время суетился, озирался по сторонам. Руки его не прибывали в покое ни минуту. На фоне этого тщедушного мужичёнки его жена, Лукерья Петровна, выглядела тяжёлым танком. До этого наследник воспринимал её как бедную женщину, измождённую бытом и битую мужем. Хотя теперь становилось понятным, что прошлогодний синяк скорее всего был боевой раной, полученной в неравном бою. С тех пор лицо её заметно посвежело, а мощная спина, крепкие руки и волевой взгляд убеждали, что в кулачном бою лучше ставить на неё, а не на мужа. По тем взглядам, которыми обменивались супруги, было очевидно, что в свои тридцать четыре Лукерья Петровна, купеческая дочь, пришедшая в семью с богатым приданным, крепко держала в своих руках всё хозяйство и беспутного мужа. Единственно, что было пока не ясно, так всегда было или только после того как муж запил.

Немного подождав пока все усядутся и успокоятся, великий князь заговорил:

— Рад видеть вас в добром здравии, — он улыбнулся Кривоносу. — Судьба вручила мне ваши долговые, и я рад что могу избавить вас от тяжести этих долгов. Однако, моя забота о вас не может ограничится лишь этим. Я полагаю потребным принять посильное участие в дальнейшей судьбе как вас, так и ваших домочадцев.

Наследник престола сделал паузу, ему требовалось перевести дух. В возникшей паузе облагодетельствованные смогли проявить своё отношение к сказанному. Сухов сидел, не меняя выражения лица, и хранил молчание. Бывший купец ласково улыбаясь уже готов был рассыпаться в благодарственных речах, но глянув на супругу захлопнул рот.. Зубы громко клацнули. Лукерья Петровна, бросив короткий взгляд на мужа, снова посмотрела на великого князя, кротко вздохнула и промокнула уголок левого глаза платком. Еле заметная улыбка выглядывала в уголках губ Юрьевича. А умудрённый жизнью Яковлев внимательно разглядывал поверхность стола. Все смиренно ждали продолжения.

— Поскольку вы люди торговые, я решил посодействовать вам в ваших торговых делах. Через это вы сможете заработать на пропитание и себе и на будущее своих детей, — продолжил великий князь. Выговаривал он слова медленно тщательно ощупывая взглядом собеседников. -Ты, Пётр, в Астрахань товар возил, я помогу тебе это дело возобновить. А лучше сквозь Астрахань товар прямо в Персию возить. Брать на Нижегородской ярмарке ситец и сахар. А у персиян брать пряности, хлопок и шёлк. Тебе же Иван Ильич, довольно по деревням полотно выкупать. Пристало, свою мануфактуру ставить. Урок на пряжу будешь по сёлам раздавать, а для полотна, миткаля и окраски барак поставим. На всё это деньги нужны, так я к вам в долю войду. Что скажете?

— Да, Я...— начал было обрадованный Кривонос, но вздох жены остановил его на полу слове.

— Ваше Императорское Высочество, дозвольте слово сказать, — поднялся Сухов.

— Говори, Иван Ильич. Я слушаю.

— Постройка мануфактурного барака дело хлопотное, и мне простому мужику не по плечу. Мой удел торговлюшка по-мелочи. Я и грамотой-то владею плохо, куда мне.

— Ну что ж, — улыбнулся великий князь, — А ты Иван Ильич полотно по избам берёшь? Так знай, я в Батово барак поставлю и станок ткацкий. Ты лучше пряжу бери, а у меня на станке полотно сделаем. И его продавать будешь. Оно ж всяко лучше чем по домам брать.

— Спасибо, тока ведь далеко.

— До Царского далеко. А зачем тебе Царское. Гатчина не хуже будет.

— Так, то переезжать надо. Как я там дом куплю.

— В Батово переезжай. Я там хозяин. Не оставлю без крыши.

— Непросто это. Тут и место торговое за мной есть.

— Место торговое я тебе и в Гатчине помогу получить. Так что ты думай. Наследник престола тебе благоволит. Ты думай, — великий князь жестом усадил Сухова на скамью и посмотрел на Лукерью Петровну.

Поняв, что настала её очередь, купчиха вышла на середину комнаты и со словами благодарности сделала глубокий поклон. А распрямившись добавила:

— Только, Пётр Савович немощен весьма. И большого пути ему не одолеть. Сын наш старший ещё не в возрасте, а мне, глупой бабе, и вовсе не пристало по ярмаркам разъезжать. Уж не сердитесь на нас Ваше Императорское Высочество.

— И не думал сердиться, Лукерья Петровна, но ты мне скажи, а каким же трудом вы собираетесь хлеб добывать? — широко раскрыв глаза спросил великий князь.

— Бог в милости своей не оставит, проживём.

— Побираться пойдёте? Переезжайте в Батово, найду вам дело.

— Благодарствую, но мы в своём хозяйстве пока стоим.

— Тоже хорошо, может и полотно у Ивана Ильича на продажу будешь брать.

— Это подумать надо. Я что до дороги в Астрахань и Персию, то знакомец есть у Петра Савовича, Иван Иванович Посылин, он сейчас в Санкт-Петербурге быть должен. Он то уж Астраханскую и персидскую торговлю истинно знает.

— Хорошо, Пусть тогда Пётр представит мне этого купца.

— Да-с, Ваше Императорское Высочество, я с превеликим удовольствием-с сегодня же поеду-с.

— Вот и славно, — великий князь встал и направился к двери.

Отпустив Яковлева в полк наследник престола, ведя в поводу коня, в задумчивости направился к дворцу. Лицо его было каким-то отрешённым. Полным бессмысленности взглядом он одаривал окружающих, пока не посмотрел на Юрьевича. Внезапно улыбнувшись Саша спросил, вглядываясь в лицо начальника своей канцелярии:

— И что Вы думаете о нашей поездке?

— Полагаю, вашему высочеству не стоит рассчитывать на этих людей.

— Почему?

— Торговые дела всегда сопряжены с риском, а эти люди не готовы рисковать.

— И только-то. Я тоже не люблю рисковать.

— Но Вы же рискуете, — Юрьевич широко улыбнулся. — Вы даже в Персию готовы снарядить поездку.

— Вы уже ознакомились с запиской Александра Сергеевича? — вспомнил о своём поручении великий князь.

— О, да! Мне представляется его прожект Закавказской компании весьма интересным. Чувствуется глубина мысли Грибоедова и знание местных особенностей Завилейского.

— Вам этот прожект представляется реальным?

— Александр Сергеевич умнейший человек, но торговые дела не его поприще. Прожект выглядит весьма деловым и грандиозным. Это пугает, но торговые дела любят риск.

"Вот ведь, век гуманитариев."

— А я полагаю его весьма умозрительным, тем не менее само это направление мысли весьма полезно. Я обязательно представлю его государю. Уверен, что он его заинтересует...

— Дай копейку, барин! — внезапно, мелкий оборванец вырос как будто из-под земли и схватил наследника престола за руку. — Узнал, барин?! Я в том годе Кривоноса искал! Дай копейку!

Сильная рука Юрьевича схватила мальчишку за предплечье, отдернула от наследника престола и швырнула к близстоящему забору. Тело гулко бумкнуло о дощатый забор и распласталось на земле. Спутник великого князя встал нагой на лохмотья не давая оборванцу подняться. Теперь Саша смог разглядеть мальчишку. С трудом он узнал в нём того бойкого отрока, что провёл его к лавке бывшего купца. Он и тогда не выглядел богато, но сейчас был просто жалок. Красные воспалённые глаза глубоко сидели в глазницах худого лица. Вся кожа мальчика была покрыта гнойниками. Одежда была изорвана.

— Что-то ты не важно выглядишь. Давно болеешь? — первое что пришло в голову спросил великий князь.

— Три дня уже. Есть нечего...

— В нищие подался? — спросил великий князь и не дожидаясь ответа обратился к Юрьевичу: — Семён Алексеевич дайте ему меди.

Наследник престола повернулся к нищему спиной и пошёл дальше пытаясь вернуться к прерванным мыслям.

* * *

19 марта 1827, Санкт-Петербург

"Буш хотел занятия со мной продолжить. На сегодня назначились...

Заодно... навещу Гордея. Надо Гордея к себе забирать. пригодится... Буш уже койку освободить хочет... Назначу своим помощником в Батово, чтоб крестьян гонял. А из Фомы продолжу агронома делать..."

С такими мыслями великий князь собирался на конную прогулку. В сопровождении Юрьевича он вышел из дворца, сел на коня и отправился в медицинскую академию. Неспешно рыся по улицам города, он невольно выбирал путь удаляющий его от цели поездки.

"Проект Грибоедова надо поднимать, он конечно может оказаться косячным, но зато направление правильное — на Персию. Попытаю Арсеньева о Кавказе и Астрахани. Может он статистикой богат, а то великий писатель как-то не балует цифрами. Дополним, сместим акцент с Закавказья на Астрахань и, глядишь, то что надо будет. Жаль, времени мало посидеть над этим некогда. Хотя, как говориться: время мерило ценностей. Есть ли для меня сейчас, что-то более ценное, чем притянуть Персию к России торговлей? Впрочем, надо сразу полагать выход за границу коммерции, смотреть надо шире..."

Мысли плавно потекли. О мировой политике всегда приятно поразмышлять не углубляясь в лишающую иллюзий конкретику. Прелесть этих мыслей в вечном желании ещё раз пробежаться по уже продуманной цепочке снова и снова. Вскоре лёгкая улыбка поселилась на лице наследника престола. С ней на устах он и прибыл медицинскую академию.

Гордей встретил своего благодетеля стоя. Недавно сделанные костыли были ему непривычны. Перемещался он с трудом, но усердно тренировался. За этой тренировкой его и застал великий князь.

— Здоров будь, Гордей — окликнул он мужика.

— Здравия Вам, Ваше Императорское Высочество.

— Домой готовишься ковылять?

— Иван Фёдорович, говорит пора.

— Ему видней. Чем же ты теперь зарабатывать будешь? В грузчики ту долго будешь не годен. Эту страду всяко пропустишь.

— Не знаю. Бог даст проживём.

— Слушай, у меня есть деревня. Там пока нет управляющего, а за порядком присмотреть бы надо. Может поедешь присмотришь. Да и от Гатчины это не далеко, в Батово.

— Благодарствую. Только прежде чем согласиться, мне с начала надо бы дома побывать, посмотреть как оно там. Почитай пол года не был.

— Хорошо. Адрес Семёну Алексеевичу оставь, я после Пасхи тебя навещу, тогда и договорим. А сейчас прощай, меня Иван Фёдорович ждёт.

Буш был в прекрасном настроении. Когда наследник престола вошёл в его кабинет, старый врач бодро вскочил из-за стола и помчался на встречу гостям.

— Вы как всегда во время, ваше высочество. Я предлагаю сегодняшний класс анатомии провести в нашем театре. Илья Васильевич сейчас там. Он испытывает новые препараты, я уверен что после последнего посещения кунсткамеры Вам будет весьма интересно...

— Ваше высочество, — подал голос Юрьевич, буравя глазами Буша, — я полагаю, что в настоящее время вам может быть достаточно анатомических атласов.

— Вы наверно правы Семён Алексеевич, — неуверенно растягивая слова, согласился наследник престола, которого всегда слегка коробило при посещении кунсткамеры, а память об операции Гордея, подсказывала, что ничего приятного в анатомическом театре он не увидит.

Но Буш был иного мнения. Он протестующее замахал руками:

— Ах, оставьте! Поверьте мне, как опытному педагогу, Ничто не сможет заменить класса по анатомии, проведённого Ильёй Васильевичем. Я даже затрудняюсь назвать второго такого анатома в России. Не даром именно ему было поручено посмертное бальзамирование Александра Павловича. И к Этому он известный педагог, любимец студентов.

— Идём, — скомандовал великий князь и повернулся к двери.

Они быстро двинулись по коридорам. Перед дверьми анатомической наследник престола замер в нерешительности. Он глубоко вздохнул и потянул дверь на себя. Резкий запах ударил в ноздри. Решив держаться до последнего Саша вошёл. Посреди помещения был стол, на котором лежало накрытое простынёй тело. Возле него трудился Буяльский. Несколько студентов с бледными лицами стояли на скамьях и наблюдали за действиями педагога.

— Ваше высочество, если Вам станет дурно, протяните мне руку, я Вас выведу — прошептал Юрьевич.

— Ничего страшного, всем в начале не по себе, но постепенно привыкают. Это полезное умение держать себя в руках, — прошептал Буш. — Посмотрите на студентов, для них это тоже тяжело и непривычно, но будущие врачи должны пройти через это.

Однако Сашу всё таки мутило, наблюдать за вскрытием было тяжело. То и дело он опускал глаза. В гробовой тишине слышался только один голос:

— ... отодвигаю левое подреберье и извлекаю сначала желудок, аккуратно отсекая...

— Даже военному смотреть на такое неприятно, — прошептал Юрьевич.

— Не о приятности следует вести речь, — ответил Буш. — Не о приятности, а о стойкости характера и выдержке...

— ...Кто-нибудь из господ студентов готов мне помочь? — Раздался голос Буяльского.

"Пусть я сдохну, но просто так стоять невозможно"

— Я помогу Вам, — не оставляя даже возможности для отказа великий князь уже бежал к столу на ходу снимая мундир, — У вас найдётся для меня фартук?

— Ваше высочество... — растеряно забормотал Буяльский, — но Вы..

-Вы звали помочь, я пришёл, — голос великого князя отвердел и он крикнул сопровождающим: — Фартук и рубаху какую-нибудь! Быстрее!

Не дожидаясь пока принесут облачение, маленький наследник престола уже взялся за дело.

-Так, Илья Васильевич объясняйте, что нужно держать. Куда? Как?

Ошарашенный несколько утратил самообладание, и беспомощно оглядывался на Буша. Саша же наоборот казалось полностью держал себя в руках и ничем не напоминал ребёнка ещё минуту назад готового упасть в обморок.

— Впрочем... Как изволите...— принял наконец решение Буяльский, — но Вы должны в точности исполнять мои указания без малейшего промедления.

Возле великого князя встал санитар с одеждой, а Юрьевич уже приготовился ловить падающего без чувств наследника. Но Саша быстро натянул полотняную рубаху и криво усмехнувшись взял в руки старый окровавленный фартук:

— Повидал он виды... Завяжите сзади... Я готов.

— Тогда, возьмите левую руку за запястье и отводите руку в сторону. — Буяльский сделал вид что наблюдает за чем-то в грудной клетке. — Теперь руку заводите за голову...

— А знаете Илья Васильевич какое самое лучшее средство от морской болезни? — старательно выполняя указания, спросил Саша. И тут же сам себе ответил: — Занять себя работой.

— Забавно. Возвращайте руку назад, беритесь вот за эти перекусанные рёбра и оттягивайте их на себя, — улыбнувшись приказал Буяльский.

Когда Саша сделал приказанное, в теле что-то чавкнуло и на его фартук брызнуло тёмно красной жижей.

— Хе, — сказал великий князь и потянул ещё сильнее.

— Так держите... Аккуратно извлекаю левое лёгкое...Отпускайте... Положите, туда... не повредите оболочку.

В руки Саши плюхнулась склизкая масса и он понёс её на соседний столик, где уже красовались некоторые вынутые органы и пустые стеклянные сосуды для изготовления препаратов..

— Скажите Илья Васильевич, а что происходит с органами под воздействием бальзамических растворов? Почему они перестают гнить?

— В настоящее время этот процесс изучен слабо, существует довольно много теорий, — Буяльский задумчиво посмотрел на вскрытую грудную клетку.

— Мне кажется что основная проблема в том, что пока недостаточно хорошего микроскопа, дабы можно было рассмотреть кусочек мяса и то как на него влияет бальзамический раствор. Впрочем мясо не прозрачно. Сначала можно было бы взять иную живую материю и посмотреть как на неё влияет раствор.

— Вы правы, это будет весьма интересно. А пока продолжим. Только помятуя о Вашем совете я хотел бы чтобы мне ассистировал другой студент. Мне жалко смотреть на их бледные лица. Вы позволите?

— Как Вам угодно, Илья Васильевич, тогда я переодеваюсь.

Юрьевич облегчённо выдохнул и бросился помогать великому князю переодеваться.

— Ваше высочество, вам нужно умыть руки, пойдёмте...

Глава 29

21 марта 1827, Санкт-Петербург

Послеобеденное мартовское солнце нещадно припекало. Снег оголил землю, оставшись лежать лишь в самых затенённых местах. На смену белоснежной чистоте пришла распутица. Всё это и послужило причиной того, что государь последние дни стал прогуливаться пешком, но ограничивался узкими мощёными набережными и улицами возле дворцовой площади. Река Мойка, в месте впадения её в Неву, стала традиционным местом для начала таких прогулок. Сегодня, после довольно длительного перерыва, великий князь сопровождал императора. Чуть позади беседуя друг с другом, но внимательно следя за своими патронами, шли управляющий канцелярией Его Императорского Высочества и флигель-адъютант Его Императорского Величества.

— Последнее время ты был очень занят, — Слегка склонив голову и улыбнувшись сыну, проговорил император. — Видимо, поэтому ты не пользовался дарованной тебе привилегией сопровождать меня на прогулке.

— Прости Папа, я просто не решился обременять тебя своим присутствием, не имея значительного предмета для разговора. Да и сейчас мои дела, представляются мне незначительными для твоего внимания. И только сыновние желание видеть тебя подтолкнуло меня к этой прогулке. Ведь даже вечерние баталии теперь редки и проходят без твоего участия.

— Я непременно укажу Карлу Карловичу, на необходимость проводить оные баталии ежедневно, поскольку тебе надлежит быть прежде всего военным. Однако сам далеко не всегда смогу принимать в них участие, государственные дела отвлекают меня. Но, впрочем, — быстро перевёл разговор государь, — как тебе показалось Батово?

— Имение не большое и разваливающиеся, народу не много. Но мне сейчас и этого довольно. Земля там не хлебородная. Я попробую картофель растить. В этот год ничего путём не выйдет, только осмотреться, а на следующий год хочу ферму поставить.

— А крестьяне там будут работать по барщине?

— Крестьяне в найм. Я барщину требовать не стал, я оброк и подушную выставил непосильную. Деньги на них они в другом месте не найдут, а я им заплачу. Одной рукой, я им много буду платить, а другой, отбирать буду много. На той земле малое хозяйство убыточно, мученье одно, и барину прибытка нет. Пусть лучше на моём большом хозяйстве трудятся прям как посессионные на мануфактуре. Моя же задача им это хозяйство построить. Надеюсь Карл Карлович одобрит мои расходы.

— И ты полагаешь...

— Государь!!! Ваше Императорское Величество!!! — мужичёнка в потертом армяке прижимал к груди шапку и кланялся с другого тротуара набережной Мойки.

— Подойди, — повелел император, — Чего тебе?

Прохожие, ожидая свежих поводов для сплетен останавливались поодаль и наблюдали.

— Здоровья тебе, Ваше Императорское Величество, сделай милость... Совсем житья не стало... Судейские последнее в мзду берут... — торопливо и сбивчиво начал излагать мужик.

— Постой, полно тебе, — подняв ладонь к верху остановил его государь, не в силах понять мужицкую беду, — прошение подготовил?.. Давай, я разберусь.

— Благодарю, всемилостивейший государь, — радостно закивал мужик и сунул в руку императору свёрнутую бумагу.

Государь немедля развернул письмо и стал читать. Окончив он грозно сдвинув брови посмотрел на челобитчика и повторил:

— Я разберусь, а ты ступай, — И не принимая благодарностей направился по намеченному пути.

Когда мужик пропал из вида флигель-адъютант догнал государя и принял от него бумагу.

— Так о чём я... — попытался восстановить утерянную нить разговора Николай Павлович.

— О Батове.

— Ах, впрочем, пустое...

Внезапно глаз государя зацепился за дрожки, катящиеся по невскому, и везущее юную даму в сторону Охты. Проводив взглядом экипаж Николай Павлович продолжил:

— А как ты полагаешь. они уже приехали в Тобольск?

— О! Я уверен, что они уже там. Я жду отчёта со дня на день. Я выдал указание, как только будут новости нас известят.

— В Тобольске у них большая остановка, и они должны ожидать депеши из твоей канцелярии. Ещё не поздно будет всё отменить. Однако, Несельроде обнадёжил меня что вопрос с Испанской короной будет решён к нашему удовольствию в ближайшее время. Если граф не успеет, ещё будет возможность остановить их в Охотске.

— Стоит ли останавливать. Пусть направляются до цели, а там на месте разберутся сами. Нельзя же все вопросы решать исключительно в Санкт-Петербурге.

— А может Ермолова туда направить? — усмехнувшись поинтересовался государь.

— Боюсь, что не доедет. Его бы в Польшу поставить командующим русскими войсками. Он хоть и слывёт вольнодумцем, но случись чего польским бунтовщикам спуску не даст. Мне писал о нём Александр Сергеевич, уж больно жёстко Ермолов с горцами воевал. А так и надо с бунтарями.

— Ты полагаешь в Польше будет бунт?

— Когда-нибудь будет, не сможет Царство Польское долго под двумя коронами быть.

— А если он к бунтовщикам примкнёт?

— Это тоже хорошо, станет открытым врагом. Бунт в Царстве Польском будет подавлен даже если сто генералов перейдут в лагерь бунтовщиков. Силы слишком не равны. А если же он станет подавлять бунт, то навсегда потеряет славу вольнодумца в глазах общества.

— Ну ладно, — задумчиво произнёс Николай Павлович, — наверно всё же в отставку.

— Напрасно, умелый военачальник, таких не много. Хочет отдохнуть. Дать ему отпуск на год, а потом в строй вернуть.

Но государь не отреагировал на слова сына. Полный задумчивости он шёл вперёд. Они перешли деревянную мостовую Невского проспекта и продолжили прогулку по набережной Мойки. Отойдя с десяток шагов от проспекта Государь очнулся от своих мыслей.

— Так ты переписку ведёшь с Грибоедовым? — с непонятной утвердительной интонацией спросил он у наследника престола.

— О, да! С ним и с Иваном Фёдоровичем. Не так давно Александр Сергеевич прислал мне занимательнейший проект о создании Российской Закавказской компании. Я ещё не до конца понял уяснил его, но уже уверен, что данный проект достоин твоего внимания.

— Вот как, — улыбнулся государь, — И что же тебя привлекло в нём?

— Персия. Этот проект направлен, в числе прочего, на укрепление русско-персидской торговли. А это очень своевременно. Сейчас, когда персидская армия вот-вот склонит знамёна под ударами Паскевича, мы можем предложить персидскому шаху стать твоим младшим братом. И закрепить союз взаимовыгодной торговлей.

— Дальше, — коротко сказал Николай Павлович.

— Мы поможем Персии отнять её земли у Турции, тогда наша дружба станет залогом того что Турция не вернёт эти земли назад. Дружественная Персия предоставит порты для нашего флота в индийском океане. Она будет извечным нашим союзником в любой войне против Турции и если понадобится через Персию мы сможем провести войска к Индии.

— Да? — приподняв левую бровь спросил император.

— Да. Только Англия будет мешать нам. Но прежде всего она будет противится нашей торговле. Единственное что мне пока не нравится в проекте, это устройство основных производств в Закавказье. Пока мне более верным кажется обустройство Астраханских земель. Я уже попросил Арсеньева ознакомиться с проектом. С его помощью я изложу свои соображения в сопроводительной записке и передам проект тебе.

— Нет. Если ты уверен, немедля, направь его Канкрину и Кочубею с просьбой рассмотреть подробнейше.

— Сделаю.

— В одном ты прав, Персия как союзник была бы очень желанна... Ты уже готовишься переезду в Царское сразу после Пасхи?

— Готовлюсь, но я намерен просить у гранд Мама позволения проживать летом в Гатчинском дворце.

— Вот как, не желаешь быть подле меня? — улыбаясь поинтересовался Николай Павлович и тут же, заметив смущение на лице сына, расхохотался: — Ха-ха-ха!.. Ну, полно. Я понимаю, хочешь поближе к Батово поселиться. Одобряю. Однако не только же усадьбой тебе там заниматься. Возьмёшь шефство над Лейб-гвардии Гарнизонным батальоном.

— Слушаюсь. Дозволь просить?

— Да.

— Хочу им форму поменять и службу по-своему поставить. Дозволь?

— Хорошо. Карл Карлович тебе поможет. Но без его одобрения ничего делать не смей. А...

— Здравия Желаю! Ваше Императорское Величество! Дозвольте обратиться к Вам с прошением!

Мужчина, что окликнул их на Большой Морской, выглядел лет на тридцать с небольшим, хотя виски уже поседели. Одет он был неброско, в тёмно-серый плащ и картуз. В руках он держал конверт с прошением. Государь Внимательно оглядел просителя с головы до ног и выдержав небольшую паузу, кивнул:

— Я слушаю Вас, сударь.

— Ваше Императорское Величество, меня зовут Кондратий Андреевич Милов. Я имею во владении небольшое поместье в Саратовской губернии, в коем и проживаю вместе с немногочисленным семейством...

Господин Милов обстоятельно и доходчиво описывал все события и факты, которые считал хоть немного относящимися к делу. Государь милостиво выслушивал всё, не перебивая, а только задавая время от времени уточняющие вопросы. Саша внимательно вслушивался в рассказ просителя, стараясь понять всю подоплёку истории.

"Помнится, был разговор с Юрьевичем о том, как живёт русское поместное дворянство, плавно перешедший в разговор о шляхетстве. Тогда он разделил помещиков на старых и юных. Юнцам не хватает доходов с их мелких поместий, и они бегут закладывать их в Заёмный банк. Часть юнцов прогуливают деньги, а часть вкладывает в дело.

Вот и Милов из тех, что вложил в дело. Это и в двадцатом веке было шиком, заложить квартиру и купить акций "МММ". Вот и этот решил построить сахарный завод. А дело не пошло. Теперь просит государя об выкупе. Хотя мужик вроде толковый, но какой-то слишком дотошный. Не удивлюсь если дело накрылось из-за его желания сделать сразу всё правильно, а посему медленно. Ложка, как известно, хороша к обеду.

Однако, Папа уж очень внимательно его слушает, может он слышит что-то иное..."

Вернувшись с прогулки великий князь распорядился сделать два списка с проекта Грибоедова и направить их на рассмотрение Кочубею и Канкрину. Сам же стал готовится к встрече Арсеньевым. Предстояло подробно разобраться с этой Закавказской компанией.

* * *

31 марта 1827, Санкт-Петербург

С самого утра наследник престола чувствовал в теле какую-то слабость. С обеда у него начала болеть голова. И уже к пяти часам дня он сдался, заявив, что не может больше заниматься. Обеспокоенный Мердер, немедля послал за Рюлем и уложил воспитанника на кровать. Вскоре прибывший медик уже внимательно осматривал его и покачивал головой. После осмотра он велел больному лежать и больше пить. Мердер вывел врача в соседнюю комнату и через приоткрытую дверь Саша частично расслышал их разговор:

— Карл Карлович, сообщите государю, что положение может оказаться весьма серьёзное. Я полагаю это variola, но будем надеяться, что болезнь пройдёт в лёгком виде. Однако настаиваю на консилиуме.

— Оспа?

— Да. И важно скорее выяснить как он мог заразится...

"Как! Чёрт. Эта гадина сейчас эпидемию устроит или уже устроила..."

— Карл Карлович! Прошу Вас подойти, — великий князь дождался возвращения медика и наставника. — Оспа?

— Я не могу быть уверен, но... — начал увиливать Рюль.

— Не важно, — оборвал его великий князь и затараторил, задыхаясь и глотая слова от волнения: — Немедля доложите государю. Найдите Юрьевича, пусть он вспомнит того оборванца в Царском, что милостыню просил. Если это оспа, там может мор пойти или уже пошёл. Тогда войска поднимать и оцепить всё пока болезнь в Петербург не пришла...

— Успокойтесь ваше высочество, — обеспокоенный Рюль взял руку наследника и нащупал пульс, — Карл Карлович всё сделает как надо. А Вам надо поспать. Сейчас я вам приготовлю лекарство.

Немного поколдовав над своим саквояжем, медик вернулся к больному, держа в руках порошок и стакан воды.

— Пейте, ваше высочество.

Веки быстро налились тяжестью, и Саша поневоле закрыл их. Некоторое время он слышал, что творилось вокруг, но незаметно сон накрыл его своим одеялом.

* * *

1 апреля 1827, Санкт-Петербург

Утром, великий князь был разбужен многоголосым шепотом. Открыв глаза, он увидел у своей кровати весь цвет медицинской науки. Буш первый заметил пробуждение наследника.

— Он проснулся... Доброе утро, как Вы себя чувствуете, ваше высочество?

Саша поднял руку, поприветствовать врачей, и увидел, что кожа вся усыпана мелкими красными прыщами. Он замер внимательно разглядывая свою руку. Енохин постарался успокоить его:

— Не волнуйтесь, ваше высочество, по моему мнению, болезнь проходит как varicella, её ещё называют, — Енохин на секунду посмотрел на Виллие, — цыплячья сыпь. Она не опасна. Посмотрите на оспины внимательно. Покраснение на месте оспин доктор Рюль заметил вечером, и они уже стали пузырьками с прозрачной жидкостью. Когда болезнь протекает как variola покраснения превращаются сначала в прыщики, а потом вырастают пузырьки в течении нескольких дней. При этом, посмотрите оспины есть как в виде пузырьков, так и покраснений или прыщиков. Это говорит о том, что сыпь на вашей руке продолжает появляться. При variola сыпь проявляется в одном месте сразу, поэтому они все одновременно достигают размера прыщей, образуют пузырьки и корки. Теперь посмотрите на свой живот и лицо.

Буш услужливо подал великому князю небольшое зеркальце, и Енохин продолжил:

— Что вы можете сказать о сыпи на животе и лице?

— М-м-м, она есть, — нерешительно начал больной, откинув одеяло и задрав рубаху, — В целом, не могу найти в ней существенных отличий от сыпи на руке. Всё также есть и прыщики, и пузырьки, и просто покраснения.

— Великолепно, это именно то, на что я и хотел обратить Ваше внимание. Сыпь высыпает по всему телу почти ровно. В то время как при variola живот остаётся почти чистым, а на лице количество оспин в два или три раза больше чем где бы то ни было. Как не сложно убедиться эта сыпь другая нежели при variola она возникла быстро, почти одновременно с головными болями и горячкой, высыпала по всему телу равномерно, и очень скоро мы убедимся, что на одном участке кожи будут одновременно существовать оспины в самых разных стадиях созревания. Пока ещё мы не видим оспин с белёсым уплотнённым пузырьком и не видим корочек, но полагаю уже к вечеру я смогу их показать вашему высочеству.

— Как видите, ваше высочество, болезнь не опасна, — вставил своё слово Буш. — Более того, она может быть отнесена к тому редкому виду болезней, что приносят пользу. Теперь, когда Вы выздоровеете, вы сможете больше не бояться оспы. Вам даже не нужно будет для этого делать вариоляцию.

— Благодарю Вас, Иван Васильевич, за подробные пояснения. Вы немного успокоили меня. Однако тот оборванец, что заразил меня, сможет всё Царское село заразить. Его нашли? Объявили карантин?

— К сожалению, его ещё не нашли, ваше высочество. Все необходимые меры поручены барону Арпсгофену и мне. Я сегодня же выезжаю в Царское для создания карантинного лазарета, а гусары были выведены из казарм этой ночью. Но Вы так и не ответили на вопрос о своём самочувствии.

-Немного болит голова, жарко, руки и ноги слегка ломит, но в остальном я чувствую себя вполне сносно.

— Позвольте нам Вас осмотреть.

Великий князь кивнул, сдвинул одеяло дальше в ноги и замер послушно ожидая врачей. Медики поочерёдно осмотрели больного и вышли в соседнюю комнату, откуда вскоре донеслись их негромкие разговоры. А больной предоставленный сам себе остался рассматривать потолок. Головная боль постепенно усиливалась и ему хотелось просто лежать не думая ни о чём. Хотя мысли всё равно рождались в его голове.

"Ветрянка это, судя по всему. Видимо не опасно. Завтра уже буду томиться в постели. А вот по поводу иммунитета есть сомнения. Помниться мне в двадцатом веке делали прививку от оспы не смотря на то, что я ветрянкой переболел. Видимо ветряная оспа не совсем то, что надо для иммунитета к оспе. Причём помнится, что в Союзе были отдельные прививки и для обычной оспы, и для чёрной. Не простое это дело прививки. Не будучи специалистом не разобраться. Пусть этим медики занимаются, а мне от оспы надо всё-таки вариоляцию сделать, я советским врачам больше доверяю чем местным. Жаль на карантинный лазарет посмотреть не удастся, было бы любопытно. Впрочем, когда всё уляжется расспрошу Енохина."

* * *

2 апреля 1827, Санкт-Петербург

Как и ожидалось, на следующим утром великий князь чувствовал себя уже совсем здоровым. Точнее он об этом заявлял, стремясь избежать постельного режима. Однако осторожный Рюль не внял его увереньям и настоял на строгом нахождении в постели до следующего утра. Исключение только для похода по нужде. И пришлось бедному Саше лежать в кровати. Успокаивало лишь то, что день выдался пасмурным. Накрапывал дождь, то усиливаясь, а временами стихая, но не прекращаясь. В такую погоду лежать у натопленной печи, полистывая бумаги с проектом Грибоедова, предусмотрительно выпрошенными у Мердера, было даже приятно. Накатывало сонное оцепенение рождая желание лениво размышлять о судьбах мира и постройке моста.

"А что душенька, а хорошо было бы через наш пруд каменный мост построить. И чтоб по обеим сторонам лавки...

Хе-хе. А ещё, душенька, Закавказскую компанию основать хорошо бы и наладить с Персией торговлюшку, да не по-детски чтоб. Вот Александр Сергеевич предлагает сею компанию в Закавказье разместить. Порт батумский сделать порто-франко, землицу у царя в аренду получить и заводики в Закавказье поставить. Ещё хочет сады императорские в аренду и денег заимообразно. И наладить торговый транзит Астрахань-Баку, Батум-Весь Мир, Баку-Решт, и наземные пути по Военно-Грузинской дороге в Россию и через Азербайджан в остальную Персию. А работать на этих заводиках будут русские крепостные которых он предлагает покупать и вывозить в Закавказье.

Одно, душенька, не понятно, зачем царю-батюшке надо весь этот огород устраивать в Закавказье. Мужиков туда тащить, деньги туда слать, порты там организовывать. То, что из Баку надо нефть качать, это очевидно, но надобно качать и везти в Россию. Центром Каспийской торговли должна оставаться Астрахань, ну и Барфруш, на другом конце рычага. А в чёрном море Русские товары лучше через Одессу вывозить, как сейчас, а не через Батум, который к тому же пока ещё турецкий. А то что наш друг написал свидетельствует только об одном, что он хочет поднять закавказский регион, центральной России прямой выгоды с этого не будет. Оно конечно не плохо регион поднять. Но рано или поздно встанет вопрос, а зачем славным грузинским парням делиться с царём если у них и так всё хорошо, а в центральной России не очень. Полагаю, регион надо поднимать на сырьевых поставках в Россию, пусть южные ребята без дела не сидят, но работают над тем чтобы поставлять в Астрахань или Одессу хлопок и нефть, получая в ответ ситец и керосин. Тогда Центральная Россия будет промышленность развивать и этих периферийных ребят вопросов не будет почему им в империи лучше, чем без неё. И Закавказская компания и должна быть нацелена на то чтобы эту интеграционную связь с Россией углубить и не только у наших горцев, но и у персов.

Собственно, это проблема всех колоний. И опыт САСШ нам наглядно показывает, при слишком высоком развитии и недостатке интеграционных связей эти куски отрываются от тела империи. С автономной Русской Америкой пока приходится смирится. Из-за дальности расстояний, просто нет возможности наладить плотную связь. Но Закавказье, вот оно, к нему подход иной вполне возможен. Потом не будет ЗРК аналогом РАК. А будет она под торговым флагом проводить политику империи, развивая скорее центр, чем окраины. Заводики будем открывать в Астрахани, порто-франко в Одессе достаточно. А из Баку и, если повезёт, Батума будем возить в Россию нефть, шёлк, пряности, хлопок и, конечно, мандарины и чай. Всецело развивая в Закавказье сельское хозяйство и добывающую промышленность. Самая же проблема в том, чтобы наладить в России обработку этого сырья, и дальнейший экспорт в другие регионы. Заводы нужны и флот. Первым пусть Закавказская компания занимается, раз уж рвётся, а вот флот — это отдельная проблема. Нужен паровой речной флот по Волге и железная дорога или Волгодон, чтобы от Астрахани везти до Одессы или до Питера. А также нужен флот и порт, чтобы везти из Одессы и Питера по всему миру. Одесса запирается турками, А Питер датчанами. Мурманский порт отстроить надо бы, но туда везти далеко и места там по нынешним временам для жилья не комфортные, благо не замерзает в отличие от Архангельска. Но это будет город с полным снабжением из Питера, тут железная дорога нужна. Чтобы круглогодично и споро всё доставлять. Но как мост через пруд, вполне годная мысль.

Так что, душенька, получается следующая цепочка. Астрахань-Москва-Питер, Астрахань-Одесса, Астрахань-Баку, Астрахань-Барфруш, и, возможно, Батум-Одесса. Астрахань транспортный узел, перерабатывающие производства по Волге ставить. Впрочем, что я всё про импорт, пора и про экспорт заикнуться. Сейчас, в Персию и Закавказье возят в основном ситец, сахар и всякое железо, от криц до изделий самой разной направленности. Ситец как положено делают из персидского хлопка, с этим всё хорошо. С сахаром дела обстоят не важно, объёмы явно малы, заводов не хватает, а строить их наши люди не умеют. Вон, товарищ Милов пытался, а не вышло. Железа тоже не хватает. Добычу, литьё и иное производство надо развивать. Этим пусть тоже компания занимается. Но помимо внутренних проблем есть и внешние. И сахар, и железо в Персию активно возят англичане. Конкурировать с ними очень сложно. Ценой разве что бить. На настоящий момент импорт с экспортом не уравновешен, в Персию активно уходит русское серебро.

Штаб-квартира ЗРК в Астрахани. Остаётся разобраться с частным капиталом. Поскольку инициатива частная, а деньги в дело пойдут казённые, то получается некое государственно-частное партнёрство. Стратегически в нём рулить должен царь-батюшка, но частным инициаторам надо дать возможность деньжат получить. Посему у руля должен стоять частник, пускай деньги нарабатывает делит между собой и казной, а при нём будет ревизионная комиссия от царя. Из важного в этой схеме — создание личной имущественной и неимущественной ответственности, и самое проблемное — воплощение её в жизнь. Без этого всё будет неуправляемой махиной, жрущей казённые деньги и плодящей частные капиталы. Тут какую схему не придумай, а толку не будет, если нет возможности вывести гада к стенке, а имущество всё отнять выбросив семью на мороз. Такой исход должен быть очевидным, для всех. Поэтому его наверняка придётся пару раз продемонстрировать, чтобы все чувствовали "Дамоклов меч". Одно настораживает, что меч тот весел над троном.

Но надо, душенька, двигать это дело. Торговля с Персией нужна. Она не только персов к нам привяжет, но и поможет промышленность поднять на этом экспорте. Для начала главное персов побить хорошенько. А побив, втянем их как союзников против Турции, начнём им оружие продавать, в армию инструкторов поставим. Будем устраивать дни русско-персидской дружбы...Женюсь на дочке шаха...

Женилка ещё не отросла... Есть вопросы и попроще. Их, собственно, три.

Первое, это конвойные дела. Скоро прибудут поляки. Придётся их как-то обтесать. Кроме того, конвой разместится в Гатчине, а значит быт будем налаживать. Тут надо внимательно послушать Щербцова. До этого сильно думать не над чем.

Второе, это гарнизонный батальон. Папа дал добро, теперь надо показать насколько я крут, и круче меня только яйца. Первое и самое важное дело: всех переодеть в новую форму, на манер первой мировой. Второе не менее важное всех перевооружить. Ружья отнять, выдать копья и пистолеты. Или лучше протазаны и пистолеты. А дальше мелочи пойдут. Переделать их из гарнизона в ОМОН, то есть из войск несущих караульную службу в отряды силовой поддержки для наведения порядка. Точнее они и сейчас выполняют самый широкий спектр задач включая и наведение порядка, но всё-таки основной упор сделан на выполнение караульных функций. Фактически батальон занят тем, что ежедневно распределяется по постам по всей Гатчине, на манер ВОХРа. А я его направлю улицы патрулировать и ...гонять старушек, торгующих зеленью у метро...

А вот третье, самое сложное, это Батово. Стыдно признаться, душенька, но я ведь не знаю, чего с ним делать. Плана то у меня нет. НУ допустим моя идея с податями вкатит, и я сгоню крестьян с земли и заставлю их батрачить на меня. Допустим. А делать то, что? Ну, картоху сажать, так посадочного материала с гулькин нос. В Петергофе ещё попрошу. Дадут ещё мешок. Это не о чём. А со сбытом проблем не будет. У меня есть отличный покупатель — казна батальона, конвоя и гатчинского дворца. Всех заставлю картоху жрать. Только нет её и не будет в товарных количествах ещё долго. Семенной материал купить в Питере довольно сложно, не ходовой продукт. Но надежда есть. Фома как раз этим занят, но результатов не жду.

Зерно растить без толку. На этих землях у крестьян родится САМ-два, САМ-три. Допустим, я найду навоза и удобрю, получу САМ-пять... Не стоит это выделки. В гатчинской болотине с зерном возится пустое дело. Либо уметь это надо хорошо, либо уж и не браться вовсе. Лён надо бы внимательно посмотреть, но Фома говорит лён южнее садят, здесь он не зреет. Конопля тоже не очень. А жаль хотелось бы мануфактурку устроить на своём сырье.

Остаётся живность. Птицу я помню в Ленинградской области активно разводили. Бывал я на птицефабрике. Там без антибиотиков никак, куры передохнут все. А растить их на свободном выпасе, тут можно подумать. А вариантов не много: птица, свинья и корова. Всё. За лошадей лучше не браться, бараны у нас тоже не в чести. О, коз забыл. Из птицы кура и индюк. Вот эту пятёрку и будем изучать для животноводства. Наверняка что-то окажется нерентабельным, но что-нибудь да выстрелит. Сначала надо их опробовать понемногу, а потом будем специализироваться. С живностью есть один большой плюс, следом за фермой консервный заводик маячит, а это при всёй сложности вопроса огромный шаг вперёд. Да и множество другой мануфактуры на этом сырье можно поставить. Хотя этот вопрос требует значительных раздумий. А с зерновых вперёд шагнуть тяжело. С русским Черноземьем, где хлеб родится, был бы дождь, или с Украиной, где воткнутые в землю оглобли прорастают, конкурировать просто нереально.

А ещё интересная тема — Лес. Рылеевы, которым, оказывается, раньше принадлежало Батово, основной доход имели с продажи леса. Бревно-кругляк гнали в Рождествено на лесопилку. Арсеньев говорит, что цена на лес как на кругляк, так и на доску стабильно идёт вверх. Причём темпы хорошие, особенно на доску. За последние пятьдесят лет бревно подорожало втрое, а доска в шесть раз. При этом оказался очень развит экспорт леса. Собственно, поэтому лесопилок в округе как грязи. Однако вливаясь в общий поток этих леспромхозов, я вряд ли вырву большой куш. Рынок вполне себе освоен, он растущий, на нём пока хватает места всем, но это вопрос времени. Толкаться вместе со всеми нет резона. Конечно лес нужно продавать и даже растить его. При случае, разумно поставить лесопилку, хотя с этим есть проблемы. Но строить на лес грандиозные планы не стоит, поляна давно выхожена. Хотя можно поработать над вопросом пропиток, или клееной древесины. Например, о фанере задуматься, но полагаю тут многого не выловить... пока не выловить. Так что душенька, животноводство и ещё раз животноводство... и картоха... и корма для скота...А это кстати вопрос. На вольном выпасе, большой животноводческий комплекс не построишь. Для начала дела — это не актуально, но в последствии вопрос кормов станет остро. Надо будет начинать турнепс растить или ещё чего-нибудь... это хороший вопрос... очень хороший..."

* * *

7 апреля 1827, Санкт-Петербург

Уже несколько дней он чувствовал себя совсем здоровым, новые прыщи перестали появляться, а выскочившие ранее почти все высохли и покрылись корочкой. Из учителей в его комнату допускали только Мердера и Юрьевича, поэтому учёба практически встала. За время болезни, была закончена рецензия на записку Грибоедова. И отложив её, в ожидании возможности обсудить текст с Арсеньевым, великий князь наслаждался отдыхом. Видимо узнав о вынужденном безделье воспитанника, Сперанский передал ему записку Карамзина о древней и новой России. Карл Карлович, передавая её, обязал своего подопечного непременно изложить свои соображения о данной записке на бумаге. Исполняя это поручение, великий князь внимательно вчитывался в текст, делая пометки на не большом листе. Однако взгляд его то и дело переключался на созерцание оконной рамы. Работать было решительно невозможно.

"Вот так, вроде известный человек и главный труд его прочитан многими. Я не исключение, Историю государства Российского я читал. Но эта записка о Карамзине говорит значительно больше, чем общеизвестный труд.

...Настоящее бывает следствием прошедшего. Чтобы судить о первом, надлежит вспомнить последнее... Вот это правильно, тот же Сперанский зачастую забывает, что свои реформы он хочет воплотить во вполне определённой стране, населённой людьми, имеющими отличный от всяких Франций исторический опыт, который выражен во всём и в устройстве власти, и в вере, и в обычаях. Вполне объяснимо, что можно заблуждаться относительно того исторического наследия которое было, но не учитывать его вовсе нельзя. Любое предложение о реформе в мотивировке своей не опирающееся на историю страны должно быть отвергнуто. Оно может иметь только познавательную ценность, но не практическую.

...Сделалось чудо. Городок, едва известный до четырнадцатого века, от презрения к его маловажности именуемый селом Кучковым, возвысил главу и спас отечество. Да будет честь и слава Москве!.. Всё-таки он, скорее литератор, чем историк. Вся его истории государства Российского читается скорее как сказка, нежели как историческое исследование, слишком уж много о таких вот чудесах и слишком мало о торговых путях, производстве и политике.

...история наша представляет новое доказательство двух истин: для твердого самодержавия необходимо государственное могущество; рабство политическое не совместно с гражданскою вольностью... И если с первым спорить не приходится, то второе это золотая мечта многих реформаторов. Они желают, чтобы народ сам себе придумывал, как заработать и безропотно отдавал долю государству, а сам при этом в политику не лез. И это кажется достижимым, если придумать, что удержит государство и чиновников его от желания отнять всё. С полной уверенностью можно сказать, что политические права являются гарантией для гражданских. А порождает их сбалансированность общественных сил, не позволяющая довольно ограниченным группам диктовать свою волю всему обществу, поскольку декларация прав рискует остаться словами на бумаге.

...Бедствия мятежной аристократии просветили граждан и самих аристократов; те и другие единогласно, единодушно наименовали Михаила самодержцем, монархом неограниченным; те и другие, воспламененные любовью к отечеству, взывали только: Бог и Государь!.. Написали хартию и положили оную на престол. Сия грамота, внушенная мудростью опытов, утвержденная волею и бояр, и народа, есть священнейшая из всех государственных хартий... Тем не менее опыт восемнадцатого века показывает, что аристократия не просветилась, а так и осталась мятежной.

...Просвещение достохвально, но в чем состоит оно? В знании нужного для благоденствия: художества, искусства, науки не имеют иной цены. Русская одежда, пища, борода не мешали заведению школ... А это уже о Петровских реформах. И вроде изложенная мысль очевидна, однако есть существенные сомнения в её правильности. Реформы носили комплексный характер, и было нужно не только усилить просвещённость, а перетряхнуть всё общество: сместить с правящих позиций боярство, изменить отношение народа к власти, переделать отношение людей друг к другу. В таких реформах без шоковой терапии никак, потому и ломал он все старые порядки через колено. Но справедливо и то, что не хватит жизни в корне переделать весь народ. Но есть опасение что Петру и потребна была только реформа правящей верхушки. В результате общество разделилось на два почти не связанных друг с другом народа: живущих славянскими нравами простолюдинов и европейскими обычаями дворян. В силу этого все предлагаемые реформы делаются по европейским концепциям и саботируются народом. Наверное, с тех времён обрело силу высказывание "с народом нам не повезло".

... Слабый Петр Третий, желая угодить дворянству, дал ему свободу служить или не служить. Умная Екатерина, не отменив сего закона, отвратила его вредные для государства следствия: любовь к Святой Руси, охлажденную в нас переменами Великого Петра, монархиня хотела заменить гражданским честолюбием; для того соединила с чинами новые прелести или выгоды, вымышляя знаки отличий, и старалась поддерживать их цену достоинством людей, украшаемых оными... Не знаю. Пока, из моих наблюдений, я не могу сказать, что люди вокруг меня служат из честолюбия, но полагаю Карамзин знал о чём писал. Однако это не радует, дальнейшее развитие такого подхода приведёт к тому, что сдать страну врагу, за почести и блага станет поступком не порицаемым, а желанным. В какой-то степени так и было в конце двадцатого века, вот только не сильно меня тогда радовало это обстоятельство. Впрочем, и Карамзина эта перспектива тоже не радует.

...В самом деле, можно ли и какими способами ограничить самовластие в России, не ослабив спасительной царской власти? Умы легкие не затрудняются ответом и говорят: "Можно, надобно только поставить закон еще выше государя". Но кому дадим право блюсти неприкосновенность этого закона? Сенату ли? Совету ли? Кто будут члены их? Выбираемые государем или государством? В первом случае они — угодники царя, во втором захотят спорить с ним о власти, — вижу аристократию, а не монархию. Далее: что сделают сенаторы, когда монарх нарушит Устав? Представят о том его величеству? А если он десять раз посмеется над ними, объявят ли его преступником? Возмутят ли народ? Всякое доброе русское сердце содрогается от сей ужасной мысли. Две власти государственные в одной державе суть два грозных льва в одной клетке, готовые терзать друг друга, а право без власти есть ничто...

Вот это в корень. Людям двадцать первого века не привыкать к разделению властей. Тем не менее, россияне и весьма скептически относятся к словам "народ — источник власти", хотя революционный опыт должен сильно помогать им. Однако, не верится людям в то, что это именно они устроили перестройку, приватизировали заводы, напринимали дурных законов и несправедливо судят по ним себя. Устойчиво в людях представление о власти как о чём-то внешнем. Тем не менее, любая власть основана на воле людей, поскольку именно они, движимые своими представлениями о правильности реализуют властные функции. Содержимое их сознания определяет всё и подчинение власти, и отправление власти, и признание собственности. Всё это абстракции, которыми люди руководствуются. С тем же успехом они могут руководствоваться такой абстракцией, как воля божья. Существенным является то, что абстракция должна приниматься всеми. А когда царь правит своей волей, а сенат волей народа. Именно тогда возникает конфликт между двумя грозными львами. Когда же источник власти полагается один: бог, народ, царь, или аристократия, тогда вопрос соперничества вполне разрешим. Дело лишь за созданием бескровного механизма урегулирования соперничества и за наличием в обществе равновесия сил.

... Вообще новые законодатели России славятся наукою письмоводства более, нежели наукою государственною: издают проект Наказа министерского, - что важнее и любопытнее?.. Тут, без сомнения, определена сфера деятельности, цель, способы, должности каждого министра?.. Нет! Брошено несколько слов о главном деле, а все другое относится к мелочам канцелярским: сказывают, как переписываться министерским департаментам между собою, как входят и выходят бумаги, как государь начинает и кончит свои рескрипты!..

Истинно так, здешние законы кровно нуждаются в разделении на нормы материального и процессуального права. Это стремление в каждом законе описать кто, как и куда письма писать должен идёт явно в ущерб основному содержанию. Он и сам тут же приводит показательный пример с неисполнимым Манифестом о милиции.

...Умножать государственные доходы новыми налогами есть способ весьма ненадежный и только временный. Земледелец, заводчик, фабрикант, обложенные новыми податями, всегда возвышают цены на свои произведения, необходимые для казны, и чрез несколько месяцев открываются в ней новые недостатки... Он ещё и экономист-любитель. Впрочем, экономику он рассматривает как статичную картинку.

...Государственное хозяйство не есть частное: я могу сделаться богатее от прибавки оброка на крестьян моих, а правительство не может, ибо налоги его суть общие и всегда производят дороговизну. Казна богатеет только двумя способами: размножением вещей или уменьшением расходов, промышленностью или бережливостью... Звучит слишком однобоко и категорично, чтобы быть правдой. Но настраивает на нужный лад. Ведь если я верно помню, эта записка была адресована Александру Павловичу, так сказать с научением. Тут есть чего взять и мне для своих детских задач: "Полки красятся не одеждою, а делами."

... Кто дает цену деньгам? Правительство, объявляя, что оно будет принимать их в дань народную вместо таких и таких вещей. Если бы государь дал нам клейменные щепки и велел ходить им вместо рублей, нашедши способ предохранять нас от фальшивых монет деревянных, то мы взяли бы и щепки... А это уже об ассигнациях. Да он, как видно, ярый противник серебряного рубля. Он полагает единственно верным оборот ассигнаций с гарантированным обменом на металл, как было при Екатерине Второй.

...У нас ходит оно только в столицах, в городах пограничных, в приморских, - внутри России не видят и не спрашивают его, в противность сказанному в Манифесте, что единственная российская банковая монета есть рубль серебряный. Нет, серебро у нас — товар, а не деньги?.. Что ж, если этом действительно так, то есть возможность вывести серебряный рубль из оборота.

...Петр Великий любил иностранное, однако же не велел, без всяких дальних околичностей, взять, например, шведские законы и назвать их русскими, ибо ведал, что законы народа должны быть извлечены из его собственных понятий, нравов, обыкновений, местных обстоятельств. Мы имели бы уже 9 Уложений, если бы надлежало только переводить. Правда, благоразумные авторы сего проекта иногда чувствуют невозможность писать для россиян то, что писано во французском подлиннике, и, дошедши в переводе до главы о супружестве, о разводе, обращаются от Наполеона к Кормчей книге; но везде видно, что они шьют нам кафтан по чужой мерке. Кстати ли начинать, например, русское Уложение главою о правах гражданских, коих, в истинном смысле, не бывало и нет в России?.. А это, видимо о каком-то более раннем проекте сводного уложения законов российских. Критикуемое сочинение я не читал, но эти слова можно смело приложить к любому закону.

...Мы говорили доселе о систематическом законодательстве: когда у нас нет людей способных для оного, то умерьте свои требования, и вы сделаете еще немалую пользу России. Вместо прагматического Кодекса издайте полную сводную книгу российских законов или указов по всем частям судным, согласив противоречия и заменив лишнее нужным, чтобы судьи по одному случаю не ссылались и на Уложение царя Алексея Михайловича, и на Морской устав, и на 20 указов, из коих иные в самом Сенате не без труда отыскиваются. Для сей сводной книги не требуется великих усилий разума, ни гения, ни отличных знаний ученых... Так вот кто внушил Папа идею полного свода законов. Возможно и в остальном эта записка имеет влияние на государя, иначе с чего бы Махаил Михайлович мне её предложил для прочтения. Вот так сразу своё мнение об этой записке и не напишешь, слишком уж много самых разноплановых тезисов в ней изложено. И каждый заслуживает отдельного рассмотрения. Впрочем, на выписку не скоро."

Утомлённый долгим чтением великий князь отложил рукопись и встал у окна. Глазам нужен был отдых, и нет ничего лучше, чем просто посмотреть вдаль. Пока он стоял, в его мозгу созрело решение, что сегодня обязательно надо закончить наброски замечаний, как бы ни хотелось отложить это на потом. Появилась возможность превратить свою работу, в полноценную обращённую к государю статью. Благо темы поднятые Карамзиным были достойны того, чтобы попробовать раскрыть их полнее.

— Пока, я на карантине, я должен успеть. У меня ещё самое большее дней пять, — сказал сам себе великий князь.

* * *

16 апреля 1827, Гатчина

Два дня как наследник престола вместе с воспитателями, конвоем и своей канцелярией переехал в Гатчинский дворец. И хоть обжиться на новом месте еще никто не успел, но с самого первого дня значительную часть своего времени он уделили традиционному для царствующей семьи занятию — параду. Эта идея, устроить небольшой смотр на день рождение наследника, была, без каких либо затей, предложена Мердером. Он же сразу сообщил, что родилась она в беседе с государем и была им одобрена. Именно смотром гатчинских войск должно открыться официальное празднование дня рождения наследника. А закончиться оно должно небольшим фейерверком.

Собственно как и раньше всю программу праздника продумали без участия великого князя и уже давно приступили к подготовке, но в этот раз мальчика решили перевести из роли главного статиста в активного участника действа. Хотя по театральным меркам он наверно поднялся до уровня "кушать подано", однако ранее он исполнял роль стула. Эти два дня он посвятил знакомству с войсками, которых было не так и много: Гусарский конвой, полуэскадрон кирасир из расквартированного в Гатчине Лейб-Кирасирского Её Императорского Величества полка да лейб-гвардии гарнизонный батальон. Не известно, по какой причине наследника так стеснили в выборе войск, но делать было нечего. Уже подъезжая к Гатчине, великий князь понял, что произвести сколь-нибудь значительное впечатление обычным смотром не удастся. Восемьдесят всадников и почти семьсот штыков пехоты. Высочайшим указанием лейб-гвардии гарнизонному батальону было велено быть в полном составе. Такой дикий дисбаланс. Кроме того Устав предписывал трёх шереножный строй для пехоты. Было решено выводить части на площадь перед дворцом полуротами и строить в две линии с разрывами, в которых разместить два взвода кирасир и конвой. Это должно было сгладить впечатление и расположить войска компактно. Карл Карлович изначально был против этой идеи, хотя устав напрямую не запрещал построение в несколько линий, однако он содержал в себе в полнее однозначное построение полка для смотра, в виде длинной линии построенных в три шеренги солдат. Батальон выглядел бы как длинная колбаса в двести сорок человек по фронту. Но как не странно это звучит, но устав не догма, он вполне допускал и иное построение, если это требовалось. А в данном случае именно оно и требовалось.

Два дня были потрачены на тренировку выхода на площадь и построения. С одной стороны этого времени было явно недостаточно, с другой солдаты в большинстве были опытными служаками а великий князь не требовал многого. Вся сложность заключалась лишь в слаженном занятии полуротами своих мест в общем строе. Это "лишь" никак не давалось. Однако личное участие в подготовке командира батальона генерал-майора Ратькова давало надежду. Этот опытный офицер начавший службу в гатчинской команде Павла Петровича, практически взял всё руководство на себя, демонстрируя юному офицеру, как надлежит управляться с солдатами. Впрочем, чувство такта Аврама Петровича не подводило, и великий князь не считал себя отодвинутым, а только испытывал чувство благодарности к столь опытному помощнику.

Стоя возле Ратькова, юный подпоручик внимательно следил за новым наставником и вдруг заметил как кирасиры, что-то оживлённо выясняют с солдатами гарнизона.

— Позвольте, Аврам Петрович, что там происходит?

— Пустое, ваше высочество, ничего нет удивительного в том что эти дубины вместо того чтобы учиться решили свести старые счёты. Сейчас мы всё исправим... Господин, ротмистр! Прошу Вас повторить выход на площадь!

— Какие могут быть между ними счёты, чтоб в присутствии офицеров сводить их здесь? — великого князя поразила подобная недисциплинированность.

— Это же синие кирасиры, известные своим буйством, — И заметив, что наследник престола не понимает его, Ратьков пояснил: — Это любимцы Марии Фёдоровны. Поверх своего обычного содержания они получают дополнительное от императрицы, посему и недостатка в деньгах не испытывают. Все они как на подбор рослые молодые богатыри. А молодость и здоровье, соединённое со свободными деньгами делает их постоянными посетителями местных питейных. А когда прошлым летом Николай Павлович пожаловал им гвардейские петлицы, так вся Гатчина боялась вечерами на улицу выйти. Ужо буйны по пьянке кирасиры. Ну а гарнизон он свою службу тянет. Его дело порядок блюсти, да буйствующих усмирять. Отсюда и счёты между ними.

— Да какие тут могут быть счёты... А куда провинившихся сдают если поймают, как наказывают?

— В полк сдают, а там уж дело командира решать, как наказывать.

— Ну, это понятно, значит никак не наказывать.

"...Де Тревили фиговы..."

— А полковому командиру виднее.

— Сомневаюсь, порядок нужен, — заключил великий князь.

— Вам сам бог велел порядки менять. А нам людям служащим опыт графа Аракчеева наукой, — не весело усмехнулся Ратьков, и прочитав в глазах юнца вопрос, пояснил: — Он тоже всё порядок наводил и теперь в отставке, у ж больше года сидит у себя в деревне. Отдыхает от дел государевых.

Тем временем кирасиры в очередной раз продемонстрировали свою необучаемость, выехав на площадь вполне ровно и красиво они заняли позицию, почти на метр выступив за линию пехоты.

— Это невозможно! — в растерянности вскрикнул наследник престола. — Аврам Петрович, может нам следует поменять порядок. Пусть первой выходит кавалерия, а пехота заполняет промежутки.

— Нет, пехота служит хорошим ориентиром, нужно только добиться, чтобы кавалерия останавливалась, где ей положено. И здесь нет ничего лучше, чем повторение.

— Времени почти не осталось.

— Тем более поздно что-то менять. Будем продолжать.

Замученных солдат отпустили по казармам уже в сумерках. У них осталось не так много времени, чтобы отдохнуть и привести себя в порядок. В полдень ожидалось прибытие государя.

* * *

17 апреля 1827, Гатчина

Сам праздник прошёл на удивление гладко. Государь несколько задержался в пути, что позволило не опоздать с подготовкой. Начавшись почти на час позже, парад и смотр прошли великолепно. Наблюдая за маленьким наследником престола, вышагивающим в сопровождении, казавшихся гигантами обер-офицеров, и руководившим парадом, вся царская семья пришла в умиление. О чём Карл Карлович не преминул сообщить сразу после окончания смотра. По его словам Мария Фёдоровна даже утёрла слезу, сказав, что уже долгие годы Гатчина так не радовала её. Чем заслужила череду комплементов от сопровождающих её Ратькова и командира лейб-кирасир генерал-лейтенанта Каблукова. Как понял великий князь, оба этих генерала были весьма близки вдовствующей императрице, что не удивляло. В Гатчине почти всё было связано с её именем. Даже то, что сделал её муж, местными жителям всё равно приписывалось её участию.

В присутствие гостей государь не стал вести с сыном долгих бесед, но направляясь в обеденный зал, вскользь сообщил, что ознакомился с его заметками и хотел бы обсудить их. Для чего ожидает его в Царском к полудню двадцать пятого числа. Все проследовали за государем к столу, где и продолжилось торжество. По обыкновению, главным действующим лицом на празднике был государь, и все торжественные речи хоть и посвящались наследнику, но обращались к императору. Саша занял свою привычную позицию выставочного экспоната и терпеливо с улыбкой выслушивал поздравления и принимал подарки. Эта роль китайского болванчика, улыбчиво качающего головой, бесила Сашу. Он не мог дождаться окончания церемоний, чтобы отправиться к себе и завалиться спать, поскольку на сегодня он всё сделал. Свой подарок Папа вручил последним, это был небольшой штуцер и принадлежности для стрельбы и изготовления пуль. Мысль о пуле Минье тут же проскочила в голове великого князя, но мгновенно растворилась в глубине, заслонённая словом "Потом".

Уставший мальчик был препровождён отдохнуть задолго до того как гости направились наблюдать фейерверк. Поэтому ни взрывы ни свист ракет уже не могли разбудить спящего .

* * *

19 апреля 1827, Гатчина

Брёвна местами краснели не ободранной корой. Солдаты в белёных мундирах ещё копошились вокруг них, но молодой прапорщик уже бодро докладывал шефу своего батальона об окончании работ. Великий князь похвалил прапорщика и направился осматривать строение, которое представляло собой, сложенную высотой около двух метров стену из брёвен. На концах, которой были вбиты в землю направляющие брёвна, удерживавшие всю конструкцию от падения. Заметив приближающихся офицеров, рядовые оторвались от работы, встав "смирно".

— Молодцы! Отличная работа! Благодарю за службу! — восторженно крикнул наследник престола.

— Рад стара, Ваш Им-пра-торс Вы-ство! — гаркнули в ответ.

— Продолжайте работы, — отдал команду великий князь и, обойдя всю конструкцию, обратился к прапорщику: — Опробуем мы этот п...уловитель пуль прямо сейчас, но завтра непременно сделайте земляную насыпь с обратной стороны брёвен, на всю высоту стены.

— Слушаюсь, Ваше Императорское Высочество.

— Чернявский! Мой штуцер и патроны сюда!

— Слушаюсь, Ваше Императорское Высочество!

— Ваше высочество, — Юрьевич воспользовался возникшей паузой, — позвольте мне показать Вам манеру стрельбы из штуцера, поскольку она немного отлична от ружейной.

— Буду Вам благодарен, за науку, Семён Алексеевич, — ответил великий князь и, обернувшись к подпрапорщику, приказал, сопровождая слова жестами: — Семёнов, установите мишенный щит и уведите людей к тому дереву.

— Слушаюсь, Ваше Императорское Высочество.

Получив в руки штуцер наследника, Юрьевич принялся объяснять его устройство и назначение:

— Обратите внимание, ваше высочество, на дуло. Не напоминает ли это Вам звезду? — Юрьевич продемонстрировал ствол, и наследник смог убедиться, что нарезы в сечении представляют собой треугольники. В результате канал ствола на срезе действительно похож на причудливую звёздочку. Дополнительную необычность ей предавало отчасти то, что нарезы были сделаны неодинаковой глубины. Юрьевич продолжил, сопровождая слова поясняющими жестами: — Вот эти лучики звезды и есть нарезы, которые поворачиваются по оси ствола вот таким манером. Вдавливая в них пластырь пуля приобретает дополнительное вращение, которое, как было давно замечено, повышает дальность прицельной стрельбы. Штуцера или винтовальные ружья предназначены для вооружения егерей, унтер-офицеров и отборных стрелков, целкость и спокойствие которых позволяет на больших расстояниях попадать в противника. Армия и гвардия Его Величества вооружена довольно большим количеством винтовальных ружей самых разных образцов. Встречаются и закупленные в Англии штуцеры Бейкера, австрийские и различные трофейные образцы, но в преобладающем числе это штуцер одна тысяча восемьсот пятого года для вооружения отборных егерей, винтовальное ружьё того же года для унтер-офицеров и отборных солдат и кавалерийский штуцер одна тысяча восемьсот третьего года. Вам, кавалерийскому подпоручику, подарен кавалерийский штуцер. Это довольно лёгкое оружие, с коротким стволом, позволяет попадать в человека примерно с двухсот шагов. Винтовальное ружьё и егерский штуцер вдвое тяжелее и длиннее, нарезы в их стволах значительно глубже, и с них попадают примерно с пятисот шагов, — Юрьевич сделал паузу в ожидании вопроса ученика, но его не последовало. — Раньше, Вам доводилось стрелять из гусарского ружья и вы знаете, что оно на две трети короче стволом пехотного. Штуцеры и винтовальные ружья обычно делаются ещё короче. Причиной тому не только сложность изготовления штуцерных стволов, но и трудность заряжания, с которой Вы ознакомитесь позже. Также прошу обратить внимание на то, что в отличие от обычных ружей винтовальные и штуцера снабжены штуцерным прицелом, а не привычной мушкой. Если из пехотного ружья в человека уверенно попадают со ста шагов, а с гусарского с шестидесяти, то наличие винтовочных нарезов и прицела позволяют попадать с двухсот шагов даже с короткого кавалерийского штуцера.

— А существенно ли дороже делать штуцеры, а не ружья? — поинтересовался наследник престола.

— Я не готов сейчас назвать точно стоимость производства на казённых заводах, но полагаю что егерский штуцер дешевле пехотного ружья и дороже гусарского. Но если вашему высочеству угодно, я готов уточнить стоимость.

— Непременно, меня весьма интересует этот вопрос. Однако, продолжайте.

— Сейчас я покажу манеру стрельбы. Обратите внимание, ваше высочество, что к штуцеру, как правило, прилагаются два вида патронов. Один обычный, а другой с пластырем, — Юрьевич продемонстрировал маленький кусочек промасленной парусины. — Патроны эти отличны размером пули, с пластырем она чуть меньше. Сейчас я покажу оба варианта.

Юрьевич, надел патронную сумку, выпрямился, замер на секунду и потом стал сам себе отдавать команды и действовать:

— Жай!.. Открой полку!.. Вынь Патрон!..Скуси!.. Сыпь порох на полку!.. Закрой полку!.. Обороти ружьё!.. Патрон в дуло!.. Шомпол!.. Бей!..В ложь!..Товсь!..Взведи курок!..Кладсь!.. Пли!..

Грохнул выстрел. Когда облако дыма чуть разошлось, Юрьевич поменял патроны в сумке и снова замер:

-Это было обычное ружейное заряжание. Его не желательно использовать часто. Считается что при такой стрельбе пуля разбивает нарезы. А теперь для штуцера... Жай!.. Открой полку!.. Вынь Патрон!..Скуси!.. Сыпь порох на полку!.. Закрой полку!.. Обороти ружьё!.. Порох в дуло!.. Пластырь!.. Пулю клади!.. Колотушкой вбей!..Шомпол!.. Бей!.. — Юрьевич вдавил в дуло пулю, лежащую на промаслянной тряпице при помощи деревянного молоточка, вынул шомпол и по команде "бей" протолкнул её в глубину. — В ложь!..Товсь!..Взведи курок!..Кладсь!.. Пли!..

Протянув штуцер и патроны великому князю, Юрьевич продолжил:

— Вторая манера заряжания, как вы будились, требует времени, но неглубокие нарезы в коротком кавалерийском штуцере позволяют при наличии силы просто вдавить пулю без колотушки.

Вдавливать пулю через тряпку было действительно тяжело, но мальчик, навалившись телом, справился. Продвижение же пули по стволу хоть и требовало усилий, но выполнялось относительно легко. Конечно, это было несравнимо с гладким ружьём, в котором пуля свободно падала вниз и только придавливалась сверху осаленной бумагой патрона. Подобное заряжание в седле Великий князь представлял себе плохо.

"Завтра же закажу форму под расширяющуюся пулю. Хотя пластырь это не только уплотнитель. Порох-то дымный, нагара в стволе много. В гладком достаточно бумагу протолкнуть, чтоб почистить, а здесь нарезы надо вычищать. Всё одно пуля Минье наше будущее. А нарезы надо делать более широкими и с плоским дном, тогда их легче вычищать будет. Сейчас срез ствола звезду напоминает, и вычистить его задача нелёгкая. Надо будет поэкспериментировать, как быстро нагар забивает нарезы и насколько это будет мешать расширяющейся пуле, может она, вдавливаясь в нарезы, сама будет их чистить."

Отстреляв с десяток патронов, великий князь приступил к обязательной для каждого стрелка процедуре, чистке и смазке оружия.

— Семён Алексеевич, я весьма впечатлён целкостью стрельбы, — покривив душой, признался юный воспитанник своему наставнику, наматывая осаленную ветошь на шомпол, — Но почему тогда не вооружить всех солдат штуцерами. Они издали смогут стрелять, попадая по противнику, и сделают больше выстрелов пока к ним подойдут. Тем более, штуцер дешевле производить, чем ружьё, если Вы не ошиблись.

— Видите ли, ваше высочество, ружья, пистолеты, пищали и другое оружие огненного боя известны давно. Их применяют во всех армиях мира. Стрельбе уделяется весьма большое внимание. В компании двенадцатого года французы показали себя отменными стрелками, и нам бывало нелегко. Хороший ружейный залп способен сотворить многое, даже обратить противника в бегство. Однако по настоящее время исход баталии решает рукопашная схватка. Вы же помните суворовское: "Пуля дура, штык молодец". Ружейным огнём победу взять, обычно, не удаётся. Поэтому не так важно, что солдаты смогут, издали попадать во врага, главное что, они смогут быстро дать один-два залпа, прежде чем сойдутся в штыки. Эти залпы не столь должны нанести урон, сколь необходимы для смешения порядков врага и вселения в него неуверенности и страха. Поэтому и сближаются ряды на семьдесят шагов, и на этих расстояниях штуцер, с его долгим заряжанием, весьма медленен. Обычная тактика русского боя заключена в том чтобы, дав залп с больших дистанций, выманить у противника его первую пулю и брать его в штыки. Кроме того, обычный рекрут стреляет препаршиво, а проживёт этот солдат одну-две баталии не больше. После Бородино были полки, не насчитывающие в себе и трех сотен рядовых. И учить его, это зря жечь порох. Чтоб метко стрелять издали по офицерам врага, винтовальных ружей выданных унтер-офицерам достаточно. А многочисленные егерские полки вооружены преимущественно теми же гладкоствольными ружьями и используются часто как обычная пехота, разве что чаще рассыпается в стрелковую цепь. В оной и вовсе бой ведётся на двадцать-тридцать шагов.

— А если заряжать станет не сложнее чем обычное ружьё, то можно будет всю армию штуцерами вооружить?

— Я не могу быть уверен, ваше высочество... штуцер обходится казне несколько дешевле, но я не знаю, смогут ли заводы выпускать штуцера в большом количестве. И есть у него ещё один недостаток, короткий он и потому в штыковом бою неудобен, особливо против кавалерии.

— А у кого можно узнать о производстве штуцеров? Ствол наверно может быть и длиннее.

— Я найду Вам сведущего человека, ваше высочество.

— На том стрельбу и закончим, — утвердил великий князь.

Оставив Юрьевича в игровой комнате, наследник прошёл во временно приспособленный для учёбы кабинет. Мердер его уже ожидал, судя по движениям пальцев с большим нетерпением.

— Михаил Михайлович направил Вам для изучения несколько документов, — сходу взял быка за рога воспитатель, — и просил Вас дать письменное заключение о них по прочтении. Я полагаю, Вам достанет лета на выполнение этого задания.

С этими словами, Карл Карлович водрузил на стол возле себя ларь весьма внушительных размеров, столик на витых ножках жалобно скрипнул. Открыв крышку, Мердер отошёл, предоставляя воспитаннику возможность осмотреть содержимое. С лёгким недоумением наследник стал вынимать из ларца книги, свитки, пачки газет. Не разобрав и половины, он стал складывать всё обратно. Видя замешательство воспитанника Мердер, с лёгкой улыбкой, сказал:

— Вот опись, ваше высочество, здесь собраны указы, манифесты и законоустроения, которые Михаил Михайлович отобрал для Вас, обдумав Ваши предложения по созданию органических законов империи.

Взяв листы с описью, великий князь, быстро глянул в конец и растеряно побежал глазами по описи.

"Сто восемь!.. Сто восемь позиций!

От Петра, до Александра, собрали солянку. Однако странную. Воинского артикула — нет, а манифест о вызове иностранцев в Россию — есть. Или вот указ о создании коллегии внешней торговли, а где указ о коллегиях вообще. Причём здесь не только копии указов, но и законопроекты. Вот регламент главного магистрата, а к нему приложен законопроект Фика. Генеральный регламент есть, коллежский. А о прокуратуре нет ничего. Весь список разделён на правления государей. Екатерины первой и Петра второго и третьего нет, Анна Иоанновна есть. Отмечена и Анна Леопольдовна уставом о банкротстве. А уж правления Елизаветы и Екатерины второй содержат обширные списки. А вот от Павла ничего осталось. Количество же законов и проектов Александра первого не удивляют, предыдущее царствование...

Очевидно Михалыч хочет, чтоб я наперёд, чем прожектёрствовать, изучил старые наработки. Определённый резон в этом есть, тем более что некоторые документы интересны, например, указ об основании Государственного заёмного банка нужно будет внимательно изучить. Полагаю, в нём немало чудных открытий таится. За лето освою всё, главное не затягивать, а начинать сразу сегодня..."

— А ещё, — прервал мысли воспитанника Мердер, — я хотел бы наставить Вас по поводу доклада государю, до которого осталось всего неделя. Я полагаю совершенно необходимым заранее написать текст и ежедневно ставить выступление передо мной и Семёном Алексеевичем. Тогда можно будет надеяться, что государь надлежаще оценит ваш труд. Полагаю уже завтра я смогу ознакомиться с Вашим докладом?

— Да, осталось ещё немного подправить, завтра я буду готов его вам представить.

— Прекрасно, тогда, пользуясь случаем, я расскажу Вам небольшую историю, — не дожидаясь согласия воспитанника Мердер продолжил: — Надеюсь, Вы помните Вашу беседу с Александром Семёновичем Шишковым, которую вы имели после Вашего выступления в Императорской Российской академии?

— Да, конечно.

— Так вот, после этого, будучи на докладе у государя, Александр Семёнович высказал своё сожаление о том, что наследник престола говорит по-мещански. Ваш ёкающий выговор он объяснил вредным влиянием Вашего наставника и воспитателей, — Карл Карлович улыбнулся, хитро прищурив глаза, — По его мнению, в этом деле не могло обойтись и без академика Пушкина, благо его дружба с Василием Андреевичем общеизвестна. Я это рассказал потому, что государь может выслушивать Вас не один, и возможно ему будет важно услышать мнение других о Вашем докладе. В окружении Его Императорского Величества довольно много людей старшего поколения и для них столь частое употребление "йо" непривычно и даже неприлично. Если нужно чтобы они больше думали о том, что Вы говорите, нежели о том, как Вы говорите, то лучше использовать тот язык и выговор, на котором они общаются сами. Если бы я был уверен в Вашем знании французского языка, то рекомендовал бы говорить перед государем на нём. В ином случае полагаю разумным, постараться строить свою речь так, чтобы ваш выговор был почти незаметен. Впрочем, Александр Семёнович известен своим ревностным отношением к чистоте речи, другие же вполне могут не обращать на это внимание.

— Спасибо, Карл Карлович. Вы случаем не знаете, что ответил государь на соображения Шишкова?

Воспитатель на мгновение замер, и с некоторой неохотой начал свой ответ:

— Государь выразил свою заинтересованность и согласие с мнением Александра Семёновича. Он сердечно поблагодарил его за участие, — воспитатель слегка замялся, уголки его глаз дёрнулись вверх, и он продолжил: — А потом Его Императорское Величество спросили: "Это всё, что Вы хотели сообщить мне о наследнике?", и они продолжили разговор, далее обсуждая дела просвещения.

— Хм, — великий князь, слегка склонив голову влево, взглянул на Мердера, — я постараюсь говорить, как подобает наследнику престола.

— Я буду рад, если мои слова окажутся Вам полезны, однако не стоит забывать, что в наше время, как никогда язык подвижен и изменчив. И вашему высочеству весьма полезно будет научиться говорить с людьми на том языке, который им ближе всего. Для поборников старых традиций нужно подбирать одни слова, для молодых дворян другие, а для мужиков третьи. И совсем особой Ваша речь должна быть в присутствии иностранных дипломатов. В любом случае, Вам надлежит руководствоваться стремлением заслужить уважение старших, не только как юному дворянину, но и как наследнику престола. Вы помнить должны, что по Вашим словам судят не только о Вас, но и о государе, — Мердер, говоривший до этого с неким возрастающим вдохновением, внезапно сделал паузу. — Впрочем, завтра я надеюсь услышать Вашу речь, и мы поговорим об этом ещё.

— Я подготовлю её, но только прошу Вас, выслушать меня после ужина. Завтра с утра я хочу посетить своё поместье. Весна пришла, и необходимо мне, как рачительному хозяину, позаботиться о грядущей зиме.

— Вам стоит обеспокоиться о дельном управляющем имением, — Мердер широко улыбнулся, — Ваши обязанности как наследника престола не позволят держать имение самому.

— Вы правы, Карл Карлович, управляющий нужен. К сожалению, я пока не смог найти человека, чтобы доверить имение, — Великий князь сделал паузу и выжидающе поглядел на воспитателя. Мердер, сохраняя добродушную улыбку и одобрительно покачивая головой, выжидал, пока воспитанник продолжит. — Пока я полагаю надзирающим за порядком поставить Гордея. Ему же поручу строительство нового амбара, курятника и коровника. А при нём Фому поставлю, хочу из него агронома сделать.

— Прекрасно, попробуйте. — Мердер улыбнулся, — Надеюсь, Вы будете держать меня в ведении Ваших хлопот. Но это всё уже завтра, а сейчас нам с Вами предстоит прогулка по окрестностям. Прошу Вас собираться.

— Замечательно, — великий князь стал торопливо убирать книги, — Позвольте узнать, какие места мы посетим сегодня.

— Я предлагаю Вам осмотреть Приоратский дворец и Сельский воспитательный дом.

— Приоратский дворец?

— Дворец был построен по особому прожекту и разительно отличается от иных построек. Я полагаю, Вам будет интересно осмотреть его.

— Я предлагаю вместо дворца направиться в казармы лейб-кирасирского полка. Я не бывал там, а с людьми оттуда уже встречался. А дворец можно будет посетить в иной день.

Воспитатель поморщился.

— Тогда, ваше высочество, вместо воспитательного дома, я могу предложить Вам осмотреть остатки Ингеборгской крепости. Это будет Вам особо любопытно, поскольку на высочайшее имя уже подан прожект о её перестройке и размещении там казарм лейб-гвардии гарнизонного батальона.

— О, да! — С энтузиазмом воспринял слова воспитателя великий князь. — Я шеф батальона и мой долг озаботится о его размещении. Однако, этот вопрос настолько важен, что лучше приступать к нему сейчас. Карл Карлович, я прошу Вас, представьте мне сначала план крепости, дабы я мог заведомо составить себе представление о ней, и только после мы осмотрим её. И я непременно хочу видеть прожект обустройства казарм. Я считаю, и готов доложить это государю, что без моего участия перестройка не должна быть утверждена, — немного помедлив, он добавил: — Если я шеф батальона. А сегодня, мы вполне можем посетить воспитательный дом и кирасир.

Вскоре они уже вышли из дворца и направились в расположение полка. Чернявский занял позицию спереди-слева от наследника, поставив за спинами великого князя и его воспитателя двух гусар. После случая с оборванцем в Царском селе повсеместное сопровождение наследника конвоем стало одобренным государем правилом, к вящему облегчению участи воспитателей и радости юного наследника. И хотя казармы кирасир были видны из окон дворца, великий князь считал необходимым при каждом удобном случае укоренять новое правило. Мысль его была проста:

"Тренироваться надо сейчас, а не когда в меня бомбы швырять начнут."

20 апреля 1827, Гатчина

Мердер не стал жалеть воспитанника, и сразу по его возвращению из Батово Карл Карлович занял место за столом в учебном кабинете.

— Как прошла поездка, ваше высочество? Какими Вы нашли дела в усадьбе?

Начав с некой настороженностью, но по мере повествования всё более распаляясь великий князь рассказал о прошедшем дне:

— Ещё до отъезда, я решил, что управляющим станет Гордей, но до сих пор я уверен, что он не справится с этой службой. Не исключаю, что попадётся на воровстве, но главное, порученное не сделает. Фома же мальчишка, на него надежда небольшая, ему бы выучиться. И понял я, нельзя их вдвоём оставлять. Надзор за ними нужен. Я сам не смогу в Батово жить, а издали управлять имением никак не возможно.

— И что же вы решили в итоге? — еле заметно улыбаясь поинтересовался Мердер.

— Ильина оставил постоем с негласным заданием, наблюдать и сообщать. Он и со старостой деревенским уже разговор наладил. И хоть формально он не управляющий, а просто на постое и прокорме стоит...

— А как же служба?

— Я шеф конвоя, мне и решать где рядовой мне нужнее. Думаю, он вскорости под себя все дела в Батово подомнёт.

— Но он на службе у государя, — уточнил, не скрывая своего удивления, воспитатель.

— Это мой "преображенец" и служить государю он будет там, куда я его поставлю, — заметив, что Карл Карлович воспринял такую аргументацию, великий князь дополнил: — лишь бы польза была. Всей этой троице дано указание сажать картофель и лён, для чего на семена и клубни отдельно выдано сто рублей. А так же велено ставить новый амбар, коровник и птичник, дабы к следующему лету завести скот и птицу. Впрочем, деньги я позже посчитаю, когда мне передадут планы будущих построек.

— Я бы предложил Вам, прежде чем строить посмотреть, что хозяева на соседних усадьбах сажают, какой скот разводят.

— Спасибо, я учёл их опыт, насколько успел ознакомиться с их делами. При этом я собираюсь и дальше изучать хозяйство соседей. Однако уже сейчас готов признать, что непосредственно сельским хозяйством заняты очень немногие. Видимо, это связано с бедностью земель. Также не многие заняты разведением птицы, но мне кажется, что быстрота, с которой птица набирает вес, должна сделать её разведение выгодным. Я хочу поставить мануфактуру для обработки льна. Как своего, так и соседей. Но это нуждается в тщательном обдумывании. По крайней мере, лён растят многие, видимо, он неплохо родится на этих землях. Что же касается картофеля, то полагаю необходимым его высаживание как можно в больших объёмах. И ещё как я заметил, почти никто не практикует высев трав для кормов. В этом году я не планирую заготовку трав, но в следующем обязательно буду намеренно засевать часть земель травами для кормов. Возможно так же, что специально для скота буду высаживать свёклу или репу, но я пока не изучил, как это делается. Но Фоме я нужные поручения выдал.

— Так Вы решили не только земледелием заниматься, но и промышленником стать, — улыбнулся Мердер, — похвально.

— У меня почти нет выбора. Прежние хозяева земледелием не занимались. Их доход был в торговле лесом. Да и многие соседи ставят владельческие мануфактуры, лесопилки да заводы. Землю же пашут в основном в крестьянских хозяйствах и стараются хлеб меньше сеять. Неудобная земля в тех местах. И Гордей говорит, Оредеж в этом не особенный. По всей Санкт-Петербургской губернии урожаи несравнимо хуже, чем даже в Новогородчине. Нет у меня выбора: лён, мясо, молоко и птица. Ну и картофель непременно.

— Хм, — лицо воспитателя стало серьёзным, — дела Ваши хозяйственные мне стали более понятны. Однако, надлежит заняться главным — вашей речью. Итак, встаньте ближе к двери. Слушать Вас будет государь, ваши учителя и приглашённые, всего человек двадцать. Поэтому помещение зала будет, скорее всего, не большим. Для примера представьте себя и двадцать человек слушателей в Лионском или Арабесковом зале. Наверно лучше в Лионском.

Мердер подошёл к воспитаннику и стал рисовать мизансцену, руками поясняя расположение гостей:

— Перед вами три ряда стульев, на которых сидят приглашённые государем гости и сам Император. Император сидит в первом ряду по центру. Слева от него Кочубей, справа Бенкендорф. Где то сзади расположился Шишков. А вот там в первом ряду у стеночки, в своём потёртом сюртуке сидит Канкрин. А вот здесь отец Серафим. Справа от Вас вдоль стеночки сидят ваши учителя. Ближе всех буду я, а сразу за мной Михаил Михайлович. Посмотрев на нас, Вы всегда сможете почувствовать полную поддержку. Слева от Вас, по той стене расположиться секретарь и два писаря.

Убедившись, что воспитанник проникся обстановкой, Мердер продолжил:

— Вы войдёте в залу вслед за секретарём, который представит Вас. Пройдёте вперёд и остановитесь в пяти шагах от государя и приветствуете его полным титулом и поклоном. После чего смиренно ждёте от государя разрешения начать. Вы получите его сразу, но возможно государь сначала захочет обратиться к гостям. Вы должны стоять, не меняя ни позы, ни выражения лица, и ждать высочайшего позволения, а получив его должны начать свою речь немедля, как только убедитесь, что государь слушает Вас. И Вы должны остановиться по первому его жесту. Впрочем, это всё очевидно. Теперь представьте, что государь дал Вам дозволение говорить. — С этими словами Мердер сел на стул в пяти шагах от наследника, закинул ногу на ногу и, сцепив руки на коленке, приготовился слушать.

"Есть ли у меня план?

Сначала введение. Пара благодарственных слов учителям. И в бой. О законах и заимствованиях иностранных порядков. Далее о деньгах. Потом самодержавной власти и представительных органах. И заключение, коротко повторяю выводы. Погнали наши городских."

Начав тяжело и немного сбивчиво, мальчик быстро втянулся, и речь его стала плавной, как это часто бывает с людьми, которые говорят о том, что их по-настоящему интересует. Постепенно вспомнились навыки прошлой жизни, и левая нога ушла слегка вперёд, а рука, очевидно вооружённая воображаемой шпагой, начала описывать замысловатые фигуры. Карл Карлович Мердер выслушал воспитанника с каменным лицом. Впрочем, под конец речи он уже был полон нетерпения. С трудом дождавшись от великого князя слов "я закончил", он произнёс ответную речь, начинавшуюся со слов "это совершенно не годится". Наследник с интересом наблюдал за поведением наставника, который явно отвергал всю науку публичных выступлений двадцатого века.

Первые слова Мердер произносил тихо и размеренно, не поднимаясь со стула и не меняя позы, но после, охваченный внезапным порывом, вскочил. Лицо его раскраснелось, а голос загремел. Некоторое время он стоял, отчаянно жестикулируя и призывая воспитанника, с одной стороны не произносить столь резких и осуждающих фраз, а с другой не произносить их столь расчётливо и холодно. Сама речь, по его мнению, должна содержать как можно меньше категоричных суждений, но произносить её необходимо значительно более эмоционально. Всё сильнее распаляясь Карл Карлович принялся ходить перед великим князем, чем напомнил ему о необходимости избегать статичности, раз уж он выступает без трибуны.

Воспитатель ещё раз выслушал наследника и, заметив ему, что он "молодец и старается внимать уроку", прервал репетицию до завтрашнего вечера. Мысли же великого князя моментально переключились на другое, завтра состоится представление польских егерей в конвой наследника. От этого события зависело, по мнению великого князя, многое. Недаром по дороге из Батово он держал совет с Юрьевичем, Щербцовым и Чернявским о том, как же встретить долгожданных гостей, славящихся своим гонором и нелюбовью к русской короне. Впрочем, разумно предположить, что в столицу были направлены те, кто вполне себе готов был мириться с русским засильем на родной земле, лишь бы иметь достойное жалование и продвижение в службе. Но стоило ожидать всякого.

21 апреля 1827, Гатчина

Каждое утро на площади перед гатчинским дворцом происходило построение роты лейб-гвардии гарнизонного батальона, после которого она заступала в караулы по дворцу и парку. Во времена гатчинского пребывания будущего императора Павла Петровича участие великого князя в построении было обязательным. Те времена давно прошли. И хотя по заведённой тогда традиции заступающие в караулы строилась на площади, уже никто ни ждал, что из дворца выбежит великий князь и лично осмотрит солдат. Рота просто стояла напротив главного входа, дабы проживающие во дворце царствующие особы, могли прямо из окон рассмотреть заступающих в караулы. Освоившись в Гатчине, юный наследник престола не спешил восстанавливать дедовы порядки, резонно полагая, что забот у него будет предостаточно и помимо личного участия в разводе караулов. Однако сегодня построение было особым.

Напротив главного входа в две шеренги в пешем строю стояли шестнадцать польских конных егерей. Слева от них под прямым углом к фронту поляков выстроился один взвод первой роты лейб-гвардии гарнизонного батальона, второй взвод встал за спинами поляков. Таким образом, конные егеря оказались охвачены своеобразным полукольцом, отстоящим от них шагов на двадцать. Перед поляками толпой сгрудились гусары конвоя, которые свободно перемещались по площади и разговаривали друг с другом. Человек пять из них были верхом. Такое поведение весьма удивило вышедшего понаблюдать за своим воспитанником Мердера. Удивление его было столь велико, что боевому офицеру в немалых чинах не удавалось сохранять обычную невозмутимость. Явно заинтересованный происходящим он отошёл к стене дворца, предпочтя всё же оценивать действо немного издали, чтобы все участники были видны. В отсутствие наследника, гусары конвоя стали для него предметом пристального изучения. Он не один был удивлён их поведением.

Великий князь появился на площади не из главного входа, как это можно было ожидать, а справа с бокового въезда. Он в сопровождении Чернявского и Щербцова въехал на площадь верхом. Тут же раздались команды:

— Равнение! Смирно!

— Na prawo patrz! Baczno??!

Впрочем, гусар конвоя эти команды явно не касались. Они почтенно замолкли и замерли каждый в той позе, в какой их застал выезд великого князя, но никаких попыток даже вытянуться во фрунт они не предприняли. Наследник остановился примерно в пятнадцати шагах от егерей. Сопровождающий его Щербцов спешился, а он продолжал сидя верхом осматривать своих новых подчинённых. Молчание длилось почти минуту. Вся площадь замерла, только гусары конвоя застывшие было при появлении наследника, теперь позволяли себе какие-то движения. Щербцов нашёл камешек и легонько отпихнул его ногой. Один из конвойных верхом на лошади, выступил на пару шагов вперёд. Чернявский потрепал холку своего коня.

— Презентуй бронь! — Дал команду великий князь и послал коня вперёд.

Неспешным шагом он проехал вдоль фронта егерей замерших "на караул", затем объехал их вдоль тыла и занял прежнее место. Поляки в своих тёмно-зелёных мундирах с красной подбивкой, белёных ремнях и с большими серебряными орлами на чёрных киверах выглядели красиво. К польской форме прилагались начищенные до блеска конно-егерские ружья русского образца и сабли в сверкающих ножнах. Все егеря были довольно молоды. Самым старым из них казался только подпоручик. На глаз ему было около двадцати пяти лет, хотя возможно его просто взрослила офицерская форма.

— Рапорт!

Унтер-офицер конных егерей вышел вперёд и замер в четырёх шагах перед наследником.

— Wasza Cesarska Wysoko??, specjalny pluton...

— Вы находитесь в Российской империи, извольте делать доклад на русском.

— Ваше Императорское Высочество, — с акцентом заговорил поляк, — Особый взвод гвардейского конного стрелкового полка Войска Польска в составе шестнадцати человек, прибыл в Ваше командование. Рапортовал гвардии подпоручик Тис Эдвард.

— Здорово, молодцы! — Громко приветствовал поляков великий князь.

Возникло лёгкое замешательство, но вскоре поляки собрались и нестройно ответили:

— Здрав жела, Ваш Им-пра-торс Вы-ство!

— Что-то молодцы, не очень бойки, — усмехнулся великий князь обращаясь к Тису, — надеюсь, в деле они покажут себя намного лучше.

— Не извольте сомневаться, Ваше Императорское Высочество.

— Ну, да, — насмешливо улыбаясь, согласился великий князь.

Ещё раз направив коня вдоль строя, он выбрал жертву, молодого парня стоящего во второй шеренге третьим слева, и, указав пальцем, приказал:

— Выстенп!

Рядовой вышел на три шага вперёд и замер. Перекинув ногу и спрыгнув с седла, наследник престола пошёл к солдату. Стремительно подбежавший гусар принял коня под уздцы и отвёл в сторону.

— По-русски говоришь? — начал допрос великий князь.

— Да, Ваше Императорское Высочество! — почти без акцента ответил поляк

— Как твоё имя?

— Вжосек Фелиx, Ваше Императорское Высочество!

— Давно на службе?

— Второй год, Ваше Императорское Высочество!

— Оружие к осмотру!

Взяв у рядового ружьё, великий князь долго и тщательно стал его осматривать. В своей дотошности он даже понюхал его. На первый взгляд оружие выглядело идеально. Следы от долгой поездки или мытья в виде влаги под курковой скобой он заметил. Следы длительного хранения в виде маленьких крупиц ржи на сочленении с ложем тоже нашлись. А вот следов масла и пороха заметно не было. Кремень был закреплён как-то криво, словно для проформы. Чем дольше он осматривал его, тем всё сильнее ему начинало казаться, что давно из этого карабина стреляли последний раз. Проинструктированный Щербцовым, великий князь убедился в том, что шомпол болтается в разработанном крепеже.

"Хорошо ещё бубенцы в приклад не вделал. Показушник. Надо его как-то расшатать..."

Скорчив недовольное лицо, великий князь протянул ружьё рядовому со словами:

— Саблю с ножнами к осмотру.

Последовало лёгкое замешательство. Забросить на плечо принятое от шефа полка ружьё Феликс не сообразил, и теперь оно существенно мешалось, норовя упасть на землю. Отцепить ножны одним лёгким движением не удавалось. Со стороны гусар раздался лёгкий смешок, который заставил молодого поляка ещё сильнее нервничать, что ему совершенно не помогало. Упрямые ножны не желали отделяться от крепёжных колец. Великий князь поднял левую руку с двумя выставленными пальцами и гусары моментально затихли. Наконец Феликс передал шефу саблю.

Хотя ничего интересного великий князь высмотреть не смог, но следуя советам Щербцова, демонстрировал въедливость. Не спеша вынимать саблю, он долго разглядывал ножны, держа их одной рукой возле устья. Затем резко дёрнул эту руку вниз, и сабля сама выскочила из ножен, примерно на треть. Хмыкнув, он наложил ладонь на эфес и освободил саблю от ножен на всю длину. Прикинув баланс сабли в руке, великий князь прищурившись посмотрел вдоль лезвия проверяя его ровность. Вынув белоснежный платок, протёр клинок и глянул следы на платке. Потом, сложив платок уголком, протёр стык эфеса и клинка. Осторожно пальцем оценил заточку на разных участках лезвия, проверил шат в рукояти и, ещё раз вертанув саблю в руке, бережно вставил её в ножны.

— Прими! — протянул он саблю поляку, отступил на три шага и, дождавшись когда он приведёт себя в порядок, скомандовал: — Заря-ЖАЙ!

Рядовой начал заряжать ружьё. Он уже насыпал порох на затравочную полку и стал перехватывать ружьё, поворачивая к себе дуло, когда грохнул выстрел. Ружьё брямкнуло на брусчатку и Вжосек с белым как бумага лицом , под хохот гусар, замер по стойке смирно. Развернувшись на каблуках, великий князь посмотрел на свой конвой. Хохот стих моментально, гусары вытянулись во фрунт. Чернявский, всё ещё сжимающий в руке дымящийся пистолет, выражением лица напоминал кота очерёдной раз распустившего занавески.

— Виноват, Ваше Императорское Высочество!

— Ко мне!.. Ружьё подбери! Бегом отнести его оружейнику Кирасирского полка, пусть осмотрит его, если нужно немедленно починит и бегом с ружьём обратно. Я жду, когда исправное ружьё будет здесь. Выполняй!

Проводив взглядом Чернявского, наследник вернулся к бедному Феликсу:

— Ты шляхтич?

— Да, Ваше Императорское Высочество!

— С какого года герб?

— Мы род герба Лелива, ведём отсчёт с одиннадцатого века.

— О, Должно быть много славных воинов известно в вашем роду, только это же литовский герб.

— Наш герб исконно польский, — щёки Феликса моментально стали алыми, — И то, что по унии одна тысяча четыреста тринадцатого года его стали относить к Литве ничего не меняет для нашего рода. Вжосеки всегда были и будут сынами Великой Польши.

"Сразу видно, что ты фрукт, а не овощ. Ох и помаяться с тобой и твоими дружбанами придётся. Ладно, теперь второй акт."

— Коня!

Вскочив в седло, Великий князь обратился к подпоручику:

— Вернитесь в строй, — подождал пока Тис займёт своё место и продолжил: — Я рад, что вы прибыли и готовы выполнять мои приказы. Как шеф вашего полка, я поручаю командование вами своему доверенному человеку: командиру конвоя Его Императорского Высочества Наследника Престола Российской Империи корнету Щербцову Василию Константиновичу. Всякий его приказ вы должны воспринимать как мой личный...

— Wasza Cesarska Wysoko??! — Прервал речь шефа внезапно раскрасневшийся подпоручик. — ?e ?o?nierze wojsk KrСlestwa Polskiego, i nie podlegaj? oficerСw...

— Молчать! — Голос малолетнего подпоручика не выдержал и треснул сорвавшись на писк. Он тут же закашлялся. И махнул рукой Щербцову.

— Смирно! — Рявкнул старый вояка, столь уверенно и звучно, что Тис невольно вытянулся в струнку. — Молчать в строю! Слушать Его Императорское Высочество!

— Я, наследник короны Царства Польского, — отдышавшись продолжил великий князь, — и шеф вашего полка, в обязаны подчинением мне лично, а также всякому кому я доверю командовать вами, независимо от того является он российским или польским офицером, является ли он вообще военным и даже является ли он дворянином. Я могу наделить своим доверием любого холопа и поставить его над вами. И ты подпоручик Тис будешь выполнять его приказы, как приказы данные от моего имени. Тебе ясно Тис?

— Я польский офицер и дворянин. Я служу Великой Польше и...— от волнения польский подпоручик трясся и снова говорил по-русски, хоть и сбиваясь.

— Так ты отказываешься подчиняться?

— Я давал...

— Да или нет!

Тис молчал.

— Корнет, Дайте ему команду.

— Подпоручик Эдвард Тис, выйти из строя на три шага! Ма-арш! Раз! — Рявкнул Щербцов.

Но Тис не шевелился.

— Подпоручик Эдвард Тис, вы арестованы! — Утвердил великий князь.

Кивера конных егерей как-то странно качнулись, над строем прокатился стон.

— Первая шеренга, товсь! — скомандовал прапорщик Семёнов своей роте. Ружья первой шеренги взлетели вверх, одним громким щелчком курки полсотни ружей обозначили боевой взвод. — Наводи!

Щербцов выдвинулся чуть вперёд, прикрывая наследника от возможной шальной пули. А гусары, кто был в седле, пустили с места в галоп, остальные бегом, бросив коней, уже спешили к своему патрону. Поляки моментально замерли. Ещё секунда и наследник был окружён своим конвоем, держащим оружие наготове. Щербцов спешился, неспешно и даже как-то расслаблено подошёл к Тису.

— Саблю.

Тот не шелохнулся.

Двое гусар подбежали к поляку, Щербцов выхватил из его ножен саблю, а гусары выдернули его из строя, заломили руки и потащили прочь с площади. Навстречу им выбежал запыхавшийся Чернявский с ружьём в руке. Он подбежал к Наследнику и бодрым голосом доложил:

— Ваше Императорское Высочество, ваше приказание выполнено. Ружьё полностью исправно!

— Ты вовремя! — Обрадовался великий князь. — Верни ружьё Вжосеку.

Великий князь выехал из-за спин гусар и обратился к полякам.

— Поскольку подпоручик Тис арестован, старшим в польском взводе конвоя Его Императорского Высочества Наследника Престола Российской Империи и Польской Короны назначаю рядового Феликса Вжосека с повышением оного в чине до капрала с полным подчинением всего польского взвода командиру конвоя корнету Щербцову. Вжосек, приказ понятен?

— Да, Ваше Императорское Высочество!

— Займите место командира!

— Слушаюсь!

— Вот и славно, — удовлетворённо кивнул великий князь. — Корнет, примите командование на себя, А у меня ещё много дел.

— Первая шеренга отставить! — скомандовал Семёнов — На пле-чо!

Наследник направил коня прочь с площади. И уже перед самым выездом, взглянул на воспитателя, тихо наблюдавшего за всем происходившим. Лицо Мердера показалось ему задумчивым и немного печальным.

— Возможно, это была ошибка, — тихо сам себе сказал молодой офицер и погнал коня прочь.

22 апреля 1827, Гатчина

Командиры конвоя и первой роты лейб-гвардии гарнизонного батальона разместились в обеденном зале великого князя за большим столом, на котором была расстелена карта Гатчины. У окна за маленьким столиком сидел Юрьевич, исполняя роль секретаря. Великий князь собрал этот совет, чтобы понять какие нужды есть у охраняющих его людей, а начал он с выяснения настроений у поляков:

— Как Вы разместились, капрал Вжосек? Коней устроили, фураж для них получили?

— Да, Ваше Императорское Высочество, фураж получен. Кони отдыхают.

— Прекрасно. А как люди устроились, есть ли жалобы?

— Жалоб нет, Ваше Императорское Высочество! Есть прошение!

— Я слушаю.

— Ваше Императорское Высочество, все солдаты польского взвода просят Вас о милости в отношении подпоручика Тиса...

— Ах, оставьте, — перебил его великий князь, — я вовсе не держу на него зла и отношусь с полным пониманием к той непростой ситуации, в которой он оказался. Как только он признает свою ошибку и повинится, я немедленно предприму все возможные меры, чтобы устроить его дальнейшую судьбу наилучшим образом. Но этот гордец пока не желает признать себя неправым. Его гордыня и нахальство граничат с глупостью и бунтом. И я полагаю, что арест поможет ему избавиться от этих пороков. Это всё о чём вы хотели меня просить?

— Да, Ваше Императорское Высочество!

— Тогда приступим к основному. И так? какими силами мы располагаем. Первое — прибывший недавно особый взвод польских конных егерей под командованием капрала Вжосека. Второе — отдельный взвод гусар лейб-гвардии гусарского полка под командованием подпрапорщика Малышева. Обоими конными взводами командует корнет Щербцов, — называя фамилии и подразделения, молодой подпоручик делал паузы, выделяя взглядом упоминаемого командира.— Третье — по договорённости с генерал-майором Ратьковым первая рота лейб-гвардии гарнизонного батальона передана мне под команду на постоянной основе. Командир роты прапорщик Семёнов. На настоящий момент это всё. Дополнения по наличным воинским подразделениям есть?

Все промолчали.

— Какие цели стоят перед нами, — великий князь незаметно для себя вдохновился собственной речью, и канцеляризмы двадцатого века стали высыпать из него один за другим. — Необходимо обеспечить безопасность наследника престола, а также лиц возле него пребывающих, от любых возможных злонамеренных и неумышленных угроз. При этом есть ограничение. Невозможно стеснить передвижения наследника и его общение с посторонними. Кроме того, места, где часто бывает наследник, как-то дворцовый парк, являются местом отдыха уважаемых горожан и это не подлежит изменению. Таким образом, можно обозначить перед наличными силами следующие задачи: первая — устройство караулов во дворце и парке; вторая — устройство патрулей по парку и разъездов вокруг него; третья — сопровождение наследника в его поездках; четвёртая — устройство караулов в местах временного пребывания наследника...

Великий князь осёкся и посмотрел на слушающих. Офицеры находились в каком-то трансе, даже Юрьевич так рьяно взявшийся записывать, теперь сидел, отложив перо, и почти не моргающими глазами смотрел на воспитанника.

— Вот такие основные задачи стоят перед нами, — буднично закруглил речь великий князь. От такого конца многие встрепенулись и лица их обрели живость. — Теперь конкретно. Прапорщик Семёнов!

— Я!

— Разделите роту на четыре равные части. Кои будут караульными взводами. Над каждым поставьте командира и товарища командира. Каждый день один взвод будет заступать в караулы по дворцу и парку. Таким образом, в каждом взводе получим тридцать четыре нижних чина. Если караульных выставлять на час через три часа, то мы можем выставить восемь караулов по парку и дворцу. Предлагаю, по дворцу установить четыре караула, здесь... — великий князь указывал места расстановки на карте, используя для этого заблаговременно припасённую тонкую палку, до трёх аршин длиной, — здесь, здесь и здесь. А четыре караула разместить по границам парка вот так. Парковые караулы менять двумя командами одновременно. Одна пойдёт по такому пути, а другая вот так. Так мы получим два ежечасных патруля. Вам всё понятно.

— Да, Ваше Императорское Высочество.

— Обдумайте всё подробно и...— великий князь задумался, — послезавтра с утра доложите мне свои соображения по расстановке караулов и их смене. Возможно Вы, как офицер более меня знакомый с местом, будете иметь полезные для дела соображения. Послезавтра утром я жду Вашего рапорта, содержащего подробности, которые вы сочтёте нужным доложить. Вам понятно?

— Да, Ваше Императорское Высочество.

— Далее, Корнет Щербцов!

— Я!

— Вам необходимо добиться слаженного действия меду егерским и гусарским взводами. Для чего предлагаю устроить конные разъезды вокруг парка, вот так и так. В разъезды выставлять людей смешено по одному от каждого взвода. Малышев, у вас есть возражения?

— Нет, Ваше Императорское Высочество!

— Вжосек, возражения?

— Нет, Ваше Императорское Высочество!

— Василий Константинович, Вы со мной согласны?

В вопрос юного подпоручика был расценён как приглашение к диалогу, слегка помявшись, Щербцов согласился:

— Согласен. Из этого может быть польза. Только, Ваше Императорское Высочество, конные егеря пока не приучены к конвойному делу. Посему полагаю не разумно устраивать смешенное сопровождение Вас в поездках.

— Вы правы, но только если их не брать в сопровождение, то и научиться им будет сложно. Посему предлагаю, не смешивать сопровождение в случае малого конвоя. В иных же случаях полагаю необходимым включать конных егерей в состав эскорта. Кроме того, Это позволит увеличить число сопровождающих и устроить караул в месте моего прибытия, не столь существенно утомляя людей. Вы согласны?

— Да.

— Тогда, послезавтра утром жду Вас с рапортом. Мне важно услышать Ваши соображения, — великий князь сделал паузу обозначающую окончание обсуждения вопроса и продолжил: — Теперь, хочу услышать подробные доклады о нуждах ваших подразделений. Семён Алексеевич прошу точно записывать всё главное в сказанном. Начать прошу прапорщика Семёнова.

Выслушав доклады всех командиров и убедившись, что Юрьевич надлежаще всё записал, великий князь дал наказ представить письменные рапорты о потребном и отпустил подчинённых.

* * *

24 апреля 1827, Гатчина

В семь часов утра великий князь начал принимать доклады. Опытный Щербцов не стал утомлять длительным изложением деталей. Он вручил письменный рапорт и коротко пояснил о состоянии лошадей. Вжосек слегка краснел, когда передавал письменный рапорт. И вообще был слегка рассеян, часто сбивался, путаясь между польским языком и русским. Видимо объяснялось это тем, что бумага была на польском.

— Не умеете писать на русском? — поинтересовался великий князь.

— К сожалению, нет, Ваше Императорское Высочество.

— Это нужно исправить, я готов назначить Вам учителя русского. Когда вы сможете приступить к занятиям?

— Когда будет угодно Вашему Императорскому Высочеству.

— Кто ещё в вашем взводе не умеет писать по-русски?

— Все.

— А по-польски все умеют писать?

— Да, Ваше Императорское Высочество.

— Хорошо, ступайте.

Следующим был капитан Семёнов. Он передал письменный рапорт и начал устный доклад. Великий князь тут же заметил, что речь капитана дословно совпадает с текстом.

— Александр Константинович, я продолжу, вместо Вас, — перебил офицера наследник престола, — Для изготовления одежды рядовым чинам недостаёт тридцать пять аршин полотна... Александр Константинович, у меня есть Ваш рапорт, и я прочту его внимательно. Прошу впредь подавать подробный письменный рапорт, но устно докладывать кратко, только важное или срочное. Теперь слушаю Ваши соображения относительно несения караулов в парке и дворце.

— Виноват, Ваше Императорское Высочество. Предлагаю устроить пять караулов в парке , и три во дворце. Их расположение указано на карте, прилагаемой к рапорту. На днях, Ваше Императорское Высочество высказало соображение, что во дворце надлежит установить четыре караула. Однако, полагая такое избыточным, я посчитал нужным...

— И это прекрасно! — вновь перебил капитана великий князь. — Вы сделали ровно то, о чём я Вас просил. Вы знаете лучше меня и парк, и дворец, и людей. Поэтому я рад, что Вы высказали собственное мнение, как наилучшим образом исполнить мои желания.

— Так Вы одобряете его, Ваше Императорское Высочество? — как-то странно порозовев, спросил Семёнов.

— Нет. Я одобряю решительность уточнить моё пожелание, с учётом Ваших знаний, но я не имею ни малейшего представления: верно решение или нет. Вы командуете ротой. Вы считаете, что нужно сделать так. И Вы поступили правильно. Возможно, Ваше решение неверно, но никто кроме Вас его принять не может, — великий князь замер, ожидая чего-то от Семенова.

— Но если оно ошибочно... — решил уточнить свою судьбу капитан.

— Если оно ошибочно, Вы, возможно, ответите за то, что не смогли принять правильное, — Великий князь снова сделал долгую паузу и, дождавшись когда Семёнов уже вознамерится говорить, продолжил: — но если Вы не примете никакого решения, это будет означать, что Вы недостойны быть командиром моей роты. Вы сильно обрадовали меня тем, что решились уточнить мои пожелания.

— Однако, субординация не позволяет...— начал было капитан.

— Субординация заключается в том, чтобы удовлетворить пожелание начальства задачу наилучшим, согласно своему разумению, образом, — выпалил почти скороговоркой наследник престола. — И не проявивший инициативу в достижении начальственного замысла достоин большего порицания, чем ошибившийся в решениях своих.

— Выбор не богат... — задумчиво произнёс Семёнов.

— Выбора нет! Если Вы командир роты, Вы должны сами принимать решения о жизни своей роты и отвечать за них. Ваши решения должны соответствовать пожеланию начальства, но в пределах оного Вы должны действовать сами. Если бы роль командира сводилась только к передаче начальственного указания нижним чинам, с этим мог бы справиться любой безграмотный, но исполнительный крестьянин. Поэтому командуйте ротой, ошибка от неверного действия огорчит меня меньше чем Ваше бездействие. На этом всё. Ваш рапорт я прочитаю внимательнейше.

Стоило Семёнову выйти, из кабинета, как потребность великого князя в нём не замедлила проявиться. Чернявский положил на стол перед князем изготовленные в мастерских кирасирского полка пули новой формы.

— Прекрасно, штуцер и винтовальное ружьё готовы?

— Да, Ваше Императорское Высочество. Оружие, мишенные щиты и стол подготовлены. Осталось только вынести их на позицию для стрельб.

— Передай моё распоряжение капитану Семёнову, установить щиты и остальное необходимое для стрельб. Через два часа я назначаю опытный отстрел новых пуль.

После завтрака великий князь, сопровождаемый любопытствующими Мердером, Юрьевичем и Ратьковым, вышел на позицию для стрельбы. На столе было уложено оружие: пистолет, пехотное ружьё, гусарский карабин, кавалерийский и егерский штуцера и винтовальное ружьё. Возле каждого лежали как стандартные патроны, так и с десяток новых пуль, сделанных по указанию наследника. Офицеры наблюдали за великим князем, ожидая его пояснений, однако он начал с другого. Взяв в руки пистолет, он принялся заряжать его новой пулей:

— Прежде чем объяснять суть моей задумки, полагаю необходимым сначала продемонстрировать достигнутый эффект. Начну с пистолета. Целкость этого оружия позволяет уверенно попадать с пятнадцати шагов. Сейчас я сделаю десять выстрелов с сорока и полагаю возможным уложить все пули в тот аршинный круг на мишенном щите.

— Ваше высочество, — выступил вперёд Мердер, — прошу вас оказать мне честь и дать возможность первому сделать выстрелы новыми пулями. Мне, боевому офицеру, осознание того, что я был первым доставит неописуемое удовольствие.

— Извольте, — растеряно ответил воспитанник и протянул наставнику пистолет, — я буду рад доставить Вам удовольствие.

— Благодарю, предлагаю Вам, любезный друг, встать чуть поодаль, тогда пороховой дым не будет застилать мишень.

Первый же выстрел заставил флигель-адъютанта удивиться:

— Точно в центр, ваше высокоблагородие! — радостно отрапортовал Чернявский.

При зарядке пистолета Карл Карлович внимательно осмотрел пулю, и, выслушав подсказку юного воспитанника, опустил её в дуло и забил шомполом.

— На две пяди ниже центра, ваше высокоблагородие! — отчитался за следующий выстрел Чернявский.

В результате все пять пуль легли в аршинный круг. Хотя одна из них отметила мишень чуть больше дюйма от края. Гусарское ружьё Мердер отстрелял со ста десяти шагов, пехотное со ста пятидесяти. Результаты явно поразили его. Все пули укладывались в мешенный щит, причём около трети из них лежали в аршинном круге. После отстрела гладкоствольного оружия, Великий князь поинтересовался у наставника:

— Какие у Вас ощущения от выстрела?

— Пистолет, пожалуй, немного сильнее брыкается. По ружьям я разницы не заметил.

— Тогда попробуем штуцера. Но пуля здесь немного другая. С кавалерийского будем стрелять с двухсот шагов, с егерского и винтовального ружья с четырёхсот. Заряжание осуществлять без пластыря.

Мердер взял в руки большую вытянутую пулю, прикинул её вес в руке и задумчиво стал осматривать.

— Вас что-то смущает, Карл Карлович? — поинтересовался великий князь.

— Да, пуля очень тяжела, наверно втрое против обычного. Заряда может быть недостаточно, но больший угрожает разорвать ствол.

— Согласен с Вами, пуля действительно тяжела. Полагаю, сейчас довольно проверить её с обычным зарядом. А после уже думать об увеличении оного. Потом можно попробовать стрельбы и на других расстояниях.

Слегка вздохнув, Мердер зарядил кавалерийский штуцер, и отстрел нарезного оружия начался. Спустя час офицеры сидели в кабинете великого князя, который, разложив на столе рисунки и изготовленные пули, пояснял им суть изобретения:

— ... Я подумал, что свинец достаточно мягкий, и пороховой газ вполне может сплющить пулю и вогнать её в нарезы. Только для этого пуля нужна довольно тяжёлая, чтобы не быть вытолкнутой сразу. И уже потом пришёл к выводу, что свинец можно отлить c выемкой со стороны заряда и сделать поперечные канавки, тогда тонкие стенки его легче вдавятся в нарезы. Вот так и получилась эта пуля. Для гладкоствольных ружей можно сделать такую же пулю только полегче, поскольку в нарезы ей вдавливаться не нужно, а довольно чтобы газ пороховой слегка расширил её и она плотнее прильнула к стенке ствола. Полагаю, что необходимо ещё попробовать разный вес пуль и зарядов, проверить точность стрельбы и убойность, прежде чем внедрить оное новшество в армию и гвардию Его Императорского Величества, но уже сейчас видно, что новые пули существенно лучше обычных. Авраам Петрович, — внезапно наследник переключился на генерал-майора Ратькова, — как Вы полагаете, будет ли толк, если вооружить армию новыми пулями?

Старый генерал вздрогнул от неожиданности и пригладил свои короткостриженные седые волосы и не спеша начал отвечать:

— М-м, Ваше Императорское Высочество, пули весьма неплохи ... м-м-м... Я сам полагаю использовать их на охоте. И думаю многие господа будут довольны ими...м-м-м... Однако армия это сложный организм, далеко не всегда лучшее используется в ней, — Ратьков приободрился, и речь его стала плавной, — Вот казалось бы маленькая пулька, почему и не стрелять именно такой, а не обычной. Ведь выстрел точнее. И мы с вами вполне можем такие пули использовать для своих ружей. Но армия очень не любит новшеств и отнюдь не потому, что начальство не понимает выгод от нового. А потому, что возникает необходимость перестроить всю службу. Повторюсь новая пуля хороша. Но в удалённом от столиц полку ружья старые, разных калибров с разбитыми стволами. Там льют круглую пулю трёх-четырёх размеров. В часть ружей такие пули входят плотно, в других болтаются. И все ружья худо-бедно стреляют на сто шагов по вражеской линии. Новая пуля делается под конкретный калибр. Как она полетит из отличного от начального на пол линии не понятно. Как она будет прижиматься к стенкам разбитого многолетней чисткой ствола неизвестно. Сегодня мы видели, как прекрасно летят новые пули, но сделаны они были под известное мастеру оружие. Если вдруг окажется, что эту пулю придётся лить конкретно для каждого ствола, то армия такую пулю не примет. Это невозможно, отливать отдельную пулю для каждого солдата.

— Что же в армии нет принятого единого калибра? — усмехнувшись, спросил великий князь.

— Единого нет. В армии, да и в гвардии на вооружении стоит множество образцов оружия не только отечественных, но и трофейных и купленных за рубежом. Есть много старых ружей, заводы постоянно выпускают новые, но заменить всё оружие не удаётся. Армия это большое хозяйство. Вспоминаю сколько времени и сил заняло у Алексея Андреевича приведение к единому образцу артиллерии. Но это был сам Аракчеев...

— Вы знали его? — приподняв левую бровь и слегка наклоняя голову спросил великий князь.

— Конечно, мы гатчинцы... — старик немного замялся, видимо, не зная как продолжить.

— А где он сейчас, здоров ли, чем занят? — Насыпал вопросов великий князь, спасая старого генерала из возникшего затруднения.

Но Ратьков не успел ответить. Мердер, как-то непонятно нахмурившийся, встрял в разговор:

— Он очень болен, посему был отправлен государем в отставку и сейчас находится на лечении заграницей. Я бы хотел обратить внимание вашего высочества, на слова Авраама Петровича. Главное в армии не ружья и не пушки, а полковое хозяйство. Любое новшество, прежде всего, оценивается потому в состоянии ли его принять в полках. Смогут ли они отлить эти пули в нужном размере и количестве. Если окажется, что на большую пулю будет не хватать свинца или нужно лить её для каждого ружья отдельно, то, как бы ни позволяли эти пули дальше и точнее стрелять, в армии их быть не должно.

— Я это понял, уже, — ответил наследник престола, — Однако, я хочу спросить у вас Карл Карлович, а будут ли данные пули достойным подарком государю? Сделаем пулелейки, шкатулку, а?

— Это будет прекрасный подарок, — широко улыбнулся воспитатель.

— Вот и славно. Тогда, прошу вас, господа, никому не рассказывать об этих пулях. Я хотел бы приятно удивить Его Императорское Величество, — приняв радушное согласие, великий князь продолжил: — Вас, Карл Карлович, я прошу озаботиться заказом шкатулки. Семён Алексеевич, Вам доверяю заняться опытными стрельбами. Опробуйте пули на разных по калибру ружьях, с разными зарядами. Пули можно слегка менять по весу. Результаты стрельб прошу скрупулезно записывать в отчёт. У Вас на проведения всех испытаний есть два месяца. Полный отчёт я передам государю вместе со своим подарком. Авраам Петрович, я вас прошу помочь Семёну Алексеевичу и передать ему ружья и штуцера всех видов и качества, которых вы только можете предоставить. Александр Константинович, прошу Вас передать под команду Семёна Алексеевича десять солдат, самых метких и толковых.

Наследник посмотрел на офицеров и остался недоволен их реакцией. Ратьков еле заметно улыбался, глаза его искрились каким-то весельем. Возможно, это углубившиеся морщинки в уголках глаз создавали такое впечатление. Мердер был хмур и явно недоволен происходящим. Он бросал взгляды на Ратькова и становился всё мрачнее, будто бы пытаясь компенсировать весёлость генерала. Юрьевич был явно озабочен взвалившимся на него грузом. Он только что закончил делать пометки и теперь оценивающе прищуриваясь, поглядывал на Щербцова и Вжосека. Лицо Семёнова не выражало никаких чувств. Впрочем как и лицо Вжосека. Щерцов демонстрировал полное безразличие, находя массу интересного в одежде других офицеров, впрочем, не задерживаясь взглядом подолгу ни на ком.

— Господа, надеюсь, вы понимаете, я не допущу, чтобы мой подарок, пусть даже очень красивый и интересный, оказался бесполезным или опасным для государя. Поэтому его необходимо тщательнейшее проверить во всех возможных вариантах. Теперь о самом дарении. Авраам Петрович, прошу оказать мне любезность, найти для меня, и передать корнету Щербцову пять егерских штуцеров. Вжосек, Вам необходимо отобрать пять егерей, самых метких. Василий Константинович, Вам надлежит сделать тоже. Пять гусар вы передадите под команду Вжосека. Ему же, по получении в своё распоряжение гусар, предстоит начать тренировочные стрельбы новыми пулями под командой Семёна Алексеевича. Василий Константинович купите пятьдесят больших глиняных кувшинов размером примерно с человека. Вот так, в общих чертах. Теперь прошу высказывать свои соображения и задавать вопросы. Арам Петрович, прошу Вас...

* * *

25 апреля 1827, Царское село

Утренние водные процедуры придали Саше бодрости. Поздно вечером он приехал в царское. Дорога вымотала его. Карл Карлович своим брюзжанием о предстоящих тратах на порох и свинец, выбешивал своего ученика. Кончилась их беседа не хорошо: "Я уверен в необходимости наиболее всесторонних опытных стрельб. Я намерен тратить на них деньги. Вы мой наставник и вправе ограничить любое моё решение, на то у Вас есть высочайшее дозволение." — раздражённо сказал наследник остановил коляску и пересел на верного Бурана. Большую часть дороги он проделал в седле, ощущая на своей спине недовольный взгляд Мердера.

"Впрочем, сегодня важный день. Надо мириться. Если конечно Мердер упрётся, придётся папу задействовать."

— Доброе утро, Карл Карлович, — первым приветствовал учителя великий князь. — Как Вам спалось?

— Доброе утро, ваше высочество. Спасибо, хорошо, надеюсь и вы выспались. Сегодня важный день. Вы готовы к нему?

— Да, у меня есть просьба, не могли бы вы мне помочь. Нужно узнать в каком зале меня будет слушать государь. И я хотел бы осмотреть его сразу после завтрака.

— Хорошо, я выясню это, — удивлённо подняв бровь, пообещал Мердер.

Около девяти часов великий князь, в сопровождении воспитателя, вошёл в Лионский зал. Он постоял у дверей и долго осматривался, как бы сканируя помещение взглядом. Мердер тихонько присел на стул слева от входа и наблюдал за воспитанником. Саша, одетый в ставший для всех привычным гусарский мундир, ещё некоторое время постоял, держа кивер в согнутой руке. Медленно подошёл к окну. Задумчиво положил кивер на подоконник. Вернулся к двери. Сделал три шага к центру зала. Замер. Поправил саблю, провёл ладонями по бокам, погладил свой зад. Опять замер. Потом стал медленно обходить зал вдоль стен, против часовой стрелки, при этом он касался рукой стен и стоящих возле них предметов. То и дело останавливаясь, он оглядывался на дверь и замирал, что-то бормоча себе под нос. Наконец он вернулся к двери, шумно вдохнул, выдохнул и сообщил:

— Я закончил, Карл Карлович и теперь хотел бы немного прогуляться.

— К сожалению, ваше высочество, я не смогу сопровождать Вас, государь дал мне некоторые поручения, вынуждающие меня оставаться во дворце.

— Хорошо, я отправлюсь один, мне есть о чём подумать.

Они расстались у двери Лионского зала, чтобы встретиться возле неё через два с лишним часа.

Великий князь входил в зал вслед за секретарём, благоразумно оставив саблю, кивер и трёх сопровождающих его гусар при входе. Сердце его бешено колотилось.

"Хорошо, что немного пожёг адреналин на улице. Чуть-чуть спорта и сейчас уже не так волнительно. Самое важное, что чуть-чуть. И поменял бельё. Уставшим себя не чувствую. Наоборот посвежевшим, сильным. Сейчас я их порву. Публика будет рыдать и плакать. Сейчас я их..."

Он встал перед императором и мысли покинули его. Он был безволен и руководим непонятными рефлексами.

— Здравия желаю, Ваше Императорское Величество! — выкрикнул наследник.

— Здравствуйте, Александр Николаевич, — благодушно улыбаясь, ответил император.

Остальные присутствующие, за исключением разве что Канкрина, погруженного в свои мысли, заулыбались. На удивление, Мердеру на репетициях удалось весьма точно описать расположение гостей. Наследник теперь мог в этом убедиться, окинув взглядом присутствующих. Стоило великому князю посмотреть лицо воспитателя, как он пришёл в себя и вздрогнув спросил:

— Ваше Императорское Величество, дозволите ли мне начать?

Государь кивнул, сделал приглашающий жест рукой и откинулся на спинку стула.

— Ваше Императорское Величество, заботой моих учителей, особенно Михаила Михайловича, я ознакомился с известной Вам запиской Карамзина. Николай Михайлович многое изложил дельно и точно, чем побудил меня высказать своё мнение, высоко оценив его труд. Оное было доложено Вам и сейчас я готов дать все необходимые пояснения. Записка Николая Михайловича весьма пространна и касается многих важностей, однако сейчас я хотел бы оговорить часть из них...

Присутствующие, надев на себя доброжелательные маски и затаив дыхание, внимали словам наследника престола.

— ...Многие считают, что в основании государственного здания должны лежать незыблемые законы. Именно на них основывается истинная власть. В поисках этих незыблемых законов они обращаются к истории европейских государств, пытаясь обнаружить там те законы, которых, по их мнению, не хватает в России. Так и рождаются те прожекты, кои Карамзин называет плохо переведённым Наполеоновым кодексом. Всем прожектёрам следовало бы напомнить, что их творения есть дело рук человеческих. И писаны они, как и Наполеонов кодекс, людьми и для людей. И как следствие этого, они прекрасно применимы только в тех местностях, где были написаны. Россия во многом отлична от европейских стран. Её территория является наибольшей среди всех. Она населена одновременно как чисто европейскими народами, так и народами азиатскими. И если благородные жители Москвы и Санкт-Петербурга ещё несколько похожи на европейцев и речью и пониманием мироустройства, то жители провинций во многом сохранили традиционное русское миропонимание. Для них закон, созданный по европейскому образцу чужд и непонятен. Николай Михайлович, подробно говорит об этом в своей записке. Такой закон непонятен не только тем людям, которых будут судить, но и большинству судей...

Всё это время, великий князь обводил взглядом присутствующих, немного задерживаясь на каждом слушателе, чтобы понять, насколько доходят до него произнесённые слова. Остановив свой взгляд на Сперанском, великий князь сбился. Почувствовав нарастающее волнение, юный оратор бросил взгляд на подоконник ближайшего окна. И за долю секунды обрёл силы для продолжения.

— ...Хм... людям, которые предлагают такое перенимание европейских порядков, кажется, что они следуют заветам Петра Великого и внедряют в России пусть чужое и непонятное, но самое лучшее из возможного. Но только так ли это. Пётр породил великий разрыв между народом, сохранившим традиции, и вельможами ставшими европейцами. И все нынешние европейские нововведения направлены на то, чтоб сделать вельмож ещё более близкими к Европе. Но народ они оставляют в прежнем состоянии. Не хотят или не могут превратить русского крестьянина во французского. Не могут,— великий князь демонстративно упёрся взглядом в Сперанского, — потому, что земля в Нормандии родит до двенадцати зёрен на одно посаженное, а в Ярославле в лучшие годы собирают семь. И не хотят, ибо помнят, как прекрасные французские крестьяне обезглавили короля и множество вельмож. Но почему-то забывают, что прекрасный Наполеонов кодекс был написан именно в результате того что убили аристократов. Поэтому там появились "гражданские права", и в России они появятся, когда сирые и бедные возьмутся за оружие...

Великий князь смущённо кашлянул и мельком взглянул на государя. Император недобро хмурился, что заставило тут же найти другого слушателя — Шишкова.

— ...Творя законы необходимо дать ответы на вопросы: Почему русский крестьянин должен кормить своего европейского барина? Как так вышло, что барин имеет в собственности землю? Почему барин перестал даже быть обязанным службой государству? Какие ответы даны в предлагаемом законе и содержатся ли они в нём вообще? Если их не предложить народу, то он найдёт их сам. Такие же, нашёл французский крестьянин в своё время. И в результате этих ответов и появился кодекс Наполеона. Перенимание чужих законов, только поможет России повторить всё то худшее, что произошло с другой страной, а вот наступит ли лучшее неизвестно, — великий князь перевёл взгляд на Сперанского и, понизив громкость речи, пояснил: — Это не значит, что ненужно изучать европейские законы, и что их идеи нам абсолютно чужды. Из этого следует лишь то, что смотря на опыт европейских стран, надо понимать, что он был приобретён в других, отличных от России условиях, и будет ли полезен здесь ещё неизвестно. Ровняясь на Петра Великого, неплохо было бы помнить, что сейчас наступили другие времена.

Наследник снова обратился к государю:

— У границ России во времена Петра Великого стояла шведская армия. Он выбрал тяжёлый путь, который был оплачен по самой высокой цене. Но выбора у него почти не было. Шведский король не давал иной возможности. Сейчас же, после победы над Великой армией, Россия как никогда сильна и может позволить себе не бежать за Европой, а внимательно изучить опыт своих предков. Нужно понять какие особенности позволяют ей не только до сих пор существовать, но возвышаться огромной империей над окружающими государствами. А поняв, всемерно укреплять, создавая для русских людей русские законы.

Великий князь, до этого стоявший на одном месте, сделал небольшой шаг влево. Заметив недовольство Мердера, неоднократно указывавшего, что воспитаннику надлежит стоять смирно и избегать любых жестов и движений, Саша слегка улыбнулся. Он перевёл взгляд на Канкрина. Егор Францевич сидел, демонстрируя полное благодушие, кивая в такт речи наследника, или может в такт каким-то своим мыслям, и не заметил вызова со стороны докладчика. Только при слове "деньги" он вздрогнул и вынырнул из своих мыслей.

— ...недаром Николай Михайлович вспоминал про куны, отмеченные печатью лоскутки. Поскольку первая и главная надобность в деньгах есть надобность продать товар за деньги и купить другой за деньги. Где оные лишь добавляют удобства для счёта. Всё же желание хранить деньги, давать их в рост происходит из одного — из возможности купить на них потребные вещи. И в этом отношении бумажные ассигнации ничем не отличны от кун и от монет серебряных или золотых. Но серебряный рубль не только деньга, но и товар. Это кусок серебра, который привлекает своей надёжностью купца, особенно купца иноземного. Но идёт ли это в прок для государства российского. Больше чем есть серебра, серебряных рублей быть не может. Это добавляет уважения к рублю, но достоинство рубля порождает и недостаток. Число рублей строго отмерено количеством серебра в казне, и каждый вывезенный за границу рубль это ушедшее из страны серебро. А деньги нужны как посредник в обмене вещами, и число их должно определяться удобством торговли, а не количеством серебра. В войне двенадцатого года, когда судьба страны решалась на полях сражений и на содержание армий потребны были деньги, именно ассигнационный рубль помог спасти Россию от врага. Возможность невозбранно множить число денег, послужило тогда на пользу государству. После неминуемо наступила расплата, и рубль ассигнационный упал в цене. Сейчас он усилиями государя и Егора Францовича в цене поднят, и во многих головах зреет мысль заменить его рублём серебряным. Однако для поддержания того же уважения к рублю ассигнационному достаточно лишь учредить государственную цену на серебро и золото. Тогда цена рубля ассигнационного будет такой же твёрдой как серебряного, до тех пор, пока не возникнет у государя надобности изменить её. При этом, сколько вещей можно купить на один рубль будет определяться не механически, наличием серебра в монете, и не стоимостью серебра на зарубежных рынках, а только волею государя. Его благоразумие даст рублю стабильную цену, такую приятную для торговли. А острая государственная необходимость позволит менять цену рубля, превращая его из неизменной данности в послушный инструмент монарха...

Несколько раз Канкрин порывался что-то сказать, прервав речь наследника, но смирился и с видом полного нежелания слушать откинулся на спинку стула.

— ... Не стоит забывать, что деньги, порох, зерно, заводы, корабли, ружья и прочее есть лишь средство, которым государство охраняет свои пределы. Империя держится не на монархе, и не на министрах. И даже не дворяне основа её. Империя держится на солдатских штыках и крестьянской сохе. Империя будет стоять в своих границах до тех пор, пока русский солдат готов умирать из любви к богу, почтения к царю и уважения к памяти отцов, а крестьянин готов своим трудом кормить и армию и дворянство. Среди современных просвещённых людей, во многословии своём забывших о труде крестьянина, что кормит их, и службе солдата, что защищает их, так популярно ныне вольтерьянство. Прочитав Гюго, Руссо, Вольтера и Монтескье, они грезят республикой, отделением церкви от государства, наивно полагая, что крестьянин и дальше будет кормить их, а солдат защищать. Но им недостаёт понимания, что вера и самодержавное многовековое устроение, так прочно связанное с исконным и потому освящённым опытом предков положением, удерживает крестьянина от того чтобы отправить всех этих вольтерьянцев на вилы. Корона удерживает вместе все эти земли, вера заставляет людей умирать и трудиться. Кто покушается на веру или корону, тот хочет уничтожить империю, разрушить отечество, единое для многих народов. Он либо враг, либо дурак на службе у врага... — щёки великого князя раскраснелись, эмоции, неожиданные для него самого, захлестнули его. Забыв о предостережении учителя, о неуместности жестикуляции, наследник размашисто рубил воздух ладонью, расправляясь с невидимым злом. На секунду он замер, посмотрев на Мердера. Медленно перевёл взгляд на подоконник ближайшего окна, и румянец только что заливавший его щёки начал пропадать. Уже будничным голосом юный оратор продолжил: — А враг России не бунтующий голодный крестьянин или солдат. Настоящий враг за благородными и сладостными речами держит лишь одно намеренье, чтобы великая Российская Империя, способная свою политику вести, перестала существовать. Врагу удобнее Россия, как в годы древние, разделённая на мелкие уделы и не способная едино встретить в штыки любого супостата. И он готов советовать принять нам европейские порядки и твёрдый рубль и даже денег в займы... всё что угодно, лишь бы это вело к гибели государства, мешающего ему господствовать над миром. Нам же вводя законы, создавая банки, строя заводы и ведя торговлю, надлежит помнить о том, что, как бы оное не было важно, империя стоит на другом, кое потерять смертельно. Ваше Императорское Величество, я закончил доклад.

Государь несколько смущённо потёр себе лоб:

— Благодарю Вас, Александр Николаевич, — император повернулся к Егору Францовичу, — кто желает высказаться?

— Дозвольте мне, государь, — вскочил седоволосый Шишков. Император кивнул, и он подошёл к наследнику. Его левую щёку украшала слеза. — Ваше Императорское Высочество, мне так отрадно было слушать Вас. Я вспоминал годы Отечественной войны. Тогда было много людей, которые думали так же как Вы. Они жили и умирали с заботой об отечестве, служа царю презирая личное благополучие.

— Благодарю Вас, Александр Семенович, я надеюсь стать достойным уважения героев той войны.

— Егор Францевич, а ты что скажешь, — Воспользовался заминкой император.

Канкрин встал, сделал два шага вперед и развернулся лицом к государю. Задумчиво потёр чернильное пятно на большом пальце правой руки.

— Его Императорское Высочество, — начал он тихим голосом, — весьма юн и потому с лёгкостью неимоверной судит о делах сложных и запутанных. Однако пройдёт время и по мере своего обучения он поймёт, что финансы не терпят простых и скорых решений. Пока же мысль его молода и резка.

— Чтож...— сказал государь и задумчиво поглядел на наследника.

— Позвольте, Ваше Императорское Величество? — Спросил великий князь, и получив одобрительный кивок, продолжил: — Егор Францевич, во многом прав, я юн и только учусь. И я буду весьма признателен, если он сможет дать мне классы по финансовой науке...

Лицо Канкрина странно подёрнулось, и он позволил себе перебить наследника:

— Ваше Императорское Величество, полагаю, что Александру Николаевичу надлежит постигать науки по плану Василия Андреевича, высочайше утверждённому. И даже если сверх оного, я бы мог дать классы, то прежде надлежит Его Императорскому Высочеству, освоить и математическую и статистическую науки. Иначе путаница может сбить его.

— Хм, — император посмотрел на Мердера.

— Я тоже полагаю, не стоит торопиться. И хоть план научения нуждается в уточнении, но лучше пока придерживаться его, за неимением другого, — высказался воспитатель.

— Вы правы, Карл Карлович, не будем торопиться, сверх меры, — заключил император — Впрочем, не возбраняю наследнику читать из рекомендованного Егором Францевичем.

— Но, Ваше Императорское Величество, — смущёно возразил Канкрин, — Я мог бы дать ему труд господина Смита, но вот поймёт ли его отрок...

— А Вы проверьте и доложите мне, — оборвал Канкрина император, и демонстративно повернулся к митрополиту — А Вы, что скажите, отец Серафим?

— Отпустите дитя с миром, Ваше Императорское Величество. Всему свой черёд. Главное чтобы любовь к господу жила в сердце.

— Хорошо, — император встал, и все присутствующие поднялись с мест. — Александр Николаевич, вы доставили мне большое удовольствие. Выражаю Вам высочайшее поощрение, теперь ступайте.

Великий князь вытянулся смирно.

— Благодарю, Ваше Императорское Величество! — детский голосок превращал торжественный момент в шутку.

Маленький поручик развернулся на каблуках и вышел. Как только двери закрылись у него за спиной, великий князь шумно выдохнул.

— Кивер, саблю — скомандовал он — Один со мной, буду гулять в парке.

Саша долго бродил по аллеям, размышляя о прошедшем выступлении. Тщательно вспоминая сказанное, он корил себя за ошибки, переходя на похвалы за удачные выражения. Когда он уже утомился этими переживаниями и собрался возвращаться в свои комнаты, ему встретился отец.

— Ваше Императорское Высочество, дозвольте мне сопровождать Вас в этой прогулке? — широко улыбаясь и явно наслаждаясь растерянностью сына, поинтересовался император.

— М-м, — но вскоре наследник нашёлся. — Я помню, что одному великому князю была дарована привилегия, сопровождать императора на прогулках, но не помню, чтобы такая же требовалась императору.

— Ха-ха-ха, — рассмеялся Николай Павлович и, улыбаясь, продолжил: — Ты хорошо говорил. Лишь замечу, ты очень споро называешь людей врагами. Ведь если разобраться, то все враги, кто делает хоть что не так, как тебе угодно. Можно их всех в ссылку. Да только, кого поставить вместо них. На свете нет людей без изъянов, один вороват, другой вольнодумен, но вор может оказаться отменным храбрецом, а вольнодумство проистекать из ума и образованности. Дело государя поставить на службу всё то полезное, что есть подданных. Кстати, не ты ли мне советовал Ермолова направить в Польшу? А уж он-то вольнодумец, каких мало. Он будет здесь завтра, и ты можешь присутствовать на его докладе, я дозволяю. Ты, как наследник, должен научиться избегать грубых высказываний о людях. Они не дадут тебе ничего, только посеют обиду, пользы от которой не будет никакой. А вот побудить обиженного к предательству или вражде смогут.

— Благодарю, Папа! — наследник смущённо покраснел и потупил взор. — Я ещё слишком ребёнок.

— Ребячество это не плохо, — улыбнулся Николай Павлович и положил сыну руку на плечо, — всему свой срок. Я вижу твои старания и они радуют меня... Я слышал, у тебя был бунт?

Император внезапно переменил тему, и тон его голоса из мягкого и вкрадчивого стал деловым.

— Вам, стало известно про неповиновение подпоручика Тиса, государь?

— Да, я про него. Он под арестом, и что ты собираешься делать дальше?

— Как Вы и советовали, государь, я собираюсь использовать его на службе. Он задирист, и вообще не робкого десятка, образован. Мне нужно лишь чтобы он подчинился, и тогда я найду ему службу. Не в конвое, чтоб память сослуживцев о произошедшем не мешала ему, но место найдётся.

— О! — Император похлопал наследника по плечу и сделал шаг назад, как бы разглядывая сына. — Похвально применять недавно выученный урок, при первом же удобном случае. Впрочем, вот тебе другой класс. Бунтарство, есть заразная болезнь. И строгий карантин, влекущий даже смерть заражённого, подчас необходим, чтоб защитить здоровых от болезни. Сегодня ты помилуешь Тиса, а завтра остальные поляки решат, что это не так страшно, не повиноваться прямому твоему приказу. Подумай над этим тоже... А завтра, я жду тебя в Лионском зале к десяти и мы продолжим этот разговор.

* * *

26 апреля 1827, Царское село

С самого утра наследник выглядел озабоченным, это не могло укрыться от наставника.

— Вы очень задумчивы сегодня, милый друг. Возможно, Вы обеспокоены тем впечатлением, которое произвёл Ваш доклад. В таком разе, могу сообщить, несмотря на то, что Вы пренебрегли моими рекомендациями и отклонились от оговорённого нами текста, доклад высочайше оценён весьма похвально. Государю понравилось, как вы смогли расположить к себе многих из присутствовавших слушателей. Они лестно отозвались о Вас.

­­­— Благодарю Вас, однако меня больше заботит грядущее, на которое я ещё могу повлиять, чем прошедшее, которое уже вне моей власти. Сегодня меня ждёт встреча с Ермоловым, он прибыл с Кавказа на доклад к государю. Монаршей волей мне дозволено присутствовать. Полагаю от него многое узнать о персидской кампании, — чуть помолчав, великий князь добавил: — Вообще он представляется мне человеком дельным и преданным отечеству.

— Хм, — наморщил лоб Мердер, — Алексей Петрович недаром слывёт проконсулом Кавказа. Вот только преданность его не полагаю бесспорной. Юный дворянин, из хорошей семьи он бойко начал службу. В четырнадцать лет поручик, служащий в канцелярии при своём дяде генерал-прокуроре и под началом своего отца. К шестнадцати уже выслужил капитана. Довелось ему ходить под началом самого Суворова. Александр Васильевич лично представлял его к Георгию за дело в Праге. Но за вольнодумство и распущенность в девятнадцать лет, будучи уже подполковником, он таки угодил в ссылку, в коей находился пять лет. И как знать чем бы закончилась его карьера, если бы не Наполеон. В восьмом году он уже генерал-майор. В войне двенадцатого года он показал себя отменно, несмотря что командующий, при котором Ермолов служил начальником штаба, довольно нелестно отзывался о нём. Но когда командующим стал Михаил Илларионович, Ермолов пришёлся ко двору. И в настоящее время его вольнодумство общеизвестно, что во многом и мешает ему расти в чинах. Командующий он решительный, с подчинёнными строг в меру, с врагом жесток. Всё это делает его отличным военным, но своеволие и отступление от веры — ненадёжным подданным. Хотя многими этот русский Бонапарт любим именно за своеволие и дерзость.

— Благодарю Вас, Карл Карлович, но ведь на Кавказе он был на своём месте. Далёкий от столичных интриг, при деле, к которому, несомненно, годен. Иван Фёдорович, прекрасный генерал и справится с персами, но никто лучше Ермолова не знает, как справиться с горцами.

— Может быть, да только, — воспитатель замолчал, видимо обдумывая слова, — я так думаю, с горцами не нужно воевать. Империя впитала в себя многие народы, и каждому нашлось своё место, найдётся и горцам. Кавказу нужен не воитель, а администратор. И вместо решительного и жестокого Ермолова, там лучше справился бы другой... более похожий на Соломона.

— Возможно, это так, но прежде чем объезжать дикую лошадь её надо взнуздать. Видимо, штык лучший инструмент, чтобы взнуздать Кавказ.

— Наверно. Только Ермолов впервые прибыл на Кавказ во главе батареи в четырнадцать лет, сейчас в возрасте пятидесяти лет он покидает его. А лошадь до сих пор не взнуздана.

— Видимо дело в воинственности горских народов.

— Для того, ваше высочество, я и читал Вам антики. "Divide et impera" — было сказано — "разделяй и властвуй". На этом стоял первый Рим и второй, на этом же стоит третий. Воинственность же проконсула Кавказа служит, вероятно, главной причиной для объединения наших врагов.

— Спасибо Карл Карлович, я обдумаю это, но до встречи с государем мне нужно успеть поговорить с отцом Серафимом.

— Рад быть полезным Вам, — улыбнулся Мердер.

Ровно в десять великий князь предстал перед государем. Император, сидя за овальным обеденным столом, сосредоточенно читал какие-то бумаги, он жестом указал сыну на стул. Наследник обошёл стол вокруг и смиренно сел не решаясь отвлекать отца.

— Доброе утро, Саша, — наконец нашёл время для разговора Николай Павлович, — Я позвал тебя пораньше, чтобы выслушать твоё мнение о Ермолове. Ты готов к этому?

— Доброе утро, Папа... — размеренно, слегка лениво, начал великий князь, но увидев как недовольно нахмурился император, тут же расправил плечи и сменил тон, — Я готов, государь.

— Слушаю, — не отрывая взгляда от бумаг, сообщил император.

— Александр Петрович, — государь снова сдвинул брови, показывая недовольство словами наследника, — представляется мне человеком редких способностей. Использовать которые на благо короны полагаю необходимым. Он решителен и умён, умеет проявлять должную заботу о подчинённых. Личная храбрость, даже возможно бравада делают его идеальным генерал-майором, ведущим войска на штурм. Но...

Наконец великому князю удалось завладеть вниманием государя полностью. Сделав паузу, он заставил отца оторваться от чтения:

— ...Но неуёмное честолюбие делает из него Бонапарта, готового примкнуть к любым бунтовщикам, — закончил он за наследника.

— Нет не любым, — позволил себе не согласиться великий князь. — Он слишком умён, для этого. Как мне представляется, в нём нет преданности ни государю, ни отечеству, но честолюбие и ум не позволяют ему примкнуть к любому бунту. Он вполне способен стать участником заговора, но только если при своём уме посчитает его успешным, либо своё теперешнее положение безнадёжным. Его честолюбие не есть недостаток, именно оно позволит употребить этого человека на благо короны. Вы направили на Кавказ Паскевича, и двум генералам стало тесно рядом. Отправив в отставку Ермолова, вы потеряете умного и боевого генерала, приобретёте в свете славу неблагодарного монарха, а Ермолова превратите в обиженного короной героя, ищущего славы вне государевой службы. Ему бы умереть...

Брови императора удивлённо взмыли вверх.

— ... Да, умереть. Он может умереть, как человек, возглавив штурм какой-нибудь крепости, на какой-нибудь войне во имя короны. А может умереть в глазах света как герой. Ермолов жесток. То, что свет считает вполне оправданным по отношении к диким горцам, вызовет осуждение, будучи применённым к цивилизованному народу. Я пока не сильно осведомлён в польских делах, но всё что мне известно говорит об одном, бунт в Польше неизбежен. Нынешнее положение не сможет продолжаться вечно. Я не знаю, сколько ещё придётся ждать: год, два, три, пять, но бунт случится. Ермолов своей жестокостью при подавлении этого бунта превратит себя из героя в палача. Примкнуть же к бунтовщикам он не сможет, ум подскажет ему, что дело их обречено.

— Однако же он может отказаться от назначения, — задумчиво возразил государь.

— Может, и это будет его желание, а не монаршая воля, отправившая покорителя Кавказа в отставку после всех его подвигов на благо империи.

— В Америку? — с улыбкой поинтересовался император.

— О, нет. Волконского там более чем достаточно. Ермолова нельзя отправлять на дальние рубежи. Бонапартизм и пример американских штатов, уверенно приведут его к измене. Это справедливо и для Волконского, но я надеюсь, стремление восстановить своё имя, надежда на награду и рост в чинах, широкие родственные связи в России не позволят ему объявить независимую Русскую республику. Впрочем, полагаю, что граф Бенкендорф также приложит все усилия, чтобы этого не случилось.

— Приложит, приложит... — император вновь утратил интерес к беседе, погрузившись в чтение.

Саша понял что разговор окончен и, не желая отвлекать отца, пересел к окну в углу зала и предался созерцанию парка...

Через некоторое время император встал рядом. Они, молча, смотрели в окно, когда адъютант доложил о Ермолове. Покоритель Кавказа высокий и крупный предстал в глазах маленького Саши настоящим гигантом. Юный поручик невольно встал со стула в присутствии генерала. Доклад генерала был прерван государем:

— Оставьте Алексей Петрович, я читал все ваши рапорты, — император махнул рукой в сторону бумаг на столе. — Вы же не хотите что-то добавить к написанному? Я пригласил Вас и Александра Николаевича побеседовать. Он имеет сильный интерес к Персидской кампании и рад будет услышать от Вас, героя всех событий, подробный рассказ. Присядьте.

— Право слово, я затрудняюсь начать, — Ермолов как-то недобро посмотрел на великого князя, видимо осуждая его за возникшую неловкость.

— Начните с описания народов населяющих ту землю. Каковы их нравы.

— Нравы их в основном бандитские, Ваше Императорское Высочество. На северо-западе Кавказа живут черкесы и адыги. Народы дикие, единой власти над собой не признающие, находящиеся, однако в полной зависимости от османов. Их основной промысел грабёж и похищение русских людей в рабство. На сверо -востоке обитают чеченцы, дагестанцы и прочие дикие народы. Во многом они схожи с черкесами, но не признают над собой власти ничьей, каждое село у них живёт отдельно своею волей. На юго-западе расположилась Грузия, населённая грузинами и армянами, народами покорными, но в бою они столь малодушны, что нет никакой на оных надежды. Лучшие из них стремятся называть себя русскими, как князь Багратион, — речь генерала была отрывиста. — Юго-восток же занят ханствами, и населён людьми презренными, всегда готовыми к измене. Ханы, признавшие российскую корону, до сих пор едят с руки персидского хана. И в этой войне многие из них уже переметнулись, а остальные только ждут удобного момента.

— Так ли я понял, что весь Кавказ совершенно ненадёжен? — переспросил великий князь. — И кроме русских войск, ничто не может послужить опорой для короны?

— Истинно так! — Внезапно генерал стал обращаться скорее к императору, чем к наследнику: — Этим и объясняется, что при наличии достаточных войск, я не мог ничего противопоставить персианам. Я вынужден был постоянна маневрировать своими отрядами, подавляя зарождающиеся бунты и предотвращая измены, вместо того чтобы объеденить их в единый кулак.

Ермолов в сердцах стукнул огромным кулачищем по столу.

— А что Вы можете рассказать о персах? — решил переключить его на другой вопрос великий князь.

— Это коварный народ. Ни одному слову их верить невозможно. Войну эту они начали по своему азиатскому обычаю весьма низко. Пока князь Меньшиков вёл переговоры в Тегеране, Аббас-мирза собрал армию. Поэтому они смогли многих застать врасплох. Извечное восточное коварство.

— Хороша ли у них армия?

— Вы спрашиваете, хороша ли у персиан армия. Они всегда были войнами храбрыми. Как многие азиаты они предпочитают внезапные и быстрые нападения. Но в крупных баталиях не могут противостоять русским даже при вдвое большем числе. Им недостаёт организованности и стойкости. Хотя с последней войны персидская армия изменилась. Аббас-мирза много сил и денег потратил на введения в армии порядков по европейскому образцу. Его сарбазы, а так называется новая персианская пехота, тщательно научены европейскому строю.

— И кто же их учит? Англичане? — улыбнувшись, поинтересовался великий князь.

— Русские, Ваше Императорское Высочество, — ответил Ермолов, явно любуясь произведённым его словами эффектом. — Аббас-мирза сформировал целый полк из русских дезертиров, названный "Багадериан", что означает "богатырский". Этих беглецов и используют для обучения сарбазов и не только. Полк этот участвовал в осаде Шуши и при Елисаветполе, где доставил нам немало урона.

— И много ли русских бегут к персам? — поинтересовался, удивлённо вскинув брови, великий князь.

— Довольно много, в том году с двух только рот Седьмого карабинерного полка, стоявших на границе, бежало двадцать семь человек.

— А офицеры? Кто командует в этом Багадериане?

— Вынужден с прискорбием сообщить Вашему Императорскому Высочеству, — победоносно взглянув на императора, ответил генерал, — что даже офицеры есть среди этих изменщиков.

— Были, — не выдержал Николай Павлович, — Они были офицерами и дворянами. Были. И этот негодяй Лисенко и мерзавец Кочнев...

— Да-а-а... — протянул великий князь. — Положение командующего Кавказского корпуса незавидное. На грузин в бою положиться невозможно, а из доверенных русских частей солдаты бегут к врагу толпами. Местные ханы преданы персам. Хорошо, что мы не успели увидеть как целые воинские команды с развёрнутыми знамёнами и под барабаны переходят на сторону врага, или и это уже было?

— Не-ет, — в некоторой растерянности, протянул Ермолов и этим невольно спровоцировал наследника.

Великий князь вскочил, опёрся на стол, широко расставив руки и постаравшись нависнуть над сидящим генералом. Но, малый рост князя позволил только оказаться слегка выше уровня глаз гиганта Ермолова.

— И как Вы наказали офицеров Седьмого карабинерного, довёдших своих солдат до массовой измены присяги? Почему русские, а не грузинские, части стоят по границе? Грузины же не будут бежать к столь ненавистным им персам. Почему охрану границ и подавление мятежей не поручить ханам? Они не надёжны, но не глупы. Почему же они верят в то, что проконсул Кавказа проиграет эту войну? Неужели за полтора десятка лет Вам не удалось утвердить веру в незыблемость русского порядка?..

От неожиданности подобного натиска Ермолов откинулся на спинку стула и побледнел, но спустя мгновение он обрёл прежнее спокойствие. Усмехнувшись, он прервал речь, всё более распаляющегося наследника:

— Я тоже люблю задавать вопросы. Это особенно приятно, когда сам не можешь сделать ничего.

Брови императора нахмурились, но большего он сделать не успел. Наследник моментально среагировал на слова генерала:

— Так потому я и поручик, а не генерал от инфантерии. Я пока даже вопросы задавать не научился. Это простительно поручику, а неумение давать ответы непростительно генералу.

— А Вы хотите их услышать, эти ответы? Они есть у меня. Я могу ответить, почему бегут солдаты и даже офицеры, и что нужно сделать, чтобы этого не было. Я знаю, как повернуть дело, чтобы ханы не ели с рук персидского хана. И могу назвать тех людей, которые не позволили мне это сделать. Они мешали мне раньше и и продолжают сейчас. Я писал об этом на высочайшее имя. Но судя по тому, что Вы продолжаете задавать мне эти вопросы, прежние ответы Вас не устроили. Они неудобны Вам, но других у меня нет.

— Так что вы написали на высочайшее имя, про наказание офицеров Седьмого карабинерного полка?

— Я не опускался в своих рапортах до таких частностей.

Маленький поручик сел, откинулся на спинку стула и спокойно переспросил:

— Тогда сейчас ответьте. Как были наказаны офицеры?

— Я не вижу оснований, для каких либо взысканий на них. Отсутствие провианта и денежного содержания, тяготы службы, направление рекрутов из российских равнин в горы подстрекают насильно забритых молодых солдат к побегу. Необходимо...

— Вы не поняли, — перебил генерала великий князь, — я догадываюсь о причинах побуждающих солдат к побегу. Но что предпринимали офицеры, чтобы побегов не было?

— Не устранив причин сделать с этим решительно ничего не возможно...

— Значит, ничего. Что предприняли Вы, чтобы Ваши офицеры несли службу надлежаще?

Лицо Ермолова раскраснелось. Он усилил свой и без того громоподобный голос.

— Может быть, Вы знаете, как прекратить дезертирство? Так подскажите...

— Я Вас спросил, что сделали офицеры. Вы ответили: "Ничего". Я спрашиваю, что сделали Вы? Вы будите отвечать... генерал? — великий князь говорил спокойно, даже излишне тихо, только последнее слово он произнёс с вызовом и вновь спокойно добавил: — Или будете задавать вопросы как поручик?

— Полно, ­— решил прекратить эту перепалку государь, — Александр Николаевич, Вы ведёте себя несообразно вашим летам и положению.

Саша встал, и отметив головой поклон, произнёс:

— Алексей Петрович, прошу Вас извинить мою несдержанность. Я совсем забылся и осмелился столь грубо разговаривать с человеком много старше меня с кавалером орденов Георгия и Владимира. Надеюсь Вы простите моё ребячество.

— Сядьте, я недоволен Вами, — заключил император, и обратился к Ермолову: — Алексей Петрович, я высоко ценю Вашу службу Российской короне. Вы опытный командующий и Вы нужны мне. Я направил на Кавказ Ивана Фёдоровича с одной целью высвободить Вас для другого, более важного дела. Я хочу доверить Вам Отдельный Литовский корпус. Вы готовы принять его?

— Да, Ваше Императорское Величество! — моментально вскочив и вытянувшись во фрунт, рявкнул Ермолов.

— Вот и славно! — заключил император.

— Александр Николаевич, Вы имеете что сказать?

— Алексей Петрович, — набрался смелости великий князь, — прошу ещё раз извинить меня за неподобающие слова и я хочу в знак моего к Вам уважения и дружеского расположения принять от меня в дар вот это...

Великий князь извлёк из стоящего на столе кивера иконку казанской богородицы. Он перекрестился и поцеловав икону протянул её Ермолову:

— Прошу Вас в знак нашего примирения принять этот символ веры и единения.

Генерал после секундного замешательства принял икону. Посмотрел на государя, потом на радушно улыбающегося мальчишку.

— Я принимаю его, — он перекрестился и поцеловал икону.

— Прекрасно, — заключил император, — подробные распоряжения по вашему назначению Вы получите завтра. А сейчас прошу оставить меня.

* * *

26 апреля 1827, Гатчина

В Гатчинский дворец великий князь вернулся глубоким вечером. Проходя мимо встречавшего его Семёнова, он поинтересовался новостями.

— Новостей нет, Ваше Императорское Высочество, кроме одной. Тис просил принять его.

— Хорошо. Немедля его доставить в мой кабинет. И подготовьте ему комнату во дворце, возможно, он не вернётся под арест.

Великий князь только успел пройти к себе, как уже доставили польского подпоручика.

— Вы хотели говорить со мной.

— Да, Ваше Императорское Высочество. Находясь под арестом, — Тис оглянулся на замерших у дверей гусар, — я многое обдумал и понял всю ошибочность моего проступка. Я прошу Вас, принять мое раскаяние и оказать мне милость, дозволив уйти в отставку.

— Рад, что Вы решились на этот разговор. Прошу Вас садитесь к столу. Хотите ли поесть?

— Нет, благодарю Вас, — подпоручик присел на краешек стула.

— Тогда прошу Вас выпить со мной чая. Его уже скоро принесут. Я, знаете ли, люблю после долгой дороги сесть и выпить чашку другую. Буду рад, если Вы составите мне компанию. Чернявский! Распорядись.

Великий князь сел за стол напротив поляка.

— Надеюсь, Вы понимаете, что я не могу вам вернуть команду над польским взводом конвоя. Также неудобно будет назначить вас под начало Вжосека. Возвращение в полк также не представляется удачным решением. Но отставка? Это чрезмерно сурово. Вы молоды. Ваша карьера только начинается. Было бы неразумно губить её из-за одной ошибки, совершённой из молодой горячности.

Поляк молчал, внимательно рассматривая поверхность стола. Двери открылись и в кабинет внесли самовар, за которым почётным эскортом прошествовала чайная посуда. Старый камердинер Агафонов засуетился возле установленного самовара, наливая чай.

— Я не знаю, кто лучше Михаила Афанасьевича умеет заваривать чай. Прошу Вас оценить его искусство. Сахар и прочие сласти к чаю я не держу, поскольку считаю, что они скрывают вкус настоящего чая. Но если Вы не любите пить просто чай, то предлагаю Вам попробовать сушёные фрукты или ягоды.

Когда, наконец, суета с сервировкой стола улеглась, и были сделаны первые глотки горячего напитка, великий князь продолжил исполнять роль радушного хозяина:

— Прекрасно! А как Вам, пришлось ли по вкусу?

— Да, чай хорош. Спасибо, Ваше Императорское Высочество.

— Я рад. А знаете, в Вашем имени слышится что-то английское: "Эдвард Тис", может Ваш род ведёт своё начало с туманного Альбиона?

— Ах, нет. Наш род ведёт начало из Львовской земли. Где мы издавна владели небольшим имением. Однако, после событий семьдесят второго года наша семья утратила землю.

Заметив некоторое оживление в лице поляка, великий князь уточнил.

— И насколько многочислен Ваш род?

— С семьдесят второго года основным делом мужчин нашей семьи стала военная служба. Война двенадцатого года привела к тому, что я и мой отец остались единственными мужчинами с фамилией Тис.

— Вот как, но вам удалось поступить в гвардию.

— Мой отец воевал в Великой армии вместе с Зигмунтом Курнатовским. Поэтому бригадный генерал оказал мне протекцию по зачислению в гвардию.

— Вот как, но если я не ошибаюсь, Вам уже двадцать три года и при такой протекции, Вы до сих пор подпоручик?

— Я только два года назад поступил на службу.

— А почему так поздно?

— Мой отец весьма стар, и я единственный продолжатель рода. Посему он долго держал меня при себе, ограждая от военной службы. Однако, его содержание не давало мне возможности стать достойным женихом...

— Так вы не женаты? — с удивлением перебил подпоручика великий князь.

— Нет. Помощник управляющего, без собственной земли и возможности на карьеру. Когда отец понял, что не сможет обеспечить мне достойную партию, он благословил меня на воинскую службу. Быть офицером гвардии достаточно престижно, а служба при Вашей особе давала возможность наверстать упущенное время. Если бы я не испортил... — Тис запнулся на полуслове.

— Все совершают ошибки. О многом порой приходится сожалеть, но добрый христианин должен помнить, что уныние есть грех смертный. Так вы были помощником управляющего? Где и как долго?

— Да, мой отец служит управляющим под Варшавой в одном из поместий пана Евгениуша Любомирского. Я с малых лет помогал ему, а с четырнадцати встал на жалование помощника.

— С чего были доходы в поместье?

— Если ранее в нём преимущественно выращивали хлеб, то уже лет пятнадцать как пан велел отцу растить лён. А после и вовсе больше земли оставлять под выпас овец, коих и разводить всячески. Десять лет назад поставили свою прядильню и чуть позже текстильную мануфактуру. А пять лет назад перед самым моим уходом в полк, поставили ткацкую фабрику с механическим приводом от реки.

— О как, это интересно. А крестьяне куда делись?

— Так освободили их. Кто-то оставшуюся землю арендуют у пана, немногие на мануфактуру пошла, а большинство в Варшаву уехали. Но на моей памяти два бунта было. Первый раз овин сожгли и всех овец перерезали. Помню, как мы с отцом верхом уходили. Другой раз новую фабрику зажгли, да потушить удалось, — секунду помявшись, Тис продолжил: — Не только сукно доход давало. Свинарник у нас был большой и свечная мастерская при нём. Это тоже давало хорошие деньги. На реке стоял стеклодувный завод. Были и убыточные заделы. Пан Евгениуш, лошадей любил, как и положено настоящему шляхтичу, но хотелось ему свою породу зачать. Ох, и намучались мы с конюшней, почитай половину доходов в лошадей уходило, а толку никакого. Уж Даже из Франции ветеринара наняли. Потом я с ним в Пруссию ездил к самому Аммону. А всё без толку.

— Вы учились на ветеринара?

— О, нет. Учился Андрэ, я лишь сопровождал и должен был контролировать траты на закупку в Пруссии необходимого для конюшен. Пан не доверял французам денежные дела. А перед самым моим уходом и вовсе падёж случился. Хлопотное это дело — кони. Со свиньями и овцами значительно проще. Коров мы не держали, но в соседнем поместье коровник был. Тоже не в пример лошадям хлопот меньше. Но главный доход это конечно сукно. Впрочем, мы не сразу всё хозяйство на сукно перевели. Даже не помню когда стали отказываться от засева зерна, мал был. Но сажали лён. И сначала на мануфактуре делали полотно. Но отец посчитал и с одобрения пана, стали на сукно переходить. Отец пишет, что сейчас лён уже не сажает. Сначала сукно мы сдавали в Варшаве, но уже лет шесть как сами возим в Санкт-Петербург и Ярославль. Собственно так я и выучил русский язык.

— А Вы просите отставку! Я предлагаю Вам иной вариант. В своём имении в Батово, я хочу устроить мануфактуру по выделке полотна, коровник и птичник. Также собираюсь выращивать картофель. Возможно, будут и иные задумки. Мне нужен человек с Вашим опытом. Предлагаю Вам такой вариант. Вы год служите у меня управляющим. И через год я могу Вам предложить службу капитаном в одном из русских полков Отдельного Литовского корпуса, либо Вы сможете продолжить службу управляющим в имениях наследника Польской и Российской короны. Это вполне хорошая карьера для молодого человека. Возможность же уйти в отставку у Вас останется всегда.

— Мне нужно обдумать Ваше предложение.

— Это похвальное решение, — удовлетворённо кивнул великий князь. — Чернявский! Проводи подпоручика на ночлег в подготовленную комнату.

* * *

28 апреля 1827, Гатчина

Наследник, сидя за большим обеденным столом, внимательно изучал поданные Юрьевичем листы. Сам начальник канцелярии сидел напротив, равнодушно ожидая вердикта.

— Что ж, Семён Алексеевич, — заговорил великий князь, — дело Вы начали споро. Вижу, Вы сразу изготовили много разных образцов, но в небольших количествах. Надо понимать, стремитесь сразу выявить совершенно негодные. Разумно. Теперь давайте посмотрим по листам отчёта.

Великий князь встал, и положил листы. Юрьевич тут же вскочил, и они синхронно наклонились над листами, лежащими на столе.

— Это, я читаю:"штуцер кавалерийский", далее:"пуля для нарезных ружей", здесь: "пуля семь линий двенадцать золотников". Здесь понятно: отстрелов десять, шагов двести, заряд обычный, в щит десять, в круг девять. А вот это внизу "разрыв тонкой части не замечен", это что?

— Было замечено, что пули меньше калибра более чем на одну линию попадают весьма скверно, — начал пояснение Юрьевич, — тогда я помня, что вы рассказывали про расширение пули решил отстрелять их в воду. И посмотрел, насколько они изменили форму. Оказалось, что у пуль меньших более чем на линию от калибра разрывает утончённую часть. Видимо, поэтому они столь скверно попадают.

— Похвально. Сразу видно артиллериста. Только так дело не пойдёт. Подайте лист и карандаш, — великий князь нарисовал схематично пули и начал давать пояснения: — Вот эту пулю назовём в отчёте "тип один", эту — "тип два". Вот эту часть будем называть "ядро", вот эту — "юбка", вот эту — "ослабляющие канавки". Здесь аналогично. Размеры. Указание калибра в линиях. Для нарезного ствола по внутреннему диаметру, вот так. Далее отклонение пули от калибра в точках. Длинны ядра, юбки,и ослабляющих канавок в калибрах. Далее число канавок и вес. Каждая пуля с отличными размерами полит свой номер и будет писаться, например, один дробь один, один дробь два и так далее. Заряд указываем в долях относительно пули по весу. Все ружья так же обозначить словом "ствол" и присвоить ему номер. Всё понятно.

— Да.

— Отстрел в воду продолжайте. Это прекрасная идея. Обращайте внимание не только на разрывы юбки, но и не деформацию канавок. В идеале мне представляется, что юбка должна быть раздута, но цела, а канавки целиком сжаты. Да по пулям ведите отдельный журнал, куда записывайте все проверенные варианты. В журнале же проверки указывайте только номера пуль. Понятно.

— Да, ваше высочество.

— Прекрасно, я Вами крайне доволен, если так пойдёт дальше через неделю, мы сузим число испытываемых пуль до нескольких образцов. Тис уже уехал? — внезапно перевёл разговор на другую тему великий князь.

— Ещё утром.

— Какое у него было настроение, как Вам показалось?

— Думаю, он выглядел весьма озабоченным.

— Это нормально, — успокаивающе произнёс великий князь, — у него достаточно забот.

* * *

7 мая 1827, Гатчина

Мердер наблюдал за воспитанником, устроившимся в парке под развесистой ивой. Здесь, на берегу большого паркового пруда великий князь организовал свой "летний кабинет". Для себя он повелел установить мольберт и высокий стул. Для конвоя принесли большую скамью. Для гостей и учителей установили небольшой столик и несколько стульев. Теперь почти весь день, если позволяла погода, Саша проводил на улице. Основным его занятием было чтение книг, переданных Сперанским. Закрепив лист на мольберте, он делал на нём пометки, готовясь к письменному заключению, истребованному учителем.

Помимо прочего, летний кабинет имел ещё и то преимущество, что со своего места великий князь не только на слух мог следить за опытными стрельбами, но и видел практически всё происходящее. Вот и сейчас, сделав перерыв в работе, он наблюдал, как подчинённые Юрьевича суетятся возле мишенных щитов. Постояв некоторое время, великий князь обратился к воспитателю:

— Как вы думаете, Карл Карлович, не будет ли излишне напомнить Егору Францевичу о пожелании государя, высказанном на моём докладе. Уже минуло более недели, а он так и не прислал мне ни одной книги.

Что-то озорное проскочило в глазах Мердера, он улыбнулся и ответил:

— Полагаю это необходимым. Высказанное пожелание императора должно исполняться немедленно. И долг каждого подданного приложить к этому все силы.

— Как Вы замечательно сказали, надеюсь, Вы не будете возражать, если я включу ваши слова в письмо, — с лёгкой улыбкой поинтересовался воспитанник. И этим рассмешил обычно сдержанного лифляндца:

— Ха-ха-ха! Я полагаю, этим словам самое место в письме к Канкрину.

— Вот и славно, тогда я сейчас намечу текст, а вечером во дворце уже напишу само письмо... Однако, что-то не ладится у Семёна Алексеевича. Очень долго он изучает пули после отстрела в воду... Здробовский! — крикнул великий князь одному из егерей, сидевших на скамейке. — Сходите, узнайте, как обстоят дела у Семёна Алексеевича.

Вскоре Юрьевич пришёл лично удовлетворить любопытство наследника.

— Как Вам известно, сейчас проводятся опыты по изменению заряда. Было выяснено, — Юрьевич протянул свои заметки князю, — что для типа один отношение заряда к весу пули должно быть не более одного к шести. В противном случае при выходе из ствола юбка сильно деформируется пороховыми газами, и пуля летит не кучно. Однако, сейчас замечено, что при этом соотношении некоторые образцы при отстреле, прежде всего из кавалерийского штуцера, особенно в случае большого зазора, имеют значительный разброс. Хотя сами пули выходят из ствола не сильно деформированными. Вот посмотрите.

Юрьевич высыпал горсть пуль на столик. Осмотрев их и изучив отчёт, Великий князь поделился своими соображениями:

— Полагаю всё дело в малой глубине нарезов в кавалерийском штуцере для такого заряда и пули. Я полагаю, что для каждого ствола есть наилучший образец и заряд, при которых, с учётом крутизны и глубины нарезов ствола, будут показаны наилучшие результаты. Также должны быть образцы и заряды, показывающие для данного ствола достаточно хорошие результаты. Собственно их мы и пытаемся определить. Совершенно неудивительно, что один образец, показывающий хороший результат на одном стволе, на другом, с иной крутизной или глубиной нарезов или даже длинной ствола, показывает не лучшие результаты.

— Да, задача не из лёгких, — вздохнул Юрьевич. — Тип два нам таких хлопот не доставил. С ним мы почти закончили. А здесь всё так сложно. И главное, как с этим будут разбираться в полках.

— Никак, — великий князь констатировал очевидный для всех факт, — наша цель провести все возможные опыты и положить государю на стол таблицу. Для такого ствола лить такую пулю и засыпать такой заряд. Чтобы в полках просто выбирали нужную пулю и заряд под свои стволы. Иной итог наших трудов армии не нужен.

Сделав долгую паузу, великий князь продолжил:

— Но любой итог нужен нам. Поскольку следующая наша цель создать новое винтовальное ружьё, которое наилучшим образом будет стрелять специально для него приспособленным типом один, и вооружить ими всю армию и гвардию. И тут все наши опыты, даже неудачные, окажутся весьма полезны. Сейчас нам важно кропотливо и точно описать их. Полагаю, что чем больше длина пули, тем меньше у неё возможности сойти с нарезов, но при этом растёт вес пули, и нужно брать усиленный заряд, который будет деформировать пулю. В наших опытах мы не сможем точно установить самое лучшее соотношение. Но подбирая пулю и заряд для уже известных стволов, мы сделаем первый шаг к этому. Создавая пулю к уже используемым в армии стволам, мы готовимся к тому, чтобы предложить наилучшее соответствие пороха, пули и ствола. Я бы сказал создать для армии новый и наилучший комплекс из ружья, пули и заряда.

— Однако перевооружение армии новым оружием потребует изрядных затрат, — высказал сомнение Мердер.

— Безусловно, и не только денежных, но и временных. Однако выбора нет. Винтовальные ружья имеют большие преимущества перед гладкоствольными. Мы уже убедились, что их можно заряжать также быстро. Сколько времени потребуется европейским государям, чтобы убедиться в том же и перевооружить свою армию. Ровно столько времени у нас есть на перевооружение. Смогли бы мы победить в войне двенадцатого года, если бы все солдаты Великой армии были вооружены винтовальными ружьями и вот такими пулями, а наша армия была бы такой как сейчас?.. Нет выбора.

— Ваше высочество, — слегка порозовев от смущения, обратился Юрьевич, — поскольку опытные стрельбы приобретают такую важность, дозвольте привлечь мне в помощь Вилентайна, дабы вести записи.

— Лучше, Дорта. Я полагаю определить Вилентайна в помощь Тису, для учёта расходов. Потому вызовите этих двоих из Санкт-Петербурга. Благо все они не сильно заняты последнее время, как мне представляется.

— Ваше высочество, Ваша канцелярия занимается не только Вашими поручениями. Она занята всеми Вашими делами: и Вашим проживанием здесь, и обучением, и снабжением Вашего конвоя, и поместьем. Всё это, незримо для Вас, проходит через неё. Расходами по Батово я поручил заниматься Зарубцкому ещё осенью. И если не будет на то Вашего особого пожелания, пусть он помогает Тису.

— Хорошо, Семён Алексеевич. Пожалуй, разумнее сохранить установленный Вами порядок.

* * *

10 мая 1827, Гатчина

— Полагаю теперь можно выйти и осмотреть место будущего строительства, — заключил великий князь, изучив доставленный из Царского села проект устройства казарм лейб-гвардии гарнизонного батальона, — седлайте Бурана.

В дороге наследник выслушал от воспитателя краткую лекцию:

— Ингербурская крепость была заложена Павлом Петровичем в одна тысяча семьсот девяносто четвёртом году. Оная являет собой не только пример фортификации и архитектуры, но и замечательный поучительный пример. Ещё будучи великим князем и обладая скромными финансам, Павел Петрович задумал и начал это строительство. На сей день, так и не будучи полностью достроена крепость уже настолько обветшала, что какое-либо использование её стало невозможным. Назначение крепости не ясно. Она была задумана по всем правилам фортификации, но размер её не позволяет дислоцировать сколь-нибудь значимого гарнизона. Да и прохождение через её ворота тракта на Санкт-Петербург говорит скорее о символическом её смысле, нежели о возможном военном использовании. Когда появилась необходимость расширить тракт, часть строений были снесены, и вот теперь государь рассматривает прожект о сносе остальной части недостроенной крепости и обустройстве в этом месте казарм лейб-гвардии гарнизонного батальона.

— Руины, — заключил великий князь, подъехав вплотную к Воскресенским воротам крепости, а точнее к тому месту, где они должны были быть.

Крепость выглядела таковой только на бумаге. И ров с водой, и валы, и равелины отсутствовали. Как следовало из пояснений Мердера, ров и валы так и не были построены, а равелины уже успели разобрать на камни. Часть строений уцелело, но они представляли собой облупившиеся здания, с карнизов которых так и норовил угодить в голову случайного зеваки кусок треснувшего кирпича. С большой опаской великий князь приближался к ним. В некоторые, выглядевшие, наиболее целыми, он намеревался зайти. Внутри несло сыростью и гнилью. Деревянный пол подозрительно трещал. И уже во втором доме конец этим обследованиям положила доска, подломившаяся под одним из конвойных. Выбравшись на улицу великий князь приказал:

— Едем отсюда. Смотреть здесь нечего. Что-то возможно и удастся починить, но не уверен, стоит ли это делать.

— Что ж, полагаю, ознакомление с данным императорским прожектом было для Вас поучительно. Кстати, опытные стрельбы уже обошлись Вам почти в тысячу рублей, — внезапно вспомнил воспитатель.

Великий князь поморщился.

— Вы вправе прекратить финансирование любой моей затеи, независимо от моего желания. Государь для того и поставил Вас блюсти мои финансы. Вы не верите, что из этих стрельб будет толк?

— Не верю. Пороха сожжено уже немало. Семён Алексеевич давеча пробовал проанализировать свои записи, и не смог сделать никаких выводов из проделанной работы. Я не стану пользоваться своим правом, мне нужно, чтобы Вы сами осознали свои ошибки. Для этого вполне допустимо потратить и двадцать тысяч.

— Вот и славно. А знаете, я уже прочёл часть переданных Михаилом Михайловичем книг, относящуюся к царствованиям до Павла Петровича, и хотел бы по ней сделать заключение. Вы полагаете это правильным или мне лучше закончить чтение полностью и сделать заключение на всё.

— Когда Михаил Михайлович передавал эти книги, я имел с ним разговор. Я считаю, что Вам необходимо делать отдельное заключение по каждой из них. Михаил Михайлович же настоял, чтобы Вы сами определили, как выполнять его урок.

— Тогда, я направлю ему заключение завтра же, перед отъездом в Батово. Тис уже предоставил мне свой прожект, Могу ли я для обустройства своего поместья выдать в этом году пять тысяч ассигнациями, а в следующем ещё столько же?

— Полагаю, что это возможно, — немного нехотя согласился Мардер. — Однако траты весьма велики, мне необходимо внимательно изучить прожект. Государь ожидает от меня обоснованных трат.

— Прекрасно.

* * *

11 мая 1827, Батово

— ... Изучив положение дел, я полагаю, что выработка полотна или сукна не настолько выгодна как набивка ситцев. На сегодняшний день, бумажная фабрика, организованная на раздаче миткаля по мастерам, окупает затраты заводчика в тот же год и даёт стабильную прибыль. В то время как выделка полотна, начатая с льна, окупает себя примерно за три года, — Тис замолчал, видимо, ожидая реакции юного помещика.

— Согласен. Ситец выгоднее. Но что Вы предлагаете делать с землёй, бросить её обработку? Лён можно растить здесь, а хлопок придётся закупать. И опять же поместье расположено так, что подвоз миткаля и вывоз полотна или ситца представляется достаточно затруднительным.

— Я полагаю разумным, — моментально среагировал поляк. — Из своего льна делать полотно и тем самым занять Ваших крестьян и землю. На выручку же покупать миткаль и раздавать его мастерам-набивщикам. И на этом иметь основной доход.

— Не уверен, но если Вам настолько интересен ситец, я готов обдумать это. Только... — великий князь задумался. — Это уже не будет работой управляющего поместьем. Посему с доходов от ситца я полагаю правильным выплачивать Вам процент. Но сейчас мне важно обустроить своё поместье. Государю не понравится, если его подарок будет пребывать в запустении.

— Я понимаю Ваше Императорское Высочество, но следуя Вашим пожеланиям, я не мог не отметить выгоду от изготовления ситцев. Что же касаемо дел поместных, то основные расходы в этом году будут из найма работников. Вы уже отменили отработки, и поэтому я не смею принуждать Ваших крестьян к ним. Однако хочу заметить, что крестьянские хозяйства не дадут объявленных Вами податей. И я подозреваю, холопы Ваши, как-то заведено у русских, решили всем миром бить челом за недоимки, а потому не спешат наниматься к Вам в работы. Осенью Вам придётся либо простить всем недоимку, либо обречь всех, от мала до велика, на голодную смерть, забрав последнее.

— Если они не способны платить подати и кормить себя своим хозяйством, то оного они будут лишены за недоимку. Я им назначил подати и дал возможность их выплатить. Не захотят умереть голодной смертью, будут работать, где я скажу, иначе кормить я их не буду. Корову, что не даёт молока, пускают под нож.

— Участь батрака незавидна. Мне уже приходилось видеть крестьянский бунт. Полагаю, что и у Вас скоро появится такая возможность. Особенно когда они сообразят, что по именному указу Батово осталось в Вашем распоряжении, а не перешло под надзор департамента уделов. И ровно по этому они вместо семирублёвого казённого оброка должны выплачивать установленный Вами. Полагаю, такая несправедливость не оставит их равнодушными.

— Надеюсь, что лично смогу увидеть этот бунт, — усмехнулся великий князь. — Посему нанимайте в этом году людей со стороны, раз мои не хотят работать, и платите им щедро.

* * *

20 мая 1827, Гатчина

В ожидании Сперанского великий князь изволил развлекаться. Давно его посещала мысль как-то дополнить свои гимнастические упражнения, теперь выдалась свободная минутка, и он пачкал бумагу, придумывая план полосы препятствий. Собственно основные элементы известны всем в двадцать первом веке, на каждой уличной спортивной площадке найдётся бревно, изгородь, змейка и рукоход. Эхо советского ГТО, готовящего детишек к армейской службе. Но элементы военной полосы препятствий более практичны и учитывают специфику ведения боевых действий двадцатого века. Сложно представить, чтобы солдаты начала девятнадцатого века ползали по-пластунски под натянутой колючкой. Творчество князя собственно и заключалось в том, чтобы придумать такую полосу препятствий для себя, чтобы потом погнать через неё сначала конвой, а после и всю армию.

"...Для этого полоса должна иметь явно выраженную практическую ценность для военных. Как у строевой подготовки. В двадцатом веке строевая уже традиция, а здесь умение держать строй на поле боя насущная потребность. А вот умение бегать и прыгать требуется не так часто. Отсылаться буду к Суворовскому штурму Измаила, тогда эта потребность возникла... Военно-спортивные игры были результатом реальной необходимости и стали уже традицией в двадцать первом веке. В идеале хотелось бы сделать традицию наоборот. Ввести сейчас в армейский обиход под видом полезного развлечения то, что обретёт практическую ценность через сто лет. Я попробую сначала создать игры. Выцарапаю из Питера Паткуля и буду с ним соревноваться, потом подключу конвой. А там как пойдёт. Быстрее, выше, сильнее... Насколько помню, в настоящее время спорт пока зарождается. И я подправлю процесс."

Закончив рисовать, наследник поинтересовался у воспитателя:

— Как Вам моя идея, дополнить гимнастические упражнения вот этим?

— Я не вижу большого вреда от этого дополнения, — произнёс Мердер, оттопырив нижнюю губу и склонив вправо голову. Всё это сопровождалось каким-то едва заметным жестом левой руки. — Однако не могу сказать, что считаю его чем-то большим, чем развлечением. Впрочем, весьма не затратным. Возможно Семён Алексеевич, как Ваш учитель гимнастики, выше оценит его.

— Развлечением? — Переспросил воспитанник и, радостно улыбнувшись, утвердил: — Да, это именно развлечение. Забава. И на неё я приглашаю и Вашего Петра, и Сашу Паткуля. Надеюсь, они проведут это лето со мной... как обычно.

Немного полюбовавшись на свой план, великий князь вынужден был признать его несовершенство:

— Здесь явно не хватает одной вещи. Скажите, Карл Карлович, не будет ли излишне разорительным привезти из Зимнего, из моей игровой комнаты, песочные часы.

— Почему именно их?

— Там можно перекрывать колбы краником и менять в них количество песка.

— Хорошо... — Мердер заметил приближающегося Дорта. — О, я вижу, Павел Генрихович идёт сюда.

С появлением в Гатчине своего помощника Юрьевич практически отошёл от руководства стрельбами, появляясь на площадке лишь пару раз за день. Теперь Дорт, невысокий худощавый брюнет с лицом, украшенным тонкими губами и прямым римским носом, неохотно менявшим выражения, распоряжался от его имени. Перемещался Дорт исключительно быстрым шагом. Этот юный дворянин был неоднократно замечен бегущим к мишеням и самостоятельно извлекающим пули. Подобное поведение руководителя заставило и всех подчинённых осуществлять свои передвижения исключительно бегом. Интенсивность опытов резко возросла. Но то, что можно было счесть за достоинства, одновременно порождало и недостатки Дорта. Записи он вёл слишком скоро и потому небрежно. Его отчёты разительно отличались от выполненных обстоятельным Юрьевичем. В силу своей порывистости и стремлении всюду сунуться лично, опрятность Павла Генриховича также оставляла желать лучшего. Руки и одежда его постоянно были чем-то испачканы, а последняя была обыкновенно ещё и измята. Каждый раз представая перед великим князем и его воспитателем, Дорт испытывал на себе осуждающий взгляд Мердера. Рассудив, что подобный исполнитель весьма полезен для дела, Саша всячески старался облегчить его участь. Уже на третий день пребывания Дорта в Гатчине, великий князь распределил обязанности между ним и Юрьевичем, переложив на последнего подготовку отчётов на высочайшее. Дорт получил распоряжение передавать Семёну Алексеевичу результаты стрельб, записанные свинцовым карандашом на планшете. Начальник и подчинённый прекрасно дополнили друг друга.

Раньше стрельбы проходили неспешным порядком. Юрьевич усаживался за стол, специально вынесенный для него, и давал команду к началу. После отстрела он осматривал извлечённые рядовыми пули и доложенные результаты и заносил данные в отчёт, пока его подчинённые готовились к следующему отстрелу. Теперь всё было иначе. Дорт носился по стрельбищу в обнимку с планшетом, увешанный пронумерованными тубусами для отстрелянных пуль. По мере заполнения планшет и тубусы отправлялись в кабинет Юрьевича, а их место занимали новые. Свинцовый карандаш был хорош ещё и тем, что планшеты можно было использовать неоднократно. Понимая, что в своей горячности Дорт может превратить исследовательскую работу в бездумное сжигание пороха, великий князь вынужден был распорядиться об устных докладах ему при смене каждого второго планшета. Эти доклады более походили на беседы, в которых наследник пытался притормозить поспешного Дорта и пробудить в нём сомнения в правильности результатов. Вот и сейчас во время очередного доклада. Увидев, что одна из пуль в серии слишком сильно отклонилась, великий князь обратил на это внимание Дорта:

— Павел Генрихович, Вы уверены, что этот выстрел был произведён правильно? Ружьё в станке было закреплено по меткам, порох был отмерен верно и забит правильно?

— Порох-с отмеряли и забивали при мне, метки я также лично проверил. Перед началом отстрела, я осмотрел все пули. Таблица осмотра-с находится у Семёна Алексеевича. Я понимаю, что этот выстрел получился какой-то не такой, но причин для этого определить не могу.

— Пусть будет так. Видимо что-то было сделано не так как обычно. Мы не знаем что, но что-то было не так. Посему утверждаю данный выстрел при подсчёте средних значений не учитывать, будто его и не было. И призываю Вас Павел Генрихович внимательно следить за тем, чтобы выстрелы делались одинаковым образом.

— Я буду стараться, Ваше Императорское Высочество.

— Доброго Вам дня, ваше высочество! — приветствовал наследника подошедший Сперанский.

— Доброго дня, Михаил Михайлович, я рад видеть Вас в здравии. Прошу Вас немного подождать.

— Непременно, Я пока развлеку себя беседой с Карлом Карловичем.

Великий князь продолжил изучение результатов стрельб. Через некоторое время он обратил внимание на один выделявшейся своей кучностью опыт:

— Вы обратили внимание, что вот эта серия легла вся в две трети аршина? — великий князь вернулся к разговору с Дортом.

— Да-с.

— Передайте Семёну Алексеевичу, чтобы уделил этому опыту особое внимание. Возможно, следует повторить его, и, даже, пользуясь готовящимися таблицами пересчёта, провести на других стволах отстрел аналогов. Хотите ли Вы обратить моё внимание на что-либо?

— Нет-с, стрельбы проходят по установленному порядку. Дополнительно к отмеченному Вами, добавить ничего не имею.

— Тогда ступайте, — Великий князь вернул планшет и посмотрел в сторону Сперанского, ведущего ленивую беседу с Мердером.

Заметив, что наследник освободился, Михаил Михайлович быстро свернул разговор с воспитателем и переключился на воспитанника. Мердер воспользовался предоставленной свободой и погрузился в чтение полученного письма.

— Ваше высочество, я с большим удовольствием прочитал Ваше заключение. Отдельной похвалы заслуживает выказанное Вами стремление постичь не только государственные выгоды, но и саму возможность установления предусматриваемого законом порядка. Однако, выполняемый Вами урок показал, что Вы не только можете понять, но и нуждаетесь в классе по уяснению самих основ устроения государства и закона. И я приехал сюда, дабы начать этот класс.

— Я внимательно слушаю Вас, Михаил Михайлович, — дал ответ наследник престола, сообразив, что Сперанский намеренно сделал паузу, дабы услышать его.

— Во времена первобытные, когда люди жили в дикости, и государства ещё не было... — Внезапно Сперанский спохватился, будто вспомнил что-то. — Да-да, всё имеет свой конец и своё начало. Государство, каким мы его теперь представляем, тоже имеет своё начало. И потому не сложно представить те времена, когда люди уже жили на земле, но государства ещё не существовало. Так вот, в те времена люди бытовали по законам естества, они рождались, жили, владели собственностью, женились и были свободны в своих поступках и желаниях. Эта свобода, порождённая естественным ходом их жизни, изначальна. И ныне она во многом утрачена, но всякий раз, когда проявляется несправедливость мироустройства, люди вспоминают о естественной свободе и стремятся вернуть её. Вы можете спросить меня, как же получилось так, что люди отдали свободу, и государство теперь устанавливает для них порядок. Всё дело в этом слове: "Порядок". В те первобытные единого порядка не существовало. Творящийся хаос порождал множество конфликтов между людьми, поскольку каждый полагал свою свободу более важной, чем свобода другого. Никто не знает, долго ли люди жили по законам естества и кто первым догадался, что всем нужно поступиться частью свобод, дабы проживать друг с другом в мире и спокойствии. Но именно тогда родилось государство, оно забрало у людей свободы и дало им взамен порядок, который стало поддерживать силой оружия. Такой порядок, проистекающий из законоустановлений, мы сейчас называем правом. Оное наделяет людей правами и вменяет им обязанности. То есть позволяет им пользоваться прежними свободами, обязывая использовать их только так, чтобы это не доставляло неудобств другим, более необходимого. Именно этой ограниченностью права отличаются от первобытных свобод.

Сперанский замолчал внимательно глядя на воспитанника, очевидно, силясь понять насколько тот вникает в сказанное. Великий князь слушал, молча кивая головой в нужные моменты, демонстрируя своё участие в беседе, но видимо этого показалось учителю мало.

— Следует ли из этого, что всякий установленный государством порядок есть благо для людей, поскольку избавляет их от первобытного хаоса? — спросил великий князь.

Сперанский широко улыбнулся и ответил:

— Не следует, ваше высочество. Тот порядок, что ограничивает изначальную, естественную свободу более необходимого, не будет благом. Люди что уступили государству одному вершить насилие для поддержания порядка, восстанут... — поняв, что ученик хочет спросить, Сперанский замолчал и протянул руку ладонью вверх, предлагая высказаться.

— Мне не совсем понятно, как определить что ограничение свободы менее или более необходимого?

— Это очень сложно. И многие монархи переходили означенный предел. Даже известны случаи, когда возмущённый народ лишал их головы. Во избежание этого во многих странах есть парламент. Лучшие представители общества избираются туда. Они, являясь голосом общества, а не государства, зная о чаяниях народа более монарха, принимают лишь те законоустановления, что идут во благо.

Полагая, что ответил на вопрос, Сперанский замолчал, ожидая знака понимания, но вместо этого услышал от воспитанника иное:

— Хм, мне всегда казалось, что всякий государь держит совет с избранными из общества людьми. Поэтому у них всегда есть возможность донести до монарха благие законы. Наш Государственный совет такой же парламент.

Пока Сперанский беседовал с учеником, Мердер, дотоле внимательно следивший за её ходом, был отвлечён офицером, доставившим письмо. Карл Карлович незамедлительно погрузился в его чтение, перестав наблюдать за ходом класса, что явно добавило свободы законоучителю.

— О, нет, ваше высочество. Достойнейшие члены Государственного совета избираются из общества волей государя. Ею же они покидают совет. Этим они становятся частью государства, такой же как министры и военачальники. А парламент избирается самим обществом и не зависит от воли монарха, потому и является он частью общества, а не государства.

— Но Вы, Михаил Михайлович, сами ранее говорили, что государство было создано, чтобы устанавливать порядок, принимая законы. А теперь Вы говорите, что лучше, когда законы принимает не государство, а общество. Получается, что государство не нужно более. Но до возникновения государства, люди не могли между собой договориться и установить справедливый порядок. Почему же Вы полагаете, что избранные из общества люди смогут договориться? Не станет ли парламент тем местом, где всякие алчные господа из общества, смогут принимать законы выгодные лично им? Народ же от такого порядка будет страдать не меньше чем от не благих законов монарха и бунт по-прежнему будет весьма возможен. Только головы будут рубить не одному монарху, а всем парламентариям. Я где то слышал, что после французской революции парламент, называемый Директорией, принимал законы. И оные эти были столь дурны, что народ силою оружия разогнал парламентариев и усадил на трон монарха. Я говорю о Наполеоне Бонапарте.

— О, да! — радостно воскликнул Сперанский. — Именно поэтому я считаю, что государство по-прежнему необходимо. Необходим парламент избранный обществом и принимающий законы. Необходим монарх, следящий за тем, чтобы эти законы были на благо народа. Необходимы суды с выборными из народа присяжными, которые будут судить по этим законам сообразно чаяниям народа. Только создание такой сложной системы независимых друг от друга учреждений даст возможность установить благой для людей порядок. Франция являет нам прекрасный пример, как становятся плохо, если страной управляет исключительно общество, монарх или народ. Директория закончила свой кровавый путь позорно. Бонапарт вверг государство в длительные войны, окончившиеся его крахом. Народ не смог управлять вообще, ввергая страну в первобытный хаос. Только все вместе, помогая друг другу, монарх, общество и народ смогут достичь великого блага.

— Несомненно, что для достижения блага все должны помогать друг другу, но мне представляется, что Ваши предложения, будучи воплощёнными, приведут к иному. Монарх вынужденный ограничивать парламент в его стремлении установить законы благие для общества, но пагубные для народа и государства, навсегда станет для парламента и общества врагом. Народ же своим судейством не станет признавать законы парламента и волю монарха, реализуя в суде своё понимание справедливости. А для монарха народ и общество станут помехой в защите государства от внешнего врага. Они станут не помогать, а будут пытаться уничтожить друг друга. Как это бывало между английским парламентом и королём. Головы слетали не только у монарха, но и у членов парламента. Одна лишь разница, что суд народный возник только во Франции и утопил страну в крови. В самодержавии власть монарха направлена божиим промыслом на общее благо. Монарх отец своего народа и забота его отцовская. Общество же напоминает мне повзрослевшего ребёнка желающего жить отныне своим умом. Оно заявляет, что не нуждается в опеке отца. Но мечты его не свободе, он хочет занять место отца и подчинить народ себе. Но помимо силы для этого потребна ещё и ответственность за детей. Вот пример. Многие в обществе заявляют о свободе для крестьян. Но понимание её у них странное. Помещик в былые времена за службу свою получил землю от государства, и ныне полагает оную своею безусловно, и не считает себя обязанным служить. Но часто он обременён необходимостью содержать крестьян на этой земле. Не в силах согнать их, он вынужден терпеть их личные запашки, а иногда и кормить их в неурожайные годы. Создайте парламент. И первый же его закон освободит крестьян из крепости, но землю оставит помещику и обречёт народ на голодную смерть. И будет бунт сильнее пугачёвского. И тогда повзрослевший сынок побежит к своему старому отцу-монарху с криком "папа помоги". Но возможно ли будет исправить что-то или Россию ждёт путь Франции. Путь смерти и страданий из которой она скорее всего выйдет уже не великой державой, а территорией разделённой на колонии разных европейских государств. Так и сбудется мечта многих людей из общества, они станут частью Европы. Её колониальной частью.

— Но опыт других стран показывает, — с некоторой задумчивостью на лице возразил Сперанский, — несмотря на всю вражду между государством, обществом и народом, под страхом уничтожения внешним врагом, они вынуждены научиться договариваться друг с другом. Никто из них не может взять всю власть, и они вынуждены уважать другого.

— Вынуждены договариваться? — Усмехнувшись, переспросил великий князь. — Я знаю такую страну. Это Жечь Посполитая. Где она теперь? А польские егеря служат наследнику русского престола. Почему-то у этого общества, монарха и народа не получилось договориться и уважать друг друга. Видимо, это правильно, когда нежизнеспособная держава перестаёт существовать. Русские не германцы, они славяне, как и поляки. Вы уверены, что русские смогут договориться и как это... будут уважать другого. Когда Батый пришёл на наши земли — не смогли, а сейчас смогут. Впрочем, Индия же стала жемчужиной в английской короне, вполне завидная участь.

— Как бы оно ни было, — угрюмо проговорил Сперанский, — но любому здравомыслящему человеку, очевидно, что доле так продолжаться не может. Крепостное право, пристрастный суд, непомерная армия, занятая пустой шагистикой и требующая для оправдания своего существования постоянных войн. А в это время Европа делает великие открытия, она создаёт философские учения, там строятся машины, оружие, корабли, научный инструмент, ткани и многое другое, которое мы вынуждены покупать, поскольку сами ничего подобного создать не в силах. Она опережает нас во всём, возможно ещё не поздно и нам стать европейским государством. Принять совершенные законы, дать людям свободу и положиться на частную инициативу людей из общества. Если мы не хотим стать жемчужиной в чужой короне, нам необходимо научиться работать и жить по-европейски. Иначе мы будем навсегда азиатской деспотией...

— Ах, Михаил Михайлович, — вклинился в разговор Мердер. — Извините, что вынужден прервать Ваш класс. Это письмо призывает меня немедленно препроводить Александра Николаевича в Павловск. Уже к вечеру Её Императорское Величество ожидает нашего прибытия. Полагаю, что класс придётся перенести или Вы можете провести его в дороге.

— Полагаю, что разумнее будет продолжить нашу беседу после того как Александр Николаевич ознакомится с остальными переданными ему законоустановлениями.

— Вот и славно, — заключил воспитатель и, более не удостаивая Сперанского вниманием, начал подготовку к отъезду. — Ваше высочество извольте собираться, мы должны выехать незамедлительно. Чернявский! Извести конвой и Агафонова об отъезде в Павловск. Я направляюсь во дворец и ожидаю там Александра Николаевича.

* * *

20 мая 1827, Павловск

Мария Фёдоровна, против обыкновения, заставила наследника некоторое время ожидать в кабинете императрицы её появления. Ответив на приветствия, вдовствующая императрица пригласила внука и его воспитателя присесть на диванчик у стены и сама с видимым облегчением опустилась в кресло. Как всегда, безукоризненно одетая и причёсанная, являя обычно вид женщины строгой и сильной, теперь она выглядела немощной. Пожелтевшее и сморщенное лицо, на фоне которого стал особо выделяться своей крупностью нос. Круги под глазами, скрыть которые пудра уже не могла. Её руки странно потряхивало, не часто и мелко как это бывает у стариков, а редко и довольно сильно. Было заметно, что точные движения даются ей с трудом. Всё это говорило о тяжёлом нездоровье Марии Фёдоровны. Бабушка ласково посмотрела на внука.

— Я рада, что ты смог так быстро приехать, хотя и ожидала тебя только завтра.

— Ты написала, и я не стал ждать. Сел на коня и вот я здесь.

— Эх, молодость, это мы старики тяжелы на подъём. Я бы собиралась несколько дней, а ты сел на коня. Впрочем, я позвала тебя по важному делу, и благодарю за такую поспешность...— внезапно императрица закашляла, поднеся ко рту платок.

Нельзя сказать, что приступ длился долго, но после него Мария Фёдоровна измождено откинулась в кресле.

— ...Иван Фёдорович успокаивает меня, говоря, что не в этот раз, — усмехнувшись, сказала она. — Тем не менее, императрица не может позволить себе беззаботности. Слишком много судеб зависит от неё. Я знаю, мой сын продолжит дела мои, но у государя достаточно забот и без этого. Ты же, Sasha, как благонравный сын, должен во всём помогать ему. Для того надлежит тебе прилежно внимать учителям своим и, со всем тщанием, вникать в дела короны.

Саша с видом прилежного ученика сидел, сложив ручки на колени, и слушал, кивая в нужных местах головой. Почувствовав, что от него требуется реплика, он уже набрал воздуха в грудь и готов был заверить бабушку в своём намерении быть примерным мальчиком, но бабуля не дала ему этой возможности.

— У монарха одной из первейших является забота о своих подданных, волею судеб попавших в невыносимое для человека положение, — у наследника невольно получился шумный выдох, заметив который императрица перевела монолог на него: — Ты уже достаточно взрослый. Поступки твои говорят о том, что ты можешь, отбросив ребячество, посвятить себя серьёзным делам. Так продолжай, и скоро ты будешь достоин уважения. А я своим долгом почитаю дать тебе возможность для отличия. Ты наверно уже побывал в Сельском воспитательном доме?

— Нет, grand-mХre, — ответил наследник и, заметив недовольный взгляд брошенный императрицей на воспитателя, добавил: — Карл Карлович уговаривал посетить его, однако другие надобности отвлекли меня.

— Что ж, очень жаль, я надеялась, что уже составил некое впечатление о нём. Это было важно для меня, — императрица сверлила взглядом Мердера, — поскольку по слабости своего здоровья я сочла необходимым передать тебе попечение над этим приютом.

— С большой осторожностью, но с радостью, я приму на себя заботу о делах этого заведения. И здесь полагаю большой удачей, что ранее я не бывал в нём, — императрица посмотрела на внука, слегка наклонив на бок голову и продемонстрировав приподнятую левую бровь. — Первое впечатление всегда самое сильное и, зная о своей ответственности, я смогу должным образом составить оное для себя и произвести такое на своих подопечных. Первое же знакомство, произведённое из праздного любопытства без должной осмотрительности, лишь мешало бы мне впоследствии исполнять свою обязанность.

— Хм, — усмехнулась императрица, — впрочем, ладно. Сейчас я поручу твоей заботе только этот дом. Для оного я дам в департамент уделов распоряжение и часть доходов с Гатчины передадут тебе. А точнее в твою канцелярию ежегодно будут передавать одну тысячу восемьсот семьдесят рублей. А так же, в этом году, на нужды обустройства нового здания, тебе передадут пять тысяч шестьсот двадцать рублей. Полагаю, ты сможешь привлечь гатчинское общество к благотворительности, и тем расширить кассу воспитательного дома. Я вижу, ты озадачен. Бример поможет тебе. Густав Густавович опытный директор.

— Хорошо, — великий князь был слегка хмур, — прежде всего, я хотел бы получить от тебя, grand-mХre, подробные отчёты о тратах в предыдущие годы.

— Ты сможешь, получить их у Бримера, — понимающе кивнула Мария Фёдоровна.

— Я бы хотел получить их из твоей канцелярии, до того как познакомлюсь с Густавом Густавичем.

Вдовствующая императрица задумалась на некоторое время, внимательно рассматривая наследника.

— Ха! — сдержано хохотнула она. — Я распоряжусь. Однако, государь уже выехал из Царского в Петергоф, и намерен там пребывать до осени, когда же ты соберёшься туда?

— Ко дню рождения государя я буду в Петергофе непременно, но дел в Гатчине у меня ещё достаточно, — великий князь вопрошающе посмотрел на Мердера. — Впрочем, Карл Карлович пока не обсуждал со мной планы на эту поездку.

— Я полагаю разумным выехать в первых числах июня, — немного побледнев, вступил в разговор Мердер. — Это позволит вашему высочеству ознакомиться с кронштадтскими укреплениями, посетить Великое княжество Финляндское, побывать в Ораниенбауме.

— Я полагаю излишним утомлять Её Императорское Величество столь подробным обсуждением наших планов, — утвердил великий князь и обратился к Марии Фёдоровне: — Уже поздно, grand-mХre, уверен, Иван Фёдорович не одобрит, если мы будем злоупотреблять твоим гостеприимством.

— Ха-ха-ха! — рассмеялась вдовствующая императрица, прикрывая рот веером. — Право же, Sasha, кто ещё сможет так повеселить меня. А ведь весёлое расположение духа так полезно для больного, но ты прав, я хотела бы отдохнуть. Надеюсь, завтра за обедом ты ещё повеселишь меня.

Пожелав Марии Фёдоровне приятного отдыха, наследник престола и его воспитатель направились к дверям, возле которых императрица остановила их:

— Ваше Императорское Высочество, надеюсь, Вы помните, что обещали крестьянину Евсею? — и видя как смутился внук, добавила: — Даже данное в горячности обещание необходимо выполнять, это учит быть более сдержанным в словах. Ступайте, Ваше Императорское Высочество.

* * *

21 мая 1827, Гатчина

Уже ближе к ночи прибыв из Павловска и выслушав отчёт Юрьевича, великий князь направился на прогулку по парку, заявив: "Мне нужно отдохнуть". Он шел по аллеям гатчинского парка, утопавшим в сумерках. Несмотря на позднее время, ночная тьма всё ещё не могла овладеть Гатчиной, сказывалось приближение белых ночей. Решив неспешно обойти вокруг озёр, он направился к Горбатому мосту и остановился на нём, любуясь гладью озера.

"Не выходит нифига каменная чаша. Что-то не так с этими Минье. Вроде с одной стороны всё здорово, стреляем дальше — попадаем точнее. С другой не возьмут её в войска. Очень уж капризна к стволам, чуть он разношен и её рвать начинает. А у нас не Англия, нет возможности войска вооружить всем новым. Даже в гвардии разбитые стволы встречаются, про армию и говорить нечего, там это и вовсе норма. Мне бы хотя бы пол линии допуск дл пули дать, а не так как сейчас две точки уже предел. По здешним представлениям, ствол в семь с половиной линий от семи линий отличается. Всем понятно, что это разный калибр и пуля должна быть другой. А разброс в две точки это просто старый ствол, которых у нас основная масса и для каждого такого ствола лить отдельную пулю, это не для армии. Может именно по этому у нас в своё время пуля Минье так активно не пошла в войска как на Западе, не в косности чинуш дело, а в стволах. Впрочем, я забыл, что первые Минье были со вставышами, это потом от них отказались, поняв, что пороховые газы могут сами пулю раздувать. До того был железный стаканчик или деревянный клин, которые раздвигали юбку пули. Я взял в дело последний вариант, считая его более прогрессивным, но может для очистки совести нужно попробовать деревянный клин. Стаканчик железный это не лучший для России вариант, а деревяшка самое оно. Клин раздвинет юбку и одновременно не даст газам прорываться между ядром и юбкой. Возможно, это позволит увеличить допуски для ствола...

...Красиво тут... При этом возможно, что с клином не будет так поддувать юбку при выходе из ствола и можно будет увеличить заряд. Завтра же подвяжу на это дело Дорта. До дня рождения остался месяц, а нам заново все пули отстрелять надо. Тем более, меня не будет на заключительном этапе, и остаётся только положиться на исполнителей. Видимо, сюрприз будет не только для папа...

...Кстати, как это я про финнов забыл. Поляки, поляки... вот же прямо под боком ещё одни господа на особом положении. И ехать далеко не нужно. Они конечно не бузили, но полагаю особой любви к русским у них нет, а тихо себя ведут исключительно в силу отсутствия иллюзий о возможной победе. Посмотрим, чем они дышат, это очень не плохо Мердер придумал. Сколько мне времени понадобиться на финнов посмотреть? Выборг надо посетить, Хельсинки, Турку ну и немного по деревенькам и хуторам пройти. Кладу дней десять, если морем заходить. Потом дня три на Ораниенбаум, Дня три Кронштадт. Дней пять на подготовку ко дню рождения. Дня три на непредвиденное. Получается первого надо выдвигаться, а лучше раньше, чтобы иметь запас по времени. Завтра нацелю исполнителей и можно ехать. Воспитательным домом займусь после дня рождения, тем более что бабуля мне пока отчёты по нему не передала...

...Ещё Михалычу нужно доделать заключение по прочитанному. Если навалиться, то дней за пять сделаю. Похоже, начинаю зашиваться. И туда надо и туда и всё к своему сроку. А с другой стороны, никто меня сильно не напрягает. Больше нужно совмещать занятия, активнее пользоваться опытом учителей. Пусть они дают мне пережёванный материал, обозначать далее самостоятельную работу мысли становится всё затруднительнее. Я ещё не чувствую себя в состоянии указывать им, что делать, но узнавать местную специфику в режиме "сиди и наблюдай, и ты постигнешь дао" совершенно не рационально. Обучение нужно переформатировать и быстро. Осенью приезжает мой главный обучатель, если я ему не предложу ненавязчиво нужную мне систему, он выдумает чего-нибудь своё. И самое скверное если он не сможет ничего придумать, а лишь ускорит исполнение своего первоначального плана обучения. Впрочем, подобная халтура от светоча маловероятна, но не удивлюсь, если он приедет уже с готовыми рецептами, благо Мердер подробно информирует его о моих чудачествах...

...Хорошо здесь... Спать надо ложиться...О как, рыбки играют..."

Великий князь постоял ещё минут десять, отмахиваясь от комаров и бессмысленно наблюдая за кругами на озёрной глади. Наконец, треснув себя по лбу и посмотрев на размозженное насекомое, заключил:

— Во дворец. Красиво тут, но скоро всю кровь высосут.

* * *

26 мая 1827, Петергоф

"Церера" встречала гостей, приняв сходни на шканцы по правому борту. На шкафуте по левому и правому борту был выстроен экипаж. Двадцать шесть пар глаз следили за командиром, встречавшем великого князя на борту.

Поднявшись, в ответ на приветствие наследник престола снял кивер, развернулся к корме и перекрестился. Он прошёл вдоль строя, сопровождаемый командиром корабля, и вернулся к гроту, откуда и приветствовал экипаж. Сопровождающие наследника воспитатель и конвойные наблюдали за церемонией с юта. Закончив с формальностями, гости спустились в кают-компанию.

— Павел Степанович, когда "Церера" готова выйти? — поинтересовался великий князь у молодого командира императорской яхты.

— Ваше Императорское Высочество, яхта будет готова к выходу через два часа, — молодой человек лет двадцати пяти в опрятной форме лейтенанта гвардейского морского экипажа выглядел немного смущённым. Он был весьма невысокого роста, а из-за явно выраженной сутулости казался ещё ниже. Зажав себя в стойке "смирно", он сумел унять хаотичность движений, но взгляд, прыгающий с одного из гостей на другого, выдавал волнение офицера, — и может находиться в полном Вашем распоряжении до восьмого числа.

— Ваше высочество, полагаю, что мы можем отправиться в путь завтра вечером, — высказал своё мнение Мердер. — К тому времени прибудет Михаил Михайлович, лучше него мало кто знаком с делами Великого Княжества Финляндского... Господин лейтенант, если мы выйдем завтра вечером то успеем ли посетить до восьмого Выборг, Гельсингфорс, Або и Кронштадт останавливаясь в каждом на сутки.

— Полагаю это вполне возможным, Ваше Превосходительство, — несколько более многословно, чем требовалось, ответил лейтенант.

— Хорошо, — заключил великий князь, — выходим завтра в три по полудни. А если Михаил Михайлович прибудет сегодня до шести, то выход перенесём на восемь утра. И направляемся в Выборг. Кстати, Павел Семёнович, давно ли вы приняли под команду "Цереру".

— Вторую навигацию, Ваше Императорское Высочество.

— Хорош ли корабль?

— Изволите сами осмотреть? Я с удовольствием проведу Вас.

— Будьте так любезны, Павел Степанович.

Они направились осматривать яхту, начав с кают. Внутренняя отделка была не очень дорогой и довольно строгой. Заметив интерес наследника, лейтенант пояснил:

— Это дуб Ваше Императорское Высочество, конечно убранство "Цереры" уступает "Палладе" или "Неве". Здесь вы не найдёте бархата и карельской берёзы,. Дуб выглядит не так красочно но даёт ощущение надёжности. А что ещё нужно для корабля, — лейтенант усмехнулся и продолжил. — Также ощущение надёжности добавляют четырнадцать пушек. "Церера" по душе своей является яхтой старой одна тысяча восемьсот второго года постройки. Но в четырнадцатом году она была разобрана и перестроена вновь. При сохранении прежних обводов и размеров, в длину она достигает семидесяти, а в ширину девятнадцати футов, её оснастили большим числом пушек, установили две мачты и обустроили уключины для дюжины вёсел. При этом осадка может достигать семи футов. Прошу Вас на палубу.

Великий князь поднялся на ют и лейтенант продолжил:

— Команда, как Вы могли заметить, при построении имеет числом двадцать шесть нижних чинов. Надо признать, что яхта не была в доках с четырнадцатого года и хоть воды Финского залива весьма пресны, однако дерево уже нуждается в замене. При хорошем бакштаге яхта может дать до пятнадцати узлов.

— А в среднем для расчёта времени пути Вы сколько берёте? — поинтересовался великий князь.

— Сейчас, я кладу пять узлов. В наших широтах штиль встречается не часто, но и сильные ветра тоже, кроме того "Церера" может идти на вёслах.

Великий князь постоял некоторое время у левого борта, глядя на залив и слушая лейтенанта, а потом направился на бак, дабы посетить матросский кубрик. Это было большое помещение, в котором располагалось с три десятка коек. Сейчас они были туго смотаны и вздёрнуты к самому потолку, поэтому кубрик казался просторным. Однако невольно представив, что здесь твориться, когда весь экипаж спит, юный гусар вздрогнул от той тесноты, в которой спали матросы.

"Доводилось мне бывать в матросских кубриках на судах двадцатого века. Тесно, в два яруса койки, но отдельно место для стола, отдельно шкаф. Здесь же рундуки совмещающие роль лавок. Столы для еды выполнены в виде доски подвешенной на верёвках, и сейчас они также как и койки-гамаки забраны вверх. Койки висят так плотно, что спящие верно должны чувствовать локоть друг друга. Вылезти из такого гамака не потревожив соседей, наверное, всех, просто невозможно. Да не очень-то комфортно матросам на парусных судах."

— Я хотел бы посетить камбуз и гальюн для нижних чинов, — высказал пожелание наследник престола, чем сильно удивил лейтенанта, и не только его.

— Скоро обед, на камбузе идёт приготовление пищи. Полагаю, нам не стоит беспокоить повара. К тому же во дворце нас тоже ждут к обеду, — высказал своё мнение Мердер.

— Хорошо, тогда прошу Вас, Павел Степанович, подготовить каюты для меня , Карала Карловича и Михаила Михайловича. А также определить место для размещения трёх гусар из моего конвоя.

Спустя несколько минут наследник уже шёл от Петергофской пристани к дворцу, обсуждая с воспитателем прелести морских путешествий.

— ... А как вы нашли лейтенанта Нахимова? — Поинтересовался Карл Карлович. — Беллинсгаузен лестно отзывался об этом молодом офицере, предрекая ему большое будущее.

— Сложно не доверять мнению Фаддея Фаддеевича, — уклонился от прямого ответа воспитанник. — Меня больше интересует, почему Вы полагаете Михаила Михайловича столь серьёзным знатоком финских дел.

— Это же очевидно, именно ему принадлежит сама идея присоединения Финляндии как отдельного великого княжества. В Швеции же таковое положение Финляндии было чисто номинальным. Кроме того он до последнего времени возглавлял комиссию финляндских дел. Сейчас оная уже распущена. Однако, Михаил Михайлович, полагаю, будет весьма полезен в данном вояже.

— Вы несомненно правы. Осталось лишь дождаться его. Впрочем, как бы то ни было завтра в три мы выходим, даже если он не приедет.

* * *

27 мая 1827, Выборг

Великий князь стоял возле бушприта и наблюдал замедленно наплывающим берегом. Уже стал явно различим донжон Выборгского замка.

— Через пару часов мы достигнем берега, Ваше Императорское Высочество, — раздался сзади голос Нахимова. Лейтенант стоял в паре шагов, держа в руках подзорную трубу. — Не желаете ли посмотреть в зрительную трубу? Ветер к сожалению не очень крепкий, весьма удачно, что мы вышли утром. Встанем на рейд, пройдём таможенный осмотр, и Вы успеете не только заночевать на берегу, но и возможно посетить какое-нибудь примечательное местечко...

— Таможенный осмотр? — переспросил великий князь.

— Ну, да, — Нахимов выглядел слегка растерянным, — мы же пересекли границу княжества и нам необходимо пройти осмотр финской таможни.

— И что они будут искать?

— Поскольку беспошлинный ввоз товаров из империи в княжество запрещён, то они будут осматривать корабль на предмет контрабанды.

— Императорскую яхту?

— Мы же не под императорским штандартом.

— Спасибо, Павел Степанович, — поблагодарил великий князь, протягивая руку, чтобы принять подзорную трубу.

Финская земля встретила великого князя радушно, в виде чиновника с невозмутимо будничным лицом произнёсшего:

— Glada att vДlkomna Dig till storfurstendЖmet Finland.

— Что? -переспросил наследник престола, за что был немедленно награждён презрительным взглядом.

— Ваше Императорское Высочество, — вмешался один из помощников чиновника, на чистом русском языке, — господин Янгенсен приветствовал Вас на Финской земле.

— Благодарю. Жаль, что он не знает русского. А как зовут Вас?

— Меня зовут Виртанен, Ваше Императорское Высочество. Господин Янгенсен владеет русским, но официальный язык в Великом княжестве Финляндском шведский. И как лицо официальное, господин Янгенсен, обязан говорить с Вами на этом языке.

— Михаил Михайлович, надеюсь, Вы достаточно хорошо владеете шведским. Будете исполнять роль не только рассказчика, но и переводчика, — постановил великий князь.

— Хорошо, Ваше высочество. Однако позволю себе заметить, что мы находимся в Старой Финляндии, которая давно состоит под русской короной и здесь нужды в переводчике не будет.

— Не понял, — мотнул головой великий князь, направляясь к выходу в город из порта, — насколько я знаю княжество присоединено к империи при предыдущем правлении. А вы говорите, что эти земли давно под короной.

— Вы правы, само княжество присоединено в одна тысяча восемьсот девятом, однако Выборг и прилегающие земли, так называемой Старой Финляндии, отошли под нашу руку еще при Петре Великом после победы над Швецией. На ней прочно утвердились русские порядки, но после присоединения остальной Финляндии, государь Александр Павлович заботясь о благе финского народа, издал манифест о передаче этих земли под корону княжества.

— Подождите Михаил Михайлович, я правильно понял. Эти земли были переданы из империи в княжество Финляндское и теперь здесь установились финские порядки вместо имперских. Зачем?

"Дело Хрущёва живёт в веках. Росчерком пера отдать землю, за которую потомки потом положат миллионы жизней, чтобы забрать назад."

— К сожалению, не во всей империи установлены единые порядки, и государи стараются сохранять лучшие из них и распространять их на большее количество земель. Ровно потому, Александр Павлович обещал сохранить в Финляндии шведские законы. Эти порядки он признал лучше российских, и я надеюсь, что в этой поездке Вы убедитесь в этом. Например, шведские законы не позволяют иметь крепостных. Все крестьяне после передачи этих земель под корону княжества стали свободны. Теперь до тридцатого года он могут оформить землю в аренду.

— Минуту, — прервал учителя великий князь, — я верно понял. С Петра Великого здесь была установлена российская крепость. Помещик владел крестьянами и землями и был обязан в содержании крепостных и наделении их землёй. И с подписанием манифеста о передаче Старой Финляндии под корону княжества, крестьяне оказались свободны, а вся земля была передана помещикам без обременений. Крестьяне теперь вынуждены платить им аренду. Так?

— Да.

— А арендная плата устанавливается владельцем земли?

— Разумеется, да.

— И много бунтов уже было? — усмехнувшись, спросил великий князь.

— Я не думал, что ваше высочество заинтересует... — слегка побледнев, заговорил Сперанский, постепенно заглушая речь и заканчивая фразу почти шёпотом. Но внезапно он ощутил прилив сил: — К сожалению, любые перемены вызывают в народе недовольства. В силу своей необразованности, он не может оценить, сколь благостны для страны проходящие изменения. Нам же доступен опыт европейских стран, наглядно показывающий правильность такого пути. Именно по нему мы придём к развитию производств, нравов и искусств. Свободные в своих желаниях и стремлениях люди приведут страну к благоденствию. Конечно, свобода налагает и ответственность, которая пугает многих. Народ слишком привык, что за него решают как ему жить и за него несут бремя этих решений. Он ведёт себя как ребёнок под опекой отца. Но только повзрослевшие дети дарят благую старость своим родителям. Так и народ должен повзрослеть, хотя бы это и казалось ему бедой. Здесь, в Выборге, Вы можете наблюдать такое взросление. Оно идёт тяжело, через недовольства. В Гельсингфорсе Вы увидите первые плоды, которые приносит такое взросление народа. А в Або поймёте каким, вскоре станет Выборг, а следом за ним и вся Россия.

— Будем надеяться, — коротко ответил великий князь. — А пока, я хотел бы осмотреть замок.

* * *

30 мая 1827, Гельсингфорс

Центр Хельсинки выглядели уютным маленьким городком. Чистые, кое-где уже замощенные, улицы радовали Сперанского, рвущегося показать воспитаннику здание Сената, церковь Ульрики Элеоноры и другие "достойные посещения места". Великий князь, напротив, рвался выбраться из центра молодой столицы в окраины, благо городок был весьма невелик.

— Право слово, Михаил Михайлович этим зданиям не дано поразить человека из столицы империи. По сравнению даже с Гатчиной, Гельсингфорс вчерашняя деревня. Даже центральная площадь здесь просто не замощённое ухабистое поле. И единственным культурным местом на ней является гауптвахта, там хотя бы фонари установлены. Я полагаю необходимым и интересным, посмотреть, как живут простые люди в этой замечательной стране, управляемой по европейским законам. В центре города живут приличные господа, они заходят в кафе и магазины. Этого я довольно могу наблюдать и на Невском проспекте. А я хочу увидеть финский народ.

— Как Вам угодно, Ваше Императорское Высочество, — с явной обидой, согласился Сперанский, — однако ж обратите внимание на тишину и упокоение. Такого вы не встретите у нас. Здесь нет ни горланящих извозчиков, да и сами коляски тихи и удобны не в пример нашим скамейкам. Нет здесь и кричащих водоносов, и баб наперебой расхваливающих свою снедь. Культура здешних нравов очевидна, и проистекает она из порядка, заведённого в этом крае. Даже в Выборге мы видели на улицах шатающееся без дела мужичьё. А здесь совсем иной уклад.

Сперанский был явно доволен собой, и великий князь решил воспользоваться этим, а заодно и скрасить свою прогулку на окраины беседой.

— И всё же, Михаил Михайлович, я не уразумел себе положения дел в княжестве. К чему граница и таможня между ним и империей?

— Порядки в княжестве отличны от порядков в империи, это вынуждает установить границу между ними и некий протекционизм таможенными пошлинами.

— И в чём различие порядков?

— Как вы уже знаете, здесь действуют шведские законы. Именно они установили, отличные от имперских, подати и обязанности. И потому были установлены пошлины на ввоз товаров из империи в княжество, дабы не было ущерба финской казне.

— А из княжества в империю установлены таможенные пошлины?

— На все товары транзитные, сиречь покупаемые местными купцами за границей и ввозимые в империю через территорию княжества, пошлины установлены. А с товаров местного производства при провозе их в империю оная не взимается. Это специально установлено указом Александра Павловича, дабы не вводить этот край в разорение.

— Вот как. Я заметил, здесь в ходу наш рубль.

— Рубль, однако, казна княжества отделена от имперской и высшим благоволением в княжестве дозволено хождение только русской монеты.Однако, финляндский банк выпускает свои кредитные билеты, которые также имеют довольно большое хождение.

— Занятно. А что это строится, вот там в дали?

— А это? — лицо Сперанского как-то сморщилось, — это детище Закревского, Свято-Троицкая православная церковь.

— Идём к ней, — и, удаляющийся было от церкви, великий князь резко сменил направление и быстрым шагом направился к стройке.

— Право слово, стоит ли тратить время на неё.

Вскоре наследник стоял возле стройки. Впрочем, церковь была уже почти готова, рабочие снимали внешние леса, где-то шли доделки.

— Когда освящают храм? — поинтересовался великий князь.

Чернявский, неотлучно следовавший за наследником, ринулся в сторону. Через несколько мгновений он появился вновь и доложил:

— Отец Михаил, говорит, что торжественное освящение намечено на начало июля.

В это время к ним подошёл священник.

— Ваше Императорское Высочество, рад приветствовать Вас возле этого, первого на финской земле, православного храма.

— Спасибо, отче. Как идёт строительство, не нужно ли храму помощи от меня?

— Благодарение Господу. Строительство идёт хорошо. Начиналось оно трудно. Сенат долгое время не давал разрешение, но благодаря Арсению Андреевичу дело наладилось.

— А каково сейчас живётся Вашей пастве?

— Эх, — досадливо вздохнул священник, — жизнь православных здесь незавидна. Финские власти делают всё, чтобы нас здесь не было. По действующим законам состоять на военной и гражданской службе могут лишь лютеране. Православным даже отказано в праве участвовать в выборах местного управления. Хотя все они исправно уплачивают все установленные подати. Более того, церковный налог выплачиваемый православными идёт на поддержание лютеранской церкви, а не православной. Русские люди считаются здесь иностранцами, но тут даже нет посольства, куда бы мог обратиться русский человек за защитой.

— Карл Карлович, прошу Вас распорядиться от моего имени пожертвованием этому храму в тысячу рублей.

— Благослови Вас бог, — перекрестил наследника отец Михаил.

— Неся в этом крае свет православной веры, Вы оказываете короне неоценимую услугу. И потому всецело можете рассчитывать на мою помощь.

Пройдя с две сотни метров от церкви, великий князь обратился к воспитателю:

— Карл Карлович, мне было бы весьма любопытно ознакомиться с делами здешней епархии. Сколько церквей закладывается, каково отношение местных властей и населения к православию. В княжестве, если не ошибаюсь, стоит значительное число русских войск, и солдаты нуждаются в церковном служении.

— Позвольте заметить, ваше высочество, — подал голос Сперанский, — что вопрос организации приходов в княжестве во многом определяется Императорским финляндским сенатом и лежит вне разумения короны.

— Кстати, Михаил Михайлович, а какими делами вообще ведает сенат? — проигнорировал возражения учителя великий князь.

— Сенат есть учреждение высшей административной и судебной деятельности. Председательствует на нём генерал-губернатор Закревский. Административный департамент возглавляет фон Борн, и заведует он делами юстиции, финансов, милиции, гражданства, духовными, камерными, сельского хозяйства, путей сообщения, торговли и промышленности. Судебный департамент под началом Гильденстолпе наблюдает за отправлением правосудия.

— Это правда, что православные не могут занимать гражданских и военных должностей?

— Хм, порядок в княжестве установлен шведскими законами, а они однозначно говорят, что все должности могут занимать лишь лютеране. — Сперанский смущённо покраснел.

— А великий князь тоже должен быть лютеранином? А губернатор? — с видимым удивлением спросил великий князь. — что-то не так с этими прекрасными европейскими законами. Может их нужно поправить слегка?

— Это довольно затруднительно, поскольку по существующему порядку законы принимает и изменяет только сейм, собранный со всей земли по сословиям.

— И как часто он собирается?

— Закон не устанавливает этого. Последний раз он собирался в девятом году. С тех пор все нововведения происходят решениями сената, утверждаемыми государем. Так называемыми административными установлениями.

— Ого, и сколько могут действовать данные установления? — великий князь даже остановился и развернулся к Сперанскому.

— Пока их не отменит сейм или новое установление сената, — еле слышно ответил учитель.

— А сейм можно не созывать больше никогда, — хищно сощурив глаза и ухмыльнувшись, наследник престола заключил: — Годно.

Его фраза совершенно вывела из равновесия законоучителя, его просто прорвало. Раскрасневшись, он повысил голос и отчаянно за жестикулировал, то указывая вверх, то обращая перст куда-то вдаль:

— Когда в восьмом году наши войска заняли здешние земли, Вам не довилось увидеть всего того ужаса народной войны, которая разразилась здесь. Когда офицеров, вышедших в город, находили с перерезанным горлом и отделённым мужским достоинством. Когда, — Сперанский почти кричал, — целая сотня лейб-казаков была найдена в лесу закопанной по пояс с отрезанными головами. Когда за каждым поворотом дороги могла быть засада, и даже государь, проезжавший по ней, рисковал нарваться на пулю партизана. Я до сих пор помню эти внезапные и стремительные ночные переезды. Когда мы как зайцы мчались по этой земле. А теперь вы ходите по ней спокойно в сопровождении лишь нескольких человек...Как я сейчас понимаю весь ужас французов в войне...

Сперанский запнулся, взглянув на великого князя. Лицо наследника было белым, глаза сощурены, правая рука сжимала эфес так, что побелели костяшки пальцев. Неестественно выдвинув челюсть вперёд, мальчик захрипел:

— Зубов бояться... — Внезапно, лицо его стремительно покраснело, — ... Финское мужичьё смогло напугать вас всех. Ваши генералы, видимо, забыли, как надо приводить земли к покорности. Это поправимо. Ваши политики посчитали, что безопасней вести себя как портовая шлюха, раздвигая ноги по первому требованию...а лучше за монету.

Великий князь повернулся спиной к учителю и с трудом снял руку с эфеса, по одному выпрямляя непослушные затёкшие пальцы. Когда он развернулся обратно, лицо его было вполне спокойным. Великий князь широко улыбнулся и сказал:

— Впрочем ситуация представляется мне забавной. Столь чудный порядок основан на законах, полных нелепиц и неприемлемых несуразностей, которые просто молчаливо игнорируются. Воистину закон что столб, перешагнуть нельзя, а обойти можно. Надеюсь, Михаил Михайлович, Вы дадите мне возможность ознакомиться с этим сводом законов княжества. Впрочем, мы напрасно остановились, — и великий князь продолжил идти, увлекая всех за собой.

— Ваше высочество, — слегка растягивая слова, произнёс Мердер, — Михаил Михайлович хотел обратить Ваше внимание, что излишнее пренебрежение к действующим в княжестве законам может вызвать недовольство у местных жителей и даже породить народные волнения. Посему призываю Вас быть более осторожным в высказываниях.

— Спасибо, Карл Карлович, — по-прежнему улыбаясь, ответил наследник престола, — я всегда помню о Ваших научениях вести себя примерно, и вовсе не собираюсь пренебрежительно отзываться о здешних порядках в присутствии кого бы то ни было постороннего. Однако полагаю, что со своими учителями я могу обсудить не только достоинства, но и недостатки законов княжества.

Ещё несколько минут пути и дома, плотно стоящие рядами вдоль улиц и прячущие дворы где-то в глубине, сменились плетнями и хозяйственными постройками, загораживающими основной дом от чужих глаз. Этот явный признак деревенского быта не ускользнул от великого князя. Завернув в какой-то переулок, он вышел на пустырь, где стал свидетелем настоящей деревенской драки.

Шестеро мужиков, весьма потрёпанного вида, обступило двух других одетых приличней. Они что-то кричали друг другу на финском. Вот начались толчки, и завязалась драка. Чуть поодаль стояли два финна одетых во что-то форменное. Они смеялись, обсуждая между собой происходящее и периодически подбадривая дерущихся. Великий князь не спеша, подходил ближе, пока не расслышал:

— Tappaa ne pirun ryssД! Sinua se ei ole mitДДn!

— Что здесь происходит? -настороженно спросил он у Мердера.

— Sofort aufhЖren! — рыкнул флигель-адъютант Его Императорского Величества.

Драка моментально прекратилась. Один из финнов в форменной одежде подошёл к Мердеру.

— Vem Дr du? VarfЖr gЖra buller hДr? — спросил он.

Великий князь не стал ждать развития событий, оставив воспитателя разбираться с местными властями, направился прямо к мужикам. Чернявский и двое его подчинённых уверенно держались возле наследника, готовые отразить любое нападение.

— Что здесь происходит? — Спросил он ещё раз.

Возникла неловкая пауза, наконец один из избиваемых подал голос:

— Спаси нас, барин. Забьют нас здесь.

— Русский? Откуда?

— Не, финн я, Нинланен меня зовут. А это, — он указал на товарища, — Хуоти. Мы из Лаппенранты. Здесь на подработки пришли на кирпичный завод к Ушакову.

— И за что ж Вас бьют?

— Так ясно за что, чужаки. Ушаков намеренно берёт пришлых мы не такие привередливые, как местные.

— За мной идите, Вас не тронут.

* * *

3 июня 1827, Або

Не очень большой, но вполне по-шведски основательный городок производил приятное впечатление. Хельсинки несмотря на звание столицы воспринималось как большая деревня, а Турку можно было назвать только городом. Пусть не большим, но городком. Сперанский чувствовал вдохновение. Он показывал ученику обсерваторию, Королевскую академию и большой кафедральный собор, театр, судостроительную верфь, мощёные центральные улицы и расположенные по ним заведения. Было видно, что этот городок крайне симпатичен учителю.

— Что ж, — заключил великий князь, глядя с борта корабля на погружающийся в июньский полусумрак город. Городок весьма мил. И довольно деятелен. Верфь, и столько заводов. Население наверно тысяч десять.

— Около четырнадцати ваше высочество, — уточнил Сперанский, — теперь вы видите, каким скоро станет Гельсингфорс, а за ним Выборг. А потом и вся Россия может стать такой.

— Вы как садовник можете гордиться. У этого дерева прекрасные цветы. А вот каковы его плоды? Сколько дохода получает имперская казна с этого великолепия?

— Все доходы, получаемые в княжестве, расходуются на местные нужды. В свою бытность Александр Павлович установил такой порядок, дабы восстановить край после понесённого во время войны ущерба.

— А что с войсками? Царство польское даёт под руку государя немалое войско. Хоть та земля и беспокойна, однако даже мой конвой дополнен польскими егерями.

— Общее число армии княжества не велико, что-то около двух тысяч человек. Однако, при необходимости Сенат может собрать милиционные полки.

— Не важно что-то с плодами. Красиво, не спорю. Або городок премилый, но толку-то с него. Со всей этой Финляндии каков толк?

— Прежде всего, граница с беспокойной Швецией отодвинута от Санкт-Петербурга. Наш флот получил хорошую базу на Аландских островах. А мы все получили хороший пример годного управления, к которому надлежит стремиться. Когда всемилостивейший Александр Павлович объявил о присоединении к короне этой земли, деловые люди со всей России устремились сюда. Вы только вслушайтесь в фамилии здешних купцов: Ушаков, Киселёв, Синебрюхов, Батурин, Вавулин и это только те чьи имена на слуху. А те крестьяне, которых мы встретили в Гельсингфорсе, они из Старой Финляндии прибыли за лучшей долей. Потому что здесь она есть эта лучшая доля и каждый может её найти. Здесь сам воздух пропитан свободой и благополучием.

— Ну, да, — сдержано кивнул головой великий князь и стал наблюдать за суетой экипажа.

— На кнехтах! Отдать носовой!

Нахимов торопился прибыть в Кронштадт к восьмому июня и потому принял решение немедленно сниматься со стоянки.

* * *

8 июня 1827, Ораниенбаум

Саша опоздал к обеденному времени, а поскольку до ужина ещё было далеко, то наскоро перекусив холодной бужениной, он направился осматривать дворец и прилегающий к нему сад. Парки во французском стиле плохи тем, что не дают тебе уединения. Идёшь по прямой алее вдоль невысоко постриженных кустов и чувствуешь себя как тополь на плющихе. Но есть в них и достоинства: во-первых красиво, а во-вторых сразу видно гуляющего императора. Поняв, что он в свою очередь также замечен, наследник престола поспешил навстречу отцу.

— Здравствуй, Папа!

— Здравствуй, ты припозднился, я ждал тебя к обеду. Впрочем, морские путешествия сильно зависят от погоды. Пройдёшься со мной?

— С большим удовольствием.

Они медленно пошли по аллейкам, неспешно погружаясь в беседу.

— Ты только что с морской прогулки, а я тебе предлагаю ещё одну, — сказал государь с лёгкой улыбкой. — Завтра сюда придёт эскадра, и я направлюсь на ней в Петергоф, поедешь со мной?

— Да, конечно. А что за эскадра?

— Корабли, под командой адмирала Сенявина, направляются в Средиземное море. Семидесяти четырёх пушечный "Азов" и ещё девять кораблей.

— А зачем они направляются туда?

— Хм, — Николай Павлович мотнул головой, будто лошадь, страдающая от надоедливых мошек.

Некоторое время они шли молча. Государь явно собирался с мыслями, а наследник не решался отвлекать его. Наконец Николай Павлович начал своё пояснение издалека:

— Это сложилось давно. Будущий собиратель земли русской великий князь московский Иван Третий был ещё подростком, когда турки-османы захватили Константинополь. И это событие печальное для всех православных было единственным, что побуждало нелюбовь к Османской империи. В остальном же Русь жила своей жизнью. Иван Третий собирал будущее Московское царство, ставшее позже Российской империей. Однако уже к середине его правления Крымское ханство, наш южный сосед попало под руку османов. Крымчаки издавна совершали набеги на наши земли, теперь же Оттоманская Порта стала их защитником и покровителем, а одновременно, врагом рождающегося Московского царства. При Василии Третьем Порта уже занимала земли Венгров и Малдавию, она непосредственно приблизила свои границы к землям Руси. При Иване Четвёртом защищаемые османами Крымчаки сожгли Москву. Ещё немного и Московское царство перестало бы существовать, но нашим предкам удалось выстоять, Хотя и пришлось выплачивать крымчакам ежегодную дань. Оттоманская империя, занявшая к правлению Михаила Фёдоровича Кавказ, стала навсегда для России беспокойным южным соседом, сателлиты которого: крымцы, черкесы, адыги, касоги и прочие, пользуясь покровительством османов, непрерывно разоряли русские земли. Длительное время Русские правители пытались защитить их, но лишь при Петре Великом всё стало меняться к лучшему. Созданное им регулярное государство смогло, наконец, обуздать южного соседа. На некоторое время настало спокойствие, только постоянные набеги тревожили нас. При Анне Иоанновне удалось устранить крымскую угрозу. Несколько русско-турецких войн привели к тому, что Крым был закреплён за Россией. Однако успокоения на южных границах не наступало, османы держали под своей рукой Балканы и постоянно угрожали юго-западным украинским землям, не оставляя так же надежды вернуть себе Крым. При этом с Кавказа постоянно совершались набеги, и при каждой стычке на Балканах они учащались. В правление Екатерины Второй граница была отодвинута и балканские народы обрели защитника в виде России. Одновременно на Кавказе, путём построения ряда крепостей, удалось немного усилить защиту наших земель. Но Османская империя по-прежнему угрожала нам с Кавказских хребтов. Кроме того, возникло ещё одно осложнение. Южные русские земли богатые хлебом, готовы его продавать в Европу. Естественный путь для этого хлеба через пролив Босфор, контролируемый османами. Находясь в давней вражде с Россией, мечтая вернуть обратно утраченные земли, Османская империя закрывает пролив для русских судов, чиня огромные убытки нашей стране. При Александре Павловиче нам удалось закрепиться на Кавказе, и горцы ранее постоянно нападавшие на наши земли теперь сами ищут защиты у своих турецких и персидских покровителей. Пройдёт некоторое время и Кавказский хребет станет надёжным рубежом защищающим Россию. А вот вопрос с Босфором не решён и поныне, и пока он не будет решён, противостояние между Россией и Портой не исчезнет. Сейчас греческий народ ведёт освободительную войну против османов. Франция, Англия и Россия пришли к необходимости защитить греков. Это ещё сильней ослабит Порту и сделает её более сговорчивой. Поэтому наш флот отправляется в средиземное море. Он затруднит снабжение турецких войск воюющих в Греции и тем самым поможет греческому народу.

— Понятно, — кивнул великий князь, — а Ваше Императорское Величество уверено, что Порта, ставшая более сговорчивой, будет договариваться с нами, а не с нашими английскими друзьями? И что освобождённые греки предпочтут нашу защиту австрийской?

— Ни в чём невозможно быть уверенным до конца. Остаётся лишь делать всё возможное, дабы желаемое свершилось. Например, позволить одному из своих подданных возглавить восставших греков и всячески поддерживать его.

— Это замечательно, — задумчиво произнёс великий князь, — но может, чтобы русскому флоту было удобней помогать, греки уступят под нашу руку один из островов, например Закинф? Полагаю, для английских друзей это будет настолько ядовитая пилюля, что желание договариваться с османами, чтобы русские не вышли в средиземное море, будет притуплено.

— К сожалению, нельзя требовать от людей невозможного, это озлобит их.

— А если настойчиво попросить? Кто же лучше греков может знать, возможно это или нет. Нужно попросить. А в ответ сделать щедрое предложение.

— И что же мы можем предложить воюющим повстанцам?

— Войну с Портой. Тем более что её, наверное, всё одно не избежать. Вряд ли турки проигнорируют наш флот в Средиземном море. Они перекроют Босфор, а то и вовсе открыто объявят войну. И тут наши английские друзья посчитают это несвязанным с греческим восстанием и начнут помогать османам на договорённости автономии Греции. Тогда именно англичане станут лучшими друзьями греков, а заодно помогут Порте удержать Россию в Чёрном море. Тем более, я уверен, среди возглавляющих восставших есть друзья английской короны.

— Хм, — усмехнулся император, — но начинать войну с Портой, не закончив с Персией, несколько самонадеянно.

— Согласен. Тут всё от Паскевича зависит. И, кроме того, при понуждении Персии к миру, необходимо добиться её участия в войне с Османской империей на нашей стороне, пусть даже исключительно формального. Тогда после победы над османами, в коей я нисколько не сомневаюсь, мы сможем потребовать передачи Персии ряда земель, и тем навсегда обретём союзника против Порты. А помогая персам получить земли на востоке, привяжем Персию к себе навсегда, поскольку англичане определённо станут противниками такого расширения.

— Однако это навсегда толкнёт Оттоманскую империю в объятья Британии, — возразил император.

— В наши она не упадёт никогда. В австрийские тоже. Остались Британские и Французские.

Николай Павлович задумался.

— Однако, — сказал он после недолгой паузы, — сам греческий остров, вряд ли станет столь существенным словом в нашем влиянии в Средиземном море, необходимо будет отстроить на нём базу, держать гарнизон и флот в портах. При этом пополнять войска придётся путём вокруг Европы.

— Не обязательно. Можно заставить Порту открыть Босфор, на время мира. А на период войны будет ещё один, сухопутный путь, через Молдавию, Валахию и Грецию. Он не так удобен, как морской, но на запасной случай вполне годен. Снабжение же острова надо и в мирное время налаживать из Греции.

— И всё же, это потребует немалых средств, — император опять на некоторое время замолчал, задумавшись. — И не только это... Граф Несельроде выполнил твоё поручение. Фердинанд Седьмой согласился передать под нашу руку Калифорнию и Сонору.

— Прекрасно! — великий князь широко улыбнулся, но ощущение подвоха заставило его вернуть серьёзность. — Что он хочет взамен?

— Сущую безделицу, чтобы мы добавили к русско-персидской и возможно ещё русско-турецкой кампаниям ещё одну — русско-мексиканскую.

Великий князь пристально посмотрел на государя и, в нерешительности растягивая слова, спросил:

— Дозвольте высказать свои соображения, Ваше Императорское Величество?

— Говори.

— Конечно ещё одна кампания России ни к чему, но нельзя же Волконского оставить без дела. Что лучше, чем война позволит ему обелить своё имя. К тому же, мексиканцы, несмотря на соглашение с испанской короной, не отдадут эту землю без боя. Войны с Мексикой не миновать. Нужно лишь составить соглашение с Фердинандом таким образом, чтобы мы могли выйти из этой войны, когда это станет необходимым. Мы готовы помочь Испании вернуть мексиканские владения. Благо, всё взывает к нам исполнить долг Священного союза. Однако уговориться с Фердинандом о том, что вся земля Мексики, что помимо Калифорнии и Соноры будет занята русскими войсками, останется под нашей рукой. А так мы готовы дать ему русский флот, дабы перевести войска и корпус Волконского готов ударить с севера. Важно достичь соглашения к тому дню, когда Волконский высадится в Калифорнии.

Хм, — усмехнулся император, — Впрочем, как я забыл, ты же побывал в Великом княжестве Финляндском. Доволен ли ты поездкой?

— О, да! Я увидел много, хотя не всё было мне приятно и понятно до конца.

— Вот как, и что именно тебе показалось неприятным?

— Я пока не утвердился окончательно в своём мнении. Михаил Михайлович обещал переслать мне свод законов княжества. Но моё впечатление... крайне... — великий князь замешкался, подбирая слово.

— Я вижу, ты хотел бы высказаться нелицеприятно. Дозволяю.

— Княжество, по моему разумению, является не частью империи, а отдельным государством, получившем защиту от империи, но не дающим ей ничего взамен, кроме своей лояльности. Полагаю, что она слишком дешёвый товар, чтобы покупать его так дорого. Бытующие в княжестве порядки направлены исключительно на то, чтобы больше отделять Финляндию от империи, используя как можно полнее благосклонность русской короны. Если не положить этому конец, то лет через пятьдесят княжество окончательно станет независимым. Уже сейчас русским православным людям запрещено занимать государственные должности. Православные в княжестве платят церковный налог, который идёт на нужды лютеранской церкви. С девятого года на территории присоединённой Александром Павловичем построена только одна православная церковь и та ещё не освящена. Деловые люди охотно переезжают в княжество, ведь не обременённое уплатами в империю княжество может установить низкие налоги, в то время как податное население России оплачивает всё это, — щёки великого князя раскраснелись, фразы стали отрывисты, руки находились в непрестанном движении. — Торговые люди находят себе и ещё один заработок. Ввоз иностранных товаров в княжество идёт по низким пошлинам, а на границе с империей товар выдаётся как местный и проходит её вовсе без оплат. Княжество живёт по шведским законам и с каждым годом укрепляется судебная традиция решения споров не по законам империи. Финляндский корпус, расположенный в княжестве, вынужден деньгами из российской казны оплачивать финским торговцам их товары по завышенным ценам, поскольку ввоз из империи обременён пошлиной. Я вижу, что от данного приобретения империя несёт существенные убытки, а приобретает лишь покой для питерских барышень, которых не разбудят пушки, случись нам воевать со Швецией. Однако, оное приобретение зависит не от довольства финского народа, а от готовности Финляндского корпуса.

Наследник престола сделал паузу, убедился, что император слушает его. Лицо Николая Павловича хранило выражение вежливого слушателя, которое посещало его, когда он слушал доклады приближённых. Приветливая улыбка, спокойный подбадривающий собеседника взгляд, всё говорило: "продолжай", но отношение государя к услышанному угадать было невозможно. Он слушал, и этого говорящему должно быть довольно. Шумно выдохнув, великий князь продолжил, значительно менее эмоционально:

— В таких условиях я полагаю необходимым утвердить проект по превращению княжества в обычную губернию и последовательно его исполнять, не позволяя минутным слабостям нарушать его. В этом проекте предусмотреть устроение полковых церквей во всех местах, где стоят части Финляндского корпуса. При оных церквях основать приходские школы, в которых любой желающий может обучиться русскому языку. Содержание же корпуса, защищающего княжество от врагов, осуществлять целиком из доходов княжества. Освободить православных от уплаты церковного налога в доход княжества. Поскольку Ваше Императорское Величество не владеет шведским языком, но имеет нужду лично вникать в дела княжества все официальные документы должны исполняться на русском языке. Оные могут также писаться на шведском, но при возникновении разночтений между изложениями руководствоваться надлежит русским. В Императорский Сенат должно назначать только тех людей, кто выражает свою готовность неукоснительно исполнять указания Вашего Императорского Величества. Поскольку дела княжества требуют неусыпного надзора, указать генерал-губернатору постоянно проживать в Гельсингфорсе, пребывая в Санкт-Петербург только по неотложным служебным надобностям. Судебному департаменту должно быть определено: выявлять все несуразности шведского законодательства и руководствуясь оными отказывать в правосудии и отменять решения нижних судов по формальным поводам. При этом при генерал-губернаторе создать особую канцелярию для разрешения споров по законам империи с обязательством судебного департамента принимать оные решения как правосудные. Административный департамент обязать отменить таможню и пошлины на границе с империей, а ввозные и вывозные платежи установить не меньше оных в империи. Сенат обязан устранить всякое ущемление русских православных людей предоставляя им полные возможности в княжестве на равнее с коренным жителями, — великий князь шумно выдохнул и принял решение заканчивать затянувшийся монолог. — Вообще необходимо дать понять финскому обществу простую крестьянскую мудрость, что если в хозяйстве есть корова, то она должна давать молоко... или мясо.

— Бунтов не боишься? — буднично спросил император.

— Не боюсь. В Великом княжестве Финляндском не боюсь. Население в нём слишком малочисленно для полного восстания и сопротивления Финляндскому корпусу. А от народной войны у меня готов рецепт.

— И какой?

— Императорский Сенат должен создать летучий корпус. Оные войска должны быть подчинены Сенату, но служить в них могут не только подданные великокняжеской короны. На службу необходимо брать добровольцев с таким расчётом, чтобы не местных было не менее трети, но и чтобы местных было тоже не менее трети. Эти войска общим числом около трёх тысяч человек, должны выделять из себя партизанские отряды небольшого числа, которые должны самостоятельно вести поиск и уничтожение бунтовщиков, при надобности объединяясь или привлекая части Финляндского корпуса. Используя тактику партизан, они по сути будут выполнять карательные действия, защищая определённую территорию.

— Занятно. Впрочем, нет необходимости спешить. Великое княжество находится под Русской короной в таком положении почти двадцать лет, и год другой ничего не решат. Тебе же, Саша, поручаю подробнейше изучить все обстоятельства и сделать для меня диссертацию. Считай, что это первое тебе моё поручение не научения ради, а исполнения должности.

* * *

10 июня 1827, Финский залив

В восемь утра "Азов" поднял императорский штандарт и повёл всю эскадру на манёвры. Саша ещё вечером выпросил себе место в хозяйстве своего знакомца Нахимова, на левой баковой батарее и побудку встретил уже там. Он сразу смог отметить, что теснота кубрика императорской яхты для матросов линейного корабля была непозволительной роскошью, поскольку им приходилось жить прямо на батарее. Павел Степанович явно стеснялся столь пристального внимания наследника, который, пользуясь случаем, начал чудить. Саша устроился завтракать вместе с матросами, затем определился в помощники к пожилому канониру, с готовностью исполняя мелкие поручения, перенимая матросскую науку. Мердер и сопровождающие князя гусары некоторое время постояли на батарее, но теснота артиллерийской палубы вынудила их после подъёма флага остаться на юте. А великий князь продолжал играть в юного матроса-артиллериста. Как сумел, исполнил команду "по местам стоять". Вообще, будучи пятым колесом в телеге скорее мешал, но делал это столь по-детски непринуждённо, что казалось не вызывал обиды. Первое время Нахимов не считал Сашу за нового члена команды. Напрямую к нему не обращался, лишь искоса поглядывая на избалованного мальчишку.

"Когда ещё доведётся так...Бывал я на парусниках в своё время. Но вот так, на линейном корабле в составе эскадры. Да на манёврах. Должен же я получить представление, каково это — парусный флот. Вообще Четыре линейных корабля идущие в кильватере это красиво. Наверное, самое изысканное зрелище для этого времени."

Корабль, мерно покачиваясь на волнах, выходил к Красной Горке. Унтер-офицеры большей частью были заняты проверкой орудий и огневого запаса. Матросы исправляли то, что вызывало замечания. Нахимов прогуливался вдоль пушек, внимательно наблюдая, о чём говорят подчинённые и что они делают. Мерную работу экипажа прервал звук трубы "К бою!"

— Ядра! Товсь!... — подал команду Нахимов, и, перекрикивая боцманские дудки, стук открываемых орудийных ящиков, тюканье ядер и другой шум, производимый приставленным к пушкам корабельным механизмом, обратился к великому князю, — Ваше Императорское Высочество, прошу Вас подняться на ют, сейчас откроем пальбу.

— Нет, я должен почувствовать это, Павел Степанович, дабы потом хоть немного представлять каков он морской бой.

— М-м-м, — в нерешительности замер лейтенант, — Тогда прошу Вас стать у той переборки возле двери и никуда не отходить. В дыму орудия будут кататься, далеко ли до беды.

— Есть, встать возле двери! — звонко крикнул великий князь и сопровождаемый удивлённым взглядом лейтенанта, метнулся к означенному месту.

— Тов! — коротко отрапортовал кондуктор.

Нахимов моментально потерял интерес к юному наследнику.

— Порта откинуть! Выкатывай!

Пушки, неохотно подчиняясь усилиям матросов, высунули жерла за борт. Нахимов нагнулся, выглядывая в открытый порт.

— На правую калошу! Наводи!.. На банку!

Прислуга замерла сбоку от пушек в ожидании выстрела.

— Пали!... Товсь!

Ужасный грохот оглушил меленького князя, предусмотрительно открывшего рот, но не заткнувшего уши по соображениям престижа. Тут же по соседству заговорили пушки левого шкафута и шканцев. Корабль трясло и кренило отдачей. И хоть основной дым остался за бортом, в помещении тоже повисло белёсое облако. Пушки отдачей откатило из портов, и они резко бумкнули удерживающими канатами. Прислуга засуетилась возле них как няньки вокруг вельможных дитятей. Каждую пушечку пробанили водичкой, прочистили запальник зарядили, поставили затравку и выкатили на позицию

— Тов! — отрапортовал кондуктор

— Пали!.. Товсь!

И всё закрутилось по новой. После третьего залпа нижняя батарейная палуба погрузилось в серую пелену настолько, что Сашины глаза уже не различали не только людей, но и огромные пушки.

С четвёртым залпом прибыл вестовой с юта.

— Задробить пальбу! — гаркнул Нахимов.

Дождавшись, когда смолкли боцманские дудки, и прислуга немного отошла от своей шальной работы, лейтенант выдал новое целеуказание.

— Наводи на вторую слева калошу! Товсь!

— Тов!

— Беглым пали!

Пушки загрохотали беспрерывно. Довольно быстро Саша утратил представление о времени и впал своего рода прострацию, растеряно таращась по сторонам. Он почти ничего не слышал от грохота и не видел в дыму, он мог только чувствовать, как рангоут корабля отзывался на эту канонаду. Наконец раздалось: "Задробить пальбу!". Всё смолкло. Лейтенант вспомнил о наследнике престола, подошёл к нему, взял за плечо и, присев, заглянул в глаза.

— Вам плохо, Ваше Императорское Высочество?

— Я выживу, — внезапно, обрёл спокойствие духа растерянный мальчик и добавил уже с улыбкой: — Надеюсь, в этом дыму никто под пушку не попал?

— В этот раз, нет, — задумчиво ответил Нахимов, — полагаю, теперь Вы готовы подняться на ют.

— Вполне.

* * *

25 июня 1827, Петергоф

Раннее утро в преддверии белых ночей обычно светло будто день, но сегодня тучи заволакивали небо, грозя испортить праздник дождём. Император вышел из дворца к Большому каскаду и увидел слева наследника, сопровождаемого своими учителями и конвойными.

— Многая лета, Ваше Императорское Величество! — звонко крикнул наследник престола, сделав широкий шаг вперёд. Все присутствующие запели "Многая лета".

— Благодарю, господа! — Император был явно растроган.

— Государь, позвольте от своего имени, и от имени моих учителей, преподнести Вам подарок, — наследник обернулся к сопровождающим, протянув к ним руку. Стоящие расступились в стороны, пропуская торжественно вышагивающего Щербцова, несущего на вытянутых руках шкатулку, и неуклюже следующего за ним Дорта, держащего перед собой толстую тесненную золотым орлом папку из красного бархата. Наследник раскрыл перед государем шкатулку, в которой на красном бархате лежали три блестящие пулелейки и несколько матово-серых пуль.

— Что это? — улыбнувшись и слегка прищурившись, спросил император.

— Это подарок. Я придумал пули новой формы, и мы провели их полное испытание. Пули оказались весьма хороши. И теперь мы дарим их Вам, государь. Я бы хотел, чтобы они стали известны в мире под Вашим именем, — великий князь указал на папку. — А это результаты опытных стрельб.

— Ну-ка, позволь полюбопытствовать, — Николай Павлович взял документы и начал их бегло просматривать. — Что ж, в бумагах выглядит всё очень хорошо.

Государь широко улыбнулся и замолчал.

— И не только на бумаге, — поняв, что от него ждут, заговорил наследник престола: — Смотри Папа! Враги в красных мундирах пробрались в твой парк.

Николай Павлович посмотрел вдоль морского канала, куда указывал Саша. Внизу в метрах в четырёхстах краснела шеренга из пять десятков огромных, чуть меньше роста человека, кувшинов. Сверху на этих глиняных солдат странной армии какого-то государства, раскрашенных в красные камзолы, были нахлобучены треуголки. Наследник вытащил из ножен саблю и крикнул: "Вот мы их счас!". Николай Павлович рассмеялся. В чуть более чем двуустах метров от кувшинов выскочило пять польских конных-егерей и, построившись, принялись быстрым и точным залповым огнём уничтожать глиняного врага.

— Штуцера, — скорее утвердил, чем спросил улыбающийся Николай Павлович.

— Нет, карабины. А сейчас будут штуцера, — юный гусар вскочил на парапет возле одной из гипсовых ваз и взмахнув саблей закричал: — Бей их! Ура-а-а!

У подножия каскада выбежала и построилась пятёрка лейб-гусар, в то время как егеря спешно ретировались вглубь парка, уходя с линии огня. Николай Павлович крикнул стоящему у дверей лакею: "Шпагу". Государь, обнажив клинок, встал на лестнице, спускающейся к каналу. Вскоре всё было кончено. Меткий штуцерный огонь при быстром заряжании буквально смёл противника.

— За мной! Будем брать пленных! — приказал император и, смеясь, побежал вниз, — Ура-а!

Государь, тяжело дыша, задумчиво осмотрел остатки глиняной армии, пошевелил черепки кончиком шпаги и отметил:

— Здорово Вы их переколотили, — Он обошёл россыпь обломков кругом и как-то тихо, но вполне слышимо, добавил: — а может и будет толк.

Николай Павлович снова рассмеялся, приобнял Сашу за плечи и сказал:

— Пойдём, поблагодарим наших защитников.

* * *

27 июня 1827, Санкт-Петербург

По просьбе Карла Карловича, семейные дела которого требовали присутствия в Санкт-Петербурге, великий князь решился на пару дней посетить столицу, прежде чем вернуться в Гатчину. Надо отметить, что въезжая в город по Петергофскому шоссе Саша испытал некоторый трепет. Известные с детства места сейчас были неузнаваемы. По правой руке, вместо парков и жилых кварталов, в которых был известен каждый поворот, стояли мрачные леса. По левую руку простирались, сколько хватало взгляда, заросли камыша на заболоченном берегу Финского залива. Старинный район Автово был кучкой деревянных домиков, и только с Нарвской заставы возникло ощущение, что это всё таки город. Хотя привычных с детства зелёных ворот очень не хватало промеж деревянных изб. Санкт-Петербург встретил князя обычным для всех городских окраин запахом навоза. Впрочем, свернув вдоль Фонтанки, пробираясь из окраины в центр путникам быстро удалось от него избавиться по мере появления первых каменных зданий. В тоже время, чем ближе они были к центру, тем всё реже удавалось полюбоваться гладью реки. Фонтанка была просто запружена баржами и другими плавучими корытами доверху гружёными лесом.

— Милый друг, обратите внимание на это здание, на противоположенном берегу, — принял на себя привычную роль экскурсовода Мердер, — оно построено по высочайшему указу не так давно, для размещения института Корпуса Инженеров Путей Сообщения.

— Вот как, — великий князь даже привстал в дрожках, чтобы рассмотреть здание, — А сам институт давно существует?

— Он образован в девятом году указом Александра Павловича и располагался ранее во дворце Юсуповых.

— Карл Карлович, я намерен посетить это учреждение, мы можем заехать туда сейчас?

— Ваше высочество, признаюсь, я уже наметил визит на сегодня, и полагаю, у Вас достанет времени сделать это завтра.

— Вот как, и кого мы с Вами посетим?

— Увы, я должен буду покинуть Вас, передав под надёжнейшую опеку Александра Христофоровича. А ближе к вечеру Юрьевич подготовит Аничков дворец для Вашего пребывания и заедет за Вами.

— Прекрасно, — бодрым голосом объявил великий князь, усевшись, чтобы удобнее рассматривать противоположенный берег, слушая доносящийся из-за спины голос воспитателя.

Однако, проплывающие мимо виды оставляли наследника равнодушным. Слова Мердера откуда-то издалека пробивались к нему.

"...Нахрена такое счастье. Совсем недавно Бенкендорф был в Петергофе. Лично меня поздравлял с прекрасным представлением на день рождение Папа. А теперь, пожалуйте в гости. Прямо как приглашение на индивидуальную экскурсию в самый большой дом Питера. Да вроде не за что. Или так: "профилактика подросткового алкоголизма". Могли бы и на природе со мной побеседовать. Но зачем-то Наследник Престола Российского должен посетить Бенкендорфа, а не наоборот. А поеду ли я завтра в институт путей сообщения?.."

Оставив Юрьевича на Невском проспекте, путники быстро добрались до Цепного моста. Здание будущего городского суда гостеприимно распахнуло перед князем двери. Александр Христофорович лично приветствовал гостя у дверей. Конвой удобно расположили внизу. Мердер, сославшись на семейные обстоятельства, спешно покинул гостеприимный дом. А великий князь поднялся в личный кабинет начальника третьего отделения.

"... И двери за ним... закрылись..."

— Прошу Вас, ваше высочество, проходите. Вот удобное кресло. Не желаете ли поесть или выпить чая? После долгого-то пути.

— Ах, нет, спасибо, — тут же отказался великий князь, но собрался с силами для того чтобы задать вопрос: — Александр Христофорович, не хотите ли сыграть со мной в шахматы?

— О, с превеликим удовольствием, — произнося эти слова, Бенкендорф достал с верхнего ящика стола шахматную доску и фигуры.

— Тогда лучше сядем за большим столом, — предложил великий князь.

Они быстро расставили фигуры. Великий князь сделал первый ход. Медленно беря пальцами свою чёрную пешку, Бенкендорф пояснил:

— А я, знаете ли, люблю эту игру.

— Учит думать, — ответил наследник, — давно играете?

— С юности.

— А я только после известных событий смог по-настоящему оценить всю прелесть игры.

Бенкендорф улыбнулся, кивнул и достал из левого ящика стола пухлую зелёную папку.

— Шахматы хороши тем, что всегда известно, на чьей стороне сражается та или иная фигура. В жизни всё много сложнее.

— Любая игра есть лишь упрощённое отражение жизни, которая столь многогранна, что непостижима для ума человеческого, — пояснил великий князь, делая очередной ход.

— Вы, безусловно, правы.

Некоторое время игроки молчали, поочерёдно делая ходы.

— Сдаюсь, — объявил великий князь, положив своего короля, — Ещё?

Они принялись расставлять фигуры.

— И всё таки, согласитесь, это весьма огорчительно, когда человек, к которому проявлено высочайшая благосклонность, оказывается недостойным и учиняет нечто супротив своего благодетеля.

— Хорошего в этом мало, — согласился князь, — но натура человеческая, как мне кажется, такова, что она легко находит благовидный предлог для любой подлости. Клятвопреступление может быть оправдано высшей целесообразностью, кража восстановлением справедливости, надругательство божьим промыслом, а богохульство стремлением к истине. В любом стаде найдётся паршивая овца. И как с ними поступать известно издавна всем пастухам.

— Завидное здравомыслие, ваше высочество. Однако это вы настаивали на помиловании бунтовщиков. А уж изыскать более паршивой овцы, чем они сложно.

— Это не так. Далеко не все они столь плохи. И помилования для них я просил не из мягкосердия, а исключительно из соображений пользы для короны. Полагаю, что при должном пригляде они могут быть излечены. Излишне придирчивое и суровое же отношение к пастве приведёт лишь к тому, что пастух вскоре останется без отары. Ибо нет идеальных людей.

— Нет, но мы говорим о бунтовщиках, открыто с оружием посягнувших на государя.

— Когда я говорил об оправданиях, я подразумевал не только, что каждый находит оправдание себе, но и, что другие могут найти оправдание для него. Не многие в обществе могут одобрять вооружённый бунт, но сколько считают их жертвами, принесёнными на алтарь несовершенства российского устройства? Я полагаю, все. А оное недопустимо. Государь и слуги его не должны казаться злом гнетущим Россию и забирающим жизни лучших сынов, и потому государь дал возможность на искупление. И кто не воспользуется им, имя его будет очернено не только государевым судом, но и судом общества.

— А не найдётся ли и в этот раз для них оправдания?

— Для них самих всегда найдётся, а вот для других нет. Тут многое зависит от верных слуг государя, смогут ли они представить дело надлежащим образом, чтоб упорный в своём бунтарстве человек не находил в обществе оправдывающих его.

Бенкендорф, задумался на мгновенье, потом коротко бросил:

— Сдаюсь, — и положил своего короля, несмотря на то, что партия была ещё далека от развязки. — Закончим? Я бы хотел показать Вам кое-что.

— Я готов.

Жандарм открыл папку и передал великому князю несколько листов.

— Что это?

— Это сводная записка о наблюдении за господином Рылеевым. Он избег благодаря Вам смерти... Он очень популярен в обществе как литератор и честный судейский. Хотя была одна история, — начальник третьего отделения протянул ещё один лист, — И что теперь, хватать его? Раз Вы изволите заботиться о мнении в обществе, прошу Вас, дайте мне совет.

Великий князь внимательно прочёл бумаги, затем повторно пробежал их взглядом. Это потребовало значительного времени, за которое Бенкендорф распорядился принести чаю, принял несколько докладных записок. Наследник встал и подошёл к окну.

— Что скажете? — поинтересовался главный жандарм России.

— Минуту, — подняв вверх указательный палец, попросил великий князь, — ...впрочем, я готов.

— Я слушаю Вас.

— Надеюсь всё изложенное не основано только на записках одного человека. Возможен оговор, всё нужно проверить.

— Я стараюсь быть осторожным в суждениях, — заверил Александр Христофорович.

— Мне кажется, всё складывается весьма удачно. Нам известна история о мошенничестве господина Рылеева, которая пока не обрела должного освещения в свете. Так же у нас есть вполне серьёзные подозрения о дружбе этого человека, назовём его "Шустриков", с английской короной. Последняя встреча в Тобольске весьма любопытна. Предположив худшее, из этих фактов, мы можем заключить, что Шустриков, находясь на Камчатке будет активно помогать английским купцам и передавать британской короне всю информацию о деятельности Русской Америки. А так же возможно, однажды попытается переехать в Лондон. Знание об этом, наличие возле Шустикова доверенного человека, назовём его "Солнцев", даёт Вам Александр Христофорович большие возможности для отличной службы на благо России. Здесь важно определиться с тем, что является для нас более желательным: подавать ли через Шустрикова в Лондон искажённую информацию или же вынудить Шустрикова, в кротчайшее время открыто предать Россию и бежать в Лондон. Первое сулит большие выгоды, но потребует тонкой игры, которая вряд ли будет возможна на таком удалении от столицы. Второе тоже является крайне полезным как создание примера человека хоть и воспринимаемого ранее обществом благосклонно и одарённого высочайшим прощением, но тем не менее глубоко порочного. Предавшего сначала доверившуюся ему женщину, затем государя, а после и всю Россию. Разумеется, в обоих случаях историю с вдовой Милютиной необходимо старательно придать огласке. Необходимо добиться такого состояния дел, чтобы открытое предательство Отчизны воспринималось обществом как закономерный итог грешного пути Шустрикова. Ведь рано или поздно, даже если он сам не сбежит, нам придётся предать его действия огласке. И нужно чтобы это не выглядело, как попытка запятнать лучезарную личность.

— Гм, — Александр Христофорович неудачно отхлебнул горячий чай. — Прошу простить меня за неучтивость, я так обрадовался Вашему визиту, что совсем забыл показать Вам всё наше учреждение. Не изволите ли осмотреть его. А я тем временем развлеку Вас рассказом о былых делах. Во время войны двенадцатого года я командовал партизанским отрядом, это будет для Вас весьма занимательно. Прошу.

— Благодарю, — великий князь поднялся, намерившись следовать за Бенкендорфом.

* * *

28 июня 1827, Санкт-Петербург

Во время своего пребывания в столице наследник продолжил прерванные, гатчинским отдыхом занятия с учителями. После завтрака он продолжил занятия с Жилем по географии и французскому языку. Жиль вынужден был посетовать Юрьевичу, что за время отдыха воспитатели недостаточное внимание уделили практике общения на языке "просвещённого общества", и рекомендовал ввести дни французского говорения. В такие дни ученик должен был общаться со всеми без исключения только на французском языке, сколь бы трудно ему не было. Соглашаясь на это, наследник отметил, что далеко не все из его окружения владеют французским и потому без исключений из данного правила не обойтись. Посвятив оставшееся от занятий до обеда время чтению, около двух пополудни великий князь, в сопровождении Юрьевича, прибыл в институт корпуса инженеров путей сообщения. У входа его встречал директор учреждения, генерал-майор Базен.

— Гад пивэсоват Вас, Ваш Импэатоско Высочество. Я готов соповошать Вас, и дать Вам нушни поснэня.

Причина неразборчивости речи Базена была не только в сильном акценте, но и в излишней торопливости француза. Живо вообразив себе удовольствие от предстоящего общения с директором, великий князь предложил:

— Пётр Петрович, — обратился великий князь, применив русское именование, и видимо от этого слегка покраснев, — право слово, польза, которую Ваши повседневные труды приносят российской короне, не позволяет мне отвлекать Вас. Полагаю достаточным, если Вы поручите одному из Ваших молодых, но подающих надежды, воспитанников познакомить меня с делами института, в самом общем виде. Я не хотел бы привлекать к своему визиту внимание большее, чем требуется для удовлетворения моего любопытства. Я настаиваю, чтобы обучение и иная работа в институте не прерывались из-за меня.

Директор на несколько секунд задумался, но вскоре улыбнулся.

— Повольтэ пэставить Вам, Ваш Импэатоско Высочество, — Базен показал рукой на одного из своих сопровождающих, — Павэл Пэтович Мэльникоф, гэпэтито по кусу пикладной мэханик. Один из луших выпусникоф. Он покажет Вам институт.

— Благодарю, Пётр Петрович. На сём прошу Вас и других преподавателей продолжить свою работ. А мы с Павлом Петровичем сначала пройдём на плац. Прошу господа, — великий князь сделал какой-то неопределённый взмах рукой, как бы закругляя свой разговор с Базеном, и обратился к Мельникову: — Павел Петрович, проведите меня.

Во внутреннем дворе десятка два воспитанников под надзором подпоручика постигали строевую науку. Пыль, поднятая десятками ног, висела плотным облаком над незамощённой площадкой. Заметив некую брезгливость на лице наследника престола, Мельников пояснил:

— Институт несколько стеснён в средствах. Не так уж и давно было выстроено это здание и оно еще не в полной мере оснащено всем необходимым, потому и плац пока не замостили. Траву вытоптали, отсюда и пыль. Но после дождя заниматься ещё хуже.

— Я так понимаю, будущие инженеры, весьма любят данные занятия, — усмехнувшись, отметил великий князь, — а начальство делает всё, чтобы эту любовь усилить. Впрочем, расскажите мне о прикладной механике.

— С удовольствием, Ваше Императорское Высочество. А для того чтобы мой рассказ был более предметным, я предлагаю посетить наш модельный кабинет.

— Прекрасно, идёмте, — великий князь развернулся на каблуках и жестом предложил Мельникову вести себя. — А в нескольких словах, какими же механизмами вы заняты?

Мельников двинулся вперёд, стараясь при этом находиться сбоку от наследника, и, держась к нему вполоборота, пояснял:

— Мы изучаем как основы механики, так и образцовые механизмы, полезные в организации путей сообщения. Уместно ли напомнить, что механизмами оснащаются как водные пути так и сухопутные. Даже самые обычные повозки также являются механизмами, что уж говорить о пароходах и паровых каретах, — Они подошли к массивной двери, и Мельников распахнул её перед великим князем. — Впрочем, Вы сейчас сможете убедиться в этом наглядно, прошу...

Модельный кабинет представлял собой достаточно скромное по размеру помещение, которое казалось заваленным различными моделями, макетами, стендами и другим наглядным материалом. Лишь одна из стен кабинета была целиком освобождена от хлама для карты империи, остальные же были увешаны наглядными пособиями в несколько рядов. Некоторые модели были подвешены к потолку, в середине комнаты стояло несколько больших макетов, показывающих работу шлюзов.

— Макеты двигаются? — поинтересовался великий князь.

— Не все. Здесь собраны различные шлюзовые механизмы, устроенные в разное время. В частности, вот эти сейчас строятся в Шлиссельбурге. Данный макет действующий, позвольте, я покажу Вам работу шлюзов.

— Хорошо, но сначала поясните, как возникла надобность в этих механизмах.

— Если позволите, я начну с времён Петра Великого? — Спросил Мельников и, получив одобрительный жест, продолжил: — При строительстве Санкт-Петербурга Петром Великим требовался постоянный подвоз из центра России продовольствия, людей и прочего. Помимо этого император полагал сделать новую столицу портом для торговли с Европой. Однако водный путь был весьма неустроен. Волховские пороги и неглубокие речные русла не позволяли крупным судам перевозить потребные грузы. Переход же по Ладожскому озеру мелких судов был крайне опасен. Ладожское море печально известно своими частыми штормами. И ещё одно препятствие для малых судов находится возле Шлиссельбурга. Дело в том что Нева берёт свои воды не только из Ладоги, но и из мощного подземного источника бьющего возле оной крепости. Проход через этот бурлящий поток весьма сложен для мелких судёнышек. Посему в девятнадцатом году того века, по высочайшему повелению, было начато строительство обводного канала дабы мелкие суда минуя все опасности Шлиссельбургского родника и штормовой Ладоги могли проходить в устье Волхова и поднимаясь по нему через специально устроенные каналы достигали Ярославля, Москвы и многих других российских городов стоящих на притоках Волги...

— Позвольте спросить, — прервал Мельникова великий князь. — Почему нельзя было везти грузы на больших судах до порогов и там перегружать? Неужели стоимость перезагрузки сравнима со строительством канала? Тем более, что Нева достаточно глубока чтобы пропустить до устья Волхова даже морские суда.

— Увы, Ваше Императорское Высочество, несмотря на то, что река Нева на основном своём протяжении действительно глубока, она несёт очень много ила и песка, который создал на входе в Финский залив непреодолимое для морских судов мелководье. Санкт-Петербург называют городом-портом. Одним из первых зданий было адмиралтейство. Однако ж по настоящий день, иностранные торговые суда перегружают в Кронштадте на мелководные. А морские суда, созданные на верфях адмиралтейства, выводят в залив на подпорных плоскодонных барках, дабы уменьшить их осадку. С другой же стороны судоходство по Неве ограничено Ивановскими порогами. Дополнительный перегруз не только затратен, но и естественным образом ограничивает количество проходящих судов, в то время как мыто за проход по каналу в одну двухсотую от стоимости груза вполне позволяет окупить затраты увеличив при этом количество проходящих судов. Полагаю, что руководствуясь этими соображениями император учредил данное строительство. Надо отметить, что оное сооружение венчало созданный им Вышневолоцкий водный путь. Канал строили глубиной в сажень. Однако, вскоре выяснилось, что уровень воды в Ладожском озере существенно меняется в разное время года и значительную часть времени канал будет несудоходен. Тогда, оценив стоимость углубления канала, пришли к выводу о достаточности отделения оного шлюзами. Также было устроено значительно количество прудов и водных хранилищ, наполняемых из Ладоги во время приливов. И поскольку старые шлюзовые механизмы пришли в негодность император Александр Павлович указал реконструировать шлюзы возле Шлиссельбурга. Новые механизмы, разработанные господином Базеном, Вы можете оценить на этом макете. Представьте, что отсюда подходит судно. Оно останавливается и ждёт пока будет до надлежащего уровня наполнен шлюзовый резервуар, затем...

— Позвольте спросить, — снова перебил великий князь. — Может, стоило всё же углубить канал, сажень это очень не много?

— Это более чем потребно. Как я уже отмечал, основное назначение канала было доводить к столице суда Вышневолоцкого водного пути. Однако в силу значительной маловодности оного пути суда, по нему проходящие, не могут иметь осадку более двух футов в лучшее время года. Прошу вас обратить внимание на карту, — Мельников взял длинную палку в качестве указки. — Товары из Персии, Кавказа, Хивы через Каспийское море попадают в Астрахань и по Волге поднимаются вверх до Рыбинска. Туда же приходят суда с зерном из поволжских городов. Здесь груз с глубоких волжских судов перегружается на плоскодонные барки. Оные собираются в караваны и следуют через систему шлюзов и каналов в Волхов, далее по Ладожскому в Неву. Путь от Рыбинска до Ладоги судам с более глубокой осадкой, чем барки не преодолеть. Даже сейчас, по Мариинскому водному пути, построенному при Александре Павловиче и выходящему к Ладожскому каналу вот так — через Онежское озеро, суда с осадкой в сажень не ходят. Вернёмся к макету?

Великий князь без особого интереса понаблюдал, как воображаемое судно миновало шлюз. Под конец действа, сочтя себя свободным, он стал разглядывать другие экспонаты кабинета. Внезапно наткнулся на маленькую, но легко узнаваемую модельку паровоза. И на вопрос о необходимости дополнительных пояснений про шлюз, маленький наследник престола, указав на модель, спросил:

— Что это?

— О, это Эктив, английская паровая карета. Два года назад её изготовили на заводе Стефенсона для железной дороги Стоктон — Дарлингтон. Эту модель прошлой весной подарили господину Базену.

— Вот как. Вы уже ознакомились с устройством паровых карет и железных дорог?

— В некоторой мере, — с явной неохотой ответил Мельников.

— Тогда расскажите мне подробно и про железные дороги и, разумеется, про Эктив и дорогу Стоктон — Дарлингтон.

— Полагаю, это займёт много времени, — замямлил Мельников, — возможно, неотложные дела не позволят Вашему Императорскому Высочеству, весь день выслушивать меня.

— Вы замечательный рассказчик, я готов провести с Вами в этом кабинете неделю, если это потребуется, — великий князь демонстративно выдвинул стоящий у стены стул и сел. Приглашающим жестом он указал Мельникову на другой стул и принялся раздавать приказы сопровождающим: — Семён Алексеевич, я задерживаюсь здесь надолго, полагаю разумным просить Вас вернуться в Аничков и озаботиться ужином к моему возвращению. Чернявский, поставь одного на караул снаружи, остальные могут ожидать внизу.

Подождав пока подчинённые выйдут, великий князь обратился к Мельникову, всё ещё в нерешительности, стоящему возле макета Шлиссельбургских шлюзов:

— Павел Петрович, присаживайтесь. Разговор ожидается долгим, я намерен подробнейшим образом выспросить Вас.

— Право, я не могу считать свои знания в этом деле достойными столь пристального внимания.

— Пустое. Вы начните, а я сам решу, достойны они или нет. Прошу Вас.

— Хм-м-м. Сама идея паровой машины известна довольно давно. Первые из них изготавливались ещё в начале прошлого века. Устроены они были несколько иначе, чем нынешние. Посмотрите на тот стенд. Огнём нагревается котёл с водой. Пар всасывается в цилиндр за счёт перемещения поршня вверх. Пар быстро охлаждается водой и в цилиндре создаётся недостаток давления перемещающий поршень вниз. После чего процедура повторяется. Подобную машину создал господин Ньюкмен и использовал для откачки воды из шахт. В дальнейшем подобную машину долго совершенствовали, стараясь добиться экономии топлива. Однако, в последствии машины изменились в цилиндр стали подавать горячий пар под давлением и именно он стал двигать поршень. После чего пар из цилиндра выпускали, а поршень возвращался. Такие паровые машины стали строить довольно недавно и сразу же они нашли применение для нужд перевозки грузов. Первая, известная мне, паровая карета для железной дороги, была построена господином Тревитиком в первом году и называлась Пафинг Девил. Вот здесь Вы можете увидеть её модель. Полагаю необходимым рассмотреть её подробно, поскольку остальные паровые кареты построены также, но с некоторыми улучшениями.

По мере того, как Мельников говорил, речь его становилась всё более быстрой, а лицо, до того довольно бледное, порозовело. Он снял со стены модель и расположил её перед великим князем.

— Обратите внимание, что топка расположена внутри водяного котла, это позволяет полнее передавать тепло. Часть пара отводится в дымовую трубу, что позволяет увеличить тягу, не наращивая длинны трубы. При помощи вот этого затвора пар подаются то перед поршнем, то за него. Это позволяет увеличить мощь машины. Шток поршня приводит в движения не только основной соединительный брус, присоединенный к колёсам, но и маховик, для поддержания стабильности работы, и тяги, поворачивающие необходимым образом затвор и приводящие в действие насос для подачи воды в котёл. Понятно ли Вам устройство, Ваше Императорское Высочество?

— Вполне. Вы замечательно объясняете, — улыбнулся великий князь. — А чем же отличается Эктив?

— Как не сложно заметить Эктив имеет два поршневых цилиндра. И все четыре колеса соединены тягами, как между собой, так и с поршнями. Это, пожалуй, самое главное отличие. Впрочем, есть ещё нововведения, посмотрите. Тяга к золотнику, подающему пар в цилиндры, изломанная. Образовавшийся рычаг закреплён на поворотный эксцентрик. Это позволяет, вот этим рычагом, повернув эксцентрик, сдвигать золотник. Тем самым меняется фаза работы цилиндра, и поршень начинает вращать колёса в обратном направлении. Наличие реверса, а так же большая мощь Эктива наглядно показали многим думающим людям, что у железных дорог на паровой тяге большое будущее.

— Большая мощь?

— Да, весьма значительная. При открытии движения по железной дороге Стоктон — Дарлингтон Эктив перевёз на двадцать шесть миль девяносто тонн груза со скоростью в среднем около шести миль в час.

— Это действительно поражает. Полагаю, что в России непременно нужно учредить железные дороги по всем основным направлениям. Одна только возможность быстро доставить войска, делает такие дороги крайне желательными.

— Увы, летом прошлого года в Главном управлении путей сообщения обсуждали строительство железных дорог в империи, но посчитали оное нововведение нежелательным.

— Это как?! — воскликнул великий князь, — вот так просто, нежелательным и всё?! Возможно, Вам известны доводы, которые высказывались.

— Отчасти. Лично я не присутствовал на обсуждении, но господин Базен был там. Если это угодно Вашему Императорскому Высочеству, я готов пояснить основные доводы за постройку железных дорог на паровой тяге и против.

— Непременно. Только позвольте мне взять бумагу и карандаш, я сделаю себе некие пометки.

— Извольте. Итак, когда данная модель паровой кареты и известия о дороге Стоктон — Дарлингтон достигли империи, многие и, несомненно, Пьер Доминик задумались о той пользе, что новые пути сообщения смогут принести. И вот прошлым июлем состоялось это обсуждение. О чём же говорили на нём, — закончив вступление, Мельников на некоторое время задумался, но потом мотнул головой, и с решительным видом продолжил: — Достоинство таких учреждений очевидно. Возможность быстро перемещать значительные грузы на большие расстояния. Но это умозрительное заключение, ничего не значащее в практическом смысле. Любое учреждение не имеет никакой пользы, если создано без учёта конкретных обстоятельств. Рассматривая эту английскую железную дорогу, можно отметить ряд особенностей. В этом месте уже существовал значительный поток груза, перемещаемый гужевыми повозками. Этот путь вёл от угольных шахт до порта, в котором уголь перегружали на суда. В силу этого дорога имела вполне просчитываемый срок, в который вложения начнут приносить прибыль. Насколько мне известно, вкладчики планируют начать получать прибыль уже в следующем году. И этот срок имеет значения только для данной дороги. В других местах такое учреждение может быть просто убыточным. При этом, само строительство дороги требует существенных вложений, эта обошлась примерно девяносто пять тысяч фунтов...

— А сколько это в рублях?

— М-м-м, — Мельников что-то прикидывал в уме, — около двух миллионов двухсот тысяч рублей ассигнациями.

— За двадцать шесть миль... Около сорока вёрст... пятьдесят пять тысяч рублей на версту.

— Да, — немного подумав, согласился Мельников. — При этом сюда не вошли суммы ежегодных арендных платежей за землю, по которой прошла дорога расходы на топливо, оплату труда и прочее. А это тоже важно. Ведь для строительства дороги на постоянной основе необходимо будет отчуждать либо приобретать в бессрочную аренду землю у владельцев. А это повлечёт неоправданное завышение цен последними. Паровая карета весьма прожорлива. Эктив за один свой рейс потребляет около двадцати трёх пудов угля. Во многом успех английского предприятия обязан тому, что дорога была создана именно для перевозки угля, и хотя изначально она создавалась для конной тяги, но доступность топлива позволила запустить Эктив. Здесь следует отметить, что в Англии весьма велик опыт строительства железных дорог на конной тяге, Россия же подобного опыта практически не имеет. Само движение паровых карет весьма опасно. Буквально через полтора месяца на дороге Стоктон — Дарлингтон произошла авария. Разорвалась сцепка вагонов и машинист затормозил, стараясь остановить едущие свободно вагоны. Произошёл удар и весь поезд сошёл с пути. Было потеряно часть груза, погибло шестнадцать человек, повреждена паровая карета. Однако несмотря ни на что, только за первые три месяца по дороге было перевезено около десяти тысяч тон груза, это практически покрыло всё потребность в перевозках между Стоктоном и Дарлингтоном.

— А сколько провозят по Вшневолоцкому водному пути?

— Год от года цифры рознятся, но для нужд сравнения я бы предложил взять двести тысяч тонн в год.

— Стало быть, в пересчёте на три месяца пятьдесят тысяч. А длинна его какова?

Мельников кивнул.

— От Рыбинска до столицы одна тысяча триста десять вёрст. Общую стоимость устройства назвать затруднительно, поскольку строительство велось весьма долго, использовался труд крепостных и каторжных, а средства на него получались из разных источников, но для нужд сравнения я бы взял другой путь. А именно Мариинский канал. Его протяжённость восемь целых одна пятая версты. Стоимость строительства составила около двух миллионов семисот семидесяти тысяч рублей ассигнациями. Получается около трёхсот сорока тысяч рублей за версту. Однако необходимо помнить, что оный канал весьма перегружен шлюзами и что оный скрепляет воедино Мариинский водный путь, рассчитанный на пятьсот тысяч тон груза в год.

— Хм, дорога Стоктон -Дарлингтон тоже является лишь частью большого пути. Ведь в Дарлингтоне уголь перегружают на суда и отправляют дальше...Продолжайте. Эктив топят углём, а пробовали ли чем иным?

— Каменным углём Ваше Императорское Высочество. Топить, конечно, можно и дровами, но при этом мощь машины упадёт, поскольку топка достаточно мала и дрова в неё помещаемые не дадут такого жара. Но можно топить углём древесным, хотя это весьма расточительно. Но для Эктива каменный уголь является одним из доступнейших, потому англичане не пробовали топить чем-то иным. Напомню, что в России угль стоит около тридцати пяти копеек за пуд, тогда как в Англии, в пересчёте на русские ассигнации, он обходится примерно в двадцати три копейки. Поэтому для России в которой однополенная сажень дров стоит порядка четырёх рублей, крайне желательно использовать именно их.

— А можно ли топить торфом?

— Это возможно я полагаю, — Мельников задумался, — Это я полагаю возможным... хотя никто ещё не пробовал.

— Я считаю, что это стоит попробовать, — заявил наследник престола, — В Гатчине можно в некоторой степени повторить дорогу Стоктон -Дарлингтон. Вокруг много торфяников, не сложно будет организовать там добычу торфа для отопления. И проложить до города дорогу вёрст в пять. Паровая карета будет не только перевозить торф, но и сжигать его. Гатчина, полагаю, вполне может потребить сорок тысяч тон торфа в год. Что может сделать данную дорогу прибыльной. Но есть у неё и ещё одно достоинство в России появиться опыт строительства таких дорог. Павел Петрович, Вы так много знаете о и паровых каретах, но мне интересно как же устроена сама дорога?

— Конечно, такую дорогу можно было бы устроить и у нас... — Мельников произнёс слова с видимой неохотой, — но стоимость такой дороги, стоимость предприятия по добыче торфа... И есть решение Главного управления...

— Я это понимаю, но нет решения государя. И деньги это не самое страшное в этом деле. Триста или пятьсот тысяч рублей это довольно много, но это не невозможная сумма. Самое же главное убедить государя, пробудить в нём интерес к этому дорогому эксперименту. А для этого нужно тщательно его обдумать и представить возможные выгоды от устройства таких дорог по всей России. Так как же устроена сама дорога, по которой перевозят грузы?

Мельников взял бумагу и начал рисовать

— Дорога представляет собой железные полосы в сечении напоминающие гриб, вот так. В начале пути полосы укладывались на каменные блоки и удерживались на них распорными клиньями, вбитыми в отверстия в блоках. Но под конец строительства, из-за нехватки средств, полосы стали укладывать на деревянные чурбаки. Так же из экономии часть рельс сделана из чугуна...

— Чугун? Он же хрупкий.

— Да, но зато он дешёвый и любой рельс при поломке довольно легко можно заменить. Также из чугуна выполнены колёса Эктива. Из-за этого их приходится довольно часто менять. Кстати колёса эти не так просты, они снабжены рантом, дабы не соскальзывать с рельс.

— А делалась ли под дорогу специальная насыпь?

— Нет, только там где почва была слишком зыбкой. Поэтому дорога получилась весьма неровной... — Мельников задумался. — Да, песчаная насыпь по всей длине могла бы существенно выровнять её...

— Павел Петрович, меня не покидает мысль о возможности сделать такую дорогу в Гатчине. Однако мне предстоит более детально изучить текущее положение дел. Я прошу Вас следить за железными дорогами, устраиваемыми за границей и не реже чем раз в три месяца сообщать мне все новости, что станут Вам известны. Полагаю, Вам, инженеру путей сообщения, это поручение принесёт пользу. А так же я собираюсь серьёзно обдумать строительство в Гатчине. Пусть это выглядит как моя детская забава, но я чувствую потребность таких дорог в России.

— Ваше Императорское Высочество, Пётр Петрович, также весьма увлечён ими, и он может заинтересоваться Вашим желанием. И знаете ли, Ваше намерение заняться разработкой торфа, взамен дров, может весьма заинтересовать Императорское вольное экономическое общество. Оно своим авторитетом, знаниями и деньгами во многом может помочь Вам.

— Благодарю Вас за участие, но первое, что мне необходимо, это набрать достаточно доводов, чтобы государь благоволил моей детской затее. И тут я целиком полагаюсь на Вас, информация из заграницы, наглядно показывающая достоинства таких дорог, сильно поможет мне.

— Полагаю, этого окажется недостаточно, Ваше Императорское Высочество, — возразил Мельников. — Государь руководствуется не только выгодой от того или иного предприятия, его забота благоденствие всей державы, и от каждого нововведения он ждёт именно этого, а не прибыли учредителей.

— Вы правы, но доводы этого порядка я обдумаю сам, от Вас же хочу получить доводы относительно технического устройства и реальной прибыли учреждения. Впрочем, позвольте мне ещё обдумать свои намерения. Полагаю, через некоторое время тщательно всё обдумав и посоветовавшись с учителями. снова навестить Вас, — великий князь резко встал и слегка кивнул, желая подчеркнуть благодарность. — Караул!

В кабинет влетел конвойный и замер смирно, убедившись, что с наследником не происходит ничего плохого.

— До свидания, Павел Петрович, на сегодня мы достаточно долго поговорили, — внезапно великий князь широко улыбнулся. — А ведь молодым офицерам, на вроде меня, для скорого роста в чинах полезно браться за новые небывалые прежде дела. Ошибка в них не осуждается строго, а успех сулит многое.

* * *

29 июня 1827, Санкт-Петербург

За завтраком великий князь рассказал Юрьевичу о полученных от Мельникова знаниях и поделился своими планами. Однако учитель проявил некоторую осторожность в оценке начинаний воспитанника, закончив обсуждение советом: "Ваше высочество, я рекомендовал бы Вам ни с кем более не обсуждать Ваши намерения, покуда не будет получено на них высочайшее благоволение. Данные обсуждения могут породить толки и поставить Вас в неудобное положение, если таковое благоволение не будет сделано".

Первая половина дня была посвящена математике, естественной истории и чтению. А отобедав, наследник собрался навестить министра финансов, с целью лично напомнить о воле императора. Спускаясь по лестнице к выходу, он спросил у Юрьевича:

— Нет ли новостей от Карла Карловича?

— Новости есть, однако их вряд ли можно назвать радостными. Определённо его здоровье не позволит ему в ближайшее время быть возле Вас.

— Надеюсь, надлежащая забота о нём имеется?

— Да.

— Что ж тогда полагаю в скором времени направиться в Гатчину без него.

— Прошу вас повременить с решением, господин Арендт собирался завтра дать окончательное заключение о его здоровье.

— Наверное, уместно будет завтра посетить Карла Карловича, проявив тем самым участие?

— Полагаю, посещение больного императорской особой вызовет излишнее беспокойство для него. Надлежащее участие Вы можете высказать в письме, кое в отличие от личного посещения, выразив теплоту вашего отношения, не поставит боевого офицера в неловкое положение от своей беспомощности.

— Тогда завтра, после заключения Николая Фёдоровича, я напишу ему.

— Ваше Императорское Высочество, — прервал их беседу лакей, подавая на подносе конверт, — доставлено письмо из Военно-учёного комитета.

— Вот как, вскройте, — отдал великий князь распоряжение Юрьевичу, — что там?

— М-м-м, Он и приглашают Вас быть на обсуждении решения о включении в рассмотрение комитета вопроса о принятии на вооружение новых пуль в соответствии с высочайшим распоряжением.

— Когда?

— Двадцать пятого июля.

— И что они от меня хотят?

— Ничего, государь высказал пожелание о Вашем присутствии, потому Вас и приглашают "быть".

— Хорошо надо подготовиться.

— Ваше высочество, обращаю Ваше внимание, что на этом обсуждении само принятие на вооружение обдумываться не будет.

— Я понимаю.

— И не исключено, что Вам даже не представиться возможность высказаться.

— И это понятно. Тем не менее, подготовиться стоит. А там посмотрим, кто и что будет обсуждать. Однако, они не сильно торопятся, месяц почти ждать.

— За это время с Ваших материалов, подаренных государю, сделают списки, раздадут членам комитета, они ознакомятся.

— Да... делопроизводство...однако...

Кабинет министра финансов выглядел весьма просто. Небольшой, но массивный письменный стол с зелёным сукном, несколько стульев, небольшой шкаф для книг и тумбочка вот и вся мебель в данной комнате. В углу под большим зеркалом притаился, контрастировали с лепными и расцвеченными позолотой барельефами потолка, доставляющего посетителям хоть какое-то развлечение для глаз. Хозяин кабинета привстал из-за стола поприветствовать гостей:

— Ваше Императорское Высочество, Ваш визит неожидан. Я рад, что Вы нашли время дабы украсить мои будни своим присутствием. Чем я могу быть полезен Вам?

— Здравствуйте, Егор Францевич. Я прибыл с целью исполнить пожелание государя и забрать у Вас те книги, что Вы приготовили для меня.

— Ах, книги, — лицо Канкрина побледнело, — право же не стоило себя утруждать, я ещё не успел подготовить их для Вас. Я сам, непременно, направлю их Вам.

— Не смею утруждать Вас столь значительным образом, — улыбнулся великий князь, — поэтому прибыл лично забрать их, и если книг здесь нет, то готов направить одного из гусар за ними. Лишь укажите в записке, какую книгу и у кого получить.

— Ваше Императорское Высочество, сами книги я могу передать Вам немедля. Они здесь, — Канкрин указал на шкаф. — Но я полагаю, что без должных пояснений, подготовка которых требует значительного времени, оные будут совершенно бесполезны.

— Я полагаю поступить иначе. Передайте мне книги сейчас, а при возникновении потребности я обращусь к Вам за пояснениями. Это позволит сберечь Ваше время, затрачиваемое, возможно, на пояснение вещей и без того мне понятных.

— Тем не менее, — лицо Канкрина стало стремительно розоветь, — я опасаюсь, что учение господина Смита будет понято Вами неверно. И полагаю лучшим достигнуть с большим трудом правильного понимания с первого раза, чем с ещё большими усилиями исправлять неверное понимание... Если таковое вообще возможно будет исправить.

— Вы, во многом правы, — лёгкая улыбка не покидала лица великого князя, придавая ему вид скорее озлобленный, чем приветливый, — однако, в том и состоит основа любого научения. Ученик, не совершающий ошибок, научается вдвое хуже против того, который таковые совершает, осознаёт и научается их исправлять.

— Приятно слышать от Вас такое. Ваши учителя, должно быть, весьма горды Вами. И это справедливо. Но я не Ваш учитель. Моя обязанность всецело заботиться о государственной казне. Лишь за год я сохранил государю боле двадцати миллионов рублей. Вот цена моего труда и времени. И выбирая на что их тратить я, в интересах государства, их берегу.

— А я лишь трачу. Я трачу время, и своё и многих мужей государственных, но трачу с тем, чтоб сев на троне не посрамить отца и не навредить России. Поэтому сейчас я трачу не жалея. И Вам государь простит такие траты.

— Ваши стремления похвальны, но учителя должны были пояснить Вам всю важность последовательности в учении. Сначала надлежит...

— Они также отмечали необходимость желания в постижении сложных вещей, — прервал министра наследник престола, — стремление к которым показывает всю необходимость получения знаний начальных, побуждая их воспитанника к учёбе.

Лицо Канкрина побледнело, губы задрожали, кулаки непроизвольно сжались. Всё это, видимо, не ускользнуло от Юрьевича, встрявшего в разговор:

— Ваше высочество, я полагаю, мы злоупотребляем гостеприимством Егора Францевича, отрывая его от важнейших государственных дел. И Николай Фёдорович должно быть уже ожидает нас с новостями о здоровье Карла Карловича.

— Вы правы, Семён Алексеевич, — согласился великий князь, и протянул к Канкрину руку ладонью вверх. — Прошу передать мне книги, я не смею боле задерживать Вас, хоть мне и доставила большое удовольствие беседа с Вами.

Канкрин не пошевелился, только желваки ходили по скулам.

— Извольте передать мне книги, — повторил великий князь, не сводя взгляда с лица министра.

Канкрин не шевелился.

— Чернявский! — крикнул маленький наследник престола.

— Слушаю, Ваше Императорское Высочество! — гаркнул унтер-офицер и замер, зловеще улыбаясь, в ожидании приказа.

— Извольте передать мне книги, — впечатывая каждое слово, произнёс наследник, машинально полжив руку на эфес сабли.

— Позвольте мне помочь Вам, Егор Францевич, — шагнул вперёд Юрьевич, — они в шкафу? Какая полка? Позвольте...

— Вторая сверху, слева, четыре книжки в тёмно синем переплёте, — хриплым голосом ответил Канкрин.

* * *

30 июня 1827, Санкт-Петербург

Сразу после завтрака поезд великого князя неспешной рысью направился в Гатчину. Долгая дорога располагает к неспешным разговорам. Оставив позади городскую заставу и проехав около версты, Юрьевич поинтересовался у воспитанника:

— Какие Ваши планы на ближайшие дни? — не выдержал уныния дороги Юрьевич.

— Работы много. Завтра же в Батово. Потом хочу по Гатчине посетить все заводы окрест. Да и предместья осмотреть надо. Потом, есть на мне поручение гранд Мама. А там, глядишь, и в столицу можно будет вернуться за Карлом Карловичем. Неделя на всё уйдет, и не заметишь. Да мелких дел много, не забыть бы чего.

— Будете место искать, для железной дороги?

— Да.

— Дорогая это затея. Государь может сильно расстроить Ваши планы.

— Я чувствую, за этим будущее России. Представьте, что Англия решилась высадить в Крыму десант. Узнали мы об этом при погрузке войск. За сколько времени они морем пройдут и высадятся. А мы, за сколько сможем войска из Петербурга туда перебросить. Когда полки наши своим ходом туда придут, девки в Крыму от англичан уже родить успеют. А по железной дороге мы быстрее них войска в Крым доставим. И экономия будет. Не нужно в каждой провинции большие армии держать. Всюду можно будет поспевать одной из центра страны. А армия сейчас половину годовой казны съедает. Никакая железная дорога с этим не сравниться. Да и в мирное время от дороги польза, любой товар можно быстро доставить.

— Красиво звучит, — усмехнулся Юрьевич.

— Знаю, потому и нужна мне маленькая, но выгодная дорога. Чтобы пользу от неё можно было руками пощупать. И это без учёта того, что наши инженеры смогут поучиться дороги и паровые кареты строить.

— Это дело большой подготовки требует. Даже не знаю, как подступиться к нему.

— Никто не знает. У всех в первый раз. Но пробовать надо. Не попробуешь, не узнаешь. С пулями тоже не просто было. Сделали. И с этим справимся.

— Ещё не сделали. Не думайте, что комитет это пустая формальность. Тут всякое можно ожидать.

— Можно, потому как буду в столице, обязательно нужно посетить директора комитета, и вызнать, что он думает.

— А лучше, ваше высочество, сообщить ему о вероятных надеждах государя. Это, как я полагаю, — Юрьевич покраснел, — поможет делу более, нежели попытка убедить его при помощи каких-то расчётов или экспериментов.

— Ха! Вы правы. Однако ж и этого может быть недостаточно. Хотелось бы понять, каким интересом живёт этот человек, и помочь ему увидеть этот интерес в нашем деле.

— Кхе, — крякнул воспитатель, — Иван Григорьевич, Гогель, большой учёности человек. Когда я учился в первом кадетском, нам давали по его сочинению "Основания артиллерии и понтонной науки". А его наставление об изготовлении употреблении и сбережении огнестрельного и белого солдатского оружия свидетельствует однозначно, что в вопросах внедрения пуль в полках он разбирается изрядно. И судить о его мнении по данному вопросу можно будет из этого наставления, оно издано в три года назад и вряд ли генерал-лейтенант захочет его менять.

— Достаньте мне это наставление.

— Я уже распорядился, ваше высочество.

— Прекрасно, — коротко заметил наследник, и разговор прервался.

— Вы, ваше высочество, уже начали изучать сочинение господина Смита. И как Вам?

— Пока рано судить, я только начал. Одно можно сказать определённо, написано мудрёно, но что скрывается за этим. А Вы читали это?

— О, нет! — рассмеялся Юрьевич. — Не довелось, хотя и желания особого не было. Я достаточно много слышал о нём, чтобы составить себе представление и не утруждать себя излишне.

— Вот как, — вскинул брови великий князь, — и что же вы для себя определили?

— Данное сочинение во многом философское и ищет оно причины благополучия народов в стремлении каждого к наживе и вознесению своих желаний в абсолют. Возможно это годный поход для экономиста. Егор Францевич с большим уважением относится к такому. Михаил Михайлович также очень лестно отзывался... Но я не экономист и не юрист, я офицер. И хоть выдача жалования веселит моё сердце, но служу я не из денег. И мне невозможно представить, как руководимый жаждой денег поручик стоит в ста шагах от вражеской шеренги, делающей залп. Однако если Вам угодно услышать человека знакомого с данным сочинением, но не восторгающегося им, поговорите с митрополитом Серафимом, — заметив взгляд наследника, Юрьевич добавил: — Он образованнейший человек...

Они некоторое время проехали молча.

— Напрасно Вы так, резко говорили с Канкриным, — не выдержал молчания воспитатель — Егор Францевич весьма обидчив. Теперь будет сложно завоевать его радушие.

— Не вижу в случившемся ничего дурного, — великий князь пожал плечами. — Уважения добиваются лишь те, кто показывает силу. Если бы я отступил, Егор Францевич ещё долго не воспринимал бы меня как человека, с которым должно считаться.

— Допустим, но захочет ли он помогать Вам в делах.

— А это уже другое. Не всякий движим корыстью, но каждый имеет личный интерес. И если я предложу ему дело, к которому у него будет интерес, то не откажет.

— И вы знаете, что ему предложить?

— Мне кажется, да. Великое княжество финляндское. Он не устоит... мне кажется.

— Всё может быть, но время остыть ему нужно дать.

Наследник кивнул, и принялся рассматривать окрестности.

* * *

2 июля 1827, Батово

Великий князь прибыл в поместье чуть позже полуночи. Усадьба уже успела погрузиться в тишину сна, когда конский топот ворвался в её двор. Соскочив с коня, молодой хозяин быстро поднялся на крыльцо и требовательно застучал в запертую дверь.

Седой мужичонка, поставленный Тисом следить за хозяйством, торопливо отпер, и великий князь, бросив: "Где управляющий?", прошёл в гостиную. Из-за дверей спальни, выделенной поляку, выпорхнула девица. Она машинально поправила растрёпанные волосы и провела руками по платью, прежде чем склониться в поклоне.

— Господин управляющий у себя?

— Да, барин.

— Хорошо, приготовь мне комнату, — кивнул великий князь, развернулся и направился в свою комнату.

Вскоре в гостиной появился Тис.

— Здравствуйте, Ваше Императорское Высочество, я не ожидал Вас в столь позднее время. Прошу извинить, что не встретил подобающе. Комната сейчас будет готова.

— Спасибо, я успею отдохнуть. Озаботьтесь о лошадях. Ильин где?

— Он в угловой комнате. О лошадях я уже распорядился.

— Прекрасно. Тогда вместе с Василием Константиновичем устройте людей на ночлег и тогда сами сможете отдохнуть.

Спустя минуту, в гостиной появилась горничная и доложила, что комната для наследника готова. В усадьбе все помещения были довольно просты и для наследника не могли выделить что-то хоть отдалённо похожее на дворцовую комнату. Тепло, сухо, чисто и ладно. Дополнительным бонусом прилагается вид из окна на двор. И в этой простоте, великий князь находил определённый комфорт. Ему доставляло удовольствие отсутствие зеркал, затейливой лепнины, картин, искусных поделок, которыми были просто наполнены дворцовые комнаты. Любая вещь из дворца, самая простецкая и обиходная всегда снабжалась каким либо украшательством. Стол с гнутыми ножками, ручка двери причудливой формы, пол с непременно узорчатым паркетом или мрамором, доже обеденная ложка во дворце это не просто ложка, а маленькое произведение искусства. Человеку, выросшему в советской девятиэтажке, жить в окружении таких вещей не привычно. Один или два красивых предмета, это здорово. Но когда за что не возьмись, сознание напоминает о немалом человеческом труде и приличной стоимости, невольно меняется отношение к вещам. В усадьбе же есть приходилось простецкими деревянными ложками, кровать была как добротно сколоченные нары, по столу не жалко врезать кулаком, а на крепко сколоченный стул плюхнуться всем телом и качаться на задних ножках. Видимо, вследствие этого Саша чувствовал себя в поместье свободно. Как он отмечал про себя: "Здесь легко дышится". Великий князь выгнал прислугу, неспешно разделся, погасил свечи и встал у окна, любуясь залитым лунным светом двором. Конвой устраивался на ночлег, из конюшни еле слышались редкие негромкие окрики, по двору, стараясь не слишком шуметь, люди носили лошадям овёс и воду. Все их неслышимые разговоры явно велись в полголоса, видимо заботясь о сне наследника. Понаблюдав, как поляки вместе с русскими работают, невольно связанные единым на всех инвентарём, великий князь лёг спать.

Полоумный петух объявил рассвет около четырёх, подняв наследника с постели. Саша сел, задумчиво почёсывая ногу. Собратья пернатого мерзавца, разносили побудку по округе. "До шести ещё уйма времени. Лёг поздно. Поспать удалось часа три, но сон ушёл. Суп сварю!" — думал мальчик, одеваясь. Он встал у окна, разглядывая погружённый в темноту двор. Некоторое время тот был пуст, но уже в сумерках из конюшни вышла девушка. Она о осторожно прикрыла дверь, что-то поправила возле входа и, внимательно оглядевшись по сторонам, перепорхнула через двор в направлении к одной из черных дверей усадьбы.

Глубоко вздохнув, наследник направился во двор. Он шёл, стараясь не производить лишнего шума, но и не особенно таясь. Дойдя до караульного, он приложил палец к губам и поздоровался шёпотом:

— Доброе утро, Семён.

— Доброе утро, Ваше Императорское Высочество, — так же шёпотом ответил караульный.

— Кто из конюшни выходил?

— Настя, горничная.

Кивнув, великий князь направился к конюшне, в которой застал спящего Ильина.

— Собирайся Ваня, — безжалостно разбудил его князь, — поедем, осмотрим имение. Заодно расскажешь мне о делах здешних.

Солнечные лучи разбудили цветы, которые начали наполнять своим ароматом воздух. Пробуждённые насекомые и птицы наполнили всё жужжанием и щебетом. Июль один из не многих месяцев в Петербургской губернии, когда возникает ощущение, что лето всё же наступило. Хотя известны случаи, когда питерцы проживали год вовсе без лета. Ильин вывел оседланных лошадей, и великий князь уже заученным движением вмахнул себя в седло. Постовой открыл ворота и замер на караул. Стараясь излишне не шуметь, всадники выехали к деревне.

— Вижу, конюшню уже достроили, — скорее спросил, чем утвердил наследник престола.

— Да, Ваше Императорское Высочество. Достроили. И амбар уже готов и свинарник. Коровник в этом месяце достроим, но он с другой стороны усадьбы. Отсюда не видать.

— Хваткий пан управляющий, — заключил великий князь, — споро дела ведёт.

— Хваткий. Одна беда, мужика русского не понимает. Беды бы осенью не было.

— Бунт полагаешь?

— Не знаю. Но Мужики не имеют денег на установленные платежи. К работе же в усадьбе, управляющий их приставить не смог. Всё строили артельщики, а Ваши на поруку надеются, что миру пропасть не дадут. Как осенью недоимки взимать? Простить или забрать всё до последнего зерна? И то и другое без беды не сладится.

— А как у него с ситцем обстоит. Он же хотел ситец красить. Этого я не знаю. Вот лён он высадил... картофель, овёс, даж клевер засеял. Коровы с Царскосельской фермы уже закуплены, им на выпас пойдёт. Впрочем, поля не великие, на пробу. Половину почти под паром оставил. Да и сил на запашку не было. Барщину упразднили, а мужики в работы сами не шли.

— А как Фома?

— А что Фома, он мальчишка. Он с паном обсуждает чего-то, что в журналах вычитает. Но слово не за ним.

— Смотрю, деревенские все поля распахали. Урожая ждут, — заметил великий князь на подъезде к деревне, — а скотину где пасут, да сено на зиму.

— Резать собираются к осени. Да благо скотины у них не много и двух рук не наберёшь.

— Лошадей-то не режут, думают, не заберу? — ухмыльнулся великий князь.

— Люди надеждой живут, до последнего края.

— А должны — умом. Много детей-то?

— Совсем малых трое, постарше девять, отроков и отроковиц шестнадцать.

— Завтра я в Гатчину, тебя с собой забираю. Давай-ка в Даймище съездим к батюшке.

Позавтракав у отца Фёдора и поговорив с ним о жизни прихода, великий князь сообщил о желании открыть школу для своих крепостных. Батюшка воспринял эту новость без интереса, впрочем, обещание воздаяния за труды настроило его положительно. Они обговорили в общих чертах это мероприятие, и наследник престола отправился в усадьбу.

Время уже подходило к обеду, когда молодой барин облазил хозяйство и последовал совету управляющего о желательности отдыха. Отпустив всех сопровождающих, великий князь и управляющий устроились в гостиной, неспешно обсуждая текущие дела.

— Я слышал, Вы посеяли клевер? — поинтересовался великий князь.

— Да, возможно это и ошибочное решение, но я руководствовался вашим пожеланием активно плодить живность. В этой местности фураж есть одна из основных трудностей. Крестьяне не держат многочисленной живности, прежде всего потому, что низкая урожайность земель заставляет больше распахивать, снижая площади для выпаса и заготовки кормов на зиму. Сейчас, когда Ваша усадьба испытывает недостаток рабочих рук, имеется возможность для оставления значительного числа земель под паром. Однако, Фома, весьма сообразительный и рвущийся к знаниям отрок, нашёл в журналах Экономического общества описание норфолкского четырёхполья. Поскольку в этом году я всё равно не ожидаю достойных урожаев, то решил опробовать нечто подобное. Полагаю, именно этого, введения и опробования новых перспективных способов земледелия, Вы и ожидаете от меня.

— Вы совершенно верно полагаете. Я крайне доволен Вашим решением, хотя и понимаю, что возможно оно окажется ошибочным. Об одном я настоятельно прошу Вас — тщательно записывать все совершаемые вами действия и все полученные результаты. Даже неудачная попытка важна для меня если опыт её можно будет изучить. Да и у Вас появится прекрасная возможность сделать отчёт для Экономического общества, — великий князь, широко улыбнулся.

Тис продемонстрировал улыбку в ответ, но не позволил себе ничего сказать. Почувствовав, что пауза затягивается, Саша продолжил расспросы:

— Эдвард, мы оба понимаем, что осенью нас ждёт тяжёлое время. Наступит расчётный срок, и я намерен безжалостно отнять у крестьян всё, до последнего зерна, до последней десятины земли. Я обреку их на голодную смерть этой зимой. Но я же и предложу им избавленье от неё: Работу. Работу за высокую плату...

Саша замешкался и тем самым спровоцировал управляющего на ответную реплику:

— В батраки, — заключил Тис, — Это желание понятно многим помещикам, но не всем удалось такого добиться. Какие бы сказочные условия Вы не предложили, мужик до последней возможности будет стараться сохранить за собой своё хозяйство. Жить впроголодь, работая на себя, выплачивая барину лишь обязанную долю, кажется для него лучшим, чем жить сытно в батраках. И это несмотря на крепость.

— Вы правы, во многом, но цель моя не обатрачить их. Не в этом вижу я выгоду. Я готов оставить землю за миром, но я не могу видеть, как они режут эту землю на полосы. Я намерен заставить их обрабатывать их деревенские поля сообща. Поскольку именно такое отношение позволит им использовать землю правильно. Вы стали высевать клевер. Вы изучаете английский опыт, и я верю в ваш успех. Но на такое не способен крестьянин, которому нарезано несколько узких полос, переходящих время от времени к другим. Добровольно даже по зрелому размышлению, мужики не откажутся от привычного уклада. Я намерен погрузить их в долги, пустить их всех в кусочки, погнать в батраки, чтобы потом на моих условиях вернуть им землю. Даже дать им больше чем было. В мечтах своих я хотел бы создать с ними общество в паях, которое бы блюло всю усадьбу. Именно со своего пая я собираюсь получать значительно больший доход, чем с имеющегося сейчас барского хозяйства. Разумеется, поскольку крестьяне малограмотны, мне придётся взять управление обществом на себя...

— Звучит интересно, — задумавшись, и потому забыв о такте, перебил великого князя польский дворянин, — опасаюсь, что создание такого общества невозможно без доверия. Но что должно произойти с мужиком, чтобы он начал доверять своему барину? Тем более, Вы намерены загнать их в долги.

— Доверие это не может быть обретено ничем иным, как только долгой примерной заботой, но сначала придётся гнать их батогами. Нет иного пути, сломать старый уклад.

— Сломать старый — да. А как построить новый... батогами?

— Чтобы заставить упрямого осла идти в выбранную сторону, нужно сзади бить его палкой, а спереди манить морквой. Ещё очень важно знать в какую сторону идти. Я для себя уже определил. Мужики должны объединиться. Я или мой управляющий проследит, чтобы хозяйство велось с умом и заботой. И пусть они будут хозяевами на равнее со мной, но только не каждый в отдельности а все вместе со мной. Чтобы никто не мог пойти в отруб. Земля эта дана нам господом, дана нам всем и никому в отдельности не принадлежит. Никто не может взять себе отрез земли и уйти с ним...

Саша замолчал в задумчивости, и Тис спросил его:

— Земля божья? Что ж, они и так верят в это. Они знают, что трудятся на божьей земле в поте лица и с того имеют хлеб свой, но с чего они должны отдавать этот хлеб Вам? Лишь потому, что Вы отдали им свою землю, коя на самом деле не ваша, а божья?

— Не поэтому. Все мы, вся Россия, тянем общее божьим промыслом назначенное тягло. И каждый из нас тянет его в общее благо на своём месте. Они, работая на земле. Вы, управляя усадьбой. Государь, заботясь о стране. И я, в меру сил и соображений своих, стараясь улучшить жизнь в России. Каждый тянет общее тягло на своём месте. Потому они и должны отдавать мне хлеб, поскольку это их тягло, работать на земле и отдавать хлеб тем, кто тянет общее дело иным трудом.

— Странно слышать подобное, после того как французские просветители и английские экономисты издали свои труды.

— О, да. Я сейчас как раз читаю господина Смита. Весьма занятно. А Вы знакомы ли с его трудами?

— Читать не доводилось, — пожал плечами поляк, — но слышал о нём.

— Что ж, Вы собирались освоить его учение на деле, торгуя ситцем. Кстати, полагаю, это дело позволит нам занять крестьян зимой и не кормить их, просто так, а уплачивать за работу. Впрочем, одного ситца будет мало, надо подумать, чем занять всех деревенских, кроме отроков. О них я уже позаботился. Вам надлежит устроить при приходе школу. Отец Фёдор любезно согласился обучать их.

— Вот как? — левая бровь управляющего поднялась и изогнулась. — Впрочем, в этом вполне может быть польза для Ваших планов. Но я бы предложил также учить и взрослых, дабы донести до них Ваши мысли. Полагаю, с мужичьём-то Вам это удастся, но люди образованные давно переняли европейский взгляд на вещи.

— А с ними и нужно поступать по-европейски. Как только их личные желания, да и сами они, становятся во вред государству, сразу похоронить их со всеми почестями. Не дожидаясь, когда они смогут похоронить меня.

— Хм, — поляк подавился чем-то и, не мигая, уставился на юного наследника престола. Потом, вернув силы, он заговорил, вставляя между фразами чрезмерные паузы: — Так ведь, по-разному может получиться... силы надо рассчитать... всё же надёжней договориться?

— А каковы гарантии соблюдения договора?

— Гм, так общий баланс не позволяющей одной из договорившихся сторон, своей волей изменить условия...

— То есть Наличие у другой стороны достаточной силы, чтобы заставить соблюдать договоренности.

— Ну...да...

— Вот и надо время от времени хоронить чрезвычайно образованных людей, чтобы сохранить за собой силы заставить оставшихся блюсти имеющиеся договорённости. А по возможности и менять их в свою пользу. Так и образованные люди стремятся сделать тоже. Два года не прошло, как они хотели изменить существующее положение в свою пользу. И государь был излишне мягок, возможно, нужно было больше образованных людей похоронить. Впрочем, тоже происходит и в Польше.

Лицо Тиса, до того весьма подвижно отражавшее эмоции, накрыла маска отчуждённой сдержанности. Он выпрямил спину и расправил плечи и замер в ожидании.

— Сейчас между Польшей и русским императором есть некая договорённость, доставшаяся нам с прошлого правления. Конечно, в неких мелочах она всегда нарушалась всеми сторонами, но я не могу исключить того, что образованные польские патриоты захотят эту договорённость разорвать или изменить неприемлемым образом. Полагаю, такие опасения высказывают многие, потому я не удивил Вас. И эти патриоты будут убивать русских подданных, а государю придётся делать тоже с этими прекрасными по-европейски образованными людьми. Убивать, если они, не рассчитав свои силы, решат, что они могут заставить Российского императора согласиться с происходящим изменением...

Великий князь внимательно разглядывал управляющего, который сидел с застывшим лицом.

— ...А всё потому, что они, в отличие от мужичья, не способны воспринять империю как общее для всех божье тягло. Божьим промыслом данное на благо всех, кто его тянет: русских, грузин, татар и даже поляков. Совместные усилия на общее благо возвеличат и Россию и Польшу, а вот желание по-европейски образованных людей изменить что-то в свою пользу повлечёт лишь то, что с ними поступят по-европейски. И там уж у кого сил будет больше, чтобы заставить другого... Мы отвлеклись. Я прошу Вас озаботиться тем, чтобы на эту зиму в усадьбе нашлась еда и работа для всех деревенских. Можно поставить их на уход за скотом, на подготовку полей, на рубку леса, на набивку ситца, на строительство... Важно чтобы те, кто хочет работать не начали помирать от голода. И уже сейчас стоит обдумать, как организовать их работу сообща над деревенской землёй. Я собираюсь забрать у них весь инвентарь и лошадей и посевной материал. Весной Вы будете не просто выдавать его в пользование, но и указывать где и что сеять, как пахать. А для этого вам нужно будет подготовиться. Возможно, вместо крестьянской сохи стоит пахать плугом, как вы думаете?

Управляющий с трудом обретал прежнюю вольность в общении. Сначала плечи опустились вниз, потом спина стала сгибаться. Постепенно обретало живость лицо.

— м-м-м, — Тис тянул время в попытках сконцентрироваться, — Плуг?.. Да, возможно... если поля будут достаточно велики... впрочем, есть ли нужда в запашке плугом... истощена деревенская земля изрядно. Её бы под пар оставить...

— Здесь Вам виднее, я не возражаю прирезать деревне пахотной земли. Это должно обосновать надлежаще, дабы она не воспринималось подарком.

— Да. В этом году у нас изрядно было оставлено под паром. И в следующем году, полагаю, не всю землю удастся обработать. И это важно... — управляющий совершенно ожил, и идея явно пришлась ему по вкусу. — Нужно, чтобы они сразу в том же году получили урожай, которого деревня не видела давно. Хотя в этой местности сложно заранее загадывать...

— Загадывать не стоит, — согласился великий князь, — но подумать о том, как всё обустроить наилучшим образом необходимо. А в остальном положимся на бога, он поможет в хорошем деле.

* * *

4 июля 1827, Гатчина

— Вы, не правы, Семён Алексеевич, — возразил своему учителю гимнастики, великий князь, примеряя свой новый наряд, — эта одежда, весьма удобна именно для практических занятий. Она не стесняет движений, и в тоже время защищает от неприятностей. Мы с Алексом сегодня же опробуем её на моей полосе препятствий. Благо её уже закончили.

— Разве только для данного развлечения. Но обычные занятия по турниеру Яну удобнее проводить в прежней одежде. Обувь меня больше всего смущает. Хотя... бегать и прыгать по брёвнам в Ваших ботах несколько удобней... не уверен, что Ваш мужицкий вид соответствует занимаемому положению.

Одеяние великого князя действительно слегка напоминало одежду простолюдинов. Привычная для начала двадцатого века гимнастёрка с косым воротом, просторные штаны, сужающиеся ниже колена, наподобие галифе. Всё это из небелёного полотна пусть даже и тонкого выдела. Добавить сапоги или обмотки к ботам и вот он мужик. Обычная же одежда для занятий в виде белой ситцевой рубахи с отложным воротником, лёгкими суконными брючками и кожаными тапочками значительно более соответствовала великому князю. Сразу было заметно, что на брусьях кувыркается настоящий дворянин.

— В этом Вы правы, — согласился с доводом наследник, — но это я придумал не совсем для себя. Я намерен одеть в это конвой и заставить его заниматься гимнастикой. В чикчирах и доломане это делать затруднительно. Но прежде чем одевать своих людей в это, я намерен опробовать одежду на себе.

Помолчав некоторое время, великий князь добавил засмеявшись:

— Ха-ха, чтобы не быть похожим на мужика я пришью к рубахе эполеты. Я готов. Посмотрим, что там построили. Опробуем. Часы пока брать не будем.

Великий князь направился к двери. Юрьевич и Паткуль, постоянно одёргивающий непривычную одежду, пошли за ним.

За обедом все находились под сильным впечатлением от полосы препятствий. Великий князь внутренне ликовал. Паткуль также получил изрядное удовольствие и теперь делился своими впечатлениями. Юрьевич был настроен скептически, говоря: "в целом занятие данное не вредно, однако я не позволю сократить и часа обычных гимнастических упражнений". Впрочем, идея устроить командные соревнования между солдатами заинтересовала и его. Наблюдавший за пробежками наследника Щербцов и по тому случаю приглашённый за обеденный стол помалкивал, покручивая время от времени левый ус и ухмыляясь. На прямой вопрос князя он ответил, что не составил пока своего мнения.

После обеда прибыл Ильин с докладом по выполнению поручения.

— Рассказывай по делу, что узнал, — без затей оборвал церемонию приветствия великий князь, положив перед собой на стол бумагу и карандаш.

— Сажень стоит от трёх до пяти рублей в зависимости от покола. Дворец берёт колотые в осьмушку по четыре пятьдесят.

— Это хорошая цена? — почуяв хитринку в лице Ильина, спросил князь.

— Для царя хорошая, — довольно ухмыльнулся гусар, — Токо в том и прикол купеческий состоит: из десяти саженей кругляка сделать одиннадцать саженей колотых. Однако ж дворцу радость колоть не надо. А колотая в осьмушку сажень рубля за три с полтиной пойдёт, если лес хороший.

— Осталось узнать, сколько дворец кладёт в год на тепло... — вслух размыслил великий князь.

— Говорят, около полста тыщ.

— Спасибо, я проверю сам. Дальше давай.

— Дрова хорошие в основном привозные с округи. Что-то втягивают по реке Тёплой, но не издали, плотин много. Основной подвоз гужевой. В Мариенбурге стоит стекольный завод господина Веддера. По слухам, дров берут тыщ на десять со своим подвозом.

— Про болота?

— Полагаю, надо осмотреть места у Коргузи. Это и не далеко и земли казённые.

— Завтра едем. Что ещё?..

Ближе к шести, погруженный в раздумья великий князь направился с инспекцией в воспитательный дом.

"Вряд ли я что-то там увижу особенное. Как всегда воспитанники впроголодь, да и вообще всё не здорово. Обучение два класса с половиной. Они же фактически мастеровых растят. Да ещё широко применяют передачу воспитанников в семьи, чтобы сбыть их с кормёжки. Не думаю, что там кто лютый казнокрад, просто отношение к людям тут такое. Здесь не двадцатый век, гуманизм не в чести. Видимо, придётся переделать всё, мне кадры понадобятся, а пока просто познакомиться надо... Без резких движений. И, пожалуй, самое важное это собрать личные дела усыновлённых воспитанников и пройти с инспекцией. Впрочем, и там я не встречу неожиданностей, в суровое время живём... и ейной мордой начала мне в харю тыкать... Но выполнить обязательный комплекс упражнений надо. Неплохо бы с самого начала определиться с этим Бримером: гнать сразу или можно работать..."

* * *

8 июля 1827, Санкт-Петербург

Государь зачем-то пригласил наследника к двенадцати в Зимний. Его Императорское Величество повелели быть при параде и ожидать. И вот Саша томился в приёмной перед кабинетом государя. Вместе с ним коротали время Юрьевич и шестеро гусар. По приезде они до позднего вечера особенно тщательно наводили лоск, понимая, что если уж поступило предупреждение, то это неспроста. Поляков решили оставить в Аничковом, на карауле. Из гусар выбрали шестерых, смотрящихся наиболее молодцевато, в качестве непосредственного сопровождения, именно они сейчас томились в приёмной. Остальные должны были стать уличным эскортом, если таковой потребуется.

Император вышел из кабинета, осмотрел присутствующих, замерших смирно, кивнул наследнику: "Sacha, allez.", и вернулся к себе, оставив дверь открытой. Великий князь застал государя стоящим у стола и держащим в руках книгу, страницы которой были заложены какой-то бумажкой.

— Я слышал о том как ты посетил Егора Францевича, — государь нахмурив брови смотрел на сына, ожидая от того какого-то ответа.

Саша спокойно упёрся взглядом отцу в переносицу и молчал, ожидая продолжения и удерживая себя от поспешных заявлений.

— Ты вёл себя непочтительно с уважаемым взрослым человеком, — наконец продолжил Николай Павлович. Он опять ненадолго замолчал, ожидая чего-то, но вскоре продолжил. — Егор Францевич, назначен Александром Павловичем министром финансов. Он крупнейший в своём деле специалист. Он, как экономист, уважаем не только в России, но и за рубежом. Он воевал в Отечественной войне и показал себя с наилучшей стороны. Его заботами пополняется казна государства...

Государь невольно начал повышать голос, но вдруг спохватился и свернул свою речь:

— И вот его, кавалера орденов Святой Анны двух степеней, Святого Владимира двух степеней, Святого Александра Невского, отрывает от службы мальчишка недавно лишь научившийся читать, и, угрожая, забирает у него книги... Молчишь... Твоё поведение выглядит непростительно...

— Если смотреть так, то непростительно, — как смог твёрже и сказал великий князь, но под конец голос у него треснул и он торопливо закончил высоким голоском, прежде чем закашляться: — но можно посмотреть иначе...

— Вот как, — усмехнулся Николай Павлович. Сел на ближайший стул и закинув ногу на ногу, приглашающее махнул рукой, — попробуй посмотреть иначе.

— Есть в нашем государстве император, — слегка растягивая слова начал великий князь, — и воля его есть закон, непреложный для всех. И долг всякого волю государеву не только лично исполнять, но и следить за тем, чтобы другие исполняли её. Это есть должность любого подданного. И я обязан требовать от всех исполнения воли государя. От всех, невзирая на чины, ордена и знания. Как смиренный сын, я выполнял должность ученика. Егору Францевичу волей Вашего Императорского Величества назначено исполнять должность учителя. И этой воле подчинён даже министр финансов. Коль он не захотел добровольно исполнять должность свою, то я как наследник короны, встал на защиту государевой воли и заставил его. Я не усмотрел в этом своевольстве бунта, направленного против Вас, Государь, потому и не стал придавать происшествие огласке. Мне Егор Францевич казался достаточно умным, чтобы оградить свой проступок от огласки. И я немало удивлён, что он решил самолично заявить о своей неисполнительности. Сколь бы не был он полезен для государства, подобное своеволие невозможно оставить без наказания. Ибо публика может неверно истолковать произошедшее...

— Довольно, — усмехнувшись, оборвал сына Николай Павлович, — действительно, если так посмотреть...

Император ещё раз усмехнулся.

— А я, памятуя об истории с Бошем, ждал от тебя иного... Егор Францевич не жалился мне. Я хочу, чтобы вы примирились. Как ты сказал: "воля его есть закон, непреложный для всех".

— Я сделаю! — громко заявил наследник, вытянувшись смирно и звякнув шпорами.

— Вот и славно. Он может быть хорошим учителем для тебя. Вот послушай.

Император раскрыл книгу, сдвинул закладку и начал читать:

— Главныя черты ныне принятой финансовой системы основаны на том простом правиле, что народ ежегодно должен собирать обыкновенными способами то, что потребно на содержание государства... м-м-м, вот... Извлечённыя из сего частныя правила суть... м-м-м, — государь силился выбирать из текста наиболее важные, как ему казалось, куски, — Первое. Избегать новых займов, особливо заграничных, а ещё более гибельнейшего умножения массы ассигнаций, равно, по мере возможности и новых налогов. Сохранять тщательно государственный кредит, но без излишних пожертвований. Второе. Делать всевозможныя облегчения в повинностях, улучшать существующие источники доходов и приостанавливать упадок других. Третье. Усилить всеми способами внутреннюю и внешнюю торговлю, фабрики и все вообще ветви народной производительности... м-м-м.

Император явно освоился с текстом, он подался телом к наследнику. Значительно с меньшими задержками он продолжил:

— Далее. Уменьшить, по мере возможности, злоупотребления по всем частям. Сократить число чиновников. Улучшить отчётность. Дать поступающим суммам скорейшее движение, отвратить излишния их накопления. Далее. По отдалённому положению России от кредитных источников прочей Европы, иметь запасный капитал на случай войны. Улучшить положение и управление казённых крестьян. Поставить на лучшую ногу важныя части: горную и лесную, улучшить солдатские сукна и прочия...

Император прервался, посмотрел на наследника и спросил:

— Что скажешь?

— В этом видно глубокое осмысление реального положения, — витиевато и неопределённо произнёс наследник, скрывая проскользнувшую в голове мысль: "Капитан очевидность". — А что это за книга?

— Это свод расходов и доходов за прошлый год. Я прочитал тебе отрывок из пояснений Егора Францевича.

— А нельзя ли мне её почитать.

— Нет, ты услышал все, что я посчитал нужным. К тому же у тебя достаточно иных забот. Ты вознамерился построить рельсовую дорогу и по ней кататься на паровой карете, — демонстративно убирая книгу в несгораемый шкаф, произнёс Николай Павлович, — Мы сейчас поедем в одно место, а ты мне по дороге расскажешь во всех подробностях.

— Куда мы едем?

— Узнаешь, когда будем на месте. Пойдём ... Так, что ты там у себя в Гатчине затеял?...

Император и наследник спустились в ботик, причаленный возле Зимнего дворца. Гребцы налегли на вёсла, и маленький кораблик медленно потянулся по Неве против течения. Путешествие было достаточно долгим, чтобы Саша успел рассказать отцу все свои планы: и про торфяные разработки и про железную дорогу длинной, как он насчитал, около десяти вёрст. Наконец показался причал и верфь в районе Обуховского завода двадцатого века, и ботик устремился к причалу.

— Прибываем, — отметил государь. — Прожект твой одобряю. Ты верно мыслишь. Оно крайне полезно для обучения инженеров путей сообщения. Можешь полагаться на содействие всех казённых учреждений. Землю казённую тебе нарежут. Во всём тебе помогут, но не деньгами. Договариваться с частными подрядчиками тебе придётся самому и деньги изыскивать самому. Говоришь, дорога обойдётся тысяч в семьсот... Так вот, я дозволяю тебе основать торфоразработки целиком на свои деньги, но в дорогу ты можешь вложить из своих накоплений не более двухсот тысяч. Остальные деньги изыскивай где угодно. И с паровыми каретами я тебе помогу...идём.

Ботик причалил, и государь сошёл на пирс. Его встречала целая делегация, возглавляемая пожилым полноватым мужчиной. После положенных приветствий, император изволил представить наследнику этого мужчину:

— Вот Саша, это Матвей Егорович Кларк, директор Александровского завода, уж вряд ли кто лучше него разбирается в паровых машинах, он поможет тебе в твоём прожекте. А вот собственно и то, ради чего мы здесь, — государь указал рукой на верфь, в которой стоял на стапели красавец пароход.

— Мы его спустим на воду? — дрожа от волнения, спросил наследник. Глаза Саши расширились, и он, забыв о вежливости, развернулся всем телом к стапелю.

— Ха, конечно. Для того мы здесь, — Повторил Николай Павлович. — А точнее, спускать на его воду будешь именно ты.

— Я? — лицо великого князя побледнело. Губы задрожали. — Я?

Император, глядя на наследника, уже засомневался в правильности своей затеи. Но Саша на секунду закрыл глаза, опустил голову, вдохнул, выдохнул и, улыбаясь, повернулся к отцу.

— Спасибо, Ваше Императорское Величество, но почему я?

— Узнаешь позже, — голос императора звучал как-то неуверенно, и он настороженно разглядывал сына.

— Хорошо, — окончательно пришёл в себя великий князь, — я полагаю, мне представится возможность осмотреть корабль. И Матвей Егорович пояснит мне его устройство.

— Это судно, Ваше Императорское Высочество, — поправил мальчика Кларк, — почтовое судно. Разумеется, если у Вас будет достаточно времени я охотно дам Вам все необходимые пояснения.

Они направились к стапелю. Пароход выглядел весьма изящно. Два гребных колеса по бортам не сильно портили внешний вид. Не смотря на наличие паровой машины, были сохранены две мачты для парусного снаряжения. Длинна корпуса была около сорока метров, ширина — семи, а осадка по бортам — двух.

"Что я так разволновался. Буд-то кораблей в доках видеть не приходилось. Я б на местных посмотрел, если б они побывали в доке у крейсера Авроры или у Красина. Вот где челюсть потерять можно и шейные позвонки вывихнуть. А я бывал. А тут пароходишка, и такое волнение... Но пароходик ладно скроен. Колёса гребные не в жилу. Хотя, для речки, при не большой осадке..."

Тем временем творилась торжественная церемония. Заиграл оркестр. Государь, наследник, митрополит Серафим и Кларк вышли на помост возле носа парохода для торжественного разбивания бутылки.

Митрополит совершил молебен, то и дело, обращаясь с вопросами к наследнику престола. Саша отвечал на них, и в нужный момент, получив лёгкий толчок в бок, громко зачитал символ:

— Верую во единаго Бога Отца, Вседержителя, Творца небу и земли, видимым же всем и невидимым....

Серафим, окропив судно святой водой, закончил словами:

— ...во имя Отца, Сына и Святого Духа нарекаю тебя именем "Наследник Александр".

В этот момент с гребных колёс спал занавес, и явил имя парохода. Оркестр заиграл. А пароход медленно пополз по стапелю к воде. Все замерли, провожая новорождённое судно глазами. Как только оно коснулось воды, раздалось "ура", и толпа мастеровых бросилась к стапелю, собирая остатки сала, которым тот был густо смазан.

Спустя полчаса на борту судна великий князь слушал пояснения Кларка.

— ... Это, Ваше Императорское Высочество, первый в своём роде стимбот, предназначенный не только для движения по реке, но и по морю. Доселе не строилось таковых в России. Всего он имеет две паровые машины. Пар на оные подаётся от трёх котлов...

— Я бы хотел увидеть их.

— Извольте. Следуйте за мной.

Они, вооружившись фонарями, спустились к машинам. Огромные котлы и большие паровые цилиндры тут же заставили великого князя загрустить.

— Да, такое на колёса не поставишь... — протянул он.

— На колёса? — переспросил Кларк.

— Да, на колёса. Я собираюсь устроить в Гатчине рельсовую дорогу с паровыми каретами. Мне надобно, чтобы Вы изготовили первую в России паровую карету, но мы об этом позже поговорим. А пока посмотрим что здесь.

Великий князь открыл топку котла и при свете фонаря попробовал рассмотреть её.

— Я не совсем понимаю, из чего сделано?

— Ваше Императорское Высочество, котлы изготовлены из склёпанных вместе железных листов. А топка из медного сплава.

— Почему из медного сплава?

— Он лучше пропускает теплород.

— Да? — великий князь постоял в задумчивости и, приняв какое-то решение, предложил: — полагаю, осмотр можно закончить. Однако, Матвей Егорович, не могли бы Вы выделить на этой неделе достаточно времени, чтобы подробно на чертежах объяснить мне устройство этого парохода. А заодно, обсудить со мной возможности построения паровой кареты, на вроде "Актива" господина Стефенсона. И я Вас прошу дозволить господину Мельникову из института Корпуса инженеров путей сообщения участвовать в нашей беседе.

— С большим удовольствием Ваше Императорское Высочество. Я смогу подготовить чертежи к четвергу.

— Прекрасно, пойдёмте на палубу.

* * *

11 июля 1827, Санкт-Петербург

С утра великий князь находился в приподнятом настроении, ему едалось совместить приятное с полезным. Намеченный визит к Гогелю грозил было сорваться, однако узнав о намерении директора Военно-учёного комитета присутствовать на очередных испытаниях ракет, наследник престола тут же загорелся желанием составить Ивану Григорьевичу компанию. Юрьевичу удалось даже договориться о большем, стрельбы были назначены на три часа, но юный наследник выехал уже в одиннадцать, дабы успеть осмотреть ракетное заведение, в котором собиралось оружие.

До Волкова поля, на котором ещё при прежнем правлении был устроен артиллерийский полигон, от Аничкова дворца было не далеко, и вся дорога заняла чуть более получаса. Великий князь проехал по Фонтанке, свернул на Царскосельский проспект и, миновав Московскую заставу, пересёк речку Лиговку и свернул налево. По дорожке носящей название Полигонной он добрался до Чёрной речки, возле которой и располагались, казармы, артиллерийская лаборатория.

Его встретил пожилой человек среднего роста, немного склонный к полноте. Кучерявые коротко стриженные чёрные волосы, уже разбавлялись сединой. Живые карие глаза демонстрировали ум. Лицо немного уродовал большой острый нос, впрочем, не на столько, чтобы носитель испытывал трудности Сирано. Он был одет в видавший виды вицмундир. Судя по коже кистей рук, перчаток этот человек не признавал.

— Ваше Императорское Высочество, генерал-майор Засядко , Александр Дмитриевич, к Вашим услугам!

— Я хотел бы осмотреть Ваше заведение. Ведь здесь изготавливают ракеты?

— Милости прошу, Ваше Императорское Высочество, — Засядко гостеприимно простёр руку в сторону одноэтажного задания из красного кирпича, указывая на небольшую зелёную дверь, которую тут же гостеприимно распахнули для великого князя. — Я буду рад дать Вам все необходимые пояснения.

— Прекрасно, — наследник двинулся вперёд, тогда прошу Вас показать мне весь процесс строительства ракет с самого начала.

— Прошу сюда, — своевременно сориентировал наследника Засядко , заворачивая налево. — Исходные материалы мы получаем из других заведений. Железные листы, а чаще уже готовые гильзы нам даёт оружейная мастерская арсенала, поддоны, колпаки для зажигательной смеси и корпуса для гранат — Александровский завод, пороховую мякоть, порох, зажигательную смесь — Охтинский. Здесь же мы, как правило, только собираем части вместе. Прошу.

В длинном цеховом помещении, сразу у входа двое человек кроило и гнуло железные листы. Всего в цеху работало около двух десятков людей.

— Из железного листа толщиной в пять, восемь точек мы скручиваем цилиндр и спаеваем его медью, — начал свой рассказ Засядко , идя чуть впереди вдоль цеха и показывая на совершаемые операции. — К цилиндру медными клёпками присоединяем уши для крепления хвоста. Изнутри цилиндр проклеиваем картузной бумагой, дабы защитить железо от ржавления. С одного конца устанавливаем медный поддон с отверстием, в который вставляем длинный стержень. Вот в этой комнате, — Засядко указал на дверь в боковой стене цеха, — этот стержень зажимаем и набиваем цилиндр пороховой мякотью. К сожалению, Ваше императорское Высочество, работа по набиванию пороховой мякотью, весьма опасна. Её проводят только опытные рабочие в специальном отдельно стоящем помещении, которое сообщается с этим посредством узкого коридора. Вход в это помещение строго воспрещён. Если Вы желаете осмотреть его, я могу приказать остановить работы и вынести все пороха. Изволите?

— Нет. Я не хочу мешать работе. Продолжайте.

— Мякоть насыпаем порциями и тщательно утрамбовываем, добиваясь чтобы сжатие мякоти было одинаковым по всей высоте цилиндра...

— Вот как? Это настолько важно?

-О, да. Я имел возможность убедиться, что неравномерная набивка или недостаточная плотность заряда делает полёт ракеты непредсказуемым...

— Александр Дмитриевич, поясните, пожалуйста, почему именно мякоть?

— Ныне в ружьях используется пороховое зерно. Зёрнышки не слишком плотно прилегают друг к другу между ними достаточно щёлок, чтобы огонь мог быстро распространяться по ним на весь объём заряда. Все зёрна загораются почти одновременно и происходит взрыв. Раньше, когда в ружьях использовали мякоть, заряд сгорал медленнее, поскольку частички пороховой пыли лежат довольно плотно друг к другу. Случалось, что оставался даже несгоревший порох. Если же мякоть уплотнить, то заряд будет сгорать только по поверхности. Огонь не будет проникать внутрь. Такой заряд горит довольно долго, а именно это необходимо для ракеты... Сверху на мякоть наносим слой ила, в котором проделываем небольшое отверстие, дабы прогорев порох через него смог воспламенить гранату или зажигательную смесь. После чего прикрепляем к цилиндру гранату или колпак с зажигательной смесью, — рабочий как раз проводил эту операцию, и Засядко тут же отметил это: — Вы прямо сейчас можете наблюдать, как это делается. Колпак вставляется в прорези и обматывается. При установке гранаты или ядра, оные удерживаются перекрёстными железными полосами, которые также плотно приматываются. Ракета готова, остаётся только извлечь стержень и вставить в это же отверстие фитиль. И закрепить к корпусу ракеты направляющий хвостовик. Мы строим ракеты со снарядами двенадцати или шести фунтов.

Засядко несколько помялся, обдумывая что-то, но вскоре продолжил:

— Как Вы можете убедиться строительство ракет весьма несложно и даже наше, небольшое заведение, способно весьма много их построить. Сейчас здесь не так много рабочих, но ещё пять месяцев назад, когда мы готовили ракеты к отправке на Кавказ...

— Паскевичу? — немедленно переспросил великий князь.

— Они были заказаны ещё Ермоловым...Да... Мы отправили двенадцатифунтовых двести с ядрами, сто зажигательных и двести с гранатами, шестифунтовых триста с гранатами и двести с ядрами. А также отправили четыреста двадцать две двенадцатифунтовых и тысяча триста сорок восемь шестифунтовых пустых гильз для снаряжения ракет на месте....

— Давайте я угадаю, — усмехнулся великий князь. — Ракеты, отправленные из Санкт-Петербурга, в дороге пришли в негодность.

— У меня пока нет известий с Кавказа... — побледнев, промямлил Засядко .

— Ждите, будут, — наследник повернулся к Юрьевичу, — Семён Алексеевич напомните мне сегодня же написать Ивану Фёдоровичу и спросить о ракетах.

— Но... почему Вы решили... — лицо Засядко налилось кровью, — почему Вы решили, что ракеты будут негодны.

— Посудите сами Александр Дмитриевич. В результате всех работ, внутри ракеты создаётся цилиндр из уплотнённой пороховой мякоти. Длина его должна получиться от десяти до двадцати дюймов. Поправьте меня если не так. И этот цилиндр Вы отправили в путешествие по дорогам России, — великий князь плавно описал рукой в воздухе большую дугу и приземлил ладонь на ближайшую горизонтальную поверхность, какого-то стола, и начал хлопать по ней поворачивая ладонь с боку на бок, и приговаривая: — Бух, бух, бух, бух... И всё. По уплотнённой мякоти пошли трещины и она начала выкрашиваться. В результате гореть она стала не ровно, а то и вовсе взорваться может. Я уверен, что Вы дали наказ везти их осторожно, но...

Лицо Засядко смертельно побледнело. Великий князь решил докончить всё разом.

— И это ещё не всё. Ракеты отправили в феврале. В дороге они были весь март и апрель. Всю весеннюю распутицу. Я понимаю, что Вы озаботились тем, чтобы порох не набрал воды. И возможно для нужд артиллерии или ружейных пороховая мякоть и не была сильно испорчена. Но Вами наверняка проводились испытания на предмет того, что будет, если пороховую мякоть немножко увлажнить... совсем немножко. Вы ведь проверяли, как тогда полетят ракеты?

— Я? Конечно... Мы предприняли всё возможное, чтобы защитить ракеты от влаги.

— Я убеждён, что ракеты на пороховой мякоти не способны пережить столь длительное путешествие, — поставил точку великий князь, — И, полагаю, что Иван Фёдорович подтвердит мои опасения.

— Возможно, Вы правы, — тяжело вздохнув, согласился Засядко . — К сожалению, иного заряда мне не известно. Останётся лишь подвозить отдельные части ближе в тыл армии и собирать ракеты там.

— Да, это вполне может получиться. Полагаю, что самое сложное это осуществить набивку мякоти в неприспособленных специально для оной помещениях. Впрочем, я не верю, что мякоть нельзя заменить чем-нибудь иным. Кстати, а Вы пытались?

— Да, конечно. В соседнем здании расположена лаборатория, там мы проводим такие эксперименты.

— Прекрасно. Могу я осмотреть её?

— Да, несомненно. Прошу Ваше Императорское Высочество...

Ещё около часа потратил ве6ликий князь для осмотра лаборатории и рассуждений о разном, мысли же великого князя крутились вокруг одного:

"Как же!.. Как же, продать тебе объект интеллектуальной собственности пионеров двадцатого века. Как заставить тебя, охламона, намешать сахар с селитрой. Ведь я же химии не учён настолько серьёзно, я этого знать не могу... Точнее не должен... Как тебе продать идею. И сопло бы надо ставить на ракету, а не поддон с дыркой. Да и кратерное горение можно было бы подсказать... Я уж, по давности лет, забыл, чему меня учили, и как это сопло Лаваля рассчитывать. Но хоть на глаз сделать что-то по мотивам... Оно же сразу интересней полетит..."

Наконец решился.

— Я уже понял, что мякоть и уплотнение, чтобы улучшить равномерность и дабы порох горел, а не взрывался. Но почему именно чёрный порох. Селитра, уголь, сера... может не нужно так?

— Я не совсем понимаю, что ещё можно применить. Уголь горит в газе, выделяемом селитрой при нагреве. Сера же помогает легче зажигать пороховую смесь. Всё уже давно проверено: селитры семьдесят пять частей, угля пятнадцать, серы десять. Что ещё можно придумать?

— Собственно, — начал великий князь, почесывая подбородок и поглядывая на ракетчиков, — что нам нужно... Допустим, селитру нам заменить нечем...Хотя... Пусть нечем... Осталось решить может ли что-нибудь вместо угля гореть. И ещё нам нужно чтобы вся эта смесь была плотной и не допускала проникновения огня внутрь заряда. И неплохо бы, чтобы весь заряд был прочным и не боялся влаги...Весь заряд должен быть просто монолитом.

Великий князь начал ходить из угла в угол, потирая руки. В азарте он принялся гладить себя по предплечьям, демонстрируя окружающим глубокую погружённость в мыслительный процесс. Все молчали. Юрьевич с интересом следил за наследником. Засядко некоторое время постоял в задумчивости, но вскоре присоединился к гусарам, равнодушно наблюдавшим за своим патроном. Прикинув, что пауза была достаточно выдержана, великий князь остановился, глядя в стену, и воскликнул:

— Карамель! Прочная, влаги почти не боится... горит... — он резко обернулся к присутствующим. — Александр Дмитриевич, у Вас найдётся селитра?

— Да, где-то около фунта. Сейчас я распоряжусь. Однако...

— Ильин! — позвал великий князь. — На конь, найди полфунта сахара... Семён Алексеевич, дайте ему деньги.

— Ваше высочество, Вы собираетесь прямо сейчас устроить эксперимент? — поинтересовался Юрьевич.

— Да. Надеюсь, Александр Дмитриевич сможет найти человека, который изготовит смесь, — поняв беспокойство учителя, ответил наследник престола.

— Да. Михаил всё сделает, — подтвердил заинтригованный Засядко.

Спустя пять минут великий князь рассказывал молодому пареньку, как он представляет себе изготовление карамели. Ожидая возвращения Ильина, по указанию Засядко рабочие согнули цилиндр диаметром около дюйма. Однако великий князь сразу определил, что не намерен запускать его в воздух. Цилиндр после набивки надлежало вкопать в землю, дабы наглядно убедиться в том, как будет гореть новая смесь.

Через час в поле в шагах четырёхсот от лаборатории собралось человек тридцать любопытствующих. Великий князь посмотрел на обравшуюся толпу и определил:

— Михаил, вкопай цилиндр вот там, в пятидесяти шагах, — ещё дальше в поле указал великий князь, — Чернявский! Здесь остаются Я, Семён Алексеевич, Александр Дмитриевич и Ваня Ильин и Михаил. Всех остальных убрать от сюда, так чтобы я их даже не видел. Вон туда за здания. Сюда никого не пускать. Выполняйте.

Через некоторое время великий князь с сопровождающими вернулся к зданию лаборатории. Настроение у него было приподнятое.

— Вам, Александр Дмитриевич, пришлось долго разгадывать тайну английских ракет. Надеюсь, Вы ответите им тем же, ха-ха.

— Я приложу все усилия, Ваше Императорское Высочество, — рассеяно ответил Засядко, глядя куда-то в траву.

— Вот и славно. Надеюсь, Иван Григорьевич уже прибыл, и мы сможем насладиться опытным запуском Ваших ракет.

— А? Да... Я распоряжусь...

— Не спешите, нам необходимо дождаться Ивана Григорьевича.

Убедившись, что директор Военно-учёного комитета ещё не прибыл, великий князь продолжил развлекать себя беседой с Засядко, не позволяя генерал-майору погрузиться в размышления. Великий князь всячески избегал обсуждения проведённого эксперимента, предпочитая расспрашивать об Охтинском заводе, или о тех боеголовках, которые применялись в ракетах. Заодно выяснилось, что предметом сегодняшних стрельб была демонстрация разрушающего действия ракет оснащённых различными по объёму гранатами. Предполагалось подвергнуть обстрелу специально устроенный капонир. Наконец прибыл генерал-лейтенант Гогель и работа на полигоне закипела. Директор Военно-учёного комитета был не один, его сопровождал генерал-лейтенант Козен, ныне директор Охтинского порохового завода и его помощник майор Внуков. Великий князь, вместе с генералами, направился на наблюдательный холм, в это время испытательный отряд, под надзором Внукова, стал занимать свои позиции для стрельб.

— Иван Григорьевич, как Вы оцениваете полезность боевых ракет для армии? — начал неспешную беседу великий князь.

— У них есть одно неоспоримое достоинство, — Гогель, поджав нижнюю губу, покосился на Засядко, — они способны донести свой снаряд на расстояние недоступное для артиллерии, более двух с половиной вёрст. И ещё они могут сильно напугать кавалерию, и тем сорвать её атаку. Сама ракета и установка для запуска не тяжелы, что может оказаться полезным, например, в горах. И на это всё есть один большой недостаток, в котором мы сегодня будем иметь возможность ещё раз убедиться...

— Мы исправили таблицы, — не выдержал Засядко, — сегодня все гранаты лягут точно в цель.

— А завтра? — усмехнулся Гогель, — Ваше Императорское Высочество, основным недостатком ракет является их низкая точность, с которой не в состоянии справиться никакие самые лучшие артиллерийские таблицы. Стоит подняться небольшому ветерку и ракеты уносит прочь от цели. Ожидаю, что и сегодня на двух верстах ракеты упадут в саженях трёхстах от цели, и капонир, как и в прошлый раз, будет невредим.

— Ваше Императорское Высочество, — вставил своё слово Засядко, — обратите внимание на прапор, установленный возле батареи. Он помогает комендору учесть ветер. И выбрать необходимые поправки по усовершенствованной таблице. У меня есть все основания думать, что сегодня все ракеты попадут в цель.

— Александр Дмитриевич, я искренне верю в значение ракетного оружия в будущих боях, — успокаивающе начал свой ответ наследник престола, — но не нужно обманывать себя. Ракетам в ближайшие годы не суждено даже сравниться по точности с пушечным огнём. Их достоинства в ином. А что касается прапора... Дайте мне бумагу и карандаш.

Великий князь, схематично нарисовал батарею и на ближайшей к ней возвышенности поместил авиационный конус, который дополнительно нарисовал укрупнено. После чего передал рисунок Засядко.

— Я предлагаю, прапор заменить конусом из лёгкой ткани. Его окрасить широкими полосками. Тогда не только направление, но и силу ветра можно будет определять по тому, сколько полосок находится параллельно земле. Конус необходимо устанавливать как можно выше, поскольку у поверхности земли направление ветра меняется, и таблицы, учитывающие его, окажутся бесполезны. Я предлагаю ставить его на ближайшем к батарее холме и на очень высоком шесте. Как мне представляется, двухсаженный хвост имеет тот недостаток, что будучи меньшим в сечении, чем корпус ракеты, он под действием ветра разворачивает ракету. Наши предки зачем-то снабжали стрелу оперением. Может и нам стоит избавиться от хвоста, снабдив ракету "перьями", только уже железными, а не птичьими. Но всё это ещё предстоит опробовать. Надеюсь, Александр Дмитриевич, вы тщательнейшим образом проведёте необходимые опыты и запишите результаты.

— Я?.. Да... Будет исполнено Ваше Императорское Высочество, — пообещал, застигнутый врасплох Засядко.

— Вот и славно.

— Ваше Императорское Высочество, каждый пуск даже малой шестифунтововой ракеты обходится казне в три фунта пороховой мякоти, — нахмурив брови, предостерёг Гогель.

— Я полагаю, мы все должны прикладывать максимальные усилия, дабы защищать казну от разорения. Егор Францевич не простил бы мне такой небрежности, — усмехнулся великий князь, — прежде чем проводить опытные стрельбы надлежит иными способами изучить предмет. Реальные же стрельбы должны лишь поставить окончательную точку в экспериментах.

— Это как? -поднял левую бровь Гогель.

— Например, так... — великий князь задумался, — влияние ветра на корпус ракеты и оперение проверять не в полёте, а в реке. Полагаю, что вода своим течением будет обтекать ракету подобно воздуху. Безусловно, потом всё нужно будет проверить уже на опытных стрельбах. В частности если нынешний корпус с хвостом положить поперёк течения, то мы увидим, как вода будет разворачивать ракету, чуть с меньшей силой также будет делать боковой ветер. При этом полезно будет измерять усилие, с каким вода разворачивает ракету.

— Гм, — Гогель нахохлился, задумавшись о чём-то.

Не давая генерал-лейтенанту надолго побыть со своими мыслями, великий князь решил перевести разговор на более интересную для него тему:

— Иван Григорьевич, скажите, а предстоящие испытания новых пуль, предложенных государем к вооружению армии, будут проводиться на этом же полигоне?

— Если комитет сочтёт подобные испытания необходимыми, то да.

— Вы полагаете, что проведённых мною экспериментов может оказаться достаточно?

— Я пока не готов сделать подобного заключения.

— Я понимаю. И полностью поддерживаю Ваше желание надлежащим образом воплотить повеление государя. Благо, его воля всем очевидна. Ваш брат, командовавший егерями под Аустерлицем, по достоинству оценил бы нововведение.

Гогель, прищурившись, посмотрел на наследника, качнул головой, видимо подтверждая какие-то мысли, и ничего не ответил. Однако, спустя некоторое время поинтересовался:

— Ваше Императорское Высочество, а пули Вы тоже в реке проверяли.

— О, нет. Мне представляется, они слишком малы для этого. Но мы стреляли в воду, дабы убедиться, в каком виде пули вылетают из ствола. Попадая в обычную мишень, свинец сминается...

* * *

13 июля 1827, Санкт-Петербург

— Егор Францевич, я рад, что Вы смогли уделить время для встречи со мной, — наследник престола широко улыбался. Он артистично выставил вперёд левую ногу и радушно, но не очень широко, развел руки, будто готовясь обнять министра финансов. — Наша прошлая встреча окончилась несколько напряжённо, и я чувствую свою вину в произошедшем.

Сделав небольшую паузу, достаточную для провоцирования ответной реплики, великий князь продолжил, не смотря, что Канкрин уже собрался сделать её:

— Мне следовало проявить больше терпения и благоразумия. Я не смог найти подходящих слов и повёл себя не соответствующе. И теперь надеясь на Ваше добросердечие, я прошу у Вас прощения. Мне следовало проявить больше уважения к Вам. По неопытности я забыл о должной почтительности к чинам и заслугам. Я надеюсь, что мой проступок не бросит тень на труд моих учителей и не поставит под сомнение благорасположенность к Вам моего отца. Прошу Вас предать мой проступок забвению, приняв от меня раскаяние и дружеский подарок.

Великий князь подал сигнал, и Чернявский поставил на стол Канкрина деревянную резную шкатулку. Министр открыл крышку и извлёк Брегет в скромном золотом корпусе, украшенном рельефом, но без камней. Прислушавшись к ровности хода, он открыл крышечку часов. Выслушав мелодичный бой, он скрупулёзно осмотрел дорогой подарок и, удовлетворённо кивнув, вернул часы в шкатулку.

— Благодарю, Ваше Императорское Высочество. Ваше внимание к моей персоне лестно для моего самолюбия. Я не только принимаю Ваш подарок, но и встречно прошу у Вас извинить меня за произошедшее между нами недоразумение. То, что Вы стали участником той неприятной ситуации искупается Вашей юностью, мне же человеку пожившему, я не могу найти оправданий. Прошу позволить мне в ближайшее время преподнести Вам ответный подарок, в знак моего наилучшего к Вам расположения.

— Я с радостью приму его. Однако, Вы слишком требовательны к себе. Дети способны раздражать даже седовласых мужей, отвлекая их от исполнения долга перед государем. Не стану скрывать, — поспешил добавить, не давая паузы для раздумий, великий князь, — я ещё не прочёл тех книг, что вытребовал у Вас. Наука экономия оказалась достаточно трудна. Но то через что я прошёл, получая эти книги, вынуждает меня с полной серьёзностью изучать их не отступая перед трудностями.

— В свою очередь я готов всячески помочь Вам в этом деле.

— Я не смею отвлекать Вас таким пустяшным делом от тех забот о благосостоянии государства, коими вы заняты. Дозвольте уж моим учителям исполнить свою, определённую государем, должность по наставлению меня.

— Тем не менее, как человек, обладающий большим опытом в экономическом управлении и всеми данными о реальных финансах России, я могу дать Вам такие пояснения, на которые окажутся неспособны Ваши самые лучшие учителя.

— Прекрасно, если Вы располагаете временем прямо сейчас, то я бы хотел обсудить с Вами одно совершенно практическое обстоятельство, касающееся Великого Княжества Финляндского, — великий князь решил закончить лавирование.

— Финляндия? — поднял левую бровь Канкрин. — Что ж я готов рассказать Вам всё, что мне известно про княжество. Может, присядем? Не желаете ли чая?

— За чай я буду Вам крайне признателен, — улыбнулся великий князь и обратился к Юрьевичу: — Семён Алексеевич, присаживайтесь.

Чернявский, верно уяснив обстоятельства, вышел в приёмную передать распоряжение о чае.

Устроившись на стуле поудобнее, великий князь неторопливо начал:

— Этим летом я посетил княжество, с целью составить себе впечатление о нём. И должен заметить, что положение дел в княжестве представилось мне удручающим. Впоследствии я имел беседу с государем и поделился с ним своими мыслями. Не готов сказать, что Его Императорское Величество согласился со мной, но он внимательно меня выслушал. Однако суждения мои были весьма поверхностным мнением путешественника, мне необходимо уточнить некоторые цифры по экономическому положению в княжестве. Возможно, тогда своё мнение я смогу доложить государю более убедительно.

— Я с радостью помогу Вам, — уверенно заявил Канкрин, — я так же считаю положение в Финляндии неприемлемым. Великое княжество Финляндское в прежнее время давало Швеции изрядный доход, а ныне вовсе не содействует к общим издержкам для поддержания колосса империи. Не далее как четыре ода назад, при прошлом правлении, я обращал внимание государя на это. Покойный Александр Павлович изрядно благоволил финляндцам и не принял тогда предложенных мной мер. Обстоятельства несколько изменились с тех пор, я в кротчайшие сроки уточню цифры и сообщу Вам. Надеюсь, Николай Павлович изменит течение дел в лучшую сторону. Однако, какое же Вы составили себе представление о княжестве?

— Оно во многом соответствует Вашему по финансовой части. Однако меня озаботило и политическое устройство княжества, которое во многом определяет финансовое и без переустройства первого невозможно исправить последнее.

— Несомненно, — улыбнувшись, кивнул головой Канкрин.

— И так, положение мне представляется следующим... — Великий князь расположился на стуле поудобнее и взял в руки только что принесённую чашку, которую секретарь министра наполнил горячим напитком. — Княжество представляет собой отдельное от империи государство силой оружия понуждённое к признанию над собой российской короны. Питая к империи естественную для них неприязнь, финляндцы стараются извлечь выгоды из своего положения, уподобляясь паразиту, поселившемуся в теле хозяина и сосущему из него жизненные силы. Ведя особую таможенную политику и имея беспошлинный провоз товаров в империю, ушлые финляндские купчишки ввозят иностранные товары, минуя имперскую таможню. Полученный прибыток оседает в карманах купцов и в казне княжества. Деловые же люди в России, лишённые оных преимуществ, имеют меньшие прибытки и меньше способствуют пополнению казны империи. Мне представляется затруднительным оценить тот убыток, который несёт имперская казна от подобной контрабанды. При этом хитроумные финляндцы установили налоги ниже имперских. Это привело к тому, что любой горшок, сделанный в княжестве, приносит больше дохода, чем такой же слепленный в пределах империи. К тому же власти княжества отгородились от ввоза товаров из империи таможенной пошлиной. В результате наиболее хваткие переезжают в княжество и ведут дела там, лишая имперскую казну податей и наполняя финляндскую. Товары из княжества поставляются в Санкт-Петербург, мешая здешнему купечеству сбывать свой товар. Полагаю, ущерб от этого можно оценить, выяснив число купцов русского происхождения, а также количество созданных ими производств в Финляндии...

Великий князь сделал паузу, предоставив Канкрину возможность сказать.

— Вы во многом правы, Ваше Императорское Высочество. Однако, в связи с беспошлинностью ввоза, русская таможня на границе с княжеством строгого учёта не ведёт. Таможенная стража и вовсе находится в плачевном состоянии. Я намерен в ближайшее время просить высочайшего волеизъявления на переустройство стражи. Доступ же к данным финляндской администрации у меня ограничен.

— Я рад услышать, что Вы озабочены стражей. Я готов всеми своими скромными усилиями помочь Вам в наилучшем её устроении. Что же касаемо бумаг финляндской администрации, то оные она сама должна в полном порядке предоставить генерал-губернатору, по первому его требованию. Арсений Андреевич не откажет Вам в просьбе, необходимо лишь точно обозначить потребные данные. Однако помимо этих есть и иные убытки. Короне приходится за счёт имперской казны содержать в княжестве войска и строить укрепления для защиты финской земли. Финляндия же, ведя себя как независимое государство, не спешит принять на себя бремя содержания Финляндского корпуса, пользуясь защитой его штыков безвозмездно.

— Вы правы, эти войска в год обходятся казне примерно в семь миллионов рублей, — энергично подавшись вперед, дополнил слова великого князя министр финансов и внезапно заговорил так спешно, будто боялся, что его прервут: — При этом по причине излишней самостоятельности администрации княжества, в частности "Вексельного, депозитного и заёмного банка Великого княжества Финляндского", даже имеющиеся доходные остатки, назначенные государем и генерал-губернатором к переводу в имперскую казну, на самом деле туда не поступали. Например, не было перечислено один миллион семьсот двадцать шесть тысяч рублей в одиннадцатом году. Однако положение с данным банком ещё хуже. В двенадцатом году княжество получило привилегию самостоятельно выпускать денежные знаки в рублях и копейках. Один финский знак приравнивается к имперскому ассигнационному рублю. Это позволило княжеству выпускать денежные знаки, которые ныне обращаются по всей империи и затрудняют казне поддерживать устойчивый курс между ассигнационным и серебряным рублём. Однако внутри самого княжества финансы не слишком упорядочены. Не смотря на то, что княжество находится под российской короной уже почти двадцать лет, на территории княжества наравне с имперскими ассигнациями, финскими знаками активно обращаются и принимаются в оплату администрацией шведские риксдалеры. Я не смею допускать мысли, что подобная хаотичность в финансах есть результат чьего-то злого умысла...

— Вот! — воскликнул великий князь. — Мы оба понимаем, что порядки в княжестве необходимо менять самым серьёзным образом. Однако, и государь сразу отметил это, подобные порядки устраивают слишком многих финляндцев. Изменение оного неизменно приведёт к волнениям в народе и заговорам в финляндском обществе. Чтобы эти волнения не оказались опасны, я полагаю, необходимо создать в княжестве отдельный корпус, на манер недавно созданного жандармского, и распространить внимание Бенкендорфа на эту российскую губернию. Только потом можно будет последовательно, превращать княжество в местность не только обеспеченную, но и дающую доход в казну империи.

— Что ж, общими усилиями, с помощью Александра Христофоровича, мы сможем подготовить проект преобразований княжества, который получит высочайшее благословение, — заключил Канкрин. — Ещё чая, Ваше Императорское Высочество?..

* * *

14 июля 1827, Санкт-Петербург

В кабинете директора Александровского завода Кларк принимал уважаемых гостей. За большим столом традиционно заваленным ворохом чертежей и схем помимо хозяина кабинета и великого князя, расположился оправившийся от болезни Мердер, Юрьевич, Базен и Мельников. Сейчас перед ними была разложена карта Гатчины, которую они обозревали, откинувшись на высокие спинки кресел. А юный предприниматель рассказывал о своих планах:

— От Замостья к Ингербургской крепости идёт малоезжая дорога. Примерно в версте по ней расположена сторожка смотрителя, именуемое в народе Коргузи. Сторожка расположена в единственном слегка возвышенном месте вокруг в пределах версты одни торфяники. К западу начинаются осушенные в правление Павла Петровича болота. В те же времена по этой местности проложены диагональные просеки. Одна из них как можно убедиться направлена прямо к дворцу и выходит на поля между Малой Гатчинской слободой и Малой Загвоской. Именно возле Каргузи я полагаю поместить барак, платформу, сарай для паровой кареты и правление торфопредприятия. Вот ориентировочный план положения и размещения осушающих каналов, — великий князь расстелил отдельный лист с планом. — Рельсовый путь для паровой кареты проложим по просеке до дворца и далее к стеклянному заводу в Мариенбург. Всего около девяти вёрст. Придётся построить два моста. Насыпь под рельсовым путём предлагаю не делать. Изначально хотелось построить путь с уклоном к Мариенбургу, но государь ограничил мои возможности для финансирования. Посему насыпь делать только там, где без неё невозможно проложить путь.

Великий князь замолчал, ожидая пока его слова будут усвоены.

— Ваш Импэатоско Высочество, — обратился к наследнику Базен. — государ, поучил мне участиэ в этом деле. Я опэделил Павла Пэтовича Мэльникова к участиу от моего имени.

— Ваше Императорское Высочество, — Мельников поднялся, приняв поручение начальника, — с удовольствием готов принять участие со стороны Корпуса инженеров путей сообщения. Мне необходимо в ближайшее время осмотреть данную местность и сделать подробный план, после этого уже можно будет решать, каким образом лучше прокладывать путь.

— Прекрасно Павел Петрович, полагаю, Вы получите бесценный опыт от строительства первой в России рельсовой дороги для паровой кареты. Я ни сколько не указываю Вам, как именно надлежит устроить пути. Я лишь сообщаю Вам о своей крайней стеснённости в средствах и сообщаю свои мысли на предмет устройства пути. Последние не могут быть для Вас приказом, они призваны лишь помочь Вам принять верное решение по устройству пути, на незначительные суммы, которыми я располагаю. Так вот поскольку денег на устройство прочной насыпи нет, предлагаю рельсы крепить не к чурбакам или камням как это делал Стефенсон в Стоктоне, а к брёвнам в фут толщиной. Расстояние между рельсами установить три фута. Брёвна класть длиной в четыре или пять футов. Это позволит снизить подвижность рельс. При этом стоимость таких брёвен не высока, я полагаю покупать их копеек по тридцать за штуку. Рельс изготавливать длинной в три сажени из прокатного железа. Брёвна располагать одно на полсажени...

— Ваше Императорское Высочество, — слегка поморщившись, прервал наследника престола Мельников, — Вы уже определились с видом рельс? Какие они должны быть, может грибовидные?

— Хороший вопрос. Вот так рельс должен выглядеть в сечении, — великий князь разложил заготовленный рисунок.

— Хм, А почему такой?

— Грибок сверху необходим чтобы колесо не промяло рельс. Подошва же добавит жёсткости рельсу на изгиб и выворачивание. Так же она позволит достаточно легко крепить к брёвнам, — великий князь развернул следующий чертёж. — Вот так. При помощи специальных пластин. Мне представляется подобное крепление весьма удобным всего четыре костыля. Вот такой формы.

Великий князь указал костыль на схеме крепления.

— Матвей Егорович, — обратился к Кларку великий князь, — на весь путь потребуется около трёх с половиной тысяч рельс из прокатного железа, двадцать одна тысяча пластин и восемьдесят четыре тысячи костылей. Вес рельса должен быть около 6 пудов. Сможете ли Вы изготовить означенное число к весне, и сколько мне они будут стоить.

— Я хочу уточнить у Вашего Императорского Высочества, в дальнейшем собираетесь ли Вы удлинять пути? Потребуются ли Вам такие рельсы после окончания строительства?

— Именно такие, возможно нет. Но если вы предполагаете основать отдельное производство рельс, то полагаю это верным решением. Железные дороги нужны России, и их будет много. И рельсы потребуются в большом количестве.

— М-м-м... — после некоторого раздумья Кларк продолжил: — В таком случае я размещу выпуск рельс в Петербургском литейном заводе. Имеющиеся там бараки и здания пострадали от наводнения три года назад, но незначительное производство там выполняется до сих пор. Мне показалось неразумным перевозить всё сюда. При таком подходе, один рельс будет стоить вам около пятидесяти рублей. Однако, я оставляю за собой возможность уточнить цену после проведения более тщательных расчётов. К апрелю смогу выпустить двадцать одну тысячу пудов прокатного железа.

— Прекрасно.

— Однако, мне потребуются деньги в ближайшее время для переустройства производства.

— Сколько?

— Э-э-э, — Кларк бесшумно перебирал губами, — около восьмидесяти тысяч...Но мне необходимо уточнить.

— Хорошо, прошу подготовить план работ. Также Вам, Матвей Егорович, предстоит построить одну паровую карету к июлю следующего года и тележки десять к маю, и ещё двадцать к июлю. Первоначально подвозить людей и материал для строительства можно будет по имеющейся дороге гужевыми. Когда же путь проложим до слободы, можно будет доставлять всё необходимое по этому пути, запрягая в тележки лошадей. Я предлагаю следующую конструкцию тележек и паровой карет.

Великий князь развернул заготовленные листы. Всё это время присутствующие, не меняя своих поз, смотрели на разложенные перед ними рисунки, и только теперь Мердер подался вперёд дабы изучить творчество воспитанника внимательнее. Остальные продолжили хранить видимость спокойной незаинтересованности в предмете обсуждения.

— Тележки, должны быть выполнены на двух осях. Колёса имеют на ободе выступ, дабы предотвратить соскакивание с рельс. В месте прохождения оси через ступицы необходимо установить бронзовые втулки, в которые необходимо подавать смазку из специального резервуара. Я сделал примерную схему.

Великий князь развернул чертёж и невольно пододвинул его к Кларку, тот скользнул взглядом по схеме, и спросил:

— Вы предлагаете подавать смазку через небольшое отверстие прямо в середину втулки? И что же Вы собираетесь использовать в качестве смазки?

— Льняное масло, смешанное с графитом до получения густоты сметаны. В обычном состоянии такая смесь не будет проникать в отверстие, но при движении ступица будет разогреваться, и смесь станет более текучей. Излишки смеси будут выдавливаться из втулки попадать в специальные карманы...

— Любопытно. Однако размер отверстия придётся подбирать.

— Разумеется, но это, пожалуй, самый сложный узел в тележке. Вот в паровой карете всё гораздо сложнее. После беседы с Павлом Петровичем я долго думал над конструкцией паровой кареты. Вся она в целом достаточно сложна, потому я решил разделить её на отдельные элементы, так сказать "подсистемы", — великий князь развернул следующую схему и начал указывать на ней, все невольно подались вперёд. — Я выделил топливную подсистему, рабочего вещества, преобразования действия рабочего вещества в механическое движение, передачи механического движения к колёсам, управления всеми подсистемами. После чего мне стало легче обдумывать всё по частям. Вот, например, топливная подсистема...

Следующий чертёж занял место на столе.

— Я не совсем понимаю... что здесь нарисовано, — невольно вырвалось у Мельникова.

— Виной тому моё неумение, надеюсь, вы, господа, извините меня, — великий князь густо покраснел, — я в должной мере не научился ещё рисовать чертежи и схемы... Благо, я ставлю перед собой лишь скромную цель донести свои мысли, потому надеюсь, что моих пояснений окажется достаточно. Задача топливной подсистемы обеспечить наилучшим образом горение топлива и передачу тепла рабочему веществу, проще говоря, воде. В качестве топлива можно использовать торф или дрова. Размер топки дабы в ней помещалось потребное количество топлива, я затрудняюсь определить. Вот здесь размещён колосник и зольный ящик, вот здесь расположено поддувало направленное вперёд, дабы интенсивно забирать воздух при движении. Жар проходит по многочисленным трубам, расположенным в котле с водой и нагревает её. Чем больше труб и они тоньше, тем лучше отдаётся тепло. Однако чем больше труб, тем меньше количество воды в котле. Чем тоньше трубки, тем быстрее они забьются сажей. Точное их количество и размер ещё предстоит определить. Вот здесь, после этих жаровых труб расположена сажная полость. Её передняя стенка снимается и появляется возможность банником прочистить жаровые трубы. Из полости вверх направлена труба с конусом против хода кареты, предполагаю, что оный увеличит тягу при движении кареты.

— Вы не хотите выпускать часть пара в трубу, как это делается на всех современных каретах? — поинтересовался Мельников.

— Это придётся делать. Но, это я предусмотрел в подсистеме управления. Кроме того мне бы хотелось уменьшить насколько возможно затраты пара на это. Надеюсь, теперь схема стала понятней?

Дождавшись, когда установившееся молчание положительно ответит на вопрос, великий князь развернул схему оборота рабочего тела. Особое внимание он обратил на насос, подающий воду в котёл подогретую в конденсатор отработанного пара. В иных подсистемах ему удалось удивить присутствующих нижним расположением цилиндров, противовесом колёс, поворотной кулисой а также устройствами уже применявшимися ранее. Под конец своего выступления великий князь с удовлетворением отметил, что ему таки удалось заинтересовать инженеров новыми техническими идеями. Учителя же почувствовав общую увлечённость инженеров, с интересом наблюдали за происходящим, а особенно за своим воспитанником, который решил завершать совещание6

— Итак, в апреле полагаю начать подготовку к строительству. В мае само строительство. Тележки мне понадобятся к концу мая. Паровая карета к концу июля. К марту я ожидаю от Вас, Матвей Егорович, подробный чертёж паровой кареты и тележек, а от Вас Павел Петрович подробный план строительства пути. К середине сентября этого года я должен знать величину всех расходов. Я намерен один раз в месяц собирать всех вместе, дабы обсудить сделанное и определить дальнейшую работу. В следующий раз я приглашаю всех собраться четырнадцатого августа. Вас, господа, прошу подготовить наиболее подробные данные о потребном. Надеюсь, Павел Петрович уже осмотрит местность к тому времени. А нам с Семёном Алексеевичем придётся подумать, где добыть деньги и как обустроить торфопредприятие.

* * *

19 июля 1827, Гатчина

Первую половину дня великий князь решил воплотить себя в образе модного кутюрье. Он собрал за большим столом Ратькова, Мердера, Юрьевича, Семёнова, Щербцова и Вжосека. Чернявского он поставил возле двери на случай надобности. Модельер устроил показ своих рисунков с новой формой для конвоя и гарнизонного батальона. В меру своего умения, благо уроки рисования входили в программу воспитания наследника с самого раннего возраста, великий князь изобразил солдат в одежде отдалённо напоминающей форму покорителей Туркестана с картин Верещагина. Кепи, покрой которого был позаимствован у немецкого кепи, ставшего широко известным в России в период второй мировой войны. Гимнастёрка с погонами и стоячим воротником, на котором разместились петлицы. Обер-офицерам вместо гимнастёрки полагался китель также со стоячим воротником. Галифе без шагового шва для конников и офицеров и более простого кроя для пехоты. Кавалеристам и офицерам полагались сапоги, пехотинцам ботинки с обмотками. Цветовую гамму юный модельер постарался выдержать классическую: белый верх, чёрный низ. Был также продуман и зимний вариант с шинелью, башлыком и шапкой-ушанкой. Офицеры и рядовые должны были подпоясываться широким ремнём с поддерживающими плечевыми ремнями, перекрещенными на спине. Подсумки с патронами крепились к ремню в районе поясницы. Сабли вешались на отдельные портупеи.

Собравшиеся довольно долго разглядывали эскизы, видимо, не решаясь первым высказать своё мнение. Пожалуй, только Ратьков не скрывал своих эмоций. Старый генерал был весьма весел, то и дело приговаривая: "Так-так-так.", он устремлял на великого князя свой прищуренный взгляд и улыбался.

— Вижу, что уроки Зауервейда не оказались напрасны, — улыбнулся Мердер, разглядывая рисунки воспитанника. — Одно мне странно, зачем Вам потребовалось дозволять солдатам нести службу в том, что предназначено для сельских работ?

— А Вы, Василий Константинович, что скажете? — поинтересовался оскорблённый художник.

— Кх-кх, — закашлялся Щербцов, явно выбирая с чего начать ответ, — Мне кажется, что в данной, кх... одежде невозможно будет сопровождать Вас в присутствии государя. Ваше высокое положение должно подчёркиваться видом сопровождающего Вас конвоя. Не представление же должным образом Вашего Императорского Высочества может быть расценено, кх... как попытка бросить тень на Вашего отца...

— Хм, признаю вашу правоту, господа, — великий князь смущённо улыбнулся, — но, полагаю, вы не поняли мою задумку. Давайте посмотрим на Чернявского. Он одет так, что не стыдно предстать перед иностранным посольством. Его мундир готов для любого парада. Но доломан его стоит четыре с половиной рубля, а одни только пуговицы на ментике обходятся за два сорок. Чернявский, ко мне!

Гусар одним рывком преодолел пространство от двери до стола и замер перед великим князем.

— Скажи голубчик, а сколько в год вычитают у тебя из жалования за мундир?

— Смотря в какой год, но можно сказать тридцать рублей, при положенных казённых двенадцати, Ваше Императорское Высочество.

— Спасибо, ступай, — великий князь снова обратился к офицерам — Вот господа, Чернявский вынужден тратить больше денег, чем отпущено казной. А всё по тому, что всю свою службу он вынужден нести в своём прекрасном мундире. Конечно, для ухода за лошадьми у него есть простые штаны и полотняная рубаха. Также часто мне доводилось его видеть в уже потрёпанном мундире и фуражной шапке. Но понаблюдав за ним, я заметил, что большую часть времени он вынужден, находится в своём дорогом и красивом мундире. Что вводит его в большие расходы. Имею желание облегчить его участь, а заодно и поберечь казну. Отсюда и намерение моё утвердить форму простую и удобную для службы, похода и боя, пусть и не слишком красивую, но дешёвую. В торжественных же случаях солдаты будут облачаться в полный парад. Тем самым срок износа парадной формы можно будет существенно увеличить. Ещё. я хотел бы напомнить Василию Константиновичу, его же истории о походах войны двенадцатого года. Не Вы ли рассказывали мне, как буквально за три месяца боевого похода блестящие гусары превратились в ободранных гусей? И не спасли от этого ни шинели, ни чехлы на кивера. В условиях войны содержать этакую красоту в полном порядке невозможно. Да и нет в этом ни малейшей надобности, ведь мундир, прежде всего, необходим для придания войску духа дисциплины, а не для поражения дам и противника своей красотой. Для этого и послужит моя простая повседневная форма. Оставим ментик и доломан для парада, а основную службу солдаты должны нести в простой, удобной и дешевой одежде. Но при исполнении своих солдатских обязанностей, они всегда должны быть в мундире, пусть простом, как я его назвал: "повседневном", но мундире...

— Ваше Императорское Высочество, посмею напомнить об уставе, — воспользовался паузой Щербцов, — Им предписано как одеваться, что положено выдать солдату и в какой срок. И это утверждено высочайшей волей. Вы полагаете возможным изменить это?

— Я полагаю возможным, — слегка покраснев, но сохранив невозмутимость в голосе, ответил наследник престола, — заручившись благорасположением государя изменить форму одежды в моём конвое и гарнизонном батальоне. А далее, буде на то высочайшее благословение, можно и всю армию одеть также.

— Ха! — не выдержал Ратьков, с улыбкой наблюдавший за разговором. — Когда Ваше Императорское Высочество изволили пригласить меня на обсуждение обмундирования моего батальона, я сразу вспомнил о моём старом сослуживце Андрее Васильевиче Богдановском. Сейчас он, насколько мне известно, состоит градоначальником Феодосии. Так вот, ещё в девятом году он докладывал Алексею Андреевичу о тех страданиях, которые испытывают нижние чины от неудобства их одежды, и предлагал заменить её более удобной. Я посчитал, что Вы непременно захотите ознакомиться с той докладной запиской, благо Алексей Андреевич просил меня составить по ней замечания и у меня сохранился список с неё.

— О! — воскликнул великий князь, — Я буду благодарен Вам за возможность ознакомиться с этим документом.

— Извольте, — Ратьков раскрыл принесённую с собой папку и положил её перед великим князем. — Разумеется, предложения Андрея Васильевича об улучшении одежды нижних чинов не столь смелы как Ваши, но полагаю, Вам будет интересно ознакомиться с опытом боевого офицера, изложенным им после кампании в Молдавии.

— Благодарю. Я рад, что вы не отнеслись к моему предложению как пустому ребячеству. А что Вы скажете, Вжосек?

— М-м, Ваше Императорское Высочество, внедрение подобной одежды может оказаться полезным, но только если это не повлечёт увеличения расходов казны...

— Это как? — не выдержал великий князь.

— Прошу простить меня, что не готов ответить Вам точными цифрами, но Ваш довод о том, что казне новая одежда обойдётся дешевле, не выглядит для меня абсолютно правильным, при отсутствии точного расчёта. Как обстоит дело сейчас? Фома Иванович, — обратился поляк к Чернявскому, — поправьте меня, если я ошибусь. Казна строит гусару обмундирование. Разные части его мундира списываются казной по износу через два или три года, а эти безумно дорогие пуговицы имеют установленный срок двадцать лет. Деньги за мундир удерживаются из жалования по истечению каждого года. В среднем в год мундир обходится казне по двенадцать рублей. В случае если что-то в мундире приходит в негодность раньше, то гусар может получить новое, при этом из его жалования будут удержаны дополнительные суммы. Помимо мундира казна также выдаёт полотно для рабочих рубах, сукно на шенели, примерно в те же деньги. Можно сказать, казна расходует до тридцати шести рублей в три года на мундир. Ваше Императорское Высочество, полагает выдавать новый повседневный мундир. Цена его, мне представляется, около пяти рублей. Однако, оный мундир, используемый каждодневно, придётся списывать по износу каждый год. Таким образом, казна за три года вынуждена будет оплатить пятнадцать рублей. Старый же мундир по-прежнему будет выдаваться. Не исключаю, что срок его износа можно будет продлить, но насколько? Если на год, то козна, потеряв пятнадцать рублей, сумеет сохранить лишь двенадцать. Если же речь пойдёт о двух годах, то мне сложно представить мундир, который мог бы парадно смотреться в течение пяти лет. Чтобы доломан вместо установленных двух лет, даже при самом бережном обращении мог прослужить четыре года, а ментик вместо трёх — пять.

— А вот это мы сейчас спросим у Фомы Ивановича, — улыбнувшись, пояснил великий князь. — Скажи, Фома Иванович, если оный мундир одевать только по торжественным случаям в достаточной ли он будет сохранности, чтобы прослужить пять лет?

— Ваше Императорское Высочество! — Чернявский вытинулся в струну и раскраснелся, — Считаю, что в армейских полках так мундир сможет служить и десять лет, в гвардии же полагаю не более четырёх. Поскольку гвардия есть войско не только отличное на полях сражений, но и, неся службу в столице, превосходным видом своим подчёркивающее величие Российской короны.

— А если всю службу нести в повседневной одежде, а полный мундир одевать, лишь на парад и по торжествам, тогда пять лет будет?

— Ваше Императорское Высочество, — заметно сбавив пыл, ответил Чернявский, — вспомните что происходило...м-м-м... после того случая, как конвой стал неотлучным при Вас. Конвой сопровождал Вас по перезду в Гатчину. Своим видом конвой подчёркивал то значение, которое Вам присуще от рождения. Мог ли конвой по улицам Санкт-Петербурга следовать за Вами в повседневном? Потом был праздник Вашего рождения. Мог ли конвой на этом торжестве, в присутствии государя, быть в простых белых рубахах? Потом конвой сопровождал Вас в имение, где вид гусар внушал крестьянам благоговеенье. Затем была торжественная встреча пана Вжосека и его егерей. Потом Конвой сопровождал Вас в Царское, где вы предстали перед государем с докладом. Конвой так же сопровождал Вас в прогулках по Гатчине, подчёркивая Ваше величие. Затем в Павлоск к метери-императрице. Затем в Петергоф к государю, Затем в Санкт-Петербург... Могли ли гусары конвоя достойно сопровождать Вас всюду в повседневной одежде?

— Чтож, это здраво. Семён Алексеевич, Вас не затруднит составить подробный список подобных событий и поездок. Я выделю в нём те, в которых полагаю необходимым именно плный мундир. А на словах же, могу отметить, что из всего перечисленного тобой, Фома Иванович, парадным и торжественным я полагаю лишь отмечание рождений и именин императорской семьи, пасхи, двунадесятых праздников, да специальных приёмов, назначенных особым указом. В остальное же время конвой вполне может сопровождать меня в повседневной одежде. Именно так я и намерен докладывать государю. И я полагаю, что даже гвардии достанет мундира на пять лет.

— Возможно, — осторожно отметил Мердер, — но захочет ли государь такой бережливости?

— Увидим, — заключил великий князь, — а пока я бы хотел подробно уяснить возможное удобство от повседневного мундира.

Обсуждение длилось до самого обеда. Наследник пригласил офицеров отобедать с ним, в надежде на продолжение беседы. Однако, все были настолько утомлены, что живо обсуждали гастрономические тонкости, старательно избегая тем о новой форме. Сначала это раздосадовало великого князя, но вскоре он смирился.

Отдохнув после обеда, великий князь, полный решимости установить новые порядки, направился в воспитательный дом.

— Итак, Густав Густавович, — начал разговор великий князь, удобно устроившись в кресле в гостинной директора, — я, насколько позволили мне обстоятельства, ознакомился с положением дел в нашем с Вами заведении. Должен признать, что Мария Фёдоровна весьма заслуженно рекомендовала мне Вас самым наилучшим образом. Ваша деятельность по строительству новго каменного здания наглядно показывает ваши умения и старания. Вам право есть чем гордиться. Воссозданное из пепла подобно фениксу учебное заведение достойно столицы, а не уездного города.

— Благодарю, Ваше Императорское Высочество, за столь лестную оценку моих скромных трудов, — раскрасневшись, ответил директор. — Лично я их оцениваю более скромно, полагая просто исполнением долга.

— Ваша скромность делает Вам честь, — закончил со словесными реверансами великий князь и, прогнав всякое добродушие, деловито, но начав издали, приступил к насущным вопросам — Как мне стало известно, по просьбе Марии Фёдоровны здесь некоторое время преподавал Иоганн фон Муральт. Человек, чей педагогический талант широко извёстен в столице, благодаря созданному им пансиону. Мне хотелось бы услышать Вашу оценку его преподавания, возможно, имеет смысл опять пригласить его.

— Ваше Императорское Высочество, хорошо осведомлены, — сдлегка поморщившись, ответил Бриммер, после чего неуверенно замолчал.

— Её Императорское Величество снабдила меня подробнейшей информацией о состоянии дел нашего с Вами воспитательного дома. В частности, и об этом случае. Так что Вы можете мне рассказать о преподавании господина фон Муральта в этом заведении?

— Что ж, — задумчиво начал Бриммер, явно злоупотребляя паузами между словами. — Сталобыть Вам так же известно, что он очень недолго преподавал здесь и только воспитаницам. Признаюсь, мне его методы преподавания показались ненадлежащими и несоответсвующими целям воспитательного дома. Возможно, они уместны в его пансионе, где воспитываются юные дворяне реформаторского вероисповедания. Если я не ошибаюсь, он является учеником Пестолоци, учителя весьма одарённого, но жившего и преподававшего в Швейцарии. И то, что почитается за благо в том краю, здесь в православной России не может восприниматься как благо абсолютное, не допускающее сомнений. Позвольте, я вкратце обрисую суть метода применяемого фон Мальтом.

— Буду Вам признателен, за это, — кивнул великий князь.

— Суть метода в том, чтобы дать возможность воспитанику развивать свою личность. Он должен, с помощью педагога, научиться самостоятельно осмыслять происходящее в жизни. Для чего ему преподаются лишь те знания, которые он в состоянии осмыслить. Само преподаваниие призвано скорее помочь воспитанику развить свою способность к мышлению, нежели дать ему твёрдые представления о существующем порядке вещей. В сути метода заложено стремление побуждать воспитаника к самостоятельному пониманию порядка вещей. Для чего сперва ему даются знания начальные, а потом более сложные, но в той форме, в которой он может понять суть их. Всячески поощеряется стремление ученика к самостоятельному познанию и к самостоятельным решениям...

— Звучит это всё не плохо, — отметил великий князь.

— Вы правы. Звучит действительно не плохо. Но попробуйте посмотреть на это по другому. Наше заведение называется Сельский воспитательный дом. Мы принимаем сюда сирот самого разного происхождения, но прежде всего крестьянского. Здесь воспитаников учат грамоте и простому счёту, дают Закон Божий. Здесь же они осваивают какое-либо ремесло. Большинство из них по выходу из этих стен, отработав писарями пять лет, становятся ремеслиниками или мелкими канцеляристами. Лишь самые одарённые могут пойти учиться далее. Вот совсем недавно, волей Марии Фёдоровны, наш выпускник Смарагдов был направлен в Дерптский университет. Это большая честь для нас. Я надеюсь, что он станет великим учёным человеком. Но это единичный случай. В нашем заведении сейчас шестьсот тридцать воспитаников и воспитаниц из них и дюжины не будет тех, кто отправиться учиться дальше. И вот этих будущих писарей, сапожников и портных предполагается учить самостоятельному познанию и осмыслению. Радость познания и понимания себя как личности доступна единицам. Даже среди дворян это пороаждает в большей степени вольтерьянство, нежели даёт общественную пользу. Людей же низшего сословия подобное умение толкает либо в пьянство, либо в разбой. А воспитаницы, которым преподавал Мальт? — Бриммер раскраснелся и говорил споро, уже начав сам себе задавать вопросы. — Их ждёт работа домашней прислуги. Будет ли им счастье, если они осознают себя личностью, научаться самостоятельно познавать мир? Это будет только подстёгивать их к совершению греха. Ну и наконец, не стоит забывать и о самом воспитательном доме. Регулярно нас посещает Мария Фёдоровна, она инспектирует детей, проверяя их знания. Не понимание, не познание, а вполне конкретные знания. А так же она интересуется, на что именно были потрачены деньги. И что я, как директор заведения, смогу показать при использовании метода господина фон Мальта. Мало того, что объём знаний воспитаников оказывается весьма низким, часть знаний вообще невозможно дать по этому методу. Как можно научить самостоятельно осмысливать священное писание, например?

— Что ж, Ваши возражения звучат весьма здраво, — отметил великий князь и жестом показал, что намерен продлжить. — Начать, полагаю, следует с того, какое будущее ждёт наших выпускников. Теперь я занят делами нашего заведения. Мне недостаточно ремеслеников и домовой прислуги. Нам с Вами предстоит переделать этот замечательный воспитательный дом в настоящий воспитательный институт. Мне нужны офицеры, инженеры, учёные, врачи, учителя и даже для воспитаниц я найду должное применение. Мне нужны знающие люди и чем больше, тем лучше. Посему первое, что надлежит сделать, это прекратить практику передачи воспитаников в крестьянские семьи. После того, как ребёнок стал воспитаником, у него уже есть семья. Я его отец. Отсюда, все безымянные сироты должны получить отчество Александрович. Имя им дадите по святкам, а фамилию...

Великий князь задумался на мгновение.

— Значит так. Всех воспитаников поделить на полувзвода, часлом тридцать человек. Каждый полувзвод должен иметь собственное наименование, по одной из прилигающей к Гатчине местностей. Например, Мариенбургский полувзвод. Безымянные при поступлении сироты в данном полувзводе будут иметь фамилию "Мариенбургский". Точно так же поступить и с воспитаницами. Ещё раз прошу учесть, что моих воспитаников ждёт моё тщательнейшее участие в их судьбе. Воспитаниц я намерен вести по канцелярской части и по врачебной. Воспитаников ждёт карьера военных, инженеров, учёных, учителей и врачей. Однако для того чтобы мои планы на них оправдались, нобходимо пересмотреть план обучения. Это полагаю очевидным.

— Осмелюсь уточнитьть, что столь серьёзное углубление обучения потребует дополнительного привлечения учителей. Кроме того, что сыскать толковх людей вообще сложно, это потребует расходов.

— Я понимаю эти сложности. Более того, я имею желание по возможности расширить заведение и принимать больше сирот. Что незамедлительно потребует строительства зданий для их размещения. Мне придётся смириться с дополнительными тратами. Что же касается поиска толковых людей, то я постараюсь помочь Вам. И вообще мне представляется интересным привлечение к обучению людей молодых недавно закончивших университеты. Помимо хлопот, которые они могут принести своим вольнодумством и горячностью, в них таятся на будущее большие возможности для нашего дела. Что же касается методов господина Мальта, то я не нахожу их настолько неприемлимыми для нашего заведения, но оные, как Вы справедливо отметили, имеют существенные изъяны. Я предлагаю Вам, опытному педагогу, обдумать вариант применения его методов. Я попробую сейчас объяснить, как я себе представляю воспитание в нашем доме.

— Хм, я внимательно слушаю Вас, Ваше Императорское Высочество, — сморщившись, вставил реплику директор воспитательного дома.

— Итак, мне представляется весьма ценным, то качество, которое приобщает Мальт своим воспитаникам. Он развивает в них умение думать. Именно такие люди мне необходимы. Люди, которые сами думали о том, как наилучшим образом устроить порученное им дело. Но при этом мне не нужны люди, которые весь свой ум направляют на то, чтобы нилучшим образом устроить себя, пусть даже в ущерб порученному делу. От преданных, но бестолковых исполнителей мне проку тоже мало. Необходимо совместить живость ума и готовность трудится не ради личного кошта, а на общегосударственное благо. А для того с малых лет воспитаник должен приучаться к необходимости ставить достижения своей коллегии превыше личных выгод. Впоследствии он, скорее всего, также будет относиться и к делам государственным. Всех воспитанников в нашем заведении мы разделим на полувзвода... Полагаю можно придумать и более звучное название этим группам воспитанников, например, коллегии...

— Ложи, — усмехнувшись, добавил Бриммер.

— Можете попробовать, — немигающим взглядом уставился на директора наследник престола, — обсудите это с господином Бенкендорфом. Итак, коллегии или классы. При этом каждая коллегия должна иметь свои достижения в науках и ремёслах. И лучшая коллегия должна поощеряться, а отстающая наказываться. Также должны поощеряться и наказываться воспитанники лично, но такое личное поощерение и наказание всегда должно быть мене значимо, чем коллегиальное. Поясню на примере. Допустим, две коллегии Мариенбургская и Колпановская соревнуются в беге. Один из воспитаников Мариенбургской колегии прибежал самым первым, но псамый последний воспитаник из Колпановской прибежал раньше последнего из Мариенбургской. Достоин ли похвалы прибежавший самым первым? Да, достоин. Он самый лучший. Но победила Колпановская коллегия и потому все воспитаники получат значительно более весомые награды, чем даже самый быстрый бегун. Ровно так же надлежит поступать и в остальных науках и ремёслах. Для чего можно высчитывать средние балы, а можно и наказывать всю коллегию за одного неуспевающего.

— Это не совсем справедливо, возлагать наказание не только на провинившегося, но и на других воспитаников, которым просто не повезло учиться с ним в одной коллегии, — сказал Бриммер, нахмурившись.

— Это высочайшая справедливость, — возразил великий князь. — Во время шторма каждый матрос на корабле должен работать из последних сил. Его лень или ошибка может уничтожить весь корабль. Шторм принимает экзамен у всей коллегии и ему бесполезно говорить о несправедливости, за ошибку одного он накажет всех... Но система была бы не полной если бы мы не включили в неё то взаимное обучение, которое должно происходить между воспитаниками. Под присмотром педагогов и с их непосредственнвым участием, более успешные воспитанники должны помогать отстающим. Ибо только это способно дать коллегии победу. Задача же педагогов направить воспитанников к идее этой помощи. Также важно примерно в равной мере распределить воспитанников по коллегиям, дабы ни одна из них не имела явного преимущества. Что же касается поощерений и наказаний то они должны иметь самые разные свойства. В качестве накозаний можно применять не только порку или тяжёлую работу, но и, например, запрет носить знаки отличия коллегии. В качестве поощерения возможно не только сладкое угощение, но и посещение столицы, катание на императорской яхте по Финскому заливу или ношение специального знака отличия. Разумеется, нужно тщательно обдумать кого, как и за что наказывать и поощрять. Таким образом, следует весьма благосклонно относиться к стремлению воспитанников познавать и мыслить, но всячески подчёркивать, что оное стремление благостно лишь тогда когда идёт на пользу коллегии. И в этом помощь методов господина Мальта может оказаться ценной. Что же касаемо явного несовпадение этих методов с преподаванием Закона Божия, то оное лишь видимость. Мне известен православный вероучитель, который совершенно не затруднится совместить их. Я не уверен, что смогу предоставить его в наше заведение, но он такой не один. Думаю, что в течение года я смогу найти нужного преподавателя. Вас же прошу в кротчайшие сроки обдумать методы будущего обучения и определить потребных учителей.

— Хорошо, Ваше Императорское Высочество, примерно за два месяца я смогу определить всё потребное, — в голосе Бриммера слышалось волнение. — Я хотел бы уточнить по воспитаницам. Вы выразили желание направить их по врачебной части, что вы имелли в виду? Неужели вы полагаете, что женщина может стать врачом?

— Спасибо, что обратили на это внимание. Действительно важно чтобы Вы наиболее полно понимали мои пожелания. Я поясню, где я вижу возможное место для выпускниц нашего дома. Первое, это воспитательницы и хозяйки в заведениях подобных нашему. Второе, уход за больными, находящимися на лечении в больницах. Третье, выполнение обязанностей писаря или канцеляриста. Последнее, правда, сейчас возможно только в моей канцелярии. Четвёртое, я намерен добиться, чтобы воспитаницы получили возможность обучиться в повивальной школе или институте. Если потребуется я готов основать такую школу. Пока это всё.

— Я вот сейчас обдумываю, всё сказанное, — нерешительно начал Бриммер, — Вы затеяли большое переустройство всего воспитательного дома. Полагаю, мне сложно будет выполнить желаемое.

— Неужели вы намерены отказаться от этого труда? После того как четыре года назад из пепла возвели этот прекрасны дом?

— О нет, я не могу теперь оставить его. Я лишь хочу отметить всю сложность предстоящей работы.

— Вы инженер-полковник. Вы опытный педагог. Пожалуй, если бы передо мной сидел другой директор, я бы не рискнул высказать свои пожелания, занявшись сначала поиском толкового человека. Но в Вас я не сомневаюсь и полагаю, что Вы способны мои мальчишеские фантазии надлежаще видоизменить и воплотить их так чтоб к своему совершеннолетию, я имел возможность использовать выпускников моего воспитательного дома для государственной пользы.

— Спасибо, Ваше Императорское Высочество, — улыбнулся Бриммер, — уже поздно не хотели бы Вы отужинать вместе со мной. Думаю нам ещё нужно многое обсудить.

— Я с радостью присоеденюсь к Вам.

Во дворец великий князь вернулся только к девяти часам. Уставший, он выслушал доклад Юрьевича, кторому удалось получить приглашение на вечер к Закревским, и отправился ко сну.

* * *

22 июля 1827, Санкт-Петербург

Прибыв в столицу утром, до кабинета Бенкендорфа великий князь добрался только после обеда. Подготовка к предстоящему завтра выходу в свет вынудила отложить этот важный визит. Александр Христофорович высказал некоторое удивление от появления в кабинете наследника престола, тут же сменив его радостью от встречи с Мердером. Поздароввавшись хозяин кабинета принялся ухаживать за гостями.

— Я так рад Карл Карлович видеть Вас здоровым, — усаживая его в кресло, произнёс Бенкендорф, — Надеюсь, врачи дали самое обнадёживающее заключение.

— Увы, — тихо ответил Мердер, невольно покасясь на наследника, — время не щадит. Когда мы молоды, мы позволяем себе слишком много удовольствий. А жизнь сама добавляет к ним лишения войн. И вот, сейчас мне приходится расплачиваться за это всё. Но я не намерен жалеть.

— Желаете ли чая? — поинтересовался хозяин кабинета.

— Ах нет, мы зашли буквально на несколько минут, — поспешил отказаться великий князь, — Я к Вам имею один вопрос по делу.

— Ну, что ж, я готов внимательно Вас выслушать.

— Надеюсь, Вам известно, что Егор Францевич готовит новое уложение о таможенной страже?

— Да, после своего доклада государю, он передавал мне его на ознакомление.

— Вас не смутило, каким образом в нём выделяются границы с Польшой и Финляндией? Я поясню своё недоумение. Ведь эти земли пренадлежат Российской короне.

— Я понимаю Вас. Дествительно они находятся под нашей короной, но положение дел там таково, что они похожи скорее на государства под российским протекторатом, чем на части империи.

— Так видимо стоит изменить данное положение вещей. Я недавно побывал в Великом княжестве и осознал одно, что если не предпринять меры по превращению Финляндии в обычную российскую губернию, то возможно уже при следуещем правлении мы потеряем её.

— При следующем правлении? — широко улыбнувшись, переспросил Бенкендорф.

— Именно. Я полагаю совершенно необходимым обрусить финляндцев. И если эта идея будет воплащаться в жизнь, то следует ожидать острейшего сопротивления со стороны, как бедноты, так и дворянства княжества. И вот поэтому я хотел бы узнать, насколько третье отделение имеет возможность влиять на происходящее в Великом княжестве, и не желаете ли Вы это влияние расширить.

— К сожалению в Финляндии шведское влияние значительно сильнее нашего, и это не может не вызывать беспокойство. Присоединением Старой Финляндии Александр Павлович, хотел изменить ситуацию за счёт введения в финляндское общество значительного числа русских дворян. И надо отметить, что это дало определённый эффект, но недостаточный. Благожелательные к Швеции настроения по-прежнему преобладают в финляндском обществе. В конце своего правления Александр Павлович, считавший обрусение чрезмерно хлопотным, стал оказывать поддержку финскому национальному осмыслению. В прошлом году, уступая настойчивым просьбам, государь соблаговолил одобрить учреждение должности лектора по финскому языку в Гельсингфорском университете. В настоящий момент именно национальные представители в финляндском обществе являются проводниками нашей воли. Конечно, очень заманчиво звучит "обрусить", но сложность этого дела заставляет задуматься.

— Вы правы. Дело предстоит непростое, но это единственно возможный способ удержать эти земли. Надежда на противопоставление финского шведскому, мне представляется не более чем самообманом. Как бы ни сложилось, между шведами и финами значительно больше общего, чем между финами и русскими. Сейчас, когда национально настроенное общество Финляндии нуждается в нашей поддержке, мы можем расчитывать на их лояльность. Но надлежит крепко помнить мудрость басни "Крестьянин и Змея". Как только они почуствуют себя достаточно уверено, они объеденятся со шведскинастроенной частью общества против империи. И я готов ручаться, что через пару десятков лет мы уже сможем увидеть это объединение. Именно сейчас, пока финляндское общество расколото, пока вошедшие в него дворяне Старой Финляндии ещё мыслят, как дворяне империи... — щёки великого князя раскраснелись, выдавая волнение. — Сейчас ещё не поздно начать. Пока господин Синебрюхов ещё считает себя русским, хотя уже начал писать свою фамилию по-шведски. Сейчас ещё не поздно.

— Я готов согласиться с Вами, — добродушно улыбнулся Бенкедорф, — но горячность в этом сложном деле недопустима. Здесь необходима осторожность, и даже деликатность. Не стоит забывать и о европейских державах, которые с интересом наблюдают за нами. Если наши действия будут слишком явными, то можно ожидать протеста со стороны, например, Англии или Швеции. А из оного может последовать слишком многое.

— Не спехом дело спорится, а толком, — улыбнулся великий князь. — Это давно известно. Только не спеша и не торопясь, а начинать надо завтра, чтоб не опоздать.

— Пожалуй, Вы опять правы, но самое главное не торопить события. Лучше обстоятельнее обдумать всё заранее.

— Полностью согласен с Вами. Надеюсь, что Ваша забота о расширении влияния третьего отделения в Финляндии, совпадает с моими намерениями. Я готов воспринимать Вас, Александр Христофорович, как мудрого наставника в этом непростом деле. И надеюсь, что Вы не позволите мне совершить непоправимых ошибок.

— Я с радостью помогу Вам. Тем более, что государь просил меня проявить большее, нежели ранее, участие в Ваших занятиях. Его Императорское Величество полагает, что моё участие позволит Вам воспринять такие уроки, которые не способны дать учителя.

* * *

23 июля 1827, Санкт-Петербург

Выйдя заблаговременно и попетляв сверх необходимого по улицам, Мердер в сопровождении воспитаника прибыл к дому Закревских. Стрелки часов отметили заранее оговоренные девять с половиной, когда они вошли в парадное. Оставив конвой в людской, они поднялись сопровождаемые прислугой в комнаты, где их и встретили хозяева дома. После взаимных приветствий и персонального представления гостям, которых собралось уже одиннадцать человек, усилиями хозяйки, великий князь оказался за одним из четырёх столиков, расставленных возле стен в то время как хозяева и некоторые гости сидели за большим столом ближе к центру. Соседом великого князя оказался корнет лейб-гвардии уланского полка Вольский Пётр Сергеевич, лет пятнадцати, с кудрявыми волосами, высоким лбом и подвижными глазами. Корнет, похоже, как и Саша был впервые на таком вечере, он немного смущённо осматривался по сторонам. Саша тоже чувствовал себя весьма не уютно. Почти все разговоры велись на французском, лишь изредка кто=нибудь из собеседников переходил на русский. Знания французского у Саши были весьма ограничены, несмотря на все старания учителей. Хозяйка, по всей видимости, полагала, что ему будет интересно общение с Вольским. Однако, великий князь приехал ради беседы с Закревским и совершенно не представлял, о чём можно было бы говорить с корнетом.

— В уланах служите? — не понимая зачем, спросил великий князь.

— В Ея Величества Лейб-гвардии Уланском полку, — удивлённо подняв брови, ответил корнет.

— Часто ли бываете в этом доме?

— Я здесь впервые.

— Я тоже впервые. Аграфена Фёдоровна, сочетая красоту с добротой и радушием, пригласила меня на этот вечер. За это я искренне благодарен ей. Согласитесь, весьма приятно провести вечер в компании прекрасной женщины, запросто общаясь при этом с умными людьми.

Корнет пристально посмотрел на Сашу и тихо ответил:

— Определённо, так.

Разговор не клеился. Собеседники явно были не интересны друг другу. Саша решил прекратить свои неуклюжие попытки завести разговор и принялся наблюдать за происходящим в гостиной. Карл Карлович, уютно устроился у противоположенной стены комнаты, демонстративно почитывая газету, лишь изредка бросая взгляд на воспитанника или обмениваясь фразами с кем-нибудь из гостей. Возле него сидел, покуривая трубку, пожилой господин лет пятидесяти. За большим столом расположилась хозяйка, живо беседующая с семью молодыми людьми. Рядом с ней, скучающе оглядывая гостиную, сидел Арсений Андреевич. Прибывающие гости рассаживались за двумя маленькими столиками. Ближайший к Саше заняла молодая барышня и два офицера, а за другим устроились, пришедшие последними, четверо молодых людей в цивильном. В гостиной висел лёгкий шум от многих негромких голосов.

Заметив задумчивый взгляд великого князя, хозяйка поспешила к нему.

— Oh, mon cher, Александр Николаевич, Вы определённо огорчаете меня своей задумчивостью. Что тяготит Вас? Извольте немедленно мне всё рассказать. А я найду способ утешить Вас.

— Ах, любезная Аграфена Фёдоровна, к своему стыду, я слишком скверно говорю на французском и потому не решаюсь стеснять Ваших гостей общением со мной. Мне право было бы довольно, если бы Арсений Андреевич немного рассказал мне о Финляндии.

— О-о-о, — нахмурив брови, протянула графиня, — из Вас вырастет такой же бука как мой дрожайший супруг. Но я обещала Вам утешение, и Вы его получите.

Она упорхнула обратно, к большому столу и, после обмена фразами с шумными молодыми людьми, прикрыв рот веером, что-то сказала Закревскому. Тот деловито кивнул, встал и направился к наследнику престола.

— Александр Николаевич, Вы хотели поговорить со мной. Давайте пройдём в кабинет, там нам никто не помешает, — Закревский простёр руку в сторону двери.

Кабинет губернатора Финляндии выглядел довольно скромно. Массивный стол затянутый потёртым в нескольких местах зелёным сукном, видавшие виды кресла, шкаф с книгами, большой комод да ещё печь, облицованная простецкой плиткой. Единственным украшением являлась коллекция оружия на стене. Присаживаясь в кресло, великий князь скользнул взглядом по столу и тут же нашёл слова для начала беседы:

— Изучаете шведский язык, Арсений Андреевич?

— Увы, — вздохнул губернатор, — в Великом княжестве все деловые бумаги пишутся на шведском. В Гельсингфорсе я вынужден держать при себе офицера владеющего шведским. А здесь приходится как-то самому обходиться.

— Вот именно об этом я и хотел с Вами поговорить. Я недавно побывал в Финляндии. Поездка была не долгой, но княжество предстало в весьма неприглядном виде, — заметив удивление Закревского великий князь поднял руку, призывая подождать с возражениями. — Места там весьма красивы, и вообще гостей своих княжество встречает умиротворяющим покоем. В числе этих гостей побывал не только я, всякий русский, прибыв в эту часть Российской империи, ощущает себя гостем в чужом доме. И увы, гостем не всегда желанным. Со всей определённостью я ощущал, что нахожусь на территории чужого государства, лишь в силу обстоятельств терпящего русские войска на своей земле. Я говорил с более опытными людьми: Михаилом Михайловичем, Александром Христофоровичем, Егором Францивечем и даже с государем, и окончательно укрепился в своём мнении. Возможно, Вы разубедите меня?

— Не смогу Ваше Императорское Высочество. Финляндцы народ спокойный и трудолюбивый, но они долго жили по шведским порядкам и оные кажутся им более справедливыми нежели российские.

— Зато они мне не кажутся более справедливыми. Бенкендорфу они не кажутся более безопасными. Канкрин сетует на убытки от этих порядков. Посему я полон решимости приложить все свои силы к тому, чтобы шведские порядки искоренить. Финляндия должна стать обычной российской губернией на вроде Эстляндии. Государь выслушал меня и, в мудрости своей, предложил мне тщательно всё обдумать, прежде чем повторно докладывать ему. Поэтому я здесь. Кто же кроме Вас может полнее знать все обстоятельство жизни княжества. Надеюсь, Вы согласитесь помочь мне подготовить прожект по обрусению финляндцев.

— Я рад буду помочь Вашему Императорскому Высочеству. Я сам готов приложить все усилия, дабы изменить порядки в княжестве. Но я пока не понимаю, чем именно я могу помочь Вам.

— Прежде всего, сейчас мне необходимы подробные данные о состоянии дел в княжестве. Мне интересно всё. Сколько и какого товара ввозится в Финляндию из-за границы и откуда конкретно. Сколько и какого товара направляется в Империю. Сколько собирают налогов, как расходуют. Сколько денежных знаков печатают. И прочее лежащее в интересах Егора Францевича. Важно также определить случаи недовольства, подробно разобрав, кто участвовал, что делал и чего хотел. Необходимо отслеживать финляндские газеты и слухи. Нужно выяснить наиболее полно, из каких средств существует та или иная газета. И лично для меня важно тщательнейшим образом собрать все случаи притеснения русских и православных людей. Когда кому запретили открыть лавку, жениться на лютеранке, работать по найму и тому подобное. Собрав эту информацию, я смогу подробнейше доложить государю о тех убытках, что несёт корона от существующего положения дел, и предложить ему это изменить.

— Хм, — Закревский задумчиво смотрел на великого князя, — я не уверен, что могу полностью удовлетворить Ваш интерес, но сделаю всё что смогу. На следующей неделе я направляюсь в Гельсингфорс, и уже через месяц ждите от меня первых отчётов.

— Прекрасно. В любом деле самое главное начать. Я не исключаю того что государь позволит мне начать действовать раньше в таком случае я извещу Вас дополнительно.

— Я рад, что смогу быть Вам полезен.

— Ах, Арсений Андреевич, Я Вам благодарен уже за то, что Вы выслушали меня и, не смотря на моё малолетство, согласились помочь мне. И ради меня Вы оставили гостей. Я прошу простить меня за это неудобство.

— Ну что Вы, наоборот я благодарен Вам, что предоставили мне возможность покинуть гостиную. Я очень неуютно чувствую себя на вечерах, устраиваемых моей супругой. И в благодарность за то, что Вы вернули меня в тишину кабинета, я позволю себе предложить Вам несколько историй, свидетелем которых я оказался во время своих объездов городов Великого княжества. Эти истории непременно Вас заинтересуют.

— Я с удовольствием послушаю их.

— Тогда сначала я распоряжусь о чае.

Примерно через час великий князь вернулся в гостиную. Закревский остался в своём кабинете, сославшись на стремление немедленно приступить к подготовке отчёта для наследника престола. Войдя, в комнату, воспитанник поискал глазами Мердера и обнаружил его на прежнем месте. Воспитатель, похоже, не менял позы всё это время, он по-прежнему внимательно изучал газету, не встревая в общую беседу. А остальные гости, придвинув стулья к большому столу, что-то оживлённо обсуждали. Великий князь, направился было к Карлу Карловичу с намерением поскорее покинуть гостеприимный дом. Однако, случилось иное. Гости внезапно смолкли и в их молчании молодой, лет двадцати, ротмистр ответил на чью-то реплику:

— Ах оставьте, Николай Владимирович. В двенадцатом году Европа, объединённая волей Бонапарта, составила Великую армию двунадесети языков и вторглась в Россию. И чем всё закончилось? Мы их не просто изгнали, а прошли парадом по Парижу. Так что напрасно Вы пытаетесь пугать нас...

— Это были не мы! — прервал офицера великий князь.

— Что? — удивился ротмистр.

— Это были не мы. Не мы изгнали армию Бонапарта. Не мы взяли Париж. Это были наши отцы, а нам ещё нужно доказать, что они передали заботу об отечестве в надёжные руки. Нам ещё предстоит встретиться на полях сражений с сынами французов и других европейцев и сложно предугадать, чем закончится эта встреча.

— А я иговорю, — вскочил молодой человек в цивильном платье, — Европейские государства в своём богатсве и величии всё больше отдаляются от России. А мы живём на деньги, взятые в долг у голандских купцов. Их армии снабжаются самым совершенным оружием и лучшими лошадьми. А у нас? В каком состоянии наши армейские полки?

— И что? В плохом? — ухмыльнувшись, переспросил великий князь.

— В ужасном. Всюду... — распалялся молодой человек.

— А что Вы, лично Вы, сделали для того чтобы в России была самая лучшая в мире армия? — перебил его великий князь. — Подали в отставку?

— Ах, господа, мне так надоела эта политика, — вмешалась в перепалку графиня Закревская. — Я требую стихи.

— Извольте, я почитаю Вам из "Северных Цветов" последнего года, — поднялся молодой человек.

— Любезная Аграфена Фёдоровна, дозвольте мне покинуть Ваш гостеприимный дом, — подошёл к столу Мердер. — Мне жаль покидать столь приятное общество, собравшееся здесь. Но я ещё не вполне оправился от болезни, и бодрствование в столь позднее время изрядно утомило меня.

— Ох, любезный Карл Карлович, мне так приятно было Ваше общество. Надеюсь, что Вы и впредь будете посещать мой дом. Помните, Вы здесь желанный гость.

— Вы очень любезны, — Мердер поцеловал графине руку.

* * *

24 июля 1827, Санкт-Петербург

Обычно, находясь в столице, на церковную службу великий князь предпочитал ходить в Казанский собор. Не то чтобы он любил прогулки, но полагал полезной лишнюю возможность поговорить с митрополитом, после всех церемоний. Тем самым, он явочным порядком сменил своего духовника. Однако сегодня, ему был интересен другой собеседник, потому на воскресную службу он отправился в Зимний дворец. Отстояв положенное, наследник наконец-то смог остаться, наедине, с отцом Герасимом.

— Давно нам не доводилось беседовать, сын мой. Осенью возобновиться твоё учение, и мы станем встречаться часто, — усаживаясь возле отрока, произнёс отец Герасим.

— Несомненно, — кивнул великий князь.

— Сегодня ты решил отстоять службу здесь, а не в Казанском? — Павский вроде как подтвердил уже свершившийся факт, но с нескрываемой вопросительной интонацией.

— Да, — наследник нахмурился, — Мне нужна Ваша помощь.

— Что ж, я готов помочь. Рассказывай.

Великий князь встал перед священником и, старательно выглядывая малейшие перемены в его лице, начал говорить, стараясь не оставлять пауз для встречных реплик:

— Мария Фёдоровна наделила меня заботой о воспитательном доме в Гатчине. Дело это представляется мне полезным во всех смыслах. Потому я с радостью принял это поручение и постарался вникнуть в дела заведения. Однако текущее их состояние не удовлетворило меня. В моих замыслах воспитательный дом должен стать школой, выпускающей людей преданных короне, дельных, с потребным империи образованием. В России недостаёт своих врачей, учителей, инженеров для того чтобы обустроить не только столицу, но и всю землю Российскую. Нам нужны свои стимботы и паровые кареты, шоссейные и рельсовые дороги, свои породы скота и лошадей, свои сорта хлебов и овощей. Нужны свои лечебницы и курорты. А для того необходимо иметь много образованных людей, готовых нести службу там, где им укажет корона. Я обсудил свои планы с директором дома, и он готов воплотить их, но ему требуется помощь. В своих обсуждениях, мы вспоминали Иоганна фон Муральта, о котором, я полагаю, Вы наслышаны. Он некое время преподавал там. Я посчитал, что методы обучения этого человека весьма могут быть полезны, но они не совсем годны для России в их первозданном виде. Соединить их с русской православной духовностью нам показалось затруднительно. Высоко ценя Ваш ум, знания и опыт я решился обратиться к Вам за помощью. Мне нужен человек, который смог бы увязать в единое целое православную духовность и реформаторскую тягу к знанию и самосовершенствованию. Помимо того, возможно мне понадобиться новый учитель Закона Божия в воспитательный дом. Конечно, я полагаю, что Вы слишком значимы для такой должности, но я надеюсь, что Вы подыщете мне подходящего человека. Так что скажите?

— М-м-м... Что ж тут сказать... — отец Герасим в задумчивости поглаживал бороду и медленно начал отвечать. — Мне довелось быть знакомым с преподобным Муральтом и я вполне понимаю Ваши интерес к его преподаванию. Действительно его пансион, а ныне уже училище, широко известен и вызывает интерес. Совершенно очевидно, что заведение сие основано при реформатской церкви. Но...православной вере вовсе не чуждо чувства истины, добра, красоты и вечности, которые он стремится обосновать и развить в созданной им школе "умения". Но для того что бы тебе стало возможным понять это, я расскажу тебе о том что же в сути своей представляет религия... православная религия. Сядь, послушай.

Павский взял наследника за руку и, потянув к себе, усадил рядом.

— Религия есть чувство, коим дух человеческий объемлет внутреннего Невидимого и в нем блаженствует. Обучение религии, прежде всего, состоит в том, чтобы возможно чаще пробуждать, питать и оживлять это святое чувство, дабы оно, укрепляясь и просветляясь внутри человека, давало от себя силу и жизнь всему человеку, всем его понятиям, мыслям, желаниям и действиям. Когда же религиозные идеи приемлются рассудком или чувства внутренние изображаются во внешних формах, тогда начинается положительная религия состоящая из догматов, законов и обрядов. Но оные не выражают всей глубины религии. Такое различение религии как чувства и формы его выражения крайне важно. Большая часть религиозных заблуждений человечества происходит именно из того, что или разум со своими понятиями брал верх над чувствами религии и своими догматами подавлял сие святое чувство, или законность торжествовала над святостью и производила лжесвятость и лицемерие, или мечты воображения олицетворяемы были и принимались за существующие.

Священник вздохнул и убедившись что наследник слушает его, продолжил:

— В нынешнее время Священное писание, на котором утверждается положительная религия, так хорошо рассмотрено, правильно истолковано, и верно понято, что не трудно отделить в нём существенное от несущественного, вечное от временного, всеобщее от местного и составить прочную систему понятий о религии. Церковь, как представительница царства Христова, свои понятия и правила повторяет изречениями Иисуса Христа и Его Апостолов и ничего противного словам и духу Христову не допущает. Однако поверять мысли и действия словами Святого Писания может всякий здравомыслящий, по доверию к тому чувству истины и добра, вложил в нас Бог. При внимательном историческом осмотре догматов и учреждений церкви, конечно, откроется нечто несовместное с нашими обстоятельствами времени и места и с нашим разумением Святого писания, хотя оно было согласно с тогдашними обстоятельствами и тогдашним разумением. В таком случае честный человек должен не осуждать церковь, а влагать новый дух в устарелое учреждение. Если же и сего не можно, то сие устарелое надлежит принимать к сведению, но не к исполнению.

Павский замолчал, и некоторое время они сидели в тишине. Великий князь не решался говорить, чувствуя, что священник не закончил. Наконец, Павский продолжил:

— Так грешит против разума и худо знает религию тот, кто древние понятия о природе, сохранившиеся в Библии, хочет поставить в основание наукам, изъясняющим природу. Таковой безрассудный ревнитель мешает небо с землёю, не умея различить благоговеенного чувства от прозорливого разума. Священные писатели не учат нас Астрономии, Физике или Химии, оставляя нашему разуму свободу в изучении их. И хотя библия не может служить руководством к познанию природы, но всякий здравомыслящий согласится, что она дала верное направление исследованиям, поставив его на истинную точку, с которой природа представляется в прекрасном и величественном виде. Мы, христиане, не благоговеем перед природой, на подобие язычников, восхищаемся ею, как творением Божьим, как отблеском вечной славы его. Это восхищение не мешает разуму в полной мере размерять её силы, разъяснять её явления и проникать в самое сердце её. А разум не мешает в каждой капле воды видеть лучи славы Божьей, — священник шумно выдохнул и заключил: — Основываясь на сказанном, я не вижу никаких препятствий для того чтобы надлежаще поставить образование в воспитательном доме сохраняя при этом в сердцах воспитанников настоящее православное религиозное чувство.

— Так, Вы поможете мне?

— Непременно, я намерен попросить отца Иоанна, дабы он подыскал достойного воспитанника духовной академии для Вас, Ваше Императорское Высочество. Сам же, помогу поставить обучение на должную основу, изложив для Вас подробно систему религии.

Немного утомлённый беседой великий князь, тем не менее, не решался распрощаться. Заметив, что воспитанник хочет ещё о чём-то поговорить, Павский незамедлительно спросил:

— Что-то ещё волнует Вас?

— Я рад что смог заручиться вашей помощью. Я не хотел бы дольше отвлекать Вас от дел. Лишь, один совершенно пустяшный вопрос мне хочется задать, прежде чем попрощаться, — великий князь замялся, но увидев добродушную улыбку священника, сделавшего приглашающий жест рукой, продолжил. — Мне стало известно, что Вы переводили Святое Писание с древнееврейского. Я хотел узнать зачем, ведь уже есть Святое Писание на русском языке?

— Конечно есть, невозможно представить себе православную религию без священных книг на русском. Но к большому сожалению имеющийся перевод был сделан с греческого. Сначала святые отцы в Византии перевели с еврейского на греческий и длительное время Святое Писание читали у нас на греческом, как сейчас католические священники читают на латыни. Но потом сделали перевод на русский. Мне представилось, что вследствие такого двойного перевода истинное Слово могло быть искажено. И дабы уяснить это я, мой учитель митрополит Филарет и другие достойные мужи церкви, решили сделать прямой перевод с еврейского на русский.

— Что ж, спасибо, что удовлетворили моё любопытство. Я не буду больше отнимать Ваше время, — великий князь встал. — Надеюсь, Вы в ближайшее время сообщите мне хорошие новости по поводу подопечного мне дела. Всего Вам доброго отец Герасим.

— Благослови Вас бог, Ваше Императорское Высочество, — перекрестил воспитанника Павский.

* * *

25 июля 1827, Санкт-Петербург

Слегка волнуясь, за своё участие в заседание военно-учёного комитета великий князь вышел из Аничкова примерно на час ранее, чем требовалось. Небольшая прогулка должна была дать ему возможность всё заранее передумать и пережить, а сменяющийся пейзаж не позволил бы ему чрезмерно углубиться в себя. Вот так в сопровождении Юрьевича, несущего тубу с чертежами, и Ильина он достиг генерального штаба. К своему удивлению у дверей он встретился с генерал-лейтенантом Гогелем, который ловко споыгнул с подъехавшей повозки-гитары. Заметив великого князя, Иван Григорьевич густо покраснел и потупив в землю взор, изобразив поклон, поздоровался:

— Желаю Вам здравствовать, Ваше Императорское Высочество! Вы прогуливаетесь здесь или решили навестить наш комитет.

— Здравствуйте, Иван Григорьевич, — улыбнулся наследник, — Вы угадали совершенно точно. Я действительно приглашён сегодня в ваш комитет на заседание о пулях нового образца и одновременно прогуливаюсь, так как приглашён только к десяти.

— М-м, — Гогель рассеяно осмотрел сопровождающих великого князя, — Возможно, Ваше Императорское Высочество немного не верно представляет себе будущее заседание. Позвольте, я поясню Вам. Вопрос о новых пулях целиком подпадает в ведение отделения генерального штаба нашего комитета. Оное состоит из трёх человек, не считая делопроизводителей, однако в связи с болезнью начальника отделения на сегодняшнем заседании будут только двое. Так же на заседание принято приглашать гостей. Учитывая Ваше имя и прямое отношение к рассматриваемому вопросу, Вас не могли не пригласить. Тем не менее, я уверен, что Александр Ильич Хатов, замещающий начальника отделения, даже не предполагал, что Вы почтите его своим присутствием. Ваш отчёт достаточно подробен и ясен, и нам, приученным работать именно с бумажными отчётами, а не с живым словом, их вполне достаточно.

— Хм, тогда будем считать, что мне недостаточно отчёта и необходимо живое слово. Кстати об отчётах, Я с большим удовольствием прочёл Ваше сочинение о солдатском оружии, а потом ещё в Военном журнале, об ударных ружьях. И теперь у меня возник вопрос, владеете ли Вы всеми образцами, о которых писали или свои сочинения Вы основывали на чьих-то отчётах?

— Спасибо, за лестную оценку Ваше Императорское Высочество. Большинство ружей описанных мною, мне доводилось держать в руках, хотя владею в настоящий момент я только одним, с ударным замком собственного изобретения. Тем не менее, мне не удалось полностью обойтись без отчётов других людей.

— О! Вы не могли бы меня ознакомить с имеющимся у Вас образцом. Я не могу обойтись только отчётами и чужими сочинениями. Мне очень ценна возможность потрогать своими руками и увидеть своими глазами.

— Его сейчас нет здесь, — Гогель опустил глаза, пытаясь рассмотреть что-то в своих руках, — Оно в Сестрорецке.

— Я подожду, сколько потребуется. Семён Алексеевич, прошу Вас, обеспечьте за мой счёт доставку ружья в Гатчину из Сестрорецка. И ещё, мне хотелось бы, чтобы Иван Григорьевич, был у меня в гостях в это время... -великий князь снова обратился к генерал-лейтенанту: — Иван Григорьевич, я приглашаю Вас. Надеюсь, Вы рады будете отдохнуть в Гатчинском дворце и лично показать мне Ваше изобретение, а Семён Алексеевич поможет Вам.

— Благодарю за приглашение Ваше Императорское Высочество. Я не ожидал, что моё скромное увлечение ударными запальными устройствами и порохами будет Вам настолько интересно.

— О, да! Меня особо заинтересовал замок системы Рихардса, упоминаемый Вами. Сложилось впечатление, что его можно довольно легко сделать из уже имеющегося кремнёвого замка. Это весьма важное удобство в деле перевооружения армии.

— Вы правы, — лицо генерал-лейтенанта уже приобрело естественный цвет, и было заметно, что новая тема для беседы ему нравится. — Тем не менее, эта система не лишена недостатков.

— Ни одна система не лишена недостатков, но достоинства этой я полагаю слишком важными для условий Российской Империи, — великий князь на мгновенье задумался. — Хотя, полагаю, её можно было бы и улучшить.

— Вот как? — удивился Гогель, — Может, Вы позволите сопроводить Вас на прогулке, я с удовольствием обсудил бы это с Вами?

— В свою очередь, я предлагаю продолжить разговор в Вашем кабинете.

— Я с радостью приму такого гостя. Прошу... — Гогель простёр руку в сторону дверей Генерального штаба.

Через несколько минут они разместились в кабинете директора военно-учёного комитета. Хозяин озаботился угощением и чертежами ударных замков. И вскоре, неторопливо отпивая из чашки брусничную воду, великий князь пояснял своё виденье вопроса, попутно пачкая бумагу своими набросками:

— Как я уже отмечал, основным условием применения в войсках нового замка должна стать простота переделки из кремнёвого замка. Мне представляется следующий вид: вместо кремня в губки зажимается ударник и полка превращается в плоскую площадку с выемкой для скорострельной трубочки, содержащей ударный состав. Трубочка в отличие от колпачка позволяет вместить в себя больше ударного состава. В отличие же от вощёного или лакированного шарика, она надёжно защищает состав и от влаги и от случайного повреждения. Сам достаточно большой размер трубочки также является достоинством. Солдаты, вышедшие в основном из крестьян, имеют довольно грубые руки, не приспособленные для тонкой работы. Им тяжело устанавливать в замок колпачки, имеющие весьма малые размеры или весьма хрупкие шарики. Особенно это становится трудным в горячности боя. Изготовление трубочки ничуть не более трудоёмко, чем колпачка. Но главное, что трубочки можно свернуть из листовой латуни руками в любой мастерской, а изготовление колпачка возможно только с помощью пресса...Но то, что я нарисовал не лишено недостатков, Вы согласны?

— Без условно, первое, что бросается мне в глаза, это необходимость всякий раз руками устанавливать скорострельную трубочку. В то время как шарики позволяют обеспечить механическое их размещение на полке. Второе, что очевидно, это существенный расход латуни. Третье очевидно не настолько, это необходимость соотнесения трубочки с запальником. Четвёртое это то, что трубочку будет разрывать, и её кусочки могут лететь в лицо стрелку.

— Я назову ещё один, — выдержав паузу, заявил великий князь, — при загорании ударной смеси, пламя направляется не только в запальник, но и в стороны, частью даже в лицо стрелку вместе с кусочками трубки. В результате значительная часть ударного пороха теряется зря. Вы согласны?

— Да, но в большинстве замков это неизбежная плата за удобство заряжания. Хотя, ряд систем накрывают ударный порох крышкой полки, со встроенной в неё кнопкой по которой ударяет курок.

— Прекрасно, это именно то .что нужно! — великий князь даже вскочил с места. — Итак, идеальный замок мне представляется следующим. Вместо кремня в губки зажимается ударный молоточек. Полка делается более плоской с канавкой в которою помещается скорострельная трубка. Сверху полка накрывается крышкой, которая дополнительно фиксирует трубку напротив запальника. В крышку установлена кнопка ударника, по которой бьёт курок. Именно эта кнопка передаёт удар на трубку, не смещая при этом крышку полки. В результате, лицо стрелка защищено. Крышка направляет всё пламя в запальник. Конечно, расход латуни при этом не уменьшиться и ручная установка трубки тоже.

— Но, тем не менее, я полагаю крайне важным избавить стрелка от установки ударного состава на полку всякий раз. Необходимым, полагаю использование механизированных систем размещения ударного состава. Это ускорит производство выстрела.

— Ускорит. Но здесь, полагаю, никто не может быть уверен без проведения опытных стрельб. Как вы думаете насколько затруднительно изготовить опытный образец с предложенным мной замком. Разумеется после Вашей доработки. А потом мы сравним его на стрельбах с имеющимся у Вас ружьём из Сестрорецка.

— Хм. Это займёт чуть больше чем две недели, задумчиво произнёс Гогель.

— Прекрасно! Могу ли я просить Вас заняться этим изготовлением. А после жду Вас в Гатчине. Семён Алексеевич поможет Вам во всём.

— Хорошо, я займусь этим. Впрочем, уже приближается время заседания отделения. Позвольте мне проводить Вас.

Немного не так представлял себе заседание комитета великий князь. В небольшом кабинете сидели двое товарищей начальника отделения и секретарь когда в кабинет вошли великий князь с двумя сопровождающими и директор комитета, кабинет стал казаться переполненным людьми. Юрьевичу и Ильину достались места на стульях вдоль стены, а наследник и Гогель сумели устроиться за не большим столом, посреди которого красовался список с отчёта об испытании пуль. На правах старшего, заседание открыл генерал-лейтенант Гогель, что было несколько необычно для заседания отделения:

— Уважаемые господа, основная цель сегодняшнего собрания принять решение по проведению всестороннего исследования пуль, доставленных нам по поручению Его Императорского Величества. Здесь присутствует Его Императорское Высочество Наследник Престола Российского Александр Николаевич, который уже проводил отстрел новых пуль. Списки с его отчётов вам были разосланы заблаговременно. Есть ли дополнения у собравшихся?

Никто не соизволил дополнить председательствующего.

— Нет? Прекрасно! Тогда предлагаю выслушать Его императорское Высочество, возможно, он, как первый, проведший отстрел новых пуль хочет что-нибудь добавить к своему отчёту, для нашего сведения.

Великий князь поднялся и встал возле председательствующего, держа в руках весьма габаритный альбом с рисунками, заботливо поданный Юрьевичем.

— Господа, в дополнение к своему отчёту я хотел бы изложить вам своё мнение с целью пояснить, причины именно таких результатов отстрела. И начать я хотел бы с первого образца, — Наследник подозвал к себе ильина и соорудил из него живой планшет, вручив первый лист из альбома. — На этом рисунке я схематично обозначил, что должно происходить в стволе гладкоствольного ружья при выстреле круглой пулей. Что здесь представляется мне важными. По необходимости в скором заряжании, круглая пуля имеет чуть меньшие размеры, чем канал ствола. Она свободно бросается стрелком на пороховой заряд и придавливается бумагой патрона. При выстреле часть пороховых газов прорывается в имеющийся зазор между пулей и стенкой канала ствола, снижая при этом силу сообщаемую пуле. При этом, пуля, перемещаясь внутри ствола, хаотично ударяется о его стенки, что снижает целкость выстрела. Первый образец по весу подобен круглой пуле, но имеет особую форму, представляющую собой, как показано на этом рисунке, массивный центр пули и достаточно тонкую юбку. Данная пуля опускается в ствол также свободно, как и круглая, не затрудняя заряжания. Однако, при выстреле она ведёт себя иначе. Обратите внимание на следующий рисунок.

Великий князь достал лист, на котором было подробно изображена казённая часть ствола при выстреле. После чего продолжил:

— При выстреле, пороховые газы слегка деформируют юбку, плотнее прижимая к стенкам канала ствола. В результате уменьшается прорыв газов через зазоры, и пуля идёт по стволу ровно, не ударяясь о стенки. Именно этим я и объясняю зафиксированные в отчёте цифры. Теперь несколько слов о втором образце, — великий князь поменял лист. — Основная мысль та же. Пуля свободно опускается в канал ствола, При выстреле пороховые газы прижимают юбку к каналу ствола, вдавливая её в нарезы. Однако, поскольку на это требуется большее усилие, пуля изготавливается удлиненной, что утяжеляет её. В результате газам требуется большее усилие, чтобы сдвинуть пулю, что в свою очередь позволяет сильнее давить на юбку. При этом было отмечено, что если пуля существенно меньше калибра, то газы могут разорвать юбку, что пагубно влияет на целкость. Для предотвращения этого предлагается использовать деревянный клин, который, помогая раздвигать юбку, не позволяет газам прорываться, разрывая её. Я готов дать, если потребуется, более развёрнутое пояснение по каждому опытному отстрелу из моего отчёта. В заключение хочу отметить, возможность применять новые пули к ружьям и штуцерам, уже имеющимся в армии порождает надежду на быстрое и не затратное внедрение новшества. Вот почему эти образцы от имени Его Императорского Величества были направлены в комитет для надлежащей оценки. Однако, значительного внимания заслуживает и вопрос о разработке нового оружия под данные пули, использующего их наилучшим образом. И если для уже существующего оружия мною проведены достаточно обширные опытные стрельбы, то новое оружие потребует отдельного дополнительного изучения. Я закончил.

Спасибо, Ваше Императорское Высочество, — поблагодарил председательствующий. — Кто желает высказаться или задать вопросы?

Повисла неловкая тишина, наконец, с места поднялся исполняющий обязанности начальника отделения Хатов:

— Должен отметить, что отчё о проделанных Его Императорским Высочеством опытах настолько подробный и исчерпывающий, что дальнейшее изучения вопроса о внедрении новых пуль на вооружение в армию не нуждается в дополнительных опытных отстрелах. Считаю возможным осуществить пробное использование данных пуль в Лейб-гвардии Егерском полку.

— Согласен! — Хором отозвались двое сидевших комитетчиков.

— Вот и славно, — удовлетворённо кивнул Хатов и уступил слово Гогелю, радостно потирающему руки.

-Господа, я рад, что труд Его Императорского Высочества нашёл в вас столь благодарный отклик. Сегодня исполняя волю Его Императорского Величества, мы направляем образца в полк. Я уверен, что они спасут многие жизни наших солдатиков в ближайшей войне. На этом предлагаю окончить...

— Господа, позвольте дополнить, — вскочил с места великий князь. — Я рад, что данное новшество не встретило преград в вашем лице, господа. И моё сердце также наполнено ликованием в связи с тем, что образцы направляются в гвардию. Однако... Однако, оптимальное соотношение заряда, веса и формы пули, количества нарезов, их формы и крутизны ещё не определены. Проведённые мной опыты, лишь помогают подобрать достаточное соотношение для существующих на вооружении стволов. Тем самым они облегчают внедрение пуль в армию и гвардию, но... оптимальное соотношение мною определено не было. Если завтра государь даст указание на вооружение полков новыми ружьями, то мы с вами не сможем указать, какое же оружие будет наилучшим. Чтобы мы могли дать ответ на этот вопрос, необходимо подробнейше рассмотреть те силы которые движут пулю по стволу и в полёте. Возможно, для этого необходимо привлечь профессоров по физики из университета. Также их теориям потребуется проверка, для чего необходимо на том же артиллерийском полигоне организовать опытный отстрел ружей. Только это позволит вооружить войска империи лучшими ружьями под эти пули.

— Ваше Императорское Высочество, — покраснев и потупив взор, ответил директор, — Дело в том, что военно-учёный комитет сам не производит ни опытных стрельб не исследований. Всё это делают преданные отечеству офицеры и инженеры в своих полках и на своих заводах. Комитет лишь оценивает их успехи и направляет их деятельность в самом общем виде. Так и теперь с данными пулями, мы лишь рекомендуем командиру Лейб-гвардии Егерского полка использовать данные пули. Мы поможем ему в выборе нужных размеров и образцов, но само употребление пуль останется на произвол того понимания правильности службы государю, которое имеется у командира полка. Павел Алексеевич Гартонг, известен как человек, стремящийся к новому, посему, вверяя его заботам образцы пуль, я нисколько не сомневаюсь в их судьбе.

— Что же касается опытов по созданию новых ружей под эти пули, — дополнил начальника Хатов, прищурившись взглянув на Гогеля, — то возможно дать рекомендацию о том Сестрорецкому оружейному. Хотя не имея заказа на выпуск такой партии, завод может не взяться за подобные опыты.

* * *

26 июля 1827, Санкт-Петербург

Вчера, вернувшись из комитета в Аничков дворец, великий князь обнаружил стопку книг на шведском языке. Несложно было догадаться, что это Сперанский исполнил своё обещание о предоставлении воспитаннику свода законов Великого княжества Финляндского. Увидев, лёгкое замешательств наследника при виде латинских букв, Юрьевич поспешил сообщить: "Ваше высочество, я уже подыскал для Вас человека способного перевести эти тексты. Если Вы задержите свой завтрашний отъезд до обеда, я берусь представить его Вам". И вот, теперь перед наследником престола был молодой подпоручик финского учебного стрелкового батальона.

— Ваше имя?

— Аксель Ёнссон, Ваше Императорское Высочество.

— Швед?

— Да.

— Давно служите в батальоне?

— Второй год.

— Почему Вы поступили на русскую службу?

Юный швед тяжело вздохнул, явно не находя, что ответить.

— Расскажите подробно, кто Ваши родители, где вы росли и почему, в результате, оказались в батальоне.

— Мой отец дворянин из Вестерботтена. Когда земли окончательно пришли в запустение он продал имение и хотел поступить на службу, но ему не хватало денег купить патент офицера и тогда пришлось уехать из Швеции в провинцию. Он приехал в Або, женился на местной уроженке шведского происхождения и, использовав её приданное, купил патент таможенника. Потом Финляндия была присоединена к Российской империи. Посчитав, что в Швеции нас никто не ждёт, а в Финляндии за отцом числится место, наша семья осталась. Мой отец ещё полон сил, поэтому я посчитал совершенно бессмысленным ждать когда патент достанется мне по наследству. Мне предстояло искать место самому. Благо, мне удалось поступить в Императорскую академию, но доучиться я не смог. Моей семье было затруднительно содержать меня, потому я вынужден был искать службу. Карьера военного на русской службе мне показалась лучшим вариантом из того что мне могли предложить обстоятельства.

— Однако, как мне известно, Ваш батальон квартирует в Гельсингфорсе. Почему Вы оказались в Санкт-Петербурге?

— Я нахожусь в сопровождении генерал-губернатора Закревского и его семьи.

— Вот как, — великий князь усмехнулся, — Допускаете ли Вы возможность оставить службу и вернуться в Або, если Ваше материальное положение упрочиться достаточно?

— Я не представляю, что мне делать там. В случае если мне доведётся оставить службу, я предпочту найти себе место здесь, в столице.

— Как я понял, шведский язык Вам родной, — великий князь взял из стопки верхнюю книгу и протянул Ёнссону. — Переведите.

— Откуда начинать?

— Начните пока с начала.

— Утвержденная Его Королевским Величеством и Чинами Государства. Форма Правления. Стокгольм.. двадцать первое августа одна тысяча семьсот семьдесят второго года. 1772 г. Мы Густав, Божиею Милостью Король Шведский Готский и Венский и прочая, Наследник Норвегии, Герцог Шлезвиг-Гольштинский и прочая, сим объявляем. Так как Мы с начала Царствования Нашего беспрерывно желали направлять Королевское Наше могущество и власть к восстановлению, силе и благу Государства, а также к пользе, безопасности и благоденствию Наших Верноподданных; и так как Мы милостиво находили при этом, что нынешнее положение Отечества требует, для достижения упомянутой высоко полезной цели, неминуемого исправления Основных Законов; и так как Мы составили по тщательнейшем обсуждении и утверждении Форму для Правления Государства, каковая собранными ныне Сословиями Государства единогласно принята и укреплена присягою, — милостиво утверждаем Мы и укрепляем эту Форму Правления, на которую Сословия Государства согласились, точно такой, как она ниже чего от слова до слова гласит...

— Хорошо, теперь десятый параграф.

— М-м-м, все высшие должности, начиная от Лейтенант-Полковника до Фельдмаршала, включая и оба эти чина, и все должности, сим степеням соответствующие, как духовные, так и светские, должны быть жалуемы Его Королевским Величеством в собрании Государственного Совета следующим образом: когда окажутся вакантные места, то Государственные Советники будут осведомляться о способностях и заслугах всех тех лиц, которые просятся на них и могут быть приняты во внимание; после того Государственные Советники сделают представление о том Королю, и тогда Он в собрании Государственных Советников Милостиво объявит удостоенного Его Милостивого выбора, то Государственные Советники поместят в Протокол необходимые свои примечания, не переходя дальше к подаче своих голосов.

— Ладно. А теперь тридцать восьмой.

— Э-э-э, государственные Чины не должны уклоняться от собрания, раз они Его Величество созваны в то место и то время, которые будут им назначены, для того, чтобы советоваться с его Королевским Величеством по тем делам, по коим Его Величество их созвал; и никто не должен, какие бы тому ни были причины, принять на себя власть созвать Государственные чины на общий Риксдаг, кроме одного Королевского Величества; исключается лишь время малолетства Короля, когда это его право предоставляется его Попечителю. Но если бы трон стал свободным в отсутствие наследников, (несчастное событие, но Милостивый Бог свидетель Мы хотели иметь их в достатке)...

— Сороковой.

— М-м-м, не может Король ни издать какого-либо нового закона без ведома и согласия Государственных Чинов, ни отменить старый.

-Сорок шестой.

— М.-м-м, собрания Государственных Чинов не должны продолжаться более трех месяцев и чтобы Государство не отягчалось продолжительными Риксдагами, как то случалось до сего времени, Король по истечении этого определенного времени может прекратить Риксдаг и разослать всех по домам. Если в течение сейма не будет утверждено новых налогов, то налоги имеют оставаться прежними.

— Полагаю, достаточно. Меня Вы устраиваете. Вам довели суть предстоящей службы? Вы готовы служить при мне?

— Да, Ваше Императорское Высочество, готов.

— Тогда можете быть свободны. Уладьте свои дела. Я ожидаю Вас в Гатчине так скоро как только это станет возможным для Вас... Семён Алексеевич, — великий князь повернулся к Юрьевичу, — помогите подпоручику Ёнссону поскорее прибыть для прохождения службы.

* * *

27 июля 1827, Гатчина

Вчера, прибыв из столицы поздно вечером, наследник с удивлением обнаружил, что во дворец, который он по привычке считал своим, навестила его настоящая хозяйка. И всё сразу преобразилось. Тихое уединённое место напоминало разворошенный муравейник. Все слуги, солдаты, рабочие перемещались либо бегом, либо скорым шагом. Наследник велел известить вдовствующую императрицу о своём приезде, но бабушка не приняла его, сославшись на усталость. Минут через двадцать все обитатели дворца перешли на шёпот и перемещались по залам исключительно крадучись. Императрица изволила почивать. И только за совместным завтраком у них появилась возможность поговорить.

Встав как обычно рано, великий князь не только успел перекусить, но и немного позаниматься с учителями, когда, около девяти часов, получил известие, что Императрица готовится к завтраку. Прибыв несколько раньше назначенного времени, Саша вынужден был ожидать в коридоре, пока Мария Фёдоровна пройдёт мимо него в обеденную залу, чтобы следом за ней занять место за столом.

— Bonjour Sasha, — приветствовала бабушка, проходя в залу.

— Bonjour grand-mХre, — ответил внук и смиренно наклонил голову, подставляя лоб для поцелуя.

Уже за столом он попробовал поинтересоваться причиной столь неожиданного визита императрицы:

— Признаюсь Ваше прибытие оказалось весьма неожиданным для меня, потому я отправляясь в столицу не отдал соответствующих распоряжений о подготовке подобающей встречи...

— Кому, ха-ха? — найдя в словах внука, что-то весёлое, спросила Мария Фёдоровна.

— Кому? — переспросил Саша.

— Кому ты полагаешь отдать распоряжения?

— Э-э-э, — не совсем понимая причину весёлости Марии Фёдоровны, Саша несколько растерялся, — Прежде всего, Штенгеру. Ведь Ваш визит, прежде всего, ему ревизия.

— Ха-ха, Так я и приехала на именины Фрица. Конечно, это скорее повод, я просто соскучилась по своей Гатчине.

— Фрица?

— Ну да, Фёдора Фёдоровича, сына Фёдора Андреевича, — уловив лёгкое замешательство на лице внука, Мария Фёдоровна внезапно нахмурилась. — Ты не знал, о нём? А ты знаешь, сколько раз Фёдор Андреевич женат?

— Э-э-э, я...— наконец, великий князь взял себя в руки и решительно отрезал. — Нет. Не знал. Не знаю.

Мария Фёдоровна строго посмотрела не него, выгнала всех слуг из залы и, демонстративно отодвинув тарелку и поставив локти на стол, направила свой иссушенный указательный палец в переносицу внука:

— Ты, mein lieber Enkel... Твои наставники должны учить тебя не только геометрии и фортификации, но и основам жизни в обществе. Ты будущий император и должен являть собой пример... Я непременно сделаю замечание Карлу Карловичу, за его упущение... А теперь постарайся понять. Ты живёшь в этом городе не один день. Ты не просто принадлежишь к императорской фамилии, а член семьи правящего императора. Даже больше, ты его наследник. При всём своём малолетстве, ты уже должен быть центром жизни того города в котором находишься. А это значит, прежде всего, ты должен участвовать в жизни городского общества. Тебе надлежит знать о всех значимых горожанах всё, что является общеизвестным и даже больше. Ты должен быть извещён о всех крупных городских делах. И даже более, ты должен участвовать в них и в жизни городского общества. Фёдор Андреевич Штенгер директор Гатчинского градоуправления и дворцового управления. Он первейший человек в городском обществе. Он непосредственно отвечает за содержание дворца, в котором ты живёшь, и парка, по которому гуляешь. А ты не знаешь о нём ничего, хотя, видимо, ожидаешь его содействия в строительстве твоей дороги.

Мария Фёдоровна выдохнула, убрала локти со стола, пододвинула тарелку и крикнула:

— Эй, кто-нибудь!.. — и добавила вошедшим слугам. — Остыло. Замените.

Саша задумчиво смотрел на графин с морсом, стоящий прямо напротив него.

— Ха-ха, научишься, — легко рассмеялась Мария Фёдоровна, — Так вот, Фёдор Андреевич немец из остзейских дворян. В прошлом году он повторно женился, первая жена умерла в двадцать пятом. Молодая жена его, Августа Карловна в девичестве Фридерици, четырнадцатого мая сего года родила сына, Юлия. От первого брака он имеет двух дочерей младшая София твоего возраста и Паулина, на два года старше, а также сыновей Василия четырнадцати лет и Александра четырёх лет. Кроме того, у него есть приёмный сын, Фёдор Фёдорович Трепов, которого близкие именуют Фриц. Весьма энергичный молодой человек, сейчас обучается в Инженерном училище. Это у него позавчера были именины. Хочу отметить, что ранее семья Штенгера проживала во дворце, благо он пустовал, и они могли им свободно пользоваться, никого не стесняя. Теперь же, твоё желание жить здесь вынудило их переехать на казённую квартиру, что на Загвоздинской улице. Полагаю, тебе достаточно для начала, чтобы подумать.

— Спасибо, — выдавил из себя Саша, внезапно осознав, что упустил из виду человека, с которым придётся долго и плотно общаться по всем гатчинским делам.

— Мне рассказали, что ты хочешь начать разработку торфа, — внезапно перевела разговор на другую тему Мария Фёдоровна, — это по-настоящему благое дело. Позавчера я так и сказала, что это варварство, рубку леса на дрова, давно пора прекратить. Лес слишком ценен, чтобы бездарно сжигать его в печах. Посему я намерена, как только твоё предприятие заработает, ввести запрет на рубку дров в моём Гатчинском уделе. Я уверена, многие люди из гатчинского общества, которые дорожат моим расположением, с удовольствием будут отапливать свои дома торфом, не говоря уже о казённых и благотворительных учреждениях. Не знаю настолько нужна при этом дорога с паровой каретой, но предприятие для выработки торфа Гатчине необходимо.

— О! Я рад, что моё предложение пришлось Вам по душе.

— Я сама об этом помышляла ещё лет двадцать назад. Но заботы о насущном дне так утомили меня, что пришлось оставить многие такие прожекты. Мне доложили, что ты собираешься строить дорогу мимо дворца до фарфорового завода.

— До стекольного завода Веддера.

— Ну да, — улыбнулась Мария Фёдоровна, — именно до него... Переверни тарелку, знакомо ли тебе клеймо на её дне.

Саша рассматривал незнакомое клеймо. Впрочем, он уже начал догадываться, что оно означает, но бабушка не стала выдерживать интригу долго:

— Это клеймо Мариенбургского фарфорового завода Ея Императорского Величества Марии Фёдоровны. Хотя, не буду спорить, господин Веддер предпочитает изготавливать стекло. В любом случае я рада, что он увидел выгоду в твоём предложении.

— Я ещё не делал конкретного предложения, а имел лишь самый общий разговор с директором завода. Из него мне стало очевидным, что если я обеспечу доставку торфа к заводу по сравнимой с дровами цене, то смогу продать его достаточно много для печей завода.

— Сможешь, — утвердительно кивнула Мария Фёдоровна, — а поскольку я желаю того, то сможешь продать и дороже... Не пора ли закончить с трапезой.

Императрица отодвинула от себя посуду, пристально посмотрела на внука и распорядилась:

— Проводи меня.

Они неспешно прогуливались по парку, молча наблюдая красоты гатчинских озёр. Императрица не считала нужным говорить, а наследник благовоспитанно помалкивал, ожидая пока старший выразит желание пообщаться. Уже пройдя горбатый мостик, Мария Фёдоровна, решила продолжить беседу.

— Мне нравится, что ты постоянно предлагаешь новое. Пули, теперь новую форму. Вон, стоят твои гимнастические преграды. Надеюсь, после обеда ты покажешь мне, как занимаешься на них. Бриммер с интересом отнёсся к твоей идее переделать воспитательный дом. Хочешь создать свои потешные полки. Хе! — Мария Фёдоровна остановилась и, усмехнувшись посмотрела на внука. — И ещё торф и паровая карета. Это всё очень похвально. Ты юн, самое время пробовать новое. Но я хочу предостеречь тебя. У каждого нового дела есть свои противники и сторонники. И почему-то обычно так складывается, что сторонники юны, малоопытны и не имеют большого веса, а противники влиятельны, богаты, опытны в интригах. Их, противников, почему-то всегда больше. Будь осторожен. Тебе нужно научиться сдерживать свои порывы, чтобы новое всегда имело оттенок старого, тогда возможно тебе удастся уменьшить число противников и подточить их силы. И главное никогда не берись менять сразу всё. Иначе многочисленные обиженные скоро договорятся между собой и станут не просто противниками твоих дел, а твоими врагами...

Мария Фёдоровна глубоко задумалась о чём-то, лицо её побледнело. Она тяжко вздохнула и продолжила свою прогулку по парку. Наследник благоразумно не нарушал тишины, следуя сбоку от бабушки. Наконец императрица будто проснулась, лицо её оживилась, она оглянулась на внука.

— Вот ты задумал добывать торф, доставлять его по железной дороге и топить им дворец, стекольный завод, воспитательный дом и другие казённые учреждения. Новое дело, хорошее... Только, оставишь ты без дополнительного дохода управляющих казёнными домами, что за долю малую покупали дрова подороже у купчишек. Эти чиновники невзлюбят тебя за это. А купчишки дровами торгующие потеряют доход. У крестьян, стоящих у купчишек на подвозе со своими лошадёнками, пропадёт отработка. Твоя дорога ляжет через город, пересечёт улицы и горожане, спотыкаясь, будут вспоминать тебя недобрым словом. Вся эта нелюбовь будет клубиться вокруг твоих дел грозовым облаком, пока кто-нибудь не додумается сломать твою дорогу. Потом это будут повторять каждую ночь...

Она продолжила говорить после того как они прошли молча метров триста.

— Я знаю, Николя запретил тебе выложить из своих сбережений потребную сумму. Но ты имеешь в учителях Егора Францевича. И я уверена, наш финансовый Одиссей уже научил тебя паре трюков, чтобы добыть потребные суммы. Если ещё не научил, так научит вскорости. Ты сможешь найти достаточно солдат и арестантов, чтобы построить свою дорогу. Но я прошу тебя задуматься, о другом пути. Возьми в дело местных купчишек, тогда они будут получать свою копейку с него. Людей казённых поставь в подряды пусть свою малую долю возьмут там. Крестьян найми на стройку и дай им возможность заработать свою копейку. А для горожан устрой по выходным праздничные катания, чтобы возле дворца поезд встречал оркестр. Чтобы твоя дорога создавал им праздник. Этим ты уменьшишь число недовольных и отнимешь у них силы. Что скажешь?

— Чтобы я позволил чиновникам красть из моего кармана, поскольку лишил их возможности воровать из папиного. А купчишкам отдал те деньги, которые рассчитывал получить со своего дела. И полагаю, что горожане не захотят кататься в вагонах для торфа, мне придётся потратиться на красивые вагончики. Чтобы у них был праздник, я должен буду его оплатить. А ради чего, я должен всё это делать: кормить воров, развлекать лентяев, давать деньги людям не способным их заработать? Только из-за боязни того, что кто-нибудь начнёт ночами ломать мою дорогу. Хе! — Саша возражал очень боевито и даже усмехнулся в конце, но потом как-то обмяк. — Тем не менее, Вы во многом правы. Я готов сделать, как Вы мне советуете.

Бабушка остановилась и, приподняв левую бровь, уставилась на внука.

— Хм, тогда я предлагаю тебе завтра навестить Фёдора Андреевича, и пусть запоздало, но поздравить Фрица с именинами. А там, за чашкой чая вы сможете обсудить предстоящие дела.

— Но я не приглашён, и не заготовил подарок.

— Считай, что приглашён. А подарок я приготовлю сама. Надеюсь, ты не возражаешь.

* * *

30 июля 1827, Гатчина

Получив известие, что Мельников производит осмотр по месту прокладки железнодорожных путей, великий князь направился к стекольному заводу. Завод был ближе к дворцу, кроме того, юный ракетчик ещё вечером двадцать седьмого набросал эскизы сопла Лаваля, с намереньем заказать их из фарфора. Конечно, сопло не было рассчитано и лишь на глаз имело необходимую геометрию, но рассудив, что это лучше чем практикуемая сейчас шайба с дыркой, он заказал три десятка таких "чашек". Мельникова возле стекольного завода застать не удалось, и великий князь направился по предполагаемому железнодорожному пути к будущему торфопредприятию. Инженера он нашёл на торфяниках возле Малой Гатчины.

Когда из-за зарослей к ним выехал великий князь, Мельников стоял в одной рубашке, деловито осматривая окрестности и раздавая указания двум помощникам. Бравые мужички бодро копали яму.

— Здравия желаем, Ваше Императорское Высочество, — гаркнули мужички, замерев смирно и продемонстрировав своё сословное состояние.

— Здравствуйте Ваше Императорское Высочество, — с неким опозданием приветствовал наследника Мельников.

— Здравствуйте, продолжайте работу, — ответил великий князь и подъехал к Мельникову, — Я рад, Павел Петрович, что вы так взялись за работу над нашим проектом. Вы начали с торфяников?

— Да, я посчитал этот участок наиболее сложным, и потому начал с него.

— Что можете сказать о нём?

— Подождите, сейчас молодцы закончат... — Мельников выжидательно замер.

— Есть, ваше благородие! — крикнул один из мужичков.

— Сколько?

Помощник поставил в яму мерную палку и сообщил:

— Половина.

— Хорошо. Давайте глубже.

Через незначительное время раздалось:

— Есть! Четверть, не больше.

— Глубже, — скомандовал Мельников

Помощники продолжили копать, вскоре с их уст стали срываться ёмкие эпитеты. В ход пошла кирка. Когда мужички доложили, что закончили, инженер приказал:

— Лопату со дна подай.

Мельников подошёл к краю ямы отрытой уже более чем на два метра и внимательно рассмотрел поданную ему на лопате землю. Наконец он вернулся к великому князю, дав указание молодцам переходить на двести саженей вперёд.

— Что могу сказать, Ваше Императорское Высочество... Здесь грунт вполне годен. Примерно под полсаженью торфа лежит слой плотной голубой глины, глубже красная вперемешку с камнем, и дальше в глубине плотный суглинок. Сняв слой торфа и соорудив небольшую насыпь, здесь вполне можно проложить пути. Но ближе к месту добычи, торфяной слой достигает сначала сажени, потом полутора, а потом и более двух. Там уже не разумно выбирать торф. Класть же пути поверх него опасно. Торф слишком мягок и податлив, легко размывается дождями.

-Вы хотите сказать, что Вы не готовы определить способ прокладки пути?

— Я лишь поясняю трудности.

— Гать будете делать?

— Я пока не определил.

— Хорошо, Направимся дальше, насколько я себе представляю, там земля становится плотнее. Полагаю, что в городе можно будет и вовсе обойтись без насыпи.

— Позвольте мне закончить мою работу, Ваше Императорское Высочество, после я некоторое время обдумаю увиденное и представлю Вам свои соображения.

— Не буду Вас торопить, Павел Петрович. Сейчас у Вас есть времени сколько Вам потребно. Направимся к следующему месту.

— Непременно, я хотел бы закончить сегодня, а времени не так много.

Мельников пошёл к помощникам уже начавшим копать следующую яму. Великий князь тронул коня следом. Внезапно Мельников остановился.

— Ваше Императорское Высочество, позвольте Вас спросить.

— Спрашивайте, Павел Петрович. Я постараюсь ответить.

— Тогда, на заводе у Кларка Вы предложили особую форму рельса в поперечном его сечении. Позвольте спросить: почему? Почему именно такую форму?

— Надеюсь, моё предложение окажется полезным. Когда я задумался о форме рельса, то рассуждал так... — великий князь задумался на мгновение. — Это, наверно, должна быть железная полоса. Если положить её плоско, тона будет сильно прогибаться. Потому надо поставить её ребром. Однако даже в этом случае полоса, как мне представляется, должна быть не только довольно высокой, но и весьма толстой, чтобы не прогибаться под весом поезда. Такая полоса потребует значительное количество металла, что весьма затратно. Тогда я посчитал возможным утоньшить ту часть полосы, что ближе к земле, полагая что роль этой части, как ребра дающего жёсткость, может быть исполнена и при утоньшении. А потом мысленно попытавшись прикрепить полосу к брёвнам, я посчитал разумным снабдить рельс подошвой за которую его удобно было бы цеплять. Ко всему прочему подошва, выполненная не уже верхней части позволит рельсу весьма устойчиво стоять без дополнительного крепления. Несомненно, я не проводил ни каких расчётов и не готов указать точно размеры, которые необходимо соблюсти, но исходя из общих рассуждений, я посчитал такую форму наиболее правильной. Для меня совершенно очевидно, что нижнюю часть можно утоньшить. Но не менее очевидно, что её нельзя делать слишком тонкой. Совершенно очевидно, что подошва должна быть широкой. Но это вовсе не означает, что эту подошву нужно делать чрезмерно широкой. Необходимо расчётом или опытом определить, какой размер наилучшим образом подходит для нашей дороги.

Великий князь замолчал, заметив как, забыв о приличиях, вперился в него взглядом Мельников. Инженер не выказывал никакого желания поддержать беседу, размышляя о чём-то, и наследник решил развить тему до полной однозначности:

— Мне представляется, определяющим в расчётах будет вес паровой кареты и гружёных вагонов, а также скорость ими развиваемая. Вот смотрите, — широким жестом он заставил инженера перевести взгляд со своего лица на руки, — Мы можем некоторым образом предположить, сколько весит карета и вагоны. Назовём это подвижным составом, перемещающимся по рельсам. А так же можем предположить общую длину такого состава. Тем самым, можно будет рассчитать, какой вес приходится на одну сажень рельса. Рассчитав или проведя испытания с саженью, мы сможем определить какова толщина металла должна быть, чтобы рельс выдержал подвижный состав существенно не изгибаясь. Точно так же мы сможем определить, какой вес передаётся с рельса на грунт. Это позволит нам определить частоту укладки брёвен, их длину, необходимость изготовления насыпи на каждом участке дороги. Не менее важна и скорость. Дорогу вряд ли удастся сделать абсолютно прямой. Совершенно очевидно, что чем выше скорость подвижного состава, тем более плавным должен быть поворот дороги. С учётом веса и скорости состава определится возможность некоторым образом наклонить поверхность дороги сделав один рельс выше другого. Ещё нам предстоит на опыте изучить, как будет вести себя рельс в случае некоторой несоосности колёс, насколько опасным будет наличие некого зазора на стыке рельс и многое другое.

Всё это время, совершая манипуляции руками, великий князь удерживал на них внимание Мельникова, и вот он закончил говорить, дав Павлу Петровичу произнести сдавленное: "Н-да".

— Именно так, Павел Петрович, — поспешил добить инженера великий князь, — ведь Вы же не полагаете, что эта дорога будет единственной в империи. Недостаточно построить нечто для забавы наследника престола, по которому бегала бы паровая карета. Нам предстоит построить опытную дорогу, научившись на строительстве которой, мы смогли бы строить дороги по всей России. При этом понимая всю сложность затеянного, я призываю не бояться совершить ошибку. Цена её сейчас будет не настолько высока, как кажется.

— Спасибо Ваше Императорское Высочество. Позвольте мне продолжить работу, времени действительно мало.

— Работайте Павел Петрович, я же сейчас оставлю Вас, но надеюсь присоединиться к вам после обеда. Меня сильно заботит вопрос устройства моста через реку. До встречи.

* * *

4 августа 1827, Санкт-Петербург

В связи с пикантным положением, в котором находилась императрица, вся императорская фамилия последнее время пребывала в неком душевном волнении. Сроки уже подходили, и почти месяц Александра Фёдоровна находилась в Зимнем дворце под присмотром врачей. Она была не одна. Великая княгиня Елена Павловна, жена Михаила Павловича, находилась так же на последнем сроке. Сходное положение сближало женщин, и они много времени проводили вместе. Несмотря на заверения придворных медиков, их мужья не могли избавиться от мучающего их беспокойства за судьбу рожениц. Николай Павлович в эти дни был особенно неуравновешен и склонен к сантиментам. Потому вчерашнее письмо от государя, в котором он сетовал на невозможность прогуляться по летнему саду с сыном, не могло быть воспринято наследником иначе как приказ приехать. Тем же вечером великий князь прибыл в Аничков дворец.

Утром наследника уведомили, что государь будет рад совместной прогулке в три часа. Воспользовавшись этим, первую половину дня великий князь намерился провести с матерью. Александра Фёдоровна находилась в расстроенном состоянии духа и приняла сына холодно. А после непродолжительной беседы и вовсе попросила оставить её, сославшись на плохое самочувствие.

Не зная, куда податься до назначенного времени, великий князь направился в генеральный штаб, отвлечь министра финансов от работы. Он застал Канкрина за чашкой чая и облегчённо отметил про себя, что ему было бы весьма неприятно отвлекать человека от работы.

— Здравствуйте, Ваше Императорское Высочество! Не желаете ли чая? — Улыбаясь предложил хозяин.

— Здравствуйте, Егор Францевич. Благодарю за приглашение, с удовольствием присоединюсь к Вам, — великий князь присел за столик. — Не знал, что вы имеете привычку делать перерыв в работе в это время.

— Да... Я постоянно делаю перерывы каждые два часа, иначе просто невозможно. Я прихожу на службу к десяти, а ухожу в восемь. Иногда бывает, что и остаюсь до следующего утра. Видите кушетку, буквально позапрошлой ночью довелось спать на ней.

— Было срочное дело?

— О, да. Позвольте поинтересоваться Вашими делами, что привели сюда.

— Ах, вынужден просить Вашего прощения, — слегка покраснел великий князь, — избыток свободного времени и интригующие слова Марии Фёдоровны привели меня.

— Вот как, — Канкрин вскинул брови, — впрочем, это не удивительно. Мария Фёдоровна, в отличии от меня, старого болтуна не произносит пустых слов. Что же именно она сказала?

— Речь шла о деньгах, — вежливо улыбнувшись шутке, отвечал великий князь. — Мы говорили об изыскании средств для устроения моей дороги в Гатчине. Она предположила, что Вы можете научить меня, каким образом возможно найти деньги на строительство не привлекая в дело гатчинское купечество, но настойчива советовала мне всё же привлечь его.

— О каких суммах идёт речь? — деловито поправив мундир и серьёзно взглянув на малолетнего наследника, поинтересовался министр финансов.

— Пока по самым приблизительным оценкам на дорогу потребуется около семисот тысяч. Государь разрешил мне взять из личных средств двести. Остальные я должен изыскать.

— А сколько средств у Вас остаётся?

— Что-то я должен потратить на разработку торфа, останется не использованным около четырёхсот тысяч.

— Ещё у Вас имеется Батово, я грубо оцениваю его в сто тысяч. И тем самым заключаю, что при первом взгляде ваших средств должно хватить на всю стройку. Но...

— Но я не могу их вложить и имение продать не могу.

— Вы не поняли, я говорю о займе. Это общепринятая практика. Имея землю, помещик кладёт её в залог в Заёмный банк. И получает деньги. Например Вы могли бы получить сто тысяч под пять процентов годовых. Эти деньги рачительный хозяин вкладывает в Коммерческий банк под те же пять процентов и получает вкладочные билеты на всю сумму. Оные билеты имеют хождения наравне с деньгами безо всякого стеснения. Например, почти весь оборот ярославской ярмарки совершается именно в них. Таким образом, помещик не теряя возможности извлекать доход из своей земли, не угнетаясь выплатой процента, получает средства для оборота. И если оные будут им потрачены с умом, то он сможет изрядно обогатиться. У Вас же есть и иная возможность. Ваши деньги уже лежат на вкладе, а на руках Вы имеете билеты либо Коммерческого банка либо сохранных касс. Вы не можете потратить их напрямую, как деньги, это было бы нарушением запрета Его Императорского Величества. Но под них, как под ценные бумаги, можно взять заём. И потратить уже его. Основанием же для займа может служить не только залог, но и Ваше имя. Вы можете выпустить в ход облигации, которые вполне могут быть выкуплены заинтересовавшимися людьми. Или же взять деньги у кого-нибудь под вексель. Хотя я бы не рекомендовал Вам занимать под имя более ста тысяч. Но смею заметить, что Мария Фёдоровна мудра. Совсем не обязательно использовать Ваше имя, деньги и имение, когда можно воспользоваться Вашим положением.

— Это как?

— Вы член императорского дома, и если не сейчас, то в будущем товарищество членом или покровителем которого Вы станните обретёт не малые преимущества. Это очевидно всем деловым людям, посему при довольно небольших для Вашего положениях потребностях, в пятьсот тысяч, Вы можете надеяться собрать эти деньги с людей привлечённых в организованное Вами товарищество. Вряд ли разумно привлекать несравненно более низкое для Вас гатчинское купечество в полные товарищи, но вот товарищами на вере они вполне могут стать, — заметив кивок наследника, Канкрин не придал ему значения и пустился в пояснения: — Товарищ на вере не участвует напрямую в деятельности, он лишь передаёт в управление капитал и участвует в разделение прибыли соответственно своему вложению. Вы, являясь единственным полным товарищем, будете вести все дела и отвечать за них всем своим имуществом.

— Да, это вполне может подойти... — немного растягивая слова, заметил великий князь.

— Есть и иной вариант. Товарищество на акциях. Оно не так привычно для наших людей, но я бы советовал подумать о нём. Многоё в нём зависит от высочайше утверждённого устава, но в целом оно привлекательно тем, что каждый из участников получает прибыль соответственно своему участию, выраженному в количестве акций. При этом он может выйти из товарищества простой продажей этих акций. Это имеет большое удобство.

— Согласен. Однако, не могу не отметить, что являясь единственным полным товарищем, я держу всё дело в своих руках, а в товариществе на акциях я не могу быть уверенным в том что товарищество будет делать то, что мне угодно.

— Но разве Вы не видите иных возможностей управлять делом, кроме прямых распоряжений, — улыбнувшись, отметил Канкрин.

— Однако, в оное товарищество я могу вложить лишь двести тысяч. Стало быть, акции на пятьсот тысяч окажутся в руках других людей, которые, возможно, тоже захотят управлять... Моим! — громко выделил слово великий князь, — Моим делом.

— И всё же, — Канкрин снова улыбнулся, — я предлагаю вам подумать и об этом способе получения денег. Именно им Вы сможете привлечь не только деньги гатчинских купчишек, но и деловых людей из столицы.

— Если я верно понимаю, то выбирать мне предстоит из товарищества на вере или на акциях. Тогда поясните мне, почему Вы полагаете, что деловые люди из столицы не захотят внести пай на вере, но вполне могут приобрести акции. Видимо есть какое-то существенное отличие.

— Разумеется, отличие есть, — Канкрин посмотрел, на часы, — Вы можете уделить нашей беседе ещё около часа, дабы я мог подробно пояснить Вам.

— У меня есть время до половины третьего. Потом я вынужден буду покинуть Вас.

— Полагаю, этого достаточно, — Егор Францевич взял лист бумаги и разделил его крестом на четыре части, — Позвольте, я начну...

Без десяти три, адъютант пригласил наследника в кабинет государя. Император выступил из-за стола навстречу сыны и улыбаясь воскликнул:

— Sasha! — Николай Павлович раскрыл объятья, — Я рад видеть тебя!

— Папа, я выехал к Вам немедля, по получению письма... — ответил наследник, покорно принимая родительский поцелуй.

— Я с удовольствием послушаю о твоих делах. Пойдём на набережную. Заодно зайдём к Александру Христофоровичу, пришли донесения из Иркутска.

Государь размашисто подписал какую-то бумагу, колокольчиком вызвал адъютанта, протянул ему толстую папку со стола и сказал:

— Передайте Егору Францевичу моё одобрение, — и обратился к сыну: — Идём. Сейчас ты мне расскажешь про новые мундиры для солдат.

Они неспешно прогуливались вдоль Невы. Наследник живо описывал императору свои задумки в области новой повседневной формы, временами показывая на себе расположение различных деталей одежды. Николай Павлович слушал внимательно, улыбка не сходила с его лица. Он благожелательно покачивал головой, иногда что-то переспрашивал, чем воодушевлял сына ещё больше.

— ...В итоге, армия обретёт дешёвую и удобную для повседневного ношения форму. — заключил великий князь.

— О, да. Немало вижу я преимуществ от подобного нововведения. Тем не менее, напомню тебе о том, что мундир есть не просто одежда, но и символ воинской чести...Рекрут поступает на службу молодым человеком на двадцать пять лет. Мундир становится его неотъемлемой частью на весь этот срок. Мундир это не просто одежда. Молодым из рекрутского депо мундир вовсе даже не положен. Они не могут считаться солдатами и не имеют права на ношение мундира и ходят в простых рубахах и шинелях, на подобии придуманных тобой. И лишь по поступлению в полк, на рядового строится мундир, который он с тех пор будет носить с честью. А за мелкие проступки солдат может быть на время лишён мундира, и тогда его бесчестье будет видно всем, — Николай Павлович, глубоко вздохнул. — Заметь, я говорю не о параде, а о каждодневности. Даже в самой обыденности мундир представляет собой не только одежду, которая должна быть удобной и дешёвой, но и символ, порождающий глубокие душевные чувства. И как всякий символ он должен быть красив и притягателен, понятен и приятен. Твое общение с Егором Францевичем весьма благотворно. Я узнаю его экономический подход. Но, что годно для купцов и банкиров, не всегда пригодно для военных. Ты никогда не задумывался, почему устав предписывает вести войска в сражение при полном параде? Ведь это так не экономно, рвать красивые мундиры в штыковых атаках. Но идущий в бой солдат знает, что может не вернуться назад. До трети полка вполне обычно может остаться на поле сражения. Люди идут на смерть. Их ведёт присяга, которая на поле боя олицетворяется знаменем и мундиром. Не рваными рубахами и тряпкой на палке, а святым знаменем и полным символичности красивым мундиром. В бой надлежит одевать все знаки отличия не только чтобы помнить о своём геройстве, но и чтобы встретить смерть красиво.... Да, я слышал ты хочешь переодеть в новую форму моих гусар и конных егерей?

— Я хотел переодеть мой конвой и гарнизонный батальон...

— Вот как, ха-ха! — рассмеялся Николай Павлович, — мало того, что ты предположил возможным, попрать устав... ха-ха!... Конечно, при условии моего благорасположения. Ты решил переодеть моих солдат, коих я определил тебе в подчинение. Ха-ха... Так более того, гусары те по прежнему лишь взвод в полку. И как ты полагал, переодеть лишь их, никоим образом, не тронув остальной лейб-гвардии гусарский полк? Также и егеря, и инвалиды? Возможно ли придумывать отдельные мундиры для каждой роты, взвода, батальона... Ха-ха! Что скажешь?

— Скажу, что я допустил досадную ошибку. Но все свои задумки я положу в отдельную коробку. Наступит день, и, может быть, тогда они придутся в самый раз.

Николай Павлович моментально перестал улыбаться. Он внимательно посмотрел на наследника и произнёс сухо:

— И это правильно. Впрочем, — тут же улыбнулся император, — могу сообщить, что в следующем месяце Василий Андреевич собирался вернуться. Уж он-то сможет научить тебя осмотрительности в нововведениях.

— Вот как, а он имеет в этом значительный опыт? — слегка улыбнувшись, поинтересовался великий князь.

— Ха, вот уж учительству-то он тебя точно сможет поучить. Я уже наслышан о твоих планах на счёт Сельского воспитательного дома. Мария Фёдоровна с большим вдохновением писала о твоих задумках. Должен предупредить тебя, что просвещение людей, помимо благ таит в себе и многие опасности. Вместе с разумностью растёт гордыня. И установленные на века порядки уже не представляются им справедливыми. Даже дворяне порой становятся бунтовщиками, а ты задумал обучать людей из низших сословий. Сколько же среди них будет вольнодумцев.

— Я полагаю, что причина кроется не в образовании как таковом. Хотя, поскольку образованный человек наблюдает мир более ясно, нежели неуч, то именно наличие образования помогает людям увидеть несовершенство мироустройства. Но зачастую образования оказывается недостаточно для того чтобы отличить настоящее несовершенство от мнимого, лишь кажущегося таковым в следствие недостатка учёности самого наблюдателя. Однако, в необходимости просвещения и подготовке большого числа образованных людей не может быть никаких сомнений. Россию ждут великие свершения. Наша страна пространна и богата, нам нужно много учёных, врачей, инженеров чтобы добыть эти богатства. Если же мы не сможем обиходить нашу землю, то её у нас отнимут. Нет у нас иного выбора, как только учить многих людей, и одних лишь дворян нам не хватит. Что же касаемо сословий низших, то всё на свете имеет своё начало. Любой древний и знатный род имеет своего основателя. Почему же такой основатель не может обучаться в Сельском воспитательном доме. Через тысячу лет его потомки будут с гордостью произносить имя сегодняшнего сироты из крестьян. И моё стремление, не дать сгинуть в безвестности дельным людям. Поднять их с низов и утвердить на место соответствующее их талантам. Поскольку не по знатности награды должны быть, а по пользе принесённой России. А чтоб среди образованных людей не росло бунтарство, они, в месте с учением, должны обретать веру в великое предназначение России и стремление служить оному.

— И ты полагаешь, что это возможно. Что в человеке не возобладает алчность или честолюбие, и он не станет служить себе, а не государству. Возможно ли так научить людей?

— Я верю в это и намерен попробовать.

— И ты знаешь, как такое сделать, — улыбнулся Николай Павлович.

— У меня нет точного ответа. Я только ещё думаю над этим. Одно мне очевидно, если людям дать образование, но не создать у них в головах полезной для России системы представлений о мире, то они начнут создавать свои системы. И пойдут эти люди по самому лёгкому пути, положат в основу всего ценность своей жизни и желаний. А потом, окрепнув в своём мировоззрении, будут бунтовать, требуя себе незыблемых прав, парламентов и конституций. Если послушать о чём говорят в салонах, почитать что пишут в различных литературных альманахах, то не сложно увидеть, что это всё говорят и пишут люди, которые строят своё мировоззрение на ценности своей личности. Самое простое это попробовать им запретить. Запретить говорить. Запретить писать. Пожалуй, так и следует поступить. Но очень важно помнить, что природа не терпит пустоты. Совершенно недостаточно одного запрета. Вместе с ним нужно предложить правильное мировоззрение. Должны быть люди, которые бы вели правильные беседы, писатели которые писали бы правильные книги. Более того поскольку России, для её величия, необходимо образовывать народ, то крайне важно чтобы были люди которые даже в ярмарочном балагане доводили до народа правильные мысли, — Саша весьма вдохновился в произнося свою речь. Лицо его раскраснелось. Руки стали описывать в воздухе какие-то фигуры, пытаясь наглядно продемонстрировать слова. Интонация то и дело повышалась, грозя привлечь излишнее внимание прохожих, почтительно сходящих с тротуара при приближении императора, — Какое же я мировоззрение полагаю правильным. Здесь тоже рассказать довольно сложно. Я представляю Россию большим кораблём, следующим к своему величию. Курс его намечен Императором, но не государь определяет цель плаванья, он лишь исполняет божью волю, ведя корабль. И вся команда собрана на корабле этой волей и объединена этой целью. И потому она должна исполнять приказы. И каждый человек на корабле должен быть готов пожертвовать всем ради достижения кораблём цели. Величие России, оно должно быть главной ценностью для каждого подданного империи. А для того, воспитанников Сельского дома я намерен научить жить единой командой, приучить их к тому, что личный успех значит неизмеримо меньше, нежели успех команды, к которой человек принадлежит. Я научу их держаться вместе. И когда они вырастут, я не прекращу влиять на них. Я создам для них журналы и газеты, устрою театры, я буду постоянно собирать их вместе и говорить им о правильных вещах. Я наполню их головы правильной системой взглядов на мироустройство, и буду следить за тем, чтобы дополнять её, не оставляя чужому мировоззрению места.

— Хм, — Николай Павлович прищурился, потеребил левое ухо и затем сказал, указывая на дом у Цепного моста, который уже был виден, — Ну попробуй, попробуй. А сейчас, узнаем, что об этом думает Александр Христофорович.

Они вошли в кабинет к шефу жандармов.

— А мы к тебе, любезный друг, по делу! — с порога воскликнул Николай Павлович.

— Рад служить, государь, — коротко ответил Бенекендорф и приветствовал наследника лёгким поклоном: — Здравствуйте, Александр Николаевич.

— Здравствуйте, Александр Христофорович, — в свою очередь склонил голову великий князь.

— Распорядись пока о письмах из Иркутска, — приказал государь, бесцеремонно усаживаясь в кресло. — А пока, рассуди такое дело. Александр Николаевич вознамерился превращать народ в образованное общество. И опасения мои он опровергает тем, что его образование будет включать в себя философскую систему взглядов, охраняющую существующий порядок. Впрочем, пусть он сам пояснит.

— Кх-м, государь, как всегда, точно выделил главное, но я полагаю нужным уточнить некоторые вещи... — осторожно, с видимым усилием подбирая слова, начал Саша.

— Одну минуту, — прервал его хозяин кабинета, — я только отдам необходимые распоряжения.

Он скрылся за дверями кабинета, откуда послышались команды: "...немедля...бегом...". Быстрым шагом Бенкендорф вернулся к гостям и сел возле государя.

— Простите, Александр Николаевич, что заставил ждать. Я внимательно слушаю Вас.

— Итак, первое, что я хочу отметить. Просвещение, и рост числа образованных людей в России есть явление совершенно неизбежное. Пушки, мануфактуры, мосты, плотины, дороги, корабли всё это позволяет России существовать как государству. Без этого Россия давно была бы завоёвана и разделена жадными соседями. Но чтобы изготовлять это, необходимы люди знающие, и только просвещение и образование может дать их. Потому, для того чтобы противостоять другим государствам приходится смиряться с ростом числа образованных людей, как с неизбежностью. И здесь же можно отметить второе. Наблюдая за соседями не сложно увидеть, что их сила так же основана на людях образованных. И кажется, что чем больше этих людей, тем сильнее становится государство, но это не совсем верно. Образованным людям свойственно искать в жизни смыслы и определять ценности, которым они могли бы посвятить свои усилия. Их уже не устраивают простые ответы на подобные вопросы, которые вполне удовлетворяли необразованный народ. Они ищут. И первая ценность, которую они находят, это они сами и смысл, заключающийся в служении своим интересам. Эта ценность отнюдь не новость нашего времени. Её находят первой с древнейших времён. Но раньше это было уделом немногих, сейчас же в связи с распространением просвещения, количество людей, мнящих свои жизни самой важной ценностью, а свои права главной целью, возросло многократно. Они в стремлениях своих разрушают государства породившие их и пытаются построить новые, по их мнению более справедливые. Когда им удаётся это возникают государства, основанные на зыбком балансе между постоянно борющимися друг с другом людьми. И за счёт этой кипящей, всепоглощающей страсти к личному благополучию, такие государства порой достигают значительных успехов. При удачном стечении обстоятельств их подданным удаётся объединиться для совместного грабежа более слабых народов...

Великий князь, вынужден был сделать паузу, поскольку в кабинет вошел служащий и положил перед Бенкендорфом папку с бумагами. Вскоре великий князь смог продолжить:

— Из первого и второго обстоятельства следует, что России для того чтобы противостоять натиску соседних держав придётся всё большему числу людей давать нужное государству образование. Но предоставленные сами себе эти люди в угоду своим личным интересам рано или поздно разрушат империю, пустившую их в общество. Спасение я вижу только в одном. Не давать возможность образованным людям самостоятельно определять смыслы и ценности в жизни, а предложить им готовую систему понимания мира, основанную на совместном труде на благо России, пусть даже в ущерб своим личным интересам. Это должна быть система всеобщей службы на благо великого дела, во исполнение божьего промысла. У неё есть только один недостаток, с точки зрения сегодняшнего общества...

Выклянчив у государя вопросительный взгляд, великий князь завершил:

— Служить должны все, без исключений. Каждый на своём месте должен тащить общее тягло.

— Ха-ха! Что скажешь, Александр Христофорович? — смеясь, поинтересовался Николай Павлович.

— Вы, Александр Николаевич, полагаете возможным изменить коренное устройство людей, которые, в силу своего несовершенства, от рождения являются алчными, самолюбивыми лгунами и ворами? Вы полагаете возможным сделать то, что не удалось даже вере христовой? Не говоря уже о том, что подобное представление о службе уже существовало в России. И, возможно, именно благодаря ему, на страницы нашей истории теперь занесены кровавые деяния Ивана четвёртого и ужасы Смуты.

— Действительно, предлагаемая мной идея не нова. Вся история России есть путь совершенствования представления о службе и долге. И пока ещё не было создано представления совершенного. Всякий раз под действием алчности и самолюбия создаваемое устройство рушилось. Рушилось, но потом создавалось вновь. С тех пор как Владимир, ради достижения общего блага, сделал попытку объединить славян единой верой в границах единого государства. Он поставил всех на службу одной идеи, но потом алчность и самолюбие князей оставила Русь беззащитной перед татарами. И наш народ вынужден был заплатить великую цену за междоусобицы. Ккнязья московские стали собирать земли и создали царство, держащееся на представлении о едином долге перед господом. И удалось тогда отбиться от татар, и от литовцев, и от немцев. Но алчность московской знати и служилых городов погрузило Россию в смуту. Тогда наше государство едва не перестало существовать. Лишь чудо единения под иконой богоматери спасло Россию. И так продолжалось из века в век. Единение позволяло России достичь величия, алчность и самолюбие погружали её в мрак смут и убийств. И в наши дни, когда дворяне освобождены от обязанности в несении службы и, пользуясь и полученным образованием, находят желанными все прелести европейских свобод. Это так льстит сытым бездельникам, дарово пользующимся крестьянским трудом, заявить, что данная несправедливость, есть их исконное право и создать парламент, в котором эти бездельные говоруны сами принимали бы те законы какие им вздумается. Этих алчных самолюбивых людей так манят времена семибоярщины, смуты, удельной раздробленности. Все их стремления сводятся к одному в угоду своим личным страстишкам разорвать Россию на кусочки и растащить их по уделам. Их образования хватает, чтобы почувствовать свою значимость. Однако его не хватает, чтобы понять, как только Россия, как государство сплочённое божьим промыслом, перестанет существовать, в тот же миг появятся новые татары и всем придётся платить дань в новую орду... Я уверен, что мне не удастся добиться желаемого сразу. Возможно, до конца своей жизни я не увижу плодов своего труда. Но я уверен, что иной путь приведёт Россию к гибели, и потому намерен попробовать устроить задуманное. Наш разговор с Его Императорским Величеством начался с Сельского воспитательного дома, порученного моим заботам. Вот именно с него я и собираюсь начать. И даже если моя попытка окажется неудачной, то полученный опыт бесценен.

— Хм, в Вашу затею я не верю, — почесав подбородок, сказал Бенкендорф, — прожитая мною жизнь говорит о том, что такое единение людей невозможно на сколь-нибудь длительное время. Но в одном Вы правы, опыт может оказаться весьма полезным. Более того, если Его Императорское Величество позволит, то я хотел бы участвовать в этом деле.

— Я бы был крайне признателен Вам за помощь, — ответил великий князь и вопросительно посмотрел на императора.

Николай Павлович не спешил с ответом. Повисла неловкая пауза, которая продлилась около минуты. Наконец, будничным голосом император спросил:

— Так, что Александр Христофорович, письма с Иркутска принесли? — И чуть позже добавил: — Ну а по поводу воспитанников сельского дома, я не возражаю. Я не верю, что Александру Николаевичу удастся совершить задуманное, но пусть он сам убедится в этом. А ты, Александр Христофорович присмотришь за этим делом.

— Хорошо, — ответил Бенкендорф, протягивая папку со стола императору. — Здесь всё.

Николай Павлович быстро просмотрел бумаги, отобрал несколько из них и протянул наследнику.

— Это отчёты экспедиции. Изучишь, представишь мне своё мнение.

— Слушаюсь, — коротко ответил великий князь.

Государь порывисто поднялся с кресла и, сославшись на нежелание более стеснять шефа жандармов, направился к выходу. Уже стоя на набережной Фонтанки, император указал в направлении Аничкова дворца и коротко скомандовал:

— Туда.

Первые метров сто прошли молча. Император был задумчив и остановился понаблюдать за работой экипажа барки с дровами, швартующегося к набережной.

— Ты много читаешь, — утвердил, не понятно по какому поводу, Николай Павлович, — это не плохо, но тебе следует больше времени проводить в подвижных играх со сверстниками. Я помню, как позапрошлым летом ты играл с Паткулем в пиратов...

— Да? — Саша явно не знал что ответить. — Я действительно утратил интерес к ребяческим забавам... Я понимаю, что мои суждения во многом ошибочны и резки, но мне хочется попробовать... Когда я стану взрослым то боюсь, что у меня уже не будет возможностей творить те безумства, что я могу сейчас... Тяжесть, которую несёшь ты, Папа, представляется мне непомерной. Я стану взрослым цесаревичем и даже малая часть этой ноши, доверенная мне, пригнёт меня к земле. Это пугает. Порой мне кажется, что я завидую дяде Константину, сумевшему избежать этой тяжести. И только мысль о божьем промысле, поставившем меня на то место, на котором я нахожусь, даёт мне твёрдость. Она же, лишает меня радости прежних ребяческих забав. Но она же дарит мне другую радость, радость исследователя, имеющего возможность произвести любой эксперимент пользуясь твоей заботой.

— Это заметно, — улыбнувшись, отметил Николай Павлович, — но что-то подсказывает мне, что следующей жертвой твоих экспериментов станет уже не горстка людей, а целая губерния. Не кажется ли тебе, что ты мог бы потратить время на более полезные занятия, чем изучение шведских законов? Определённо, ты намерился разделаться с финляндцами. Что плохого тебе сделали эти мирные люди?

— Я не испытываю к ним злобы. Просто я полагаю, что длительное время не может существовать одно государство внутри другого. Рано или поздно это приведёт к бунту. К этому надо готовиться, и чем раньше начать тем лучше. Я полагаю совершенно необходимым уже сейчас создавать специальный жандармский корпус в княжестве. А после его создания неумолимо, но постепенно проводить реформы превращающие княжество в обычную губернию. А главное необходимо создать такие условия, чтобы знание русского языка и православная вера стали желанными для финляндцев, чтобы именно с ними они могли достигать настоящих высот в торговле или службе. Но поскольку все эти реформы будут вызывать недовольства то, в первую очередь, сейчас, дабы потом не оказалось поздно, нужно утвердить жандармский корпус и службу сыска неблагонадёжных.

— Хе, я согласен, — заявил император. — Создай, я даю разрешение. Надеюсь, ты готов назвать мне дату, к которой корпус будет создан?

— Хм, я не готов, — великий князь густо покраснел. — Я вообще довольно смутно представляю себе как всё это можно сделать. Мне никогда раньше не доводилось...

— Я понял, — прервал император, небрежно махнув рукой, — Ты не знаешь, как можно создать корпус. Его придётся делать мне, платить за это придётся казне, служить в нём будут люди, которых найду я, все неприятности придётся терпеть мне. Ты можешь лишь осчастливить меня прекрасной идеей, о том что такой корпус нужен... И ещё, эта... служба сыска.

— Да, — довольно громко сказал великий князь, решительно вскинув, склонившуюся было голову. — Я действительно много не умею и не могу. Но я готов взяться и попробовать. Делать что-то нужно. Финляндская полиция не встанет на сторону русской короны. Финский корпус слишком неповоротлив чтобы обеспечить порядок. Он может подавить большой открытый бунт, но с мелкими бандами и скрытым неповиновением он справиться не сможет. Я готов попробовать.

— Ай, — морщась, махнул рукой император, — ты хоть понимаешь, сколько будет стоить твоя попытка и чем она может обернуться. Я вижу, Александр Христофорович не смог пробудить в тебе осторожности.

— Смог, я понимаю, что это дорогая затея и очень непростая. Но делать надо. И делать надо было ещё в девятом году. С каждым годом эта затея становится всё дороже и сложнее. Каждый год, который мы пропускаем в страхе перед последствиями, становится частью победы наших противников. Нельзя ждать, нужно действовать... осторожно, но твёрдо.

— Ай, мальчишка... Красиво это всё звучит... Читаешь много, укажу Юрьевичу чаще с тобой заниматься гимнастикой, выездкой и фехтованием... Пойдём.

* * *

5 августа 1827, Санкт-Петербург

Этот день великий князь решил посвятить осмотру Охтинского порохового завода. Помимо обычного расширения кругозора, поощряемого учителями, для наследника это служило поводом для встречи с Александром Дмитриевичем Засядко, который будучи начальником штаба генерал-фельдцейхмейстера и инспектором этого завода, не мог не располагать ценной информацией. Но самое главное было в том, что появлялась возможность подготовить генерал-майора к прибытию фарфоровых сопел из Гатчины. Но встретиться с ним оказалось делом нелёгким, которое осложнялось тем, что Александр Дмитриевич соединял в себе множество должностей, в том числе управляющего артиллерийским училищем, фактически он контролировал всё артиллерийское производство и обучение столицы. Таким образом застать его в определённом месте можно было только случайно. Произведя предварительную разведку, умелым кавалерийским манёвром великий князь завладел временем генерал-майора в его кабинете в училище.

— Здравия желаю, Ваше Императорское Высочество, — улыбка неуместно выглядела на вытянувшемся от удивления лице. — Не ожидал увидеть Вас. Чем могу быть Вам полезным?

— Здравствуйте, Александр Дмитриевич, я сейчас направляюсь на Охтенский пороховой, и подумал, что Вы, сочтёте возможным дать мне об этом заводе первоначальное впечатление. Ведь Вы длительное время были его инспектором. Впрочем... — слегка покраснев, великий князь сделал паузу, явно подбирая слова, — меня привело сюда и иное. Тот пуск ракет, в нашу прошлую встречу, сильно взбудоражил моё воображение. Я долго думал об этом удивительном оружии и нашёл его использование весьма привлекательным. И когда представился повод увидеться с Вами, я не преминул им дабы больше узнать о них.

Видимо та непосредственность, с которой великий князь признавался в своих истинных желаниях, произвела впечатление на генерал-майора. Щёки Александра Дмитриевича порозовели, улыбка растеклась на невероятную ширину, неприлично обнажая передние зубы. На глубоком вдохе он поспешно заговорил, демонстрируя, не заметный прежде, южный акцент:

— Ах, Ваше Императорское Высочество, я так рад, что мои труды, нашли отклик в Вашем сердце. Хотя ракеты это новое и еще требующее улучшения оружие. Они, конечно, не мохут заменить пушки, но полезность их как оружия дополняющего привычную артиллерию неоспорима. Я с нетерпением жду известия от хенерала Паскевича. Я уверен, что в условиях хорной местности, кохда орудийные лафеты и тяжеленные пушечные стволы, затруднительно доставить к месту боя, лёхкие ракеты, перевозимые во вьюках окажутся, несомненно, полезны.

— Я сам жду известий от Ивана Фёдоровича. Однако, я уже отмечал, что вряд ли доставленные из столицы ракеты получат лестную оценку. Пороховая мякоть слишком нежна для столь долгого пути.

— О, да. Ваша придумка с сахаром великолепна. Я попробовал добавлять в состав серу, это обеспечило более устойчивое зажигание. Я уже обсудил его с Иваном Григорьевичем, и теперь готовлю статью в Военный журнал о данном изобретении Вашего Императорского Высочества.

— Сера? Это прекрасно...— отрешённо проговорил великий князь, но потом обратился к Засядко: — А кроме серы Вы пробовали добавлять ещё что-нибудь?

— Что именно?.. Зачем?..

— Ну, например... Ракета летит вперёд потому, что горячие газы, получающиеся при сгорании заряда, вылетают назад, подталкивая ракету. Чем больше газов и быстрее они вылетают, тем быстрее и дальше сможет лететь ракета. Тогда... Если найти такой состав, который будет длительное время порождать газы в наибольших количествах, то этот состав будет наилучшим для ракеты. Вы можете быть уверенны, что Вам известен такой состав? Я думаю, что нет. Вот поэтому я и спросил, какие ещё эксперименты Вы проводили. Но оставим это. Я хотел бы поделиться с Вами другим соображением. Я долго обдумывал Ваши ракеты, и меня заинтересовала шайба, через которую выходят газы. Я подумал: "Зачем она? Отчего просто не оставить конец корпуса незакрытым? Что будет, если отверстие в шайбе окажется слишком малым?". Обдумав всё, я решил просить Вас провести эксперимент и заменить эти шайбы на специальные фарфоровые чашки, которые я уже заказал для Вас, и ожидаю их изготовления со дня на день.

Великий князь протянул Засядко лист бумаги, на котором было изображено заказанное им сопло Лаваля. На нём же был нарисована ракета с установленным вместо шайбы соплом.

— Вот так это выглядит... Вот этой короткой полостью надо расположить чашку к заряду. Я прошу Вас опробовать моё предложение сразу, как только Вы получите от меня эти чашки. Я постараюсь присутствовать лично на стрельбах, но возможно мне не удастся это сделать. В любом случае, Я прошу сделать подробный отчёт и направить его мне.

— Несомненно, — задумчиво разглядывая рисунок, ответил Александр Дмитриевич, — интересная форма, что-то она мне напоминает...

— Возможно. Я надеюсь, что Вы используете все свои дарования и доведёте это прекрасное оружие до совершенства. Оно, полагаю, довольно скоро, будет мною востребовано, для нужд государственных.

— Я буду стараться, — спокойно ответил генерал-майор.

— Вот и прекрасно. Не смею больше стеснять Вас, тем более что Охтенский пороховой ждёт меня.

— О, я не сомневаюсь, что радушный пан Кандыба примет Вас надлежаще. А лучше него завод не знает никто.

— Тогда, прощайте.

— Доброй дороги, Ваше Императорское Высочество.

— Ах, да, чуть не забыл, — Внезапно остановился великий князь, -Вы собирались написать статью в Военный журнал. Не делайте этого. Подумайте сами какая может быть от того польза. Вряд ли кто из офицеров решится повторять Ваши эксперименты. И ракеты никто кроме Вас делать не станет. А вот наши враги получат дополнительную возможность узнать, как лучше изготовлять данное оружие и убивать им русских солдат. Не делайте этого. А Ивану Григорьевичу я отпишу свои соображения в самом подробном виде. Уверен, он не будет требовать от Вас обещанного.

От артиллерийского училища до Охтинского завода дорога заняла меньше часа. Городские предместья быстро кончились, сменившись местами изрядно прореженными лесными зарослями. Но и те вскоре уступили место вспаханным полям.

— Поля Охтенского военного поселения, — заметил Юрьевич.

— В каком смысле, военного? — переспросил великий князь.

— В шестнадцатом году, часть солдат Охтенского порохового была выселена на землю, с целью обеспечения завода провиантом.

— И что? Это оказалось выгодней, чем покупать?

— Я не готов Вам пояснить. Поскольку ознакомился лишь с самим данным фактом. Полагаю, командир завода сможет развёрнуто пояснить доходность данного предприятия.

— Будем надеяться, — великий князь помялся, видимо желая что-то досказать, но в результате только повторил: — будем надеяться.

— Надежда есть неизменная спутница всякого человека, — с улыбкой произнёс Юрьевич. — Видимо потому Вы пытаетесь дать её всякому... Это я о возможном востребовании ракет.

— Тут Вы правы, но лишь отчасти. Действительно, я не могу оставить людей, занимающихся полезным, по моему мнению, делом, без надежды, что их труд будет оценён государем и Отечеством. Но помимо того, я сам верю, что в ближайшее время меня ждут большие дела, и потому говорю совершенно искренне. Я не готов точно сказать удастся ли мне вооружить ракетами Кавказский корпус, пограничную стражу, жандармов или же государь позволит мне самому создать собственный полк, но я уверен, через год или два что-то подобное произойдёт. И тогда мне потребуются ракеты, ударные пороха и ружья с замком Гогеля.

Наследник престола проехал по алее из посаженных вперемешку елей и берёз к зданию заводской администрации, и был встречен командиром завода генерал-майором Даниилом Фёдоровичем Кандыбой. Этот тучный пожилой мужчина, был почти полностью сед. И если ноги его слушались неохотно и весьма медленно переступали под грузным телом хозяина, то не обременённые такой тяжестью руки были весьма подвижны, дублируя его речь пантомимой. Широко улыбаясь, он выступил вперёд.

— Здравия желаю, Ваше Императорское Высочество! — Гаркнул он, покраснев при этом от напряжения как помидор.

— Здравствуйте Даниил Фёдорович. Прошу Вас принять нас как гостей. Мне было бы крайне любопытно ознакомиться с Вашим заводом.

— Милости прошу, Ваше Императорское Высочество, гостей, а не инспекцию, наш завод всегда готов радушно встретить, ха... — Кандыба неуверенно попробовал смеяться, но заметив добродушную улыбку на лицах гостей, хохотнул во всю глотку:— Ха-ха!

— А что, инспекции замучили? — широко улыбаясь, поинтересовался великий князь.

— Ещё бы, ведь такая стройка идёт...

— Стройка? Вот как? Покажите?

— Всё-таки инспекция, ха-ха — Улыбнулся Кандыба. — Что ж, извольте. Прошу Вас коней оставить здесь, их накормят и напоят.

Когда все спешились Кандыба, серьёзным голосом предупредил:

— Прошу вас быть подле меня. Я буду идти по местам весьма безопасным, но всё же прошу: не отставать, в сторону не отходить, без моего разрешения руками ничего не трогать, внимательно слушать, что происходит вокруг и зорко смотреть по сторонам.

— Особенно конвою надлежит помнить последнее, — подтвердил великий князь и попросил командира завода: — Ведите. И я прошу Вас идти рядом со мной.

— Извольте.

— Так что же Вы строите? — сразу как только они двинулись вперёд, поинтересовался великий князь.

— Вот уже второй год строим новую дамбу и водоприводные механизмы. Всё обустройство рассчитано сделать за три года. На что казной заложено триста двадцать три тысячи рублей. По итогу завод будет иметь только вододействующие фабрики, а коннодействующие будут уничтожены. Ожидаю от того существенную экономию ибо отпадёт надобность в более чем двухстах лошадях и столько же людей освободится. При этом пороха сможем изготовлять до восьмидесяти тысяч пудов в год. Помимо того комиссия полагает необходимым также произвести замену многих механизмов, но это уже в иные работы.

— А сколько сейчас изготовляете, и почём это обходится казне?

— Мы изготовляем порох пяти видов разным общим числом из года в год, но примерно около пятнадцати тысяч пудов. Если же возникает надобность, то можем изготовить и сорок. Казне пуд нашего пороха в среднем обходится в двадцать пять рублей.

— Это дорого или нет?

— На Шостенском пороховом пуд обходится около тридцати рублей, покупка у частных подрядчиков на полтину меньше.

— И куда же Вы собираетесь деть освободившихся людей и лошадей, на землю высадить? — хмыкнул великий князь.

— Отчего же, найдётся им применение. Под новые возможности нужно расширить и выжег угля, и очистку серы, и обмывку селитры. Надо отметить, что военное поселение дело на первый взгляд экономное, при нынешнем же положении дел даёт более хлопот, нежели денег.

— Вы хотите сказать, что образование военного поселения не даёт экономии?

— На момент основания выгоды от военного поселения представлялись несомненными. Но насколько же затратным и хлопотным было его создание. Ещё в шестнадцатом году первая рота была выселена на землю. Сорок человек стали хлебопашцами. Им нарезали по восемь десятин, выдали из казны корову, лошадь, зерно для посева, инструмент, волов для первичной вспашки земли. Казна держала поселян на довольствии до их первого урожая, а так же на счёт казны в первый год кормился скот. Восемьдесят человек стали ремесленниками и были подселены по двое в дома хлебопашцев и были обязаны помогать им в сельских работах. Несмотря на все затраты, поселение дало уже на второй год экономию в восемь тысяч рублей. Потом была поселена на землю вторая рота, созданы продуктовые магазины и ссудная касса. Затем третья. В итоге оказалось, что поселение обеспечивает завод продовольствием, а также содержит всех заводских лошадей. Хотя в прежние времена только на коней в год тратилось тридцать две тысячи. А общая выгода от поселения к тому времени составила шестьдесят две тысячи.

— Я вижу, что прямая экономия получается весьма значительной, но откуда тогда появляется Ваша осторожность в оценке выгод поселения? Может это от того, что поселенцы более не работают на самом заводе, а лишь кормят его?

— Нет, хлебопашцы обязаны отрабатывать по казённой надобности три дня в неделю, а ремесленники четыре. Собственно, вот сейчас дамбу строят именно поселенцы. Но... не совсем в этом дело... — Кандыба на секунду задумался, но потом решившись заговорил быстро-быстро, как бы спеша донести свою мысль до того как ему прикажут замолчать: — ещё в прошлом году я отмечал, что затраты на поселение слишком велики. И оно и завод требуют для своего наилучшего устройства людского труда, леса, лошадей и денег. Всё это не может быть взято иначе чем из пожалованных казной средств и земель. Чем больше требуется государю пороха, тем больше средств приходится направлять на завод. В таких условиях поселение испытываю острую потребность в средствах уже не может, как и прежде, давать должную экономию. Необходимо либо умножить переданные заводу земли и людей, либо прекратить передачу средств в поселение, направив всё на нужды завода для производства большего количества пороха. Этой весной я направил в артиллерийский департамент свой проект об упразднении поселения. Это позволило бы обязать людей работать по заводским нуждам шесть дней в неделю. Я ожидаю от этого экономию в девяносто четыре тысячи. Однако департамент отклонил моё предложение.

— Обязать...Ну-ну, — усмехнулся великий князь. — А в чём причина отказа?

— Не могу знать, Ваше Императорское Высочество, и осмелюсь просить Вас обратить внимание на мой проект.

— Хм, я обдумаю Вашу просьбу, а пока расскажете о том, как поставлена здесь работа.

— Извольте. Для пороха нам потребна селитра, сера и уголь. Уголь древесный выжигаем здесь же на заводе. Впоследствии его в сухом виде измельчают под бегунами, это такие особые мельницы. Размолотый уголь просеивают через полотняные сита. Также поступают и с серою. Селитру же размывают чистейшей водой, отделяя от примесей, после чего выпаривают. Обычно селитру допускают в пороховую смесь после тройного обмыва. Селитру также измельчают под бегунами и просеивают. Затем всё смешивают в составе: селитры тридцать фунтов, серы — четыре, угля — шесть, и оную смесь снова перемалывают и перемешивают под бегунами. Но теперь уже состав смачивается водою. Полученный влажный состав помещается в грохоты, специальные сита с отверстиями под пушечный порох, откуда состав под тяжестью грузил выдавливается через отверстия. Полученное пороховое зерно сушат в специальных лотках. После чего зерна разделяются по сортам перетряхиванием через несколько сит. К сожалению, я не смогу показать Вам работы со смесью, ибо, из-за угрозы взрыва, к ним допускаются только мастера в специальной пороховой одежде. Но приготовление материалов Вы можете посмотреть. Вот здесь происходит измельчение серы...

Они прошли в высокое деревянное здание и, миновав предбанник, а потом ещё какое-то помещение непонятного назначения, оказались в цеху где грохотала мельница. По столу, завёрнутому своей поверхностью к центру наподобие воронки, катались чугунные валки — бегуны, перемалывающие куски серы в муку. Бегуны крепились к оси, проходящей через центр стола и приводимой во вращение от водяного колеса. В воздухе облаком весела серная пыль. Двое рабочих с закрытыми полотном лицами расположились по разные стороны машины, один аккуратно ссыпал деревянной лопаткой с лотка куски серы. Другой такой же лопаткой проворно подгребал под бегуны кусочки серы, выскочившие на края, по которым бегун не прокатывался.

— За один раз под бегуны закладывается до четырёх пудов серы. На всю обработку уходит около четверти часа. Потом бегуны поднимают и выгребают измельчённую серу совком. Полученное переносят в вот таких деревянных ушатах туда, -Кандыба показал пальцем на дверь, — где просеивают. Желаете посмотреть?

Они прошли в следующий цех, где грохот валков сменился шорканьем сит. Трое рабочих рассыпали принесённую серу совками на сита, которые представляли собой большую деревянную раму с натянутой тканью. Рама приводилась в движение специальным механизмом от водяного колеса. Под каждой рамой болтались полотнища скрывающие ящики под ситом.

— Это полотно, — предугадывая вопрос, пояснил Кандыба, — не даёт сере просыпаться мимо ящика. Тем не менее с пуда серы теряется около двадцати четырёх золотников. Возможно, Ваше Императорское Высочество, желает выйти на воздух, здесь слишком пыльно.

— Да, я увидел достаточно.

Уже на улице Кандыба пояснил:

— На селитре теряется около шести золотников, а вот на угле — фунт. Угольная пыль очень мелкая.

— Любопытно. Но мне представляется, такой способ измельчения не самый лучший, — задумчиво произнёс великий князь.

— Вот как, — от неожиданности Кандыба утратил субординацию. — Вы готовы указать лучший.

— Я не уверен, что моя идея хороша, но я бы предложил следующее... — не замечая напряжённость на лице Юрьевича, великий князь пустился в рассуждения: — Я бы взял чан или бочку в центр её поместил бы вращающийся шнек на подобии архимедова вала, но выступы бы сделал не сплошными, а с большими разрывами. Ведь нам нужно не поднять серу из бочки наверх, а перемешивать её. Разрывы дадут возможность сере сваливаться вниз. Чтобы при перемешивании сера дробилась лучше, я бы добавил в бочку небольшие чугунные пирамидки. Можно было бы использовать и шары, но пирамидки с их довольно острыми рёбрами, будут измельчать серу лучше. При перемешивании кусочки серы будут притираться друг другу и к чугунным пирамидкам и растираться в пыль. Примерно также можно было бы и замешивать смесь, только уже без чугунных пирамидок.

— О! Я вижу Ваше Императорское Высочество знакомо с французскими способами производства! — удивлённо вскинул брови Кандыба.

— Я бы так не сказал, — уклонился от ответа великий князь, — Мне представляется моё предложение вполне очевидным. Оно возможно уже использовалась ранее и признано не столь годным, как измельчение бегунами, но...

— Да, нет же! — вскликнул Кандыба. — То, что вы предложили непременно надо будет опробовать. Просто это мне напомнило метод измельчения господина Шампо... А, например, сушку зерна... Как бы Вы устроили сушку порохового зерна?

— А как она происходит сейчас?

— Вот те большие строения, — Кандыба показал на два больших деревянных домища высотой метров пять и длинной метров пятьдесят, — это амбары для сушки. Вдоль стен устроены в четыре яруса нары, на которых установлены лотки. В лотки рассыпается тонким слоем зерно...

— А судя по той трубе, в здании с порохом топиться печь, — усмехнулся великий князь.

— Она находится в отдельном помещении, и только тёплые стены печи выходят в амбар.

— И всё? Сушка происходит за счёт тёплых стенок печи?

— А можно иначе? — хитро прищурившись, ответил вопросом Кандыба.

— Ну, я бы сделал примерно так, — наследник задумчиво вытянул руку вперёд и поводил ею, как бы раздвигая невидимые заросли, — Поставил бы амбар в два этажа. На первом печь ... или несколько печей. По второму пустил бы дымоходы на разной высоте, которые служили бы вместо нар. И только после того как тёплый дым от печи разветвится по всем дымоходам и прогреет второй этаж выпускал бы его через трубу на волю. Скорее всего, такой амбар надо было бы строить из кирпича, и дымоходы делать из него же. Такие печи думаю тяжело было бы зажигать, но сделав всё это один раз можно было бы сушить зерно постоянно и зимой и летом и в дождь без малейших затруднений. Как мне представляется в деревянных амбарах сушить зерно зимой весьма затруднительно.

— Зимой наш завод вообще не производит порох... — рассеяно заметил Кандыба, и тихо проговорил: — И всё же Шампо...

— Так скоро ли Вы нам покажете обновлённую дамбу? — перевёл разговор великий князь.

— Мы уже пришли, — очнулся Кандыба, и прежняя жизнерадостность вернулась к нему. — Прошу Вас. Осторожно, здесь может валяться всякий мусор, смотрите под ноги.

На каменной плотине общей длинной метров тридцать копошилось около двух десятков человек. Кое-где работы видимо уже были закончены, но в часть плотины ещё была в лесах.

— Каменные работы уже закончили, — прокомментировал Кандыба, — сейчас готовим основания для водопередаточных механизмов, кои заказаны у Кларка.

— Вот как. И механизмы уже готовы?

— К сожалению, пока нет.

— Я бы хотел на них посмотреть. А когда будут готовы?

— Точно не могу ответить, — Кандыба покраснел, — Господин Кларк уже один раз менял предварительные договорённости и у меня нет уверенности, что он не сделает это снова.

— И часто стройка терпит издержки от нерадивых подрядчиков?

— Не часто, Ваше Императорское Высочество. Ещё когда строительство только планировалось, Александр Дмитриевич провёл подробнейший расчёт и показал, что использование казённых материалов вместо подрядных, а поселенцев вместо вольнонаёмных даёт существенную экономию. Только на создании этой дамбы из отведённых двухсот двадцати тысяч удалось сэкономить более пятидесяти.

— Мне представляется, что вся эта экономия исходит лишь из того что приданные заводу земли и люди используются недостаточно полно для производства пороха, основной цели устройства завода. Именно поэтому их направление в поселения, строительство своими силами и иные подобные дела не мешают основному производству. Кстати, — великий князь поднял руку, призывая к молчанию командира завода, вознамерившегося что-то сказать, — в сложившемся положении можно найти определённые удобства. В частности, полагаю, Вы вполне способны изыскать возможности для производства пороха, помимо основного казённого заказа. Ведь именно благодаря Вам Александру Дмитриевичу удаётся создавать свои ракеты. Также полагаю, Вы сможете и для моих нужд изготовить достаточно пороха, если потребуется.

— Вам необходим порох? — вскинув брови, спросил Кандыба.

— Пока, я лишь проявляю любопытство. Поясните мне, может ли Охтенский завод изготовить ударный порох на гремучей ртути.

— Ха, Иван Григорьевич уж уточнял у меня такую возможность. Если возникнет надобность, то за первый год на пороховой лаборатории я смог бы выпустить около пяти пудов такого пороха.

— Прекрасно, Я хотел бы осмотреть это заведение.

— С радостью проведу Вас, после пожара двадцать пятого года, старанием Александра Дмитриевича устроена новая лаборатория, которую не стыдно показать.

Уже ближе к вечеру великий князь покинул гостеприимного генерал-майора и направился к Аничкову дворцу. Некоторое время все молчали, пока Юрьевич не решился заговорить:

— Весьма любопытный человек, этот Даниил Фёдорович.

— Чем же?

— В шестнадцатом году он сам ходатайствовал об учреждении военного поселения. И потом ежегодно направлял графу Аракчееву доклады о достигнутых выгодах от сего поселения. Но сейчас Алексей Андреевич не у дел, и Даниил Фёдорович, создавший поселение и командовавший им более десяти лет, предлагает проект об упразднении.

— Не вижу в этом ничего любопытного, — заметил великий князь, — сама идея военного поселения вызывает у меня большие сомнения. Что же касается людей, столь своевременно меняющих своё мнение, то таких вокруг много. Хотя я с удовольствием услышу Ваше мнение о том, насколько поменяется Даниил Фёдорович, если не у дел окажется Засядко. Не верится мне в случайность того, что два человека с такими фамилиями занимаются в столице одним делом. Причём один из них начальствует над другим.

— В этом я тоже не вижу ничего любопытного, — усмехнулся Юрьевич, — все мы занимаем свои места благодаря связям в обществе. Ничего удивительного в том, что дети запорожских казачьих атаманов, помогают друг другу занять места соответствующие их талантам.

— Это не плохо, если места действительно соответствуют талантам, — усмехнулся великий князь.

— Смотря какие таланты брать в расчёт. Иной может и бездарен по службе, но преданность вышестоящему делает его соответствующим своему месту. Этот талант способен затмить многие недостатки.

— Способен, — заключил великий князь. — Однако, поскольку жизнь нам дарована по божьей воле, и жить нам суждено по заповедям Его, то затмевать всё должна преданность вере и государству, как к промыслу Его. И ежели преданность вышестоящему идёт в ущерб сей высшей ценности, то оная не может быть воспринимаема иначе как преступление.

Юрьевич попытался что-то высмотреть в лице наследника престола, потом усмехнулся и спросил:

— А разве может быть отделена преданность государству от преданности вышестоящему, этому государству служащего?

— В вопросах служебного долга отделена быть не может, но как бы высоко не стоял человек долгом единым он руководим не бывает. И тогда оное отделение вполне уместно. Кроме того, не лишне вспомнить, что всяк может заблуждаться в понимании своего долга перед государством и верой. Сегодня утром Вы записали мои указания людям, чей проступок наглядно показывает последнее. Введённые в заблуждение умствованиями западных философов и порядками, утверждёнными на людской крови, они неверно восприняли свой долг перед отечеством и встали на путь бунтарств, убийств и вероотступничества. Во многом это стало возможным из-за недосмотра вышестоящих, из-за их неспособности донести до всех подчинённых верное понимание служебного долга. Причём я уверен, что даже у многих вышестоящих у самих нет такого понимания.

— Возможно, — Юрьевич пожал плечами, растеряно обведя взглядом фигуру наследника, и внезапно сказал: — Осмелюсь напомнить Вашему Императорскому Высочеству, что государь ожидает от Вас мнения об экспедиции, одних указаний адресованных исполнителям недостаточно. Вам необходимо дать подробные пояснения государю о Ваших умозаключениях приведших Вас сделанным указаниям.

— Вы полагаете, что мои умозаключения не очевидны?

— Я лишь обращаю Ваше внимание, что именно ожидает от Вас государь. Если Вы уверены, что сделанного достаточно, то я не смею настаивать. Хочу лишь отметить, что мне не совсем понятно, почему Вы указали Сергею Григорьевичу немедленно по прибытию начинать оккупацию Калифорнии.

— Что ж... — великий князь посмотрел куда-то влево, слегка склонив голову, после минутного молчания он продолжил: — Вы правы. С моей стороны было бы весьма опрометчиво не представить государю подробнейшего изложения своих умозаключений. В отношении Калифорнии я поясню. Я основываюсь на том, что в крепость Росс прибудет около трёх тысяч человек при двенадцати четвертьпудовых единорогах. Из них почти две тысячи солдаты и офицеры гвардии. Я полагаю, что на том побережье не найдётся силы, которая могла бы противостоять этому экспедиционному корпусу. При этом, крепость не сможет обеспечивать столь значительное число войск провизией. Поэтому необходимо сразу же рассредоточено выполнить высадку: возле Монтерея, у Лос-Анжелеса, у Сан-Мегеля и других прибрежных городов и немедленно занять их. Таким образом, удастся взять под контроль всю прибрежную территорию, чтобы обеспечить армию местным провиантом. Это непременно приведёт к войне с Мексикой. Посему необходимо рекрутировать на добровольной основе местных испаноговорящих жителей. Скорее всего, они не смогут воевать должным образом, но гарнизонную службу они смогут нести, освободив от этого войска экспедиционного корпуса. Также полагаю разумным оставить в управлении провинцией прежнюю администрацию при условии принятия ими присяги. Вообще полагаю нужным вплоть до окончания войны не вмешиваться существенно в уже налаженную до нашего прихода жизнь. Надлежит, насколько это возможно с учётом снабжения войск, всячески поддерживать существовавший ранее порядок. Конечно, необходимо будет оставить часть русских сил, дабы предотвратить возможные восстания. Помимо этого необходимо обеспечить союз с дикарскими племенами в тех местах. Полагаю, что дикари вполне могут быть использованы для опустошительных рейдов по мексиканской территории. Полагаю, по качеству своему они не многим уступают киргизам или горцам, и смогут быть разведчиками, опустошая в тех местах и без того малонаселенные вражеские земли. Основное значение будут играть кавалерийские отряды, которые смогут занимать городки и удерживать их до прихода пехоты и пушек. Манёвры относительно малыми силами, объединяющимися по необходимости в крупные объединения это отличительная особенность будущей войны, схожая скорее с партизанскими действиями, нежели с привычными нам, европейскими войнами. И здесь я уповаю на опыт наших офицеров, ветеранов партизанской войны двенадцатого года. В такой войне особое значение имеет инициатива и взаимодействие с местным населением. Поэтому сразу после высадки надлежит немедленно приступать к захвату территории, чтобы обеспечить свои войска провиантом, а затем немедленно переходить в наступление, не давая мексиканцам собрать силы. Наша же задача, а точнее задача графа Несельроде, обеспечить активное участие испанской короны в предстоящей войне. Саму высадку я полагаю возможным осуществить летом двадцать восьмого. К летней навигации все судна и корабли РАК должны быть представлены в распоряжение экспедиции. Примерно таковы мои мысли.

— Полагаю, что Российско-Американская компания понесёт существенные убытки, — улыбнувшись, заметил Юрьевич.

— Это вопрос не денег, а Российского флага. Убытки компенсируются предстоящими прибылями или списываются, если прибыли не оказывается.

* * *

13 августа 1827, Гатчина

Примерно за полчаса до обеда в гатчинский дворец прибыл генерал-лейтенант Гогель. Его сопровождал невысокий черноволосый с проседью мужчина лет пятидесяти, одетый в видавший виды сюртук. Мужчина нёс на плече длинный чехол, напоминающий по форме ружейный. Впрочем, у Гогеля на плече был похожий. Поприветствовав наследника престола, Гогель поспешил представить сопровождающего:

— Ваше Императорское Высочество, позвольте представить Вам Карла Ивановича Поппе. Он служит смотрителем на Сестрорецком оружейном заводе и является одним из лучших известных мне оружейников. Именно, он исполнил Ваше поручение и сегодня я готов представить Вам образец с замком, сделанным по Вашим намёткам. Я же в свою очередь привёз ружьё с моим замком.

— Прекрасно! Карл Иванович, я рад, что мне довелось встретиться с Вами. Господа, через полчаса подадут обед, я прошу вас быть моими гостями за столом. А пока, я с удовольствием осмотрю привезённое оружие. Стрельбы же проведём после обеда.

Поппе слегка изменился в лице и потянул Гогеля за рукав. Они обменялись взглядами, и Иван Григорьевич поспешно сделал полшага вперёд.

— Ваше Императорское Высочество, мы совершенным образом не голодны, и пока Вы обедаете, мы подготовим оружие к стрельбам. Мы привезли с собой пули и всё остальное, но необходимо свернуть их в патроны, как раз успеем.

— Вы не поняли господа. Я настаиваю на своём приглашении. Если вы сыты, то можете не есть, но я хочу вас видеть за столом. А порядок будет следующий... Чернявский!

— Слушаю, Ваше Императорское Высочество!

— Найди двух толковых стрелков, дабы опробовать новые ружья. Чтоб опытные были и соображали хорошо. На это тебе час. И ещё найди двух человек на снаряжение патронов. Их, не медля, сюда. Также проверь наше стрельбище, столы, мишени. На это тебе тоже час. Понятно?

— Понятно.

— Выполняй.

Отдав указание, великий князь повернулся к гостям и пояснил:

— Будет так. Сейчас мы осмотрим ружья. Через несколько минут появятся заряжающие, вы им поясните, как потребно снаряжать патроны. Потом мы отправимся обедать, а после на стрельбище. Кстати, а сколько пуль вы привезли?

— По пятьдесят к каждому ружью, Ваше Императорское Высочество, — улыбнувшись, ответил Гогель.

— Может не хватить. Впрочем, отольём здесь ещё по сто пятьдесят. Я полагаю калибры у ружей обычные?

— Одно шесть с половиной, другое семь — с трудом выдавил из себя Попе, убедившись, что Гогель неприлично медлит с ответом.

— Прекрасно, Карл Иванович! Надеюсь, скорострельных трубочек и шариков хватит на двести выстрелов?

— Да, Ваше Императорское Высочество. Иван Григорьевич предусмотрительно распорядился взять их с собой чуть больше чем на двести выстрелов.

— Прекрасно! Тогда сделаем такое же число патронов. А пока я хотел бы осмотреть ружья. Давайте вот на этот стол, — Великий князь указ на столик у окна, — сначала ружьё Ивана Григорьевича.

Гогель снял чехол и положил ружьё на стол. Великий князь внимательно осмотрел дульный срез ствола и двинулся к прикладу, перебирая пальцами и оглаживая ладонями по стволу, словно слепец ощупывающий неизвестный предмет. Наконец он достиг замка, представляющего собой подвижную на полозьях каретку, хранящую шарики с ударным составом, связанную жёсткой тягой с курком. Тогда он остановился и обратился к изобретателю:

— Иван Григорьевич, прошу Вас, покажите действие сего замка, пока без зарядов, и дайте необходимые пояснения.

— Извольте, — Гогель взял в руки ружьё, удерживая его на весу так, чтобы было видно работу замка, принялся пояснять: — В этом положении ружьё находится в не взведённом состоянии. Курок на полке, связанный с ним тягой бункер смещён вперёд. Бункер пуст, чтобы наполнить его необходимо открыть сверу и засыпать в него вощёные шарики из ударного состава. В данный бункер помещается пять шариков, но возможно представить себе бункер большего объёма. Когда курок взводят, бункер увлечённый тягой перемещается по полозьям к полке. В крайнем положении окно в дне бункера, закрываемое ранее выступом полозьев, освобождается, и шарик вываливается на полку. Размеры шарика таковы, что он, попав на полку, не позволяет другим шарикам выкатиться. Когда стрелок спускает курок, последний посредством пружины подаётся вперёд. Тяга толкает бункер от стрелка, позволяя молоточку курка ударить по шарику, оставшемуся на полке. Пламя от ударного состава проходит через запальное отверстие и поджигает основной заряд.

— Любопытно... — произнёс великий князь, почёсывая подбородок, — позвольте мне, Иван Григорьевич, немного пощелкать этим замком. Надеюсь, он не сломается.

— Извольте Ваше Императорское Высочество, замок весьма надёжен.

Великий князь взял ружьё и осторожно взвёл его. Спустил курок. Снова, медленно взвёл, прислушиваясь к своим ощущениями от работы механизма. Долго вглядывался в детали замка, переворачивая ружьё то так, то эдак, стремясь заглянуть в каждую щёлочку в механизме. Открыл бункер, заглянул в него, стремясь разглядеть полку сквозь окошко подачи шариков. Наконец, вздохнул, спустил курок и протянул ружьё Гогелю.

— Я восторгаюсь Вашим замком Иван Григорьевич. Он весьма хорош, только устройство бункера вызывает у меня опасения. Я не готов предложить улучшение в конструкцию, но хотел бы поделиться с Вами своими тем, что бросилось мне в глаза. Первое это то, что бункер скользит по полозьям. Весьма затруднительно изготовить полозья и бункер точно подогнанными друг к другу. Даже в этом замке, сделанном со всей любовью, бункер установлен с довольно значительным зазором. В результате его под действием тяги постоянно перекашивает то вперёд, то назад. Пока замок новый и чистый это не доставляет неудобств. Но со временем, особенно когда в походе в замок будет попадать пыль и влага, возможно бункер будет заклинивать на полозьях. И второе это окошко для шариков. Оно перекрывается то выступом полозьев, то уже выпавшим на полку шариком. Опасаюсь, что однажды либо шарик окажется слишком малым и позволит высунуться из окошка второму шарику, либо слишком большим и не до конца выйдет из бункера, либо выпадет как-то неудачно, зацепившись за стенку полки. Любые варианты возможны и тогда движение бункера при спуске курка разотрёт шарик с ударным составом о полозья, и пламя попадёт внутрь бункера. Остальное надеюсь увидеть на стрельбах. А теперь Карл Иванович прошу ваше ружьё.

— Прошу Вас, Ваше Императорское Высочество, я постарался сделать замок в точном соответствии с вашей задумкой.

Великий князь довольно быстро осмотрел ружьё, бесцеремонно щёлкнул несколько раз замком. И принялся внимательно рассматривать детали замка. В это время появился Чернявский.

— Ваше Императорское Высочество, рядовые для снаряжения патронов прибыли.

— Отлично, ко мне обоих. Карл Иванович извольте показать, как необходимо снаряжать.

— Это достаточно просто... Умеете снаряжать патроны? — спросил Поппе у двух седоволосых солдат из гарнизонного батальона.

— Да.

— Тогда много объяснять не буду. Снаряжаете как обычно, только мерку для пороха используете вот эту. И ещё Его Императорское Высочество изволил указать снарядить по четыреста патронов, а пуль у нас только сто. Сможете отлить ещё триста.

— Смогут, — встрял в разговор великий князь. — Чернявский, с опытных стрельб должно было остаться изрядное количество пуль. Нужно найти пули первого образца, это которые короткие, под размер шесть с половиной и семь линий. Каждой по сто пятьдесят штук, если не наберётся, то отлить потребное количество. Благо пулелейки имеются под всякие размеры.

— Слушаюсь.

— А теперь господа, прошу в обеденный зал.

За столом радушный хозяин предложил чувствовать себя свободно, не стесняя себя сверх необходимого этикетом. Чему сам явил пример, бесцеремонно сдвинув в сторону сервировку возле себя, смешав бесчисленное количество ложек, ножей и вилок в одну кучу. На освободившееся место он положил несколько листов бумаги и карандаш. Быстро набросав рисунок, он передал его Поппе.

— Взгляните Карл Иванович. Вы исполнили замок по моим рисункам, но я обратил внимание на некоторые детали. В частности я предлагаю запальное отверстие сделать коническим, это позволит вставлять скорострельную трубочку плотно, при этом входное отверстие может быть достаточно большим. Стрелку будет удобнее размещать трубочку. И ещё кнопку, собранную Вами из двух деталей, я бы сделал из одной. Она вполне могла бы держаться при помощи двух зацепов разной ширины.

Поппе седел задумчиво глядя на тарелку с супом.

— Пожалуй, Ваше Императорское Высочество... Это чем-то напоминает коническую камору единорога...

— Вот и прекрасно, любое новшество должно опираться на старое, проверенное в деле. Потому важнейшим является та сложность, с которой связана переделка имеющихся ружей под новый замок. Как вы полагаете, существенно ли сложнее в изготовлении замок Ивана Григорьевича и насколько трудно переделать ружья под предложенный мной замок?

— Относительно всех трудностей в изготовлении ружья, оба замка вполне можно признать достаточно простыми. Но если смотреть на трудность изготовления только замков, например при переделке старых ружей, то Ваш замок, Ваше Императорское Высочество, прост настолько, что я не могу себе представить замок проще. Переделывая старый замок необходимо лишь вместо кремня зажать металлический ударник и заменить полку с крышкой. Именно так, я и сделал, как Вы могли убедиться. И ещё рассверлить конусом запальное отверстие. Такую работу уверенно можно поручить полковым мастерам.

— Приятно слышать, поскольку первейшей моей заботой было именно упрощение переделки старых ружей. Но не стоит забывать, что замок Ивана Григорьевича более удобен при стрельбе.

— Несомненно, — подтвердил Поппе и поспешил занять рот едой.

Заметив нежелание оружейника излишне много говорить, великий князь улыбнулся и переключился на генерал-лейтенанта:

— Пользуясь тем счастливым случаем, что Вы, Иван Григорьевич, оказались у меня в гостях я хотел бы попросить Вас дать мне некие пояснения по вашему наставлению о солдатском оружии.

— Буду рад служить, Ваше Императорское Высочество.

— Вы писали о тех достоинствах, которые несёт с собой ствол малого калибра. Однако, полагаю, что размер в одну линию вряд ли будет иметь какие либо достоинства в силу своей совершенной малости. Но что вы может сказать о калибре в четыре линии. Возможно, стоит уменьшить калибр с ныне применимых семи линий?

— Я не буду повторять всё то, что уже было мною написано, дабы не раздражать Вас, — Гогель едва заметно улыбнулся. — Напомню лишь, что при кажущихся достоинствах малый калибр значительно затрудняет заряжание. Весьма затруднительным представляется высыпание порохового заряда в столь узкую трубку, особенно после того как из ружья уже было сделано несколько выстрелов и стенки ствола покрылись нагаром. Кроме того, позволю себе отметить, каким способом изготовляются сейчас стволы. Мастер сгибает полосу в трубку, заваривая сходящиеся края на костыле. В дальнейшем будущий ствол рассверливается до нужного калибра. В силу того, что костыль не может быть излишне тонок, представляется весьма сомнительным возможность изготавливать таким способом стволы малого калибра. Как вы полагаете Карл Иванович, какой самый малый калибр может дать Сестрорецкий оружейный?

Поппе задумался, не мигая, уставившись куда-то под потолок и беззвучно шевеля губами, и, наконец, высказался:

— Не менее пяти линий.

— Хм, — великий князь усмехнулся, — могу ли я разместить заказ на Сестрорецком заводе. Я хотел бы, чтобы Вы, Карл Иванович, изготовили мне винтовальное ружьё наименьшего калибра из возможного. Но мне важно чтобы при необходимости Вы могли таким же способом изготовить ещё множество ружей, например две или три тысячи в течение года. Вы готовы взяться за такое дело?

— Какой калибр для Вас желателен Ваше Императорское Высочество?

— Я бы хотел получить такое ружьё, — великий князь отодвинул от себя тарелку и принялся отмечать на бумаге. — Первое, калибр от четырёх до пяти линий. Второе шесть нарезов в стволе. Оные должны быть широкими, на треть шире полей и делать семь восьмых оборота по на полсажени. Третье, длина ствола три фута девять дюймов. Для удобства заряжания на конце ствола сделать конусное расширение на манер кавалерийского мушкетона. Четвёртое, снабдить ружьё ударным замком моей конструкции. Пятое, к ружью сделать штык-тесак на подобие егерского. Оный крепить к ложу, кое должно доходить почти до самого конца ствола. Шестое мушку установить на специальном кольце, набиваемом на ствол. Сейчас соображу рисунок. Прицел же устанавливать вблизи замка, исполнив оный в виде рамки с подвижным целиком. Рисунок я сейчас сделаю... Это основное, что пришло мне сейчас в голову.

Великий князь передал лист бумаги Поппе. Тот нахмурился и принялся разглядывать написанное, попутно что-то бормоча себе под нос. Слуги уже подали основное блюдо и все, кроме оружейника, который полностью игнорировал поданные блюда, приступили к еде. Убедившись, что гость не в состоянии вернуться из своих мыслей, хозяин совершенно бесцеремонно выдернул его из них:

— Карл Иванович, отложите бумагу, мясо остынет. Я уже понял, что у Вас нет уверенности, чтобы сразу взяться за работу. Я не требую от Вас этого сейчас. Просто обдумайте мною сказанное. Мне нужно такое ружьё. Я хочу сначала получить образец для опытных стрельб, а потом мне, возможно, понадобиться много такого оружия. Но я готов подождать пока Вы обдумаете всё надлежащим образом и сообщите мне, возможно ли изготовить такое оружие в значительных количествах в ближайший год или два. Поэтому, прошу Вас, не обижайте повара. Мясо очень вкусное. Нас ждёт ещё долгий день, впереди стрельбы.

После обеда, Великий князь с гостями не спеша вышел на стрельбище. Там уже всё было готово. Первые сто патронов к каждому ружью лежали на столиках. Остальные полагали выставить, как только место на столах освободится. Хотя к изготовлению патронов Чернявскому пришлось приспособить почти всех незанятых службой гарнизонных инвалидов. Внезапно наследник, вспомнил о часах, за которыми тут же послали. Пока же он пояснял своё виденье стрельб:

— У нас есть два стрелка. За три минуты они должны будут выстрелить в мишень наибольшее число раз. После чего ружья чистятся и стрелки меняются им. Испытание повторяется. Тем самым мы определим ружьё наиболее удобное в заряжании. Ружья снова чистятся. После стрелки делают по сто выстрелов подряд, с перерывами необходимыми для чистки ствола. Тем самым мы попробуем определить число осечек. После чего ружья окатываются ведром воды и посыпаются землёй. Затем стрелки прочищают их ветошью без разборки и делают ещё по сто выстрелов с перерывами на чистку ствола. Если замки выдержат испытание, то ружья ещё раз окатывают водой и посыпают землёй. Стрелки стряхивают грязь, чистят ружья голыми руками и достреливают оставшиеся патроны, прерываясь на чистку ствола. Я полагаю, то столь суровое испытание позволит нам убедиться в надёжности замка. Желает ли кто дополнить.

— Хм, — скривил губы Юрьевич, — Я полагаю, что результат испытаний предугадать несложно. Быстрее всего заряжать будут ружьё Ивана Григорьевича, но его замок, скорее всего, не выдержит испытание грязью.

— Я с Вами согласен, — кивнул великий князь. — Я думаю это очевидно. Но я хочу знать насколько. Насколько замок Ивана Григорьевича, быстрее, боится грязи, сложнее в изготовлении и дороже. Не исключаю, что это праздное любопытство и пустое ребячество через некоторое время окажется настолько полезным, что позволит выбрать новое ружьё для всей российской армии. И чем раньше станут известны все подробности ударных ружей, тем лучше. Я считаю для себя возможным начать прямо сейчас... Впрочем, не хватает третьего ружья. Чернявский!.. Доставь сюда обычное пехотное ружьё и шестьдесят выстрелов к нему. Пусть из него тоже постреляют... Тогда мы сможем сравнить быстроту зарядки с обычным ружьём.

Через полчаса утомлённый непрекращающейся стрельбой великий князь увлёк генерал-лейтенанта в сторону своего летнего кабинета:

— Пойдёмте, Иван Григорьевич. Хоть ветерок вполне справляется с дымом от двух ружей, однако к чему дышать этой гарью, когда можно отойти чуть подальше. Семён Алексеевич знает своё дело, потому мы получим подробнейший протокол. Впрочем, уже сейчас полагаю всё понятно.

— Да уж, — нахмурился Гогель, — предположу, что тридцать два выстрела за шесть минут это существенно больше, чем двадцать семь из вашего ружья и двадцать пять из обычного. Но сомневаюсь, что это достаточно, чтобы оправдать дороговизну замка для армии. Хотя для кавалерии, которая не стреляет столь часто, и пять или семь выстрелов за бой для неё более чем достаточно, подобное упрощение заряжания может быть весьма уместным.

— Согласен с Вами Иван Григорьевич. Действительно пока выстрелы производятся без необходимости пополнения бункера, скорость заряжания весьма высока. Только мне представляется не совсем разумным содержать в войсках оружие со столь разными замками.

— Вы правы, но кроме армии и гвардии в империи есть и другие службы. Жандармерия или не так давно образованная по военному образцу пограничная стража.

— Всё так, но полагаю, жизнь сложится иным образом. Один из вариантов будет признан удачным и его начнут выпускать для армии и гвардии. В остальные службы будут поставлять тоже, что и в армию, посчитав, что возможные преимущества не стоят того, чтобы придумывать что-то особое. Кстати о придумках. Я имел разговор с Дмитрием Александровичем, и намерен Вам сообщить, что я возражаю против публикации в Военном журнале секретов ракетного топлива. Вообще мне хотелось бы уточнить у Вас суть Военного журнала, в чём Вы видите его цель?

— Данный журнал издаётся членами военно-учёного комитета с целью расширения познаний читателей в области военного дела. Он призван нести просвещение страждущим военных знаний.

— И всё же я несколько иначе себе эту цель представляю. Позвольте, я изложу Вам свой взгляд на этот вопрос, а Вы уже сами решите, есть ли в нём здравое зерно и стоит ли его принять редакции Вашего журнала.

— Прошу Вас, Ваше Императорское Высочество. Надеюсь только, Вы не будете настаивать, чтобы я следовал вашему мнению.

— Настаивать не буду. Но против публикации секретов возражаю и сделаю всё чтобы подобная публикация не состоялась, — заметив желание Гогеля возразить, великий князь предостерегающе поднял руку. — Я мал годами, и никто не будет слушать ребёнка. Но есть случаи очевидные, и будучи донесенными до государя они весьма неприятно могут отразиться на карьерах людей нижестоящих. Опубликовать состав топлива, известный лишь нескольким русским офицерам, это означает подарить его всем, в том числе и иностранным армиям. И вряд ли в следующей войне русские солдаты, погибающие от вражеских ракет, поблагодарят нас за это.

Гогель, прищурившись, посмотрел на наследника престола, который, не обращая никакого внимания на такой неприятный взгляд, продолжал:

— Впрочем, Вы сами можете решать, что Вам публиковать. Надеюсь, цензор одобрит Ваши решения. Что же касательно цели Вашего журнала, то она представляется мне следующей. Ваш читатель, представляется мне человеком военным, в чинах от обер— до штаб— офицера. Он любознателен и стремится нести службу надлежащим образом. В Вашем журнале он хочет найти статьи, которые помогут ему, откроют ему суть военной службы, подскажут хитрый манёвр на поле боя, расскажут ему о слабых и сильных сторонах врага. Исходя из этого, Ваш журнал и должен публиковать статьи о воинских хитростях, о славных подвигах русских воинов, о тех усовершенствованиях, что офицер может сам провести у себя в полку. Я с удовольствием прочитал об ударных ружьях в вашем журнале, но нужно ли это обычному офицеру стремящемуся служить надлежаще. А вот рассказ о сути дисциплины полезен любому военному. Повторюсь это моё мнение, я лишь хотел изложить Вам его с надеждой, что оно окажется Вам полезно.

— Спасибо Ваше Императорское Высочество, я учту Вами сказанное. Я так понимаю, что и о новых пулях Вы не позволите мне написать заметку.

— Не раннее чем эти пули поступят в армию и тогда Вы в своём журнале сможете пояснить офицерам, что это за пули, каковы их достоинства... но не ранее чем пули попадут в полки.

— В Ваших словах...

Внезапный грохот прервал их беседу. Со стрельбища раздались крики. Великий князь помчался на место взрыва. Когда он добежал, то увидел солдата, катающегося по земле с прижатыми к лицу руками и дико воющего.

— Держите его! — крикнул великий князь.

Солдата придавили спиной к земле. Осторожно отняли от лица руки. Увиденное сначала испугало наследника, но в следующую секунду он уже смотрел на это обожженное лицо с рассечённой щекой вполне спокойно. Ему даже подумалось, что повреждения не настолько серьёзные, а солдат просто испугался. А спустя ещё пару секунд великий князь, упав на четвереньки, очищал свой желудок. На этом стрельбы оказались сорванными. Солдата утащили к лекарю. Великий князь, обведя оставшихся на стрельбище распухшими покрасневшими глазами, простился с гостями и приказал Чернявскому проводить его до спальни. Он шёл, пошатываясь на ослабевших ногах. Мысли его путались. Лишь непонятное желание упасть в кровать, уткнуться лицом в подушку и накрыться с головой одеялом заставляло его двигаться. Чернявский шёл чуть сзади готовый в любой момент подхватить своего шефа. Это осознание молчаливой поддержки наполнило сердце Саши теплотой к этому человеку. Хотелось повернуться к нему, уткнуться лицом в его доломан и заплакать. Но что-то удерживало, заставляя предпочесть подушку.

* * *

15 августа 1827, Гатчина

Сразу после завтрака великий князь направился к фельдшеру гарнизонного батальона, чтобы лично справиться о здоровье рядового Мякишева, пострадавшего на недавних стрельбах. Огибая по алее дворцовые пруды, он остановился и около минуты, молча, наблюдал за подросшими к осени утками.

— А что, Семён Алексеевич, — внезапно заговорил наследник, — коль уж мои начинания столь опасны, не надлежит ли иметь при моей особе врача? Возможно, мне не составит труда привлечь на службу какого-нибудь молодого эскулапа. Полагаю, это будет не очень обременительно для моего кошеля, а молодому врачу позволит составить карьеру.

— Врач при особе из императорской семьи, есть дело настолько важное, что без прямого указания государя решено быть не может. Даже более того, не приветствовуется и инициатива в этом деле. Никто из ваших наставников не посмеет обратиться государю с подобным предложением. Если только Вы сами, причём дадите определённо понять, что Ваше желание никоим образом не порождено чьим-то советом.

— Не знал, что это настолько затруднительно. Видимо, придётся оставить эту мысль до поры. Впрочем, мы излишне задерживаемся. Поспешим. День ещё не перешёл за половину и можно успеть многое.

Палата, в которой лежал Мякишев, была рассчитана только на две койки. При желании можно было попробовать поставить ещё одну поперёк, но столь малое помещение для целого батальона несколько озадачило великого князя.

"Видимо, в случае поветрия больные просто оставляются в казармах" — подумалось ему.

Забинтованный Мякишев лежал на спине, и еле слышно постанывал.

— Как ты, голубчик? — шёпотом поинтересовался великий князь.

— Кто здесь? — Спросил больной. Фельдшер не церемонясь обмотал тряпками голову больного целиком, не заботясь о возможности того видеть происходящее вокруг.

— Тебя спрашивает Его Императорское Высочество! — объявил Юрьевич.

— Тише, — шикнул наследник. — Надеюсь, ты, Трофим, скоро поправишься.

— Не беспокойтесь, Ваше Императорское Высочество, — бодро заявил раненый, — на мне как на собаке всё заживает.

— Возможно. И фельдшер говорит, что ты ранен не опасно. Лицо обожжено, да щеку порвало. Я распорядился, по твоему выздоровлению выдать тебе пятьдесят рублей.

— Благодарствую.

— Ты поправляйся, братец. Красота для мужчины не главное. Жив и слава богу. Я знаю, ты не женат, хочешь невесту тебе подберу, — великий князь на секунду замялся, но вскоре подобрал слова, — а впрочем, ты и сам справишься. А я уж позабочусь из тебя завидного жениха сделать.

— Благодарствую, Ваше Императорское Высочество, да только, долго жил я без семьи, теперь уж не стоит и начинать. Молодую брать, жизнь ей ломать, вдову — чужих детей растить. Я уж лучше как раньше.

— Ну, бог с тобой. Хоть мне и не понять тебя.

На обратном пути во дворец, наследник был весьма задумчив. Размышления о пенсионном содержании отслуживших солдат терзали его. Он разрывался между желанием социальной защиты для обездоленных и ощущением не безграничности казны:

"Проблемы пенсионного фонда двадцать первого века встают в полный рост и здесь. И хоть империя и не обязалась быть социальным государством, однако не следует бросать отслуживших ей верой и правдой. Но и держать их на пансионе тоже не получится. Доходы казны весьма ограничены, а расходы... расходы бесконечны. Начнёшь платить нормальные пенсии, не хватит денег армию перевооружить, железные дороги и заводы построить... Богатеев обязать тоже не получится. Они потому и богатеи, что людей молодых и здоровых отжимают досуха и выбрасывают... Как там у Некрасова: " А по бокам-то всё косточки русские. Сколько их! Ванечка, знаешь ли ты?"... Всякое большое дело у нас, да и не только у нас, сопровождается бесчисленными человеческими жертвами. Английские рабочие тоже дохнут пачками. А ещё больше мрёт всяких бесчисленных индусов и негров... Отставных в империи конечно не оставляют без вспомосуществования. Но его не достаточно. Его всегда недостаточно... Я помню, как в двадцатом веке дяди в телевизоре с придыханием рассказывали о европейских пенсионерах, путешествующих по всему миру, пока отечественные бабушки просили милостыню у метро...

Нет, вообще нельзя так подходить. Мы божье тягло тащим. Каждый на своём месте. Каждый до последнего вздоха. Не может быть пенсий, а только перевод на другую, менее тяжкую работу. Любого пенсионера или инвалида надлежит пристроить к лямке, дабы он, как и прежде, тащил общее тягло. И это дело богоугодное, сделать так чтоб каждый в любом своём состоянии мог выбрать лямку по себе. Вот в этом должна заключаться социальная защита, в создании рабочих мест для всех. Для самых убогих в государстве должна найтись работа...

Впрочем, капитализм говорит нам о другом. Совершенно никакой необходимости нет в том, чтобы слепые клеили конверты. Специальная машина делает это быстрее и с меньшими затратами. Вообще любой труд инвалидов не выдерживает конкуренции с машинами. Никакой, кроме интеллектуального. Но на интеллектуальный труд даже в двадцать первом веке способны далеко не все.

Допусти, что Мякишев ослеп. Куда я его пристрою? К какому труду? Какой из него интеллектуал, конкурирующий со зрячими? Впрочем, есть у него то, что отсутствует у машины, да и у молодого и здорового парня. У него есть опыт. И слепого Мякишева я мог бы пристроить гардеробщиком в сельский воспитательный дом. Но не для того чтобы он пальто принимал, а для того чтобы он мог про жизнь поведать малым пацанам. Так сказать, пустить его по педагогической стезе.

Но это Мякишев, а детей-инвалидов куда? Со скалы сбрасывать? Где для них найти лямку. Что они могут? Конверты клеить? Так, конвертоклеятельный аппарат в разы полезнее будет. В сфере услуг их тоже не применишь. В чём их тягло? Может в том чтобы мы заботились о них и не чувствовали себя людьми с очерствевшей душой?.. Это надо бы с отцом Герасимом обсудить. Тогда, таким самое место при церкви. Ну так, опять всё сведётся к "подайте на храм". Кстати, начну дорогу строить, надо будет солдатами по побирушкам пройтись..."

С такими мыслями великий князь прибыл во дворец. Оставшийся день он решил посвятить созданию из дерева функционального макета паровоза. Он давно уже задумал сделать такую модель, и неоднократно тратил на неё время. Но дела и постоянные разъезды не давали закончить начатое. Сегодня, он решил завершить это дело. Однако, около пяти часов его оторвали от работы. Генерал-майор Ратьков прислал ординарца с просьбой этим же вечером навестить его в штабе бригады гвардейских инвалидных рот, командиром которой он состоял в настоящее время.

Около восьми великий князь, недоумевающий от необычности и неуместности приглашения, но, тем не менее, решивший уважить пожилого ветерана великой войны, вошёл в кабинет Ратькова, оставив сопровождающих в приёмной. Поздоровавшись, гостеприимный хозяин предложил наследнику престола расположиться на мягком диване не далеко от рабочего стала. Сам же Авраам Петрович присел рядом с диваном в неглубокое кресло. Он некоторое время молчал, видимо, не решаясь начать разговор. Вскоре взгляд его скользнул по пустому столику.

— Изволите ли чаю?

Получив согласие, Ратьков заметно оживился. Отдал распоряжения ординарцу. Но стоило ему вернуться к разговору с наследником, прежняя скованность вернулась. Он с заметным усилием подбирал слова:

— Ваше Императорское Высочество... прошу простить меня за это приглашение... которое могло показаться Вам весьма неучтивым. Крайние обстоятельства вынудили меня искать с Вами беседы в столь непривычных для нас обоих обстоятельствах...Начну с главного. Сегодня утром я был у государя. Учтя мой опыт бригадира гвардейских инвалидных рот и бывшего командира гвардейского гарнизонного батальона ... — Ратьков шумно выдохнул, скомкав вступление и официальное наименование подразделений. — Государь поручил мне создать бригаду гарнизонных рот в Великом княжестве Финляндском.

— И вы согласились? — не скрывая улыбки радости, вскочил с места великий князь.

— У нас, гатчинцев, так заведено. Если ты служишь, то ты служи, где государь тебя поставит, не выбирая. А если не в силах службу нести, уходи в отставку. Я же полагаю своей судьбой умереть, служа, — Ратьков улыбнулся, прикрыв веки. — Но это не всё. Памятуя о Вашем интересе к делам финляндским, государь поручил Вам быть шефом бригады, а мне надлежит стать Вашим наставником в деле учреждения воинских полков. Именно этим и объясняется моя неуверенность. Мне никогда ранее не доводилась быть наставником у молодого человека, превосходящего меня положением. И полагая, что обычный порядок тут не применим, я не нахожу способа устроить всё наилучшим образом.

— Я помогу Вам, — решительно заявил великий князь. — Государь по мудрости своей уже устроил всё наилучшим образом. Я столь рад его решению, что обещаю быть послушным воспитанником. Я никогда не посмею публично сомневаться в Ваших словах, от Вас же прошу не только научать меня, но и пробовать в деле мои идеи об устройстве бригады, которые я обязуюсь сообщать Вам исключительно наедине.

Ратьков усмехнулся, что заставило великого князя тут же искать спасения в словах:

— Если же мои новшества принесут беду, я лично буду перед государем с покаянной головой. Если же случится успех, это всецело Ваша заслуга...

— Опомнитесь! — Нахмурившись, хлопнул ладонью по столу старый генерал-майор, но тут же спохватился: — Прошу простить меня Ваше Императорское Высочество. Видите, мне крайне сложно соблюсти все тонкости нынешнего положения.

— Ну что Вы, Авраам Петрович, — улыбнулся наследник престола. — Знаете, Мария Фёдоровна однажды обмолвилась мне, что воспитатель моего отца генерал-лейтенант Ламздорф, назначал ему наказания розгами. Я не стремлюсь к тому, чтобы Вы приказывали пороть меня. Я лишь хочу указать на то, что по ребячеству своему я временами забываюсь, и хороший генеральский окрик принесёт одну лишь пользу. Главное, чтобы всё это не подвергалось широкой огласке, и даже будучи достаточно известно в свете не наносило ущерба чести. Я же лично не вижу ничего скверного в том, чтобы почитать как своего наставника седовласого генерала, ветерана великой войны. И прошу Вас, относитесь ко мне с той строгостью и доброжелательностью, с какой Вы относились бы к сыну.

— Ах, полно, — Ратьков махнул рукой и улыбнулся, — вижу в Вас хорошего ученика Михаила Михайловича. Я же много проще. Впрочем, как я говорил уже, выбора у меня нет. Государь попросил, и я не смею отказаться.

— Уверяю, Вы не пожалеете. Нас ждёт тяжёлый и интересный труд. В этой бригаде мы воплотим всё лучшее, она станет потешным полком для новой русской армии. Мы дадим ей лучшее оружие, мундиры... в ней будут служить лучшие во всей империи солдаты.

— Теперь я точно вижу, Вам по нраву идея государя.

— О, я нескромно предполагаю, что это моя идея, — улыбнулся великий князь. — И я рад, что государь согласился с моим мнением о том, что дела в княжестве идут не благополучно и первым делом к исправлению надлежит считать создание отдельных войск, для подавления возможных волнений. Оные, полагаю, непременно будут при изменении установлений в княжестве в пользу короны.

— Ну, что ж. Возможно. И с чего же надлежит начать?

— С чего... начать?.. — великий князь в задумчивости прошёлся по кабинету взад вперёд. Остановился перед окном. Некоторое время смотрел в него. — Начать надлежит с понимания целей, для которых государь дал нам это поручение. А их я вижу две. Создать в княжестве военную силу способную быстро погасить волнения, которые весьма возможны при реформах проводимых короной. И второе, научение наследника престола. Вы согласны со мной.

— Мне представляется это очевидным.

— Прекрасно, тогда, для достижения этих целей, нам предстоит решить ряд задач. Бригада при всей своей немногочисленности должна держать под рукой все земли княжества. Служба должна быть поставлена таким образом, чтобы в надёжности солдат и офицеров не возникало ни малейших сомнений. Бригада должна быть обучена воевать не только с войском противника, но и с бандитами. Офицеры и солдаты с одной стороны должны хорошо знать финляндскую землю и финляндцев, с другой они должны быть готовы уничтожать их во имя короны. Ну и наконец, для научения наследника надлежит изыскивать и применять самое лучшее оружие, изобрести наилучший устав и вообще сделать эту бригаду во всех смыслах образцовой. Лучше петровской гвардии.

— Хе, помнится мне, что подобные мысли были у Вашего деда, Павла Петровича...

— И что его гатчинцы были плохи?

— Ха-ха, — рассмеялся Ратьков, — гатчинцы всегда и везде были лучшими! Лучшими служаками, хоть и не умелыми в дворцовых партиях.

— Вот и прекрасно, Авраам Петрович, давайте устроим новую бригаду гатчинцев.

— Что ж, Ваше ...

— Прошу Вас, пока мы наедине, Вы вполне можете обращаться ко мне просто по имени и отчеству.

— Что ж, Александр Николаевич, надеюсь, завтра услышать от Вас мнение о том, что же нам надлежит делать. Прошу представить подробный доклад на бумаге, а так же изложить мне на словах упрощённо. Вы готовы к такому уроку?

— Я сделаю, Арам Петрович. Завтра вечером я буду здесь.

* * *

16 августа 1827, Гатчина

Весь день великий князь трудился над своей докладной запиской, и к вечеру направился к Ратькову. С нескрываемым трепетом он вошёл в кабинет, поздоровался, слегка дрожащим голосом, и, положив бумаги на стол, отошёл в угол кабинета. Оттуда из полутьмы, чувствуя себя невидимым, он наблюдал за генералом. Ратьков перевернул несколько листов, пробежав по ним взглядом, и, нахмурившись, предложил:

— И так, Александр Николаевич, извольте доложить мне свои соображения устно, бумаги же Ваши я прочитаю потом, по мере надобности.

— Кхм, — непонятная слабость охватила великого князя. Он внезапно отчётливо представил себе, как этот хмурый генерал сейчас заулыбается и по-отечески скажет: "Ну что ты голубчик, ведь всё неплохо написал...". Но ему почему-то не хотелось этого. — Кхм, Возможно я буду не очень последователен...

— Начинайте, я разберу.

— И так, бригаде, численность которой, я полагаю, не превысит трёх тысяч человек. Надлежит держать под рукой все земли княжества. Для этого бригаду придётся разбить на значительное число мелких гарнизонов. Я полагаю, что самые мелкие из них будут числом около тридцати человек. Разумеется, такие мелкие гарнизоны должны располагаться в маленьких поселениях. В городах же гарнизоны будут более сотни человек. Такое дробление сил необходимо чтобы гарнизоны могли противостоять мелким бандам. В случае же крупного бунта гарнизонам предстоит соединиться в одно целое, заранее предусмотренным образом. Подобное размещение является основной особенностью бригады и именно к нему надлежит отнестись с особым тщанием. Именно оно продиктует нам всё остальное.

— Хм, — Ратьков задумчиво глядел в стол, — А Вам, Александр Николаевич, не кажется что столь малое число солдат в мелком гарнизоне, делает его совершенно бессмысленным. В случае любых волнений даже в самом маленьком городке, эти тридцать человек будут просто сметены толпой.

— Ваши опасения понятны. Но я исхожу из другого. Эти тридцать человек нужны в каждом городке, поскольку даже в нём необходимо поддерживать установленный короной порядок. А вот расположить их так, чтобы не смела толпа, обучить, вооружить — это уже наша с Вами забота. Даже если всю бригаду мы разместим в Або, она не сможет удержать город, когда вокруг всё княжество будет охвачено бунтом. Кроме того, чтобы удерживать крупные города вполне возможно взять полки Финского корпуса. Против большого бунта полки хороши, а с мелкими бандами им справиться затруднительно. Именно для этого я предлагаю приспособить гарнизонную бригаду.

— Я допускаю такой вариант, — кивнул Ратьков, — тем не менее, не слишком ли малы гарнизоны? Обычной практикой является размещение гарнизонных рот. Вы же предлагаете размещать полувзвод.

— Я исхожу из того разумного количества солдат, которое может быть в бригаде и той задачи которая перед ней стоит. Что же касаемо слабости малых гарнизонов, то оная против большого бунта вполне ожидаема и сил одного гарнизона никогда не может быть достаточно для его подавления. Ведь даже рота не сможет выстоять при крупном бунте. Бывает, что и один полк не является достаточной силой. Гарнизонная бригада должна, прежде всего, противостоять мелким бунтам и бандам. В случаях же серьёзных волнений, влекущих за собой настоящее военное противостояние, основную роль будут играть армейские полки.

— Ну, хорошо. Сделаю вид, что согласен с Вами. Продолжайте.

— Дабы понять, что собой представляет такой гарнизон, необходимо сделать отступление к системе званий и организации бригады. Нижний класс: рядовые. Звания в порядке старшинства: рядовой, рядовой третьей статьи, рядовой второй статьи, рядовой первой статьи. Далее унтер-офицеры: старшина третьей, второй и первой статьи. Обер-офицеры: поручик третьего, второго и первого ранга и прапорщик третьего, второго и первого ранга. Штаб-офицеры: полковник третьего, второго и первого ранга. И наконец, генералы: бригадир третьего, второго и первого ранга. Наименьшая структура, в которую объединяются солдаты — звено, состящее из трёх человек. Двух рядовых и одного командующего рядового, первой, второй или третьей статьи. Три звена составляют отделение. Командиры отделений — старшины, также подчинены друг другу по старшинству отделения, как и звенья. Три отделения объединяются во взвод. Взводом командует поручик. Поскольку взвод может располагаться отдельным гарнизоном, к нему присоединяются дополнительные единицы: повар, фельдшер, каптенармус и три дознавателя, старший из них также в чине поручика. Задача дознавателей наблюдать за настроениями местного населения, а так же в самом гарнизоне. Три взвода соединяются в роту возглавляемую поручиком или прапорщиком. Три роты в батальон, три батальона в полк, три полка в бригаду. В каждой роте, батальоне, полке и бригаде, добавляется дознаватель, начальствующий над нижестоящими.

— А не кажется ли Вам, Александр Николаевич, что вы создаёте скорее полицейские околотки, нежели устраиваете армейские гарнизоны?

— Я не вижу в этом ничего плохого. Важно не название, а цель, и способность эту цель достичь. Дознание необходимо, поскольку на финляндскую полицию нет никакой надежды. Превратно понимаемый финляндцами долг перед княжеской короной, побуждает их укрывать соотечественников, нанося, тем самым, вред короне российской.

— Ну, хорошо. Пусть их... — с безразличным видом махнул рукой Ратьков. — Однако, Вы предполагаете, что в случае значительных волнений все эти гарнизоны будут объединяться. Тогда, возможно, следует устраивать драгунскую бригаду?

— Несомненно. Драгуны наилучшим образом подойдут для задуманного. Одно останавливает меня. Высокая стоимость содержания кавалерии. Я, возможно, ошибусь, но предположу, что в те же деньги, что обходится один драгунский полк, можно содержать два пехотных. Посему я не предлагаю драгун. Тем более, что при надлежащем устройстве службы и пешие гарнизоны могут быть достаточно быстро сведены в одно целое. На излишние деньги, ежели таковые будут, я предпочёл бы дать бригаде наиболее современное оружие, дабы испытать его и, по результатам, рекомендовать на вооружение армии.

— Хе, Драгуны это дорого, а медикус на каждые тридцать человек, это казна потянет.

— Фельдшером я назвал не врача, а скорее унтер-офицера, которому надлежит смотреть за здоровьем солдат, а также при ранениях помогать солдатам отойти с поля боя.

— Что же Вы собираетесь делать в первую очередь?

— Одним из самых первых действий по созданию бригады я намерен детально ревизовать места будущего размещения гарнизонов. Я представил Вам, Авраам Петрович, карту с отметками о размещении гарнизонов. Эта карта выполнена мною за один вечер и нуждается в уточнении на месте. Именно так я получил предполагаемую численность бригады.

— И чем же вы руководствовались, создавая карту? — насупив брови, поинтересовался старый генерал.

— Единственно чем располагал, расстояниями до ближайших городов, портов, крепостей и деревень, а так же расстояниями между гарнизонами, но этого явно недостаточно.

— Гм, что же Вам ещё необходимо для расположения гарнизона? — сморщившись, будто жуя лимон, спросил Ратьков.

— Вообще многое. Самое же важное это устройство дорог в той местности, наличие возможности закупок или конфискаций провианта, исполнительность местных властей и настроение народа и общества. С Вашего одобрения, я полагаю отправиться в объезд по княжеству немеля. Пока дороги ещё позволяют путешествовать без особых стеснений.

— Что ж, завтра я изучу Ваш доклад. В одном Вы правы, несомненно, необходимо совершить объезд княжества. Без оного предполагать размещение гарнизонов излишне самонадеянно. Готовьтесь выехать в ближайшее время, если более важные дела не задержат Вас.

— Полагаю уже завтра выехать в столицу. Полагаю необходимым, обсудить дело с другим своим наставником, Александром Христофоровичем. Полагаю, его соображения будут весьма ценны. В столице я буду ожидать Вас, дабы в княжество направиться вместе.

— Я согласен, — улыбнувшись, кивнул старый генерал.

* * *

18 августа 1827, Санкт-Петербург

В кабинете управляющего Александровским заводом, было светло. Великий князь расположил в лучах солнца, проходящих сквозь широченное окно, свой макет парового двигателя в разрезе с разнесёнными по щиту плоскими элементами, связанными невидимыми для наблюдателя связями.

— Извольте полюбопытствовать, Матвей Егорович. Долгие августовские вечера оставляют много времени для поделок. Вот я и сообразил данную механистическую модель для лучшего своего понимания устройства будущей паровой кареты. Синим цветом я покрасил участки заполненные водой, голубым — паром, красным горячим воздухом или огнём. Вот смотрите как, по моей мысли, это должно действовать.

Великий князь привёл макет в действие. Не нарушая тишины, он давал инженеру внимательно рассмотреть движение механизмов.

— А теперь переводим на движение кареты назад.

Кларк внимательно следил за манипуляциями наследника. И казалось, он явно представляет себе, как отработанный пар с шипением подогревает воду перед поступлением в котёл. Как чавкает насос или пар переходит из цилиндра высокого давления в цилиндр низкого. Переведение же великим князем в действие кулисы заставило Кларка вздрогнуть и замотать головой, как бы сбрасывая наваждение.

— Большое затруднение вижу в сооружение такого механизма в металле, — наконец заключил инженер.

— Подумайте. Может заказать некоторые детали в Англии, если Вы не сможете их изготовить. Кстати я надеюсь, прежде, чем начнёте строительство кареты, Вы изготовите для меня действующую модель в уменьшении сто к одному.

— Разумеется...Опасения не оставляют меня, — задумчиво сказал Кларк, бросив взгляд на скучающего в дверях Чернявского. — Мне представляется, что изготовить подобный механизм выйдет значительно дороже, нежели я предполагал изначально.

— Не страшно, я уже привык платить полную цену за свои желания. При этом, должен предупредить Вас, я попрошу полной калькуляции по стоимости каждой детали. Впрочем, запрашиваемую Вами сумму я оплачу в любом случае.

— Даже если я не предоставлю Вашему Императорскому Высочеству подробной калькуляции? — усмехнулся Кларк.

— Даже в этом случае, — великий князь сделал паузу и после добавил, — Но с людьми, которые не исполняют мои просьбы, я дел стараюсь не иметь. А с людьми, которые пытаются меня обмануть, я готов расправиться жесточайшим образом.

Повисло неловкое молчание, которое довольно быстро нарушил наследник:

— Кстати, может Вы расскажите мне подробности истории с изготовлением водяных приводов для Охтенского порохового. Кандыба, как мне показалась... — великий князь некоторое время не мог сообразить, как окончить фразу, наконец, сказал: — сильно переживает по данному поводу.

— Ваше Императорское Высочество, — глаза Кларка немного расширились, — я так рад, что Вы изволите вникнуть во все сложности производства. Под давлением чинов из Артиллерийского ведомства я вынужден был согласиться на первоначальные условия. Другого завода в столице, который мог бы изготовить эти механизмы, просто нет. Поймите, Александровский завод выполняет множество государственных заказов и он не в состоянии выполнить их все. Пришлось отложить исполнение этих механизмов.

— И цену на них поднять?

— Я лишь назначил реальную цену. Если бы она представилась господину Кандыбе завышенной, то он смог бы разместить свой заказ в другом месте, по устраивающей его цене. Завод же из соображений государственных не может позволить себе убытки, поскольку на него возложены большие государственные заказы для нужд армии.

— ... и флота, — закончил за Кларка великий князь, памятуя о недавнем спуске на воду парохода. Однако лицо Матвея Егоровича столь резко побледнело, что наследник решил дать задний ход: — Впрочем, не буду утруждать Вас дальнейшим обсуждением этого заказа. Государь не назначал меня ревизором по переустройству Охтенского порохового. Я интересуюсь обстоятельствами только из любопытства, а не в силу служебного долга.

Великий князь посмотрел на часы, время приближалось к полудню. Надлежало поспешить, чтобы встретить государя на ежедневной прогулке. В столице было слишком много дел, чтобы можно позволить себе долгие разговоры с инженером. На сегодня уже была оговорен визит к Канкрину, а уж совсем поздно вечером намечен разговор с Бенкендорфом. Александр Христофорович, ведомый своим служебным долгом, не мог не проявить живейшее участие в предстоящем мероприятии. Со дня на день мог прибыть в столицу Ратьков, поэтому наследник не рисковал откладывать столь важные встречи "на завтра".

Главный жандарм, действительно выказал большую заинтересованность. Внимательно выслушав великого князя, он лишь изредка позволял себе уточнить сказанное. Когда же рассказ был окончен, Бенкендорф встал и прошёлся по кабинету. В задумчивости остановился у стола и наконец заговорил:

— Всё складывается вполне благоприятно. Не так давно я докладывал государю о настроениях в финляндском обществе, ставших мне известными. И вот, теперь, в мудрости своей он отдал такое поручение... Прекрасно. И Авраам Петрович человек опытный в подобном деле, он обустроит всё наилучшим образом... Пожалуй, в чем я не готов с Вами согласиться, так это в устройстве столь малых гарнизонов и в нахождении в них дознавателей.

— Вот как, — с видимым раздражением отметил великий князь, — прошу Вас пояснить причину. Возможно я действительно ошибаюсь...

— Извольте, — миролюбиво улыбнулся Бенкендорф. — Видите ли, мелкие банды в деревеньках не представляют значительной угрозы для короны. Опасность таится не в народе, который пусть и дик, но слабоволен. Образованное общество, именно оно представляет опасность. В нём зреют вольнодумства, и именно оно объединяет вокруг себя народ, возглавляя бунты. Попробуйте сами припомнить известные вам революции и волнения. Дворцы громили мужики, но всегда подбивали их на это выходцы из общества. Люди с образованием и амбициями, которым тесно в сложившемся мире. Они алчут собственной значимости. Им грезятся лавры Бонапарта. Устранив их, мы оставим народ без вождей. Тогда уже не будут страшны ни мелкие бунты, ни банды. Это дело можно оставить местной полиции. Вы согласны со мной?

Не смотря на то, что великий князь отрицательно замотал головой, Бенкендорф решил закончить мысль:

— А образованные люди стремятся в города. И чем крупнее город, тем их в нём больше. Именно в там нужны дознаватели, а точнее люди вхожие в общество и понимающие свой долг в извещении власти о бунтарских мысленастроениях. Что Вы скажете?

-Вы правы во многом. Но я нахожусь в сложном положении, один мой наставник весьма недоволен тем, что воинские гарнизоны я превращаю в полицейские околотки. Другой же и вовсе низводит армейскую часть, до людей вхожих в общество, — великий князь улыбнулся, оскалив зубы. — Я же исхожу из других соображений. Что же у нас есть в княжестве? По побережью и границам возле крупных городов стоит Финский корпус, около тридцати тысяч штыков и сабель. Вряд ли государь так обеспокоился бы созданием ещё нескольких крупных гарнизонов в три тысячи штыков. Не в этом я вижу высочайшее усмотрение. В финляндском обществе действительно необходимы люди, осознающие свой долг перед короной, но может ли служить источником таких людей гарнизонная бригада? Полагаю, нет. Более всего эта бригада мне представляется похожей на жандармский корпус. В задачу её входит, прежде всего, усмирение мелких волнений. С крупными справится Финский корпус. За настроениями в обществе неусыпно следит третье отделение. С убийствами и кражами может справиться и местная полиция. А вот с бандами справиться некому. И первое с чего начнётся основная служба бригады это ловля контрабандистов. Я уже имел беседу с Егором Францевичем. Русско-финскую границу с одной стороны прикроет пограничная стража, а с другой гарнизонная бригада. И для этого мне понадобится много мелких гарнизонов и дознаватели в них.

— Хм, — Бенкендорф улыбнулся, — тогда вам нужны драгуны, а не пехота.

— Более всего, мне потребны думающие и деятельные офицеры. А для того я полагаю нужным им хорошо платить. Расходы же на лошадей слишком обременительны для казны. Лучше хорошая пехота, чем плохие драгуны.

— Должен предостеречь Вас, от думающих офицеров, обычно, много неприятностей.

— Согласен, но только думающие люди способны делать настоящее дело. Придётся принять этот риск и готовиться к возможным неприятностям. А главное думающим людям надо дать возможность расти в чинах, и делать дело на благо короны. И вот это будет основной моей заботой.

— Вот как, — Бенкендорф сел и, внимательно посмотрев на наследника, спросил: — и у Вас уже есть мнение, как это устроить?

— Я обдумываю это и не готов ничего уверенно утверждать. Пока я готов назвать лишь то, что представляется мне важным. Не только на обер-офицерские должности, но и рядовые надлежит брать только охотников. Платить за службу необходимо аккуратно. За поощрения по службе, за освоение грамоты, других языков, военных умений, фельдшерского, кожевенного и иного мастерства надлежит жалование повышать. За проступки и неисполнительность понижать. На занятие всякой должности, даже штаб-офицерской, проводить экзамен. Дозволять участвовать в экзамене всем независимо от происхождения. Почёт надлежит давать по пользе, а не по знатности. Командиров же не справных понижать и в званиях и в должностях. Все наказания надлежит разделять на администраторские и товарищеские. За администраторские проступки, например за нерадение к службе — наказание штраф. За товарищеский проступок, например, сон в карауле или кража у товарищей — наказание шпицрутенами. При этом за преступления против короны: измену, дезертирство — наказывать весь взвод, роту, батальон. И также всех поощрять за героизм. Порука должна быть не только между рядовыми. Офицеры должны быть ответственны за подчинённых, а последние за своих начальников.

Великий князь выпалил всё на одном дыхании и, шумно вздохнув, замолчал.

— Да-а, — протянул глава жандармов. — Не буду Вам отмечать, про низвержения сословных основ. Сейчас модно рассуждать о равных возможностях для всех. В конце концов, не так и важно, какого человек происхождения, если государству от него польза. Бывало и светлейшие князья в молодечестве пирогами торговали. Впрочем, Вам всё одно придётся определить соответствие должностей службы в бригаде Табели. Но вот, за что вам придётся не раз объясняться... В умах у всех сейчас стоит великий образ Наполеона и кодекс установленный им превозносится многими как справедливейший и наилучший. И даже я в бытность мою боевым офицером считал его образцом. Михаил Михайлович уже успел поделиться с Вами своими восторгами об этом замечательном законе. И сам государь, признаюсь Вам, во многом проникся им. Так вот, одно из основных его установлений, горячо приветствуемое повсеместно, гласит, что всякий ответственен лишь за исполнение своих обязанностей, и не может быть ответственен за преступления других. Вы же ведёте речь о поруке, существующей в наше время, но признанной недостойным пережитком.

— Это пустое словоблудие. Меня больше беспокоит моя готовность брать в бригаду осуждённых за преступления, вместо отбывки ими каторги. И то, я ещё думаю над этим. Что же касаемо авторитета кодекса Наполеона, на меня он не действует. Любые слова, написанные на бумаге, лишь слова, уступающие целесообразности действий конкретных людей. Ну а если Вас или Михаила Михайловича беспокоит соблюдение таких условностей, я готов предложить устраивающее всех решение. Каждый обязан следить за благонадёжностью, порядком и пользе для короны в своём взводе, роте, батальоне. И в случае нарушения оного он понесёт ответственность за то, что своевременно не выявил и не предотвратил преступление. Не важно, совершено оно более низким чином или высоким. Цель соблюдения порядка и пользы короне превыше чинов. Против этого, может ли возразить кодекс?

— Хм, я не правовед, — улыбнулся Бенкендорф, — но вправе ли мы возложить такую обязанность на всякого?

— А что-то мешает? Не на этом ли основано наказание за недоносительство?

— Не кажется ли Вам в таком случае, что можно наказывать за не оказание сопротивления преступнику?

— Можно, но всему этому препятствует только одно, наличие возможности для настоящего возложения ответственности. Для всякого закона нет хуже, нежели его слова остаются просто словами, записанными на бумаге. И чуть менее плохо если кого раз в сто лет осудят по писанному закону. Но в случае моей гарнизонной бригады, я берусь лично приводить действительность с написанными мной установлениями.

— Но захотят ли люди служить в такой бригаде?

— Я дам им деньги, почёт и, главное, понимание пользы для империи от их службы.

— Может денег и почёта достаточно? — улыбнулся Бенкендорф.

— Можно легко приказать убивать за деньги, приказать умирать за деньги невозможно. А мне потребны люди, готовые умирать.

— Ну, что ж, полагаю, Вы пояснили свои намерения достаточно ясно. Надеюсь, Вы примете мои рекомендации по назначению людей на должности.

— Я самым внимательнейшим образом отнесусь к Вашему, Александр Христофорович, мнению.

* * *

22 августа 1827, Кивинеб

Свежие лошади позволили доехать от Санкт-Петербурга до границы за один день, и заночевать уже на финской стороне в пограничном поселении Йоутсельке. Оттуда тринадцать вёрст назад великий князь, выехал на дороги Великого княжества Финляндского. Если в двадцатом веке частенько доводилось измерять расстояние в минутах, то теперь Саша полностью освоил местный обычай мерить время пути в вёрстах. Саша старался больше ехать верхом, не позволяя себе лишний раз пересесть в ландо к Ратькову и Юрьевичу. Он пользовался одиночеством, чтобы тщательно обдумать предстоящую дорогу. Ещё в Санкт-Петербурге ему стало очевидно, что за оставшиеся полтора или два погожих месяца всё княжество объехать не получится. Потому было решено двинуться по побережью до Або а обратно вернуться морем. Ратьков же и вовсе задержится в Гельсингфорсе, для организации рекрутского депо, через которое должны пройти все рядовые и офицеры бригады. Поскольку одномоментно набрать необходимое число солдат и офицеров сложно, да и не нужно, то бригада будет постепенно разворачиваться с побережья вглубь княжества. Это депо великий князь планировал разместить поближе к столице княжества, но всёже не в ней самой, поскольку именно эта, как он называл "школа" и должна была стать основным местом сбора ударного кулака в случае относительно серьёзного бунта. Хотелось разместить это депо где-то между Выборгом и Гельсингфорсом или Гельсингфорсом и Або. Изучая карту, Великий князь изначально приметил для себя несколько городков. Самым же перспективным он посчитал окрестности Тавастгуса, расположенного, примерно, в ста верстах на север от Гельсингфорса и являющегося узлом в сети дорог. Впрочем, великий князь не исключал возможность расположить там просто усиленный гарнизон, а не школу.

Великий князь как раз ехал возле ландо, когда среди деревьев мелькнула макушка лютеранской церкви с не очень большим чёрным крестом.

— О! Полагаю, скоро будем в Кивенебе! — воскликнул великий князь, и более тихо, но, судя по выражению лица Юрьевича, достаточно слышимо добавил: — Всё же мрачные лютеранские кресты не так угодны путешественникам как слепящие золотом православные. Будь день немного пасмурней я бы и не заметил, что мы почти приехали.

Немного, помолчав, наследник отдал распоряжение Щербцову:

— На станции отдохнём пару часов. Озаботьтесь лошадьми, а я осмотрю окрестности.

— Слушаюсь.

Однако до станции, которая располагалась на другом конце селения, великий князь не доехал. Как только кирха стала видна целиком, он остановил коня и стал внимательно осматривать холм, возвышающийся справа от дороги. Наконец, он спрыгнул на землю и, отцепляя кофр с подзорной трубой, сообщил:

— Я не поеду на станцию. Уж очень этот холм примечательный. Я поднимусь туда. Чернявский, со мной трое конвойных. Щербцов, наших лошадей забирайте. Ёнссон, расспросите местных, о податях и неурядицах, о холме, поездках в Россию и обо всём остальном. Что посчитаете значимым доложите мне.

Великий князь намеренно, давал шведу поручение в самом общем виде. С одной стороны он сам не до конца понимал, что он хочет услышать от местных крестьян, с другой ему хотелось дать юному и явно сообразительному офицеру возможность для инициативы. В этой поездке Ёнссон был незаменим, как человек свободно говорящий на шведском и русском, понимающий многие финскими говоры, знающий в значительно большей степени, чем остальные спутники наследника, местные обычаи. В столице великий князь отставил от поездки Сперанского, сославшись на то, что он едет по армейской надобности и законоучителю будет невместно в такой поездке. И вот теперь находясь на земле княжества, надлежало скорейшим образом убедиться, что ему не придётся пожалеть об отсутствии Михаила Михайловича.

Сопровождаемый Юрьевичем и тремя поляками из конвоя, наследник вскарабкался на холм и первое что бросилось ему в глаза, это огромный каменный фундамент и остатки рва ивала вокруг него. Всё это изрядно заросло и говорило о давнишней заброшенности.

— Ха! Я вижу, этот холм приглянулся не только мне. Здесь раньше стояла крепость. Что ж осмотрим. — Наследник передал кофр с трубой одному из конвойных, а сам проворно спустился в ров и начала карабкаться на вал. Вскоре он уже вышагивал возле остатков фундамента, вымеряя размеры бывшей крепости.

— Посмотрите, Семён Алексеевич, вот здесь, видимо, стояла угловая башня. Только посмотрите какой вид. Несколько пушек и не одна телега не проедет по этой дороге без разрешения коменданта крепости. Прекрасное место, Вы не находите?

— Действительно, ваше высочество, давнишние строители удачно выбрали место. Впрочем... — Юрьевич не договорил, скривив губы и демонстрируя некую неоднозначность.

-А что это, там на юге у горизонта, — показал Саша, — Эй, подайте зрительную трубу.

Опершись плечом на растущее поблизости деревце, великий князь долго всматривался в горизонт.

— Это залив! Семён Алексеевич посмотрите, Я уверен, это видно воды Финского залива.

— Пожалуй, — задумчиво протянул Юрьевич вглядываясь в подзорную трубу, — это скорее всего залив. Но он очень далеко и большого прока от наблюдения за его водами с этого холма нет.

— И всё-таки это прекрасное место! — воскликнул Саша. — А что вы скажете об остатках рва и фундамента, возможно ли использовать их для возведения здесь нового укрепления, возможно, не такого мощного, как ранее?

— Ров и вал бесспорно можно привести в порядок. Но камни фундамента настолько проросли кустами и деревцами, что их необходимо будет перебрать самым тщательнейшим образом. Часть камней и вовсе раскрошилось. Впрочем, судить обо всём этом сложно, пока неизвестно какое укрепление Вы намерены здесь построить.

— Будь я финляндцем, я бы устроил здесь настоящую крепость с каменными стенами. Установил бы на редутах пушки. И если бы финляндский народ восстал бы против русского царя, то эта крепость стала бы серьёзным препятствием на пути русской армии на Выборг, великий князь усмехнулся. — Но я наследник российского престола. Мне необходимо поместить небольшой гарнизон, который со смотровой башни мог бы наблюдать за округой. Он должен будет следить за тем, где появляются необъяснимые скопления финляндцев, какими дорогами они ходят. А также ему следует время от времени выезжать на границу княжества и ловить контрабандистов и других преступников. А потому здесь вполне достаточно поставить деревянную крепостцу. И предусмотреть возможность для установки лишь нескольких пушек, буде возникнет такая надобность.

— Что-ж, деревянное или древо-земляное укрепление на этом фундаменте устроить вполне возможно. Только оно вряд ли прослужит долго.

— Пятьдесят лет сможет?

— Несомненно.

— Этого достаточно. Если указанного времени не хватит для утраты необходимости в каких-либо укреплениях для гарнизонной бригады, то тогда построим каменные на века. Впрочем, возможно уже не удастся ограничиться только такими крепостями.

— Вы полагаете?

— Я намерен обрусить финляндцев. Это непременно вызовет бунты и потребует крепостей. Но как при всяком лечении вслед за жаром и горячкой должно прийти облегчение... или смерть. В любом случае на время предстоящих бунтов нам потребуется деревянный острог, а потом либо придётся по настоящему воевать и строить здесь каменную твердыню, либо отпадёт надобность в какой-либо крепости вообще.

Юрьевич неопределённо пожал плечами и замер, задумчиво глядя в сторону Выборга. Затем он некоторое время наблюдал за скучающими конными егерями и, как будто отрываясь от своих мыслей, спросил:

— Александр Николаевич, не представляется ли Вам, что порядки, царящие в княжестве, да и в других западных окраинах империи, намного лучше тех, что исконно существуют в русских землях. Может, надлежит не финляндцев обрусить, а русских образовать до европейского уровня?

— Я рад, Семён Алексеевич, что Вы дали мне возможность поговорить с Вами об этом. Мы с Карлом Карловичем сейчас читаем историю, написанную Николаем Михайловичем, и знаете какое впечатление, она произвела на меня? Мы русские, наш народ гнули в дугу и восточные захватчики и западные. Они уничтожали нас, но мы выжили. Мы всех их разбили. А этих прекрасных европейцев, с их кодексом Наполеона, Карл Карлович лично гнал с нашей земли. Их прекрасные порядки оказались не настолько хороши и не смогли спасти их от русских штыков. Победу одержали люди привычные к русским порядкам. Я не знаю насколько наши порядки хуже финляндских. Но их земля теперь часть России, а не наоборот, — великий князь покосился на конных егерей, — И если западные земли имели такие порядки, и русские войска прошли по ним, то порядки эти негодные. И всякий патриот своей земли должен заботится о том, чтобы его маленькая родина жила в большом и сильном государстве и вместе с ним богатела и одолевала общих врагов, поскольку она оказалась неспособной защитить себя сама. Я не говорю, что в западных порядках нет ничего толкового, чему стоило бы поучиться и русскому человеку. Всегда найдётся что-то ценное и в западном порядке и в восточном. Везде можно обнаружить что-то разумное и очень полезное для России. Но всегда нужно помнить за счёт чего, за счёт каких сил наш народ победил на Куликовом поле и изгнал Бонапарта. И если в попытке перенять, кажущиеся лучшими, европейские порядки мы утратим эту силу, то Россия вскоре перестанет существовать. Её постигнет участь Рима.... Я не желаю вспоминать о великой России от можа до можа, а потому намерен сохранить то, на чём держится империя, и не позволю превратить её в европейскую окраину.

— И в чём же Вы видите основное препятствие для европейских порядков в России?

— Вы это спрашиваете у девятилетнего мальчика, — усмехнулся великий князь, — я могу сказать Вам лишь то, что мне сейчас представляется верным. Возможно, я ошибаюсь и готов изменить своё мнение. Но Вы спрашиваете сейчас и намерены меня выслушать?

— С величайшим интересом...— Юрьевич, сделал приглашающий жест рукой.

— Извольте, любе государство, королевство или империя может существовать лишь до тех пор, пока его подданные готовы пренебречь своим личным благополучием и умереть, защищая его. Не так давно, мы с Вами говорили об Адаме Смите. Тогда я пришёл к выводу, что стоять под пулями движимым мыслью о деньгах, уплаченных за службу совершенно невозможно. Под пулями люди стоят во имя чести, будущего детей, божьего промысла, но не ради личной выгоды, которая блекнет от предстоящей смерти. А то, что я усматриваю в европейских порядках, говорит мне, что движимы они одним желаниями личной власти и обогащения.

— Но разве европейские офицеры не способны являть примеры доблести? Можно вспомнить войну двенадцатого года.

— Способны. Пока ещё способны. Но эти жертвы противоречат той основе порядка, что главенствует в Европе. Офицеры умирают, движимы рыцарскими представлениями, а в Европе всё более набирают силу буржуа. А буржуа не имеет чести и движим лишь личными выгодами. Вы согласны? — И вынудив Юрьевича кивнуть, великий князь продолжил: — Когда же благородные дворяне начинают вместо беспорочной службы добиваться от государства каких-то прав, они становятся немного буржуа, теряя своё благородство и обретая личные выгоды, более важные, нежели честь служить государству. И остаётся лишь маленький шаг, понять, что это очень выгодно предать своё отечество врагу. На этом можно сделать состояние и жить где-нибудь в Лейпциге, ни в чём себе не отказывая и обеспечив своих детей и внуков.

— Мне представляется всё иначе. Образованные благородные люди видят, как сильно европейские страны опережают Россию. Причиной этих успехов они считают ту вольность, которой обладают европейцы. Именно эту вольность они хотят учинить в России, не для себя, поскольку сами они достаточно вольны, а для блага всего Отечества.

— Эти люди либо ослы, либо лисы. Не вольности служат причиной успехов. Они такое же следствие как все достижения европейской науки и культуры. Причина же всего личная выгода. Европеец должен жить ради личной выгоды и чем лучше он ею живёт, тем он успешнее. И только вследствие этого появляются вольности, потому что они выгодны.

— Ну, хорошо, — Юрьевич примирительно кивнул. — Но если это стремление к личной выгоде, настолько помогает государству стать сильнее. Если буржуа выгодно чтобы его государство стало сильнее и богаче, чтобы вместе с ним обогатиться самому. Если эта выгода понуждает строить заводы и железные дороги, пароходы и мосты. Если это так, то возможно именно это и нужно России?

— Возможно, — усмехнулся великий князь. — Одна беда, личная выгода не признаёт пределов. Она не признаёт никаких отступлений и ограничений. Человек движимый ей заранее готов к любому преступлению, если выгода окажется достаточно большой. Такой человек равнодушен к присяге, он спокоен к слезам, он не боится бога. Его выгода становится для него главной. Государство с такими подданными существовать не может. Государству нужны люди, которые будут служить не из личной выгоды, а из божьего страха. В Росси не должно быть вольных людей. Никого. Даже государь не волен, хоть и властен. Он правит, господом врученным государством, не ради личной выгоды, а во имя промысла божьего. И подданные государя должны такими же.

Они, молча, стали спускаться с холма. Примерно через минуту великий князь добавил:

— А если бы государь ведом был личным интересом, то он бы продал всё, вложил деньги в заграничные банки и безбедно проводил дни в увеселениях в Лондоне или Париже. Нежели из пушек по зимним каре стрелять. Во все времена на службе приходится жизнь свою отдавать. Не может быть по-другому.

На станции великого князя ждал обед и доклад Ёнссона. Ратьков после небольшого обсуждения с учеником одобрил размещение на холме Линнамяке гарнизона. Благо имелась возможность использовать фундамент старой шведской крепости, разрушенной ещё при Петре Великом. После чего путники направились к Выборгу.

* * *

30 августа 1827, Давыдов

После Выборга великий князь направился к Вильманстранду, потом свернул на запад к крепости Давыдов, которую надлежало непременно осмотреть. По сведеньям, полученным Ратьковым, она была оставлена войсками уже давно и находилась в заброшенном состоянии. Что может быть лучше для размещения рекрутской школы. К обеду, оставив слева крест кирхи Лумеки, путники прибыли к укреплению. К удивлению великого князя, хотя следы запустения были заметны, у въезда в крепость стоял караул, контрастируя с поросшими мхом стенами и не вырезанными кустарниками на валу.

— Я думал крепость заброшена, а тут гарнизон стоит.

— О! Нет, Ваше Императорское Высочество, — улыбнулся Юрьевич, — Не только нам известно о ваших именинах. Прошу подождать пока о Вашем прибытии доложат.

Именно в этот момент навстречу наследнику выбежал офицер с аксельбантом и доложил о готовности временного гарнизона крепости Давыдов к встрече. С вала выстрелила пушка, и путники направились внутрь. Когда великий князь въехал в крепостные ворота, раздался марш, но сыграв немного, музыканты затихли, давая возможность генерал-лейтенанту Закревскому сказать приветственное слово. Построенные в три шеренги финляндские стрелки замерли в ожидании сигнала. Оценив количество солдат стоящих под ружьём, великий князь, замерев и не шевеля губами, поинтересовался у Юрьевича:

— Зэмен Алэхсэвич, а Вы готовы хаздать подагки?

— Ажному по ублю и бочонок вина на всех, — ответил опытный Юрьевич

— Ваше Императорское Высочество, по случаю Вашего тезоименитства, позвольте мне от лица всех финляндцев пожелать Вам многая лета, — начал Закревский приветственную речь. — В свой праздник Вы, ведомый долгом, справляете службу в столь далёких от Санкт-Петербурга краях. Вашу заботу о финляндской земле является нам примером служения следовать которому надлежит каждому. И для молодого корнета и для повидавшего жизнь офицера Вы сумели стать знаком...

Великий князь скользнул взглядом по пустым, ничего не выражающим, лицам солдат и офицеров в строю. В них не чувствовалось какого-либо пренебрежения. Никто не позволил себе даже тени улыбки, какие могли себе позволить советские люди на самых строгих и ответственных мероприятиях в восьмидесятых годах двадцатого века. Но совершенное безразличие к происходящему было в каждом взгляде, в каждой складке губ.

"Ребята, в крепости вино и бабы! Там сутки гуляем! Шпаги вон! С Богом! Ура-а-а-а!"

Внезапно мелькнуло в голове у Саши. Видимо, почуяв настроение хозяина, Буран стал вздрагивать и переставлять копыта. Уши, то и дело, стали закладываться назад, и, наконец, Буран сказал:"Фр-р-р-р". Повинуясь этому сигналу, Саша бросил взгляд на Закревского, и тот, сообразив что затянул, поспешил закончить:

— ... Виват, Его Императорскому Высочеству, наследнику престола российского Александру Николаевичу на множество лет: Ура-а-а...

Солдаты послушно подхватили: "Ура-а-а! Ура-а-а! Ура-а-а!"

Настало время Саше сказать ответное слово. Он пустил коня медленным шагом вдоль строя, вглядываясь в лица солдат. Буран волновался и недовольно фырчал, уже уверенно ощущая нервозность хозяина. Но Саше удавалось удерживать коня. Проехав вдоль строя, он вернулся на середину.

— Благодарю вас! В этот важный для меня день, я вижу, здесь стоят ладные молодцы. Что ж, грех вас отпускать в праздник без подарка. Семён Алексеевич выдайте молодцам по рублю!

Юрьевич пошёл вдоль строя, одаряя нижние чины рублёвыми монетами. Великий князь ехал рядом время от времени приговаривая:

— Служите честно, государю Николаю Павловичу... Верно служите, во имя Бога, во благо детей своих... Служба верная присяге государю, честь славящая ваших отцов... В вашей службе государю залог спокойствия здешней земли...

Когда пожалование денег было окончено, великий князь снова вернулся к середине строя.

— В свой праздник, я не могу вас оставить без угощения, жалую вам вина. Выпейте за здоровье государя нашего Николая Павловича. Ура-а-а...

Раскатистое не смолкающее "ура" повисло над строем солдат. С удовлетворением заметив оживление в лицах солдат, великий князь подъехал к Юрьевичу.

— Семён Алексеевич, надеюсь, мы сможем дать для господ офицеров небольшой банкет.

— Несомненно, Ваше Императорское Высочество, — Юрьевич улыбнулся.

Оставшийся день ушёл на осмотр крепости, по результатам которого великий князь пришёл к выводу, что, несмотря на запущенность, этот суворовский стопушечный ретраншемент, предназначенный для сбора сил и отражения противника во втором эшелоне обороны, вполне годен для размещения рекрутской школы. Не спеша делиться своим уже сформировавшимся решением, великий князь оставил себе возможность передумать, хотя уже не представлял себе лучшего места.

Состоявшийся вечером торжественный ужин для офицеров не оставил ярких воспоминаний, за исключением подаренной от лица собравшихся пары пистолетов-дерринджеров в резной шкатулке.

* * *

18 октября 1827, Санкт-Петербург

На следующий же день после прибытия в столицу великий князь направился на квартиру Жуковского. Василий Андреевич уже давно приехал из Германии и поселился на Большой Миллионной в Шепелевском доме. Скорее всего, он с нетерпением ожидал встречи с сильно изменившемся за последнее время воспитанником.

— Здравствуйте, Василий Андреевич! — с порога кабинета воскликнул наследник престола и затараторил: — Я так рад видеть Вас. Надеюсь, Ваше здоровье позволит Вам прибывать подле меня ещё долго. Право, о многом хочется расспросить Вас. Полагаю, Вы найдёте возможность рассказать мне подробно о Вашей жизни за границей?

— Здравствуйте, мой милый друг! Я не мог дождаться нашей встречи. Так много изменилось за это время. Вы повзрослели. Я наслышан, былое ребячество покинуло Вас слишком скоро. Я мыслю, виной тому излишне рвение Ваших наставников в приобщении Вас к службе воинской. Занятию почётному, во всех отношениях, но чрезмерно затрудняющему понимание материй духовно-возвышенных.

— Ах, Василий Андреевич, разве это настолько плохо, что вызывает у Вас обеспокоенность. И право, военные занятия дают достаточную пищу для ума.

— Вот как, раз так извольте Александр Николаевич держать передо мной некий экзамен. Сейчас мы направимся к одному моему другу, я хотел бы представить его Вам. Человек он изрядной начитанности, музыкант и душа общества, там Вы сможете показать себя. Идём, — не предусматривающим возражения тоном закончил воспитатель.

— И куда мы направляемся?— выйдя на улицу, поинтересовался великий князь.

— На площадь Михайловского дворца, — коротко ответил Жуковский, пристально вглядываясь в фигуру стоящего впереди егеря из конвоя.

— Тогда полагаю, разумно будет пройти по Большой Миллионной до Марсова, а там мимо Михайловского дворца, — нарочито громко, чтобы конвойные слышали, пояснил дорогу великий князь.

Они прошли пару сотен метров. Всю дорогу Жуковский недовольно оглядывался на сопровождающий их конвой, не решаясь высказаться. Наконец он нашёл слова:

— Александр Николаевич, Вы боитесь кого-то?

— Почему Вы так решили? — недоумённо вскинув брови, поинтересовался наследник престола.

— Вас охраняют. Должно было случиться что-то невообразимое, чтобы природный наследник отца всего российского народа, вынужден был с опаской ходить по русской земле. Я мог бы понять наличие охраны, если бы мы были в одной из недавно присоединённых провинций, но мы в столице империи.

— Но разве наличие охраны, свидетельствует о моих страхах? Мне казалось, что наличие конвоя просто придаёт весомости моему положению.

— Три конных егеря? Три егеря придают весомости наследнику российской императорской короны? — явное пренебрежение слышалось в словах Жуковского.

— Да, три егеря, мне казалось это достаточно. Ведь я не Юлий Цезарь, которого везде сопровождали пятьдесят ликторов.

— Но мы не в Риме.

— Вы правы, — улыбнулся великий князь, — Но можете мне поверить, и по улицам Москвы мой конвой сопровождал меня.

Они некоторое время молчали, пока наследник не решил вернуться к теме:

— И есть в них ещё один резон. По малолетству своему неоднократно сталкивался я, что убелённые сединой головы в силу российской традиции не дают веса моим словам. И трое егерей, готовые убить любого по моему приказу или отдать жизнь за меня, вполне достаточно для любой буйной головы, желающей пренебречь моей волей.

— Не представляется ли Вам это постыдным, понуждение добрых людей вашему своеволию.

— А добрых ли? — переспросил великий князь, на мгновение, остановившись и глянув воспитателю в глаза. — Коли они добрые, то не добр я.

— И все же, оный конвой выглядит в глазах общества как боязнь, — настаивал Жуковский.

— Боязнь кого? — переспросил наследник.

— Боязнь народа, — утвердил Жуковский

— О! Нет, народа не престало бояться, наследнику российского царя, — картинно взмахнув рукой, ответил великий князь, — а вот людей из общества, изрядно начитанных и музыкально одарённых, опасаться не лишне.

— Что? — от неожиданности Жуковский замер приоткрыв рот.

— Именно. Народ российский царя полагает помазанником божьим, и наследника его почитает, как кровь святую. А вот люди из общества совсем другое дело. Они, постигшие прекрасное и считающие себя достойными указывать возможные пути для государства российского, опасны. Знания, возбудившие в них честолюбие, побуждают их поднять оружие против божьего порядка.

— Так Вы страшитесь общества. Страшитесь единения людей своими мыслями опережающих унылое бытие России?

— В их мыслях, кроме кажущихся благ для них самих, для всех других предначертаны изрядные терзанья.

— Не понимаю Вас.

— Мне же представляется всё очевидным. О чём грезят образованные люди из общества? О парламенте, кодексе Наполеона, о всякой свободе. Их мечтания прекрасны. Но не бывает так, чтобы это всё случилось без исправно работающей гильотины. И кто же должен будет повторить судьбу Луи Капета? Иные видят в государе единственного врага.... и во мне.

— Но, милый друг, отнюдь, таких лишь единицы, что желают смерти августейшей фамилии.

— Но они есть, посему предосторожности не лишне. Или Вы готовы, просить государя отменить его решение, поручившись собственною головой.

Немного помолчав Жуковский ответил:

— Ах, пусть, не нам обсуждать указы государя. Коль надлежащим он считает такое положение, так тому и быть.

— Вот и прекрасно, — сказал великий князь в окончание спора.

— Одно готов я заключить, что стали Вы жёстким в словах.

— Просто я уже определил, когда человек нынешнее положение вещей называет неприемлемым, но не предлагает способа иного как учреждение парламента, а равно и убийство царя, тот бунтовщик. Иной же может и достоин быть услышанным, но также возможно, что слова его окажутся пусты и вызовут лишь смех.

— А если я... — Воспитатель на секунду утратил решимость, но вскоре продолжил: — а если я считаю непреложным условием для благоденствия России собрание почётнейших мужей, избранных из общества.

— Продолжите... и без согласия, которых государь не может...

— М-м-м, нет, государь всевластен...

— Тогда, Вам не о чем беспокоиться, Государственный совет уже давно существует.

— Благодарю, но оный совет не представляет общество. Я же говорю о том, что государство сейчас не слышит желаний общества и чаяний народа. Их нужно донести до государя.

— Подайте челобитную.

— Но... — Жуковский попытался найти слова, но замолчал в нерешительности.

— Я же вижу другое. Люди не намерены просить. Им мало донести до государя свои желания. Они хотят, чтобы их всенепременно удовлетворяли. Государство для них не более чем средство для создания их благополучия.

— А разве не в том смысл государства, чтобы людям в нём благостно жилось. Всё, что есть в государстве создано заботами людей, они вправе требовать себе за это воздаяния.

— Не вправе. Народ, что их накормил, он может что-то просить взамен. Государство, что дало им образование, может требовать. Но люди из общества в долгу перед всеми, им надлежит не о своих правах напоминать, а самим помнить о той задолженности, в какой они пребывают у государства и народа.

— Так Вы считаете, что и я так живу? — Усмехнулся Жуковский.

— А разве Вы не чувствуете долга перед государем и русским народом?

— Гм... Но это иное...

— А мне представляется, что нет. Человек из общества ведомый своим долгом, обязан встать на путь служения, а не требования себе каких-то прав.

— Оставим это, тем более что уже виден Михайловский дворец.

В доме, куда они пришли было людно. В большой зале находилось около трёх десятков человек. К ним подошёл высокий стройный брюнет с узким лицом и тонкими длинными кистями рук.

— Ваше Императорское Высочество, позвольте представить Вам хозяина сегодняшнего вечера, Матвея Юрьевича Виельгорского, — представил подошедшего, Василий Андреевич.

— Здравствуйте Ваше Императорское Высочество, — приветствовал брюнет. — Рад видеть Вас на нашем музыкальном вечере.

— Здравствуйте, Матвей Юрьевич. Полагаю, что не случиться ничего страшного, если Вы будете обращаться ко мне сегодня по имени, без титулования. Это позволит всем быть непринуждённее и полнее податься очарованию музыки.

Благо никто из гостей не стремился развлечь себя разговором с малолетним наследником престола. Спокойно дождавшись концерта, великий князь занял почётное место в первом ряду и поступил по старой привычке, выработанной в двадцатом веке. При первых же звуках музыки он погрузился в свои мысли и пробуждался от них только при аплодисментах.

"...Не убедил я его. И не смог бы. Но надо что-то делать. Вокруг полно либерально настроенных дворян. Необходимо подготовиться к словесной перепалке с ними. Пусть не устной, а на страницах журналов. Но надо готовиться. Для чего необходимо познакомиться с литераторами охранительного толка. А выходить на них буду через Шишкова....

...Всё одно, надо свести все нынешние либеральные взгляды в таблицу и противопоставить им контрдоводы...

И это ещё цветочки. А вот когда зашевелятся социалисты, тогда, только держись..."

* * *

19 октября 1827, Санкт-Петербург

Исподволь стала складываться новая традиция. Непосредственно перед утренней зарядкой великий князь взял за обычай уточнять свои ближайшие планы. Благо Юрьевич сочетал в себе множество должностей, включая должности учителя гимнастики и управляющего личной канцелярией великого князя.

— Что у меня намечено на сегодня?

— По Вашей просьбе, Засядко ожидает Вас к одиннадцати в артиллерийском училище. Посещение Сестрорецкого завода мы перенесли на двадцать пятое, поскольку к четырём Вам надлежит быть на обеде у государя. Кроме того, на завтра намечен выезд в Батово. Также на пять часов двадцать пятого оговорена встреча с Кларком.

— Хорошо, сейчас гимнастика, завтрак, урок шведского и направляюсь к Засядко.

Без трёх минут одиннадцать великий князь вошёл в здание училища. Оставив конвой внизу, он в сопровождении одного Чернявского поднялся по главной лестнице и быстрым шагом влетел в кабинет Засядко. Великий князь поздоровался первым и, не ожидая ответного приветствия, принялся раскладывать на столе генерала принесённые эскизы.

— У меня к Вам, Александр Дмитриевич, серьёзное дело, — твёрдо заявил юный наследник престола.

Засядко неспешно встал со стула.

— М-м, Я рад приветствовать Вас, Ваше Императорское Высочество... м-м-м, чем могу...

— Указанием Его Императорского Величества, мне и генералу Ратькову поручено создать особую пехотную бригаду. Вооружить её пушками довольно затруднительно, а вот ракеты будут весьма уместны. Я намерен закупить для нужд бригады довольно много ракет, но их конструкцию необходимо доработать.

— Я вижу, Вы уже всё придумали, — Засядко неспешно перебирал вываленные на стол листы.

— Не всё. Сперва, я хочу узнать результаты запуска ракет с керамическими чашками. Вы готовы дать мне отчёт.

— К сожалению, для полной уверенности не было проведено достаточного числа стрельб, но могу отметить, что чашки на десятую часть увеличивают дальность полёта и заметно уменьшают площадь ожидаемого места падения.

— Жаль, что Вы не успели проверить их более основательно. Довелось ли Вам произвести отстрел ракет с рёбрами оперения?

— Нет.

— А что так?

— Поручения Михаила Павловича и вверенные им под мою заботу учреждения не позволяют мне уделить ракетам достаточно внимания.

— Это полагаю вполне преодолимым. Надеюсь, в Вашем подчинении найдётся дельный молодой офицер. В ближайшее время, ракеты нужно довести до образцов, могущих стать основным оружием пехоты наряду с ружьями.

— Я попрошу управляющего ракетным заведением Внукова, Василия Михайловича, больше времени уделять опытам.

— Вот и славно. Основные требования к ракетам происходят из особенностей их применения. Стрелки бригады действуют в рассыпном строе. Из-за их спин гренадёры будут стрелять ракетами по колоннам, каре или иным толпам врага. Гренадёр неким образом должен заменить заряженную картечью пушку. Отсюда, ракеты должны нести гранаты с большим количеством осколков или пуль. Дальность полёта ракеты от пятидесяти до трёхсот саженей. Гренадеры должны следовать за цепью стрелков и быть готовы к запуску ракеты в любой момент. Отсюда, ракета должна запускаться с рук или с легко переносимого упора и придётся отказаться от горящего шнура. Я подготовил некоторые предложения по устройству таких ракет, но его потребуется изменить в результате опытных отстрелов.

Великий князь прижал ладонью верхний из эскизов и ножом для разрезания бумаг принялся указывать на изображение.

— Вот так я представляю себе ракету. Я не смог использовать названия частей ракет, которые приняты у вас, потому изложил свои, которые мне показались удобнее. Итак, ракета состоит из боевой части и двигателя. Первая представляет собой двадцати фунтовую гранату, снабжённую двумя взрывателями. Второй состоит из корпуса, крыльев, топливной шашки, стартового заряда и сопла.

Великий князь заменил эскиз.

— Сначала устройство боевой части. Граната имеет вытянутую форму. Внутри пороховой заряд. Между стенками малого и большого корпусов укладываются куски чугуна весом от золотника до двух. Малый корпус, скорее всего, железный, большой может быть из любого материала. Не исключаю возможности просто обтянуть гранату парусиной. С тыльной стороны гранаты, со стороны двигателя, расположен дополнительный взрыватель в виде отверстия заполненного порохом для передачи пламени от двигателя заряду после выгорания топливной шашки. По фронту гранты располагается колпак с основным взрывателем. Вот здесь я нарисовал его. Вкратце суть взрывателя такова. При ударе ракеты в преграду массивный цилиндр внутри взрывателя смещается вперёд и освобождает подпружиненный ударник, который бьёт по ударному составу. Последний поджигает пороховой заряд. Это лишь общее описание, детально устройство боевой части я не разрабатывал, это ещё предстоит сделать.

Засядко взял эскиз и поднёс его ближе к глазам.

— Ну... да... возможно... — неопределённо заключил он.

— Теперь устройство ракетного двигателя. Размер топливной шашки из сахара предстоит определить пробными отстрелами, исходя из требуемой дальности полёта. От гранаты вдоль корпуса приделаны три ребра, названные крыльями, свёрнутые под углом к направлению полёта. Крылья служат как для дополнительного крепления гранаты к двигателю, так и для придания вращения ракете при полёте... — великий князь запнулся, но вскоре изобразив рукой некую спираль, пояснил: — на манер штуцерной пули. Керамическую чашку я назвал соплом. Между ним и топливной шашкой набивается пороховая мякоть это стартовый заряд, поджигаемый от пускового заряда. Теперь о пусковом устройстве.

Великий князь достал эскиз.

— Первый способ, запуск с бомбарды. Здесь важно чтобы она выстрелила ракетой вперёд на пару саженей, при этом от пороха в стволе загорится стартовый заряд и далее ракета полетит сама. Второй, запуск с треноги. Ударным составом поджигается стартовый заряд ракеты, уложенной на треногу. Дабы не опалить гренадёра, прицельное устройство вынесено в бок. Оба этих способа мне не нравятся, но лучшего я пока не вижу.

— Вы правы, оба способа весьма сомнительны, — задумчиво сказал Засядко, — стрельба с бомбарды должна проводиться с упора, иначе гренадёр может быть покалечен. Ракетный двигатель весьма долго разгорается, потому двух саженей полёта может оказаться недостаточно. Тренога выглядит значительно лучше, только пламя, скорее всего, заденет гренадёра, даже если он будет находиться сбоку.

— Согласен с Вами, Александр Дмитриевич, нужно пробовать. Замечу лишь одно, времени на опыты осталось не много. К весне я должен закупить ракеты для бригады. Стало быть, к концу января нужно иметь образец удовлетворяющий требованиям. Если его не будет, то придётся пересмотреть вооружение бригады и придать ей пушки. Кроме того к январю должны организоваться первые взвода бригады и необходимо будет их разместить где-нибудь возле чёрной речки, дабы они могли на полигоне учиться обращению с новым оружием.

— Вы не оставляете мне выбора Ваше Императорское Высочество, я правильно понял?

— Выбора нет у меня, Александр Дмитриевич. Вас же я могу только просить о помощи, в этих сложившихся вокруг меня тяжёлых обстоятельствах.

— Не волнуйтесь, Ваше Императорское Высочество, — улыбнулся Засядко, — бывали дела и похуже. Я сегодня же распоряжусь Василию Михайловичу приступить к опытным стрельбам. Но прошу Вас в ближайшее время посетить ракетное заведение и лично обсудить всё с ним. Также полагаю, что первые взвода бригады можно будет разместить в казармах ракетного заведения. В настоящее время они по большей части пустуют, пока опытная ракетная рота ещё малочисленна.

— Вот как. Прекрасно. Тогда двадцать шестого я буду в ракетном заведении. Надеюсь Василий Михайлович уже обдумает мои предложения.

— Непременно, одно только мне хотелось бы отметить, — продолжал улыбаться Засядко. — Стрельбы достаточно затратное действие. Ракетное заведение может просто не обладать достаточными средствами для закупки пороха и прочих материалов для ракет.

— Это я могу помочь. Пусть Василий Михайлович наметит возможные затраты. При встрече мы обсудим будущие стрельбы, и тогда я изыщу деньги под них...

До четырёх часов, утвердившихся в распорядке дня императора ещё при Александре Благословенном как обеденный час, оставалось ещё около сорока минут. Великий князь неспешно приближался к Зимнему дворцу по набережной, обсуждая с генералом Ратьковым предстоящий обед у государя, на который были приглашены почти все наставники наследника престола.

— Позволю себе, обратить Ваше внимание, — сказал Ратьков, — что может быть государю желательно узнать не столько о наших успехах и планах, кои ему и так известны из моих докладов, сколько Ваши желания и впечатления. Посему я предлагаю Вам не сдерживать свои мечтания, но чётко отмечать их, дабы не возникло нежелательной путаницы.

— Ах, Авраам Петрович, не беспокойтесь. Я уверен, что если бы государю было необходимо услышать именно мои мечтания, он не стал бы собирать всех моих наставников за одним столом. Хотя не исключаю того, что мне придётся быть откровенным при всех.

— Непременно, придётся. Что же касается приглашения от государя, то я недавно имел беседу с Карлом Карловичем. Я понял так, что ему по слабости здоровья затруднительно нести на себе бремя первого лица при Вашей особе. Об остальном Вы и сами сможете сделать предположения.

— Ну, что ж, событие важное...— великий князь задумался на мгновение, но вскоре, широко улыбнувшись, продолжил: — Но меня заботят иные. Вы уже слышали новости от Паскевича. Эревань взят! Ха! Я вчера ознакомился с почтой и до сих пор в возбуждении.

— Да, значимость этого события сложно переоценить. Возьмусь утверждать, война скоро окончится викторией. Я же полагал, желание увидеть новорождённого брата должно сильнее волновать Вас.

— Ах нет, известие о брате дошло до меня слишком давно, я уже перегорел в своих желаниях. Я хотел бы увидеть государыню, но Карл Карлович убедил меня в слабости её здоровья и нежелательности всяких волнений.

— Это разумно. И всё же, я бы предложил оставить персиян заботам графа Несельроде, наши же дела лежат в исполнении поручения государя в Финляндии. Я ещё из Гельсингфорса направил на одобрение Ваш проект устава для бригады. Уверен, что государь уже прочёл его и следует ожидать от него многие замечания в самое ближайшее время, — Ратьков улыбаясь посмотрел на великого князя, — Ну, как? Теперь мысли о Персии меньше волнуют Вас?

Великий князь остановился и, вздёрнув брови, посмотрел на генерала.

— Я не готов, — пробормотал он. — Если государь сегодня изволит говорить об уставе, то я не готов к этому.

— Мы не вольны в этом.

— Вы правы, — еле слышно, думая о чём-то своём, пробормотал наследник.

— Могу утешить Вас лишь тем, что предложенный Вами устав, после тех изменений, что мы обсудили, я считаю весьма достойным. Те пояснения, что Вы дали, мне представляются довольно убедительными, и лишь за исключением некоторых, известных Вам, положений вполне следует ожидать высочайшее одобрение.

— К сожалению, в некоторых положениях устава я и сам не уверен. Многое зависит от того какое оружие мне удастся приобрести для бригады. Возможно, это будут только винтовальные ружья и гаубичные пушки. Тогда всё останется, как написано. Но если Засядко сможет сделать мне годные под мои требования ракеты, тогда в каждый взвод я включу дополнительную группу солдат вооружённую ими. И весь устав несколько поменяется. Иначе можно будет бороться с кавалерией и с колонной наступающей пехоты. Тем не менее, основа тактики нашей легкой пехотной бригады, стрелковая цепь, состоящая из звеньев, останется неизменной.

— Здесь Важно помнить, Александр Николаевич, что лёгкая пехота и линейная, суть разные войска. И если вторая определяет исход боя, то первая лишь помогает нанести противнику наибольший ущерб.

— Несомненно, но иначе я себе гарнизонную бригаду не мыслю. Всё указывает на то, что прежде всего солдаты и офицеры должны быть научены рассыпному строю, меткой и дальней стрельбе, подвижности и неприметности, умению действовать самостоятельно малым числом. Они этим во многом напоминают егерей.

Ратьков, улыбнулся, но не позволил себе высказать одобрения. Посему некоторое время они шли молча. И уже почти возле самых дверей Зимнего старый генерал заметил:

— Ракеты крайне не надёжны. Прошу Вас быть осторожнее и не полагаться на них.

— Хе, — усмехнулся великий князь, — придёт время, я обязательно покажу Вам, Авраам Петрович, на что способны ракеты. Вы измените своё мнение.

В ротонде возле входа в Большую столовую собралось более двух десятков человек. Саша с видимой радостью здоровался со своими учителями, многих из которых он не видел с весны. Именно тогда, переезжая на лето в Гатчину, он распрощался с учителем математики Коллинзом, художником Зауервейдом, Жиллем и другими. Мердер представил наследнику престола нового главного воспитателя, Павла Петровича Ушакова, и фехтмейстера, Ивана Ефимовича Сивербрика, которые забирали у Карла Карловича наиболее утомительные из обязанностей. Поджарый, быстрый в движениях и скупой на слова Сиверброк сразу расположил к себе великого князя. Чувствовался в этом человеке с цепким и беззастенчиво-упорным взглядом прямолинейный характер, что вызывало доверие. Павел Петрович, украшенный сединами, наоборот, производил впечатление доброго старичка чуткого и, несомненно, хитрого. В разговоре Ушаков нарочито вслушивался в слова собеседника, всячески демонстрируя своё внимание. При этом не позволял себе ни малейшей бесцеремонности. При пересечении взглядов он всегда первым опускал глаза, но и при этом его невозможно было уличить в излишней поспешности. Большой опыт светского общения был очевиден.

Когда часы пробили четыре, арапы открыли двери в Большую столовую и пригласили всех пройти. Неспешно, не прерывая своих разговоров, люди потянулись в сторону сервированного стола и встали каждый возле своего места, не спеша при этом дотрагиваться до стула. Лишь Жуковского, запутавшегося в схеме рассадки, арап проводил к его месту. Ближе всего к императору оказались великий князь, Ушаков, Жуковский, Мердер, Ратьков и Юрьевич. Все ожидали государя.

Николай Павлович, вошёл в залу быстрым и широким шагом. По-деловому сухо ответил на общий поклон, немедленно сел за стол и указал всем присаживаться.

— И так, господа, — начал речь государь, не дожидаясь пока гости успокоятся, — с возвращением Василия Андреевича, нам следует с надлежащим усердием приступить к обучению Наследника Престола Российского. Обдумав всё и учтя пожелания Карла Карловича, я повелеваю назначить первым лицом при моём сыне, моего старого друга и воспитателя, Павла Петровича Ушакова. Его опыт в воспитании великих князей будет полезен на этом месте. Прошу Вас, Павел Петрович, сказать несколько слов.

В движениях Ушаков был неспешен, а речь его текла размерено, имея характерную особенность в выделении в качестве значимых слов, прежде всего, прилагательных и наречий. Начав с благодарственных слов императору, Павел Петрович, не смущаясь, повёл полный своих воспоминаний рассказ о нравах столичного и провинциального общества, о народе и, разумеется, о научении будущего государя управлению всем этим. Сколько продолжалась его речь, сказать было сложно, но завершилась она почти мгновенно, стоило Николаю Павловичу слегка склонить голову к левому плечу. Послушав своё первое лицо, великий князь ощутил сожаление о потраченных минутах, не давших ему никакой пищи для размышления. Впрочем, возможно неумелость молодого наследника в ведении салонных бесед не позволяла намывать золотой песок из этой словесной реки. Государь дал сигнал к подаче первого блюда, и на этом официально-торжественная часть была закончена. Император, помешивая серебряной ложкой кислые щи, начал непринуждённую беседу:

— Что Василий Андреевич, готовы ли Вы начать обучение в ближайшее время?

— Ваше Императорское Величество, вполне возможно, что придётся пересмотреть наши планы научения. За время моего отсутствия Александр Николаевич оказался настолько вовлечён в военные дела, что это побуждает меня изменить начальным планам. Тем не менее, после рождества я намерен начать обучение в надлежащем виде.

Великий князь на секунду задумался, желая встрять в беседу, но вскоре предпочёл заняться щами. Государь, словно заметив порыв сына, произнёс:

— Не понимаю Вас, Василий Андреевич. Как бы то ни было, а Наследник Российского престола должен быть, прежде всего, человеком военным.

— Ваше Императорское Величество, — Жуковский вскинул глаза куда-то вправо к потолку, вздохнул и, бросив взгляд на воспитанника, продолжил, — Вы правы, в том, что военное образование необходимо Александру Николаевичу, но особенностью вовлечения его в военные дела является, помимо научения, ещё и восприятие им неискусности ума, свойственной многим офицерам. Не имея основательного знания о многих сложных вещах, он уже выносит о них свои суждения. Более того, он стремится своё мнение закрепить действием, влияющим на многих людей, в полной мере не сознавая своей ответственности за судьбы людские.

— Постойте, Василий Андреевич, — подняв брови, перебил наставника император, — но разве плохо то, что будущий наследник короны под присмотром знающих людей приобретает опыт от своих действий, как успешный, так и нет?

— Не основанный на твёрдом знании, беспорядочный опыт не позволяет сделать правильных выводов и не может служить основой для научения. Когда человек совсем недавно научившийся читать приступает к строительству дороги и созданию армейских бригад, доброго из этого опыта извлечь невозможно. Мною был предложен план обучения в котором наследник должен был последовательно, шаг за шагом, под присмотром опытных наставников постигать решение всё более сложных задач. Теперь же я не уверен в возможности проводить учение по заданному плану. Юный наследник, девяти лет отроду, не зная основ общественного устройства, не знакомый с передовой философией, не вхожий в нынешнее общество, намерен вносить изменения в законы целого княжества. Каков бы ни был исход этого действа, оно само по себе не позволит Александру Николаевичу надлежаще оценить достижения современной философии и юриспруденции. Весь этот многосторонний опыт является несвоевременным и потому вредным.

— Хм, — император нахмурился и обратился к Ушакову: — Что Вы скажете по этому поводу, Павел Петрович.

Седой генерал прищурился и, усмехнувшись, подмигнул великому князю:

— Ваше Императорское Величество, что могу сказать я, старый генерал о своевременности получаемого опыта? Ничего. У нас, в армии, обычно как... Полководец готовится к битве, составляет план, размещает войска. Но если вдруг сражение идёт не по плану, то это означает лишь одно: прежний план был ошибочен, и надлежит немедленно придумать, как исправить дело, учитывая действительное положение вещей.

— Кстати о философии, Саша, как тебе показался Або, ведь ты там был после пожара? — перевёл разговор Николай Павлович. — Хочу сообщить тебе, что я принял решение перевести твою императорскую академию из Або в Гельсингфорс.

— Мою? — переспросил великий князь, вскинув брови.

— Ах, да... Ты, верно, не знал об этом. После декабрьских событий ты болел. Мне же, как государю, не престало совмещать должность канцлера провинциального университета, и я назначил на неё тебя.

— Прекрасно! Знай, я о своём назначении, то непременно посетил бы академические здания в Або. А так, я не въезжал в город. Мне показалось неуместным отвлекать на себя внимание властей, вынужденных наводить порядок после пожара. Я определил место для размещения гарнизона в предместьях города и направился в Санкт-Петербург. С удовольствием займусь делами Гельсингфорского университета. Тем более, что эти дела не похожи на военные.

— Полагаю, что Вы не сможете, этим заняться, — вмешался Жуковский, — Вам предстоит многому научиться и времени на иные, кроме учения, дела у Вас не будет.

Великий князь улыбнулся своему наставнику и пожал плечами, не позволив себе устно возразить. Император, улыбаясь, обратился к Ушакову:

— А знаете, Павел Петрович, мой юный сын, вдохновлённый примером Петра Великого, создаёт свои полки в финляндских землях. Я Вам передам его проект устава, там есть кое-что достойное внимания...— император внезапно развернулся к наследнику. — Вот поясни мне, Саша, зачем тебе понадобилось делить солдат на звенья из трёх человек? Чем не устроили тебя привычные егерские пары?

— Я думал об этом...— задумчиво, слегка растягивая слова, ответил великий князь. — Всё что я описал, стало результатом тех отличий, кои имеет гарнизонная бригада от егерских полков. Егеря несут службу в полках. Они, бывает, стоят гарнизонами до роты по населённым пунктам, но всегда кучно, дабы быть собранными в единый полк при первой надобности. В бою они участвуют всем полком или батальоном. Очень редко они действуют отдельной ротой. Егеря могут быть построены в трёхшереножный строй и так участвовать в баталии, заменяя линейную пехоту. А могут действовать рассыпным строем в промежутках между колоннами, каре, линиями или перед ними. При рассыпном строе егеря действуют парами, стремясь к тому, чтобы один из двоих всегда был готов к выстрелу. Эта привычка действовать вдвоём, весьма полезна в стычках на улицах городов или лесу. Но как бы не поворачивалось дело, егерская пара всегда окружена товарищами из своей роты. Расстояния между парами редко превышают сажень, другую. Совсем по-иному предстоит действовать стрелкам гарнизонной бригады. Гарнизоны весьма малочисленны, не превышают взвода. При этом стрелкам необходимо будет нести сыскную и полицейскую службу: арестовывать неблагонадёжных, досматривать обозы, контролировать переправу по мостам и многое другое. Действия даже самой малой группы солдат могут производиться на значительном расстоянии от гарнизона. Для таких действий пары солдат мне показалось недостаточным. Даже вынести раненого в случае необходимости будет сложно. Потому я разделил стрелков на тройки. Такое звено вполне может быть направлено за пределы гарнизона для выполнения какого-нибудь незначительного дела. Тогда оно вынуждено будет действовать самостоятельно. Три звена объединяются в отделения. Во взвод входят три стрелковых отделения, группа дознания и группа управления. Возможно, если генерал Засядко изготовит для меня нужные ракеты, я добавлю ещё группу огневой поддержки. Всё это связано с тем, что взвод будет находиться в отрыве от остальных частей бригады, и вообще от каких-либо войск. Ему, возможно, придётся самостоятельно обороняться от бунтовщиков или осуществлять многодневные переходы для соединения с остальными войсками.

— Как Вы сказали, Ваше Императорское Высочество: "группа дознания" и "группа управления", что это? — вскинув брови, поинтересовался Ушаков.

— Именно так я назвал их в уставе. Группа дознания состоит из заместителя командира взвода и трёх дознавателей. Они должны следить за настроениями в окружающей гарнизон местности и внутри самого гарнизона. Группа управления включает в себя каптенармуса, помощника каптенармуса, повара, санитара и трёх вестовых, дабы командир мог передавать сообщения своими отделениям, если они находятся достаточно далеко, а также мог обмениваться сообщениями с командиром роты.

— Ха! Я был уверен, что Вас это заинтересует Павел Петрович, — улыбнулся император, — а как Вам идея пренебрежения невыполнимым распоряжением?

— Это как?

— Сейчас, Александр Николаевич, пояснит, зачем он такое написал в уставе.

— Это будет объяснить чуть сложнее. И начать мне придётся издалека. Я слышал, что во время Бородинской битвы Михаила Илларионовича спросили, почему он спокойно сидит и наблюдает за битвой, а не отдаёт распоряжения войскам. На это Кутузов ответил, что пока адъютант передаст указания войскам обстановка изменится настолько, что это принесёт больше вреда чем пользы, потому он доверяет своим генералам и они на месте разберутся как им воевать сподручнее. Гарнизоны численностью в полсотни человек располагаются друг от друга в нескольких днях пути. Отдельное звено может досматривать телеги, проходящие по мосту в дне пути от гарнизона. В таких условиях командир каждой отдельной группы вынужден действовать самостоятельно, не ожидая конкретного указания от начальства. Потому в уставе все распоряжения разделены на два вида. Первый это приказы. Это конкретные распоряжения, определяющие не только цель, но и сами действия подчинённых. Выполнимость приказа очевидна сразу. В случае же если распоряжение оставляет подчинённому возможность самому выбрать способ достижения цели, то это директива. Во всех случаях подчинённый должен действовать согласно распоряжению, если цель заданная им является достижимой. В ином случае подчинённый должен руководствоваться сохранением вверенного ему отряда в боеготовом состоянии.

— Хе, — усмехнулся Ушаков, — если я, боевой генерал, встану перед вашими стрелками, выну шпагу и крикну: "Вперёд сынки! Бей супостата!", то какой-нибудь унтер ответит мне, что цель-то недостижимая. Так?

— Если всё будет происходить, как Вы описали, — усмехнулся великий князь, — скорее всего так и будет. А ещё Вас попросят отойти в тыл и не мешать. Времена, когда седые генералы водили в атаку солдат уходят. В нынешнем времени генералы должны давать директивы полковникам, а не размахивать шпагой. Когда гарнизонную бригаду необходимо будет собрать в один кулак, генерал Ратьков даст директивы командирам полков, куда и к какому сроку им надлежит представить свои полки, какие города занять. Командиры полков дадут директивы батальонам, и так далее до командиров взводов. Последние дадут своим подчинённым приказы, что собрать, когда выступать, какой дорогой идти. В бою генерал Ратьков не сможет лично руководить каждой ротой. Потому командир роты получит директиву. Если рота будет построена в три шеренги, то он сможет управлять ротой приказами. Однако в рассыпном строю, расстояние между звеньями может быть более двух саженей, тогда и командиру взвода без вестовых становится сложно отдавать приказы. А в городе, когда одно отделения могут двигаться по разным улочкам, командиры отделений также будут получать лишь директивы, а не приказы. Цель моя в том чтобы научить их действовать самостоятельно в пределах общего замысла командования. Для этого они должны точно представлять свою цель и уметь самостоятельно распоряжаться своими подчинёнными. Особенно это важно для командиров взводов, которые в мирное время являются командирами гарнизонов разделённых между собой значительными расстояниями.

— Хе, — Ушаков широко улыбнулся, махнул рукой, и проговорил, обращаясь к государю: — молодой... шустрый...главное, что голову к делу прикладывает, а опыт наживёт.

— Ха-ха, — рассмеялся император, — А что Александр Николаевич говорил о группе огневой поддержки?

— Я сегодня был у Александра Дмитриевича и мы обсуждали возможность стрельбы ракетами с рук. Если Александру Дмитриевичу удастся создать такие ракеты, тогда при каждом взводе можно будет держать три таких устройства, которые будут стрелять саженей на триста двадцатифунтовыми гранатами. Группа таких стрелков-гренадёр сможет обстрелять колоны, например, конницы атакующей рассыпной строй. Также полезно будет применять ракеты в малых гарнизонах вместо пушек.

— Устав дело полезное, но люди важнее, — задумчиво проговорил император и громко обратился к Ратькову: — Авраам Петрович, и много ли Вам удалось отобрать офицеров в бригаду.

— Мы, с Александром Николаевичем решили, что в первую очередь необходимо отбирать младших офицеров и унтер-офицеров. Это позволит создавать гарнизоны постепенно, а не единовременно. Сейчас мною отобрано пять человек.

— Видимо, без моей помощи Вы будете слишком долго отбирать людей, — заключил император. — Обратитесь в мою канцелярию, я дам распоряжение. Вы сможете отбирать людей среди младших офицеров и нижних чинов егерских полков. И где вы планируете их размещать?

— Первое время, я хочу, чтобы они были подле меня в Аничковом дворце, — высказался великий князь. — Впоследствии, я собираюсь их разместить возле ракетного заведения, заняв имеющиеся там казармы.

— Вот как, — Жуковский приподнял левую бровь, — а Вы, не собираетесь переехать в Зимний. Вашим учителям было бы удобнее посещать Вас именно в Зимнем.

— Увы, но вверенное мне дело требует моего участия в занятиях с будущими офицерами гарнизонной бригады. Потому я не смогу покинуть Аничков. Мне очень жаль, если это доставит моим учителям неудобство, но я надеюсь на их понимание моей обязанности.

— Вы полагаете, что Вам есть чему научить офицеров егерских полков? — усмехнулся наставник.

— Моя обязанность состоит не в научении их. Учить себя они должны сами. Я же обязан присматривать, как они самостоятельно постигают новую для себя науку.

— По разумению моему, Вам, прежде всего, надлежит освоить азы представлений о мире, нежели навыку выстраивания солдат в три шеренги.

— А я согласен с Вами, Василий Андреевич, — эти слова великого князя, заставили Жуковского откинуться на спинку стула и внимательно посмотреть на воспитанника.

— Саша, — окликнул сына Николай Павлович, — А до тебя уже дошли известия от Ивана Фёдоровича?

— О! Это были великолепнейшие новости. Моё воображение до сих пор рисует мне самые прелестные картинки о нашем будущем на Кавказе...

— Прекрасно! — прервал сына Николай Павлович, — сейчас не время говорить об этом, но к восьми ко мне на чай будет Карл Васильевич, я дозволяю тебе присутствовать.

— Я буду.

— От тебя же я жду приглашения на стрельбы после того как получишь свои ружья из Сестрорецка и ракеты от Засядко. Когда ты думаешь мне показать своих стрелков?

— Полагаю, что первая сотня ружей будет готова месяца через три. Примерно столько же понадобится для изготовления и проверки ракет, если удастся всё необходимое. Месяц нужно отдать на подготовку... девятнадцатого февраля.

— Хорошо. Я оставлю девятнадцатое февраля свободным для тебя.

До перемены блюд, беседы велись в пределах этикета, а именно ни о чём. Лишь после замены тарелок государь изволил вернуться к разговорам о делах наследника:

— Вы, Василий Андреевич, напрасно сетуете на увлечение наследника военными делами. Александр Николаевич должен посвятить Вас во все свои начинания. Для обновления плана учения это Вам будет полезно. Также Павлу Петровичу необходимо понять стремления воспитанника. Остальные наставники в определённой части в курсе дел, но и им полезно напомнить о всём в целом. Посему при второй перемене блюд надлежит внимательно выслушать Александра Николаевича. А ты, Саша, пока обдумай, как ты расскажешь о своих делах.

Все принялись за еду, попутно обмениваясь малозначащими репликами. Великий князь находился в полном смущении и, неторопливо разделываясь со вторым блюдом, пытался думать о предстоящем выступлении:

"Зачем?.. Зачем ему это нужно? Хотел бы Жуковского или Ушакова просветить, поручил бы это дело Мердеру. Ему нужно, чтобы они услышали, как я об этом говорю. Это настолько важно, что он решил угрохать на это пару часов своего времени. Или ему тоже важно услышать, как я об этом говорю. Поправочка, как я об этом говорю при людях непосвящённых во все детали. Ведь за столом не Бенкендорф и Нессельроде, а Коллинз и этот... Сивербрик. А значит, я должен сказать только то, что они могут слышать. Про Персию ничего. Недаром он сам помянул её и вывел из разговора. Про Америку видимо почти ничего, что-то чисто формально. Про Финляндию, а что о ней говорить? Всё уже подробно обсудили и рассыпной строй и другую ерунду. Нет смысла углубляться. Что остаётся: железная дорога, торф, воспитательный дом, Батово... А что про это скажешь? Деталями вражескую разведку кормить незачем. В двух словах? А как в двух словах сказать, что из феодального поместья с мелкими крестьянскими хозяйствами, я хочу сделать латифундию с наёмными рабочими, имеющими акционерное участие. Тут без пол-литра не обойтись. А что если сосредоточиться на чём-нибудь третьестепенном. Помнится, я делал потуги на реформу русского языка. Жуковскому зайдёт на ура. Вспомним о моём интересе к медицине. В Батово главным станет картошка, в железной дороге торф, как замена дров. Вот об этом многословно и с чувством... А всякими пустяками господ утруждать не будем... Но Папа должен понять всё правильно. Для него я должен выглядеть хитрым мальчиком, не говорящим главного. Надо придумать какие-то метки для него..."

Без четверти восемь великий князь, не в силах сидеть спокойно в ожидании приглашения от государя, прогуливался по Тёмной галерее, пытаясь представить предстоящую пикировку с Несельроде. Однако, мысли путались и цеплялись одна за другую, замыкаясь в кольцо. Он был недостаточно хорошо знаком с Карлом Васильевичем, чтобы уверенно представлять аргументацию этого ловкого дипломата. Одно было очевидно спора о Персии не избежать.

"... опасаясь прямого конфликта с Англией, Несельроде будет ограничивать наше влияние в Персии. И в целом он прав. Мои желания пристегнуть к нам Персию железной цепью совместного противостояния туркам, непременно обострят этот конфликт..."

Лакей Востриков с приглашением от государя прервал мысли великого князя, так и не позволив ему придумать что-нибудь внятное.

— Проходи, Саша, — пригласил к небольшому столику в углу кабинета император, — Карл Васильевич будет через шесть минут. По заведённому обычаю, он старается подчёркивать свою пунктуальность. Нам хватит времени выпить по чашке чая.

Устроившись за столом и отхлебнув горячего чая, Николай Павлович продолжил разговор:

— Не желаешь ли добавить в свой конвой казаков? Я принял решение назначить тебя шефом Войска Донского Атаманского Иловайского полка, а заодно и пожаловать тебя атаманом всех казачьих войск.

— Я считаю, что конвой у меня достаточно большой, но лишними пара десятков казаков не будут. Что же касается атаманства над всеми казачьими войсками, то я подчинён умыслу моего государя. Хотя, если пытаться поднять вес, превышающий свои силы, можно надорваться. До окончания дел с гарнизонной бригадой, я не смогу заняться казачьим войском, хотя и вижу его высокую значимость в делах кавказских, среднеазиатских, дальневосточных и американских.

— Ха-ха! Кто бы говорил. Впрочем, это назначение не потребует от тебя никаких трудов, но даст тебе возможность их совершить. Тебя ведь не сильно утруждает шефство над гусарским полком.

Отец и сын обменялись улыбками.

— Как атаман, я хотел бы высказать государю две не подготовленные, но представляющиеся весьма полезными мысли.

Получив от императора приглашающий жест, великий князь продолжил:

— Считаю весьма полезным наряду с казачьими войсками учредить и иные полки иррегулярного типа. Сейчас на Кавказе созданы и успешно воюют милицейские полки. В отечественную войну калмыки и башкиры тоже использовались. Полагаю полезным и впредь создавать подобные полки из народов степных, горских, американских и азиатских. При должном употреблении, они помогут не только защитить границы империи, ни и создадут для этих народов возможность обеспечения своей жизни за счёт службы государю, а не за счёт воровства. Именно последнее я полагаю особенно важным в расчёте на приобретение верноподданнического отношения промеж этих народов. Помимо простого люда весьма полезно было бы приобретение уважительного отношения к России промеж знатных инородцев. Для последнего я полагаю полезным создание лейб-гвардейских национальных отрядов, несущих службу в Санкт-Петербурге, дабы знатные люди горских, азиатских и иных народов могли бы направлять в них своих сыновей. С одной стороны такое положение соответствует восточной традиции предоставления аманатов, с другой молодые люди поражённые блеском и величием Санкт-Петербурга навсегда обретут ощущение мощи Российской империи. И даже если волею судьбы им придётся вернуться в родные места, то сравнение родных городов или кишлаков со столицей империи поселит в их сердцах желание быть частью нашего богатого государства.

— Хм, я подумаю — прищурился император. — Ясно одно, эти войска не могут быть учреждены на том же основании, что и казачьи. Потому возможно они не будут подчиняться атаману всех казачьих войск.

— А так ли это важно, кому они подчинены. Службу бы несли справно и пользу империи приносили. И ещё можно предоставить молодым людям из знатных персидских семей возможность служить при персоне императора, наследника престола или цесаревича.

— Это мне представляется чрезмерным.

— Это поможет прочнее привязать к нам...

Великий князь замер на полуслове. В кабинет вошёл Несельроде и с разрешения императора присел за стол.

— Хочу узнать ваше мнение, Карл Васильевич, — сразу приступил к делу император, не позволяя Несельроде даде сделать первый глоток чая. — Есть предложение учредить на границах национальные полки на манер казачьих, а в столице создать лейб-гвардейские эскадроны в которых служили бы молодые люди из знатных в национальных окраинах семей. Прежде всего, это касается горцев.

— Сама идея не нова, Ваше Императорское Величество, — не спеша начал разворачивать мысль Несельроде, — подобное практиковали со времён Римской империи. Я человек статский, но насколько мне известно полезность подобных войск в военном деле весьма низкая. Даше о казачьих войсках военные отзываются не очень лестно. И помимо военной пользы они доставляют не мало забот. В правление Вашей бабушки опасности от казачьих войск проявили себя особенно ярко. Потому стоит рассудить, нужны ли империи ещё более беспокойные войска инородсев. А гвардейские эскадроны и вовсе не стоит полагать за военные учреждения. А стало быть, можно вместо них учредить, например, университетские факультеты для инородсев. Что-то подобное уже практикуется британской короной, которая весьма благостно относится к направлению детей колониальной туземной знати на обучение в метрополию.

Император с улыбкой посмотрел на великого князя, явно приглашая его высказаться.

— Я согласен с Карлом Васильевичем, — громко и чётко произнёс Саша и продолжил значительно более тихим голосом. — Действительно не стоит считать лейб-гвардейские национальные эскадроны чем-то особенно полезным в военном деле. Действия британской короны также весьма показательны. Однако, Ваше Императорское Величество, необходимо учитывать особенности народов попавших под Вашу руку. Воинственные дикие горцы вряд ли будут привлечены мудростью университетского знания, а вот блеск воинской доблести, пусть даже кажущийся, будет манить их. В тоже время грузин, армян или персов вполне можно было бы привлечь и университетскими знаниями. И даже, я предлагаю подумать о возможности включения инородцев в торговые гильдии или о предоставлении им неких отдельных пожалований. Сама мысль о создании университетских факультетов для инородцев меня очаровала. Я предлагаю в Крыму создать целый Восточный университет. В нём смогут учиться не только инородцы, но и русские чиновники и офицеры, чья дальнейшая служба будет проходить на Кавказе и в Азии...

— Хорошая мысль, Ваше Императорское Высочество, — позволил себе встрять Несельроде.

— Благодарю Вас. Карл Васильевич, — Великий князь выдержал недолгую паузу и продолжил: — Что же касается учреждения войск из инородцев на манер казачьих, то надлежит учитывать главное. Такие войска, как и казачьи, учреждаются не из соображений их исключительной военной полезности, а для облегчения участи Егора Францевича, для которого любые расходы казны отзываются глубокой сердечной болью. Располагай казна должным количеством серебра, все эти казачьи войска надлежало бы заменить обычными армейскими полками. Впрочем, для серебра Егор Францевич найдёт лучшее применение, потому казачьи войска ещё длительное время будут полезны на границах империи.

— Я понял вас, на сём довольно, — положил конец беседе император. — Этот вечер я хотел посвятить нашему кавказскому герою Ивану Фёдоровичу.

— О, да. Исход войны с Персией, полагаю решённым, — Несельроде выглядел задумчивым. — Теперь настало время понудить Порту открыть Босфор, но для того надлежит скорейшим образом заключить мир с шахом.

— Что полагаете возможным истребовать с Персии? — поинтересовался император.

— Основными требованиями, помимо подтвершдений Гюлистанского договора, должны стать закрепление за империей Эривани и Нахичевани, выплата контрибусии, новый торговый договор и выдача перебешчиков. Остальным можно пошертвовать ради быстроты заключения мира.

— Что скажешь, Саша?

— Я далёк от того, чтобы давать конкретные рекомендации Карлу Васильевичу. Неудержимый Паскевич возьмёт Тегеран через месяц или два. Шах находится в безвыходном положении. Его надежды могут питать только посулы англичан. Потому сейчас мы можем потребовать от шаха почти всего, но чем больше, тем сильнее его ненависть будет к России и больше любовь к Британии. Сейчас, когда шах готов подписать почти любой мирный договор, мы должны не только отобрать у Персии как можно больше, обессилив её, но навязать ей нашу помощь, сделав зависимой от России. Но это всё общие слова...кх-кх

Великий князь закашлялся и прервал речь. Некоторое время все молча пили чай, ожидая продолжения. Наконец, оно последовало:

— Можно ли забрать под себя Эривань и Нахичевань? Да можно. Шах смириться, Персия ослабнет. Персидские знатные люди будут ещё лет двести вспоминать, как Россия отняла у них землю. Будут вспоминать и ненавидеть. И в этом не было бы беды, если бы в нелюбви своей Персия не упадёт в объятия британскому льву. Это уже будет серьёзной угрозой для нас. Также как сейчас наша возможная дружба с шахом угроза для Британии. А потому я полагаю первостепенным понудить Персию к союзу против Порты. И при победе над турками мы, компенсируя потерю Эривани, наделим Персию какой-нибудь восточной турецкой провинцией. Ведь меж соседями всегда найдутся спорные земли. Обеспечив Персии раздвижение границ, мы станем необходимым союзником, гарантом от возврата приобретённого. Если мы возьмёмся вооружать персидскую армию и переделывать её на европейский манер, мы сможем добиться того, что шах перестанет просить у англичан такую помощь, и персы станут зависеть от наших поставок оружия и военных советников. Заключая с персами новое торговое соглашение, стоит озаботиться не только выгодой наших купцов. Ввоз персидских товаров Россию должен быть для персов выгоднее продаж англичанам, французам или ещё кому. А по поводу перебежчиков... это один из самых тяжёлых вопросов. С одной стороны, Российская корона не может игнорировать измену, с другой, шаху весьма затруднительно выдать людей, доверившихся ему. Для того чтобы всё обошлось гладко я предложил бы шаху переименовать всех перебежчиков на персидский манер и направить их в полевые гарнизоны, где они не могли бы встречаться с нашими военными советниками. Вот таким образом я предлагаю сделать Персию вечным другом России.

— Чтобы заручиться друшбой шаха можно сделать и другие предлошения, но я не согласен с Александром Николаевичем в том, что эта друшба нам полезна. Ослабив Персию, обезопасим наши гранисы на длительное время, этого достаточно. Попытка подчинить шаха нашей воле будет рассенена европейским консертом как попытка раздвинуть наши гранисы. Британия вполне может смириться с ослабленной нейтральной Персией, но с русской Персией возле гранис Индии она мириться не станет. Вот тогда посулы англичан могут превратиться в реальную помощь, и я не уверен, что тогда неудершимый Паскевич смошет захватить Тегеран.

— Только немедленное прямое вступление Британии в войну сможет остановить Паскевича. К нашему счастью такое невозможно без решения Британского парламента. А это дело весьма не быстрое. Ост-индийская компания не рискнёт втягиваться в войну с европейской армией. Потому всё что смогут ближайшее время англичане, это поставить шаху некое количество оружия. Паскевича этим не остановить. И самое главное, шах знает, что Паскевича этим не остановить. Судьба Персии решается сейчас и не европейским концертом, а орудийным. Шаху предстоит самому спасать себя. Поэтому повлиять на сговорчивость персов может только Паскевич, британцам это уже не под силу, им нужно было готовиться к этому раньше.

— Возмошно, юный наследник в чём-то прав, — Несельроде, обращался к государю, стараясь не смотреть на великого князя. — Но обретение в лисе Британии врага, не стоит друга в лисе Персии.

— А вот сейчас я не могу согласиться с Карлом Васильевичем. Что Россия, что Британия две империи. Потому британский лев всегда будет соперником русского медведя. Изменить это невозможно. Дружбы между ними не будет никогда. А вот государства малые имеют в разных ситуациях возможность выбрать ту империю, чьим сателлитом станут, усилив её. И для Персии настал такой момент. Ей предстоит решить со львом или с медведем далее дружить. И если мы не приложим усилий, чтобы Персия стала нашим другом, она станет другом Британии. И после этого Британия всегда сможет угрожать нашему Кавказу через земли шаха. А если нам всё удастся, то мы сможем через эти земли угрожать их Индии. И другого не дано. Либо они, либо мы. Противостояния с Британией я не боюсь именно потому, что оно существует век и будет длиться ещё столько же. Уступки в Персии не уничтожат его, а только сделают нашего противника сильнее.

Государь задумчиво почёсывал подбородок. Все молча принялись пить чай, каждый думая о чём то своём. Налили свежий. Наконец, великий князь не выдержал и добавил:

— Персию у Британии надо отнять пока она не может этому помешать. Мы ещё успеем сдаться на милость британцам в следующих сражениях, кода нам не повезёт.

— Вы, Ваше Императорское Высочество, совершенно напрасно полагаете Россию в необъявленной войне с Британией, — Несельроде старался говорить медленно, как бы выкладывая слова как при пасьянсе карты на стол. — Во многих вопросах Россия с Британией едина. Нас связывает длительная взаимовыгодная торговля. В Европейских делах часто единого слова наших двух держав становится достаточно. Вы же предлагаете поспешными действиями обрести в лисе Британии врага. Мы не друзья, но и врагами мы не были, а теперь мошем стать.

— Вы боитесь их, Карл Васильевич, — великий князь поднял руку, пресекая возражения. — Это был не вопрос. Меня не заботит судьба Британии или иного государства кроме России. И такое же отношение у британцев к Российской империи. Они станут нашими друзьями или врагами тогда, когда им будет выгодно. Как только выгода появиться, никакие уступки в Персии нам не вспомнят. А если дружить будет выгоднее, то и Персию нам простят. Дружить выгодно с сильными, а воевать со слабыми. Пока Россия сильна, можно не бояться. Обретение Персии усилит Россию, потеря Персии ослабит.

— Когда-то и Наполеон думал, что он мошет сокрушить всю Европу. Достаточно быть сильным. Но объединённые европейские государства отправили его на остров, — улыбнувшись, заметил Несельроде.

— Он не сильно ошибался. Поскольку Европу он сокрушил, а Россию не смог. И это именно русская армия уничтожила его войска.

— Уже поздно, — буднично прервал беседу император, — Саша тебе пора направляться к себе в Аничков, ведь завтра тебя ждёт дорога.

Орлов Денис Евгеньевич Маленький Саша Отстойник