— Я тоже впервые. Аграфена Фёдоровна, сочетая красоту с добротой и радушием, пригласила меня на этот вечер. За это я искренне благодарен ей. Согласитесь, весьма приятно провести вечер в компании прекрасной женщины, запросто общаясь при этом с умными людьми.

Корнет пристально посмотрел на Сашу и тихо ответил:

— Определённо, так.

Разговор не клеился. Собеседники явно были не интересны друг другу. Саша решил прекратить свои неуклюжие попытки завести разговор и принялся наблюдать за происходящим в гостиной. Карл Карлович, уютно устроился у противоположенной стены комнаты, демонстративно почитывая газету, лишь изредка бросая взгляд на воспитанника или обмениваясь фразами с кем-нибудь из гостей. Возле него сидел, покуривая трубку, пожилой господин лет пятидесяти. За большим столом расположилась хозяйка, живо беседующая с семью молодыми людьми. Рядом с ней, скучающе оглядывая гостиную, сидел Арсений Андреевич. Прибывающие гости рассаживались за двумя маленькими столиками. Ближайший к Саше заняла молодая барышня и два офицера, а за другим устроились, пришедшие последними, четверо молодых людей в цивильном. В гостиной висел лёгкий шум от многих негромких голосов.

Заметив задумчивый взгляд великого князя, хозяйка поспешила к нему.

— Oh, mon cher, Александр Николаевич, Вы определённо огорчаете меня своей задумчивостью. Что тяготит Вас? Извольте немедленно мне всё рассказать. А я найду способ утешить Вас.

— Ах, любезная Аграфена Фёдоровна, к своему стыду, я слишком скверно говорю на французском и потому не решаюсь стеснять Ваших гостей общением со мной. Мне право было бы довольно, если бы Арсений Андреевич немного рассказал мне о Финляндии.

— О-о-о, — нахмурив брови, протянула графиня, — из Вас вырастет такой же бука как мой дрожайший супруг. Но я обещала Вам утешение, и Вы его получите.

Она упорхнула обратно, к большому столу и, после обмена фразами с шумными молодыми людьми, прикрыв рот веером, что-то сказала Закревскому. Тот деловито кивнул, встал и направился к наследнику престола.

— Александр Николаевич, Вы хотели поговорить со мной. Давайте пройдём в кабинет, там нам никто не помешает, — Закревский простёр руку в сторону двери.

Кабинет губернатора Финляндии выглядел довольно скромно. Массивный стол затянутый потёртым в нескольких местах зелёным сукном, видавшие виды кресла, шкаф с книгами, большой комод да ещё печь, облицованная простецкой плиткой. Единственным украшением являлась коллекция оружия на стене. Присаживаясь в кресло, великий князь скользнул взглядом по столу и тут же нашёл слова для начала беседы:

— Изучаете шведский язык, Арсений Андреевич?

— Увы, — вздохнул губернатор, — в Великом княжестве все деловые бумаги пишутся на шведском. В Гельсингфорсе я вынужден держать при себе офицера владеющего шведским. А здесь приходится как-то самому обходиться.

— Вот именно об этом я и хотел с Вами поговорить. Я недавно побывал в Финляндии. Поездка была не долгой, но княжество предстало в весьма неприглядном виде, — заметив удивление Закревского великий князь поднял руку, призывая подождать с возражениями. — Места там весьма красивы, и вообще гостей своих княжество встречает умиротворяющим покоем. В числе этих гостей побывал не только я, всякий русский, прибыв в эту часть Российской империи, ощущает себя гостем в чужом доме. И увы, гостем не всегда желанным. Со всей определённостью я ощущал, что нахожусь на территории чужого государства, лишь в силу обстоятельств терпящего русские войска на своей земле. Я говорил с более опытными людьми: Михаилом Михайловичем, Александром Христофоровичем, Егором Францивечем и даже с государем, и окончательно укрепился в своём мнении. Возможно, Вы разубедите меня?

— Не смогу Ваше Императорское Высочество. Финляндцы народ спокойный и трудолюбивый, но они долго жили по шведским порядкам и оные кажутся им более справедливыми нежели российские.

— Зато они мне не кажутся более справедливыми. Бенкендорфу они не кажутся более безопасными. Канкрин сетует на убытки от этих порядков. Посему я полон решимости приложить все свои силы к тому, чтобы шведские порядки искоренить. Финляндия должна стать обычной российской губернией на вроде Эстляндии. Государь выслушал меня и, в мудрости своей, предложил мне тщательно всё обдумать, прежде чем повторно докладывать ему. Поэтому я здесь. Кто же кроме Вас может полнее знать все обстоятельство жизни княжества. Надеюсь, Вы согласитесь помочь мне подготовить прожект по обрусению финляндцев.

— Я рад буду помочь Вашему Императорскому Высочеству. Я сам готов приложить все усилия, дабы изменить порядки в княжестве. Но я пока не понимаю, чем именно я могу помочь Вам.

— Прежде всего, сейчас мне необходимы подробные данные о состоянии дел в княжестве. Мне интересно всё. Сколько и какого товара ввозится в Финляндию из-за границы и откуда конкретно. Сколько и какого товара направляется в Империю. Сколько собирают налогов, как расходуют. Сколько денежных знаков печатают. И прочее лежащее в интересах Егора Францевича. Важно также определить случаи недовольства, подробно разобрав, кто участвовал, что делал и чего хотел. Необходимо отслеживать финляндские газеты и слухи. Нужно выяснить наиболее полно, из каких средств существует та или иная газета. И лично для меня важно тщательнейшим образом собрать все случаи притеснения русских и православных людей. Когда кому запретили открыть лавку, жениться на лютеранке, работать по найму и тому подобное. Собрав эту информацию, я смогу подробнейше доложить государю о тех убытках, что несёт корона от существующего положения дел, и предложить ему это изменить.

— Хм, — Закревский задумчиво смотрел на великого князя, — я не уверен, что могу полностью удовлетворить Ваш интерес, но сделаю всё что смогу. На следующей неделе я направляюсь в Гельсингфорс, и уже через месяц ждите от меня первых отчётов.

— Прекрасно. В любом деле самое главное начать. Я не исключаю того что государь позволит мне начать действовать раньше в таком случае я извещу Вас дополнительно.

— Я рад, что смогу быть Вам полезен.

— Ах, Арсений Андреевич, Я Вам благодарен уже за то, что Вы выслушали меня и, не смотря на моё малолетство, согласились помочь мне. И ради меня Вы оставили гостей. Я прошу простить меня за это неудобство.

— Ну что Вы, наоборот я благодарен Вам, что предоставили мне возможность покинуть гостиную. Я очень неуютно чувствую себя на вечерах, устраиваемых моей супругой. И в благодарность за то, что Вы вернули меня в тишину кабинета, я позволю себе предложить Вам несколько историй, свидетелем которых я оказался во время своих объездов городов Великого княжества. Эти истории непременно Вас заинтересуют.

— Я с удовольствием послушаю их.

— Тогда сначала я распоряжусь о чае.

Примерно через час великий князь вернулся в гостиную. Закревский остался в своём кабинете, сославшись на стремление немедленно приступить к подготовке отчёта для наследника престола. Войдя, в комнату, воспитанник поискал глазами Мердера и обнаружил его на прежнем месте. Воспитатель, похоже, не менял позы всё это время, он по-прежнему внимательно изучал газету, не встревая в общую беседу. А остальные гости, придвинув стулья к большому столу, что-то оживлённо обсуждали. Великий князь, направился было к Карлу Карловичу с намерением поскорее покинуть гостеприимный дом. Однако, случилось иное. Гости внезапно смолкли и в их молчании молодой, лет двадцати, ротмистр ответил на чью-то реплику:

— Ах оставьте, Николай Владимирович. В двенадцатом году Европа, объединённая волей Бонапарта, составила Великую армию двунадесети языков и вторглась в Россию. И чем всё закончилось? Мы их не просто изгнали, а прошли парадом по Парижу. Так что напрасно Вы пытаетесь пугать нас...

— Это были не мы! — прервал офицера великий князь.

— Что? — удивился ротмистр.

— Это были не мы. Не мы изгнали армию Бонапарта. Не мы взяли Париж. Это были наши отцы, а нам ещё нужно доказать, что они передали заботу об отечестве в надёжные руки. Нам ещё предстоит встретиться на полях сражений с сынами французов и других европейцев и сложно предугадать, чем закончится эта встреча.

— А я иговорю, — вскочил молодой человек в цивильном платье, — Европейские государства в своём богатсве и величии всё больше отдаляются от России. А мы живём на деньги, взятые в долг у голандских купцов. Их армии снабжаются самым совершенным оружием и лучшими лошадьми. А у нас? В каком состоянии наши армейские полки?

— И что? В плохом? — ухмыльнувшись, переспросил великий князь.

— В ужасном. Всюду... — распалялся молодой человек.

— А что Вы, лично Вы, сделали для того чтобы в России была самая лучшая в мире армия? — перебил его великий князь. — Подали в отставку?

— Ах, господа, мне так надоела эта политика, — вмешалась в перепалку графиня Закревская. — Я требую стихи.

— Извольте, я почитаю Вам из "Северных Цветов" последнего года, — поднялся молодой человек.

— Любезная Аграфена Фёдоровна, дозвольте мне покинуть Ваш гостеприимный дом, — подошёл к столу Мердер. — Мне жаль покидать столь приятное общество, собравшееся здесь. Но я ещё не вполне оправился от болезни, и бодрствование в столь позднее время изрядно утомило меня.

— Ох, любезный Карл Карлович, мне так приятно было Ваше общество. Надеюсь, что Вы и впредь будете посещать мой дом. Помните, Вы здесь желанный гость.

— Вы очень любезны, — Мердер поцеловал графине руку.

* * *

24 июля 1827, Санкт-Петербург

Обычно, находясь в столице, на церковную службу великий князь предпочитал ходить в Казанский собор. Не то чтобы он любил прогулки, но полагал полезной лишнюю возможность поговорить с митрополитом, после всех церемоний. Тем самым, он явочным порядком сменил своего духовника. Однако сегодня, ему был интересен другой собеседник, потому на воскресную службу он отправился в Зимний дворец. Отстояв положенное, наследник наконец-то смог остаться, наедине, с отцом Герасимом.

— Давно нам не доводилось беседовать, сын мой. Осенью возобновиться твоё учение, и мы станем встречаться часто, — усаживаясь возле отрока, произнёс отец Герасим.

— Несомненно, — кивнул великий князь.

— Сегодня ты решил отстоять службу здесь, а не в Казанском? — Павский вроде как подтвердил уже свершившийся факт, но с нескрываемой вопросительной интонацией.

— Да, — наследник нахмурился, — Мне нужна Ваша помощь.

— Что ж, я готов помочь. Рассказывай.

Великий князь встал перед священником и, старательно выглядывая малейшие перемены в его лице, начал говорить, стараясь не оставлять пауз для встречных реплик:

— Мария Фёдоровна наделила меня заботой о воспитательном доме в Гатчине. Дело это представляется мне полезным во всех смыслах. Потому я с радостью принял это поручение и постарался вникнуть в дела заведения. Однако текущее их состояние не удовлетворило меня. В моих замыслах воспитательный дом должен стать школой, выпускающей людей преданных короне, дельных, с потребным империи образованием. В России недостаёт своих врачей, учителей, инженеров для того чтобы обустроить не только столицу, но и всю землю Российскую. Нам нужны свои стимботы и паровые кареты, шоссейные и рельсовые дороги, свои породы скота и лошадей, свои сорта хлебов и овощей. Нужны свои лечебницы и курорты. А для того необходимо иметь много образованных людей, готовых нести службу там, где им укажет корона. Я обсудил свои планы с директором дома, и он готов воплотить их, но ему требуется помощь. В своих обсуждениях, мы вспоминали Иоганна фон Муральта, о котором, я полагаю, Вы наслышаны. Он некое время преподавал там. Я посчитал, что методы обучения этого человека весьма могут быть полезны, но они не совсем годны для России в их первозданном виде. Соединить их с русской православной духовностью нам показалось затруднительно. Высоко ценя Ваш ум, знания и опыт я решился обратиться к Вам за помощью. Мне нужен человек, который смог бы увязать в единое целое православную духовность и реформаторскую тягу к знанию и самосовершенствованию. Помимо того, возможно мне понадобиться новый учитель Закона Божия в воспитательный дом. Конечно, я полагаю, что Вы слишком значимы для такой должности, но я надеюсь, что Вы подыщете мне подходящего человека. Так что скажите?

— М-м-м... Что ж тут сказать... — отец Герасим в задумчивости поглаживал бороду и медленно начал отвечать. — Мне довелось быть знакомым с преподобным Муральтом и я вполне понимаю Ваши интерес к его преподаванию. Действительно его пансион, а ныне уже училище, широко известен и вызывает интерес. Совершенно очевидно, что заведение сие основано при реформатской церкви. Но...православной вере вовсе не чуждо чувства истины, добра, красоты и вечности, которые он стремится обосновать и развить в созданной им школе "умения". Но для того что бы тебе стало возможным понять это, я расскажу тебе о том что же в сути своей представляет религия... православная религия. Сядь, послушай.

Павский взял наследника за руку и, потянув к себе, усадил рядом.

— Религия есть чувство, коим дух человеческий объемлет внутреннего Невидимого и в нем блаженствует. Обучение религии, прежде всего, состоит в том, чтобы возможно чаще пробуждать, питать и оживлять это святое чувство, дабы оно, укрепляясь и просветляясь внутри человека, давало от себя силу и жизнь всему человеку, всем его понятиям, мыслям, желаниям и действиям. Когда же религиозные идеи приемлются рассудком или чувства внутренние изображаются во внешних формах, тогда начинается положительная религия состоящая из догматов, законов и обрядов. Но оные не выражают всей глубины религии. Такое различение религии как чувства и формы его выражения крайне важно. Большая часть религиозных заблуждений человечества происходит именно из того, что или разум со своими понятиями брал верх над чувствами религии и своими догматами подавлял сие святое чувство, или законность торжествовала над святостью и производила лжесвятость и лицемерие, или мечты воображения олицетворяемы были и принимались за существующие.

Священник вздохнул и убедившись что наследник слушает его, продолжил:

— В нынешнее время Священное писание, на котором утверждается положительная религия, так хорошо рассмотрено, правильно истолковано, и верно понято, что не трудно отделить в нём существенное от несущественного, вечное от временного, всеобщее от местного и составить прочную систему понятий о религии. Церковь, как представительница царства Христова, свои понятия и правила повторяет изречениями Иисуса Христа и Его Апостолов и ничего противного словам и духу Христову не допущает. Однако поверять мысли и действия словами Святого Писания может всякий здравомыслящий, по доверию к тому чувству истины и добра, вложил в нас Бог. При внимательном историческом осмотре догматов и учреждений церкви, конечно, откроется нечто несовместное с нашими обстоятельствами времени и места и с нашим разумением Святого писания, хотя оно было согласно с тогдашними обстоятельствами и тогдашним разумением. В таком случае честный человек должен не осуждать церковь, а влагать новый дух в устарелое учреждение. Если же и сего не можно, то сие устарелое надлежит принимать к сведению, но не к исполнению.