— Для меня это несомненно. Сами обстоятельства порождающие политическую зависимость я полагаю весьма ненадёжными. Слова о благодарности за прошлое и верности в политике не стоят той бумаги, на которой написаны. Общие хозяйственные интересы связывают намного прочнее. Но в современном мире и эта общность не может считаться достаточно постоянной. Выгода зачастую сиюминутна и побуждает сменить старого торгового партнёра, соблазняя ценой. И тогда только одно может помочь. Ведь родственника не продашь за минутную выгоду. А чтобы Россия стала родственником необходимо обеспечить взаимопроникновение культур. Предстоит учить персидских принцев и валашских чиновников в Петербургском университете. Женить их на русских девушках. Внушать им представление о величии империи и о пользе для их государств следования за ней. А это подразумевает уважение именно к русскому языку, поскольку вряд ли может внушить благоговение империя, в которой элиты говорят на иностранном языке. Пользе не денежной, а духовной. Хорошо иметь возможность выдавать безнадёжные кредиты как английские банки, привязывая к себе сиюминутной выгодой, но мы не можем себе такого позволить. А значит нужно действовать с большей опорой на духовность.
— Хм, сколько волка не корми, он всё равно на лес смотрит. Я, помня о войне двенадцатого года, ничего положительного не могу сказать о поляках. Да и финны мне запомнились при весьма неблагоприятных обстоятельствах. Полагаю, эти народы чуждыми России, а поляков впрямую враждебным народом. Их полки в Великой армии отличались жестокостью к пленным, а польские обыватели встречали наши войска крайне не ласково. Есть ли смысл...
— Хочу быть правильно понятым, — В империи не существует ни поляков ни русских. Как в вере христовой нет эллинов и иудеев. У меня служат несколько выходцев из Царства Польского. Я взял в легион офицеров из тех мест. От всех них я требую службу короне, и ко всем намерен относиться по службе их. Вы вполне можете не любить поляков, финнов, немцев или горцев, но вы служите короне, и они служат. Только это имеет значение. Есть служба и отношение к ней, а поляков или русских не существует.
— Однако преданность короне зависит, в том числе и от традиции и веры, — покачал головой Давыдов.
— Несомненно, но не только они. Насколько они важны для должной преданности конкретного офицера заблаговременно утвердить невозможно. Сколько православных русских людей отступило от своей службы. Ни вера, ни традиция их не удержала. А потому рассуждения о поляках или финнах и их нравах весьма бессмысленное занятие. Только сочетание всех мотивов для службы в конкретном человеке имеет значение. Я думаю, вы согласитесь со мной, если внимательно отнесётесь к Арнолду, Красновскому, Жреттеру и Толкемиту. Так вы говорите, привезли единороги?
23 июля 1828, Гатчина
* * *
Великий князь внимательно разглядывал бумаги, врученные ему руководителем работ Евдокимовым.
— Что ж, Алексей Фёдорович, вы правы. К тому же, сейчас самое время для справедливого суда. Работы почти закончены, и задержать их уже мало что сможет. Притом наперёд полезно определить для всех что можно, а что недопустимо. Сейчас я направляюсь к Веддеру, но к часу буду в Мариенбургских казармах. Соберите там всех нужных для судебного следствия людей, а также зрителей из рабочих.
— По всем делам, Ваше Императорское Высочество?
— Вот по этим, — великий князь отложил в сторону четыре папочки. А рассматривать их будем по мере сложности. Сначала побои, поощрение безделья, надругательство и воровство. Остальную мелочь разберёте сами.
— Слушаюсь, — кивнул Евдокимов, собирая папки.
Проводив взглядом подчинённого, великий князь поспешил во двор, где его уже ждал Юрьевич. Воспитатель с удовлетворением кивнул, наблюдая, как быстро Саша запрыгнул в седло.
— Хорошая погода для конной прогулки, Александр Николаевич. Полагаю, пройти махом версты три...
— Прекрасно, в час в казармах предстоит устроить разбор дел, а до этого нужно успеть побывать на Стекольном заводе.
— Хорошо, дадим коням разогреться на лёгкой рыси до Мазинской, после махом до Перелеева, потом дадим отдых и в Мариенбург. Временами попробуем галоп, смотря по лошадям. Вёрст пятнадцать может будет.
— Едем, — великий князь послал коня вперёд.
Почти через два часа, разгорячённый скачкой великий князь ввалился в кабинет управляющего Веддера.
— Здравствуйте, Карл Генрихович, — с порога поприветствовал он управляющего. — Заехал посмотреть, как обстоят наши дела.
— Здравствуйте Ваше Императорское Высочество. Милости прошу.
Ведер быстро поднялся с кресла и приглашающе провёл рукой. Затем поприветствовал появившегося следом за наследником Юрьевича. Все удобно устроились в невысоких креслицах вокруг небольшого столика.
— Желаете ли чаю? — Поинтересовался хозяин кабинета.
— Нет, времени совсем не много. А обсудить есть чего, — откликнулся великий князь. — Сколько на сегодняшний день вы сделали легионных фляг?
— Три сотни. Много времени ушло на установку мехов. Зато теперь, когда мы переделали систему наддува массы, мы начали производить по полсотни в день. Также это позволило набрать подмастерьев и распределить работу.
— Прекрасно, а что со зрительными трубами? Удалось ли добиться нужной прозрачности стёкл?
— К сожалению нет.
— В чём затруднения?
— Это сложно сказать. Но все получаемые чечевицы имеют участки мутности, пузыри, и включения.
— Удалось ли наладить постоянное и равномерное перемешивание разогретого стекла в тигле?
— Пока нет. Сам привод от колеса мы подвели. Шкив нагрузили для большего веса. Но вот лопатки сделать не удаётся. Металл окисляется и засоряет стекло окалиной.
— Попробуйте достать у литейщиков огнеупорной глины и покрыть ей лопатки. Кроме того возможно удастся не полностью сливать стекло оставляя примеси в тигле. Формы для однообразного выдувания фляг вы уже получили?
— Ждём на следующей неделе.
— Хорошо, тогда можно будет поставить дело по-настоящему. И вот ещё одна задача, — великий князь достал несколько эскизов. — Нужно заказать формы и начать делать такие пустотелые стеклянные блоки. Форма достаточно сложная особенно боковая. Кроме того, прозрачность гнутых сторон может быть любой, а вот верхнюю и нижнюю надлежит делать весьма прозрачной. Возможно, после извлечения из формы их придется дополнительно прогревать, чтобы устранить шероховатость.
— Хм, — заводчик внимательно рассматривал эскизы, — а зачем они?
— Чтобы ими заложить окна вместо оконного стекла. Сами же окна при этом сделать больше. Тогда, вместо них получится такая стеклянная стена, пропускающая свет в помещение.
— Любопытно, а выемки в боковинах чтобы крепить... Так, так, я постараюсь уже через пару недель дать первый такой... стеклянный блок. Однако форма для него должна быть, очевидно, весьма сложной.
— Не обязательно. Возможно, она будет просто некой рамкой по боковым граням, а фасадные стороны будут просто стенками пузыря нестеснёнными формой.
— Возможно, — кивнул Веддер, — Желаете посмотреть цех?
— Непременно, но у меня осталось не более получаса. Я спешу в Мариенбургские казармы.
— Тогда, не будем терять время.
Ровно в час дня конь великого князя ступил на землю казарм. Все уже находились в ожидании. Наследника престола дружно приветствовали, когда он, спрыгнув с коня, прошёл к специально установленному для предстоящего разбирательства столу. Рядом по левую руку сел Юрьевич, а по правую полковник третьего ранга Кобелев.
— Начинаем, — выдохнул великий князь. — Господин Евдокимов, огласите обстоятельства дела.
— Кх-м, пятого июля сего года. Иван Жохов, подручный надзирателя Грудова, наблюдая за ходом работы, заметил Пашнова. Жохову показалось, что Пашнов работает плохо. Он сделал замечание. Пашнов сказался немощным. Он кашлял кровью и попросил освободить от работы. Жохов только выругался. Через некоторое время он снова заметил, что Пашнов плохо работает и ударил его палкой. Пашнов вскрикнул и упал на землю. Увидев, Пашнов лежит и стонет, Жохов пнул его. Пашнов не поднялся. Тогда, заметив, что другие прекратили работу и наблюдают за происходящим, Жохов ударил Пашнова несколько раз палкой и ногами. После чего приказал двум рабочим оттащить Пашнова в сторону. Всё это происходило при семи рабочих. Имена представлены. Также свидетелем побоев был смотритель Семён, отчёт его представлен. Вечером Пашнова отнесли в лазарет. Господин Паукер осмотрел больного, признал его чахоточным и освободил от тяжёлой работы. Также господин Паукер заключил, что ближайшее время Пашнов не сможет работать вообще, поскольку наличие крови в моче свидетельствует о повреждении внутренностей и вполне возможна смерть. Причиной оного повреждения он полагает побои Жохова. Заключение Паукера представлено. Объяснения с Пашнова взяты и представлены. Господина Паукера и Пашнова нет в присутствии, остальные ожидают. Я закончил.
— Хорошо, полагаю нужным выслушать Жохова, — определил великий князь.
По распоряжению Евдокимова, два гренадёра вывели Жохова и поставили перед столом. Жохов был коренастым, лет тридцати мужиком. Из других рабочих он не выделялся особым ростом, но широкие плечи свидетельствовали о наличии силы. Впрочем, был у него и физический недостаток, при ходьбе он заметно припадал на левую ногу.
— Давно хромой? — спросил великий князь.
— С отрочества.
— Как так вышло?
— Сено возил. Уснул. Упал под колесо.
— Пьяный что ли?
— Эх, пьяный.
— Это сколько тебе лет было?
— Двенадцать.
— А сейчас?
— Двадцать восемь.
— Чем занимался, до того как под мою руку попал?
— Так это, перебивался на торге подсобной работенкой.
— Вот как, и что в твоём занятии главное?
— Не понимаю.
— Так, что же ты не поверил Пашнову, что тот болен?
-А что всякому верить. Кровь у него. Они щёку надкусывают и кашляют. Лишь бы не работать.
— Тебе чахоточных видеть не доводилось ранее.
— От чего ж, доводилось.
— И ты на вид их отличить не можешь от здоровых?
— От чего ж, обычно могу.
— А Пашнов был похож на больного?
— Был.
— А чего ж ты его бил.
— А что я ему кровавую наркоту утирать должен. Вышел из барака, работай. Не можешь выйти, тебя дохтур приберёт. Коль он узнает, что ты не болен, выдаст, а уж мы-то распишем всю спину. Отучим в бараке отсиживаться. Вышел. Работай.
— Так, глядишь, помрёт же. Не жалко?
— На всё воля господня, — Жохов перекрестился.
— Но дел человеческих она не заменяет. За свои дела ты сам ответить должен. Был у меня работник. Так себе работник, но за похлёбку что-то делал. А теперь он лежит, ест и не работает вообще. А того и гляди вовсе умрёт. Сплошной убыток. И убыток этот от того, что ты не пожелал разобраться, болен он или притворяется. И кто за это ответить должен?
— Я, эх, — Жохов вздохнул и опустил голову.
— Хочу Грудова послушать, — сказал великий князь.
— Я здесь, Ваше Императорское Высочество, — выскочил из толпы старший надзиратель.
— Скажи, что думаешь о случившемся. Кто виноват? Кто ответить должен? Может, тебе есть, что особое сказать?
— Пашнов виноват. Зачем на работу вышел, раз больной.
— А ты не выйди, умный какой! — Раздался крик из толпы.
— Ха! — улыбнулся великий князь. — Народ-то, что говорит.
Грудов оглянулся на толпу, выискивая крикуна.
— Эй! — окликнул его великий князь. — Ты на меня смотри, я поворачиваться не разрешал.
— Слушаюсь.
— Ну что, народ! — Крикнул великий князь. — Есть желающие мне правду сказать, почему Пашнов из барака вышел?
по людям пробежал ропот. Все косились на невысокого мужичка с замызганной бородёнкой. Но никто не спешил выйти вперёд.
— Тогда я назначу, Саша указал пальцем на мужичка, бывшего центром внимания толпы, и сказал: — Вот ты, выйди. Стань сюда. Как зовут.
Мужичонка встал за спиной Грудова, куда указал ему Великий князь.
— Кличут Лузга.
— А по имени?
— Илья.
— Алексей Фёдорович, а в документах он как записан?
— Ваше императорское высочество точное имя неизвестно, назвался Илья Лузга. В сыске не значится, откуда родом выяснить не удалось. Его слова о месте рождения не подтверждаются.
Лузга ухмыльнулся и сплюнул себе под ноги. Рядом стоящий гренадёр тут же сунул ему кулаком под ребро. Лузга ойкнул и упал.
— Не груби Илья, — улыбнулся Саша. — Давай поговорим. Вот туда поставьте чурбак. Присаживайся.
— Благодарствую.
— И что не так с выходом из барака?
— Известное дело. Утром выводят на перекличку. Не выйдешь? Ты прячешься? В бега собрался? А после переклички строят на работу. В барак вернуться решил, тебе зуботычин насуют. Ходить можешь, значит и работать можешь. А вышел на работу, берись за кирку. Только кто из барака не может выйти даже пинками понукаем, тот болен. И то, лежачему сунут разок, чтоб не забывался. Так что, не мог Пашнов не выйти.
— Мне всё понятно. Семён Алексеевич, Павел Денисович, желаете ли вы спросить кого по данному делу.
Юрьевич улыбнулся и покачал головой. Кобелев пожал плечами и сказал: "Нет".
— Тогда постановляю. Ивану Жохову пойти в церковь, совершить откровенное покаяние и смерено принять епитимью, в искупление своих грехов. Ибо был он нечувствителен к чужой болезни и не понимал страданий человеческих. Однако, признаю, что его усердие хоть и имело плачевные последствия, но старался он ради дела ему порученного. А также, я решил Дмитрию Грудову выразить своё неудовольствие за то, что без его ведома и прямого участия свершилось сие дело, в результате которого вверенная ему служба потерпела ущерб. Потерян пусть и скверный, но работник. Выражаю свою благодарность Илье Лузге за то, что не побоялся говорить правду. Определяю Ивана Лузгу на службу и при всяком разбирательстве дел с рабочими при строительстве моей дороги или на торфоразработке постановляю выслушивать его. Его определяю представителем и защитником рабочих во всяком разбирательстве. А для того чтобы Иван Лузга мог присутствовать при всяком споре между рабочими и надзирателями уволить Лузгу от работ и предоставить право свободно находится на дороге или торфоразработке по его усмотрению.
— К-хе, а если я не хочу? — Спросил Лузга.
— Откажешься служить, забьют насмерть. Сбежишь, оставишь мир без защитника, проклятия повиснут над твоей головой. Так ты согласен принять службу?
— Кхе, — усмехнулся мужичек, — попробуй, откажись.
— Вот и славно. Алексей Фёдорович, доложите по второму делу.
— Кх-м, поступило сообщение, что Сергей Листов и Пётр Плотник, будучи надзирателями, за малые деньги освобождали от работ. Также, отправляли оных в город, для покупки вина. Трудовую повинность раскладывали на оставшихся работников, чтобы дело не терпело убытка. Оное было замечено работниками, и городскими обывателями, их имена представлены, смотрителями Алексеем и Семёном, их отчёты представлены. Освобождавшиеся, их имена представлены, пояснили, что поступали так не по разу. Листов и Плотник брали с них за это десять копеек либо пять копеек, но с оказанием услуги. Бывалоа когда требовалось, они сами подзывали к себе работников и отпускали их без платы, но с поручением. Со всех поименованных взяты и приложены объяснения, сами они ожидают. Я закончил.
