Листов был невысок и суховат, взгляд его суматошно скакал по окружающим, не в силах остановиться. Плотник, что ростом повыше и скроен получше, коротко бросил взгляд на великого князя и уставился в землю.

— Вы, как я понял, полагали, что разложив работу на оставшихся, не наносите мне вреда?

Надзиратели молчали.

-Если на мой вопрос не будет ответа, вас начнут бить.

— Да, — коротко бросил Листов, голос его был весьма высок для мужчины.

— Нет, -ответил Плотник, слегка растянув гласную.

— Нет в вас единства, как же вы делили деньги?

— Поровну, — ответил Плотник

— А на что ты деньги тратил?

— На вино.

— Хватало напиться всласть?

— Да-к, — Плотник пожал плечами, — когда как..

-Ну, сколько раз удалось вволю напиться?

Плотник оторвал взгляд от земли, посмотрел на великого князя, потом склонил голову набок и, подняв перед собой пятерню, принялся загибать пальцы, что-то бормоча под нос.

— Ну, раза четыре было.

— Три, — поправил Листов. — Вот чтоб всласть, так три.

— Так вдвоём не правильно. Угощать ведь, наверное, надо было? Не всё же самим?

— Так было б чем, — поспешил ответить Листов. — Самим еле хватало.

— Что ж, хочу послушать Грудова.

Старший надзиратель встал рядом со своими подручными.

— Да, Ваше Императорское Высочество.

— Как ты считаешь, был ли нанесён ущерб службе, если урок был разложен на оставшихся и выполнен?

-М-м-м, — Грудов явно не знал что ответить. — Не для моего умишки...

— Подобные мыслишки, — закончил за него великий князь. — Лузга, есть что сказать по этому делу.

— Так это, нет.

— Мне всё понятно. Семён Алексеевич, Павел Денисович, желаете ли вы спросить по данному делу? — Снова спросил великий князь и, получив отрицательные ответы, закончил: — Тогда я решил: Листову и Плотнику по двадцать розог, за то что они, вместо того чтобы побуждать рабочих к труду, использовали недостаточно большие уроки для личной выгоды. Грудову тридцать розог за то, что не усмотрел за своими подчиненными, и они смогли совершать свой проступок неоднократно. Евдокимову выражаю своё неудовольствие, ибо малые уроки соблазнили Листова и Плотника. Порядок наказания определю в конце рассмотрения всех дел. Алексей Фёдорович, следующее дело.

-Кх-м. Восемнадцатого в Мариенбургских казармах было обнаружено висящим в петле тело Желтухиной Галины. По свидетельству господина Паукера она погибла от удушения. Посторонних следов свидетельствующих о насильном повешении нет. Господин Паукер отмечает, что у Желтухиной был сифилис в ранней стадии, но он уже проявился. Был проведён розыск свидетелей, которые нашлись, имена указаны, и показали, что Желтухину против её воли неоднократно понуждал к прелюбодеянию Матвей Хомяков. Являясь надзирателем, он избивал её, угрожал несправедливым наказанием за неисполнение урока. Побои были столь сильны, что дважды она не выходила из барака, и господин Паукер свидетельствовал её тяжёлое состояние, давая освобождение от работы. Со слов свидетеля, имя указано, за день до смерти Желтухина говорила ей, что больна французской болезнью и боится, что заразила Хомякова. Когда же тот узнает об этом, то сотворит с ней лютое. Господин Паукер осмотрел Хомякова и выяснил, что тот также заражён. Проведён осмотр всех работников, обнаружено ещё две заражённые, имена представлены. Обе пояснили, что Хомяков понуждал их прелюбодеянию, угрожая побоями. Со всех поименованных взяты и приложены объяснения, сами они ожидают. Я закончил.

— Хомякова приведите, — распорядился великий князь.

Хомяков был молодым ростом выше среднего, щуплый, верхние передние зубы отсутствовали.

— Пока доктор не посмотрел, не знал что ты болен? — Спросил великий князь.

— Оговор это! — Крикнул Хомяков. — Я не угрожал.

— Ты не ответил, — спокойно сказал великий князь, и, повинуясь его жесту, гренадёр сунул Хомякову кулак в живот. — Ещё раз не ответишь, получишь палками. Так ты знал что ты болен, до того как доктор осмотрел тебя?

— Я... — Хомяков начал что-то искать взглядом. — Я... я не... знал.

— Ты не знал, — утвердил великий князь. — А не врёшь? Надо бы тебя на дыбе проверить. Эй!..

— Я знал! — крикнул Хомяков.

— Вот так лучше. Господин Паукер полагает, что ты болен давно и следы у тебя видны явственно. На весеннем осмотре тебя упустили, бывает. А ты сам решил не заявляться и никому не говорить ни доктору, ни Грудову. Что скажешь Дмитрий Пантилемонович?

— Так ить, вернуть его надо в рабочий барак.

— Помилосердствуйте! — Хомяков упал на колени.

— Лузга, что ты скажешь?

— Так, понятно. Если его в барак вернуть, то тут и до греха не далеко. Подумаешь, баб попользовал. Его уже бог наказал, а людям прощать следует научиться.

— Мне всё понятно. Семён Алексеевич, Павел Денисович, желаете ли вы спросить?

Офицеры не имели никакого желания встревать в происходящее, и великий князь огласил своё решение:

— Я решил: Матвея Хомякова назначить старшим в карантинный барак. От службы надзирателя его отстранить и урок на него распределять в равной мере с остальными. За то, что он, зная о своей болезни, ввёл начальство в заблуждение и через это заразил трёх работниц и одна из них в отчаянии самоубилась. Грудова наказать двадцатью розгами. Алексей Фёдорович, следующее дело.

— К-хм, Смотрителем Семёном, был замечен недостаток в рабочем пайке. Отчёт представлен. Дознавателем второй роты первого батальона первого полка легиона Захаровым, было проведено дознание. Отчёты представлены. По собранным свидетельским объяснениям, имена представлены. Надзиратель Паустов Фома забирал с рабочей кухни еду и продавал её городским обывателям. Деньги он делил со старшим по кухне Карсиным Михаилом. Свидетели коим было известно об этом, имена представлены, боялись донести на него. При розыске у Паустова денег найдено не было. У Карсина нашли два рубля с четвертью. Со всех поименованных взяты и приложены объяснения, сами они ожидают. Я закончил.

— Хорошо, Паустова и Карсина сюда.

Судя по азиатским чертам, в Паустове было изрядно южной крови. Карсин же был светловолос и сероглаз. Оба они стояли спокойно, смотрели прямо перед собой.

— Ты продавал моё. Где деньги? — спросил великий князь и по его сигналу гренадёр ударил Паустова в живот.

— Оговор это, — сдавлено ответил надзиратель выпрямляясь.

— Деньги где? — Паустову досталось ещё раз.

— Вот тебе крест, оговор.

— Грудов! — Крикнул великий князь, — ответь, где мои деньги?!

— Ваше Императорское Высочество, я ничего не знал об этом воровстве.

— Хорошо, Лузга, ты что скажешь?

— Так, чего тут. Нельзя на кухне работать и быть голодным, — ухмыльнулся Илья.

— Эту ерунду я и без тебя знаю, где мои деньги?

— Так я откуда знаю, мож отдал на сохранение кому, — пожал плечами Лузга.

— Алексей Фёдорович, Лукина приведи.

Из казарм вывели щуплого мужичка лет сорока с огромным синяком под глазом. Синяк был лиловым набухшим и этим глазом Лукин вряд ли что-нибудь видел.

— Андрей Лукин из удельных крестьян Её Императорского Величества Марии Фёдоровны, — начал читать отчёт дознавателя великий князь. — Ты ведь торговлишкой мелкой промышляешь. Ты готов мне рассказать, где деньги, которые ты выручал от продажи снеди, что была украдена у меня?

— Я... я всё расскажу.

— Падаль! — Рявкнул Паустов.

— А ты его не бойся. Ты же мёртвых не боишься, — улыбаясь, сказал Лукину великий князь, — говори.

— У меня деньги. Возле печки у стены половицу поднять нужно.

— Прекрасно, — великий князь обратился к стоящему невдалеке прапорщику третьего ранга: — Подняли половицу?

— Все половицы подняли, Ваше Императорское Высочество, — усмехнувшись, доложил офицер, — не извольте сомневаться. Вот.

По сигналу прапорщика к столу великого князя подошёл стрелок легиона и из небольшого чугунка высыпал перед ним деньги.

— Сколько здесь?

— Триста двадцать рублей ассигнациями и пятьдесят серебром, — улыбаясь, сообщил прапорщик.

— Благодарю за службу!

— Рады стараться, Ваше Императорское Высочество!

Лукин всхлипывал и мял на груди одежду. Он начал подвывать и рухнул на колени.

— Я... я же... двадцать лет, по копейке. Чёрт меня дёрнул... — он вскочил на ноги и бросился к Паустову с намереньем вцепиться. — Будь ты проклят, Федька! Душегуб!

Гренадёры оттащили его. Великий князь склонил голову набок, разглядывал Лукина. И тут он не понял, но почувствовал.

— Эй, стрелки! — Крикнул Саша, выхватывая сабельку из ножен. — Оружие товсь!

Произошла какая-то непонятная заминка. Паустов дернулся, вырываясь из рук сопровождающих, но было уже поздно. Растерявшиеся было гренадёры опомнились и повисли на нём, заваливая на землю. Карсин, так и не поняв происходящее, упал сваленный ударом приклада в спину. Двое стрелков поспешили на помощь гренадёрам, и вскоре придавленный к земле Паустов хрипел, пытаясь выкрикнуть проклятья.

— Так его лиходея, — злорадствовал Лукин, пытаясь встретиться глазами с великим князем.

Саша же внимательно наблюдал за выражением лиц у надзирателей. Они казались ему разными от сочувствующих, до радующихся, но он не заметил удивлённых.

— Что ж, деньги нашлись, мне всё понятно, — великий князь буднично убрал саблю и принялся поправлять одежду, — Семён Алексеевич, Павел Денисович, желаете ли вы что-нибудь спросить?

— Э-э-э, — протянул немного ошарашенный Юрьевич, — нет.

— Нет, — категорично подтвердил Кобелев.

— Тогда, я решил. Паустова передать дознавателю Захарову, а после окончания дознания, пороть его плетью триста ударов. Карсина предать Дознавателю, а после пороть розгами четыреста ударов. За кражу. Грудову за недосмотр триста розог...

— Я... — вырвалось у старшего надзирателя, но великий князь жестом заставил его молчать.

— Постановляю крестьянину Лукину вернуть из найденных денег триста рублей ассигнациями...

— Бла... — подорвался было Лукин, но ближайший легионер пихнул его в бок, и он замолчал.

— Я решил крестьянина Лукина, за продажу краденного бить розгами двести ударов. Определяю Лукина, обязанным мне службой, если он согласен. Ты согласен?

— Я... — Лукин принялся непонимающе оглядываться, — Да-а.

— Хорошо. Теперь определяю порядок порки. Поскольку многим указано значительное количество ударов, что приведёт к невозможности нести службу и повредит делу, надлежит порку проводить в несколько приёмов. А именно по десять ударов розгами каждое воскресенье после оглашения Божественной литургии. Наказание проводить на плацу Мариинских казарм.

Прежде чем уехать во дворец, великий князь отвёл в сторону Евдокимова.

— Алексей Фёдорович, остальные дела разберёте сами. Главное чтобы не пострадало дело, а людям придётся потерпеть. И ещё, поберегите Лукина, он может быть полезен. У Паустова наверняка есть дружки, они же не вдвоём воровали с кухни. Надеюсь, Захаров докопает до самого дна, а я завтра поеду в Батово. Давно там не был.

24 июля 1828, Павловск

* * *

Под крик Чернявского: "Дорогу Его Императорскому Высочеству!", десяток всадников, лишь немного придержав коней, промчали мимо постовых у театральных ворот и, выскочили на Липовую аллею. Великий князь, сопровождаемый своим наставником и начальником канцелярии Юрьевичем, а также гусарами из конвоя стремительно, но не переходя на галоп, пронёсся до самого дворца. Остановив разгорячённого жеребца, он спрыгнул на землю и, бросив поводья подбежавшему лакею, поспешил навстречу седовласому дворецкому.

— Куда? — Коротко спросил он.

— Её Императорское Величество в собственном саду, я провожу вас, Ваше Императорское Высочество, — неспешно произнёс степенный старик.

— Идёмте, Семён Алексеевич. Чернявский со мной остальные позаботьтесь о лошадях.

Разгорячённые, пытаясь не обогнать неспешного дворецкого, они направились влево вдоль дворцовой стены. Через узкий проход между Петропавловской дворцовой церковью и оградой они вышли к небольшому павильону, слева от которого, пересекаемый накрест двумя аллеями, находился собственный садик Марии Фёдоровны. На перекрёстке этих аллей возле вазонов стоящих на высоких тумбах, чуть ближе дворцу был установлен небольшой столик, за которым, расположившись на оттоманке, пила чай вдовствующая императрица. Всего одно свободное ажурное креслице указывало на количество ожидаемых гостей.

— Ваше Императорское Величество, наследник престола великий князь Александр Николаевич с сопровождающими, — неспешно продекламировал дворецкий.

— Ах, я рада вас видеть, — улыбнулась императрица. — Семён Алексеевич, вы наверно устали с дороги, сейчас вас покормят и предоставят комнату. Твоих гусар, mein Herz, тоже покормят и лошадей, я обо всём распорядилась. Проводи.

С последним словом она адресовала дворецкому взмах руки.

— Благодарю вас, Ваше Императорское Величество, — поспешил высказаться Юрьевич.

— Не задерживаю вас, а мы с Сашенькой попьём здесь чай.

Мария Фёдоровна улыбнулась и больше не проронила ни слова, пока дворецкий не увёл гостей, а стоящий неподалёку лакей не налил свежий горячий чай по чашкам. Саша с интересом наблюдал за происходящим. Наконец вдовствующая императрица лёгким движением руки отогнала от себя невидимую пушинку, и раздался топот спешащих удалиться людей, которые как оказалось, прятались за близлежащими деревьями и кустами. Лишь один молодой лакей, пробежав по аллейке к павильону, замер у него, настороженно глядя на вдовствующую императрицу.

— Я рада, что ты не отказал в моей просьбе приехать, — Мария Фёдоровна сделала глоток. — Не так уж часто тебе доводится бывать у меня. А скоро, возможно, более и не доведётся.

Саша открыл было рот, чтобы спросить, но замер, поняв, что это лишнее.

— Правильно, — улыбнулась Мария Фёдоровна. — Каждому отмерен свой срок. И как бы Иван Фёдорович не старался, божьего промысла изменить не дано никому. И хоть сегодня у меня прекрасное настроение, я не могу без озабоченности смотреть на твоё будущее.

— Я что-то делаю неправильно? — Поинтересовался Саша.

— На этот вопрос очень не просто ответить. Видишь ли... — Мария Фёдоровна задумалась, её пальцы принялись прощупывать ручечку чашки. — Ты очень похож на Павла Петровича.

— Я всегда полагал, что это Константин Павлович на него похож, я же...

— Ты не понял. Дело не во внешнем сходстве. Да и в ребячестве ты был совсем иным, но, последнее время, ты мне всё больше напоминаешь его...

— Тем, что я делаю?

— Как ты делаешь. Я уже предостерегала Ники, но нужно и тебе объяснить.

— Я слушаю, — Саша демонстративно отодвинул чашку, откинулся на спинку кресла и положил руки на подлокотники, принявшись поглаживать пальцами гладкое дерево.

— Хм, вот именно так... — задумчиво протянула Мария Фёдоровна. — Сколько я знала Павла Петровича, он всегда был человеком деятельным и умным. Помню, как он стремительно шагал по залам дворца, а адъютанты почти бежали за ним. Его цепкий и проницательный взгляд умел выделять важное. Он легко и милостиво награждал и мгновенно подвергал опале. Он быстро обретал интерес к делам самого разного рода и брался за них бодро и настойчиво. Как же ты похож на него... Он ставил всегда интересы службы государству выше прочих. А ещё он требовал такого же отношения от других, и за это его убили.