— Ты знал? Впрочем... Запомни, Саша, российский самодержец всевластен, но иногда оказывается бессилен перед кинжалами заговорщиков. Именно это напугало твоего отца при декабрьском бунте. Это помешало твоему дяде расправиться с убийцами Павла Петровича. Государь всегда должен помнить, что делами своими он не только прославляет Российскую корону, но и порождает недовольство и зависть в чёрных сердцах. А уж они найдут льстивые слова и деньги, чтобы смутить подданных.

— Хм, — Саша решил, что настало время. — Иногда и деньги не нужны. Думаю, что указ о трёхдневной барщине, разрешение телесных наказаний для дворян и обязание являться к службе сами по себе смутили благородных подданных без всяких льстивых слов и чужих денег.

— О! Но государство требует службы. Оно нуждается в том, чтобы укоротить благородных в их своеволии. Польские вольности тому наглядный пример.

— Несомненно, — кивнул Саша, — но умаляя вольности неразумно держать при себе людей ими пользующихся. Люди возле государя должны зависеть от его жизни больше чем от милости других людей. Очевидно, они должны быть либо подняты с низов, либо оторваны от далёкой родины и черпать своё благополучие из рук государя. Находящиеся же при дворе аристократы...

— Ха, — усмехнулась Мария Фёдоровна, — какой ты молодец. А вот тебе задачка. Есть большое сложное дело, и поставить в его главу требуется человека умного, имеющего добрую славу в схожих делах и могущего сказать веское слово. И кого ты поставишь, своего прелестного Чернявского? Он-то предан тебе душой, но глуповат. И опыта в сложных делах никакого и неучён. Да и слову его никто не доверится. Вот и оказывается, что на стоящее дело придётся назначать лучших людей. И чем дело сложнее, тем большую важность обретёт поставленный на него человек. В министерское кресло не посадишь штафирку. Министр нужен. А кресло даст ему не только заботы, но и власть, пусть и не очевидную. И вот проснувшись утром, ты обнаружишь, что возле тебя человек такой величины, что он от тебя и не зависит вовсе. И отнять у него дело нельзя, оно погибнет, и оставить нельзя...

— Остаётся лишь одно заставлять этих больших людей мешать друг другу.

— Вот этим и озабочены многие государи. Когда же они забывают, что главными деятелями должны быть ни они сами, а назначенные ими люди, то становятся вровень с ними. И тогда, рано или поздно, равные объединятся против государя.

— Хм, — Саша почесал подбородок, — получается, когда я лично пытаюсь вести дела железной дороги, то становлюсь вровень с Мельниковым или Кларком.

— В государственном совете есть такая традиция, по результату всех обсуждений предоставлять императору два мнения по какому-либо делу. Тогда государь имеет возможность поддержать одну из двух групп уважаемых господ. При этом совершенно не в традиции государю самому изначально высказывать своё пожелание. Не могут ли члены совета почувствовать свою ненужность? — Мария Фёдоровна сказала последнюю фразу со странной интонацией, что было не понятно вопрос ли это. — А может для того чтобы заранее не позволять им собраться на стороне иного мнения.

— Тем не менее, государю, уже имеющему решение по нововведению, неприлично будет не подавать его в государственный совет. Очевидно, хорошо бы иметь людей, которые от своего могли бы дать тему для обсуждения совету.

— Примерно так, — улыбнулась Мария Фёдоровна, — при этом желательно, чтобы было непонятно, что это воля государя. А знаешь ли, как твой отец был обрадован, твоим проектом по крестьянским делам. Ведь ты смог независимо от его воли взволновать обсуждение в государственном совете. Кроме того, участвуя в этих обсуждениях, наследник приобретёт опыт и единомышленников по различным вопросам. Но я хотела сказать другое. Выбирая между двух предложений, государь оказывается, как бы, над схваткой противоборствующих мнений. Он стоит над равными. Ты ещё мал, тебе нужно учится. Матвей Егорович твой наставник и в заводских делах стоит выше тебя, но замечал ли ты, что когда ты начинаешь с ним обсуждать заводские дела, вы становитесь более равными?

— Хм, пожалуй, но как же быть, если необходимо вложить свою мысль, в которой ты не уверен.

— Тебе же доводилось писать эссе на тему предложенную Василием Андреевичем?

— Выдать задание и потребовать предоставление отчёта?

— Так можно. Я рада, что ты приехал, — Мария Фёдоровна улыбнулась. — Надеюсь, у тебя будет возможность погостить у меня недельку. В Батово ты потом съездишь, а отсюда поедешь в столицу. У тебя ведь там манёвры готовятся?

— Да, — великий князь смутился, — хорошо, я погощу.

— Это славно, комнаты для тебя и твоих людей уже готовы.

26 июля 1828, Павловск

* * *

После обеда вдовствующая императрица уединилась в своей половине, чтобы поспать. Доктор Рюль как обычно сопровождал её. А молодой и непоседливый наследник престола, направился в парк. Перейдя по чугунному мостику речку, в конце аллеи он заметил Сперанского, неспешно бредущего навстречу.

— Надо же, Михаил Михайлович, — известил великий князь Юрьевича.

— Да, действительно. Очевидно, ваш законоучитель хотел бы спросить с вас. Кстати, хочу и я выказать своё неудовольствие. В своём дневнике вы совершенно не упоминаете о беседах, что ведёте с Марией Фёдоровной едва ли не по часу после завтрака и перед ужином. Василий Андреевич не раз наказывал вам вести дневник подробнейше, ибо мысли изложенные на бумагу приобретают более строгий порядок. Вам же, как будущему государю, надлежит следить за своим умом.

— Не совсем так, — покачал головой великий князь, — Василий Андреевич был обеспокоен проходящестью моих ребяческих впечатлений и советовал мне сохранять их на бумаге. Но вы правы я действительно был слишком ленив. Я непременно дополню свои записи.

— Прекрасно.

— Александр Николаевич, рад видеть вас, — широко улыбнулся Сперанский, приблизившись на десяток шагов, — Семён Алексеевич, здравствуйте.

Они поздоровались, перекинулись парой фраз вежливости, и Юрьевич поспешил оставить воспитанника наедине с законоучителем.

— Не ожидал вас встретить здесь, Михаил Михайлович.

— Выдалась возможность... — ещё раз улыбнулся Михаил Михайлович и добавил: — Мария Фёдоровна посчитала, что я редко беседую с вами. И я с ней согласен. Надеюсь хотя бы вы не чувствуете в этом недостатке большой беды.

— Я очень сожалею об этом, но виню только себя. Мои постоянные разъезды и заботы не позволяют быть подле вас достаточно долго, чтобы впитать знания и опыт. А потому, я рад мудрости моей бабушки.

— Вы становитесь слишком большим льстецом, мой милый друг, — улыбнулся Сперанский, — а я таким не буду. Я приехал поругать вас.

— И в чём же моя вина? — удивлённо вскинул брови великий князь.

— Хм, — законоучитель задумчиво потёр подбородок, — даже сложно выбрать, с чего начать.

— Кхе, предлагаю начать с конца, — усмехнулся великий князь.

— Извольте, мне стало известно о суде, что был вами учинён в Гатчине. Должен поинтересоваться вашими представлениями о правосудии.

— Что ж, это очевидно будет долгий разговор, предлагаю пройти к большому каскаду. Резвость бегущей воды способствует быстроте мысли.

— Извольте, так всё же. Известные мне подробности суда, смущают меня. Богиня Юстиция, слугой которой я прихожусь, очевидно, осталась неведома вам. Это не может печалить вашего законоучителя.

— Хм, мне кажется, богиня за долгие века видала суды и похуже. Впрочем, что же так смущает вас?

— Да, у богини есть меч, чтобы карать осуждённых. Но суд она вершит, взвешивая на весах дурное и хорошее, и ради беспристрастности глаза её закрыты повязкой. И это символ истинного правосудия. Но кто же клал камни на весы в Гатчине, чтобы смягчить участь подсудимых? А сам судья, истребовавший свои деньги, насколько был он беспристрастен? Какой же это суд?

— Ха-ха, никакой! — Рассмеялся великий князь. — Я рад, что вы сейчас задаёте мне эти вопросы. Ведь скоро первые гарнизоны займут свои места в Финляндии, и надо бы сейчас устранить все неясности с правосудием и законом. Но я не буду вспоминать богинь Юстицию или Фемиду, а также Эвномию или Дике. Оставлю это римлянам и грекам, а расскажу, чем представляется мне закон и правосудие. Но начну я с главного. С истины о том, что богом данная в руки императора Россия, являет собой землю обетованную. И всем другим предназначено примкнуть к ней воссоздавая эдемский сад. Но также истина и в том, что человек несовершенен и многое ещё предстоит ему преодолеть на пути обретения своего истинного назначения. Всех нас ждёт дело. Возглавляемые государем мы, все, должны служить проведению божьему. Каждый на назначенном господом месте. И я на своём, вершу свои ребяческие дела.

Они на некоторое время замолчали, и великий князь продолжил.

— Вы спрашивали, насколько я был беспристрастен. Я был пристрастен, но не денежный ущерб был тому причиной. Пострадало дело, и я ради него принимал решения. Судьба же подсудимых меня не заботит. Они поставили себя первее дела, я лишь вернул их туда, где им место. Нет личной наживы, похоти, своевластия, честолюбия ничего нет, это людские придумки, есть только дело. Вы спрашивали, кто бросал камни на чашу добрых дел, защищая подсудимого. Никто. Потому что это не имело никакого значения. На одной чаше весов был ущерб делу, и уравновесить можно было только пользой для дела. И нет здесь места ни состраданию, ни милости, ни снисхождению. Есть лишь польза и вред. Желаете называть это разбирательство судом, извольте, но это особый суд. Это не выяснение обстоятельств долга между двумя купцами. Право слово вверенному мне делу всё равно кто из них получит деньги. Это не разбирательство за побои между пьяными мужиками. Это особый суд. И одной стороной в нём выступает дело и все кто служат ему, включая судью, а другой тот отщепенец, что посмел против дела пойти. И цель суда возместить ущерб делу, судьба же людей лишь преломляется через неё.

— Нет, подождите. Всякий суд должен основываться на законе...

— Я сделал что-то незаконное?

— Вы указали запороть человека.

— Он был уличён в краже у малолетнего наследника престола, а это тоже, что в краже у моего отца, — великий князь остановился и, закатив глаза, монотонно забубнил: — Соборное уложение сорок шестого года, глава третья. Хм... А будет кто царского величества во дворе украдет что ни буди впервые, и сыщется про то допряма, и того бити кнутом. А будет того же татя с краденым в государеве дворе поймают в другие, и того бити кнутом же, да вкинути на полгода в тюрму. А будет тот же тать пойман будет с краденым в государеве дворе в третьие, и ему за то отсечь рука, чтобы на то смотря иным неповадно было воровати, в государеве дворе красти... Так вот, уличив кражу у государя нашего, на земле принадлежащей ему, как кражу со двора государя, я определил бить плетью. Наверное, стоило бить кнутом, но я полагаю результат будет один, а подсудимый может при долгой порке и вспомнит чего, про своих подельников. Так что, Эвномию я умилостивил. Ну а справедливость, же заключается в том, что ущерб делу восстановлен. Виновный выявлен, и больше воровать не сможет. А если ещё и подельников выдаст, то Дике будет несказанно рада, ведь это она нашёптывала невидящей Фемиде, чью голову рубить. Повторюсь, это не тот суд, в котором два купца тягаются друг с другом, и мы можем быть беспристрастными. Это суд по делам государевым, если угодно, и высшая справедливость заключена в том чтобы эти дела не пострадали.

— Что ж, вы полагаете, что необходимы два вида суда в одном государстве и это не приведёт к хаосу и неразберихе?

— Я уверен, что их должно быть даже больше двух. Я готов пояснить подробно, тем более что мы дошли и можем присесть, — великий князь показал на скамейку, стоящую на берегу Круглого озера, как раз в том месте, где впадал поток от каскада.

— Рад буду услышать.

Они сели.

— В чём основное назначение правосудия... — начал великий князь, указывая открытой ладонью на гладь воды, — его назначение заключено в том, чтобы имеющиеся неурядицы разрешались, оставляя у людей впечатление справедливого решения. Однако, представление о нём у каждого своё. Можно лишь выделить нечто общее для разных групп людей. Тем не менее, всё равно не будет ощущения единства мнений. Государство, создавая законы, не сможет учесть всех. Более того, являясь результатом замысла божьего, оно должно принимать законы с учётом допустимого пренебрежения этими мнениями в пользу замысла. И получится, что все установления делятся на законы государственного, общественного и частного интереса. Последние из них могут существенно разниться, поскольку учитывают мнение разных людей. Отсюда и правосудие должно вершиться по— разному. По каким-то делам закон должен ставить во главу угла дознание и возмещение государственного интереса, по другим частные интересы должны приноситься в жертву обществу, по третьим частные лица должны соревноваться между собой за представление своего интереса, а по четвёртым дела должны разрешаться и вовсе без участия закона на основе традиции и здравого разумения. Вот и получается судов должно быть не менее четырёх разных по своей сути. Опять же разбирательства вещь затратная, разделение же судов по видам и по уровням позволит поберечь людей и деньги.

— Я, ещё когда читал ваше эссе о народном благоденствии, обратил внимание, что вы бессудный отъём душ у владетелей обозначаете как нечто заурядное.

— Вы, очевидно, не заметили, что решения об изъятии душ из владения не бессудны. Решению предшествует необходимое для него разбирательство.

— Но оно не предполагает защиту владетелем своего права.

— Оно не предполагает самостоятельную защиту владетелем своего права непосредственно при разбирательстве, но он вправе предоставить доводы со своей стороны. Комиссар рассмотрит и примет решение.

— И он же осуществляет обвинение.

— Вы были не внимательны. Обвинение осуществляет податель жалобы. Либо дело может рассматриваться и в отсутствие обвинения.

— Это совершенно непонятно.

— Попробую пояснить. Комиссар выполняет функцию разбирательства и принятия решения по делу. Он выясняет все важные обстоятельства, оценивает их и принимает решение. Ровно так в любом судебном процессе действует судья. Защиту интересов владетеля осуществляет он сам, сообщая комиссару свои доводы. В случае, если дело возникло по жалобе, то жалобщик может привести свои доводы. Но комиссар не связан доводами сторон, он обязан сам выяснить все обстоятельства и принять решение. Именно в силу таковой обязанности дело может возникнуть и в отсутствие жалобы, когда комиссару иным способом станет известно о соответствующих нарушениях. Что здесь непонятного.

— В том то и дело, что всё понятно, вы устанавливаете совершенно неправосудную систему, в которой комиссар одновременно сам разыскивает нарушения, сам выясняет все обстоятельства и сам их оценивает. Такое сочетание совершенно неправосудно.