— Ещё до отъезда, я решил, что управляющим станет Гордей, но до сих пор я уверен, что он не справится с этой службой. Не исключаю, что попадётся на воровстве, но главное, порученное не сделает. Фома же мальчишка, на него надежда небольшая, ему бы выучиться. И понял я, нельзя их вдвоём оставлять. Надзор за ними нужен. Я сам не смогу в Батово жить, а издали управлять имением никак не возможно.
— И что же вы решили в итоге? — еле заметно улыбаясь поинтересовался Мердер.
— Ильина оставил постоем с негласным заданием, наблюдать и сообщать. Он и со старостой деревенским уже разговор наладил. И хоть формально он не управляющий, а просто на постое и прокорме стоит...
— А как же служба?
— Я шеф конвоя, мне и решать где рядовой мне нужнее. Думаю, он вскорости под себя все дела в Батово подомнёт.
— Но он на службе у государя, — уточнил, не скрывая своего удивления, воспитатель.
— Это мой "преображенец" и служить государю он будет там, куда я его поставлю, — заметив, что Карл Карлович воспринял такую аргументацию, великий князь дополнил: — лишь бы польза была. Всей этой троице дано указание сажать картофель и лён, для чего на семена и клубни отдельно выдано сто рублей. А так же велено ставить новый амбар, коровник и птичник, дабы к следующему лету завести скот и птицу. Впрочем, деньги я позже посчитаю, когда мне передадут планы будущих построек.
— Я бы предложил Вам, прежде чем строить посмотреть, что хозяева на соседних усадьбах сажают, какой скот разводят.
— Спасибо, я учёл их опыт, насколько успел ознакомиться с их делами. При этом я собираюсь и дальше изучать хозяйство соседей. Однако уже сейчас готов признать, что непосредственно сельским хозяйством заняты очень немногие. Видимо, это связано с бедностью земель. Также не многие заняты разведением птицы, но мне кажется, что быстрота, с которой птица набирает вес, должна сделать её разведение выгодным. Я хочу поставить мануфактуру для обработки льна. Как своего, так и соседей. Но это нуждается в тщательном обдумывании. По крайней мере, лён растят многие, видимо, он неплохо родится на этих землях. Что же касается картофеля, то полагаю необходимым его высаживание как можно в больших объёмах. И ещё как я заметил, почти никто не практикует высев трав для кормов. В этом году я не планирую заготовку трав, но в следующем обязательно буду намеренно засевать часть земель травами для кормов. Возможно так же, что специально для скота буду высаживать свёклу или репу, но я пока не изучил, как это делается. Но Фоме я нужные поручения выдал.
— Так Вы решили не только земледелием заниматься, но и промышленником стать, — улыбнулся Мердер, — похвально.
— У меня почти нет выбора. Прежние хозяева земледелием не занимались. Их доход был в торговле лесом. Да и многие соседи ставят владельческие мануфактуры, лесопилки да заводы. Землю же пашут в основном в крестьянских хозяйствах и стараются хлеб меньше сеять. Неудобная земля в тех местах. И Гордей говорит, Оредеж в этом не особенный. По всей Санкт-Петербургской губернии урожаи несравнимо хуже, чем даже в Новогородчине. Нет у меня выбора: лён, мясо, молоко и птица. Ну и картофель непременно.
— Хм, — лицо воспитателя стало серьёзным, — дела Ваши хозяйственные мне стали более понятны. Однако, надлежит заняться главным — вашей речью. Итак, встаньте ближе к двери. Слушать Вас будет государь, ваши учителя и приглашённые, всего человек двадцать. Поэтому помещение зала будет, скорее всего, не большим. Для примера представьте себя и двадцать человек слушателей в Лионском или Арабесковом зале. Наверно лучше в Лионском.
Мердер подошёл к воспитаннику и стал рисовать мизансцену, руками поясняя расположение гостей:
— Перед вами три ряда стульев, на которых сидят приглашённые государем гости и сам Император. Император сидит в первом ряду по центру. Слева от него Кочубей, справа Бенкендорф. Где то сзади расположился Шишков. А вот там в первом ряду у стеночки, в своём потёртом сюртуке сидит Канкрин. А вот здесь отец Серафим. Справа от Вас вдоль стеночки сидят ваши учителя. Ближе всех буду я, а сразу за мной Михаил Михайлович. Посмотрев на нас, Вы всегда сможете почувствовать полную поддержку. Слева от Вас, по той стене расположиться секретарь и два писаря.
Убедившись, что воспитанник проникся обстановкой, Мердер продолжил:
— Вы войдёте в залу вслед за секретарём, который представит Вас. Пройдёте вперёд и остановитесь в пяти шагах от государя и приветствуете его полным титулом и поклоном. После чего смиренно ждёте от государя разрешения начать. Вы получите его сразу, но возможно государь сначала захочет обратиться к гостям. Вы должны стоять, не меняя ни позы, ни выражения лица, и ждать высочайшего позволения, а получив его должны начать свою речь немедля, как только убедитесь, что государь слушает Вас. И Вы должны остановиться по первому его жесту. Впрочем, это всё очевидно. Теперь представьте, что государь дал Вам дозволение говорить. — С этими словами Мердер сел на стул в пяти шагах от наследника, закинул ногу на ногу и, сцепив руки на коленке, приготовился слушать.
"Есть ли у меня план?
Сначала введение. Пара благодарственных слов учителям. И в бой. О законах и заимствованиях иностранных порядков. Далее о деньгах. Потом самодержавной власти и представительных органах. И заключение, коротко повторяю выводы. Погнали наши городских."
Начав тяжело и немного сбивчиво, мальчик быстро втянулся, и речь его стала плавной, как это часто бывает с людьми, которые говорят о том, что их по-настоящему интересует. Постепенно вспомнились навыки прошлой жизни, и левая нога ушла слегка вперёд, а рука, очевидно вооружённая воображаемой шпагой, начала описывать замысловатые фигуры. Карл Карлович Мердер выслушал воспитанника с каменным лицом. Впрочем, под конец речи он уже был полон нетерпения. С трудом дождавшись от великого князя слов "я закончил", он произнёс ответную речь, начинавшуюся со слов "это совершенно не годится". Наследник с интересом наблюдал за поведением наставника, который явно отвергал всю науку публичных выступлений двадцатого века.
Первые слова Мердер произносил тихо и размеренно, не поднимаясь со стула и не меняя позы, но после, охваченный внезапным порывом, вскочил. Лицо его раскраснелось, а голос загремел. Некоторое время он стоял, отчаянно жестикулируя и призывая воспитанника, с одной стороны не произносить столь резких и осуждающих фраз, а с другой не произносить их столь расчётливо и холодно. Сама речь, по его мнению, должна содержать как можно меньше категоричных суждений, но произносить её необходимо значительно более эмоционально. Всё сильнее распаляясь Карл Карлович принялся ходить перед великим князем, чем напомнил ему о необходимости избегать статичности, раз уж он выступает без трибуны.
Воспитатель ещё раз выслушал наследника и, заметив ему, что он "молодец и старается внимать уроку", прервал репетицию до завтрашнего вечера. Мысли же великого князя моментально переключились на другое, завтра состоится представление польских егерей в конвой наследника. От этого события зависело, по мнению великого князя, многое. Недаром по дороге из Батово он держал совет с Юрьевичем, Щербцовым и Чернявским о том, как же встретить долгожданных гостей, славящихся своим гонором и нелюбовью к русской короне. Впрочем, разумно предположить, что в столицу были направлены те, кто вполне себе готов был мириться с русским засильем на родной земле, лишь бы иметь достойное жалование и продвижение в службе. Но стоило ожидать всякого.
21 апреля 1827, Гатчина
Каждое утро на площади перед гатчинским дворцом происходило построение роты лейб-гвардии гарнизонного батальона, после которого она заступала в караулы по дворцу и парку. Во времена гатчинского пребывания будущего императора Павла Петровича участие великого князя в построении было обязательным. Те времена давно прошли. И хотя по заведённой тогда традиции заступающие в караулы строилась на площади, уже никто ни ждал, что из дворца выбежит великий князь и лично осмотрит солдат. Рота просто стояла напротив главного входа, дабы проживающие во дворце царствующие особы, могли прямо из окон рассмотреть заступающих в караулы. Освоившись в Гатчине, юный наследник престола не спешил восстанавливать дедовы порядки, резонно полагая, что забот у него будет предостаточно и помимо личного участия в разводе караулов. Однако сегодня построение было особым.
Напротив главного входа в две шеренги в пешем строю стояли шестнадцать польских конных егерей. Слева от них под прямым углом к фронту поляков выстроился один взвод первой роты лейб-гвардии гарнизонного батальона, второй взвод встал за спинами поляков. Таким образом, конные егеря оказались охвачены своеобразным полукольцом, отстоящим от них шагов на двадцать. Перед поляками толпой сгрудились гусары конвоя, которые свободно перемещались по площади и разговаривали друг с другом. Человек пять из них были верхом. Такое поведение весьма удивило вышедшего понаблюдать за своим воспитанником Мердера. Удивление его было столь велико, что боевому офицеру в немалых чинах не удавалось сохранять обычную невозмутимость. Явно заинтересованный происходящим он отошёл к стене дворца, предпочтя всё же оценивать действо немного издали, чтобы все участники были видны. В отсутствие наследника, гусары конвоя стали для него предметом пристального изучения. Он не один был удивлён их поведением.
Великий князь появился на площади не из главного входа, как это можно было ожидать, а справа с бокового въезда. Он в сопровождении Чернявского и Щербцова въехал на площадь верхом. Тут же раздались команды:
— Равнение! Смирно!
— Na prawo patrz! Baczno??!
Впрочем, гусар конвоя эти команды явно не касались. Они почтенно замолкли и замерли каждый в той позе, в какой их застал выезд великого князя, но никаких попыток даже вытянуться во фрунт они не предприняли. Наследник остановился примерно в пятнадцати шагах от егерей. Сопровождающий его Щербцов спешился, а он продолжал сидя верхом осматривать своих новых подчинённых. Молчание длилось почти минуту. Вся площадь замерла, только гусары конвоя застывшие было при появлении наследника, теперь позволяли себе какие-то движения. Щербцов нашёл камешек и легонько отпихнул его ногой. Один из конвойных верхом на лошади, выступил на пару шагов вперёд. Чернявский потрепал холку своего коня.
— Презентуй бронь! — Дал команду великий князь и послал коня вперёд.
Неспешным шагом он проехал вдоль фронта егерей замерших "на караул", затем объехал их вдоль тыла и занял прежнее место. Поляки в своих тёмно-зелёных мундирах с красной подбивкой, белёных ремнях и с большими серебряными орлами на чёрных киверах выглядели красиво. К польской форме прилагались начищенные до блеска конно-егерские ружья русского образца и сабли в сверкающих ножнах. Все егеря были довольно молоды. Самым старым из них казался только подпоручик. На глаз ему было около двадцати пяти лет, хотя возможно его просто взрослила офицерская форма.
— Рапорт!
Унтер-офицер конных егерей вышел вперёд и замер в четырёх шагах перед наследником.
— Wasza Cesarska Wysoko??, specjalny pluton...
— Вы находитесь в Российской империи, извольте делать доклад на русском.
— Ваше Императорское Высочество, — с акцентом заговорил поляк, — Особый взвод гвардейского конного стрелкового полка Войска Польска в составе шестнадцати человек, прибыл в Ваше командование. Рапортовал гвардии подпоручик Тис Эдвард.
— Здорово, молодцы! — Громко приветствовал поляков великий князь.
Возникло лёгкое замешательство, но вскоре поляки собрались и нестройно ответили:
— Здрав жела, Ваш Им-пра-торс Вы-ство!
— Что-то молодцы, не очень бойки, — усмехнулся великий князь обращаясь к Тису, — надеюсь, в деле они покажут себя намного лучше.
— Не извольте сомневаться, Ваше Императорское Высочество.
— Ну, да, — насмешливо улыбаясь, согласился великий князь.
Ещё раз направив коня вдоль строя, он выбрал жертву, молодого парня стоящего во второй шеренге третьим слева, и, указав пальцем, приказал:
— Выстенп!
Рядовой вышел на три шага вперёд и замер. Перекинув ногу и спрыгнув с седла, наследник престола пошёл к солдату. Стремительно подбежавший гусар принял коня под уздцы и отвёл в сторону.
— По-русски говоришь? — начал допрос великий князь.
— Да, Ваше Императорское Высочество! — почти без акцента ответил поляк
— Как твоё имя?
— Вжосек Фелиx, Ваше Императорское Высочество!
— Давно на службе?
— Второй год, Ваше Императорское Высочество!
— Оружие к осмотру!
Взяв у рядового ружьё, великий князь долго и тщательно стал его осматривать. В своей дотошности он даже понюхал его. На первый взгляд оружие выглядело идеально. Следы от долгой поездки или мытья в виде влаги под курковой скобой он заметил. Следы длительного хранения в виде маленьких крупиц ржи на сочленении с ложем тоже нашлись. А вот следов масла и пороха заметно не было. Кремень был закреплён как-то криво, словно для проформы. Чем дольше он осматривал его, тем всё сильнее ему начинало казаться, что давно из этого карабина стреляли последний раз. Проинструктированный Щербцовым, великий князь убедился в том, что шомпол болтается в разработанном крепеже.
"Хорошо ещё бубенцы в приклад не вделал. Показушник. Надо его как-то расшатать..."
Скорчив недовольное лицо, великий князь протянул ружьё рядовому со словами:
— Саблю с ножнами к осмотру.
Последовало лёгкое замешательство. Забросить на плечо принятое от шефа полка ружьё Феликс не сообразил, и теперь оно существенно мешалось, норовя упасть на землю. Отцепить ножны одним лёгким движением не удавалось. Со стороны гусар раздался лёгкий смешок, который заставил молодого поляка ещё сильнее нервничать, что ему совершенно не помогало. Упрямые ножны не желали отделяться от крепёжных колец. Великий князь поднял левую руку с двумя выставленными пальцами и гусары моментально затихли. Наконец Феликс передал шефу саблю.
Хотя ничего интересного великий князь высмотреть не смог, но следуя советам Щербцова, демонстрировал въедливость. Не спеша вынимать саблю, он долго разглядывал ножны, держа их одной рукой возле устья. Затем резко дёрнул эту руку вниз, и сабля сама выскочила из ножен, примерно на треть. Хмыкнув, он наложил ладонь на эфес и освободил саблю от ножен на всю длину. Прикинув баланс сабли в руке, великий князь прищурившись посмотрел вдоль лезвия проверяя его ровность. Вынув белоснежный платок, протёр клинок и глянул следы на платке. Потом, сложив платок уголком, протёр стык эфеса и клинка. Осторожно пальцем оценил заточку на разных участках лезвия, проверил шат в рукояти и, ещё раз вертанув саблю в руке, бережно вставил её в ножны.
— Прими! — протянул он саблю поляку, отступил на три шага и, дождавшись когда он приведёт себя в порядок, скомандовал: — Заря-ЖАЙ!
Рядовой начал заряжать ружьё. Он уже насыпал порох на затравочную полку и стал перехватывать ружьё, поворачивая к себе дуло, когда грохнул выстрел. Ружьё брямкнуло на брусчатку и Вжосек с белым как бумага лицом , под хохот гусар, замер по стойке смирно. Развернувшись на каблуках, великий князь посмотрел на свой конвой. Хохот стих моментально, гусары вытянулись во фрунт. Чернявский, всё ещё сжимающий в руке дымящийся пистолет, выражением лица напоминал кота очерёдной раз распустившего занавески.
