— К сожалению, Александр Николаевич, — встрял в обсуждение Кларк, — о такой сложной ковке пока не стоит задумываться. Изготовление столь сложных форм может быть не оправдано при незначительном числе винтовок. Даже вырубная матрица, предложенная Иваном Григорьевичем, весьма не дёшева. Впрочем, в начале можно вырубать заготовку из полосы и без неё. Это трудоёмко, грозит браком, но для первых ружей вполне допустимо.
— Вы как всегда правы, Матвей Егорович, — улыбнулся Саша. — Однако крышка полки не так проста.
— Значительно проще чем кажется. Перенеся сюда полку, мы избавились от кнопки в крышке, заменив её подпружиненным флажком. Вот смотрите, — Гогель вставил затвор в ствольную коробку. — крышку можно поднять только в крайнем положении. Немного сдвинем затвор. И вот стенки коробки не дают крышке открыться. Закрываем затвор полностью. При спуске курка, он бьёт по флажку-ударнику поворачивая его вокруг оси. Оборотная часть флажка сделана молоточком и ударяет по скорострельной трубке.
— Я так понял, идею с толстостенной медной гильзой, имеющей сдавливаемую между затвором и стволом выпуклость вы полагаете оставить?
— Да, Александр Николаевич, на мой взгляд ваша идея более чем хороша в сочетании продавливания затвором путём упирания рукоятки о скошенный выступ.
— Выглядит прекрасно, — Саша взял в руки модель затвора, — Если не брать в расчёт курковую часть, то затворная группа состоит всего из десяти деталей. И только одна небольшая плоская пружинка. Мне представляется проще уже невозможно придумать.
14 сентября 1828, Санкт-Петербург
* * *
— Йеден зе мна, — распорядился великий князь, входя в Зимний.
— Sucha! — отозвался старший конвоя и, спрыгнув с коня, поспешил за патроном и сопровождающим его Юрьевичем.
Скинув с себя верхнюю одежду в своих кабинетах, наследник престола поспешил на аудиенцию к вдовствующей императрице. Кабинеты Марии Фёдоровны располагались совсем рядом, чуть ближе к дворцовой площади. Бабушка приняла внука сразу.
— Здравствуйте, гранд Ма, -поспешил в объятье бабушке Саша. — Я узнал, что вы с сестрёнками вчера приехали из Павловска, и поспешил сюда справится о вашем здоровье.
— Здравствуй, Mein Herz, спасибо, что обеспокоился. Очередную годовщину я непременно справлю. Впрочем, здесь я ненадолго. Надо будет вернуться в Павловск. Остались незаконченные дела, хотя ты-то меня понимаешь. А как твои хлопоты?
— Во многом успешно. Легион ушёл в Финляндию. Я сам скоро за ним перееду. Образцовые заводы строятся. Сейчас намечаю железную дорогу от Гатчины до столицы. Лодейнопольская верфь готовится к строительству первого катера. Моя команда в Болгарии, радует меня известиями. Даже американская экспедиция пока представляется весьма успешной. Жаль только, из Финляндии мне сложно будет следить за делами в Гатчине. А там очень много дел осталось. Полагаю до Рождества я разберусь с тем, кого оставить за себя.
— Тебе некого поставить в Гатчине за управляющего?
— Пока некого.
— Что ж, Я после Павловска собираюсь в Гатчину и помогу тебе найти человека.
— Благодарю.
— Не спеши. Я должна предостеречь тебя. Ты очень похож на Павла Петровича, а потому запомни. Это будет мой человек, под моим покровительством, и если внезапно ослеплённый гневом ты попробуешь необоснованно наказать его, я вступлюсь.
— Это понятно, но в свою очередь, я надеюсь, что он будет достаточно влиятелен и умён, чтобы решать дела в моё отсутствие и отвечать за них. А я буду строг.
— Что ж, — улыбнулась вдовствующая императрица, схватила пальцами внука за щёку и потеребила, произнеся: — Будь строг, будущий император. Ха-ха!
— Я постараюсь, — пытаясь удержать спокойствие, ответил Саша.
— Молодец, — внезапно посерьёзнев, сказала Мария Фёдоровна, — Но помни, какого бы замечательного человека я тебе не нашла, за ним надлежит внимательно смотреть.
— Несомненно, я озабочусь этим. Важно чтобы человек готов был сам вершить дело, не испрашивая у меня дозволения на каждый шаг. А уж как удержать его в пределах дозволенного, это отдельная моя забота.
— Да-а, и ты знаешь как?
— Тут нового не придумаешь. Он же будет не один. Вокруг него много людей, которые непременно донесут при малейшем поводе.
— Или без него.
— Или без него, — кивнул Саша, — но донесут. И у меня уже есть человек в Гатчине который будет эти доносы читать. А в столице есть человек что будет читать доносы на всех гатчинцев. И есть кому сравнить. Но главное не это. Собирать доносы дело не сложное. Изучать их лишь чуть труднее. Главное не позволить себе из-за краденой козы снять с места полезного для дела человека. Тут всегда нужно оценивать ущерб, даже самый фантастичный по доносам, и то насколько полезен человек на своём месте. Мелкие шалости придётся прощать.
— Всякий, почти всякий, человек имеет свой изъян, — философски заметила Мария Фёдоровна, — кто-то берёт из казны, кто-то берёт с людей, кто-то совращает маленьких девочек из крепостных, а кто-то и содомией балуется. У всякого есть свой грешок. Знать его необходимо, но казнить за него совсем не обязательно. Пока ты можешь предать его наказанию он будет твой весь. Но как только ты зашатаешься, он первый возжелает тебя убить. Люди же праведные или с неизвестными грешками часто неудобны. Они считают свою идею важнее твоего дела, и в любой момент могут испортить твои начинания.
— Они же могут быть самыми верными сторонниками, — уточнил Саша.
— Нет, идеи часто иллюзорны и знающему человеку легко разочаровать в них нашего праведника. И из преданного союзника он превратиться в лютого врага.
— Хм, и так не хорошо, и так плохо.
— А есть ещё восточные правители, что полагают надёжными лишь тех людей, чьи родственники содержатся в аманатах, — напомнила бабушка.
— Думаю, это даже на востоке не сильно удерживает в подчинении, в странах же проевропейских, где сын, зачастую, готов ополчиться на отца, а отец продать сына, это и вовсе скверное решение.
— Если вспомнить историю правящих домов, то и в Европе такое пытались делать, но оно не было залогом успеха. Если же ты хочешь представить себе верность твоих людей, определи, что они теряют при твоей смерти, а что приобретают. Благодарность за старые благодеяния стоит не много, а грозящие потери при смерти благодетеля рождают преданность. В то же время, если ты для своих людей стал постоянным источником неприятностей, судьба твоя незавидна.
— Гранд Ма, вы говорите, что я похож на Павла Петровича. Но я не могу понять плохо ли это?
— Ха-ха, Я и сама не знаю, Mein Herz. Он был слишком открыт сердцем. Любил приближать к себе людей. Но нрав его был не постоянен, и он легко гневался. Впрочем, и быстро отходил, но сделанного невозможно исправить. Вот и получилось, что люди прямодушные исчезали из его окружения, а остались лишь льстецы и подлецы. Это его и погубило. Они, уверившись, что со смертью государя не потеряют ничего, а лишь обретут спокойствие и безнаказанность за делишки свои, погубили Павла Петровича. Он, как и твой отец, верил в своё предназначение, но забыл, что не все окружающие ныне верят в божественный промысел, утверждающий государя. Это вольтерьянство хоть и порицаемо публично, но развратило души подданных. А сейчас Французская республика и Американские штаты для многих выглядят чем-то превосходным. А на деле... — Мария Фёдоровна махнула рукой.
— Вы так не верите в благость парламентов? — улыбнулся Саша.
— Они исходят из ошибочности мнения, что государство назначено быть исполнителем чаяний людей в нём живущих. Отсюда и появляется мысль, что для управления государством должны существовать какие-то представительства обозначающие эти чаянья. Фактически же это превращается в праздник стяжательства. Движимые им люди стремятся занять должности и удовлетворить прежде всего свои потребности. Многим это очевидно, но некоторые говорят, что, соревнуясь, эти корыстолюбцы будут мешать друг другу и вынуждены помогать простым людям, чтобы привлечь их на свою сторону. Наивные глупцы не понимают, что немногим договориться гораздо легче, чем всем. Олигархия не связанная никакой идей кроме собственного стяжания вот удел всех республик.
— А монархия?
— Государь поставлен божьим промыслом. Вся суть правления следовать ему, в меру своего понятия. Делать должное самому и заставлять других. Государство не создано для удовлетворения людских чаяний. Оно утверждено по божьему замыслу, и все мы служим ему. Возможно при этом подданые будут процветать, но могут и нести страдание, как испытание божье. Государь же не управляем корыстью, ибо и так, в силу своего положения, распоряжается всем.
— Право слово, Михаил Михайлович, иначе оценивает это.
— Я всего лишь, старая бабка, а он образованный человек, — улыбнулась Мария Фёдоровна, затем подняла указательный палец в верх. — Но, я твоя старая гарнд Ма, а он всего лишь избежавший вечной ссылки вольтерьянец, мечтающий научить тебя своим идейкам.
Поговорив с бабушкой ещё около получаса, Саша направился к сёстрам. Было бы неправильным не повидать их после столь долгой отлучки. И в Тёмном коридоре великий князь наткнулся на своего старого приятеля и тёзку Паткуля.
— Саша! -улыбаясь воскликнул наследник престола, — Здравствуй. Приехал вместе со всеми? Я рад, давно не виделись. Как твои дела? Наверное, скучаешь, с девчонками жить?
— Александр, здравствуй, — Паткуль не выглядел растерянным. — Теперь когда твоё обучение изрядно изменилось, я вместе с великими княжнами нахожусь под рукой Василия Андреевича. Скучать не приходится, но я завидую тебе. Ты занят настоящим делом. Я же не более чем ученик.
— Так, это дело поправимое. Хочешь я и тебя пристрою к делу. Мне нужен свой человек в гатчинском сиротском доме. Давай, ты будешь там учиться и надзирать за делами. Я же озабочусь, чтоб образование ты получил достойное. Конечно, Василий Андреич вряд ли согласится заниматься с тобой. Но настоящее дело само учит. Будешь при строительстве железной дороги или при госпитале. Забот много... — взгляд великого князя скользнул по одежде Паткуля. Он заметил товарный знак опеля на груди и осёкся. — Ты подумай, а сейчас извини, я спешу к княжнам.
16 сентября 1828, Гатчина
* * *
— Давайте посмотрим ваш стекловарный цех, — предложил великий князь управляющему Мариинского стеклянного завода Веддеру, — Последнюю партию глиняных сопл я видел в ракетном. Качество приемлемое... А вот как у вас со стеклом?
— С самим стеклом не очень хорошо. Вот извольте, — Заводчик открыл ящик стола, достал из футляра небольшую зрительную трубу и протянул её великому князю. — Это артиллерийская труба сделанная по вашему эскизу.
Великий князь взял в руки бронзовый цилиндр, длинной не более двадцати сантиметров и диаметром не более пяти. Окуляр регулировался под зрение. Саша подошёл к окну и поднёс трубу к глазу. Видно было плохо. Покрутив окуляр, он добился некоторой чёткости изображения, но остался им не доволен:
— Очевидно, стеклу не хватает прозрачности и однородности и ещё надо большое внимание уделить полировке стёкол.
— Вы правы, но всё зло в исходном материале. Гатчина богата торфяниками. Здесь не глубоко лежит неплохая глина для керамики. А вот песок здесь грязный и жёлтый. Для бутылок или фляг легиона годно. Их мы можем сделать для Вашего Императорского Высочества в самом значительном числе. Возможно, этот песок сгодится для дешёвого бемского стекла. Но для зрительных труб он совсем не годен. Мне представляются просто бессмысленным попытки получить здесь невозможное для нас качество.
— Придумайте способ очистки песка. Мне нужны зрительные трубы, и другого стеклянного завода у меня пока нет. Значит Вам придётся пытаться найти для меня рецепт стекла. Давайте посмотрим нашу опытную мастерскую.
Стекольный цех находился в самом дальнем углу завода, одна из его печей временами занималась для постановки опытов. За время пути Саша успел немного обдумать сложившееся положение:
"В чём-то он прав, песками Гатчина действительно не славится. Возможно, стоит уже сейчас озаботиться, чтобы поставить завод где-нибудь на Финском заливе или на Карельских песчаниках. Где-нибудь на ладожском побережье. А Гатчину оставить для производства фляг. Вот только надо бы найти человека, который в теме. Юрьевич может свести меня с кем-нибудь из императорского стекольного. Глядишь, они посоветуют что-нибудь стоящее. Нужно будет распорядиться."
Уже войдя в небольшое помещение стеклодувного цеха, он обернулся к Веддеру:
— Егор Христофорович, я по растерянности, не взял сюда зрительную трубу. Прошу вас сходить за ней.
— Хорошо, но э-э-э...
— Я не хочу доверять её кому-то другому и прошу вас принести её. Я надеюсь, вы подарите её мне перед моим отъездом.
— Непременно.
Посмотрев вслед удаляющемуся Веддеру, великий князь скомандовал конвою:
— Чсе порозмавек з працовниками. Нйеч никт ми нйэ пшешкадач. Йеден бить близко мниэ.
Двое конвойных вышли. Один из них направился следом за заводчиком. Великий князь поспешно оторвал от дела на вид самого пожилого рабочего.
— Здравствуй, как тебя зовут?
— Герасим, Ваше Императорское Высочество.
— Ты здесь за старшего?
— Не, здесь Никифор распоряжается. Кликнуть?
— Потом. Давно здесь работаешь?
— Так уж, годов пять.
— И сколько плавок в день обычно делать доводится?
— Тигля три. Можно бы и больше, да зачем.
— Стекло для зрительных труб здесь лил?
— Да, в этой печи.
— И сколько пробных плавок сделали?
— Да-к, четырнадцати хватило.
— А что так, песка не хватает? Соды? Или иного?
— Да не. Что делать не понятно. Вот Вашему Императорскому Высочеству. стёкла отлили для зрительной трубы. А что дальше-то делать.
— Ну так поганые стёкла-то, неужто сам не видишь.
— От чего ж поганые, обычные. Не чета французским, конечно. Да и финское стекло почище будет.
— Так сделай чтоб лучше французских были.
— Ну то подумать надо. Не так уж и просто.
— А ты подумай. Что нужно?
— Так это... Митрич! — Крикнул рабочий в глубину цеха. — Подь сюда!
— Не могу! — Раздалось в ответ. — Стекло встанет.
— Брось ты его! — крикнул великий князь и кивнул конному егерю.
Митрич, подталкиваемый конвойным, появился спустя пол минуты.
— Здравствуйте Ваше Императорское Высочество.
— Здравствуй, совет твой нужен. Как стёкла сделать, чтоб лучше французских, в трубу зрительную вставить.
— Так-ить, это сказать легко, — почесал уже седеющую бородёнку Митрич.
— Если не пробовать, то и не сделаешь никогда, — улыбнулся великий князь. — Вы-то пробовали добавлять чего или замешивать равномернее. Я смотрел ваше стекло прям с дымкой какой-то и мутно-жёлтое.
— Добавок мы не делали, но пробовали перегреть и разливать стекло не вязким, но потихоньку в тонкий слой.
— Идея не слишком хороша, — скривился великий князь, — стеклу явно не хватает прозрачности и без добавок это не решить. Что же до пузырей и прочего. Жидкое стекло надо перемешивать. Отливать достаточно большие листы или линзы и после обрезать наилучший участок и ошлифовывать форму. А ещё обязательно полировать....
