-Ладно, тогда по-другому. Давайте все присядем, нальём чаю. И вы расскажите, какие трудности есть у вас. После чего я предложу вам свою помощь. А если вы откажетесь, то выплатите мне восемь с половиной тысяч и больше я к вам обращаться уже не буду. Присаживайтесь, господа. Чернявский распорядись о чае.

24 января 1829, Санкт-Петербург

* * *

— Господин, Фридрих Гаут? — Поинтересовался великий князь у молодого человека что-то пишущего за столиком.

Для экспедиции в лавке Гаута купили пять карманных часов, и Саша решил навестить часовщика лично. Благо лавка на Невском проспекте была по пути из Ракетного заведения.

— Да, к вашим услугам, Ваше Императорское Высочество.

— Мои люди приобрели у вас не так давно пять карманных часов.

— Надеюсь, вы довольны приобретением.

— Часы прекрасны, но я не могу сказать, что доволен ими полностью, поэтому я здесь.

— Я сожалею, что не смог в полной мере оказаться полезным, но, надеюсь, вы дадите мне возможность исправиться.

— Давайте попробуем. Часы у вас получаются прекрасные, но я нуждаюсь в часах для лучшего выполнения службы моими офицерами. Потому одно из основных моих требований к часам, чтобы они были одинаковыми насколько это возможно. Мои люди купили пять ваших часов, но все они были разными по оформлению и возможно различаются и ещё чем-то. Я же нуждаюсь в часах с упрощённой отделкой. Их нужно много, поскольку мне предстоит снабдить ими всех офицеров легиона. Скажите, господин Гаут, вы могли бы изготавливать для меня простые достаточно дешёвые часы в количествах, исчисляемых сотнями штук. Возможно, вам потребуется для этого моя помощь, я готов принять необходимое участие в вашем предприятии.

— Сотни?

— В легионе более двух сотен самостоятельно действующих подразделений. Командиру каждого полезно иметь часы и не только часы.

— Хм, к сожалению, за год я делаю не более двадцати. Кроме того, я занят ещё и изготовлением особых астрономических и морских хронометров. Делаю по особому заказу напольные часы. Моя мастерская просто не способна изготовлять часы в таких масштабах.

— Возможно, вы могли бы взять подмастерьев. Я готов предоставить вам с десяток толковых мальчишек. Они и могли бы делать часы под мои надобности.

— Ах, нет. Я не беру учеников.

— Почему?

— Ученики не только не упрощают работу, но и требуют дополнительного времени от мастера. Им невозможно поручить никакую работу, оставив без надзора. Я же слишком занят. Скоро ожидается выставка, на которой я намерен представить свои лучшие работы. У меня совершенно нет времени возиться с подмастерьями. Понимая потребности Вашего Императорского Высочества, я осмелюсь рекомендовать вам московского часовщика Ивана Толстого или Ивана Носова из Московской ремесленной палаты. Им вполне привычно поручать работу подмастерьям.

— А вы не намерены расширить свои навыки в этом деле? — с усмешкой поинтересовался великий князь.

— Если бы я только мог, Ваше Императорское Высочество, но многочисленные заботы не оставляют для этого никакой возможности.

27 января 1829, Санкт-Петербург

* * *

Не смотря на аншлаг в Каменноостровском театре было непривычно малолюдно. Всё дело в том, что на премьеру пьесы "Быль о Евпатии Коловрате" места в партере великий князь оставил за легионерами, направляющимися в экспедицию. Солдаты должны были подойти точно к определённому времени и ожидать снаружи театра. В фойе общалась лишь немногочисленная публика с балконов.

К великому князю подошёл Глинка.

— Александр Николаевич, а если государь переменил своё решение?

— Не беспокойтесь, Михаил Иванович, меня непременно известят. Пока же необходимо ожидать.

Почти одновременно с этими словами в фойе влетел Чернявский и коротко бросил: "Скоро".

— Дайте звонок! — громко скомандовал великий князь. — Легиону занять свои места!

Служитель театра с колокольчиком стал обходить фойе и приглашать господ занять места. А в это время синхронный топот солдатских башмаков мерно приближался. Колонна в четыре ряда подошла к боковому входу в партер.

— Стой! — гаркнул Зейд. — Обер-офицеры, вперёд!

Он подождал пока обер-офицеры войдут в партер и встанут в нужных местах.

— Слушай! Справа по одному вперёд, ма-а-рш! — и уже наблюдая как рядовые проходят в зал, принялся напутствовать: — Не плевать, не курить, не разговаривать. По нужде молча вставать и подходить к двери. Внимательно слушать приказы. Помните, чему учили.

В зале солдаты попадали под команду других обер-офицеров, которые определяли им место. Псоадку легионеры успели закончить значительно раньше господ на балконах. "Дисциплина великая вещь" -подумалось великому князю, когда он садился боком к сцене на свой отдельный стульчик на краю концертной ямы. Наконец, почти все посетители заняли свои места. Все ожидали главного зрителя. В центральной двери в партер мелькнул Чернявский и махнул рукой великому князю. Последний подал условный сигнал.

— Приготовиться! — рявкнул Зейд.

Весь зал замер. Наконец на центральный балкон вышли император и императрица.

— Встать! — раздалась команда.

Солдаты легиона дружно встали и развернулись к государю. Раздались приветственные звуки музыки, написанной Глинкой по просьбе великого князя. И в меру нестройный хор мужских голосов запел:

— Боже, Царя храни! Сильный, державный, Царствуй на славу, на славу нам!...

"Хор прекрасен уже тем, что если кто-то сбивается или забывает слова, то остальные две сотни глоток вытащат его из ступора. Заставят допеть в унисон, всё как репетировалось. В этом является сила коллектива..."

Когда песня окончилась по залу раскатилось непрерывное: "Ура-а!". Остальная публика находилась в замешательстве. Кто-то поспешил примкнуть к кричащим солдатам, но большинство изумлённо переглядывалось. Император смущённо улыбнулся и жестом призвал всех сесть. Затем он сказал: "Можно начинать, господа." и рукой поманил к себе наследника престола. Саша поспешил к отцу. Когда он оказался в императорской ложе, на сцене старец ещё только рассказывал молодому писцу обстоятельства бытования Рязани до Батыева нашествия.

— Хорошо, получилось, — отметил император. — Слова я узнал, а кто сочинил музыку?

— Господин Глинка, Михаил Иванович. Он же автор музыки к спектаклю.

— Пригасите его завтра в Зимний, — распорядился император, адъютанту. И вернулся к разговору с сыном: — А твои мужики не привычны к театрам, сидят не шёлохнутся.

— И славно, возможно тогда в их душу глубже западёт мысль, что не самое страшное умиреть за родную землю.

— Оставим на время разговоры. Спектакль не долгий, всего в одно действие. После сопроводи нас до дворца.

29 января 1829, Санкт-Петербург

* * *

Пройдя в Казанский собор, великий князь попросил служку провести его к митрополиту. Серафим принял наследника престола в своём кабинете и после благословения поинтересовался:

-Нечасто Александр Николаевич вы изволите навещать меня. Очевидно, важное и неотложное дело привело вас, присаживайтесь.

— Простите меня, владыка, если моё невнимание показалось вам оскорбительным. Должность моя не оставляет мне времени на беседы с умными и интересными людьми. только на дела. И из-за них я здесь.

— Вот как, и какие же заботы привели вас?

— Мария Фёдоровна, добрая ей память, — великий князь перекрестился, — вверила моим заботам Гатчинский и Павловский уделы. С одобрения государя, я создаю в уделах особую службу для помощи бедным и беззащитным. И в этом деле я уповаю на помощь церквей всех исповеданий.

— И чем же вам может помочь церковь?

— Два дела у меня есть для местных приходов. Первое и основное стать собирателями чаяний народа, дабы передать их для разбора в созданную мной комиссию. Ведь кто кроме батюшки может быть настолько близок к прихожанам, знаком с их бедами и в тоже время грамотен, чтобы помочь донести их беду до моих ушей. Это же посредничество послужит и большей уважительности к церкви как к собирателю народных чаяний.

— И чем я могу вам помочь? Возможно, Синоду стоит высказать наущение по этому поводу?

— Ах нет, я не хотел бы чтобы это имело столь официальный вид. Вполне было бы достаточно, если бы высказались сами по этому поводу, например в ответ вопрос какого-нибудь приходского священника. А так же я уповаю на ваш авторитет среди священников других исповеданий.

— И всё же я не понимаю, почему вы не хотите, чтобы синод указал?

— Я, как владетель земли, сам добьюсь, чтобы священники делали то, что мне нужно. Необходимо лишь чтобы иерархи церкви одобряли моё начинание с пониманием той пользы, что мои хлопоты несут людям, церкви и государю.

— Что ж полагаю, с православной церковью у вас не будет затруднений. Римско-католическая духовная коллегия также поможет вам. Государевым проведением лютеранская церковь тоже объединена, хоть за прошедший десяток лет не все приходы к этому привыкли. Они слишком самостоятельны. Но что вы будете делать с людьми старого обряда, я не могу себе представить.

— Это не так важно. Церковь, действующая во благо людей и государства, получит все должные преимущества, в том числе и в глазах людей. Те же, кто не захочет выступать посредником между людьми и мной лишь поставят себя и своих прихожан в более уязвимое положение.

— И что же вы намерены делать с полученными жалобами?

— Перестроить жизнь в уделах так, чтобы этих жалоб стало меньше. Но для этого мне крайне важно доподлинно знать какие беды нависают над моими людьми.

— Богоугодное дело, — кивнул Серафим, — а каково же второе?

— Со вторым я пока намерен немного повременить, но в будущем при всяком приходе помогу священникам открыть небольшую школу для детей прихожан. Ибо совершенно очевидно, что познание слова божьего нуждается в прилежном его учении сызмальства.

— Это потребует денег.

— Я знаю, потому и полагаю несколько повременить, слишком многое нужно обдумать. Деньги я дам.

— Что ж, это, действительно, достаточно сложно, — Серафим почесал бороду, и улыбнулся. — Я буду рад, если ты, мой милый друг, опишешь мне свой план во всех подробностях.

1 февраля 1829, Сестрорецк

* * *

Снег слепил глаза, мешая разглядеть установленные на льду Финского залива мишени. Впрочем, ветерок нагонял облачка, обещая хоть на время закрыть солнце. Государь, с утра гостивший на Сестрорецком оружейном, собирался быть на стрельбище примерно через пол часа. А сейчас заканчивались последние приготовления к стрельбам. Рубеж для ружей был полностью оборудован. В четырехстах шагах от него был отстроен двойной габион уменьшенной высоты, за которым расположились пять мишенных дощатых щитов три фута шириной и шесть высотой. Так выглядели легионные ростовые мишени. На тысячи шагах мишени установили за одинарным габионом. На полутора тысячах впопыхах сколачивали вместе мишенные щиты создавая единую стенку длинной шесть метров и суммарной толщиной в три дюйма. Великий князь был озабочен зрительными трубами на наблюдательном посту, организованном на береговом холме в трёхстах метрах от стрелкового рубежа. Он проверил крепление их на треногах и угол обзора. Трубы закрепили жёстко, направив каждую на свой объект. Две для наблюдения за стрелками. Одну за первыми мишенями. Две за вторыми и ещё одну за третьими. Рядом топтались кони впряжённые в возки, для того чтобы государь мог лично подъехать к каждому мишенному щиту.

Стрелковый рубеж, оформленный в виде бревенчатой стены, оживился. Это наряды выносили и устанавливали крепостные ружья. Подъехали две повозки с патронами. На первую дистанцию предполагалось потратить по двадцать выстрелов на ружьё. На третью по тридцать и на последнюю по пятьдесят. Так были распределены доступные пятьсот выстрелов. Минут через десять солдаты замерли в ожидании дальнейших распоряжений. Дронт прохаживался между ними и, очевидно, ещё раз напоминал порядок стрельбы. Сегодня он командовал на стрелковом рубеже. Сигнальщики с большими флагами заняли свои места и подали первые сигналы о готовности. И буквально спустя минуту из-за прибрежных хибар показались всадники и возки. Государь изволил быть.

Император был сдержан и деловит. Быстро осмотрев наблюдательную площадку и заглянув в зрительные трубы, он удовлетворённо кивнул, и коротко бросив: "К стрелкам", вернулся в возок. Сопровождающая его свита, только успевшая расползтись по площадке, поспешила занять места, чтобы догнать уже спешащего к стрелковому рубежу императора. Великий князь вскочил в седло, но нагнал отца только возле рубежа. Государь энергично выпрыгнул из возка и, ответив на приветствия, занял место первого номера. Не уверено он пристроил приклад в плечо и попытался расположить руки. У него ничего не получалось.

-Дозвольте, государь? — поинтересовался великий князь и тут же распорядился: — Семёнов, покажи.

Николай Павлович кивнул и встал, наблюдая как первый номер второго расчёта укладывает ружьё в плечо. Левая рука при этом поддерживала приклад в плече снизу, а правая легла на рукоятку возле спускового крючка. Такая прикладка к ружью была заимствована великим князем у противотанковых ружей двадцатого века, когда он, стремясь облегчить ружьё, отказался от традиционного деревянного ружейного ложа. Подпружиненный плечевой упор оказался единственной деревянной деталью ружья. Но вкладывать его в плечо стало непривычно для местных. Первые номера потратили не мало времени, привыкая к такой вкладке. Император попробовал повторить за Семёновым. Поморщился.

— Не удобно, — заключил он.

— Дело научения, — ответил великий князь. — Семёнов, что скажешь? Тебе удобно?

— Привык Ваше Императорское Высочество ! — гаркнул стрелок. — Первое время всем было не удобно. А сейчас, думаю, что лучше и быть не может.

— Заряжание покажи, — распорядился великий князь.

Сначала Семёнов правой взвёл рукой курок и затем ударом вверх по рукояти повернул затвор и дёрнул его на себя. "Патрон" — скомандовал он, и заряжающий поспешно уложил веретёнообразный патрон в затвор. Семёнов сдвинул рукоять вперёд и резким ударом загнал рукоять вниз. Он открыл полку для скорострельной трубочки, и получив её от заряжающего, уложил и закрыл полку.

— Готов, — отрапортовал Семёнов.

— Тогда начнём, — распорядился император.

Великий князь кивнул Дронту и тот дал команду "Заряжай". Когда все пять ружей были готовы к стрельбе, император махнул рукой, и раздался залп. Позиции на пару секунд заволокло дымом, но ветерок довольно быстро снёс облако. Император приказал доложить о попаданиях. Минут через пять прибыл адьютант:

— Ваше Императорское Величество, все пять щитов пробиты. На расстоянии четырёхсот шагов пули пробили двойной габион и щиты из дюймовых сосновых досок.

— Хорошо, — кивнул император, — Сколько выстрелов намечено?

— На эту дистанцию ещё по девятнадцать, Ваше Императорское Величество! — отрапортовал Дронт.

Ещё раз пронаблюдав за заряжанием ружей, государь направился к наблюдательному посту. Император безотрывно разглядывал в зрительную трубу действия стрелков, а когда намеченные двадцать залпов отгремели, затребовал результаты. В габион, имевший общую протяжённость около шести метров и высоту около полутора, попали все сто пуль. Пробило девяносто шесть. В Мишени попало и пробило восемьдесят четыре. При стрельбе на тысячу шагов государь наблюдал за тем как пули разрушают габион. Из ста пятидесяти пуль в габион попало сто двадцать четыре. Пробило сто двадцать. Поразило мишени семьдесят восемь. При стрельбе на полторы тысячи шагов государь уже не прибегал к помощи труб а просто задумчиво наблюдал за стрелками. Из двухсот пятидесяти пуль мишенную стенку поразили сто семьдесят две, но все они пробили три дюйма сосны насквозь..