Зверь Лютый. Книга 19. Расстрижонка

В смысле: рук — на стол.

Положение рук его не устраивало — он дёрнул.

Безрезультатно: руки — под лавкой, лавка — под попой. Под его, массивной такой, знаете ли, кормовой... Перепугался, взбесился, заревел, рванул и встал.

Вместе с лавкой. И всеми на ней седоками.

Вратибора я поймал в последний момент.

Просто инстинкт сработал — как у хамелеона на пролетающее. Только не языком.

Остальные "седоки" ловили сами. Пол. Кто спиной, кто затылком, кто... другими частями тела.

Все кричат, слуги орут, охрана визжит.

Половцы — что возьмёшь, у них боевой клич такой... визгливый.

"Портос"... бедняга. Выпрямится не может, стоит, над столом согнувшись. Поскольку руки — в ж... э... в между ног. И орёт прямо в лицо сидящей, по другой стороне стола, княжеской семье.

Старшенького, Изяслава, которому этот ор со слюнями прямо в лицо, от неожиданного акустического удара — с лавки снесло, только сапоги над столом воздвиглись.

Соседа его, братика Мстислава, пестун с лавки сдёрнул. Очень корректно. С точки зрения безопасности. А вот по критерию: соприкосновение тыковки княжической с полами каменными... не очень. Ещё одна пара красных сапог над столом торчит — пятками болтают.

Сам пестун — бывалый, видать, мужичина — ножичек нулевого размера вытащил, в сторону "Портоса" — потыкивает, голоском матерным — порыкивает. Хорошо — не достаёт. В смысле: ножиком. Так-то по ушам... всем.

Тут "Портос" меняет тональность рёва из чисто удивлённой на более целенаправленно озлобленную. И начинает этой дубовой лавкой, освободившейся от всех задниц, кроме его собственной, изображать... хвост райской птицы в период добрачных игр.

Не в смысле: свернуть-развернуть, а в смысле: поверни налево — поверни направо. И — покрасоваться. Во я какой! Краше меня в мире нету! А хто бачил краще — хай повылазит!

Я уже говорил, что "нахлобучивать" от слова "клобук"? Во-от...

Как "Портос" скамейку из-под всех выдернул, так Федя с неё и слетел. Хорошо слетел: стук затылка епископского об полы белокаменные — я и в общей суматохе расслышал.

Такой... внятно дубовый стучок был. Со нежным звоном от эмалей, херувимов, бриллиантов и панагии.

Ну и оставался бы там! Так нет же! Он же епископ, ему же больше всех надо!

Второй-то духовный с первого раза лёг по-покойницки. Вытянулся вдоль стеночки, ручки на груди сложил, пятки — вместе, носки — врозь, и молится втихаря. А Федя вставать вздумал.

Высунулся. Весь в этой своей... панагии. На клобук нахлобученной. А тут навстречу... "хвост райской птицы" на развороте. При выходе из виража типа "плоская бабочка". Сверхзвука ещё нет, но уже жужжит. Тесина дубовая в хайло мерзопакостное.

Ёйк... И, с обоснованной паузой на долетание — юкк-гхх-кха!

Снова: характерный деревянный стук человеческого черепа об полы белокаменные. И индустриальное шипение от проездки обильной плоти человеческой — по оным же.

Помните ли вы, как с помощью наждачной бумаги отучить кота вытирать задницу об ковёр? — "...До батареи только глаза доехали". Тут центрального отопления нет, а так-то...

И — стихло. Жаль — не покатилось.

Куколь на голове — хорошо. Но — мало. Надо и в голове хоть чуток иметь. А то — отвалится. Вместе с выхухолью.

Ой, виноват! — С куколью!

Глава 406

Это — на том конце стола. А на этом — сидит одинокий девятилетний ребёнок. С выпученными глазами, распахнутыми зубами и растопыренными руками... Потому что надо спасаться.

Куда-то.

Наверное.

Но старшие ничего умного не говорят.

Глебушка, дитятко. В такой момент взрослых лучше не слушать. Они такого наговорят... матом. Потом всем стыдно будет. Иди ко мне, деточка. А то наставник твой, сука обряснутая, под стол спрятался, оставил ребёнка одного-одиношенького. "На поле битвы роковой".

"По полю лавки грохотали

Прислуга шла в последний бой...".

Иди-иди, не бойся. Ментор твой теперь не скоро выть перестанет. Нефиг было гениталии свои менторские по сторонам разбрасывать, когда я мимо гуляю.

"Портоса" слуги сбили, вшестером на него залезли, прижали к столу. Из прочих человек пять-шесть — кто плашмя лежит, кто в раскорячку по государевым палатам ползает.

Как же там, в былине, про Илью Муромца? — Махнёт, будет — улочка, отмахнётся — переулочек? Так у Ильи по тексту — булава! А здесь-то просто лавка! В крайне неудобном захвате руками между ног.

Я — в восторге! И — в умилении! Какие могучие люди живут у нас на "Святой Руси"!

"Богатыри! Не вы!".

Вот теперь — "да", вот теперь верю! Про Добрыню Никитича. Что смог лыжной купальной шапочкой с песком речным — Змею Горынычу три головы отшибить. Или — девять?

У нас ведь всегда так: вроде и нет ничего в руках, а зашибём насмерть. И своих, и чужих. Типа как ушуйные сенсеи. Или правильно — ушуёвые?

Как-то приутихло малость. Пауза в боевых действиях. В смысле — все выдохлись.

Только мы с Глебом — я его на руки от этой возни подхватил — друг на дружку перемигнулись-улыбнулись, как слышу язвительный голос князя Андрея:

— Что ты резов — я и прежде знал. Дальше-то чего?

Вот же, факеншит уелбантуренный! Государь природный. Эз из. Такому хоть кол на голове теши, а он всё государничает! Или правильнее — государит?

У всех — морды перекошены, волосья — дыбом, кафтаны — вперекосяк, сапоги — всмятку, а этот — будто и не было ничего. Только ноздри глубже видать. Ракурс у них, знаете ли... улучшился. С панорамностью.

Кистей его рук из-за стола не вижу, предполагаю, что он ими чего-нибудь железное жмакает. Не то — меч святомученический, не то — посох сыноубийственный. Но на морде лица — ничего. Кроме лёгкого раздражения от всеобщей бестолковости, безалаберности и, где-то даже, халатности. Но — ещё не преступной.

— Так... Это... У нас же ещё подарки есть! Сща-сща! Сейчас дальше вручать будем. Что положено — откатаем, а там — хай воно горит... Только этого... медведя с дубовым хвостом отстегну. От хвоста. Ой... Оп-па... Парни, никто ключика от наручников не видал? А? Эй, отроки, вы такого ключика маленького плоского не находили? Может, выронили, пока сюда по дворцу шли? Или во дворе? На крыльце? А у коновязи смотрели? Беда, княже, расстегнуть-то и нечем.

Андрей мне просто не поверил.

Зря. Нет, мне, конечно, лестно, что Суздальский князь — сам Боголюбский! — абсолютно уверен в моей организованности, предусмотрительности и перфекционизме. Что я ничего забыть, упустить, потерять — не могу физически по определению. Но...

"И на старуху — бывает проруха" — русская народная мудрость.

Мне, однако, больше нравится чуть другая формулировка:

"И на Машку бывает промашка".

Поскольку была у меня одна знакомая... Вот именно с таким прозвищем. У которой случались "промашки". Которые доставляли нам "краткие мгновения взаимного удовольствия". Ну, вы поняли.

Тут промашка — чисто моя собственная. Удовольствия — не доставляет. Я, и правда, так закрутился за последние дни, что не помню — брал от наручников ключик, или нет. Вроде — был. Может, и выронил где по дороге. В этом бардаке — в усадьбе Лазаря — не только ключ — голову потерять можно. Кстати — вчера так чуть и не случилось.

Непринципиально: в усадьбе ещё есть. Я ж рассказывал: у меня всё хорошее делают сериями. По два, по четыре, по шесть, по восемь... А ключи на серию — одинаковые. С учётом, конечно, той степени отсутствия стандартов одинаковости, которая свойственна средневековью вообще и "Святой Руси"...

Так. Про это я уже много...

Тут до "райской птицы с дубовым хвостом" дошло, что "хвост" — это надолго. Как бы не навсегда.

Честно скажу: я не знаю, почему никто не сообразил, что ножки у лавки можно сбить, а саму доску просто продёрнуть между скованных рук. Понятно, что "Портос" так бы и остался с руками в паховой области. В полусогнутом состоянии, как тот либераст после общения с английским "бобби". Что, безусловно, немедленно вызвало бы в городе массу домыслов и слухов. По теме: а что это он там ручонками своими шаловливыми...?

Но было бы уже легче.

Тут "хвостатый медведь", отдыхавший в руках шести дюжих стольников мордой в квашенной капусте, взволновался. И встал. Не с колен, как вся наша Родина, а чисто со стола. Но остальные — сразу легли. Под стол. И он пошёл на нас в атаку. В смысле: поискать свой отпиральный ключик. Крутя своим деревянным хвостом, как Ту-95 Bear пропеллером на взлёте.

Вспомнил! Я вспомнил, что мне срочно нужно сделать во Всеволжске! К следующей зиме обязательно надо построить аэросани! Реки у нас — широкие, лёд — ровный. Обязательно! Вот с таким пропеллером в хвостовой части!

К этому моменту Сухан, в рамках моих негромких, но весьма эмоциональных инструкций: "кидай нафиг! фигачь в морду...!" — поставил на пол ящик с ещё не вручёнными подарками, подошёл к "медведю" — хотя скорее наоборот. В смысле кто к кому подошёл. И сделал антрекот.

Ой, виноват! — Апперкот! Как Ноготок в бытность нашу в Пердуновке учил и показывал неоднократно.

Матерный рёв "райской птицы", близкий по мощности к звучанию четырёх, парных, четырёхлопасных, соосных, противонаправленных, с переменным шагом, фиксируемому акустиками подводных лодок в погружённом положении... резко оборвался лязгом челюстей. И продолжился грохотом сносимой в полёте мебели. Заключительный аккорд состоял в знакомом уже деревянном стуке не вовремя поднявшейся головы Ростовского епископа. Звук был редкостный — тройной. Но не эхо.

Я уже про Змея Горыныча вспоминал. Так там же — три головы! Каждая издаёт свою ноту. При ударе. А былины фиксируют и много-клавиатурные модификации с девятью и двенадцатью. Как ксилофон.

Отнюдь — здесь стукальный инструмент был один. Сначала прилетело дубом сверху, потом поймало камнем снизу. И жизнеутверждающий финал в форме "ляп" — седалищем "райской птицы". На три тона.

В наступившей тишине, мы с Глебом, сидевшим у меня на руках, посмотрели друг другу в глаза и радостно улыбнулись.

Да уж. Погуляли. Забавно.

Андрей задумчиво осматривал свою, недавно столь уютную, чистенькую, а теперь частично разрушенную и тотально забрызганную разным и разноцветным, малую княжескую трапезную.

В его глазах я прочитал перефразированный куплет из советской эстрады в задушевном исполнении Марка Бернеса:

"Мне б тебя убить бы надо,

Гадское создание.

Что одним своим приходом

Разрушает здание".

А князь-то у нас — того... Очень выдержанный человек, просто джентльмен. Чувствуется половецкое воспитание маман. Невыдержанные не-джентльмены — в степных шатрах не выживают. Вместо советских стихов он просто приказал:

— Приберите тут. Тысяцкого... освободите.

Встал и пошёл мимо всех к дверям. Своей обычной шаркающей кавалерийской походкой.

— Э... Княже! Андрей Юрьевич! А как же... а другие подарки? У нас же вот ещё! Вот ещё два ящика всякого разного...

Андрей внимательно посмотрел на моё взволнованное, дышащее пионерским энтузиазмом, лицо.

Братишка! Я ж такой! Я ж могу "Дедом Морозом" в любое время года! Отморозить...

Он задумчиво перевёл взгляд на потолки. Что?! Здание не застраховано?! Как же можно?! Звать Ваньку-лысого в гости и предварительно не застрахериться?! Или правильнее — застрахуяриться? Вопиющая безалаберность и преступная непредусмотрительность!

— Позже.

— Э... Постой. Как же... А списочек надобного? У меня ж — аж горит! Не, мне никак... Государь! Всеволжску надобна помощь князя Суздальского. Очень. Нынче.

Суетня в моём голосе пропала, как только я понял, что "назад дороги нет": мне нужно решение князя по нескольким материально-техническим и организационно-политическим позициям. И я отсюда без этого не уйду. Разнесу эту белокаменную халабуду пополам, но не уйду. Потому что, если я, всё-таки, уйду отсюда с пустыми руками, то я найду другое место. Чтобы нагрузить ручки свои — разным всяким надобным моему городу. И это будет уже совсем другая история. Не в смысле АИ, а в смысле меня лично. Хотя и АИ... тоже достанется.

Андрей, уже дошедший до дверей, тяжело, всем корпусом повернулся ко мне. Потом медленно оглядел пейзаж в трапезной.

"Там, в княжеских палатах,

Как в поле боевом,

Лежит живой на мёртвом

И мёртвый на живом".

Летальных исходов, вроде бы, нет, но "павшие" — имеются. И некоторые — вставать не хотят, "павшими" им лучше.

— Ключника, скотника, писаря — ко мне.

И пошёл. Даже не оглянулся. А куда я денусь? Сам на цыпочках следом прибегу.

Чуть дальше прошли — другое помещение, меньше, темнее, в одно окно. Тоже стол и лавки. Андрей под божницу сел, халат свой, тёмной парчи с меховой опушкой, запахнул, смотрит куда-то в стену.

У него чего, болит чего-нибудь? Критические дни пришли? — А, блин, это ж князь! Тогда — зубы.

Заявились вспотевшие от пробежки по призыву княжескому, названные вельможи.

Говорят, что вид бегущего пузатого генерала внушает окружающим панику. Не здесь. Здесь — бегают все. Вне зависимости от длины поясного ремня. Не удивлюсь, если Боголюбский устраивает такие беговые состязания постоянно: кто запаниковал — к его службе не годен.

Я с собой Николая и Лазаря притащил. Николай наши "повилы на четыре ноги" развернул, высморкался в два пальца и провозгласил.

* * *

Тут надо понимать особенности местного материально-технического обеспечения.

Есть земли княжеские (личные), вотчинные (боярские, наследственные или данные за службу), монастырские (со смердами и без), городские (общинные), чёрносошные (вольные смерды, веси, деревни и селища), промысловые (смолокуренные, бортные...), ловитные (рыбные, бобровые ловы). Есть племена-данники.

Прежде всего: князь живёт со своих земель, а не с княжества вообще. Довольно распространённая картинка в эту эпоху.

"Новгородская революция" первой половины 12 в. ввела ограничение: князь, княгиня и их люди не имеют права приобретать земли на Новгородчине. Земли дают "в кормление" — налог с конкретной местности идёт на содержание князя, его семейства и дружины. Налог, который новгородцы сами же и собирают. А вот Новгородская казна — совсем другое дело и другие деньги. И лежит в другом месте.

Нормандские короли Англии, судя по "Книге Судного дня", имели в собственности своей семьи едва ли не треть королевства. В Европе для обозначения подобных владений часто используют слово "домен".

В Российской империи "удельные земли" и "удельные крестьяне" — собственность императорской семьи — существовали и в середине 19 века. Путешественники первой половины 18 в. отмечали, что Пётр I использовал на личные нужды только доходы с собственных земель, в отличии от его дочери Елизаветы, которая активно "путала свою шерсть с государственной".

В 16 в. Иван Грозный в один момент способствует развитию голода в стране, рассчитывая продать "свой хлеб" — урожай из своих поместий — с особенной выгодой.

Это к тому, что есть собственные доходы Андрея, прежде всего — судебные штрафы, виры, подати со своих крестьян, доходы от собственной торговли... которые он может тратить сам, учитывая лишь мнение брата и сыновей. И есть доходы княжества: пошлины на торговлю, доходы от лицензирования видов деятельности (солеварение...), прямые налоги — "с дыма", с "рала" со свободных смердов и городов, дань с подчинённых племён...