— Последнее я подал в январе этого года. Это было дополнение, касающееся отдачи в арендное содержание оставшихся на торгах за Заёмным банком имений с запрещением арендаторам отдавать людей в рекруты по своему произволу, ссылать их в Сибирь, женить несовершеннолетних и совершать прочие злоупотребления.
— Увы, я был слишком занят и не участвовал в работе комитета, но могу уверить вас, что теперь в моём лице вы обрели союзника в этом деле. Впрочем, я намерен предложить вам и свой план по решению этого вопроса. Но сделаю это, когда подадут горячее.
— Хм, я с интересом выслушаю вас, — сказал Паулуччи откинувшись на спинку и предоставляя официанту возможность поставить перед ним блюда. — Однако сразу хочу отметить, что в деле личного освобождения крестьян вы встретите немало сторонников. Многие осознают пользу от вольнонаёмного труда и считают просто аморальным рабовладение. Но всякие рассуждения о наделении крестьян землёй за счёт законных землевладельцев не могут встретить одобрение ни у кого, кроме молодых и горячих столичных вольтерьянцев. Манифестом о вольности дворянству, принятым в одна тысяча семьсот шестьдесят втором году и жалованной грамотой о вольности дворянской восемьдесят пятого года утверждалось, что дворянское землевладение уже не является производным от службы дворян. Землевладелец из фактического арендатора, превратился в фактического собственника земли в европейском понимании. За ним утверждается право распоряжения имениями. И было бы наивно предлагать что-то, не принимая во внимание охранение священного права собственности. Надеюсь, вы учли это.
— Несомненно, — улыбнувшись, кивнул великий князь, — я просто не осмелился бы предложить государю хоть что-то противоречащее сути принятых законов. Духовная часть моего проекта имеет основание в том, что государю вверена богом эта земля, и он перед лицом Господа радеет за все проживающие на ней народы. Крестьяне являются подданными государя в той же мере, как и дворяне. И он обязан являть им свою отеческую заботу.
Паулуччи попробовал поданный суп и одобрительно кинул, а спустя пару секунд сказал.
— Подобное основание не может быть подвержено сомнению никем.
— Я рад видеть в вас единомышленника, — улыбнулся великий князь. — Но из этого основания есть неминуемое следствие: Государь должен надзирать за благополучием крестьян и требовать от владетелей исполнения возложенных на них обязанностей перед богом и людьми. Вот вы говорили, что арендаторы женят несовершеннолетних. Разве это не является нарушением закона божия и закона государева устанавливающего порядок вступления в брак.
— Вы правы, — кивнул Паулуччи, — это действительно нарушение, на которое чиновники закрывают глаза, отдавая дань традиции власти владетеля над крестьянами.
-Ох уж эти чиновники, ха-ха-ха, — весьма неискренне рассмеялся великий князь, — но государь не может спускать такое. Он должен обращать внимание на обязанность помещиков содержать крестьян в случае нужды или немощи, что указано было ещё в одна тысяча семьсот тридцать четвёртом году. Также не отменён указ Павла Петровича о трёх днях барщинных отработок. И установления церкви, порицающие растление дев и создание гаремов, также никто не отменял. Сие есть установление божие. Соблюдение добрых нравов и традиций свято для помазанника Божия.
Генерал-губернатор Паулуччи перестал есть суп и, подняв бокал с вином, широко улыбнулся и сказал:
— Мне кажется, что я разглядываю оренбургское кружево. Не могли бы вы проще высказать своё предложение.
— Увы, я только осваиваю искусство точного выражения своей мысли. Простите меня за излишнюю витиеватость. Но суть в том, что государем для наблюдения за благоденствием народа должна быть создана особая комиссия, которая в отличие от обычных чиновников не будет столь равнодушна к нарушению закона владетелями. Прообразом оной, является комиссия народного благоденствия моего имени, действующая в моих уделах и промеж государственных крестьян Царскосельского уезда. И я бы хотел, чтобы действие этой комиссии было распространено, при вашем содействии, на Псковскую губернию.
— Хм, -Паулуччи нахмурился, — но что ещё кроме понуждения владетелей будет делать эта комиссия, и каким образом она может понуждать?
— Понуждать... Исключительно через земский суд. Однако если председатель суда вознамерится против естества дела защищать владетелей, то высочайшее недоверие настигнет его. Для этого необходимо лишь обозначить благостность комиссии благоденствия и поддерживать среди комиссаров ретивость и несговорчивость. Действуя в общем направлении на благостность для крестьян, эти комиссары сделают владетелей столь же сговорчивыми, как и остзейцев.
— Это подразумевает, что среди комиссаров не должно быть русских. Но учитывая мой опыт, я также не желал бы видеть среди них остзейских немцев.
— Вы смотрите в самую суть. Благо у короны найдутся для этого дела поляки, шведы и прочие. Это позволит им больше дорожить своей службой, а не связями с владетелями. Но помимо принуждения комиссия будет заниматься и другими делами. Она должна заботится о благосостоянии государственных крестьян. Для чего государь одобрил создание особого фонда, из которого должны оказываться такая помощь. Но ещё одна моя задумка пока не решена окончательно. Я хотел бы изымать крестьян у нерадивых владетелей и переселять их на государственные земли там, где это требуется. Организацией такого переезда и помощью в обустройстве на новом месте также должна заниматься комиссия.
— Несомненно, закон дозволяет передавать владения под опеку, — Паулуччи задумчиво разглядывал свою тарелку, — но полагаю для предлагаемого вами требуется особое законоустановление.
— Согласен с вами. Государь пока не принял такого решения. Он наблюдает за работой комиссии в моём уделе. Я ежемесячно передаю ему отчёты. Полагаю, если удастся расширить работу комиссии на Псковскую губернию, то более масштабный опыт позволит государю скорее принять взвешенное решение впоследствии. Если вы готовы помочь мне, то я немедленно по возвращении государя буду ходатайствовать о благоустройстве Псковской губернии. Одновременно я готов просить более тщательного рассмотрения ваших проектов. У нас общая цель.
— Мне нравится ваше предложение, — кивнул генерал-губернатор, — оно не даст быстрых результатов, но способно подготовить почву для отмены крепости так, что лет через десять владетели сами будут ходатайствовать об этом.
15 июня 1829, Ревель
* * *
Вчера вечером великий князь быстро осмотрел крепостные бастионы. А сегодня в семь утра ему уже доложили о вымпелах Балтийского флота, появившихся на рейде Ревеля. Наскоро позавтракав, он прыгнул в седло и направил лошадь к планируемой точке высадки вдоль берега на восток от порта. У устья реки Пирита он обнаружил высаживающийся легион.
Два линейных корабля стояли на якорях подальше от берега, а три фрегата ближе. Между кораблями и берегом сновали шлюпки, подвозящие людей, и маломанёвренные плашкоуты для перевозки лошадей, фургонов и пушек. На берегу творилась страшная суматоха. Только привычные к подобному матросики, разбитые на команды, под "калину-малину" выбирали канаты, подтягивая плашкоуты к берегу. Завороженный слаженной работой морячков Великий князь подошёл поближе.
— Лейтенант кричит: по реям! — задавал молодой звонкий тенор, — Старшинка с линьком: Скорее!
— Вот калина, вот малина, — отвечал хор матросских голосов, и канат сразу выбирался на сажень.
— Мы по реям разбежались, ногами в перты упирались.
— Вот калина, вот малина.
— Марсель-брамсель отдавали, с рей долой скоро сбежали...
— Что, Александр Николаевич, славные морячки? — Раздался за спиной голос.
Великий князь обернулся и увидел своего наставника адмирала Кроуна. Старик стоял, улыбаясь и ласково глядя на матросов.
— Известное дело славные, Роман Васильевич. Рад видеть вас во здравии. И я благодарен вам за помощь. Если бы не ваше участие мне не удалось бы вывести флот для этого манёвра.
— Ах, не стоит. Нашим морячкам только дай вместо службы время в кабаках проводить. Пусть морским воздухом подышат. От этого флоту одна польза, дабы не расстроить в следующий раз государя, когда он прикажет выбрать якоря. А что ваша пехота? Как идёт высадка?
— Ох, — делано вздохнул великий князь, — в сравнении с вашими молодцами мои выглядят как отара овец. Вы посмотрите.
Великий князь указал пальцем на кучку солдат, сгрудившихся на берегу и очевидно не понимающих, что им нужно делать.
— Ну не везде так плохо, — утешительно сказал адмирал, указывая на другой отряд. — Вот этот офицер вполне себе молодец.
Отмеченный адмиралом отряд числом около роты уже сформировал три взводные колонны и бодро маршировал к развалинам монастыря Святой Бригитты.
— Он делает то, что должно, — коротко отрезал великий князь. — Это вторая рота первого батальона. Она по высадке должна занять развалины монастыря и быть готовой отбивать атаки со стороны Петербургской дороги, дабы не допустить срыва высадки врагом. Но где первая и третья рота. Одна должна была занять дорогу к Ревелю, а другая должна прикрывать со стороны Вимса. В следующем году возьму одну конную батарею и пощекочу этим дуракам нервишки небольшим обстрелом.
— Ах, бросьте, сразу дуракам. Это же первая высадка. Они не умеют ничего. Лучше подумайте над тем, чтоб приучить своих солдат к гребле, тогда шлюпки будут ходить вдвое быстрее.
— Дуракам, дуракам, — улыбаясь проговорил великий князь, прикладывая к глазу подзорную трубу и переводя взгляд на корабли, — Умный в артиллерии, щёголь в кавалерии, лентяй во флоте, а дурак в пехоте. Но вы правы, не стоит ожидать много от первого же эксперимента. Людям нужно набрать опыт. Чёрт...
Великий князь стал свидетелем, как при выгрузке с корабля на плашкоут единорог нелепо кувырнулся и чуть не соскользнул в воду.
— Ах, Роман Васильевич, я не в силах наблюдать за этим со стороны. Поедемте, посмотрим, как вторая рота разместилась в развалинах.
18 июня 1829, Санкт-Петербург
* * *
Вместе с адмиралом Кроуном на шхуне "Опыт" великий князь добрался из Ревеля в столицу. Утром, высадившись на английской набережной, он сразу отправил человека с письмом к Волконским. Сам же направился в Аничков, чтобы пообедать, принять горячую ванну и подготовить записки для посещения департаментов генерального штаба, которое он наметил на четыре часа. И в семь часов он уже был на Мойке двенадцать в гостях у покорителя Мексики.
— Рад, Сергей Григорьевич, что вы нашли время встретиться со мной, — великий князь устраивался в кресле удобнее. — Я сгораю от нетерпения. Какое впечатление произвёла на вас мексиканская армия?
— Очень благоприятное для нас, Александр Николаевич, — широко улыбнулся Волконский. — Всё дело, в особенностях Мексиканской независимости.
— Я внимательно слушаю.
— Мексика, когда мы высадились, представляла собой разрозненные провинции, подчинённые Мехико лишь номинально. В каждой провинции существовал свой парламент и своё ополчение для нужд наведения порядка. Армия Мексики также распалась на отдельные полки, подчиняющиеся только своим генералам, но не центральному правительству. В результате мы скорее опасались бандитских налетов, нежели серьёзного военного противостояния, на которое плохо вооруженные и необученные ополченцы были не готовы. Отряды же генералов-каудильо хоть и были обучены, но полностью деморализованы и не желали умирать на поле боя, предпочитая заниматься грабежом местного населения. Почти все городки и населённые пункты мы брали без боя. Ворота просто открывались перед нами. Следуя вашим рекомендациям, я по возможности не отстранял старую администрацию, если она присягала русской короне. Мы появились как раз во время секуляризации церковных земель и остановили её. Благодаря этому католическая церковь при содействии испанской короны оказалась всецело на нашей стороне. И помощь церкви сложно было переоценить. С момента первой высадки я всегда получал потребную информацию о происходящем в Мексике, которую собирали для меня через многочисленные приходы. У наших раненых и больных появился заботливый уход, и я без страха мог оставлять больных солдат в монастырях.
— И много было больных.
— От болезней умерло шестьсот двенадцать человек. Но это не уменьшило нашей силы. Когда местные землевладельцы узнали, что их страна отходит под руку русского царя, они выставляли отряды милиции нам в помощь.
— И что же вызвало такую любовь?
— Это удивительно, но их прельстило наличие крепостного права в России, — загорелый Волконский покраснел и стал похож на мексиканца. — Дело в том, что до независимости земля в Мексике возделывалась на схожем основании, но правительство из Мехико, заражённое идеями французской республики, разом изменило положение, чем вызвало немалое количество бунтов и беспорядков. Ещё важно, что мы воспринимались как уверенная сила, которая положит конец уже много лет бушующей войне всех против всех. Ведь в тех малонаселённых землях мы оказались просто гигантской армией. И не только уверенной, но и легитимной силой действующей совместно с испанской короной. А к ней многие испытывали тёплые чувства, отчасти продиктованные тем, что правительство из Мехико регулярно обсуждало вопрос о высылке людей испанского происхождения из страны и конфискации у них имущества. Вот так, благодаря недальновидности мексиканского правительства мы обрели поддержку церкви и крупных землевладельцев. С настоящей мексиканской армией мы столкнулись лишь у Гвадалахары. Этот бой я бы тоже не считал тяжёлым.
— И как это получилось?
— К Гвадалахаре мы подошли по воде. Рио-Гранде-де-Сантьяго вполне проходима для индейских лодок и плотов. И хоть я высадился на американский берег, имея три с половиной тысячи пехоты и пять сотен казаков, а к моменту битвы со мной было лишь две тысячи пехоты и три сотни. Людей пришлось оставлять в гарнизонах для несения службы или больными. Также из двенадцати пушек со мной было десять. Но из пленных мексиканцев я собрал отряд в четыре сотни. Городки дали в ополчение семьсот человек, ещё пять сотен дали крупные землевладельцы и около тысячи местных индейцев было в качестве носильщиков, гребцов и рабочих. Также мне удалось принять на службу три сотни индейцев воинственного племени Сери. Ополчение было организовано отвратительно, но их можно было поставить под удар. Бывшие пленные мексиканские солдаты, хоть и обладали некой выучкой, но были очень ненадёжны. Сери ни на что не годились в прямом столкновении, но в качестве разведчиков и организаторов засад им нет равных. Гвадалахара сдалась без боя. Жители, утомлённые грабежами повстанческими отрядами, радостно приветствовали нас и даже записывались в ополчение. Простояв в городе четыре дня, мы получили известия, что из Мехико к нам на встречу движется двенадцатитысячная армия повстанцев. Правда орудий у них было только четыре, и артиллеристы были совершенно необучены. А самое главное в мексиканской армии, в которой периодически возобновлялись попытки изгнания испанцев-качупино, практически не осталось опытных офицеров умевших воевать по-европейски. Из двенадцати тысяч только пять были солдатскими, остальное милиция провинций. И хоть конницы было около двух тысяч, они ни в какое сравнение не могли идти даже с нашими казаками. А потому построенная в каре русская пехота была совершенно неуязвима для них. В качестве места для встречи я выбрал Эль Пуэнте. Это деревенька к востоку от Гвадалахары в версте от моста через де-Сантьяго. И хоть река не очень полноводна, около шести саженей шириной, но протекает она по глубокому каньону, что затрудняет её форсирование войсками. Эль Пуэнте стоит на небольшой возвышенности, а до реки занятая полями ровная местность. Это мне показалось достаточно удобным для размещения батареи. По левой руке на дороге в город я выставил ополченцев и подкрепил их парой русских рот. По центру перед пушками поставил бывших пленных и остальную пехоту. Казаков я расположил по правой руке. Дабы они могли преследовать врага, если он в панике побежит на юг. Это оказывался для него единственный путь отступления. План мой был прост. Позволить не более чем половине армии противника перейти реку, после чего открыть орудийный огонь по мосту, в надежде разрушить его или затруднить переправу. И тут же перейти в планомерную атаку с левого фланга и по центру. Для уверенного разрушения моста, две пушки при помощи сери спрятал на выступе берега южнее моста. Там имелся изгиб каньона, который позволял орудиям, находясь в двухсот саженях от моста по прямой, быть удалённым по берегу примерно на триста саженей. Индейцы умело скрыли орудия в лесных зарослях и сами расположились невдалеке. Казаки также были готовы придти на помощь батарее.
