— Почти всё прошло по плану. Наиболее обученная и дисциплинированная часть мексиканского войска перешла на наш берег, и мы открыли огонь по мосту. Необстрелянная милиция заробела переходить под огнём, оставив своих товарищей без поддержки. Но перешедшие реку силы оказались настолько велики, что решительно двинулись навстречу нам и почти сразу смяли моих ополченцев. Мне даже пришлось перебросить с центра ещё одну русскую роту. А в самый тяжёлый момент приказать казакам обозначить фланговую атаку. Но успех был неочевиден, пока не разрушили мост. Тогда пушки стали обстреливать солдат врага, а они почувствовали себя отрезанными и дрогнули.

— А быстро удалось разрушить мост?

— Основная батарея попала ядром в настил моста первым же залпом. Это затруднило действия врага, но мост был ещё цел. Должен отметить, что так попасть удалось потому, что мы тщательно промерили расстояние от батарей до моста. Пристреливать пушки не стали, боясь спугнуть противника, но знание точного расстояния оказалось достаточно. Спрятанная батарея из двух орудий попала в настил третьим залпом. Всего мост выдержал пять попаданий. За это время основная батарея успела дать по мосту восемь залпов. И только потом перенесла огонь на пехоту врага, теснящую наш левый фланг. Тогда победа стала очевидной. Прижатые к реке простреливаемые вдоль линий мексиканские солдаты побежали к центру и смешали порядки. Это позволило нам опрокинуть центр и мексиканцы сдались. А оставшиеся на другом берегу, ополченцы отошли в нерешительности, стоило нам подкатить пушки поближе к реке. Мы взяли в плен три тысячи человек. Впоследствии четверть из них согласилась служить законной власти.

— А неужели противник не попытался уничтожить скрытую батарею после того, как она открыла огонь?

— Дважды. Как только батарея явила себя, две конные сотни были брошены на её подавление, но батарея была укрыта в склоне каньона от прямого огня. А чтобы подобраться к ней кавалеристам пришлось спешиться и вступить в заросли и тут они были встречены индейцами сери. Претерпев неудачу, противник направил на батарею пять сотен пехоты, отняв их у атакующего центра. Но пока они добиралась до места, батарея расстреляла свой огневой запас. Артиллеристы бросили орудия и отошли. Индейцы же принялись уводить за собой противника вверх по реке.

— Вы разрушили мост и уничтожили пятитысячную армию, но на том берегу осталось ещё семь тысяч. Даже учитывая, что это ополченцы их вдвое больше. Как же вам удалось их победить.

— Смирившись с потерями, противник отошёл от переправы. К этому времени распространились слухи, что испанцы взяли Мехико, и милиция стала разбегаться в свои провинции. Когда, спустя четыре дня мы восстановили мост и сами перешли в наступление, в Запотитлане мы застали лишь пять сотен ополченцев. И вот теперь я и шесть представителей от общества новых земель приехали в столицу, чтобы предстать перед государем.

— И какие у вас планы на будущее? Хотели бы вы вернуться туда губернатором? Или может, вы желаете повоевать в другом месте? У меня найдется немало предложений для вас, хотя государь пока ещё не высказал своих пожеланий. А ещё, я надеюсь увидеть вас и новых подданных государя послезавтра на завтрак.

19 июня 1829, Санкт-Петербург

* * *

В десять во дворе казарм близ ракетного заведения великий князь принимал смотр прибывшего с Балкан пополнения. Он стоял перед строем и, выглядывая что-то в смуглых лицах будущих стрелков легиона, выслушивал доклад старшего по прибывшей команде прапорщика третьего ранга Лаврова.

— Хорошая, работа, господин прапорщик третьего ранга, — кивнул великий князь в ответ на рапорт, — А теперь подробно, сколько людей потеряли в дороге и почему. Кто среди прибывших из какого народа, с каким образованием. Всё подробно. Пока я иду меж шеренг.

Великий князь набрал воздуха в грудь и крикнул:

— Первая шеренга семь шагов вперёд. Марш! Вторая шеренга четыре шага вперёд, Марш!

Стоящие меж подразделений унтера повторили команду.

Шеренги разошлись, оставив достаточно места для прохода между ними, и великий князь начал обход.

— Набрали шестьсот двадцать пять человек. Умерло в дороге шестьдесят два человека. Двое сбежали после перехода границы с Россией.

— Вот как, — встрепенулся великий князь, — выпороли оставшихся по круговой поруке?

— Несомненно, отделение и взвод. Хотя на этом потеряли ещё восьмерых. Пятьсот пятьдесят три стоят перед вами, Ваше Императорское Высочество. Из них бывших пленных четырнадцать. Трое греческого происхождения, двое арнауты и девять македонцы. Остальные набраны из обывателей. Из них трое венгры, восемь русины, десять гагаузы, одиннадцать турки, двадцать четыре валахи, сто двадцать три сербы и триста шестьдесят четыре болгары.

— А беглые кто был? — поинтересовался великий князь, продолжая двигаться вдоль рядов.

— Болгары. Оба.

— Грамотных сколько, пусть и на родном языке, есть ли с опытом командования военными отрядами?

— Два серба с опытом. Пятнадцать болгар из купеческого сословия грамотные. Ещё десять болгар из городских ремесленников. Понимают грамоту все турки, два валаха, двадцать восемь сербов и пятьдесят четыре болгара. Из бывших пленных греки грамотные.

— Понятно. Бывших командиров отделите, я с ними поговорить хочу после смотра. Грамотных и всех бывших пленных поднять в командиры звеньев и отделений. Перемешать балканцев с русскими рекрутами. Не допускать землячества. Потом всех по разным полкам разделим. А пока следите, чтоб в рекрутской школе землячества не было.

— Слушаюсь.

Великий князь дальше шёл вдоль рядов. Он это делал скорее для порядка, поскольку не ожидал во вчерашних крестьянах увидеть хоть что-то интересное. За те несколько дней, что они провели в казармах, не стоило ожидать от них ни выправки, ни слаженности, ни хоть малейшей облученности. Поэтому он старался не задерживаться и не тратить время на эту пустую формальность. Закончив смотр, он поспешил в офицерское собрание, где, устроившись за столом, стал ожидать сербов. Лавров положил возле великого князя стопку с делами и сказал:

— Эти двое, две верхние папки.

— А остальные зачем?

— Это люди, которых можно было бы принять в дознание.

— Уберите. Понаблюдайте за ними подольше и потом по каждому отдельно примите решение о переводе в дознание, — распорядился великий князь, и, взяв верхние папки, обратился к Мердеру: — Мне будет интересно ваше мнение Карл Карлович.

Наконец привели сербов, и великий князь усадил их за стол напротив себя.

— Расскажите о себе, кто вы, откуда родом, где удалось повоевать,— обратился он к сидящему слева. — Я слушаю.

— Я, Стойко Зикович, — на немного корёженном русском ответил серб. — Мой отец булюбоши Никола Зикович...

— Булюбоши? — переспросил великий князь, открывая дело серба.

— Это воинский чин в сербском княжестве. Даётся командиру отряда гайдуков.

— А чему может соответствовать на русской службе?

— Наверное, чину поручика. Сербское войско меньше Русской армии и чинов в нём не так много.

— Хорошо, но это отец, а вам довелось командовать отрядом?

— М-м, — серб явно замялся, исподлобья поглядывая на генерала Мердера, седевшего с безучастным видом. — Да, я поступил на службу и тоже стал командиром.

— На службу кому? — улыбнувшись, спросил великий князь.

— Э-м-м, князю Милошу Обреновичу.

— Я вижу вам сложно говорить на русском. Но понимаете вы достаточно хорошо. Потому зачитаю то, что удалось установить о вас, а вы подтвердите. Вы действительно поступили на службу князю Обреновичу, но когда в Азанье вспыхнул бунт против вашего сюзерена, вы со своим отрядом перешли на сторону бунтовщиков. Не сложно предположить, что после того, как бунт был усмирён, вам — клятвопреступнику стало невозможно оставаться в Сербии. Очевидно, вы перешли на турецкие земли, и попали к моим вербовщикам. Вы намерены служить русскому государю, но объясните, как я смогу верить вашей присяге, если вы уже раз совершили клятвопреступление?

— К сожалению, обстоятельства, наглядно показавшие, что князь Обренович не более чем узурпатор власти, презирающий и обдирающий до нитки вверенный ему народ. Я был молод и ничего не знал о нём, когда поступал к нему на службу. Но когда меня стали заставлять убивать голодающих сербских детей, я почувствовал себя частью шайки на службе у бандитского главаря. Этого выбившегося из крестьян самозванца, не имеющего ни малейшего благородства и сострадания к своему народу. Я уверен, что Российский император не станет требовать от меня совершения недостойных поступков, и потому я уверен в своей клятве русскому монарху. Я готов умереть, если потребуется, но душу свою ввергнуть в ад богомерзкими поступками я не готов.

— Хм, — великий князь почесал подбородок и спросил второго серба: — А вас как зовут?

— Я, Вуко Жикич, сын капитана Вуча Жикича. Я также был бульбоши в сербском войске. В бунтах я не участвовал, но считаю для себя невозможным далее служить под командой князя Обреновича. Потому с радостью согласился поступить на русскую службу.

— Что вы думаете об измене Стойко?

— Это дело личной совести. Сербское войско создано из людей добровольно пошедших освобождать и защищать Сербию. Мы преданы своей Родине и ей мы присягали. То же, что один ловкий пройдоха сумел вскарабкаться на трон, не делает нас обязанными терпеть его сумасбродства и преступления. Я не знаю, примкнул бы я к восставшему в Азанье народу, но считаю неприемлемым для себя помогать этому князю творить зло на сербской земле. Воевода Тома Вучич, что уничтожил восстание в Азанье, тоже бежал от произвола князя Обреновича в Валахию. Всякий истинный серб сейчас одной половиной своего сердца ненавидит турок, а другой самозванца Обреновича.

— Что ж господа, — великий князь закрыл и отодвинул от себя папки с личными делами. — Ваш опыт может быть полезным, но пока вы в настоящем деле не докажете своей преданности я не намерен поднимать вас выше командиров отделений. Надеюсь, вы с пониманием отнесётесь к моему решению. Что же до грехов, то государь помазанник божий и ежели на службе ему, исполняя божий промысел, вам и придётся совершить что-то сомнительное, вся русская церковь будет молить за служивых людей. Как сказано: Он, найдя вас покаявшимися, дарует отпущение грехов.

Когда сербы ушли великий князь обратился к Мердеру:

— Видимо скороспелый сербский князь не пользуется популярностью. Крайне полезно будет ещё раз набрать сербов. Можно рассчитывать заполучить весьма годных людей.

* * *

К двум часам дня великий князь посетил свой опытный завод. Следуя заведённой привычке, первым местом его внимания была чертёжная мастерская.

— Итак, Асклепиад Иосафович, — великий князь, откинувшись на спинку стула, лениво помешивал ложкой чай в кружке, ожидая пока вода поостынет, — как обстоят дела на заводе.

— Я склонен считать, что хорошо, Ваше Высочество. Печь для обжига цементной смеси поставили. Паровой котёл строится и будет готов к концу месяца. Молот и паровую машину тоже начали ставить. Грейсон уже отправил на верфь комплект шпангоутов. Для чего ему пришлось немного раньше поставить горн и машину для горячей гибки. Теперь он снова занят вашим заказом на сельские машины. Мы обсуждали, если вы и далее планируете изготавливать их, то лучше сделать под них отдельный специализированный цех.

— Вы правы. С очевидностью замечаю, что производство сельских машин надо отделить от остального механического цеха. Впрочем, есть ещё и изготовление оружия с ним как?

— Чертежи штурмовых мушкетонов я давно отдал на Сестрорецкий. Полагаю, первая партия уже должна быть в Павловске. Что же до ракетных колясок, то Грейсон изготавливает их по одной за три дня. Благо Громов сухого дерева готов продать сколько угодно.

— Кстати, а что с конной дорогой?

— Тут сложнее. Чертежи вагона сделаны. Сейчас у Грейсона собирают первый. Многие мелочи приходится делать по факту. Так, я забыл подрессорить оси. Думал обойтись как с тележками гатчинской дороги. Мужики-то стерпят, а господам будет неприятно ездить.

— Это да, — кивнул великий князь, — и на гатчинской дороге надо бы оси подрессорить. Да времени тогда не было и понимания. А как до столицы придётся состав вести два часа, вот тут и вспомнится. А как вы пробуете, рельсы уже есть?

— Да, Александровский взялся лить из чугуна колёсопроводы. Они почти как по вашему эскизу. А пробный участок мы по заводу проложили, по нему материал между цехами перевозим.

— Надо будет посмотреть.

— Извольте.

— Позже, что по токарному станку? Пробуете в железе или пока только на бумаге?

— На бумаге. Грейсон отлил отдельную площадку, под экспериментальный цех. И сейчас проверяет чертежи, чтобы заказать Александровскому первую станину. Он хочет уменьшить количество неизбежных ошибок.

— Пусть, — кивнул великий князь. — С этим торопиться не надо. Тут главное наиболее полно представлять себе, что собираешься делать. Вижу Карл Карлович оказался ценным приобретением для завода.

— Да, — Москвин улыбнулся.

— А как дела с обучением? Теперь, когда с вас сняли основные заботы по этому делу, стало ли легче?

— О. да! Николай Васильевич и Ольга Николаевна полностью избавили меня от забот. Более того, я направил к Николаю Васильевичу несколько рабочих, которых мы наметили в мастера. Он занимается с ними вечерами.

— Это и вовсе прекрасно. Надеюсь он, как художественная натура, не увлекается и даёт им лишь необходимое для работы. Вы присматривайте за этим.

— Слушаюсь.

— Пойдем, посмотрим дорогу и на сегодня достаточно. Мне ещё нужно съездить к Громову.

21 июня 1829, Гатчина

* * *

Привычный к ночным переездам, помогающим молодому организму экономить время, великий князь по приезде во дворец искупался в прохладной воде озера и позавтракал. Небольшой получасовой отдых и он полный сил направился инспектировать левое крыло замка, в котором сейчас были размещены пленные турецкие офицеры. При входе в крыло его встретил молодой подпоручик:

— Здравия желаю Ваше Императорское Высочество. Подпоручик квартирмейстерского отделения Гвардейского Генерального штаба Истрицкий.

Великий князь, ответив на приветствие, внимательно рассмотрел поручика. Молодой лет двадцати. Можно даже сказать немного чрезмерно сухой и высокий. Чёрные прямые волосы выдающийся нос с горбиной. Несмотря на молодость достаточно украшен наградами. Есть и золотое оружие с клюквой, и крест Анны третьей степеней. Это неудивительно для прибывшего с театра военных действий молодого офицера, но рядом весит шведский орден Ваза.

— С Балкан сопровождаете пленных?

— Да, приказанием майора Липранди Павла Петровича назначен сопровождать и заботиться о пленных офицерах.

— Надеюсь, вы не только следите, чтоб они были сыты и не разбежались по России, но и развлекаете их светскими беседами? — великий князь улыбнулся так широко, как только мог.