— Да, задача не из лёгких, — вздохнул Юрьевич. — Тип два нам таких хлопот не доставил. С ним мы почти закончили. А здесь всё так сложно. И главное, как с этим будут разбираться в полках.
— Никак, — великий князь констатировал очевидный для всех факт, — наша цель провести все возможные опыты и положить государю на стол таблицу. Для такого ствола лить такую пулю и засыпать такой заряд. Чтобы в полках просто выбирали нужную пулю и заряд под свои стволы. Иной итог наших трудов армии не нужен.
Сделав долгую паузу, великий князь продолжил:
— Но любой итог нужен нам. Поскольку следующая наша цель создать новое винтовальное ружьё, которое наилучшим образом будет стрелять специально для него приспособленным типом один, и вооружить ими всю армию и гвардию. И тут все наши опыты, даже неудачные, окажутся весьма полезны. Сейчас нам важно кропотливо и точно описать их. Полагаю, что чем больше длина пули, тем меньше у неё возможности сойти с нарезов, но при этом растёт вес пули, и нужно брать усиленный заряд, который будет деформировать пулю. В наших опытах мы не сможем точно установить самое лучшее соотношение. Но подбирая пулю и заряд для уже известных стволов, мы сделаем первый шаг к этому. Создавая пулю к уже используемым в армии стволам, мы готовимся к тому, чтобы предложить наилучшее соответствие пороха, пули и ствола. Я бы сказал создать для армии новый и наилучший комплекс из ружья, пули и заряда.
— Однако перевооружение армии новым оружием потребует изрядных затрат, — высказал сомнение Мердер.
— Безусловно, и не только денежных, но и временных. Однако выбора нет. Винтовальные ружья имеют большие преимущества перед гладкоствольными. Мы уже убедились, что их можно заряжать также быстро. Сколько времени потребуется европейским государям, чтобы убедиться в том же и перевооружить свою армию. Ровно столько времени у нас есть на перевооружение. Смогли бы мы победить в войне двенадцатого года, если бы все солдаты Великой армии были вооружены винтовальными ружьями и вот такими пулями, а наша армия была бы такой как сейчас?.. Нет выбора.
— Ваше высочество, — слегка порозовев от смущения, обратился Юрьевич, — поскольку опытные стрельбы приобретают такую важность, дозвольте привлечь мне в помощь Вилентайна, дабы вести записи.
— Лучше, Дорта. Я полагаю определить Вилентайна в помощь Тису, для учёта расходов. Потому вызовите этих двоих из Санкт-Петербурга. Благо все они не сильно заняты последнее время, как мне представляется.
— Ваше высочество, Ваша канцелярия занимается не только Вашими поручениями. Она занята всеми Вашими делами: и Вашим проживанием здесь, и обучением, и снабжением Вашего конвоя, и поместьем. Всё это, незримо для Вас, проходит через неё. Расходами по Батово я поручил заниматься Зарубцкому ещё осенью. И если не будет на то Вашего особого пожелания, пусть он помогает Тису.
— Хорошо, Семён Алексеевич. Пожалуй, разумнее сохранить установленный Вами порядок.
* * *
10 мая 1827, Гатчина
— Полагаю теперь можно выйти и осмотреть место будущего строительства, — заключил великий князь, изучив доставленный из Царского села проект устройства казарм лейб-гвардии гарнизонного батальона, — седлайте Бурана.
В дороге наследник выслушал от воспитателя краткую лекцию:
— Ингербурская крепость была заложена Павлом Петровичем в одна тысяча семьсот девяносто четвёртом году. Оная являет собой не только пример фортификации и архитектуры, но и замечательный поучительный пример. Ещё будучи великим князем и обладая скромными финансам, Павел Петрович задумал и начал это строительство. На сей день, так и не будучи полностью достроена крепость уже настолько обветшала, что какое-либо использование её стало невозможным. Назначение крепости не ясно. Она была задумана по всем правилам фортификации, но размер её не позволяет дислоцировать сколь-нибудь значимого гарнизона. Да и прохождение через её ворота тракта на Санкт-Петербург говорит скорее о символическом её смысле, нежели о возможном военном использовании. Когда появилась необходимость расширить тракт, часть строений были снесены, и вот теперь государь рассматривает прожект о сносе остальной части недостроенной крепости и обустройстве в этом месте казарм лейб-гвардии гарнизонного батальона.
— Руины, — заключил великий князь, подъехав вплотную к Воскресенским воротам крепости, а точнее к тому месту, где они должны были быть.
Крепость выглядела таковой только на бумаге. И ров с водой, и валы, и равелины отсутствовали. Как следовало из пояснений Мердера, ров и валы так и не были построены, а равелины уже успели разобрать на камни. Часть строений уцелело, но они представляли собой облупившиеся здания, с карнизов которых так и норовил угодить в голову случайного зеваки кусок треснувшего кирпича. С большой опаской великий князь приближался к ним. В некоторые, выглядевшие, наиболее целыми, он намеревался зайти. Внутри несло сыростью и гнилью. Деревянный пол подозрительно трещал. И уже во втором доме конец этим обследованиям положила доска, подломившаяся под одним из конвойных. Выбравшись на улицу великий князь приказал:
— Едем отсюда. Смотреть здесь нечего. Что-то возможно и удастся починить, но не уверен, стоит ли это делать.
— Что ж, полагаю, ознакомление с данным императорским прожектом было для Вас поучительно. Кстати, опытные стрельбы уже обошлись Вам почти в тысячу рублей, — внезапно вспомнил воспитатель.
Великий князь поморщился.
— Вы вправе прекратить финансирование любой моей затеи, независимо от моего желания. Государь для того и поставил Вас блюсти мои финансы. Вы не верите, что из этих стрельб будет толк?
— Не верю. Пороха сожжено уже немало. Семён Алексеевич давеча пробовал проанализировать свои записи, и не смог сделать никаких выводов из проделанной работы. Я не стану пользоваться своим правом, мне нужно, чтобы Вы сами осознали свои ошибки. Для этого вполне допустимо потратить и двадцать тысяч.
— Вот и славно. А знаете, я уже прочёл часть переданных Михаилом Михайловичем книг, относящуюся к царствованиям до Павла Петровича, и хотел бы по ней сделать заключение. Вы полагаете это правильным или мне лучше закончить чтение полностью и сделать заключение на всё.
— Когда Михаил Михайлович передавал эти книги, я имел с ним разговор. Я считаю, что Вам необходимо делать отдельное заключение по каждой из них. Михаил Михайлович же настоял, чтобы Вы сами определили, как выполнять его урок.
— Тогда, я направлю ему заключение завтра же, перед отъездом в Батово. Тис уже предоставил мне свой прожект, Могу ли я для обустройства своего поместья выдать в этом году пять тысяч ассигнациями, а в следующем ещё столько же?
— Полагаю, что это возможно, — немного нехотя согласился Мардер. — Однако траты весьма велики, мне необходимо внимательно изучить прожект. Государь ожидает от меня обоснованных трат.
— Прекрасно.
* * *
11 мая 1827, Батово
— ... Изучив положение дел, я полагаю, что выработка полотна или сукна не настолько выгодна как набивка ситцев. На сегодняшний день, бумажная фабрика, организованная на раздаче миткаля по мастерам, окупает затраты заводчика в тот же год и даёт стабильную прибыль. В то время как выделка полотна, начатая с льна, окупает себя примерно за три года, — Тис замолчал, видимо, ожидая реакции юного помещика.
— Согласен. Ситец выгоднее. Но что Вы предлагаете делать с землёй, бросить её обработку? Лён можно растить здесь, а хлопок придётся закупать. И опять же поместье расположено так, что подвоз миткаля и вывоз полотна или ситца представляется достаточно затруднительным.
— Я полагаю разумным, — моментально среагировал поляк. — Из своего льна делать полотно и тем самым занять Ваших крестьян и землю. На выручку же покупать миткаль и раздавать его мастерам-набивщикам. И на этом иметь основной доход.
— Не уверен, но если Вам настолько интересен ситец, я готов обдумать это. Только... — великий князь задумался. — Это уже не будет работой управляющего поместьем. Посему с доходов от ситца я полагаю правильным выплачивать Вам процент. Но сейчас мне важно обустроить своё поместье. Государю не понравится, если его подарок будет пребывать в запустении.
— Я понимаю Ваше Императорское Высочество, но следуя Вашим пожеланиям, я не мог не отметить выгоду от изготовления ситцев. Что же касаемо дел поместных, то основные расходы в этом году будут из найма работников. Вы уже отменили отработки, и поэтому я не смею принуждать Ваших крестьян к ним. Однако хочу заметить, что крестьянские хозяйства не дадут объявленных Вами податей. И я подозреваю, холопы Ваши, как-то заведено у русских, решили всем миром бить челом за недоимки, а потому не спешат наниматься к Вам в работы. Осенью Вам придётся либо простить всем недоимку, либо обречь всех, от мала до велика, на голодную смерть, забрав последнее.
— Если они не способны платить подати и кормить себя своим хозяйством, то оного они будут лишены за недоимку. Я им назначил подати и дал возможность их выплатить. Не захотят умереть голодной смертью, будут работать, где я скажу, иначе кормить я их не буду. Корову, что не даёт молока, пускают под нож.
— Участь батрака незавидна. Мне уже приходилось видеть крестьянский бунт. Полагаю, что и у Вас скоро появится такая возможность. Особенно когда они сообразят, что по именному указу Батово осталось в Вашем распоряжении, а не перешло под надзор департамента уделов. И ровно по этому они вместо семирублёвого казённого оброка должны выплачивать установленный Вами. Полагаю, такая несправедливость не оставит их равнодушными.
— Надеюсь, что лично смогу увидеть этот бунт, — усмехнулся великий князь. — Посему нанимайте в этом году людей со стороны, раз мои не хотят работать, и платите им щедро.
* * *
20 мая 1827, Гатчина
В ожидании Сперанского великий князь изволил развлекаться. Давно его посещала мысль как-то дополнить свои гимнастические упражнения, теперь выдалась свободная минутка, и он пачкал бумагу, придумывая план полосы препятствий. Собственно основные элементы известны всем в двадцать первом веке, на каждой уличной спортивной площадке найдётся бревно, изгородь, змейка и рукоход. Эхо советского ГТО, готовящего детишек к армейской службе. Но элементы военной полосы препятствий более практичны и учитывают специфику ведения боевых действий двадцатого века. Сложно представить, чтобы солдаты начала девятнадцатого века ползали по-пластунски под натянутой колючкой. Творчество князя собственно и заключалось в том, чтобы придумать такую полосу препятствий для себя, чтобы потом погнать через неё сначала конвой, а после и всю армию.
"...Для этого полоса должна иметь явно выраженную практическую ценность для военных. Как у строевой подготовки. В двадцатом веке строевая уже традиция, а здесь умение держать строй на поле боя насущная потребность. А вот умение бегать и прыгать требуется не так часто. Отсылаться буду к Суворовскому штурму Измаила, тогда эта потребность возникла... Военно-спортивные игры были результатом реальной необходимости и стали уже традицией в двадцать первом веке. В идеале хотелось бы сделать традицию наоборот. Ввести сейчас в армейский обиход под видом полезного развлечения то, что обретёт практическую ценность через сто лет. Я попробую сначала создать игры. Выцарапаю из Питера Паткуля и буду с ним соревноваться, потом подключу конвой. А там как пойдёт. Быстрее, выше, сильнее... Насколько помню, в настоящее время спорт пока зарождается. И я подправлю процесс."
Закончив рисовать, наследник поинтересовался у воспитателя:
— Как Вам моя идея, дополнить гимнастические упражнения вот этим?
— Я не вижу большого вреда от этого дополнения, — произнёс Мердер, оттопырив нижнюю губу и склонив вправо голову. Всё это сопровождалось каким-то едва заметным жестом левой руки. — Однако не могу сказать, что считаю его чем-то большим, чем развлечением. Впрочем, весьма не затратным. Возможно Семён Алексеевич, как Ваш учитель гимнастики, выше оценит его.
— Развлечением? — Переспросил воспитанник и, радостно улыбнувшись, утвердил: — Да, это именно развлечение. Забава. И на неё я приглашаю и Вашего Петра, и Сашу Паткуля. Надеюсь, они проведут это лето со мной... как обычно.
Немного полюбовавшись на свой план, великий князь вынужден был признать его несовершенство:
— Здесь явно не хватает одной вещи. Скажите, Карл Карлович, не будет ли излишне разорительным привезти из Зимнего, из моей игровой комнаты, песочные часы.
— Почему именно их?
— Там можно перекрывать колбы краником и менять в них количество песка.
— Хорошо... — Мердер заметил приближающегося Дорта. — О, я вижу, Павел Генрихович идёт сюда.
С появлением в Гатчине своего помощника Юрьевич практически отошёл от руководства стрельбами, появляясь на площадке лишь пару раз за день. Теперь Дорт, невысокий худощавый брюнет с лицом, украшенным тонкими губами и прямым римским носом, неохотно менявшим выражения, распоряжался от его имени. Перемещался Дорт исключительно быстрым шагом. Этот юный дворянин был неоднократно замечен бегущим к мишеням и самостоятельно извлекающим пули. Подобное поведение руководителя заставило и всех подчинённых осуществлять свои передвижения исключительно бегом. Интенсивность опытов резко возросла. Но то, что можно было счесть за достоинства, одновременно порождало и недостатки Дорта. Записи он вёл слишком скоро и потому небрежно. Его отчёты разительно отличались от выполненных обстоятельным Юрьевичем. В силу своей порывистости и стремлении всюду сунуться лично, опрятность Павла Генриховича также оставляла желать лучшего. Руки и одежда его постоянно были чем-то испачканы, а последняя была обыкновенно ещё и измята. Каждый раз представая перед великим князем и его воспитателем, Дорт испытывал на себе осуждающий взгляд Мердера. Рассудив, что подобный исполнитель весьма полезен для дела, Саша всячески старался облегчить его участь. Уже на третий день пребывания Дорта в Гатчине, великий князь распределил обязанности между ним и Юрьевичем, переложив на последнего подготовку отчётов на высочайшее. Дорт получил распоряжение передавать Семёну Алексеевичу результаты стрельб, записанные свинцовым карандашом на планшете. Начальник и подчинённый прекрасно дополнили друг друга.
Раньше стрельбы проходили неспешным порядком. Юрьевич усаживался за стол, специально вынесенный для него, и давал команду к началу. После отстрела он осматривал извлечённые рядовыми пули и доложенные результаты и заносил данные в отчёт, пока его подчинённые готовились к следующему отстрелу. Теперь всё было иначе. Дорт носился по стрельбищу в обнимку с планшетом, увешанный пронумерованными тубусами для отстрелянных пуль. По мере заполнения планшет и тубусы отправлялись в кабинет Юрьевича, а их место занимали новые. Свинцовый карандаш был хорош ещё и тем, что планшеты можно было использовать неоднократно. Понимая, что в своей горячности Дорт может превратить исследовательскую работу в бездумное сжигание пороха, великий князь вынужден был распорядиться об устных докладах ему при смене каждого второго планшета. Эти доклады более походили на беседы, в которых наследник пытался притормозить поспешного Дорта и пробудить в нём сомнения в правильности результатов. Вот и сейчас во время очередного доклада. Увидев, что одна из пуль в серии слишком сильно отклонилась, великий князь обратил на это внимание Дорта:
