Панси замолчала и, расслабившись, раскинула руки вдоль кровати так, что правая кисть свесилась у ее изножья, а левая легла поверх выступавшей из-под покрывала ступни Билла. Ей было интересно, о чем он сейчас думает, но говорить на эту тему она уже устала. Билл же только тихо усмехнулся:
— Я никогда не поверю в то, что Яксли рискнет подпустить меня к портрету деда для разговора.
— Брось, — фыркнула Панси, переворачиваясь на бок и подминая под себя покрывало. — На его месте я бы больше боялась подпускать портрет к тебе: долго придется заглушающие накладывать. Он с тобой и говорить-то по-человечески наверняка не станет, пока не убедится, что ты выбил из головы все то, чему тебя учили родители, — в подтверждение своим словам она покачала головой и тихо пробормотала на выдохе: — Но дядя все равно на что-то надеется.
Билл слабо улыбнулся ее непосредственному отношению к разговору. Приятно было чувствовать, что, несмотря на всецелую веру во все, что Панси говорила, взгляд свой она не навязывала и, похоже, даже не верила в то, что Билл когда-нибудь сможет разделить его с ней. За последний год скрытой войны он уже порядком устал от политики, шпионажа и убивающих идей. Нужно было попасть в госпиталь за сотни миль от родных людей для того, чтобы почувствовать себя свободным, обсуждая политические вопросы с девушкой, с которой был знаком второй день.
— Зачем это ему? — задал он вопрос, уже зная ответ.
— Ты так ничего и не понял, да? — Панси опустила голову и прикрыла глаза маленькой ладошкой, уткнувшись в нее носом и заставив Билла поднять уголки губ в улыбке. — Все мы желаем одного — сохранения своих позиций и единства. Нам не нужны ваши секреты — нам нужно, чтобы вы были с нами вместе со своим наследием. Твои родители выбрали свой путь, как и многие выбирали до них. Но к вам: к тебе, братьям, к твоей сестре, — это не относится, что бы там ни считали твои родители или Люциус вместе с Беллатрисой. Яксли, как и многие из нас, не хочет, чтобы ваша семья оставалась только на наших гобеленах, Билл.
— Но ведь не они же это решают, — еще шире улыбнулся он ей, поддерживая разговор.
Все еще пряча глаза за кистью руки, Панси не увидела его улыбки и совершенно серьезным тоном ответила:
— Люциус, кажется, как-то говорил мне, что все эти крики о грязнокровках — только некая агитационная программа для полукровок из низов, — она вслепую пожала плечами и скучающим тоном продолжила: — Что он этим хотел сказать, можешь у него и спросить, когда представится возможность. Думаю, такова позиция Правительства и по остальным вопросам. Учитывая, как дядю это раздражало, я думаю, что говорил он правду. Своей нелюбовью к магглам за последнее десятилетие он прославился даже больше, чем своим состоянием.
На это Билл не стал ничего отвечать. Он не мог бы сказать, откуда, но он точно знал, что его основному участию в этой войне пришел конец. Возможно, причиной тому могло послужить его ранение, о котором он до сих пор точно всего не знал, а, возможно, и то, что война действительно закончилась. Орден Феникса был разбит и разбросан. Все разговоры о пришедшем режиме были пусты — нужно было либо принимать его таким, каким он был, либо уезжать из страны. Но о первом было ничего не известно, а второе было практически бессмысленным: с тех пор, как Союз пал, мест, где с безопасностью для собственной жизни можно было бы спрятаться от Волдеморта, не оставалось. Ни Франция, ни Румыния не дали бы хорошего политического убежища, поскольку в их Министерствах горела, то затихая, то разгораясь с новой силой, их местная внутренняя борьба. Азиатские же государства со слишком большим недоверием относились ко всему западному, чтобы вновь вмешиваться в чужие для них конфликты. Ночное письмо, пришедшее ускоренной почтой от Чарли, только подтверждало все опасения, несмотря на то, что брат в нем усиленно настаивал на скорейшем их с Джинни переезде. Бегство из Англии могло обернуться еще большей опасностью, чем приспособление к жизни в ней.
— Я не вижу смысла уезжать, Панси, — глядя прямо перед собой, сказал Билл. — Но передай Яксли мою благодарность, хоть и решение это никак не связано с его словами.
Слыша его где-то на краю своего сознания, Панси рассеянно кивнула, а затем убрала руку от лица и прикрыла глаза, стараясь разобраться, плохо ей было или хорошо. Головокружение никак не хотело проходить и грозило закончиться непредвиденным обмороком, что было совершенно недопустимо до тех пор, пока она находилась на кровати молодого неженатого мужчины, пусть даже тот лежал с ней в больнице в одной палате. Постепенно открывая глаза и щурясь от яркого света, Панси привстала на локтях с постели и, чтобы тут же не упасть назад, резко поднялась. Перед глазами заходили разноцветные круги, и она съехала на край кровати, придавив Биллу ногу. Дышать стало трудно. Панси пообещала себе, что как только выйдет отсюда, лично соберет на главного целителя такой компромат, что ему не позволят даже менять утки в самой забытой Мерлином замшелой лечебнице. Она даже не заметила, как обеспокоенный Билл подскочил с кровати, выгреб из тумбочки все предназначенные для нее зелья и сейчас склонился над ней, не зная, какое из них подать. Панси отвела его руку с несколькими бутылочками и благодарно ему улыбнулась.
— Все равно из них ничего не поможет, — тихо усмехнувшись, слабо пробормотала она. — Выдохлись, наверное.
— Никогда не поверю, что тебя так пикси покусали, — Билл осуждающе покачал головой и убрал склянки назад в тумбочку, а затем присел на кровать с нею рядом.
— Ну и не верь, — она легонько толкнула его плечом, приходя в себя, и добродушно улыбнулась. Выглядел он забавно: все еще беспокойный взгляд внимательно изучал ее лицо, рыжие волосы от резкого подъема растрепались по плечам и наэлектризовались, переливаясь в свете утреннего солнца, а напряженные губы никак не могли определиться, улыбаться им или, сжавшись в тонкую линию, выражать недовольство. Они так и застыли в смешной гримасе, сжавшись в тонкую выгнутую дугу, подрагивающую по уголкам. Вернувшись взглядом к глазам Билла, Панси обнаружила, что с ними творится то же самое. Думая о том, не выглядит ли она сама так же нелепо со своей ставшей почти прозрачной кожей и давно немытой без заклятий головой, она не заметила, как медленно подняла руку и пригладила его наэлектризовавшиеся волосы ладонью. — Со мной уже все хорошо.
Его волосы были очень мягкими, а в солнечном свете их оттенок больше напоминал медовое разнотравье с теплых полей Уэльса, а не разгоравшийся пожар, какими они казались в свете ночных свечей. Трогать их было так неожиданно приятно, что Панси провела рукой по его голове, боясь одновременно и смутить его, и отстраниться. Поймав его заинтересованный взгляд, она улыбнулась, широко распахнув глаза, и кончиками пальцев стала разглаживать неровные спутавшиеся прядки.
— Знаешь, твоя мама очень мудрая женщина, раз не позволяет ничего делать с твоими волосами, — восхищенно прошептала Панси.
— На самом деле она уже много лет мечтает лично их обрезать, — ответил ей Билл, чуть улыбаясь одним уголком губ и вглядываясь в ее глаза. — Она точно не простит, если кто-то другой пересилит мое упрямство и сделает это за нее.
— Такое вообще нельзя простить! — наигранно возмутилась Панси, широко улыбаясь, и прикоснулась к нему всей ладонью.
Через мгновение дверь в палату медленно отворилась, и Билл тихо перехватил рукой ладонь Панси, а затем, не сжимая, опустил. Панси улыбнулась про себя, заметив, что руки у него были такими же теплыми, какими на свету казались и волосы.
В палату вошла Гермиона и, немного помявшись у входа, отвлеченная своими мыслями, подошла к кровати Панси. Она заметила, что та пуста, только тогда, когда на нее опустилась. Видимо, это вывело ее из раздумий, потому что уже в следующую секунду она резво подняла голову и, встретившись глазами с Паркинсон, вопросительно на нее посмотрела.
«Ждет меня», — поняла ее беззвучный вопрос Панси и в ответ скосила взгляд на дверь.
— Похоже, ничто не может разбудить Джинни этим утром, — отшутилась Гермиона, оправдывая свое появление в комнате. — Я надеялась, что она уже проснулась и поможет мне на кухне.
Тяжело вздохнув, она встала с кровати и, забрав с собой свою сумочку, направилась к выходу.
— Постой! — с готовностью окликнула ее Панси. — Я тебе помогу, мне как раз стало лучше, а от этих четырех стен я уже очень устала, — она быстро подскочила с кровати и уже спокойнее вышла вслед за Гермионой.
Последним, что она увидела, пересекая порог палаты, было неодобрительное покачивание головы Билла.
* * *
Воздух Лондона был сладок. Глубоко дыша, Панси впервые в жизни чувствовала могучую, пронзающую грудь насквозь свободу. Чистое синее небо над головой за три дня, казалось, стало несоизмеримо выше, солнце — ярче, а улицы — чище. Прохожих было мало, но среди тех, кого Панси встречала, неизменно попадались только хорошие знакомые, в глазах которых Панси улавливала то же, что испытывала сама, — радость победы. При виде них она ощущала, как находящаяся под сильными дезиллюминационными заклятиями Гермиона непроизвольно сжимает ее руку, а сама не могла не улыбаться. Ловя в ответ такие же широкие улыбки, она была рада тому, что не стали аппарировать до дома. Панси все еще была слишком слаба для концентрации за двоих, несмотря на то, что Гермиона, распознав у нее отравление печенью дракона (Снейп говорил это на втором курсе! Как ты не записывала? Нет, не все могут купить готовое!), быстро нашла нужное лекарство. Камином пользоваться не стали, чтобы не привлекать к себе лишнее внимание: под дезиллюминационными чарами в ставшей еще более перегруженной больнице было крайне тяжело передвигаться, а пройти через собравшуюся толпу волшебников к камину и просто невозможно. Гермиона не рассказала об их с Панси общих планах даже Биллу и Джинни, понимая, что, поделившись такой информацией, только подвергнет их еще большей опасности. Они думали, что Гермиона направилась к своим родителям, о потере памяти которых не знали. Ближе к вечеру все было решено, и она помогла аппарировать Паркинсон до Дырявого Котла, в пятнадцати минутах ходьбы от которого располагался дом Панси, выходящий на Косой переулок сразу за скоплением магазинов.
Панси очень любила это место. Днями здесь могло быть многолюдно и шумно, ночами — тихо и спокойно, но всегда бывало тепло и уютно. Вечерами можно было прогуляться к многочисленным кафетериям, работающим до полуночи, и заказать там неизменно вкусный ужин с бесплатным десертом, который любимое кафе Панси держало для своих постоянных посетителей. По дороге до дома она поймала себя на мысли, что не знала, как бы освоилась в доме отца, окажись она по другую сторону барьера. Уже много лет она не жила в нем. Опекун, назначенный Панси Министерством, никогда не удосуживался заняться делами своей подопечной, а потому дважды в год Панси возвращалась в Элгин, чтобы оплатить собравшиеся налоги и успокоить свою домовичку Маню, которая и думать не смела оставить дом без уборки на целый год.
Чем ближе они подходили к дому, тем тише становилась улица и тем меньше посетителей было в редких работающих лавочках. Проходя мимо входа заброшенных «Веселых Вредилок Уизли», Панси услышала, как Гермиона тяжело выдохнула, охваченная своими собственными воспоминаниями. Легко было догадаться, что она испытывала такое же стойкое чувство боли, глядя на руины когда-то принявшего ее мира, как и Панси восторга, глядя на то, что после него осталось.
Не доходя квартала до дома, Панси свернула в небольшой продуктовый магазин, приютившийся за углом крупной лавки, и зашла внутрь, привычным движением подхватив у входа котелок. Гермиона никогда не была в этой части Косого переулка и почему-то всегда считала, что домовые эльфы сами закупают для своих хозяев всю необходимую еду, но никогда не задумывалась о том, кто эту еду продает. За шесть лет жизни в магическом мире сама Гермиона никогда не посещала жилые кварталы волшебников, а Нора и дом на площади Гриммо, где она проводила лето, стояли обособленно.
Котелок, в который Панси накидывала хлеб, сухофрукты и совиное печенье, вне всяких сомнений когда-то был рабочим, но проржавевшие края и дырка с большой палец шириной у основания его дна красочно говорили о том, почему он больше не использовался по назначению. Однако кто-то заботливо покрыл его тонким слоем блестящей медной краски, отчего он выглядел не старой рухлядью, а вполне занятным предметом интерьера этого необычного магазина. Перед тем, как зайти за Панси внутрь, Гермиона успела заметить вывеску лавки для зельеваров и подумала, что продуктовый магазин, должно быть, держал тот же хозяин.
Панси быстро прошла все три небольших отдела, на ходу взяла две бутылки молока и неожиданно для Гермионы резко остановилась у высокого стенда с медом, растерянно на него глядя. Медленно она протянула руку к двум маленьким баночкам и, не рассматривая их, положила в котелок поверх сухофруктов, а затем подошла к крупному отделу с готовыми блюдами, где потянулась к овощному салату и ровно сложенным на широкую тарелку куриным котлетам. Пока Панси накладывала еду в подготовленную упаковку, Гермионе удалось как следует рассмотреть магазин. Внутри все было продумано по тому же принципу, что и в любом другом лондонском супермаркете: продукты, разбитые по категориям, свободно лежали на шкафах, помеченные разноцветными ценниками. Белых ценников было больше всего, но встречались также и блестящие из сиреневой фольги, под которыми стояла пометка «товар дня», и золотые, самые редкие, под которыми стояли скидки от 30 до 50 процентов. Обратив на них внимание, Гермиона сразу поразилась тому, насколько высока была цена без этих скидок. Холодильники здесь заменяли резные деревянные шкафы с долгосрочными заклятиями охлаждения, а множественные лампы — висящие над головами свечи. Ей показалось интересным и то, что единственного живого человека из работников магазина они встретили на кассе, когда Панси рассчитывалась за товар. На ту сумму, что Панси отдала за продукты, Гермиона смогла бы купить несколько новых книг во Флорише.
— Почему здесь все так дорого? — шепотом поинтересовалась она, когда они пересекли двери, охваченные легким сиянием охранных чар. На улице по-прежнему было пусто.
Панси недовольно поглядела в ее сторону и ответила лишь спустя несколько минут, когда они свернули с Косого переулка в небольшую заросшую вьюном арку.
— Неужели так сложно помолчать до дома? — прошипела она сквозь зубы. — Может, не одна ты такая умная до поры скрываться в тени? Неизвестно, кто мог тебя услышать!
Панси поднялась по открывшейся за аркой изогнутой лестнице, достала из кармана ключи и раскрыла дверь перед Гермионой, пропуская ее вперед. Внутри дома стояла настолько густая темнота, что, казалось, в нем вовсе не было окон. Гермиона тут же сняла с себя дезиллюминационное заклятие, которое в последние минуты заставляло вкладывать в себя ощутимо много сил, и облегченно вздохнула. Панси, легко взмахнув палочкой, зажгла свечи в витых канделябрах прихожей и едва успела опустить ее, как навстречу ей откуда-то из смежных комнат выбежала ухоженная молодая домовичка в серой чистой наволочке, которая была симпатично украшена кружевом и повязана на ее теле по манере фартука.
